Текст книги "Повесть о Сарыкейнек и Валехе"
Автор книги: Ильяс Эфендиев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)
Несколько раз я допрашивал и жену Балаами Симузар-ханум.
Мне доводилось видеть ее в театре. Шикарно одетую – в длинном черном бархатном платье с открытыми руками и шеей, на которых сверкали драгоценности. Эта женщина напоминала утонченную, изнеженную аристократку прошлого века.
Когда она вошла в мой кабинет, я поразился, насколько может измениться человек. Симузар-ханум держалась приниженно, робко, то и дело оглядывалась на дверь.
– Не бойтесь... Ведь вы не участвовали в аферах мужа.
– Нет, но... – Она сделала какое-то птичье движение головой.
На ней было скромное платье из темной ткани, на руках ни одного кольца, даже обручального. Она как-то потемнела лицом, подурнела. "До чего женскую красоту портит страх", – подумал я.
– Что вы можете сказать, Симузар-ханум, о вашем муже? – спросил я. – Какие были между вами отношения?
Она пожала плечами.
– Если скажу правду, не поверите.
– Почему?
– Никто не поверит, знаю.
– Но, может, вы скажете. Я постараюсь понять.
– А зачем? Оплевывать Балаами сейчас, когда он арестован, низко. Выходит, я пытаюсь огородить себя... Правда, задолго до ареста я рассказывала о наших отношениях с мужем одному человеку. Вы его хорошо знаете... Ему можно верить.
– Кто же это? – с любопытством спросил я. Она помолчала, словно решаясь.
– Тот самый парень, чью жену хотел купить Балаами. Шофер Валех.
Я с удивлением глянул на женщину.
– Но как получилось, что вы доверились Валеху? Если не секрет...
– Если человек не выскажет кому-то своего горя, у него сердце может разорваться, разве не так?
... Выяснилось, что Симузар-ханум не очень вникала в то, откуда у Балаами средства для роскошной жизни.
А ведь Балаами, в сущности, совершил еще одно преступление – против этой несчастной жалкой женщины. Он – причина ее морального падения, превращения скромной труженицы в вельможную барыню, только и .знающую, что предаваться развлечениям и разврату. За бриллианты, квартиру в центре, за черную икру Балаами, .по сути дела, купил эту женщину. Хотел купить и Сарыкейнек, но... вышла осечка.
.. .Первое время после задержания Балаами у меня раздавались звонки с просьбами, а порой и с требованиями освободить его и... наказать строптивого шофера. После обыска на даче Балаами и ареста компаньонов подпольного цеха телефон замолк. Словно в лягушачье болото бросили камень. Потом телефон ожил снова. Теперь те же лица выступали с пламенными речами против Балаами, каялись в том, что не разобрались, ошиблись в этом человеке. Старались помочь следствию, называя все новые и новые факты, свидетельствующие о нечистоплотности бывшего начальника рыбного управления.
Но меня не проведешь. Вот закончу с Балаами, займусь всеми этими людьми. Защитниками, а затем хулителями. ..
Наказывая преступника, нужно, как сорное растение, вырывать его с корнем.
Глава четырнадцатая,
ОЧЕНЬ КОРОТКАЯ, ЧТО НЕ СЛУЧАЙНО:ЗДЕСЬ ПОВЕСТВУЕТСЯ О ТРУДНОМ ПЕРИОДЕ
В ЖИЗНИ ВАЛЕХА, А, КАК ГОВОРЯТ, ПЛОХОЙ ДЕНЬ ЫВАЕТ КОРОТКИМ
Валех
Ох и злым я вышел от Мурадзаде!
В общем-то, он прав. Самочинно наказывать людей, как я наказал Балаами, противозаконно. И мне, будущему юристу, это прекрасно известно.
Но мог ли я не потолковать с Балаами как мужчина с мужчиной?!
... Нет, что бы там ни было – верно, верно я поступил!
Но надо было работать. Где? В качестве кого?
Обращаться снова к соседу шоферу Вели я считал неудобным, да и бесполезным. На самосвал я бы охотно пошел, но еще в прошлый раз выяснилось: работа здесь сменная, случаются командировки на несколько дней, а то и на неделю... Нет, такая работа не согласовывалась с моей учебой в университете.
Что еще?
Парень из параллельной группы, узнав о моих затруднениях, сказал, что по соседству со студенческим общежитием, в жилом доме нужен кочегар с зарплатой семьдесят рублей. Помимо этого можно подрабатывать грузчиком в порту.
Я согласился.
Товарищ глянул на мое расписание занятий и записал дни и часы, когда у меня были "окна".
... Котельная размещалась в подвале нового девятиэтажного дома. Рядом высилась двенадцатиэтажная коробка НИИ.
В тот же день я принял немудреное хозяйство и познакомился со сменщиком.
Дядя Нусрет, сменщик, был на двадцать пять лет старше меня. Жил он в пригороде и приезжал на работу на мотоцикле.
И вот началась моя новая жизнь. Институт – дом – котельная. Котельная институт – дом.
Все эти три объекта находились в разных концах города. И я еле поспевал где на городском транспорте, где пешком.
Первая трудность, с которой я столкнулся в этой своей новой жизни, необходимость оставлять Сарыкейнек на ночь в доме одну.
– Ну, запрись крепко и ложись, – говорил я Сарыкейнек, собираясь на работу. – Никто тебя здесь не тронет. ..
Целуя жену, я видел ее лицо, и мне делалось не по себе. "Ничего, – говорил я себе, – плохой день бывает коротким". От нашего дома до котельной было километров пять. Ехать туда нужно было с пересадками, да еще приходилось ждать автобуса. Потому обычно я шел пешком.
"Слава крепким ногам! – приговаривал я на ходу.– Я Гулливер! Шаг, другой, третий, и – вот она, котельная!"
Когда я вот так быстро, с каким-то остервенением и упрямством шел (а приходилось идти и в дождь, и в ветер!), мне почему-то вспоминался Балаами с его жирным красным загривком. И я шел и приговаривал: "Чтоб ты сдох, чтоб ты сдох.., Мне все нипочем, нипочем, нипочем!"
Дойдя до котельной, я сбегал по лестнице вниз, распахивал дверь и кричал:
– Привет, дядя Нусрет, собирайся домой!
После того как Нусрет-киши уходил, я проверял приборы и доставал учебники.
Забыл сказать: я ведь вернулся на дневное отделение. И прямо после ночного дежурства бежал в университет.
Кончался март, но ночи были еще холодными. И в котельной я отогревался после длительных пеших маршей.
Я садился поближе к топке с книгой в руке и, заучивая статьи кодексов оказалось, на юрфаке много надо зубрить, – смотрел на гудящее синее пламя.
В такие минуты мне вспоминался костер под скалой Амира. Треск сучьев, фантастическая пляска огненных языков, которая завораживала, если на нее долго смотреть. Вспоминались наши споры о давно минувших временах, когда люди, населявшие эти горы и леса, сидели вот так же вокруг пылающего костра, на котором жарилось мясо, и тянули к пламени озябшие руки. Ведь и они, предки, наверное, мечтали у костра. О чем? О многом. В том числе – о будущем, о времени, в котором мы живем сейчас...
Что ж, по мере того как будущее становится настоящим, мы испытываем одновременно и гордость, и разочарование. На смену дровам из леса, дававшим тепло, пришел вот этот газ – пришел издалека, по трубам, и теперь ровно и мощно гудел в топке. Его резкий неприятный запах, так отличающийся от запаха свежесрубленных веток, уводил воображение не в романтический мир сказок, а в не менее романтический мир науки и техники. Мир, в котором человек проник в космос. .. Там, на стройке, я чувствовал себя сильным. А здесь... И здесь, разумеется, я мог постоять за себя, быть полезным другим. И все-таки... И все-таки в этой новой обстановке я был не так уверен в себе, в своих знаниях.
Когда я выходил покурить (Нусрет-киши не выносил запаха табака, и из уважения к нему я не курил в котельной) и видел девятиэтажный жилой дом, а рядом еще более высокое, с широкими окнами и без единого балкона зданиеНИИ, мне становилось не по себе. В НИИ делали то, что я делать не умел, о чем совершенно ничего не знал. А в доме, что возвышался над котельной и который обслуживала котельная, жили те, для кого город был родной стихией. В основном, конечно, люди честные и порядочные, но наверняка среди них встречались и балаами, обманывающие не только друг друга, но и государство (а значит, каждого из нас, в том числе и меня, Валеха!). При этом я вспоминал банкет Балаами, разнузданное загулье с фальшивыми тостами и улыбками, с тайными объятиями на балконе и скучающими здесь же в ожидании, пока веселье закончится, шоферами. ..
Когда потом я делился этими своими ощущениями с Сарыкейнек, она горячо возражала:
– Не меряй всех на аршин Балаами. Твоя злость еще не остыла, ты пристрастен... Таких людей, как Балаами, не так много.
Делать в котельной, в общем-то, было нечего. Знай посматривай время от времени на стрелки манометров. Но и спать тоже было нельзя: а вдруг давление в котле подскочит?! Чтобы прогнать сон, да и не терять времени зря, я приносил с собой помимо учебников еще и массу книг. Ох, сколько книг я проглотил за те месяцы, что проработал кочегаром! Среди них была книга Тарле о Наполеоне. Просматривая всякий раз страницы, описывающие знаменитые воинские операции, особенно битву на Аркольском мосту, я представлял себе молодого Наполеона худого, хилого юношу, который смело пошел навстречу врагу. А затем перед взором моим возникали сцены ожесточенного сражения моего предка Айдамира с войском Агамухаммед-шаха на продуваемом всеми ветрами перевале в Карабахских горах, то, как Айдамир на своем горячем жеребце влетает в ряды персов и крушит все направо и налево. Как мне порой хотелось оседлать такого коня!
Прошло несколько дней, и у меня на новом месте появился друг, мальчик лет семи-восьми по имени Яшар.
Стоило мне выйти покурить, как мальчик этот тут же оставлял ребят и прибегал ко мне. Иногда он спускался в котельную и с любопытством смотрел на пламя, гудящее в топке, на хитросплетение труб.
После того как я ответил на все его вопросы, связанные с котельным хозяйством, мальчик стал расспрашивать обо мне. О стройке, где я работал ("А на каком самосвале ты работал? На "МАЗе" или "КрАЗе"?", "А подъемный кран какой высоты? .."), о горах и лесах ("Кого больше в ваших лесах – волков или медведей?", "А в лесах бывают змеи?", "А кто пасет горных баранок? ..")...
Я рассказывал ему всякие занятные истории, половину которых придумывал сам. Рассказал и про старика Гадирхана, про то, как тот подружился с медведем. Эта история мальчику понравилась больше всего, и он не раз просил повторить ее.
Вскоре единственным местом, где я мог заниматься, стала котельная. И я сидел там, все время склонившись над учебниками и почти не делая перекуров.
Дело р том, что в обычные мои маршруты: институт – дом – котельная, котельная – институт – дом – добавились новые объекты. Вокзал и морской порт.
Дома я, разумеется, не говорил, что подрабатываю на разгрузке вагонов. Но я испытывал постоянную усталость.
Где-то на середине разговора я вдруг отключался и приходил в себя оттого, что Сарыкейнек толкала меня в плечо:
– Встань, Валех. Разденься и ложись... Я постелила,
Сарыкейнек
Что происходит с Валехом? Он стал ужасно утомляться. У меня сердце болит, когда я вижу его, осунувшегося" с покрасневшими от бессонницы глазами.
Ведь знала, что работу в котельной и занятия в университете трудно совмещать.
Я всячески ухаживаю за ним. Стараюсь предупредить все его желания, лучшие кусочки подкладываю в тарелку. Когда тетушка Джейран приносит нам после своих поездок немного фруктов, я обязательно сую ему в карман несколько яблок и груш.
Он бодрится, старается не показывать своей усталости. Моя забота ему приятна, я вижу,
И все же...
Скорее б закончить институт!
У меня столько хлопот по дому, а у Валеха – с работой, что на студенческую жизнь у нас не остается времени. Сначала ребята и девчата приглашали меня на вечеринки, в туристские походы, но вскоре оставили меня в покое, видя мою вечную озабоченность и занятость. К тому же я была замужем, в отличие от многих сокурсников, и это невольно как-то отделяло меня от их интересов.
Но как бы нам трудно ни жилось, как бы мы оба ни уставали, – все ничего, если бы не наш злосчастный двор,
.. .В тот день Валех по дороге из котельной в университет забежал перекусить. Только он взял ложку, как со двора донеслись крики:
– Ах ты, развалина старая! Совсем ослепла, да? Тьфу на тебя!
Конечно, это был голос Забиты.
Тут же послышались шлепки и знакомый звук, похожий на придушенное куриное клокотанье.
Валех бросил ложку, распахнул окно.
Забита, схватив одной рукой жидкие белые космы матери, другой била ее по голове, по спине. И после каждого удара старуха издавала этот свой странный и страшный звук. Она даже не пробовала защищаться, только согнулась на ступеньках полуподвала, так что наружу торчала одна голова... На худом, с отвисшей кожей лице ее не было никакого выражения – боли, досады, стыда. Глаза смотрели в пустоту. Только губы время от времени размыкались, чтобы выпустить этот странный звук – не то вопль, не то стон.
– Послушай, соседка, что ты делаешь?! – крикнул Валех в окно. – Ведь она так стара и беспомощна...
Забита словно обрадовалась. Оставив старуху, она подбежала к нам и завопила:
– Какое твое дело, мне указывать?! Свою жену учи, чушка несчастный!.. Приехали черт знает откуда на нашу голову... Убирайтесь обратно в горы, к своим баранам! . . Во все нос суешь, чушка несчастный!
Валех рванулся к двери, я еле успела его схватить. Обняла за плечи, с трудом усадила на диван.
– Оставь ее. Не связывайся с глупой бабой, – шептала я, целуя его.
А во дворе еще долго раздавались истошные вопли Забиты, бранящей нас с Валехом.
Через некоторое время к нам зашла Месма-баджи.
– Не вмешивайтесь в дела этой Забиты, – посоветовала она. – Эта скандалистка своим криком способна собрать всю округу. Так ославит да столько на вас наговорит, что. .. Однажды Вели тоже попытался защитить старуху, эта хамка такое стала вытворять, что мы просто растерялись... С тех пор молчим.
– Но как можно молчать? – Валех все не мог успокоиться. – Надо хотя бы сообщить в милицию.
– И это делали, – нахмурилась Месма-баджи. – Но старуха боится дочери, да и, наверное, привыкла быть битой... Жившая здесь до вас Шура однажды пошла в милицию, но, когда оттуда пришли, старуха все стала отрицать: мол, никто меня не бьет, дочь меня любит... Она так и сказала – любит.
– Ничего себе любовь!
– Шура работникам милиции одно, старуха – другое. А Забита кричит, возмущается: дескать, соседи наговаривают на нее. Мол муж Шуры – вы представляете, какая клеветница! – приставал к ней, к Забите! И потому Шура из ревности. ..
– К Забите приставал?! – Я не смогла удержать смеха.
– Да. Потом побежала за бумагой, чтобы писать заявление в суд за клевету. Такой тарарам подняла, что капитан милиции не знал, что и делать. После этого бедная Шура седьмой дорогой ее обходила. Так что, – Месма-баджи покачала головой, – держитесь подальше от этой семейки, да и вообще от здешних обитателей. Я коренная бакинка, и, поверьте мне, во всем городе нет уголка, где бы собралось столько отсталых, темных людей!
Как несправедливо устроен мир, подумала я. Будь у кого-то из нас – у меня или Валеха – мать, мы бы носили ее на руках, надышаться б на нее не могли. А тут у человека есть мать, родная, и... Впрочем, какой она человек!
Когда Забита высовывалась из своего полуподвала и смотрела на нас трахомными красными глазами, она напоминала тех больших наглых крыс, которые обитали когда-то в норах нашей комнаты.
Как-то я возвращалась из института. И первое, что заметила, открыв ворота, – груду досок, наваленных на крышу нашего дома. Длинные эти доски нависали над дверью, и для того чтобы войти к нам, надо было согнуться в три погибели.
– Что такое? – спросила я Санубар.
– Папа доски привез. Крытую веранду хочет делать,– ответила Санубар и покраснела.
Пришел Валех и тут же хотел покидать злополучные доски вниз, на улицу. Но я попросила этого не делать, подождать хозяина.
Наконец пришел старик.
– Дядя Агабашир,– подошел к нему Валех, – тут рабочие свалили доски как попало. Видите?
– Ну? – хмыкнул старый бандит.
– Мы не можем пройти к себе.
– Почему?
– Как почему? – Валех стал злиться. – Нагибаться надо. Я бы ничего, но Сарыкейнек...
– Не принцесса,– осклабился Агабашир,– нагнется.
– Вползать в свой дом на четвереньках я не буду, – твердо сказал Валех.
– Никто тебя не звал сюда... – Старик стал подниматься по лестнице. Уходи, откуда пришел.
– Стойте, у меня есть предложение, – повысил голос Валех.
Старик остановился.
– У вас тут много родных-знакомых. Давайте перенесем доски к ним. По мере надобности будете приносить. Я сам помогу.
– Глупое твое предложение. – Старик сморщился. – Свое имущество я не буду у чужих дверей держать.
– Что же делать?
– А ничего. Доски будут лежать там, где лежат сейчас.
– Нет, не будут.
– Будут. Ха-ха-ха, – старик вдруг расхохотался.– Мало каши ели, чтобы сладить с Агабаширом, щенок.
Валех молча подпрыгнул, уцепился за край крыши. Влез наверх и стал скидывать тяжеленные доски на улицу. Делал он это легко и быстро.
Но если я смотрела на Валеха с восторгом, то старый Агабашир от злости онемел.
– Эй, что ты делаешь? – наконец заорал он. – Остановись, бешеный!
Не отвечая, Валех продолжал сбрасывать доски вниз.
Агабашир прогрохотал своими сапогами по лестнице, выбежал на улицу.
– Эй, Гюльбала! Агамехти! – завопил он. – Где вы там?!
На крик старика выглянули соседи.
Из тесного тупика с непокрытой головой – я его не сразу даже узнала, потому что привыкла видеть в огромной кепке – выскочил и Гюльбала.
– Что случилось, дядя?
– Не видишь, мои доски скидывают на улицу,– плаксиво протянул старик. Агабашир дожил до того, что любой сопляк может его обидеть, а родня молчит.
– Зачем молчит? – набычился Гюльбала. – Сейчас я сделаю из него люля-кебаб. ..
Низкорослый Гюльбала подпрыгнул, но до крыши не достал. Схватился за нависший край доски и не смог подтянуться.
Агабашир приволок откуда-то лестницу.
– А ну, ты! – Гюльбала взобрался наконец наверх. – Как сбросил доски, быстренько подними и положи обратно.
Валех, не обращая на него внимания, продолжал свою работу.
– Кому говорю, э-э?! – Гюльбала грозно упер руки в бока.
Не получив ответа, он схватил Валеха за ворот рубашки, чтобы ударить головой (излюбленный прием местных бандитов!), но Валех увернулся.
Уж не помню, как я вскарабкалась наверх и встала рядом с мужем.
– Ты отойди, – мягко отстранил меня Валех. – Я сам. – Он повернулся к нападавшему: – Послушай, парень, иди отсюда подобру-поздорову! А то скину тебя сейчас вниз следом за досками.
В это время на улице показался Агамехти. Потом еще один его дружок. Гюльбала осмелел. Он опять схватил Валеха за воротник, чтобы ударить головой. Воротник треснул.
Борцовским приемом Валех схватил парня за руку и скрутил так, что тот, ойкнув, повернулся спиной. Валех подвел его к лестнице.
– Считаю до трех, – сказал он спокойно. – Если сам не слезешь, сброшу вниз. Ну... Раз... два...
Гюльбала съежился, быстро глянул во двор.
Рядом с Месмой-баджи стояла Санубар.
Коротко всхлипнув, Гюльбала торопливо слез и побежал.
– Эй, держи! Держи его! – крикнул кто-то. Гюльбала припустил сильней. На ходу повернулся, показал кулак:
– Ну погоди! Я тебе покажу!
Агамехти и другие грозно молчали, чего-то выжидая. Очередная доска с грохотом упала недалеко от них. Парни отступили.
– Валех, милый, слезай. Пойдем в дом, – сказала я Валеху на ухо. – Не нравятся мне эти парни...
– Черт с ними, – ответил Валех. В это время на улице показался участковый. Он быстро подошел к толпе. Ему показали на Валеха.
– Эй, гражданин, потрудитесь спуститься вниз.
Сбросив последнюю доску, Валех спрыгнул на улицу и объяснил все, как было. Участковый оценивающе посмотрел на нашу дверь, на длинные доски, грудой лежащие на земле, затем, кивком головы пригласив следовать за собой Агабашира, поднялся к нему на второй этаж. Они долго о чем-то толковали, после чего вместе отправились в отделение милиции.
Вечером пришла машина, доски погрузили и куда-то увезли. Так кончился этот неприятный для нас спектакль. Санубар рассказывала потом, что доски эти конфисковали. Оказалось, они были приобретены незаконным образом у какого-то прораба.
– Пусть Валех будет осторожен, – предупредила она. – Кажется, отец замышляет недоброе...
Мы и сами это видели.
Неймат облюбовал помимо нашей двери еще и окно. Валеху уже дважды пришлось вставлять стекла.
Забита стала еще язвительнее и изобретательнее на мелкие пакости. Вредная женщина стала на полную мощность включать приемник. Он только хрипел и трещал, я ни разу не слышала, чтобы из него донеслась музыка или нормальная человеческая речь.
Жить сделалось невмоготу.
– Послушай, – предложила я однажды Валеху, – давай поговорим с ее мужем.
Самого Агаси мы видели всего раза два. Уходил он ни свет ни заря, приходил поздно.
Санубар рассказала, что у Агаси есть приятельница, с которой он открыто живет. Все об этом знали, в том числе и Забита. Знала, но шума не поднимала, боясь, что Агаси разведется с ней и женится на той женщине.
Вообще-то при муже Забита робела. Как негодная собака при виде строгого хозяина поджимает хвост и припадает к земле, так и эта крикливая, скверная женщина терялась при Агаси.
Решив поговорить с Агаси, мы дождались его возвращения, – к счастью, в тот день он пришел домой не очень поздно.
– Просим, сосед, скажи жене, чтобы не шумела зря, – подошел к нему Валех, – и не позволяла Неймату вбивать в нашу дверь гвозди.
Агаси зажег спичку, чтобы прикурить, и мы увидели его затуманенные вином красные глаза.
– Разведусь с этой сукиной дочерью, – хрипло сказал он.– Честно говорю, разведусь.
– Зачем разводиться? – вмешалась Сарыкейнек.– У вас дети... Просто велите ей не хулиганить. Агаси пристально посмотрел на меня.
– Твоя жена? – спросил Валеха и, когда тот кивнул, зарычал с неожиданной злостью: – Нет, разведусь! Клянусь, разведусь! Будьте спокойны! – Сказав это, Агаси прошел к себе.
На следующий день, однако, ничего не изменилось. Неймат, продрав глаза, снова взялся за свое, Забита за свое.
По сути дела, мы могли вздохнуть свободно только после одиннадцати, когда соседи ложились спать.
(Валех, впрочем, в это время как раз уходил в ночную смену.)
.. .Наконец-то мы зажили семейной жизнью, о которой столько мечтали. Мы ощутили ее вкус и прелесть, и были бы совершенно счастливы (несмотря на то что нам многого еще недоставало!), если бы не Забита, Неймат, Ага-башир.
– Судя по всему, Адам и Ева жалеют о том, что вкусили яблоко и покинули рай. Рай наших гор, – шутил иногда Валех.
– Нет, нет, – возражала я. – Не говори так, Валех... Я боюсь!
А он хохотал.
– Ах ты, моя суеверная! – И целовал меня, успокаивая. – Конечно, все будет хорошо. Откуда было Адаму и Еве знать про существование огромных нахальных крыс – Забиты, Агабашира, Балаами.
– Пропади они пропадом! – восклицала я. – Мир состоит не только из них. Есть на свете и Джамал-муал-лим, и тетушка Джейран, и Мурадзаде, и Сарвар...
– И мы с тобой, – добавлял он, – Но знай. Точно так же, как мы избавились от крыс, побросав в норы битое стекло и зацементировав их, точно так же следует бороться со всякими мерзавцами. Иначе они, как сорная трава, прорастут повсюду.
И далее он развивал свою излюбленную мысль: в основе большинства дурных поступков на земле лежит... элементарная глупость. И действительно, если глянуть на поведение всех встреченных нами дурных людей – от Меджидова и его сынка до Забиты, – то в нем не видно ничего, кроме глупости и своекорыстия. Впрочем, своекорыстие – та же глупость, ибо умные люди давно сказали: нет на свете большего богатства, чем свобода. А когда человек, как муравей, тащит все в дом и живет ради денег и вещей, тогда он становится жалким рабом своего богатства.
Стремиться к наживе не просто дурно, а неумно, глупо!
Глупо и отравлять жизнь другим, как Забита.
А разве есть хоть какой-то здравый смысл в обручении парня с девушкой, которая не только не любит его – презирает?!
... Судьба бедняжки Санубар, при всех многочисленных неприятностях нашей жизни на Девятой Параллельной, причиняла мне больше всего душевной боли.
Время от времени я видела, как Гюльбала останавливал девушку на улице и грубо совал ей что-то в руки. Очевидно, подарок. На большее в общении с прекрасным полом этот, с позволения сказать, кавалер не был способен.
Девушка отталкивала его и убегала. А потом, я слышала, плакала навзрыд.
– Да скажи ты своим родителям, что он тебе не мил, – не раз советовала я ей. – Хочешь, я сама скажу?
– Нет, нет! – пугалась Санубар. – Ничего делать не надо! Накануне свадьбы я брошусь в море, и все.
– Послушай, что за глупости? – сердилась я каждый раз. – Не делай из Гюльбалы Кероглы!
Но как я ни старалась, страх не оставлял девушку.
Время от времени она приходила ко мне, хотя ей это и не разрешалось, и со слезами на глазах рассказывала, что в их доме все чаще поговаривают о свадьбе.
Санубар была девушка тонкая, чуткая и с каждым днем буквально таяла на глазах.
Все реже и реже она стала выходить из дому, боясь встретить Гюльбалу. Даже в библиотеку перестала ходить. Книги ей приносила я.
– Послушай, ты взрослая девушка, умная, красивая,– продолжала я убеждать ее, – окончила школу. Ну почему ты должна связать свою судьбу с невежественным парнем?!
Но убедить в чем-то Санубар было невозможно. Она плакала и упорно твердила свое: утоплюсь.
После случая с досками, когда Валех прогнал Гюльбалу с крыши, я воспрянула духом.
– Ну, теперь видишь, никакой он не герой?! – доказывала я девушке. – Бежал от Валеха так, что пятки сверкали! – И смеялась.
Санубар улыбалась, но дальше этого дело не шло.
Я видела, с какой тоской Санубар смотрела нам вслед, когда мы по воскресеньям – единственный свободный от работы день у Валеха! – отправлялись на бульвар или в кино. Я не раз предлагала составить нам компанию. Но девушка каждый раз отказывалась.
– Нет, – говорила она. – Гюльбала с хулиганами затеют драку.
– Но ведь с нами Валех.
– Я и за него боюсь, – опускала она голову. – Ах, вот бы встретить такого парня, как твой Валех, и полюбить его... И увез бы он меня далеко-далеко...
Она мечтательно поднимала глаза к небу, – видимо, сама мысль о таком счастье казалась ей чем-то сказочным, недосягаемым.
Но родилась она, Санубар, нежный цветок сирени (такой смысл имело ее имя!) под счастливой звездой.
Глава пятнадцатая
ПОВЕСТВУЕТ ОБ ИСТОРИИ НЕЖНОГО ЦВЕТКА ПО ИМЕНИ СИРЕНЬ И МНОГОМ ДРУГОМ, СВЯЗАННОМ С ЭТОЙ ИСТОРИЕЙ
Валех
Наступил новруз-байрам. В канун праздника, вечером, в каждом доме должен быть плов. Таков освященный веками обычай.
Об этом обычае мы ничего не знали в детском доме.
На праздничный плов впервые нас пригласила тетушка Гюллюбеим.
Когда мы сели за стол, тетушка Гюллюбеим предупредила: говорить следует только о вещах приятных.
– Тоже обычай? – спросила Сарыкейнек. – А с чем он связан?
Тетушка Гюллюбеим объяснила, что в канун новруз-байрама принято под дверями подслушивать, о чем говорят в доме.
– Зачем? – удивилась Сарыкейнек.
– Своего рода гаданье. Если кто услышит слова приятные, радостные, значит, Новый год сулит ему удачу. Ведь новруз-байрам – Новый год.
– Удачу кому? Тому, кто говорил или кто подслушивал? – допытывалась Сарыкейнек.
– Кто подслушивал... И кто говорил – тоже. Всем.
Весь вечер в маленьком уютном домике тетушки Гюллюбеим раздавался смех. Мы вовсю веселили старушку разными смешными историями. Смеялись сами и были совершенно счастливы.
Думаю, в тот вечер довольны были и те, кто подслушивал у наших дверей.
Не знаю, какой смысл вкладывали в новруз-байрам наши верующие предки, но мы с Сарыкейнек и все наши друзья – Сарвар, Зейнал, Эльдар – очень любили этот волшебный дивный праздник весны.
... Уже за несколько дней до новруз-байрама Сарыкейнек занялась уборкой. .. Белила и без того опрятные после недавнего ремонта стены, мыла окна. Ведь это был первый праздник весны в нашей совместной жизни!
Получив зарплату, я поспешил домой. Надо было еще успеть на базар.
Войдя в наш двор, я увидел... Что бы вы думали? Конечно, грузовик Зейнала. Тот самый, на котором ребята приезжали на свадьбу.
Я вбежал в дом и попал в объятия друзей.
– Родные вы мои, – сказал я расчувствованно. – Знаете, о чем я только что думал? Где сейчас наши ребята, что поделывают они?! Сарыш! Сбегай-ка на базар, – я протянул жене деньги. – Собирался сам, но видишь какие у нас гости. Купи все для плова. И цветы не забудь... Проведем праздничный вечер вместе.
– А у нас уже все готово, – Сарыкейнек кивнула в сторону кухни.
Я заглянул в закуток, как мы прозвали нашу тесную кухоньку.
– Что за дары? – воскликнул я. – Зачем столько?!
– Вот эти яйца, рис, жареную пшеницу послала вам тетушка Гюллюбеим, – стал объяснять Зейнал. – Просила передать, что, как только возьмет отпуск, приедет повидаться... Лаваш и сыр послала тетушка Назлы. Этого ягненка купили мы с Сарваром... Зелень, цветы... Все скромно, ничего лишнего!
Не забыли ребята и цветы.
– Большое спасибо всем! – церемонно поклонился я.
– Послушай, что с тобой! Это еще что за благодарности!– Сарвар повернулся к товарищам: – Посмотрите-ка на Валеха, каким стал! Не узнать!
– Свою благодарность положи себе в карман, – нахмурился Зейнал. – Мы что... чужие?
Но Сарыкейнек сменила тему разговора.
– Валех, поздравь Сарвара с новым назначением.
– Правда? – повернулся я к нему.
– Сарвар теперь прораб. Вот какую карьеру сделал!– заявил Эльдар.
– А поначалу хитрил, отказывался, – добавил Зейнал.– Дескать, мне еще учиться надо, пока без диплома. . . Добился того, что стали его упрашивать.. .
Ребята долго шутили по поводу "хитрого карьериста" Сарвара.
– Давай выпьем по такому поводу, – предложил я, но вмешалась Сарыкейнек:
– На новруз-байрам, ты знаешь, не пьют спиртного... Завтра отметим.
– Сарыш права, – поддержал Эльдар.
– Хотя вино это вчерашний виноград, лучше не нарушать обычая, – заявил Сарвар.
– Аминь! – видя такое единодушие, согласился и я.
– Ну, как вам тут живется? – спросил Сарвар.
– После того как небезызвестные вам Адам и Ева покинули райские кущи, понятно, не все пошло гладко,– ответил я. – Но мы с Сарыкейнек что те кошки, которые, откуда бы ни падали, приземляются на лапы... Семьдесят рублей моей зарплаты, тридцать пять – стипендия жены. Трать – не хочу! ..
– Н-да... – Ребята помрачнели.
– Но все хорошо, вы не думайте!-воскликнул я, жалея о сказанном. – Вполне хватает одеться-обуться. И не голодаем... Студенческая жизнь, словом.
– А когда с едой негусто, питаемся мечтами о будущем,– добавила Сарыкейнек.
– Н-да... – повторил Сарвар. – Так не годится.– И повернулся к своим: Студентам надо помочь. Как вы считаете, ребята?
– Заметано! – ответили те.
– А что раньше-то молчали? – спросил меня Зейнал.
– Раньше получше было. Я работал шофером.
– И почему оставил это место?
– Потому что снял с начальника, которого возил, штаны.
– В каком смысле?
– В прямом. Оставил среди бела дня на улице в одних трусах.
– А зачем?
Сарыкейнек ушла на кухню готовить праздничный ужин, и я рассказал ребятам про Балаами. Когда я дошел до того места, как Балаами бежал Следом за машиной в трусах, Зейнал с Эльдаром схватились за животы, а Сарвар, улыбнувшись, заметил:
