Текст книги "Повесть о Сарыкейнек и Валехе"
Автор книги: Ильяс Эфендиев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц)
– Да пропади он пропадом! – воскликнул Валех.– Мне-то что до него, глупышка? Я помогаю совхозу. Не ему лично.
"И ведь правда – не ему", – подумала я, вернувшись к себе в общежитие. Я разделась, укрылась одеялом, закрыла глаза. Но еще долго не могла заснуть. Тревожно было на душе. Нехорошо...
Валех
Вчера Сарыкейнек показалась мне странной. Взвинченной, нервной, молчит, думает о чем-то своем... Да ладно! Через денек-другой заканчиваются наши дела в совхозе. Мы сделали все, что от нас требовалось. Директор сказал, что приказом по совхозу объявит нам благодарность. И зарплату мы получим завтра. Завтра же съезжу в райцентр, надо побаловать Сарыкейнек какой-нибудь красивой вещицей к лету. Нарядов у нее – раз-два и обчелся... Эх, да ладно! Вот получим квартиру, обставим, тогда и о нарядах подумаем! Не в тряпках счастье. Было б здоровье, благополучие и мир на земле, вот это голубое небо, эта веселая речка, эти горы...
Размышляя так, мурлыча себе под нос, я мыл машину у реки. Машина у меня обычно вымыта, блестит. Вот только сейчас – из-за непредвиденной работы и каждодневных многокилометровых рейсов в совхоз и обратно – я малость ее запустил. Думаю я о своем, мурлычу песенку, мою машину. ..
В это время, вижу, из придорожных зарослей показался ослик, нагруженный свежескошенной травой, за ним вышел мужчина с серпом в руках. Немолодой, в залатанном пиджаке, на ногах длинноносые деревенские калоши. Мужчина кричит ослу: "Токкуш! Токкуш!", погоняет его изо всех сил, а длинноухий заупрямился. По бездорожью бежал трусцой, а как до асфальтированной дороги дошел – стоп, ни с места!
– Токкуш, ай такой-сякой! Токкуш! – кричит мужчина, лупит осла хворостиной, а осел будто к земле прирос. Ни с места.
А тут, вижу, из-за поворота на огромной скорости выскочил "жигуленок" и, глазом я не успел моргнуть, со всего лёта стукнул осла так, что тот кубарем покатился по дороге. Ничего себе – "подтолкнул"! Я уж думал, осел откинул копыта. Так нет. Длинноухий вскочил на ноги и бодро затрусил по дороге как ни в чем не бывало. Будто именно этого он и ждал', чтобы продолжить свой путь. Мужчина кинулся следом, но его остановил грубый окрик:
– Эй ты, ишак!
Вижу, из помятых "Жигулей" вылезает Ровшан – директорский сынок.
– Ишак из ишаков, и отец твой ишак, и весь род твой ишачий! – заорал во все горло сын Меджидова. – Чего это ты выгнал своего длинноухого ублюдка на дорогу? Чего, а?!
Мужчина, испуганно таращась на Ровшана, ткнул серпом в сторону осла.
– Ай ты, неразумное животное. Опозорил ты меня! Вот уважаемый человек из-за тебя пострадал, – бормотал он, отступая. Униженно кланяясь, стал извиняться: – Уж ты не сердись на меня, сынок. Я тут траву косил. Домой собрался. А он, вишь, стал на дороге и стоит... Не сердись, я тебя прошу. Осел есть осел. Что делать, заупрямился...
– Сам ты осел, олух деревенский! – крикнул директорский сынок и, подскочив к нему, влепил ему пощечину. . .
Тот выронил серп на землю, согнулся, закрыл лицо руками, готовый безропотно принять побои. И были в этом жесте та покорность судьбе, та рабская униженность бесправного голодного крестьянина, что вбивались в мужицкое сознание веками и, глядишь, поныне дают о себе знать. Правда, очень редко. Лично я впервые видел, чтобы взрослый мужчина согнулся перед мальчишкой, который годился ему в сыновья, и терпеливо сносил побои.
От вида этой рабской покорности меня словно ножом полоснули по сердцу.
Я выбежал на дорогу, как был – с мокрой тряпкой в руке, штанах, засученных по щиколотку, и оттолкнул Ровшана.
– Что ты делаешь? – крикнул я ему. – Да он же тебе в отцы годится.
– Не твое дело! Пусти! – вырвался Ровшан и хотел опять броситься на владельца осла.
Но я поймал его за полу пиджака и стал втолковывать ему, что мужчина с серпом не виноват, скорее виноват сам Ровшан, потому что нельзя из-за поворота выскакивать как бешеный, тем более что там знак висит о непревышении скорости: неподалеку пионерский лагерь! Ну, говорил я Ровшану, помял ты немного машину, но ведь и осел пострадал, хотя виду не подает, – если разобраться, все прекрасно обошлось, и не надо нервничать, лучше разойтись по-хорошему, что я и предлагаю сделать. Все это я говорил спокойным, ровным голосом (неожиданно для самого себя, признаться!), даже пробовал шутить, чтобы остудить пыл зарвавшегося юнца. Но, как видно, юнец не привык к разумным речам.
– А ну, отпусти пиджак! Тебя это не касается, – Ровшан вырвался и бросил с ненавистью: – Чушка несчастный!
Я пропустил оскорбление мимо ушей, – и откуда столько терпения набралось у меня в тот день?!
– Нехорошо, – ответил я. – И твой отец, и ты ведете себя здесь словно... феодалы какие-то.
– Чего? – Ровшан презрительно глянул на меня. – Ты, нищий, сын нищего, будешь мне тут об отце говорить?!
Ну тут кровь взыграла во мне.
Я поймал его за руку. Тонкую, без мужских мускулов, изнеженную руку избалованного городского мальчишки. Заломил за спину так, что Ровшан рухнул на колени. Дал пару раз по шее.
Все могу вынести, но только не оскорбления памяти моего отца.
_ Жми отсюда, молокосос! -.крикнул я вдогонку ему, словно мне самому не было восемнадцать; в этот момент я и вправду чувствовал себя намного старше.Будь я твоим папашей, я бы снял с тебя штаны и отхлестал по заднице. Экий волчонок! Совсем озверел среди этих овечек; – я глянул в сторону мужчины с серпом, но, пока мы с Ровшаном говорили, он смылся со своим ослом.
А на другой день недалеко от карьера, дорогу нам преградила милицейская машина. Сидевший рядом с капитаном милиции Ровшан показал на меня, и капитан, выйдя из машины, приказал:
– Вылезай. Поедешь в отделение.
– Что такое?
– Там увидишь. .. Говорю – вылезай!
– Свою машину я что, на дороге брошу? – разозлился я. Терпеть не могу, когда мне приказывают. Да еще в такой категоричной форме. – Приеду в отделение на своей машине!
– Товарищ капитан, если вы по жалобе этого молодца,– Сарвар кивнул в сторону Ровшана, – так тот сам виноват. Затеял драку. Мы сами на него обратимся с жалобой, если на то пошло.
– Ты был на месте происшествия? – обратился к нему капитан.
– Не был, но...
– Тогда помалкивай, пока не забрали и тебя. Капитан сел в свой газик и коротко бросил мне:
– Езжай следом!
В предъявленном мне обвинении говорилось, будто студент второго курса медицинского института Ровшан Меджидов объяснился в любви Сарыкейнек Шахмар кызы, работающей крановщицей на стройке, предложил ей выйти за него замуж и что будто бы состоящий с означенной крановщицей в близких отношениях Валех Мадатов, работающий на вышеуказанной стройке шофером, задумал отомстить Р. Меджидову. Подкараулив последнего на дороге, он преградил ему дорогу своим грузовиком марки "КрАЗ" и, когда Р. Меджидов, выйдя из машины, мягко спросил его, в чем дело, бросился избивать. На крик пострадавшего прибежал косивший неподалеку траву рабочий совхоза Муса Ибрагим оглы, но Валех Мадатов оскорбил и его, сел на свою машину и уехал.
– Так это ж неправда, – возмутился я, услышав такое, мягко говоря, вольное изложение событий. – Все было наоборот. Это Ровшан Меджидов бросился в драку, стал бить крестьянина, а я стал разнимать их.. . – Я настолько был уверен, что тут просто недоразумение и сейчас во всем разберутся, что даже улыбнулся следователю.– Да вы спросите у этого Мусы Ибрагим оглы, если мне не верите.
– Спросить? – Следователь почему-то, как мне показалось, с сожалением посмотрел на меня. – Что ж, спросим...
В тот же день состоялась очная ставка. Вот что было зафиксировано в протоколе, который я подписал после:
"Следователь. Скажите, вас бил сын товарища Меджидова? Если бил, то за что?
Муса. О чем вы говорите, товарищ начальник? Чтобы сын такого уважаемого человека, как товарищ Меджидов, да так поступил?! Наш Ровшан стыдливее девушки!
Следователь. Расскажите, как все произошло на самом деле.
Муса. На самом деле? Конечно. Человек всегда должен говорить правду, разве не так, а, товарищ начальник? . .
Следователь. Не тяните. Короче.
Муса. Да-да, я понял вас. Значит, так. Я косил траву ниже асфальтовой дороги. И ишак, значит, пасся рядом. Скотина никак не могла насытиться. Наголодалась зимой, знаете ли, а тут – первая свежая травка. . .
Следователь. Я же просил – покороче!
Муса. Слушаюсь! Значит, я косил траву, вдруг вижу: большая грузовая машина примчалась со скоростью молнии, развернулась и встала поперек дороги.
Следователь. Поперек дороги?
Муса. Да, да. Именно так. И я тогда удивился. Подумал: с чего это машина загородила дорогу? Кому? В это время тихонько подъезжают "Жигули", выходит Ровшан и вежливо так спрашивает у этого парня: "Что случилось, братец?" А тот. ни с того ни с сего как схватит ребенка...
Следователь. Какого ребенка?
Муса. Ну, Ровшана.
С л е д о в а т е л ь, Ровшан – ребенок?
Муса. Извини, начальник. На наших глазах парень вырос. Мы и привыкли..,
С л е д о в а т е л ь. Покороче!
Муса. Слушаюсь. Так вот. Как стал этот парень вертеть-крутить Ровшана, швырнул оземь. Мало того. Смотрю, выхватил кинжал и хочет убить ребенка.. .
Следователь. Ровшана.
Муса. Да, Ровшана. Ну, увидя такое, я не вытерпел, крикнул: "Эй, что делаешь?!" Этот парень обернулся на крик, увидал меня и, как видно, испугался. Тут же бросил ребенка...
С л е д о в а т е л ь. Ровшана.
Муса. ...бросил Ровшана, сел в машину и уехал. Только его и видели. . ."
– Ну что, слышали? – обратился в этом месте допроса ко мне следователь.
– Слышал, – ответил я, пораженный. – Этого шакала хорошо выдрессировали! Тут следователь заметил:
– По закону я должен внести в протокол оскорбление свидетеля. Вы назвали его "шакалом".
– Он шакал и есть!-воскликнул я. – Этого труса, запугав, превратили в шакала. Прошу вас, запишите так, как я сказал.
Следователь покачал головой.
– Мы-то запишем, но... Ничего хорошего вам это не сулит. – Он помолчал, сочувственно, как мне показалось, посмотрел на меня и спросил: – Скажите, почему вы носите с собой кинжал?
– Когда мы толковали с Ровшаном, кинжала при мне не было. Он был в машине.
– А в машине он вам зачем?
–г Этот кинжал, видите ли, память об отце. Тут Муса с деланным пафосом всплеснул руками и воскликнул:
– Не верьте ему, врет он, товарищ начальник, врет! Кинжал был у него в руке, я видел. Он взял его, чтобы убить ребенка!
– Ровшана, – машинально поправил следователь. И вдруг неожиданно резко хлопнул по столу и крикнул:– Молчи, пока тебя не спросят!
Муса съежился с той же пугливой покорностью, которой я поразился, когда его бил Ровшан. Но теперь мне были ненавистны его рабские повадки – не только страх в них сквозил, но и подлость...
Следователь извлек из стола три кинжала.
– Каким кинжалом этот парень хотел убить Ровшана? – сухо спросил он Мусу.
Тот без колебания показал на мой маленький кривой кинжал.
– Выйди! Подожди в коридоре!
Когда Муса вышел, я объяснил следователю:
– Капитан милиции, который арестовал меня и за* брал мой кинжал из машины, показался мне. . .
– ...небеспристрастным? – продолжил за меня следователь. – Но ведь он такой же представитель власти, как и я. У меня нет оснований подозревать его в умышленных действиях.
Полистав еще раз мое дело, следователь покачал головой.
– Откровенно говоря, молодой человек, все складывается не в вашу пользу. .. – Он помолчал и неожиданно задал весьма странный, на мой взгляд, вопрос: Скажите, в этом районе нет у вас влиятельных родственников?
– Нет, – улыбнулся я. – Даже невлиятельных нет. Я сирота.
– Напрасно улыбаетесь. Для вашей пользы спрашиваю.
– Кроме невесты, у меня нет никого.
– И влиятельных знакомых нет? Здесь или в центре?
– Нет.
Следователь, глубоко вздохнув, сказал:
– Хорошо. Пока достаточно. – Он нажал кнопку и приказал вошедшему сержанту: – Увести арестованного!
Судя по всему, мои дела и вправду неважные, подумал я. Иначе следователь не спрашивал бы меня про родственников и знакомых. И тут во дворе я увидел Сарыкейнек и своих ребят.
– Ну что? – спросил Сарвар, когда мы обменялись приветствиями. – Как дела? Скоро тебя отпустят?
– Отпустят, говоришь? .. Мне тут подстроили такую ловушку, что я аж рот раскрыл! Тот крестьянин, которого я защитил, помнишь?.. Представляешь, теперь свидетельствует. .. против меня!
– Ну?! – вспыхнул Придира Зейнал. – Да за такое я бы ему тут же по шее накостылял... Каков подлец!
– А что следователь? – взяла меня за руку Сарыкейнек, тревожно глядя мне в лицо. – Неужели он не почувствовал, что тут нечисто?
– По-моему, почувствовал, – ответил я. – Следователь вроде неплохой...
– Со следователем тебе, парень, повезло, – неожиданно заметил стоявший позади конвоир-сержант. – Не повезло в том, что ты столкнулся с Меджидовым. . . Слово Меджидова в этих местах – закон!
– Но ведь Валех не виноват! – воскликнула Сарыкейнек.
– Все равно.
– Да не переживай ты, – успокоил ее Сарвар. – Разберутся. Не здесь, так в Баку. Законы у нас равно распространяются на всех, в том числе и на сынка Меджидова.
Когда я попрощался с ребятами, с Сарыкейнек и мы вышли с сержантом-конвоиром на улицу, кого бы, вы думали, я встретил? Того самого коротконогого мужчину с наглыми глазками, директора мясокомбината, который .охотился на машине за джейранами. Столкнувшись со мной, тот смешался, но, увидя, что я иду в сопровождении милиционера, ухмыльнулся.
– О, какая встреча! – воскликнул он. И обратился к сержанту: – Эй, Джумуш, куда ведешь этого хулигана? Опять он что-нибудь натворил?
Сержант не ответил, только бросил удивленный взгляд сначала на коротконогого мужчину, потом на меня. Но меня взорвало.
– За "хулигана" ты мне ответишь, – отрезал я и решительно шагнул на него. – А ну, прочь с дороги! А то снова окажешься в канаве. . .
Он живо отскочил, погрозил мне кулаком и юркнул в здание прокуратуры.
Мы продолжили путь.
– Откуда этот человек знает тебя, приятель? – спросил у меня, сержант.
– Так, было дело, – уклонился я от ответа; честно говоря, мне не хотелось пускаться в объяснения.
– Смотри, – предупредил сержант, – этот человек – близкий друг прокурора, вместе на охоту ездят.
Сержант, судя по всему, был хороший парень и искренне хотел мне помочь. Но у меня на душе кошки скребли – нет, я не раскаивался в том, что вмешался в драку, и тем более не боялся за себя. Просто. . . Просто как-то ужасно глупо все обернулось – эта драка, этот арест. Я представлял себе, как переживает теперь Сарыкейнек, как она плачет по ночам. . . Эх! Нет, сейчас я не был настроен откровенничать и вести душеспасительные разговоры. Даже с Сарваром, окажись он рядом со мной, не то что с конвоировавшим меня милиционером.
Злость разбирала меня. Я вспомнил Меджидова с его масленой улыбкой и манерами человека, который облагодетельствовал всех вокруг – не только односельчан, но и нас, шоферов, хотя мы, причем добровольно, приехали к нему в совхоз, и не мы ему, а он был нам обязан. .. Вспоминал его худосочного сынка, как глазел он на Сарыкейнек на свадьбе и как петушился потом на дороге... вспоминал любителя джейраньего мяса... Э-эх! Что говорить. Скверно у меня было на душе!
Сарыкейнек
Второй день хожу сама не своя. Неужели это серьезно? Неужели не могут понять сразу – Валех не виноват?! Ведь это же так очевидно! Не мог такой парень, как Валех, ни за что избить человека.
А каков подлец этот Ровшан! Изобразить все так, будто между мной и им что-то есть, будто мы чуть ли не влюблены друг в друга. . . Жаль, ах как жаль, что я только одну оплеуху отвесила ему в тот день! Надо было не скупиться. . .
После того как Валеха увели в тюрьму, мы тут же, во дворе прокуратуры, сели и стали думать, как быть. Ничего путного в голову не шло.
– Вот что, ребята. Так дело не пойдет, – сказал Сар-вар. – Лучше посоветуемся с Джамал-муаллимом.
На том и порешили.
Внимательно выслушав нас, Джамал-муаллим произнес:
– Я верю вам, Валех горяч. Но он никогда не обидит никого незаслуженно. Вот только, – Джамал-муаллим запнулся, – товарищ Меджидов здесь такой человек, что. . . – Он не договорил.
– Что же нам теперь, ноги ему целовать?! – вспылил Зейнал. – По примеру работников его совхоза. Уж не для того ли вы послали нас в совхоз?
Джамал-муаллим помолчал некоторое время в раздумье.
– Ладно, – сказал он наконец. – Раз такое дело, съезжу я в совхоз, поговорю с самим Меджидовым. В открытую. Посмотрим, что он мне скажет... Думаю, это наиболее реальный путь уладить дело.
На другой день после работы вчетвером мы поджидали Джамал-муаллима возле дороги, ведущей в совхоз. Ребята беспрерывно курили, я тоже, понятное дело, нервничала. Слова Джамал-муаллима вселили в нас надежду. А что, если и вправду удастся быстро уладить дело?! Быть может, товарищ Меджидов и не знает обо всем, – может, все это устроил его сынок сам, без его ведома?!
И вот машина Джамал-муаллима остановилась возле нас. Джамал-муаллим вышел из машины, со злостью захлопнул дверцу. Никогда мы не видели его таким раздраженным.
– Зря я поехал к нему на поклон, ребята. Зря! – сказал он резко. Закурив сигарету, он глубоко затянулся и уже спокойнее продолжил: – Значит, приезжаю, захожу в дирекцию. Говорят, нету товарища Меджидова и не будет. Болен. Не возвращаться же назад. Ладно, думаю, навещу больного. Еду к нему домой, вижу сидит он как ни в чем не бывало на балконе с какими-то людьми. Пьют шампанское.
– Ничего себе больной, – рассмеялся Эльдар.
– Ну, увидя меня, встал, пригласил за стол. Я поблагодарил, сказал, что не пью. Отвёл его в сторону, рассказал все, как есть. И что же он мне ответил, как вы думаете? Знаю, говорит, про все. Сынок зарвался, и я бы мог дать затрещину, посадить на место – иной раз это полезно. Но... – тут Джамал-муаллим сделал паузу и глубоко затянулся, словно бы успокаивая сам себя. – Но, говорит, дело получило огласку. Этот сукин сын Муса раззвонил на все село: молодой шофер, мальчишка, отлупил сына товарища Меджидова. Да еще обругал – и его самого, и его отца. Так вот, могу ли я, спрашивает у меня Меджидов, это дело теперь так оставить? Разве, говорит, люди будут после этого со мной считаться, если я не накажу этого шофера-выскочку?! Смогу ли я, говорит, выполнять после этого государственный план и высокие социалистические обязательства?! И пошел, и поехал. Ударился в демагогию... Ну, тут я его прервал. Говорю: ладно, бог с ним, с планом, не в нем сейчас дело. А дело в том, говорю, что шофер не виноват, а ему грозит тюрьма. Несправедливо же это. Говорю и вижу – Меджидов смотрит на меня, как на неразумное дитя. И вдруг... начинает хохотать. Я, говорит, думал о тебе как о дельном руководителе. Сказал все откровенно – как начальник начальнику. А ты, оказывается, о шофере печешься! Да какое мне дело до него? Плевать я хотел на этого шофера! .. Есть свидетель, есть доказательства. Словом, сколько я ни убеждал его, ничего не вышло.
. Видя, что я вот-вот разревусь, Джамал-муаллим погладил меня по плечу.
– Ну-ну, успокойся, Сарыкейнек, – сказал он мне. – Что-нибудь придумаем.
Несмотря на прекрасную характеристику с места работы, данную Валеху, несмотря на пламенное выступление общественного защитника – в этой роли выступил плотник уста Мадат, тот самый, что был судьей во время борьбы Валеха с начальником по хозчасти, несмотря на то, что председатель вел судебное заседание вроде бы объективно, суд приговорил Валеха к трем годам заключения.
– Не отчаивайся! – крикнула я Валеху после оглашения приговора, хотя сама готова была тут же, на глазах у всех, разрыдаться.
"А этот мерзавец Ровшан – он сидел на два ряда впереди – обернулся, хотел что-то сказать, но, наткнувшись на мой взгляд, отвернулся. Встал и торопливо вышел.
Я не расплакалась даже тогда, когда на моих глазах Валеха посадили в закрытую милицейскую машину и увезли – не успели мы и словом перемолвиться, руку пожать друг другу. .. Только ночью, уже в общежитии, я дала волю слезам.
Подружки поначалу пробовали меня успокоить, говорили какие-то утешительные слова. Но от этих слов мне делалось еще горше. Чувство безысходности овладело мною, вызвав взрыв рыданий, а когда боль немного притупилась, в душе осталась пустота.
Напуганные моим отчаянием, подружки стали сами хлюпать носами. То ли от их слез, то ли от этого молчаливого сочувствия, мне наконец полегчало, и я постепенно успокоилась.
.. .На следующий день утром, когда я повезла Валеху передачу, тот самый молодой парень-сержант, который конвоировал Валеха во время допроса, сказал, что сегодня Валеха отправляют в исправительно-трудовую колонию. "Так что если вы хотите его проводить..."
Еще бы не хотела!
Вернувшись в поселок, я быстренько приготовила Валеху смену белья, домотканый свитер из верблюжьей шерсти, правда старенький, но еще крепкий. Валех его любил... И по мелочи все самое необходимое,
Мы поехали вместе с Сарваром. Нам разрешили свидание.
Когда Валех вышел к нам, я прикусила губу, чтобы не расплакаться. Даже попробовала улыбнуться, – не знаю, как это у меня вышло.
Несколько минут мы стояли молча. Потом, вздохнув, я сказала первое, что пришло на ум.
– Валех, – сказала я, – если любишь меня, то ты ни капельки не переживай! Плюнь на все.
Чушь, конечно, – попробуй не переживать, если тебя ни за что ни про что упекли за решетку!
– Глупенькая, – улыбнулся Валех. – Разве ты сомневаешься в моей любви? .. Ну, а что касается "не переживай". .. Постараюсь. Главное, ты обо мне не беспокойся. Не переживай так. А то на тебе лица нет. . . – И он нежно погладил меня по голове, как ребенка; мне так приятно сделалось от этой его осторожной ласки. – Повеселее, ну! Вот так. Не навсегда же мы с тобой прощаемся, черт возьми!
– Конечно... Скоро увидимся. Я приеду к тебе. Ты сразу напиши! – говорила я отрывисто, боясь, что разрыдаюсь. Только этого ему сейчас не хватало!
– Ай, Сарыкейнек, сестричка, успокойся, – по-дружески толкнул меня плечом Сарвар. – Валех прав. С ним ничего не случится.
Нет, надо и вправду успокоиться, взять себя в руки. Валех должен сохранить мужество. Теперь для него это важно, как никогда прежде. И я помогу ему в этом... Ну, улыбнись ему. Улыбнись еще. Слава богу, губы слушаются, не дрожат...
– Сарвар, вы уж там с ребятами позаботьтесь о Сарыкейнек.
– Как тебе не стыдно!.. Само собой, – ответил Сарвар и сунул Валеху в карман деньги.
– У меня есть, – запротестовал тот.
– Мы знаем, – отвел его руку Сарвар. – Возьми. Пригодятся.
Когда Валех повернулся, чтобы уходить, белый свет померк в моих глазах, я пошатнулась и что есть силы прижалась к нему. Мне казалось, что его отнимают у меня и надо его удержать во что бы то ни стало. Я чуть не закричала: "Нет! Не отдам его! Не отдам!" Запричитать, как это умеют делать только женщины. . . Но я не закричала, не запричитала. Крепко-крепко прижавшись к груди любимого, подавила в себе крик. Валеху надо сохранить присутствие духа... Пусть видит длинноволосый сынок Меджидова: есть мужчины на земле! Слава богу, не все выродились, как он, этот наглый сопляк с дряблыми мускулами и подлой душонкой. Есть, есть еще удальцы! Ты, Валех, всегда ходил с высоко поднятой головой. И ты не опустишь ее сейчас, в эту горькую минуту, правда?
Ни одного из этих слов я не произнесла вслух.
А Валех, взяв мою руку, спокойно сказал:
– Сарышка, держись. Как видишь, в жизни и такое бывает. Переживем. Выше нос!
. . .И эта ночь была для меня так же мучительна, как и предыдущая. Я не сомкнула глаз. "Три года! . . Подумать только, целых три года!" – повторяла я про себя. Я больше ни о чем другом не могла думать. Эта злополучная цифра вертелась в голове, как я ее ни отгоняла прочь, вставала перед глазами, заслоняя собой все. Эта цифра и одни и те же навязчивые картины. Здание суда. Председатель с аккуратно зачесанными набок редкими волосами, он улыбается с притворным сочувствием... Настороженные глазки Мусы. Нахально развалившийся на скамье Ровшан...
Я села на кровати. Наработавшиеся за день девушки спали сладким сном. В окно смотрел месяц, но свет его потускнел в серебристой дымке наступающего дня. В отдалении поблескивала речка. Я вспомнила нашу с Валехом пещеру возле скалы Амира. Пещеру, где мы укрывались от снега и дождя и где у костра мечтали о свадьбе, о дальнейшей жизни, которая представлялась нам такой радостной, такой счастливой. Кто бы мог подумать, что глупый случай так безжалостно все разрушит! ..
Я заплакала, уткнувшись лицом в подушку, чтобы не разбудить девушек. Все спали, весь мир словно бы отдалился от меня, стал мне чужим. Я осталась одна... Впервые за многие годы я почувствовала острую тоску по отцу, матери. Впервые ощутила себя сиротой...
Сжавшись клубочком на кровати, я наконец забылась. И увидела в коротком предрассветном сне нашу пещеру. Я захожу в пещеру одна, мне это так непривычно, странно. Одна. Вдруг вижу: змея приподнимает голову из сухой травы, изгибается в воздухе цифрой "3", наступает на меня, вот-вот ужалит. Но нет – я обнимаю Валеха, он улыбается мне, а я плачу, горько плачу...
Утром никому не рассказала про свой сон. От своей бабушки я слышала, что плакать во сне – значит, радоваться наяву. И еще – если сон расскажешь, он не сбудется.
На следующий день мы с Сарваром съездили в райцентр, где с помощью знакомого адвоката я написала подробное заявление в Верховный суд с просьбой пересмотреть дело...
В тот день в столовой только и разговоров было-. о Валехе.
– Не знаю, как судья вел дело, но не верю я, что Валех виновен, – говорил старый каменщик Гадим. – Не такой он парень.
– И я не верю!
– И я...
– Валех ни с того ни с сего драться не станет! – заметил молодой плотник Самандар.
– Сколько знаю Валеха, ни разу не видел, чтобы он ссорился с кем-то, заявил уста Амбарцум.
– Ребята, – поднялся сварщик Мурадхан. – Я сам из села Меджидова, хорошо знаю и свое село, и эту семейку. До каких пор можно терпеть их самодурство? Лично я не смог работать на строительстве клуба. Ушел. Как увижу сытую морду Меджидова, так рука сама тянется к кирпичу... А сынок разве лучше? То в "Жигули" садится, то в "Волгу". Ни в чем не знает отказа. Пристает к чужим девушкам.. . Это, скажу я вам, уже не первый случай, когда он... Э-э да что там говорить. Ведь и у меня была девушка, и он перешел дорогу нашему счастью! – Голос Мурадхана дрогнул. – На все сто процентов уверен – это он во всем виноват. Валех тут ни при чем. .. Давайте от имени рабочих стройки потребуем, чтобы это дело пересмотрели!
– Правильно! Мы поддерживаем!
– Пусть пересмотрят! – раздались голоса.
В это время в столовую вошел Джамал-муаллим.
Он остановился на пороге, прислушался к нашим разговорам. Потом поднял руку, призывая всех к вниманию.
– Ребята, – сказал он, – я сам хотел предложить вам собраться, обсудить случай с Валехом. Но, вижу, опоздал – вы уже приняли решение. Тем лучше. Мнение У вас единодушное.– вы требуете пересмотреть предъявленное одному из лучших шоферов стройки нелепое обвинение и несправедливый приговор. Так я вас понял? . – Так! – хором ответили присутствующие.
– В таком случае позвольте к характеристике Валеха, которую я уже подписал, присоединить письмо всего нашего коллектива в Верховный суд. Тут встал Сарвар и предложил:
– Я думаю, вместо того чтобы посылать письмо почтой, лучше будет, если кто-то из нас сам съездит в Баку, побывает на приеме у какого-нибудь ответственного работника– Верховного суда и лично передаст письмо. Так вернее!
Присутствующие дружно поддержали и это предложение.
Тогда я крикнула с места:
– Заявление я хочу отвезти сама!
Не знаю, какое у меня при этом было выражение лица. Наверное, очень решительное.
Во всяком случае, после короткого молчания Сарвар кивнул головой.
– Ну что ж, – сказал он, – пусть едет Сарыкейнек. Заодно и с Валехом повидается...
– Может, кто-нибудь из нас поедет вместе с ней? – предложил Зейнал.
– Нет, нет, не нужно, – сказала я. – Я не маленькая. Справлюсь сама.
– Н то верно, – подытожил наш разговор Сарвар. – Если что понадобится, Сарыкейнек позвонит из Баку или даст телеграмму.
На том и порешили.
. . .Наутро вместе с подружкой Гюльсум, работавшей в столовой поваром, мы поджарили баранину, – мясо накануне привез из села Эльдар. Я положила в чемодан сыр, свежие огурчики, деревенский, из грубой серой муки лаваш. После работы Сарвар отвез меня на железнодорожную станцию – к семичасовому поезду. Я решила поехать поездом, чтобы оказаться в городе рано утром и в тот же день сделать по возможности все дела...
На маленькой станции, куда мы приехали, поезд стоял четыре минуты. Времени оставалось в обрез. Мы кинулись к кассе. Касса была закрыта, висело объявление: "Билетов нет". То было время, когда студенты после каникул возвращаются в столицу... Что делать? А тут подошел и поезд. Я бросилась к ближайшему вагону, возле которого стояла проводница средних лет, поздоровалась ней и попросилась к ней в вагон. Та покачала головой: без билета нельзя.
– Да я бы рада купить билет, хоть без места! – воскликнула я в отчаянии. Так ведь билетов нет!
– А что, спешное дело? – участливо спросила женщина приятным низким голосом. Она выделялась среди вокзальной суеты своим спокойствием.
– Еще какое! Моего жениха, понимаете, оклеветали и посадили в тюрьму. Я еду в Верховный суд жаловаться... – неожиданно для себя призналась я ей.
– А что, у парня нет брата или еще кого-нибудь, что ты едешь сама?
– Нет у нас с ним никого. Мы сироты...
В это время раздался звонок.
С убитым видом я взялась за чемодан.
– Я тут приготовила для него еду, – сказала я напоследок. – Испортится... Поезд уже трогался.
– Влезай в вагон, – решительно сказала проводница и взяла у меня чемодан.
– Счастливо! – услышала я голос Сарвара. – Как приедешь, дай телеграмму!
– А это кто? – спросила проводница.
– Товарищ жениха. Шофер на стройке. Мы вместе работаем.
– А я подумала, жених у тебя студент, – улыбнулась женщина и повела меня в купе для проводников.
Она села на нижнюю полку, посадила меня рядом.
– Тебе сколько лет?
– Восемнадцатый пошел.
– А жениху?
– Уже восемнадцать.
– Совсем дети, – покачала головой женщина. – И что же это вы на стройке делаете?
– Как что? – не поняла я. – Работаем. Я на подъем-ном кране, а Валех шофером. ,
– Твоего жениха зовут Валех? Я кивнула.
– А тебя?
– Сарыкейнек. Женщина улыбнулась.
– Странное у тебя имя, дочка. Это, кажется, что-то вроде соловья?
– Ага, иволга.
– Ну, а меня зовут тоже ласково, – усмехнулась женщина. – Джейран, – и она почему-то невесело покачала головой.
Тетушка Джейран заварила чай, достала стаканы,
– Давайте, я налью кипятку, – вызвалась я.
– Отдохни. Тебе завтра бегать по судам. Я сама... Ты как-никак гостья.
– Нет, разрешите, я вам помогу.
