Текст книги "Уйти, чтобы остаться"
Автор книги: Илья Штемлер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)
– Если вас обидело слово «анекдот», извините, – сухо проговорил Киреев.
– Кстати об анекдотах, – Савицкий был спокоен и продолжал улыбаться: – Бог подвел Адама к Еве и говорит: «Можешь выбирать себе жену».
Молодые люди торопливо рассмеялись. Киреев был серьезен. У него испорчено настроение, и он этого не пытался скрыть… Взял со стола пухлую папку и направился к Вадиму. Не торопясь, останавливаясь у каждого стола, что-то советуя, чем-то интересуясь.
Вадим был убежден, что Киреев пришел в лабораторию из-за него. Что возня с расчетами была случайностью, в которой Киреев не мог себе отказать.
Все произошло именно так. Он расположился на стуле Вадима, придвинул к себе весь материал последней стадии работ и, перебирая пальцами свои пепельные волосы, углубился в изучение.
Это было неожиданно – Вадим рассчитывал, что Киреев сразу начнет нападать на его работу, подготовляя базу для приговора. Вот тогда бы и произошел тот ближний бой, которого ждал Вадим.
Прошло четверть часа, потом еще четверть. Напряжение постепенно пропадало, уступая место апатии…
Изредка, не поднимая головы, Киреев задавал вопросы. Лаконично и быстро, словно желая поскорей разделаться с досадными помехами. И обрывал Вадима на полуответе.
Лаборатория опустела. Обеденный перерыв…
Ипполит остался дожидаться Вадима. Савицкий вытащил из огромного коричневого портфеля целлофановый пакет. Прошуршав в нем осторожно, как мышь, извлек яблоко, бутерброд с котлетой и луковицу. Вид луковицы почему-то рассмешил Ипполита.
– От цинги, – серьезно пояснил Савицкий.
– Но вы ведь не на полюсе.
Савицкий молча указал на Киреева – мол, мешаем разговорами, жалостливо сложил пальцы, взял луковицу и хрустнул на всю лабораторию, распространяя терпкий запах. Киреев поднял голову. Савицкий отрешенно глядел в окно, не торопясь, по-лошадиному шевеля губами.
– А вы почему не идете обедать? – сдерживая раздражение, спросил Киреев Вадима.
– Посижу еще, – ответил Вадим.
– Как хотите. Довольно любопытно все наворочено, – неопределенно произнес Киреев и без паузы добавил – Не убеждает определение фазового хода радио-температуры.
Вадим согласно кивнул. Его восхитила точность проникновения Киреева в суть материала. Там действительно были грубые допуски. Но не настолько грубые, чтобы их можно было обнаружить без внимательной заинтересованности…
От жажды ближнего боя осталась слабая опустошенность. Будто всю злость из него выжали. Конечно, Киреев настоящий ученый. И главное для него – истина. И ради истины Киреев смирит гордыню. Ведь неспроста он опубликовал статью об этой работе Вадима.
Ипполиту надоела волынка. Если так будет продолжаться, можно остаться без обеда. Он набросил плащ и стукнул дверью.
Прошло еще полчаса.
Наконец Киреев отодвинул материал и снял очки. Он устал. Некоторое время он сидел молча, потирая глаза большим платком с вензелем «П. К.», похожим на осьминога. Затем подышал на очки и тщательно протер стекла.
– Что ж, будем решать, Дима, – Киреев навел очки на свет, что-то выискивая. – Какой же вы делаете вывод, Дима?
– Вывода нет, Петр Александрович. Есть предварительный расчет модели. И он несколько расходится с нашей гипотезой.
– Несколько?! – Киреев надел очки. – Диаметрально противоположно. Ведь модель утверждает значительную толщину ионосферы Венеры.
Вадим был доволен.
Интерпретация модели не вызывала возражения Киреева.
– Это предварительный расчет, – произнес Вадим.
– Что вам требуется для окончательного?
– Большее число наблюдений.
– И это все?! – Киреев вытащил авторучку. – Видите ли, Дима, об этой модели можно было говорить уже год назад. Выходит, что последний год вы топчетесь на месте. Неужели вы всерьез полагаете, что дополнительные наблюдения прольют свет?
– Вы не так выразились, Петр Александрович. Мне не надо проливать свет. Это позади. Мне надо исключить кое-какие допуски. И только за счет качества материала, – мягко возразил Вадим. – Так сказать, переход количества в качество.
– Все это чудесно. Однако вами выжато из электроники все год назад. А последующие наблюдения только усугубляют ошибку. Вам нужен инструмент с большой разрешающей силой. А его у нас пока нет. Его надо строить. И только тогда будет ясно, кто из нас прав! Вы ведь знаете ;Дима, как я серьезно отношусь к вам. Но никакими наблюдениями вы не исключите ошибку фазового хода, или это., или это., – остренькое перо авторучки обвело кружочком несколько формул и графиков.
Вадим кивнул. Он выжидал, что еще скажет Киреев, и обдумывал свои возражения. Вадим подходил к этому разговору, как к обычному научному спору, где надо доказывать свою правоту. Ответ выстраивался в цепь логических доводов. Он должен действовать безотказно и сразу. Главное – перенять инициативу. Сейчас он начнет говорить.
– Почему вы не женитесь, Дима? – произнес Киреев, не меняя тона.
Вадим не понял. Как-то не вязалось с тем, что они обсуждали.
– Надо жениться. Человек принадлежит науке, если он думает только о науке, Эйнштейн женился в двадцать два.
Мысль Вадима вильнула в другое русло. И размякла. Он растерялся. Он не знал, с чего начинать. От злости на Киреева, той злости, что толкала его на ближний бой, не было и следа., Вадим вдруг подумал о Веронике. Он так и не виделся с ней. И не звонил. Все эти дни он боролся с собой. Это было нетрудно, ему так и не удавалось вспомнить ее лицо, и борьба сводилась к досаде на себя. И неожиданно сейчас в его памяти возник образ Вероники. Туманно. Это его озадачило и насмешило…
Вадим напрягся. Необходимо мобилизоваться. Сейчас. Сию минуту. Потом к этому не вернешься. Но он слишком долго подбирал фразу. Киреев переждал ровно столько, сколько было необходимо. И прилично. Он больше не задавал вопросов. Он утверждал.
– Вы неспроста не рисковали говорить о глубокой ионосфере Венеры год назад., Дима, дорогой, я не хочу умалять ваших достоинств. И мне вначале казалось заманчиво, я даже писал о вашей работе в своей статье. Но теперь, кажется, мы с вами зашли в тупик. Признаться, я не вижу выхода, – Киреев промолчал и шутливо добавил: – Вы себя должны реабилитировать. Вы два года получали зарплату.
Шутки не получилось.
Вадим вдруг действительно почувствовал себя виноватым.
Чем он мог обороняться?
Он сам отрезал себе дорогу, заявив, что вывода нет, а есть предварительные расчеты. Сколько их может быть, этих предварительных? Один? Десять?
А Киреев все говорил. Негромко, доброжелательно. Если бы он кричал. Тогда Вадим нашел бы, что ответить.
– Простите, но я могу перечислить работы, проведенные мною, – вяло перебил Вадим. – Мне странны ваши упреки. Я не дебютант.
– Вот именно. Вы способнейший человек, Дима, – жестко ответил Киреев. – Ваша научная отдача заслуживает всяких похвал. Поэтому меня и пугает ваша длительная увлеченность глубокой ионосферой.
– Ладно, допустим некоторые частные ошибки. Но ведь это только ошибки! – неожиданно резко произнес Вадим.
Савицкий с шумом стал сворачивать целлофановый пакет. Казалось, он жестью кроет крышу. Вадим обернулся и поймал беззубую улыбку-маску. Словно Савицкий увидел что-то приятное и давно ожидаемое. Мысли Вадима спутались. Он не мог разгадать причину этой улыбки.
– При чем тут ошибки?! Главного у вас нет. Результата! Одни расчеты. И далеко не убедительные… Думаю, будет неплохо заняться вам иной темой, – тон Киреева был категорический. Он протянул Вадиму толстую папку. Ту, что принес с собой в лабораторию. На титуле стоял гриф Института баллистики.
Киреев поднялся. Он считал разговор исчерпанным. И вышел.
Ближнего боя не произошло.
Вадим зло швырнул папку на стол.
2
– Ну?!
– Что ну?
– Так, ничего, – Савицкий пристально разглядывал Вадима.
«Пусть только улыбнется… Пусть улыбнется… Я наговорю такого, что он отучится улыбаться», – подумал Вадим и в свою очередь принялся разглядывать Савицкого. Тот не любил, когда обращали внимание на его мохнатые несуразные уши. И Вадим делал именно это. Сейчас Савицкого это не трогало. Его мысли были заняты более важным, и он продолжал смотреть на Вадима с прежним любопытством. Затем глаза безразлично помутнели, словно выключили подогрев. Сеанс окончен. Он увидел все, что хотел.
– Вы довольны? – спросил Вадим.
– Этот вопрос вы мне задавали в Доме ученых.
– С тех пор мы почти не разговаривали.
– Теперь, полагаю, все прояснилось, Вадим Павлович. Представьте, меня тяготила ваша отчужденность.
Вадим недоуменно пожал плечами: какие-то глупые и неясные намеки., Савицкий не стал испытывать его терпение.
– Скажите, Вадим Павлович, что вас заставило выступать тогда, в Доме ученых?
– Я об этом не думал. Механическая реакция. Никандров играл краплеными картами, вот и все. Что вас, собственно, интересует?
– Почему вы приняли сторону поэта там. Открыто. А здесь, сейчас, вели себя с Киреевым, как кролик.
Савицкий подошел к двери и накинул крючок. При этом он пояснил, что его раздражают головы бездельников, которые то и дело просовываются в дверь. Он предложил Вадиму яблоко. Вадим отказался.
– Ну, как угодно… Знаете, Вадим Павлович, я как-то подрался с Киреевым. Да, да…
Вадиму вначале показалось, что он ослышался. Невероятно. И главное, смешно. Киреев и Савицкий… Вадим громко расхохотался. Савицкий не обиделся. Но был чрезвычайно серьезен. Это еще больше смешило Вадима.
– Напрасно вы. Я когда-то был крепкий мужчина. И занимался спортом. Плаваньем.
Вадим старался подавить смех – слишком уж велико было любопытство. Да и неловко смеяться, когда на тебя смотрят с видом терпеливого выжидания.
– В войну я и Киреев работали над одной темой. По локации. В Казани.
– В Казани? Вместе с Ковалевским? – прервал Вадим.
– Роман Степанович руководил всем комплексом работ… Так вот, когда были готовы образцы, я отправился на фронт, их необходимо было испытать в боевых условиях… И Киреев добивался этого назначения, но его не пустили – нельзя было оставить лабораторию.
– Вы его давно знаете?
– Давно?! – усмехнулся Савицкий. – Всю жизнь вроде. Мы бегали в одну школу. Учились в одном институте. Вместе стажировались в Ленинграде, у Иоффе… Сидели на свадьбе друг у друга. Давно. Очень давно.
– Да, давно, – согласился Вадим.
– Группа, с которой я испытывал приборы, попала в окружение, и я решил взорвать аппаратуру. Опытный образец. Да, я запомнил это окружение. Мы попали на минное поле. Уцелел только я, один… Словом, очнулся в медсанбате. Потом был переправлен в тыл. Больше года провалялся в госпиталях. Пять раз оперировали. Раньше у меня была довольно приятная улыбка… Ладно, не смущайтесь, Вадим Павлович. Это не столь важно.
Вадим не знал, что ответить.
– …В госпитале мне стало известно, что Киреев награжден за эти работы. Обо мне ни слова, хотя вся усилительная часть была рассчитана мной. Я приехал в Казань… И прямехонько попал на расследование – взорвал я локатор или… Сами понимаете, что «или»… У Киреева в то время был большой авторитет… Но Киреев отказался меня защитить. Он сказал, что не может утверждать, что я действительно уничтожил локатор.
К тому же появился слух, будто бы я был в плену… Словом, расследование могло неопределенно затянуться, если бы Роман Степанович Ковалевский не бросился за меня в бой. С ним очень считались… Я сгоряча уехал из Казани и почти два года бедствовал без работы. А семья, знаете… Я паял тазы и ремонтировал электроплитки, ходил по дворам… Потом я поехал сюда, к Ковалевскому. Я был согласен на любую работу. И Роман Степанович взял меня к себе… Так вновь я встретился с Киреевым. Он был завлабом. До этого у Киреева возникали крупные неприятности из-за кибернетики.
– Из-за кибернетики? – удивился Вадим.
– Да. Одно время кибернетика считалась буржуазной наукой. А Киреев выступил в ее защиту.
– Вот видите, – торопливо проговорил Вадим. – Он не так уж и труслив.
– Да. Он не трус. Но, простите, я не верю в его искренность.
– Однако он рисковал…
– Вы все о кибернетике? – с досадой прервал Савицкий. – У Киреева особый талант – видеть! Он предвидел, что кибернетика свое возьмет. Что он недолго будет в опале.
– У вас предостаточно желчи, – Вадим, сам не зная отчего, старался уязвить Савицкого. Защитить Киреева.
– Да. Он не труслив, – переждав, произнес Савицкий. – Поэтому я и расцениваю нашу с ним историю по-особенному… Так вот, когда я встретился с Киреевым, я не выдержал. Нас еле разняли… Но это случилось лишь в первую минуту. Прорвалось… Мытарства меня так подрубили. Я стал избегать плевать против ветра. Я старался забыть, что в локаторе вся усилительная часть моя и многое что другое… Ковалевский порядочный человек. Он дал мне самостоятельность. Я почти не сталкивался с Киреевым. А вот теперь я не знаю… Я, конечно, могу уйти из отдела.
Несколько минут они молчали. Савицкий поглядывал на Вадима. Рассказ его изрядно вымотал, он даже слегка прикрыл глаза.
– Вообще-то, с другой стороны… Война, – проговорил как можно мягче Вадим. – И мог ли Киреев поручиться за то, что аппаратура успешно взорвана?
Савицкий старался себя сдерживать, это чувствовалось.
– Но ведь мы были друзья. Он меня знал как себя. И Ковалевский-то верил. Хотя и знал меня куда хуже, чем Киреев.
С халата Савицкого свисали какие-то нитки. Словно он, прежде чем попасть в лабораторию, мотался по трикотажному цеху.
– В вас влюблена блондинка, – проговорил Вадим.
– Не понимаю… Ах, это? Вы еще шутите. У вас неплохое настроение, – Савицкий снял нитку.
– Она его за муки полюбила… Так где же связь времен?
– А вот и связь. У меня появился болезненный интерес к бунтарям. И я глубоко радовался, да, радовался, если они отступали перед жизненными неудачами.
– Это и вправду болезненно. Ну, а при чем тут я?
– Вы – другой! Вы мягкий и добрый. Но вы склонны к анализу. И это ваше несчастье… Только этим я и объясняю вашу реакцию на глупость Никандрова в Доме ученых и здесь…
– Что здесь?
– После вашей беседы с Киреевым… Вы не участвовали в милой суете у доски, приправленной киреевскими пошлостями. Я решил, что вы готовитесь к драке. Вроде той, что получилась в Доме ученых… А все произошло наоборот. Признаться, я удовлетворен.
– Вы просто злой демон, – усмехнулся Вадим.
Но Савицкий не обратил внимания.
Он продолжал:
– Разумный гонится не за тем, что приятно, а за тем, что избавляет от страданий. Это слова Аристотеля. Так вы и поступили, возможно подсознательно, в разговоре с Киреевым.
– Чепуха, Савицкий. Похоже, что вы меня охмуряете. Как поп, разозлился Вадим.
– Я с вами делюсь. Я всего лишь рассуждаю, если хотите… Вы работаете, и вдруг приходит некто и перечеркивает ваши труды. Начисто. Кто ему дал право? И по какому праву ему дали это право?
– Да, но есть какое-то разумное начало…
– Ничего нет. Есть стечение обстоятельств и удача. Только этим можно объяснить, что умным человеком, бывает, командуют идиоты, а порядочным – законченные негодяи. Где тут ваше разумное начало?
Савицкий замолчал. В запертую на крючок дверь гулко застучали.
Вадим попытался отбросить заевший крючок. Но он не поддавался. Это раздражало Вадима. Савицкий наблюдал за его возней, старательно обтирая яблоко куском газеты.
– Жаль мне вас. Лучше многое принять сразу, чем ждать, пока тебя заставят принять, – негромко произнес Савицкий. – Вы мягкий и умный человек. Это драматическое сочетание, поверьте… Впрочем, вы уже многое приняли. Я внимательно следил за вами в разговоре с Киреевым. Меня не обманешь.
Крючок все не поддавался. Вадим примеривался, чем бы стукнуть.
Савицкий тронул тумблер осциллографа, но так и не включил.
– Скажите, Дима… Вам не кажется, что Киреев догадается о моей гипотезе образования гидроксила?
– Ну и крючок…
– Не догадается. В общем-то в той тетради почти ничего нет. Все осталось в других записях. За исключением двух-трех формул… Жаль, что я их тоже не стер резиночкой. Но я не ожидал столь стремительного налета.
– Вы странный человек, Валентин Николаевич… И вы мне чем-то не нравитесь, извините… В глаза это говорить трудно.
– Я это понимаю, – произнес Савицкий.
В лабораторию ворвался Ипполит.
Заметив, что в комнате, кроме Савицкого и Вадима, никого нет, Ипполит иронически улыбнулся:
– Забавный комплект для уединения… Чем окончилась консультация? Только по порядку… Что вы улыбаетесь, Савицкий?
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
…И КАЧАЮЩИЙСЯ ПО ВЕТРУ
ГЛАВА ПЕРВАЯ1
Нет ничего досадней плохой воскресной погоды. Этот мелкий плаксивый дождичек…
С порывом ветра по стеклу шлепала кривая тонкая ветка. Ипполит давно б ее отломал, если бы не Вадим.
– Помню, по дворам ходил старик. С волшебным ящиком. «Посмотрите знаменитую троянскую лошадь! – кричал старик. – Девушка Даная ожидает Зевса!. Приезд императора Наполеона на остров Святой Елены! Налетай!» За десять копеек любитель мог заглянуть в ящик…
– Ну и что? – Ипполит принялся заводить механическую бритву.
– Я тоже заглядывал. Наполеона не было видно. Толпа каких-то людей смотрела в сторону моря… С каждым приходом старика я платил десять копеек в надежде увидеть наконец Наполеона. А видел все тех же типов.
– Ну и что? – Ипполит придвинул поудобней зеркало.
– В детстве чего-то ждешь и надеешься, что сбудется. И детство кончается тогда, когда начинаешь понимать, что может и не сбыться.
– Полагаю, твое детство, Вадим, в основном определялось интересом к Наполеону. Я бы созерцал «Девушку Данаю» за те же деньги.
– У нас было разное детство.
– Ну и что? – Ипполит принялся за подбородок.
– Старик стащил белье с веревки… Так закончилось мое детство.
– Ты понял, что не дождешься императора?
– Нет, я понял, Ипп, что люди, которые демонстрируют увлекательные картинки, могут стащить с веревки белье.
– У тебя, Дима, с детства развита тонкая наблюдательность. Ты все о Кирееве?
– Скорей о Савицком…
В дверь сильно постучали и крикнули, что Горшенина вызывают к телефону.
Ипполит вышел с журчащей бритвой в руках. Удобная штука. При долгом разговоре можно продолжать бриться у телефона.
Вадим остался один. Он потянулся было к часам, но вспомнил, что забыл их в отделе. Сейчас одиннадцать, не больше. До вечера надо как-то убить время. Вечером его пригласил Бродский на новоселье. Скинулись всем отделом и купили телевизор «Рубин». В подарок…
Ветка шлепала по стеклу с такой торопливостью, будто хотела срочно вызвать его на улицу. Вот летом она была красивая. Ночью. Изумрудная от электричества.
Вадим открыл форточку, поймал ветку и продел ее в скобу. Рука покрылась мелкими капельками, словно держал ее над паром.
…После откровенной беседы в лаборатории они почти с Савицким не разговаривали. Иногда Вадим чувствовал на себе его взгляд. Оборачивался. Однако тот продолжал копаться в своей установке. И, судя по всему, вряд ли смотрел на него. И почему Савицкий должен думать о нем? Жалеет о разговоре при закрытых дверях? Вадим старался не вспоминать этот разговор. Возможно, Савицкий многое преувеличивает. Он не может быть объективным, так много пережив. Даже позицию Киреева в этой истории с кибернетикой он считает уловкой. Конечно, и Савицкого можно понять.
Вадим гнал от себя весь этот разговор. Он ему мешал. Если все принять всерьез, то надо не молчать, надо с кем-то поделиться. Это значило пойти на неприятные осложнения. А Вадим еще надеется, что все обойдется. Надо выждать. Закончить тему Института баллистики, а потом понемногу продолжать работу по Венере… Тихонечко, без громких скандалов вокруг. Это тактика, политика, если угодно… И к черту Савицкого с его делами. Раз и навсегда! Хоть один раз надо поступить твердо, без колебаний…
Или – с Киреевым, а значит, иметь возможность довести как-то тему до конца, или… Второго «или» быть не должно! Все, что рассказал Савицкий, – это их личное дело. Еще не известно, что на месте Киреева предпринял бы сам Савицкий. И хватит об этом…
За дверью послышалось нарастающее жужжание. Через секунду на пороге появился Ипполит. Казалось, его приводит в движение комариный моторчик механической бритвы «Спутник».
– Между прочим, к телефону просят Родионова.
– Меня?!
– Кто мог подумать, что женским голосом вызывают не Горшенина? – тети Жениным тоном произнес Ипполит.
Вадим разыскивал под кроватью комнатные туфли. Один, как всегда, оказался под шкафом, другой – под столом. Удивительно, как они туда залетают…
– Неплохо бы и штаны надеть. Ты не на пляже, – Ипполит швырнул серые спортивные рейтузы. – Манера – валяться в постели все утро.
Вадим молчал. Чепуха какая-то. Ну, не звонила четыре дня, позвонила на пятый. Сколько раз он, Вадим, был возле телефона и даже не вспоминал о ее существовании. Она исчезла. К ней не тянуло. Единственное, что он помнил, – это «туриста Семенова», деловито шагающего среди ног покупателей… И вдруг это непонятное волнение.
Вадим взял рейтузы и, не торопясь, принялся продевать ноги. Затем так же медленно стал надевать рубашку, аккуратно застегивая каждую пуговицу.
– Сборы на собственные похороны, – произнес Ипполит, утюжа щеки. – Или ты догадываешься, кто звонит?.. Наверняка тетя Женя дала отбой.
– И очень хорошо, – Вадим вышел из комнаты.
Трубка терпеливо лежала на краю стола. Большая тусклая пиявка. Тетя Женя пила чай из фарфоровой кружки и рассматривала журнал «Советский экран». По обложке расползлась улыбка какой-то кинозвезды.
– Доброе утро. Меня, что ли? – небрежно произнес Вадим. Тетя Женя ничего не ответила.
– Слушаю вас.
– Привет. Ну и копуха ты…
– Ирина?!
– Ты удивлен? Разве Ипполит тебе не сказал, что я звоню?
– Я слушаю, Ира.
И тут Вадим почувствовал, как сильно он ждал другого звонка. Вдруг! Резко, как короткий удар…
Ирина просила проводить ее к Бродскому. Если Вадиму не трудно. Она плохо ориентируется в новостройках. Он что-то промямлил. Мол, он не знает, когда выберется. И пойдет ли вообще. Ирина принялась уговаривать. Неудобно. Эдька обидится. Ты ведь знаешь Эдьку… Вадим согласился. Торопливо и внезапно… Ирина сказала, что будет ждать в павильоне астрографа. Часов в семь. И положила трубку…
А Вадим продолжал стоять. Он согласился проводить Ирину – единственный способ поскорее освободить телефон. Теперь же он не решался набрать номер Вероники. Диск аппарата словно широкое лицо. А кружочки цифр разбегаются в светлые веснушки. Точно такие, как у Вероники.
– Телефон задерживаете. Комендант ругается, – произнесла тетя Женя. Она подогнула журнал, и протянутая через обложку киноулыбка превратилась в ехидную гримасу. Вадим положил трубку. Еще не хватало разговаривать с Вероникой при тете Жене.
– …Сколько можно полировать физиономию?! – Вадим сбросил комнатные туфли и повалился на кровать. – И почему не предупредил, что звонит Ирина?
– Сюрприз, – промычал Ипполит, натягивая кожу над верхней губой. – Слушай, Вадим. Я все собираюсь тебя спросить, – Ипполит выключил бритву. – В каком состоянии была земная атмосфера во время твоих основных наблюдений?
– Небольшие магнитные возмущения, – Вадим протянул руку и достал из кармана пиджака записную книжку. – А почему это тебя интересует?
– Я просматривал твои записки. Из любопытства. Ну, и возникли кое-какие вопросы… К Эдьке пойдем вместе?
– Нет? Я обещал Ирине. Ты не знаешь, есть кто-нибудь в отделе? Я там оставил часы.
Ипполит не ответил. Он уперся языком в щеку и погладил кожу. Пальцы нащупали колючие корешки, и бритва вновь застрекотала.
2
У последних щитов виднелись фигурки антенщиков. Они заканчивали перестановку инструмента. Яся Глушковский налаживал облучатель, или, как его называли, «бочку». Бочка располагалась в фокусе радиотелескопа на двух рельсах. Студенты, аспиранты, сотрудники отдела заняли своей аппаратурой каждое свободное местечко на бочке.
Яся ругался. Вадим даже отсюда слышал его голос: «Нельзя поставить ногу, чтобы не наступить на чей-нибудь блок. Безобразие…»
Усилитель, с которым работал Вадим, тоже притулился на бочке.
– Знаешь, я, пожалуй, возьму свой «самовар» в отдел, – небрежно произнес Вадим, поздоровавшись с Ясей. Но равнодушия не получилось. Голос Вадима сорвался, выдавая волнение. Еще бы! Самовар уносили в отдел по двум причинам – или что-то не ладилось, необходимо довести в лаборатории, или заканчивали тему и данная конструкция себя исчерпала.
У Вадима была третья причина – ему запретили наблюдать.
– Так я возьму свой усилитель в отдел, – повторил Вадим.
– Торопились-запылились, – ответил Яся. – После вчерашней беседы я сам снес его в отдел.
– После какой беседы?
– А ты не знаешь!?
– Я с утра уехал в Институт баллистики.
– Тогда спроси Киреева. Или Горшенина.
– Ипполита?
– А то…
Яся застыл в трудной позе, отвинчивая от козырька бочки какой-то болт. Вадим понял, что ничего больше не добьется. Яся занят. Это его вывело из себя.
– Лишнего слова из тебя не выдавишь. Я всегда был уверен, что ты туповат.
– Еще бы. Когда имеешь дело с таким руководителем темы, как ты! – прокричал в ответ Яся, не оборачиваясь. Яся знал себе цену.
Обмен любезностями состоялся. Вадим зашагал в сторону отдела.
Почему Ипполит ничего не сказал об этой… какой-то беседе. Наверняка ничего хорошего, иначе Яся не убрал бы с бочки усилитель Вадима. В спешном порядке…
Воскресный день приглушил обычный ритм. Никто не стоял с папиросой у лестницы, никто не читал стенгазету «Отраженная волна», никто не перетаскивал из комнаты в комнату аккумуляторы, никто не изображал на вестибюльной доске подозрительные интегралы…
Воскресенье. По коридору гуляли сквозняки. Дежурная проветривала помещение. На подоконнике стояла электроплитка с кастрюлей. А весь отдел казался расслабленным и уютным. На вешалке висели плащи антенщиков и засаленный халат Глушковского. Они закончат подготовку радиотелескопа к наблюдениям и уйдут домой.
Вадим по привычке взглянул на расписание наблюдений.
«15.00 – Горшенин И. И. (канд. физ.-м. наук)
Туманность M 17 NGC 1952 (Крабовидная)».
– И Петр Александрович пришел. Только вот, – произнесла дежурная.
Вадиму не хотелось видеть Киреева. О визите в Институт баллистики можно рассказать и в рабочее время, завтра, в понедельник. Или вообще не рассказывать. И не обязательно встречать Киреева. Жаль, что свою резиденцию Киреев перенес из главного здания в отдел. Сидел бы у себя в роскошном синем кабинете… Однако надо взять часы. Ради этого он пришел в отдел.
Вадим поднялся на второй этаж и вошел в лабораторию. Часы он оставил, у крана, когда мыл руки после возни с компрессорной установкой. Так и есть…
Он уже собирался выйти, как увидел в углу Киреева. Через экран осциллографа плыли замысловатые кривые. Петр Александрович просматривал узел в установке Савицкого. Было непонятно – заметил он Вадима или нет. Если не заметил, то услышал, так что выйти из лаборатории не совсем удобно. Надо хотя бы поздороваться. «Почему он копается в установке Савицкого?» – подумал Вадим и поздоровался.
Киреев не ответил. Вадим постоял и добавил:
– Забыл часы. Весь день как без рук.
– Адвокатов нанимаете?! – произнес Киреев, не оборачиваясь.
– Каких адвокатов? – не понял Вадим.
– Плохих.
– Я вас не совсем понимаю, Петр Александрович.
– Слушайте, Родионов, не валяйте дурака. – Киреев только сейчас обернулся к нему.
Вадим принялся заводить часы.
– Вы будто не знаете? – неуверенно произнес Киреев.
– Бросьте намеки, Петр Александрович, – раздраженно проговорил Вадим. – Я ничего не знаю.
Киреев пробарабанил пальцами походный марш:
– Забавно! Боец-доброволец! – и расстегнул две верхние пуговицы рубашки, освобождая сильную шею. – Он, видите ли, считает работу Вадима Родионова серьезным исследованием…
– Кто «он»?
– Ваш друг Ипполит. Почтенный кандидат наук Горшенин… Почему вы не удивляетесь? Вы знали?
– Догадывался, – сухо ответил Вадим. – Скажите, а вы считаете мою работу по Венере блефом? Откровенно!
– Нет. Я лишь позволяю себе сомневаться больше других.
– Почему?
Вопрос беспомощный. Вадим это понимал. Но он думал о том, что заставило Ипполита вмешиваться в его дела.
– Почему?! Вам известна легенда о Зеноне? – улыбнулся Киреев. – На вопрос, почему он сомневается больше других, Зенон нарисовал два круга – большой и малый… «Большой – мои знания, малый – ваши. Все, что за пределами кругов, – область неизвестная. Согласитесь, – говорил Зенон, – что граница соприкосновения моих знаний с неизвестным больше границы соприкосновения вашего круга. Вот почему я сомневаюсь больше других».
– Древние греки тут ни при чем. – Вадим почувствовал, что Киреев уходит в сторону от прямого разговора.
– Попросил разрешения у Савицкого посмотреть кое-что в его установке.
– И он позволил?! – воскликнул Вадим.
– Вас удивляет?
– Да, в некоторой степени.
– Вероятно, Савицкий понял, что спорить глупо. До конца года осталось не так много времени. Надо представить хоть какие-нибудь результаты. Назревает скандал. Мне известно настроение Ученого совета. Сколько можно продлевать срок его темы?
– И вы можете что-нибудь сказать? – Вадим кивнул в сторону растрепанного агрегата.
– Пытаюсь. Оказалось все гораздо сложнее, чем я полагал. Савицкий упрям. Он избрал сложную и неинтересную методу. Путаница в самом подходе. Какие-то несуразные рассуждения…
– Даже?
– Представьте себе. И главное, техническое решение на уровне сороковых годов. Архаизм… Вот, полюбуйтесь.
Киреев подвинул Вадиму общую тетрадь в коленкоровом переплете. Вадим взял тетрадь и веером пропустил листы. Смотреть не хотелось. Он думал о другом.
– Почему ж вы раньше не интересовались?
Киреев снял очки и принялся их протирать. Привычка, выдававшая его волнение.
– На это у меня были основания. Сугубо личные… А сейчас я, как завотделом, обязан отвечать за научную отдачу. И кстати, о вашей, Вадим, теме. Если я, заведуя лабораторией, мог себе доставить удовольствие следить за развитием вашей темы и даже писать о ней в статье, то сейчас я лишен этой возможности, – в голосе Киреева была искренность.
Вадим продолжал слушать, словно речь все шла о Савицком. Слишком незаметно и мягко Киреев перевел разговор на него. Казалось, что Вадим наблюдает со стороны. А Киреев продолжал без пауз и не меняя тона:
– Ваша Венера отнимает массу антенного времени. Это кроме материальных затрат. И я не могу позволить себе такую роскошь к концу года. Когда срывается план научных работ. Уметь убедить всех в полном благополучии отдела удавалось лишь Ковалевскому. Он великий маг! Я человек другого склада, поймите меня, Вадим. Я не могу говорить то, чего нет… Отдел лихорадит. Антенщики работают в выходные дни. Срываются темы Савицкого, Кутузова… У Юдина не все в порядке. Еще студенты… Их поджимают сроки… А вы, Вадим, требуете ежедневных наблюдений. Поймите меня, Вадим Павлович. Надо добиться утверждения вашей темы в будущем году. Тогда я, как завотделом, буду обязан вам помочь…
