Текст книги "Уйти, чтобы остаться"
Автор книги: Илья Штемлер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)
1
– Чего ты стесняешься? В каком веке ты живешь? – спросил Ипполит.
– Мне не нравятся эти методы, – ответил Вадим. – Авантюра!
– Нет, я его убью. Где мой бумеранг? Я сниму скальп с этой скромной головы, – произнес Ипполит.
Вадим направился к ящику, где лежали ключи от номеров. Он жалел, что рассказал Ипполиту эту историю. Тетя Женя просматривала газету и не обращала внимания на молодых людей, спорящих вот уже четверть часа.
– Ему не нравится метод… В последний раз повторяю – номер! – Ипполит решительно шагнул к телефону и снял трубку.
– Как вы мне надоели, – тетя Женя взглянула из-за газеты. – 5–32–64! – компетентно произнесла она и, прикрываясь газетой, добавила, что только дурак не запомнит номер, если целый день названивают по телефону, униженно переспрашивая, правильно ли он набрал, да-да, униженно, и если стыдно, то нечего совершать поступки, которых приходится стыдиться. Все!
Вадим особенно и не возмущался. Ему не хотелось связываться с тетей Женей, и главное, он сам был не прочь посмотреть, что выйдет из затеи Ипполита. Он даже был благодарен тете Жене, она избавила его от неприятнейшей процедуры – дать Ипполиту номер телефона. А он все равно бы дал. Не выдержал…
– Ему не позволяет гордость, – ворчал Ипполит, накручивая диск. – Алло! 5–32–64? Это говорят с телефонной станции. Не вешайте трубку! – Надо было выдержать деловую паузу. Ну, достаточно! – Алло! 5–32–64? – грубым голосом заговорил Ипполит. – Адрес! Вы, гражданочка, пошумите, пошумите. Мигом отрежем аппаратик. Вот так бы и сразу! Мало что у нас имеется! Адью! – Ипполит шикарным жестом бросил трубку, чем вызвал недовольный взгляд тети Жени. – Ну?! Теперь вы верите в черную магию?..
Многоэтажный дом по проспекту Героев выходил фасадом в сквер. На кирпичиках аллей валялись желтые кленовые листья и обертки от мороженого. Дворник окрашивал статую пионерки в голубой цвет, приковывая внимание детворы.
Второй подъезд. Квартира 18. Ипполит посмотрел на табличку, на красный звоночек и обернулся к Вадиму:
– Слушай, может, плюнем? Действительно, что мы будем говорить?
– Мы?! Я, по крайней мере, не собираюсь, – ответил Вадим, стараясь наладить дыхание. – Нет уж, теперь нечего. Звони! – Он разозлился и, схватив руку. Ипполита, поднес к красной пуговке звонка.
Щелкнул замок, и в возникшем пространстве между косяком и дверью появилась огромная мужская фигура в подтяжках. Чей-то старческий голос непрестанно повторял: «Не надо, Леня. Уймись, Леня, зайди, Леня».
– Ну?! – грозно произнесла фигура. – Что вам надо?
– Веронику. Можно Веронику? – проговорил Вадим.
– Веронику? – вдруг растерялся мужчина. – Заходите… Чертовщина какая-то.
Молодые люди вошли в прихожую. Там стояла старушка и двое мужчин. Один держал в руках палку от лыж, а другой – длинный напильник.
– Спутала что, мать… Непохожи что-то, – произнес мужчина в подтяжках, недовольно глянув на старушку.
– А Вероника в магазине. Она по-о-оздно придет. Она и Саша собрались куда-то на вечер. А вы из института будете? – спросила старушка, с уважением осматривая великолепный костюм Ипполита и не менее великолепную шляпу Вадима. Собственно, и шляпа была Ипполита.
Странные мужчины, закончив обзор гостей, удалились в комнату. А Ипполит уже овладел собой, и через минуту стало известно, что Вероника кончает Институт торговли и в настоящее время проходит практику в универмаге, в отделе верхних сорочек. Уходит из дому к одиннадцати, возвращается к восьми. Но сегодня, как было сказано, задержится, хотя уже и восемь часов.
Надо уходить. Ипполит протянул старушке руку и этим ее почему-то подкупил.
– А знаете… Кто-то по телефону позвонил – к вам, мол, придут хулиганы. Будьте начеку. Я и вызвала срочно сына. И соседей подняла по тревоге. Женщина звонила какая-то. Может, еще придут? – с надеждой проговорила старушка.
– Нет, не придут, – авторитетно сказал Ипполит.
Дверь захлопнулась.
– Тети Женина работа, – заключил Ипполит. – Нас здесь могли красиво отделать.
Вадим рассмеялся. В общем-то все сложилось неплохо. В универмаг можно прийти без разрешения. Он даже забыл, что существует какой-то Саша. Но Ипполит ему напомнил.
В скверике было пустынно. А к плечу свежеголубой пионерки уже приклеился красный кленовый лист…
2
Перед Домом ученых небольшая толпа мальчиков-безбилетников.
– Не танцы, не танцы, вам говорят. Научное совещание, – произнес Семенов, клубный сторож.
– Да… А потом будут танцы. Знаем. Два лабуха прошли. С дудками.
– Какие лопухи? – удивляется Семенов. – Это из консерватории. Лекция будет. О Чайковском.
Семенов знает, что делает. Он предвосхищает события. Через часок мальчуганы, при удобном случае, толпой навалятся на дверь – иди лови их по этажам.
– Дядь, возьми меня. За пазуху, – произносит высоченный парень с кривой шеей.
– А по шее? – поинтересовался Ипполит, раздвигая толпу плечом.
– Смотри, сам схлопочешь, – кто-то лениво проговорил из глубины толпы.
– Ученый, понял, – подхватил другой. – Академик, понял…
Ипполит остановился и повернулся к толпе, затем улыбнулся:
– Кандидат наук, мальчики!
Парни молчали. Им было лень отвечать. Они разглядывали Ипполита и Вадима и молчали. Некоторые что-то жевали не останавливаясь.
– Нет, но каковы рожи! Обрати внимание на эти рожи! – произнес Ипполит с каким-то радостным изумлением.
– Малыш ничего, – вдруг заключил парень с кривой шеей. Толпа обмякла. Ипполит усмехнулся и прошел, потянув за собой Вадима.
– Ну и рожи. Сколько воловьего интеллекта, – не успокаивался Ипполит. – Добрый вечер, Семенов…
У огромного, во всю стену, зеркала поправляли прическу три девушки. В углу, за маленьким столиком, играли в шахматы дружинники. Их время еще не пришло.
Ипполит и Вадим поднимались по лестнице. Рядом шагали, перегоняли, наплывали друг на друга десятки модных, искрящихся Горшениных и буклейно-пиджачных Родионовых.
«Понавесили кругом зеркала», – недовольно подумал Вадим, искоса разглядывая свое размноженное отражение и жалея, что пришлось сдать в гардероб великолепную Ипполитову шляпу. Он редко приходил сюда. А в этом году, кажется, не был ни разу. Затем он подумал об Ирине. Будет очень неудобно, если встретит ее здесь. Не надо было отказываться. Все равно явился сюда. Мелькнула мысль о том, что лучше бы он пришел сюда с Ириной. Среди смеющихся зеркал с Ириной бывает легче, чем с Иппом. В этой обстановке они ближе. Вадим стал с некоторых пор это чувствовать. С кем угодно. С Эдуардом, с Ясей, даже сегодня с Киреевым было как-то свободней, чем сейчас с Иппом. Хотя в обсерватории он никакой тяжести не замечал. Даже наоборот… Он оглядел отражение Горшенина. Рядом с ним Вадим выглядел студиозом из общежития. Вдобавок лишенным стипендии. Конечно, Ипполит мог себе многое позволить, после того как ВАК утвердил диссертацию и его назначили старшим научным. «Деньги – то шестое чувство, без которого притупляются остальные пять», – говорил Эдуард… Эдя, как всегда, прав. Он обладает практическим умом, но, увы, до сих пор мирился со своим положением. Хотя его голова неплохо оценивалась на любом предприятии, где нужны дельные радиоинженеры. Вадим подумал, что часто свои мысли он завершает словами Эдуарда. Почему не Ипполита? Почему, наконец, не своими? Возможно, у него с Эдуардом больше общего. Этот Эдя в каком-то аморфном состоянии. У него что-то и от Ипполита, и от Вадима. Любопытный конгломерат…
Они прошли зеркальную лестницу и очутились в фойе.
В буфете продавали пиво.
– И вы тут? – Вадим увидел, как из толпы, осаждающей буфет, выбрался Савицкий с двумя бутылками и розовым картонным стаканчиком.
– Не понимаю. Что, это вас удивляет? – обиделся Савицкий.
– С комприветом, Савицкий! – поднял кулак Ипполит. – Как вы улизнули из дому? Или вы уже перегладили все белье? Сколько вашей младшей, Савицкий? Шестнадцать?
Савицкий сунул одну бутылку в карман, прикрыл вторую стаканчиком и взял под руку Вадима. К Ипполиту он повернулся спиной.
– Послушайте, я хочу вас угостить пивом, – произнес он, отводя Вадима в сторону.
Ипполит направился в зал с каким-то типом в ярком свитере. Рядом с ними были две тоненькие девушки. Вадима разозлила эта нелепая задержка. Весь день он искал в лаборатории Савицкого, чтобы вернуть тетрадь, но его не было.
– Вы еще не просмотрели мою работу? – спросил Савицкий, пристраивая на подоконнике пустую бутылку.
«Сказать, что не успел? Он меня тут же отпустит. Иначе он весь вечер будет дискутировать. Ложь во спасенье?».. – Вадим видел бледно-розовый шрам Савицкого, голубые настороженные глаза.
– Да. Я внимательно просмотрел ваши записи, – Вадим вздохнул. – Очень интересно. Но как-то сжато. Не совсем ясные выводы…
– Я вам дал выдержки. Голую суть, так сказать…
– Но зачем вы скрываете? Непонятно.
– Это мое дело, – сухо отрезал Савицкий, но спохватился и спросил мягким доброжелательным тоном: – Скажите, Вадим Павлович, эта работа о гидроксиле ядра может вылиться в диссертацию, как мы это с вами понимаем? Не стыдно?
– Разве это первая ваша тема, достойная диссертации? – Вадим поддержал Савицкого.
– По-настоящему – первая. За последние два десятка лет.
– Вы слишком строги к себе, Валентин Николаевич… Но, мы непременно с вами еще поговорим. Только не сейчас. Извините, – Вадиму хотелось уйти в гудящий зал.
Рядом с окном остановились два возбужденных человека. Одного из них Вадим знал. Кажется, его фамилия Остапчук и он замдиректора клуба Дома ученых. Собеседник Остапчука, парень с комсомольским значком, держал пачку каких-то листочков.
– Я вам запрещаю это делать, – зло говорил заместитель директора. – Это черт знает что! Пригласить Волкова читать свои стишки!
– Так решил актив Дома.
– А мне наплевать! – взорвался заместитель директора. – Я не желаю иметь неприятности из-за вашего стихоплета. Им нужна популярность?! Пусть имеют ее в Доме актера. Там это кушают. А здесь солидная организация. Здесь система Академии наук, а не филиал Филармонии…
– Вы хотя бы одно стихотворение читали? – перебил парень.
– Читал! «Евгений Онегин». Мне достаточно.
– Я имею в виду стихи Волкова, – терпеливо настаивал парень.
– А я имею в виду Пушкина. И хватит вкручивать Остапчуку. Он еще не собирается покидать свою работу.
– Ну, например, стихотворение «Мир вам, воины»? – настаивал парень.
– Воины? В смысле «войны»? – переспросил зам.
– Воины. В смысле «военные», – пояснил парень. Он уже терял терпение.
Тут парня кто-то позвал, и он ушел, увлекая за собой расстроенного заместителя директора.
– Досадно, если Волкову не дадут читать, – произнес Савицкий. – Я, признаться, пришел только из-за него.
– Вы любите стихи? – удивился Вадим. Трудно было найти общее между Савицким и стихами.
– Дело не в стихах. Волков непременно отмочит какую-нибудь штуку.
– Почему бы вам не пойти в цирк? – произнес Вадим.
У Савицкого широкий, плохо выбритый подбородок и большие приплюснутые уши. Улыбаясь, он обнажает десны, при этом создается впечатление, будто у него нет зубов.
– Вы в чем-то и правы, – беззубо усмехается Савицкий. – Меня так часто била судьба, что я утешаюсь, когда бьют других. Вы это когда-нибудь поймете.
– Знаете, Савицкий, есть неприятности, достойные уважения. Потешаться над ними – подлость! – Вадим поставил полупустой стакан на подоконник.
У буфетной стойки было спокойно. Буфетчица пересчитывала деньги. В зеркале, что висело у входа в зал, отразилась фигура Савицкого. Он смотрел вслед Вадиму.
Отыскивать в полумраке зала Ипполита – неудобное занятие, и Вадим уселся в первое свободное кресло. У стены. И довольно близко от сцены. Он даже чувствовал запах пыли бархатных занавесей с тяжелой бахромой. Вадим оглядел несколько рядов. Ни одного знакомого. Будто он попал в другой город. Он действительно превратился со своими последними экспериментами в анахорета. Последними?! Они тянутся около двух лет…
В третьем ряду слева сидит красивая девушка. И в пятом… Сколько сегодня интересных женщин. Они смотрят на сцену, оглядывают зал, друг друга, переговариваются. И ни одна не задерживает на нем взгляд. А был бы он более везучим – застал Веронику дома. А, что вспоминать…
…«Капустник» наконец окончился, и ведущий объявил о выступлении поэта Бориса Волкова.
Он вышел из второго ряда и быстро направился к сцене. Коренастый, светловолосый, в серой шерстяной рубашке. Чуть сутулый… Вадиму он понравился.
После каждого стихотворения Волкову хлопали. И он, не дожидаясь, когда стихнут аплодисменты, начинал новое стихотворение.
В конце ведущий предложил задавать поэту вопросы.
– Если позволите, у меня вопрос, – раздался голос.
В середине зала поднялся мужчина. Вадим знал его.
Это был доцент Физического института Никандров.
Выдержав паузу, Никандров заложил руку за борт пиджака, сказывалась привычка читать лекции.
– Отдавая должное таланту Бориса Волкова, мне б хотелось остановить внимание… Как можно писать стихи о глубоко философских, научных проблемах антимира и в то же время не понимать, откуда берется электричество и с чем его едят? Больше того, даже бравировать этим пренебрежением к науке. – Никандров облизнул пересохшие губы. Зал был слишком большим для этого лектора. – Так, кажется, Волков хвастал в одной своей пространной статейке? У меня все!
Никандров сел. Волков улыбался. И молчал…
– Ответ, Боря! Ответ! – крикнул кто-то. И вновь тишина.
– А вы знаете, что такое электричество? – неожиданно для себя произнес Вадим. Это вырвалось непроизвольно. И не так тихо, как ему хотелось бы.
Теперь все лица повернулись от доцента к нему. С любопытством и нетерпением.
– Я?! – изумился Никандров. – Это становится забавным!
Вадим теперь никого не замечал, кроме Никандрова. Вопрос касался вещей, в которых он разбирался. Какая разница где, в зале или лаборатории? Вадим поднялся со своего кресла:
– Хочу заметить, что в своей нобелевской речи физик Роберт Милликен, человек, определивший заряд электрона, заявил приблизительно следующее: «Ответ экспериментатора на вопрос, что такое электричество, будет прост. Экспериментатор прежде всего констатирует, что о последней сущности электричества он ничего не знает»… Кстати, и сегодня о конечной сущности электричества мы знаем не больше, чем Милликен. Другое дело, если Никандрову что-нибудь известно! Пусть он с нами поделится…
Тишина прорвалась.
– Братцы, среди нас гений! Он пробовал электричество на вкус, – кричал какой-то парень в ковбойке, глядя на доцента.
– Никандров, остановите время! – истошно вторила ему девушка в очках.
Никандров размахивал руками.
– Надеюсь, что Волков не имел в виду квантовую электродинамику! – пытался перекрыть страшный шум доцент.
– Откуда вам это известно?! В том и талант поэта, чтобы вникать в суть вещей. Пусть подсознательно, – ответил Вадим.
– Браво, Димка! – раздался голос Ипполита.
Вадим повернулся, но ничего не мог разглядеть в полутемном зале. Вдоль рядов суетился зам. Поравнявшись с Вадимом, он прошипел: «Вы мне за это ответите!» И проскакал дальше – наводить порядок.
Вадим усмехнулся, посмотрел на часы и сделал шаг к выходу.
В дверях стоял Савицкий.
– Ну, вы довольны? – бросил через плечо Вадим.
Савицкий задумчиво посмотрел на него и ничего не ответил.
3
Ирина проявляла пластинки. Длинные пальцы изгибались в красном свете. Как щупальца. Изображение спектра уже набрало четкость, пора и закреплять…
Ирина не любила фотолабораторию. Когда весь мир сжимался до размера маленькой комнатки, из темноты лезли холодные мысли. Никакие посторонние предметы не отвлекают… Позади почти тридцать лет. Многие подруги имеют семью или прошли через это. А у нее все как в замедленной кинопроекции. Днем, на людях, на работе, мысли отвлекались, но стоило ей остаться одной, как сейчас, в темноте лаборатории…
Это ощущение ворвалось в ее жизнь три года назад. В Святогорске. На экскурсии. Они приехали в монастырь. Странно, в наше время где-то есть монастырь. Она отстала от группы. И тут в маленькой узкой двери показалась женщина в черном длинном платье с белым воротничком. Монахиня… Ирина с любопытством посмотрела на женщину. Глаза женщины, вначале такие равнодушные, вдруг потеплели, в них появилось участие и молчаливый сговор. Она дружески кивнула Ирине и улыбнулась…
Она давно забыла эти глаза, но чувства, вызванные взглядом монахини, не притуплялись. А со временем еще больше росли. Особенно в минуты, когда она оставалась одна, как сейчас…
– Ирина, ты здесь? – послышался голос Вадима.
Свет рванулся в затемненную комнату. Она едва успела положить пластинку в закрепитель.
– Встретил Устиновича, он сказал, что ты в лаборатории. Почему же ты не пошла на вечер?
Ирина не ответила. Вадим подошел к столу. На развернутом рулоне спектрограммы виднелись карандашные пометки Устиновича.
– К сожалению, наш материал работает не на тебя. Устинович готовит какое-то феноменальное сообщение. Даже от меня скрывает. Все ходит и молчит, как псих, – произнесла Ирина.
Вадим сел на диван. Он смотрел на Ирину снизу вверх. От этого ее лицо казалось вытянутым.
– Что ж, я рад! Итог многолетней работы радиоастрономов блестяще подтверждают астрофизики.
Ирина присела на краешек дивана, высоко вздыбив острые колени.
– Ты что, и вправду бросаешь свою… фракционную деятельность?
– А что мне делать? Что?! Всем намозолил глаза! Теперь, по крайней мере, буду приятным сотрудником. Не буду казаться умнее всех…
– Ну и дурак! – прервала Ирина. – Не имеешь права! Ты должен добиваться. Ты столько вложил труда, времени. В конце концов, это твоя диссертация. Будущее…
– Я могу защитить ее по…
– По той теме, которую пытался опровергнуть два года?
– Какая разница, – усмехнулся Вадим. – Один мудрец сказал: наука – это средство, а не цель.
– Мудрец! Эдька Бродский? Ипполит? Савицкий?
– Брось, Ирина. Это ученые. И Ипполит, и Савицкий.
– Ученые. Возможно. Из тех, кто занимается очередной плановой темой… А ты – другой. Ты не имеешь права! У тебя один план – твоя интуиция.
Вадим с любопытством скосил глаза на Ирину. Его озадачила такая бурная поддержка. Если Вадиму удастся обосновать предположение о значительной глубине ионосферы Венеры, то лежащие на столе спектрограммы приобретут еще одного противника.
Ирина поняла значение его взгляда.
– Ты болван… Устиновичу нужен результат твоих работ. Каким бы он ни был.
– Чепуха! Не идеализируй. Устиновичу необходимы подтверждения своей гипотезы. И ему больше по душе официальные опубликованные результаты отдела, чем мои откровения.
– Устинович – ученый. Ему важна истина.
– Бедная истина. Сколько мы прикладываем сил, чтобы перетянуть ее на свою сторону. – Вадим отвел руки за голову и потянулся. – Знаешь, в Доме сегодня выступал Борис Волков.
– Ты был там? – резко спросила Ирина. Тонкий пергаментный профиль заострился. На него падал свет из соседней комнаты, смешиваясь с лучом фотофонаря. – А я не хотела идти без тебя. – Ее лицо застыло в некрасивой гримасе. Странная красно-белая маска.
Вадим дотронулся рукой до большой перламутровой пуговицы на халате.
– Не надо, Ира, – произнес Вадим. Он не знал, что еще сказать.
Холодные пальцы в белесых разводах высохшего раствора нащупали руку Вадима и прижали к маленькой груди, Вадим чувствовал торопливое постукивание сердца. Казалось, что сердце от ладони отделяет лишь материя халата. И больше ничего… Какая-то неудобная поза. Вполоборота. Вадим попытался высвободить руку. Ресницы Ирины дрогнули и приподнялись.
– Понимаешь, у меня наблюдение в одиннадцать, – проговорил Вадим.
Порыв ветра стукнул форточкой. Прошло еще несколько минут.
– Я попал на вечер случайно. Ипполит затянул. Я даже и не думал идти, – произнес Вадим.
– Молчи. Я прошу тебя, – слабо проговорила Ирина. – Поцелуй меня.
Еще раз стукнула форточка. Пожалуй, это повод. Ничтожный, но повод. Вадим решительно высвободил руку и озабоченно направился к окну. Он долго возился с форточкой. Хотя набросить крючок было секундным делом. Ирина не изменила позы, как статуя, подсвеченная красным лучом.
Вадим почувствовал, что он сейчас вернется к ней.
– Ну, я пойду, – глухо произнес Вадим.
Ирина не ответила. Она даже не приподняла ресниц. И Вадиму понадобилось усилие, чтобы покинуть лабораторию.
В аллее парка полумрак. Единственный фонарь, на углу западного корпуса, облеплен листьями дуба. И пробивается через гусиные лапки листьев нежно-зеленым светом. Дуб не сдавался осени. На стене корпуса висел телефон-автомат. Вадим нащупал в кармане монету. В конце концов, можно позвонить из своей лаборатории, но он чувствовал, что не сможет сделать и шага, если не позвонит сейчас. Смешно, почти забыть о ее существовании, вспомнить мимолетно и вдруг так желать услышать ее голос. К чему? Неизвестно. Прихоть! И потом уже поздно, неудобно. На память пришел роман Белля «Глазами клоуна». Герой обладал странным свойством – по звонку угадывать не только кто звонит, но и запах собеседника. Символ обостренного восприятия мира. Очень удобное свойство. Вадим тоже попытался представить, как сейчас снимет трубку Вероника. На ней будет просторный домашний халат. Кофейного цвета. Вероятно, у него тоже обостренное восприятие. Он даже чувствует запах ее изумительных волос… Но, как ни странно, Вадим не мог вспомнить лица Вероники. Он напрягал память, пытаясь восстановить обстоятельства знакомства. Это еще как-то ему удавалось, но из внешности Вероники возникали только волосы и блестящий целлофановый плащ. А затем все перечеркивал профиль Ирины. Вообще довольно глупо искать встреч с человеком, внешность которого растворилась в памяти. Неужели только волосы?..
Монетка провалилась. И кофейный домашний халат оказался теплой подлатанной кофтой с пряным запахом давно обжитой квартиры.
– Веронику? – произнес старческий голос. – Ее еще нет. Она звонила, что гуляет в Доме ученых. Вечер там. А вы кто будете?
Вадим повесил трубку. Кто он будет? Действительно, кто он будет?
Какая досада – быть на вечере и не встретить ее…
За поворотом здание отдела радиоастрономии. Стоит слегка подуть ветру, как переплетения антенн отзываются низким мощным гулом. Вадим поднял голову и стал разглядывать небо. Через сорок минут Венера войдет в плоскость антенны. Можно будет начать наблюдения. Но что может дать еще одно наблюдение, если он оставляет тему?
Вадим себя уговаривал, убеждал. Заранее зная, что ему не хватит силы воли зайти в лабораторию. Автобус в город отходит через три минуты. Если побежать, можно успеть…
Вадим побежал.
4
Сквозь стеклянную дверь подъезда он увидел пустые вешалки гардероба. Вадим постучал. Появился Семенов и развел руками. Он что-то проговорил, но ничего не было слышно. Как в телевизоре, когда убираешь звук. Но Вадим и так понял, что вечер закончился и все разошлись…
В городе прошел дождь. В мокром асфальте отражались апельсиновые фонари. Озябшая продавщица мороженого, в халате поверх телогрейки, походила на чайную бабу. Покупателей в этот час не было. И почему она не сворачивает свое хозяйство? Вадим решил взять эскимо, но с условием, что в сдаче будет двухкопеечная монета. Продавщица оглядела его из-под полосатого платка и согласилась просто разменять на двухкопеечную, если надо.
Вадим спрятал монетку и зашагал. Он чувствовал опустошенность и усталость. Зачем все это? Какого черта он притащился в город?! Два года не позволял себе этого во время наблюдений. Он уходил из театра, с вечеринок, слыл чудаком, энтузиастом, карьеристом, кретином…
Ах, при чем тут Вероника?! Он даже не помнит ее лица. Может, он десять раз ее замечал в зале клуба, но не узнавал. Глупость, мальчишество… В его возрасте пора, быть серьезным. А не бегать в поисках телефона по городу. Чтобы уговаривать, унижаться, умолять о свидании. Разве недостаточно было состоявшегося разговора? И этот визит на квартиру…
Вадим вытащил монетку и швырнул ее вдоль улицы. Хватит!
Если поспешить, то можно успеть кое-что записать. Меньше самокопаний и больше дела. Главное – движение! За углом должна быть стоянка такси…
5
Жакомино. Чиполлино. Буратино. Сеньор Карабас. Куклы, куклы. Шары покачивали добродушными головами, как разноцветные луны. Лошадки таращили пуговичные глаза…
Вадим попросил запустить медвежонка Кузю. Девушка строго изогнула брови и стала накручивать ключик. Она не понимала, почему именно Кузя.
А Кузя ходил по кругу, раскачиваясь плюшевым телом.
Девушка отошла.
Вадим подобрал ключик и запустил Жаконю, утку Настю и какого-то непонятного типа в очках и длинном колпаке. Семенов? Пусть будет Семенов…
Девушка вернулась и с возмущением оглядела хоровод.
– Ну, знаете… Вы полчаса стоите. Как не стыдно… – девушка вылавливала игрушки и пихала в коробки, где они продолжали возмущенно гудеть и протестовать. А Семенов добрался до края и чуть было не свалился. Вадим подхватил Семенова, но почти не понимал, что хочет продавщица. Он с интересом ждал, кто раньше успокоится в коробках…
– Вы купите что-нибудь?
– Куплю. Вот этого Семенова.
– Семенова?! Артикул пятьсот четыре. Турист. Платите рубль десять.
И Вадим купил туриста Семенова. Черт знает для чего.
Семенову коробка не полагалась. Его завернули в кусок коричневой бумаги и связали, как буйного алкоголика.
– Слава богу. А то вырос, как верста, – произнесла какая-то женщина и юркнула на освободившееся у прилавка место.
Вадим выбрался из толпы.
Секция мужских сорочек находилась на втором этаже. Широкая лестница затягивала людей, словно воронка. Стоило лишь приблизиться к первой ступеньке. Путь к отступлению моментально отрезала новая шеренга серьезных покупателей. Необязательно затрачивать усилие, достаточно просто не сопротивляться.
Первый раз Вадим поднялся по этой лестнице полчаса назад и узнал, что Вероника на складе, а вернется минут через десять. Тогда он спустился ниже этажом. Там, среди игрушечных симпатяг, он подумал, что его не очень-то тянет в секцию мужских сорочек. Ему это не нужно. Его это тяготит. И он не торопился, но был уверен, что сейчас покинет универмаг. Прошло полчаса… и вот он опять на широкой лестнице. Он убеждал себя, что при возможности непременно повернул бы назад, но, к сожалению, это бесполезно. Если только пройти по второму этажу к лестнице, предназначенной для спуска…
– Молодой человек, Вероника пришла, – произнесла пожилая продавщица, заметив Вадима, и крикнула за ширму – Девочки! Позовите Веронику!
Вадим оперся спиной о колонну. Он почувствовал беглый огонь любопытных глаз из-за прилавка секции мужских сорочек. В прорези ширмы показалось девичье лицо. Исчезло. Его сменило другое любопытное лицо. За ширмой рассмеялись. Вадиму стало неловко – что они, с ума посходили?! – он принялся разглядывать витрину…
– Ах, это вы?! – в голосе Вероники прозвучало разочарование. – Как вы меня разыскали?
Вадим пожал протянутую мягкую руку. Странно, ему показалось, что это не Вероника, не та, облитая целлофаном плаща, с которой он сидел в парке…
Светлые жидкие глаза, изморозь веснушек на бледном широком лице. И лишь волосы, пышно клубящиеся, отдаленно напоминали образ, возникший в памяти тогда, в лаборатории.
Вадим подавил замешательство и произнес:
– Очень просто. Мне удалось узнать по телефону ваш домашний адрес. И ваша бабушка…
– Это соседка. Я живу одна, я си́рота, – прервала Вероника. С непривычным ударением на первом слоге. Прозвучало диковато. Как-то не вязалось это беспомощное слово с самостоятельным взрослым человеком.
Вадим улыбнулся. На языке вертелся дурацкий рефрен: «Я сир, я тощ…» Ну, хватит, действительно, что тут веселого?..
– Так это вы явились к нашим? Они вас приняли за разбойника.
– Жаль, я вас не застал. Хотел пригласить на вечер в Дом ученых.
– И хорошо. Мне было бы стыдно. Зачем вы там устроили скандал? Хотели показать, что умнее всех? – произнесла Вероника. – Я ведь тоже была на вечере…
Вадим не ожидал такого поворота. Это, по крайней мере, невежливо. И не к месту. Тем более их наверняка слышат в секции.
Он сдержанно улыбнулся, пытаясь что-то сказать. Но Вероника не желала слушать. Ровным голосом она говорила, что ей не понравилось поведение Вадима. За Волкова заступаться не стоило. Что у него есть? Хулиганские стихи, перепечатанные на машинке.
– Зачем же вы читали хулиганские? – слабо прервал Вадим.
Он видел бледные немощные губы. Почему он решил, что она красавица? Вечерние огни часто делают лица красивыми, особенно такое прозрачное, как у Вероники.
– Главное в человеке интеллигентность, – бубнила Вероника. – Я это очень ценю…
«Теперь мне понятно, почему смеялись девушки. Второй такой, вероятно, нет во всем универмаге, – подумал Вадим. – Сколько ей лет? Не больше двадцати двух… Я сир, и тощ, и немощен… О чем она сейчас болтает?»
Их толкали покупатели, тесня все дальше от прилавка. Вадима это устраивало – не будет слышно в секции. Он никак не мог понять, отчего еще не ушел. И зачем вообще пришел?!
Какой-то тип в очках пролез между ними. Вероника что-то произнесла ему вслед и придвинулась к Вадиму…
– Хочу подарить вам одну штуку. Хорошо, этот товарищ напомнил. – Вадим кивнул на гражданина в очках и вытащил сверток.
– Семенов. Турист. Он ходит. – Вадим развернул бумагу и поймал подвешенный за шею игрушки ключик. – Хотите, заведу?
– Вы как маленький, – произнесла Вероника и добавила тихо: – А вы похудели? Не пойму я…
Вадим резко нагнулся и пустил Семенова в поход.
– Что я буду с ним делать? – рассмеялась Вероника. Она придерживала пухлыми пальцами колпак Семенова. Подарок Вадима сбил ее с толку.
– Читайте ему лекции о литературе и культуре, – добродушно улыбнулся Вадим. Семенов его успокоил.
– Знаете, мне пора, – произнесла Вероника. Точно так же, как тогда, на бульваре.
– Я хотел вас пригласить куда-нибудь. Вечером, – проговорил Вадим.
– «Куда-нибудь» я не хожу, – строго ответила Вероника. Она прятала в карман упрямого Семенова.
Сейчас Вадиму было все равно, согласится Вероника или нет. «Я сир, я тощ, я дрябл. Уйдет она наконец? Кажется, я торчу вечность на этой ярмарке».
– И мне, пожалуйста, не звоните. Лучше я сама позвоню, когда найду нужным. – Вероника достала толстую чековую книжку и вопросительно посмотрела на Вадима.
«Она еще командует», – Вадим продиктовал номер телефона общежития. Она записала, спрятала книжку, деловито подала мягкую руку с ровно вытянутыми пальцами. Придерживая торчащий из кармана красный колпак, Вероника ушла.
«Вот ноги у нее красивые… Какое иногда бывает несчастье иметь собственное мнение. Собственное?! Конечно же она ждала другого. И звонить не разрешила… Я сир, я тощ. Жаль, отдал Семенова. Я сир».
