Текст книги "Уйти, чтобы остаться"
Автор книги: Илья Штемлер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)
1
Киреев стоял посреди лаборатории в длинном синем халате и бушевал:
– Небрежно свинтили волновод и удивляются потере энергии. Законы. Одного лентяя не могут выбросить. Местком. Профком. Домком.
– Наука в этом вопросе – пас, – пробубнил Ипполит из своего угла.
Эдуард последние дни старался избегать прямых разговоров с Киреевым. Он тихо мстил за обиду. Это связывало и приносило неудобства. Впрочем, Ковалевский обещал позвонить в жилотдел.
– Вы это Сеньке скажите, – порекомендовал Эдуард.
Киреев снял халат и стал ниже, спокойней, академичней. Удивительное превращение. Когда Киреев в светлом, хорошо сшитом костюме, он будет любезен, будет интересоваться чисто принципиальной стороной вопроса. В эти часы за ним охотились студенты-практиканты, для которых даже неустойчивая работа целых блоков не казалась существенной. А аспирантам он был нужен в синем халате. Он ломал схему, набрасывал дикие варианты. Тут же подлаживал, проверял. Часами не отходил от установки. Аспирант кивал и делал преданные глаза. Он обдумывал следующую атаку на одетого в халат профессора.
Но сегодня поведение Киреева «выпадало из оптимума». Сбросив халат, он продолжал возиться у мазера.
В лабораторию вошла Люся с калькой в руках.
– Петр Александрович, если… – начала было Люся.
– Черт возьми, разве Горшенин, Родионов уже уволились? Почему вы не обращаетесь к ним? Кто они? Интуристы?!
Люся растерянно смотрела на светлый пиджак и ничего не понимала.
Киреев натянул рукавицы и наклонил грушу. Из горлышка повалила испарина, и в картонный стакан выплеснулась прозрачная струя азота. Стенки стакана мгновенно заиндевели.
Появился Сеня и сообщил, что Киреева ждут два незнакомых «деятеля».
– Послушайте, Зуев, вы не находите? Сильно пахнет азотом, – произнес Киреев.
Сеня старательно понюхал и признался, что находит. Кисловатый запах, безусловно азот.
Киреев вышел, многозначительно взглянув на Эдуарда: «Как видите, ваша ирония не имеет почвы. Я ему сказал все, что думаю».
– Что это с ним? – удивился Сеня.
– Сенечка, азот не имеет запаха, – произнес Ипполит. – Нонсенс. Сколько ни нюхай.
– И не напрягайся, Сеня. Иначе произойдет чудо, и мы почувствуем запах, – поддержал Эдуард.
– А ты хам, Эдька, – обиделся Сеня.
– А ты бездельник; Сеня. Каких мало, – ответил Эдуард. – С какой стати я должен за тебя отдуваться?! Что ты сделал за три года? Получил любительские права… Если шеф не может тебя выбросить, пусть переводит куда-нибудь. К астрометристам. Или в службу времени… Они все равно ничего не делают.
– Спокойно, Эдя! Люди – наш золотой фонд, – вставил Ипполит.
– Брось. Тебе-то плевать. Тебе и Вадиму. Теоретики, композиторы! А лепить схему приходится мне. С подобными коллегами… И ни одна толковая собака не хочет идти сюда, на такой оклад.
Сеня выскочил из лаборатории, опрокинув по дороге стул. Ипполит поднял стул и уселся на него верхом.
– В нашем загадочном раю работают энтузиасты или бездарности, которым некуда приткнуться.
– Конечно. Кому охота ездить в обсерваторию, когда на любом заводишке, в любом НИИ он получит больше монет. И не пыльно… А тут я и монтажник, и конструктор, и снабженец. Все в одном лице, за несчастную сотню рэ.
– Никуда ты не уйдешь, Эдя, – похлопывая ладонью по спинке стула, произнес Ипполит. – Ты будешь чахнуть над схемами… Такие бесплатно работают, Эдя. Такие, как ты и Вадим… Ну, скажи, почему этот тип не защищает? На одной Венере можно было давно отыграться. В конце концов, это некрасиво. Он же талант. А звание легче потерять, чем приобрести.
– Я думаю, наоборот, – вставил Эдуард. – Легче приобрести, чем потерять. Вот ты, Ипп… Хоть целыми днями играй в лото – будут говорить: «Он способный парень, только сейчас он играет в лото… Но он чертовски способный парень».
– Ты себе противоречишь, – усмехнулся Ипполит. – Раньше ты говорил, что я талантливый ученый.
– Несомненно, несомненно, – Эдуард потер длинными пальцами переносицу.
– Нет, вы скажите, что с Петром Александровичем? – ворвалась в разговор Люся.
Ипполит вернулся к своему столу. Люся переждала и, обидевшись на невнимание, продолжала колдовать над калькой.
Причину дурного настроения шефа никто не мог понять.
– Ну так, у человека плохое настроение, гениально решил проблему Эдуард.
Никто не ответил. Все были заняты своими делами…
2
Савицкий понял, взял листочек и передал по назначению. Вадим принял, развернул и улыбнулся. На листочке был изображен лысый субъект, напоминающий стоящего у доски человека. Вадим достал карандаш и прикрыл лысину шляпой. Теперь голова человечка напоминала планету Сатурн. Сложив листочек, Вадим протянул его Савицкому для передачи Ипполиту. Савицкий недовольно отвел взгляд от доски. Но записку передал. Ипполит хотел что-то дорисовать. Но в это время докладчик кончил.
– У кого вопросы? – поднялся Киреев. – Прошу не стесняться…
Киреев рассматривал собравшихся и нетерпеливо постукивал по столу пальцем. Человек у доски беспомощно оглядывался, не зная, куда положить мел.
– Для опоздавших я позволю себе повториться, – Киреев бросил взгляд на группу сотрудников, сидевших у дверей. – Институт баллистики предлагает нам заняться проблемой…
Вадим подумал, что эту тему могут подкинуть ему. Поводов было много. И то, что он занимался подобным вопросом два года назад, правда вскользь. И то, что Киреев кивнул человеку у доски при появлении Вадима в кабинете. И то, что тот замер в ожидании вопросов, глядя на Вадима…
Все это было так некстати. Еще немного – и он бы кончил рассчитывать свою модель. Так и подождут… Если бы тема Ипполита не стояла в плане! А тема Савицкого? Тоже в плане. Их срывать не будут. Один он «болтается»… А если сослаться на прошлую неудачу?
Ипполит рисует карикатуры, ему-то что…
А вдруг начальство откажется от этого предложения? Держи карман. Тогда к чему проводить совещания. Это ведь золотой прииск. Во-первых, откроется устойчивый кредит на аппаратуру, там же можно раздобыть кучу дефицитных приборов и деталей. Во-вторых, деньги. Деньги, на которые можно провести интересующую отдел тему, не вошедшую в план. Или взять на работу опытных инженеров. Да мало ли что можно придумать, имея деньги. Главное, чтобы они были. А Киреев запросит сумму что надо. Он в этом знает толк… А если притвориться? Показать свою полную техническую несостоятельность. Ведь заказчики имеют право отклонить кандидатуру исполнителя. Ну какой-нибудь глупый вопросик. Ну!
– Прошу не стесняться, – повторил Киреев. – Вот вы, Вадим Павлович… Ничего не хотите сказать по научному заданию? Можете с места.
И Вадим спросил какую-то чепуху.
В кабинете послышался смешок. Заказчик пристально взглянул на Вадима и пожал плечами. Вопрос был не по существу, а главное, довольно странный и безграмотный для кандидатуры в руководители темы.
Но Киреев его отлично понял. С ним такие шуточки не пройдут.
– Отдавая должное остроумию товарища Родионова, хотелось бы все-таки знать его мнение по существу. Тем более он занимался этой проблемой…
– Давно! – выкрикнул Вадим. Он понял, что игра в дурачка не пройдет. Надо менять методу. Если попытаться ударить с другого боку: – Я тогда не мог добиться стабильного сигнала.
– Но это было давно, – улыбнулся Киреев.
Ясно, вопрос уже решен. Не отвертеться. Именно ему поручат эту тему. Добывать для отдела деньги. И этого надо было ожидать. Теперь по крайней мере перестанут на него косо смотреть. Действительно, сколько времени человек занимался вопросом, который считался давно решенным и сданным в архив. Получал зарплату, пользовался аппаратурой, и все для того, чтобы доказать, что многолетняя работа отдела шла по неправильному пути. И терпели. Иногда вежливо интересовались. Пока Вадим не запутался… А теперь, когда все выстраивалось, когда гипотеза принимала очертания, именно теперь все надо бросать и заниматься неинтересным делом…
Вадим оглянулся. Кто смотрел равнодушно, кто злорадно – допрыгался. Или ему так кажется?
Савицкий, с тяжелым вздохом, словно он перетаскивал мебель, потянул Вадима за рукав. Он передал записку. Если это карикатура, Ипполиту стоит дать по шее. Вадим развернул листок. «Ты кретин. Радуйся! Фортуна! Прикрывайся новой темой. Ты не только рассчитаешь свою дурацкую модель, но и залезешь на Венеру». Вадим смял листок и сунул в карман.
А что, если уйти в отпуск? Так его сейчас и отпустят. Вчера, бы отпустили с радостью, а сегодня… Вадим повернулся к Савицкому:
– Вы были когда-нибудь в Ялте?
– Что?
У Савицкого усталый вид. А в радужных зрачках расплываются отраженные от доски интегралы.
– Нет, ничего, – вздохнул Вадим.
До двери два хороших шага. Неловко, если она станет скрипеть. Вадим встал и, пригнувшись, на носках сделал два шага. Дверь не скрипнула.
3
По аллее шли три цыганки. В длинных черных платьях и платках. У одной из них на руке большая плетеная сумка. Вадим впервые видел в обсерватории цыган. Вероятно, они прошли с западной безоградной стороны.
Заметив в окне Вадима, цыганки остановились. Та, что в середине, неторопливо нанизывала на губу семечную скорлупу, словно гирлянду. Две другие рассматривали обсерваторные сооружения с тайным любопытством, а внешне это должно было выглядеть как равнодушие.
– Слушай, начальник, сойди, погадаю, – произнесла та, что с сумкой.
Вадиму было любопытно и еще почему-то неловко.
– Значит, неприятности имеешь большие. Подойди, все расскажу… А ты нам объясни, что здесь делается? Интерес наш есть.
– Ничего не делается. Работают люди.
– А ты расскажи, не серчай.
Цыганка смотрела добрыми теплыми глазами, то и дело поправляя платок. Вадим задержал взгляд на загорелой крепкой ее руке. Чем-то знакомым и родным был этот жест, смуглая немолодая рука, синий платок…
– Эти штуки никак вроде локатора? – вдруг произнесла одна из цыганок, показывая на радиотелескоп.
Вадим удивленно кивнул.
– Мы в прошлом году жили рядом с воинской частью, – пояснила цыганка в синем платке, – так все грамотные стали.
– Верно. Вроде локатора, – произнес Вадим.
– Послушай, а нельзя посмотреть куда-нибудь? Чтобы глазами видеть. Устрой, а? А мы тебе погадаем. Устроишь?
– Не могу я. Во-первых, я не имею отношения к оптическим инструментам. А во-вторых, сейчас день. И пасмурна, даже солнца не видно.
Цыганки посмотрели на небо и о чем-то по-своему переговорились.
– Дождь будет, – вздохнула та, что с сумкой. – А ты что грустный, не женат, да?
Вадим пожал плечами и промолчал.
– Неприятности у тебя. Ты сам человек башковитый… Врагов имеешь. И друзья твои недовольны. Потому что ты против всех упрямишься. Подружка у тебя… Только ты ее любить не будешь. Время с ней проводить будешь. Вроде как отдых от забот она для тебя.
«О ком это?» – подумал Вадим.
– Слушай, это отсюда запустили на Луну машину?
– Нет.
– Ой, врешь! Покажи, начальник, покажи, не жалей. А то дождь пойдет. Ой, дождь пойдет.
– Да не отсюда. – Вадим решал, как бы уйти, да так, чтобы не обидеть женщин. Вдруг они запросят денег за гадание, а в кармане, как нарочно, пусто. Не рассчитывал. Еще скандал поднимут.
Он сделал шаг назад в глубину коридора. Цыганка с сумкой приподнялась на носках и весело крикнула:
– Добрый ты человек, мягкий. По доброте страдать будешь… Где другие съедят, ты только укусить успеешь. Денег бы дал. Небось большие рубли получаешь.
Вадим усмехнулся, отмахиваясь от женщины рукой. Еще шаг – и в окне будет видно лишь темное, насыщенное водой небо.
Вадим почувствовал, что кто-то подошел. Обернулся и увидел Ковалевского.
– С кем это вы? – произнес Ковалевский и продвинулся к окну. Возможно, он и не хотел этого. И все получилось неожиданно, как для Ковалевского, так и для Вадима.
Цыганки вначале притихли, но потом разом загомонили – вид Ковалевского их воодушевил.
– Начальник, начальник… Такой красивый. Покажи, откуда машину на Луну забросили. Место покажи, что с ним сделается?
Ковалевский высунулся из окна и показал в сторону шоссе – туда идите, там.
Женщины помахали рукой и повернули к шоссе. Они поверили.
Ковалевский посмотрел на Вадима. Тот стоял неподвижно, глядя поверх, куда-то в оконный проем.
– Ну вот… Трудности решены, – и улыбнулся. – Что это вы?
– Зачем вы так… Ведь они вам поверили. И дождь сейчас пойдет, – сухо проговорил Вадим.
Ковалевский секунду смотрел в голубые глаза Вадима, затем резко обернулся к окну;
– Эй… Послушайте, как вас…
Цыганки остановились.
– Я пошутил… Обманул. Это обсерватория, а не космодром, пора бы и знать. Идите лучше на автобусную остановку.
Поведение Ковалевского было для Вадима неожиданностью. Вежливому человеку не мешает поздравить профессора с возвращением. Но Вадим молчал. Он не мог понять, почему Ковалевского не было на совещании у Киреева. И еще он подумал о том, что за годы работы в обсерватории он почти не знал Ковалевского. Не потому ли, что сталкивался, в основном, с Киреевым. Изучил многие разделы радиоастрономии по книгам Киреева, конспектировал лекции Киреева… А где Ковалевский? Доктор наук, профессор, депутат, лауреат. Ученый с мозолистыми широкими ладонями. Отчего у него мозоли? От рождения? Сын крестьянина-бедняка?! Ковалевского трудно застать в обсерватории. Он то консультирует установку спецсооружения где-то в Азии, то на Севере монтирует радиотелескоп, месяцами пропадает на Алтае с особым заданием, то отправляется за границу… Странно, Вадим всегда считал, что у Ковалевского серые глаза с монгольским разрезом. Оказывается, они голубые…
– О чем вы думаете? Как ваши дела? После статьи Киреева вы почувствовали себя на коне?
– Как мои дела? Отлично! Наконец-то я начну заниматься настоящим делом… Столько времени слонялся по отделу, мозолил всем глаза, изнашивал дорогую аппаратуру, занимал радиотелескоп… Все! Теперь приступим к серьезным исследованиям. Со старым все! Начинается новая жизнь, как сказал Чехов.
Ковалевский удивленно посмотрел на Вадима. Он не понял и переспросил.
Неужели Ковалевский не в курсе событий, развернувшихся у Киреева? Вадим воспрянул духом. Он шагнул к доске и принялся доказывать, почему новая проблема при заданных условиях чрезвычайно сложна. Коричневая грудь доски покрылась рябью знаков и схем…
Ковалевский молчал. Вадим обернулся, ему почудилось, будто Ковалевского нет в коридоре. Профессор стоял спиной к доске и разглядывал дальние холмы. Вадим раздраженно бросил мел:
– Извините, Роман Степанович… К сожалению, это теория, – произнес Вадим. Злой намек. Профессор давно отошел от теории и тщательно это скрывал. Ходили слухи, что он не жаловал тех, кто пытался его в этом уличить. И жестоко мстил. Ну и черт с ним…
– Я знаю, Вадим Павлович, тема малоперспективная, – проговорил Ковалевский ровным голосом. Он не замечал ехидства Вадима. Он был поглощен своими мыслями.
– Тогда почему вы…
– «Почему, почему…» Потому! – нервно проговорил Ковалевский. – Ваш Киреев – параноик. Его мания – новый радиотелескоп для эпохальных открытий. Ради этой постройки он готов браться не только за сомнительные темы, но и таскать мешки на пристани. А что толку? Я вас спрашиваю, где смысл? Еще один параболоид…
Ковалевский ходил по коридору огромными шагами. Ему было тесно. Он задыхался. Вадим впервые видел Ковалевского таким возбужденным. И это почему-то выглядело забавно.
– Смотрите на него! Ему весело, он улыбается, – рычал Ковалевский. – Каждый считает делом чести построить инструмент своей конструкции. Оставить память! А государственные деньги кто считать будет? Что вы смеетесь, не понимаю?
– Вы пересказываете мои мысли, Роман Степанович, – пояснил Вадим, сдерживая улыбку.
– Тем лучше. Ох уж эти мне ученые-частники!
Вадим смеялся. Ковалевский перестал обращать на него внимание. Или ему нравилась подобная реакция.
– Послушайте, теоретик… Какой должна быть база радиотелескопа, чтобы всерьез конкурировать с космическим аппаратом? Скажем, для Венеры?
– В сантиметровом диапазоне интерферометр с базой в сто тысяч лямбда.
– Вот именно! То есть минимально один километр… Допустим, серьезные технические трудности, но это фундаментальная работа! А что даст киреевский инструмент? Еще десяток пухлых отчетов, интересующих только Киреева!
– Почему бы вам не выступить на Ученом совете? – прервал Вадим.
– Ни черта не получится. Весенину этот план по душе. Как же, у всех есть радиотелескоп, а у него не будет. Выкусите! Он еще деньжат подбросит…
– Простите, Роман Степанович, но вы заведующий отделом.
– Бывший.
– Что?!
– Ухожу!.. Теперь у вас будет Киреев. Единственный строитель.
Теперь Вадим не улыбался. Придется заниматься новой проблемой. И это довольно грустно.
4
– За город я не поеду на ночь глядя. Тем более на мотоцикле. Женщине это просто неприлично, я так считаю.
– Что же мне с ним делать?
– Кто же вас просил приезжать на мотоцикле?.. Знаете, я лучше пойду домой. Так спокойней будет.
Но Вероника не уходила. Она открывала и закрывала с пистолетным щелканьем красную плоскую сумочку.
– Жаль. Не бросать же мотоцикл, – произнес Вадим.
– А кому он нужен? Оставьте, потом возьмете, – посоветовала Вероника, брезгливо глядя на кроткую «Яву». – Сколько машин на площади стоит. И ничего.
Идея! Действительно, на площади платная стоянка.
На подоконниках университетского общежития сидели студенты. Третий, мужской, этаж дискутировал со вторым, женским. Кто-то выставил в окно радиолу. Из углового окна звали Сережу. Какой-то тип спускал на веревке логарифмическую линейку с третьего этажа на второй. Девушка протягивала руки, стараясь ее поймать. От хохота это не удавалось. Из двух соседних окон подавались советы.
Вадим, Вероника и мотоцикл моментально приковали внимание всего фасада.
«Что, заглохло, паря?»
«Садись, подтолкнем!»
«Девочки! Красавчик с мотором. Дефицит!»
Чтобы попасть на площадь, надо обогнуть общежитие. А там уже недалеко.
– Какой стыд, – зло шептала Вероника. – Теперь вы видите, что наделали? – Она ускорила шаг.
– Не обращайте внимания, они ведь шутят, – произнес Вадим.
– Девушка, плюнь на тачку! – выкрикнул белобрысый студент, вероятно второкурсник, не старше. – Давай женимся, девушка, у меня есть шкаф!
Вероника прижала сумочку и побежала за угол. Следом раздался пронзительный вой и свист.
Вадим рывком нажал стартер. Мотоцикл радостно взревел. Веронику он настиг на углу. Не останавливаясь, Вадим махнул в сторону площади и прибавил газ…
Смотрителем стоянки был парень лет восемнадцати. И, судя по разбросанным на конторке тетрадям, студент. Не поднимая головы от какой-то схемы, он объявил, что мест нет.
– У меня мотоцикл.
– Мотоцикл? – почему-то удивился парень и высунул голову в окошко. – Ага. Мотоцикл, – подтвердил он и сел. – Номер?
– 32–45.
– 32–45? – грозно переспросил парень и вновь высунул голову. – Ага. 32–45, – удовлетворенно подтвердил парень, словно довольный, что Вадим не соврал. – Фамилия?
– Чья?
Парень рассмешил Вадима.
– Слушай. Приходи завтра, поострим. А сейчас я на работе!
Вадим назвал себя. Парень ему перестал нравиться…
Они пересекли площадь и переулком спустились к набережной. Река утекала гладким темно-сиреневым зеркалом. За Стрелку и дальше. На набережной было светлее, чем в городе. Небо до половины потемнело. Словно медленно натягивали штору. А самая кромка горизонта была ярко-красная с желтой радужной бахромой. И еще лес. Темно-синий. Или сине-зеленый. Вадим остановился у парапета. Вероника вопросительно посмотрела на него…
Боковые плафоны вкрадчиво освещали столик. В их свете бледное лицо Вероники казалось довольно эффектным. Как тогда, при первом знакомстве.
К столику подошел узенький молодой человек в черном костюмчике и пригласил Веронику танцевать. Вадим кивнул и углубился в меню.
Взгляд медленно переползал с одних красивых названий на другие. К примеру: «Котлеты из телятины, грилье с луком фри» или «Цыплята-табака». Это написано слева. Вадим решил привязаться к тому, что написано справа. Выходило довольно просто: «Биточки» или «Сырники». Но и это не очень. Ладно, официант поможет…
Вероника танцевала возле радиолы. Узенький молодой человек что-то говорил. И улыбался, и улыбался. Лицо Вероники оставалось непроницаемым, словно она сделала великое одолжение и не дождется окончания танца.
Вадим довольно сунул руки в карманы и вытянул под столом ноги. С видом человека, личные качества которого не позволяют усомниться в превосходстве над тем, кто танцует с Вероникой. И кто будет с ней танцевать.
Кто-то хлопнул его по плечу. Он обернулся.
– Родионов?! А я думаю, ты или не ты!
– Зимин! Сашка!
Через минуту Вадим перебрался за столик, где заседала Сашина компания.
– Познакомьтесь! Мой однокашник. Талантливейший теоретик Родионов Дима. С дамой.
– А где дама?! – загалдели со всех сторон. – Дама где? Дима, где дама? Дима, дама дома?!
– Тихо! Сейчас придет, – хохотал Саша.
Вадим улыбнулся. Ему нравилась эта компания.
Подошла Вероника.
– Дима, вот дама! Дима, дай даме длань! – импровизировали за столом. Там проходило здоровое соревнование.
Вероника строго оглядывала сидящих.
– Бросьте. Надо понимать шутки, – негромко произнес Вадим.
Вероника усмехнулась уголками губ. «Если она не понимает шутку, то кто ее понимает; конечно, если это шутка, а не хулиганство…» Вероника села и по-хозяйски оглядела стол, ни к чему не прикасаясь. Вскоре ее снова пригласили танцевать.
Вадим пробовал грибы, поддевал салат из крабов, сдирал сухую колбасную кожуру. От вина он отказался.
Ушли танцевать и Сашины друзья.
– Пойдем ко мне, Димка! Завтра прихватишь мотоцикл. Сколько лет мы не виделись? Как Ипполит? Сколько он получает? У тебя серьезные виды на Веронику? Ладите с Киреевым? Как твои дела? А Самсонов машину купил. Я тоже думаю… – Саша не выслушивал ответ, задавал новый вопрос. Он казался себе проницательным. И эта проницательность ему льстила.
– Неудачник ты… С твоей башкой сорок раз можно было бы стать кандидатом… Сколько ты стоишь?
– Девяносто восемь.
– Через пять лет после окончания? Негусто! У меня почти в два раза больше, и то считаю себя обойденным.
Вадим чувствовал себя провинившимся школьником. Встать и уйти? Неловко как-то.
– …И дело не в валюте. Честно говоря, Димка, я презираю валюту. На что только человек не идет ради нее! Но как-то, понимаешь, неловко, черт возьми, получать меньше других, когда тебя считают солидным человеком. Думаешь, Ипполит держался бы за обсерваторию, если…
Вадим налил немного вина. Ему хотелось что-то делать, просто сидеть было не по себе.
– Послушай, Саша, давай о другом?
– А о чем? – Саша злился. Как это бывает с человеком, которому, оказывается, не поверили, когда он думал, что верят.
– Я вот, Саша, думаю… Чем меньше человек способен дать науке, тем больше он объясняет свои поступки жизненными обстоятельствами. Нехватку таланта прячут за здравую практичность…
– Ты хочешь, чтобы бесплатно работали? – улыбнулся Саша.
– Нет. Не в этом дело. Ты меня не так понял. Я не хочу, чтобы меня жалели. И со своими заботами о моем благополучии можете идти к чертовой бабушке… И не надо меня оценивать. Я не тумбочка!
Вадим неловким движением опрокинул рюмку. Вино расплылось в ржавое пятно. Саша перевернул солонку и стал размазывать пальцем соль.
– Дикарь! Тебя нельзя впускать в приличные дома. Теперь проглоти вазу, – Саша вытащил салфетку и принялся вытирать пальцы. Ему была непонятна реакция Вадима. Он догадывался, что задел его больное место. И не знал, как повернуть назад. Сейчас любая фраза могла привести к неприятному разговору. Даже если просто вспоминать прошлое, студенческие годы. Этот ненормальный все начнет увязывать со своей персоной…
– Знаешь, я хочу сойтись с Лерой… Ты ведь в курсе, мы разошлись. Вот уже два года. Не знаешь? Как по-твоему…
И Зимин принялся рассказывать какую-то историю. Вадим слышал ровный Сашин голос, не пытаясь вникнуть в смысл. Потом он налил рюмку коньяка и выпил не закусывая.
Подошла Вероника. Она наклонилась к Вадиму и прошептала:
– Почему вы не приглашаете меня танцевать?
Вадим отодвинул стул…
У нее тонкая талия. Вадим обхватил ее рукой. Он чувствовал все тело, тонкое, упругое, горячее. Перекинутая через плечо красная сумочка касалась его локтя. Глаза, очерченные тушью, казались прозрачными. Он пытался всмотреться в них, но Вероника прикрывала ресницы или опускала глаза.
– Не прижимайтесь так, люди смотрят, – шептала она, едва раздвигая губы.
Вадим не отвечал. Он продолжал выделывать ногами ритмические движения, в то же время не слыша музыки…
– Уйдем. Здесь душно, – сказала Вероника.
Швейцар с желтыми лентами вдоль брюк толкнул перед ними дверь. Торжественно и как-то по-старинному. Вадим нащупал в кармане монету и протянул ему. Через прозрачную стенку кафе Вадим видел, как швейцар бросил монету в железную банку, что стояла на табурете.
Он чувствовал себя неважно и оттого, что ужина у них с Вероникой не получилось, и оттого, что уходит, даже не попрощавшись с Зиминым. Может, все-таки попрощаться? А надо ли?
– Кофточка очень идет вам, – произнес он и взял Веронику под руку. Нет, на «ты» не может. Тогда, во время танца, надо было, тогда он чувствовал близость к ней. А сейчас отошло. Прохладный воздух словно отделил его от нее.
Подошел к балюстраде. Вероника положила руки на шершавые перила и, подпрыгнув, села.
– Амазонка.
– Кто?
– Амазонка. Женщина-всадник, – пояснил Вадим.
– Слово из какой-то оперетты, не помню, – произнесла Вероника.
Волосы густым темным потоком лениво сползли с плеча и коснулись Вадима. Он слегка отстранил волосы и ткнулся губами в сухое, пахнущее духами лицо. Вероника отпрянула, и губы Вадима коснулись не то щеки, не то подбородка. Неловко и торопливо. Но в следующее мгновенье Вадим обхватил руками ее голову и поцеловал мягкие вялые губы.
Вероника не сопротивлялась. Не мигая, она смотрела куда-то поверх Вадима, придерживая сумочку.
«Пройдем вниз, тут занято», – послышался мужской голос.
Вероника выпрямилась и соскочила с перил. Вадим оглянулся.
Парень и девушка миновали площадку, направляясь к лестнице. Прежде чем сойти, они рассмеялись и посмотрели в сторону балюстрады.
Вадим улыбнулся и обнял Веронику за плечи.
– Идемте домой, поздно, – вывернулась Вероника.
Вадим провел ладонью по ее волосам.
– Вот еще. Вы это что?! – Вероника отбросила его руку.
Вадим отошел на шаг. Постоял. Почему-то достал из кармана платок и с силой встряхнул его. Затем смял и сунул платок обратно в карман. Он вел себя так, словно рядом никого не было.
– Вы меня проводите? – проговорила Вероника и, не дождавшись ответа, добавила: – Вот и выявились. Ученый… Скучно с вами. Нет чтобы поговорить о чем-нибудь… Сразу…
Она еще что-то говорила. Но Вадим не слышал. Ему было тоскливо. Невыносимо тоскливо. Мысли не принимали отчетливой формы. Сумбур, обрывки фраз… Ему хотелось побыть одному.
Вероника растерялась. Молчание Вадима выбивало ее из колеи. Она почувствовала равнодушие Вадима…
– А такие, как вы, никогда не нравятся девушкам, – произнесла она. Как маленькая обиженная девочка.
– Идемте, я вас провожу, – вздохнул Вадим. И пошел, не оглядываясь.
Следом заспешила Вероника. Одна через парк она боялась идти.
