Текст книги "Привычка убивать"

Автор книги: Игорь Зарубин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 23 страниц)

ДЕНЬ ДВАДЦАТЬ ВОСЬМОЙ

Четверг. 9.03 – 14.50

Все это враки, что, когда у тебя забирают дело и передают другому, ты чувствуешь огромную утрату, что срастаешься с этим делом, холишь и лелеешь его, как собственного ребенка, что чувствуешь себя опустошенным, когда этот ребенок перешел в чужие руки.

Ерунда. С глаз долой, из сердца вон. Баба с воза – кобыле легче. Помер Юхим, да и хрен с ним. Положили его в гроб, ну и мать его… В столе еще штук пять лежит – и все требуют точно такого же внимания. А завтра, если не сегодня, еще парочку подкинут. И так до самой пенсии. Так что никакой жалости, никаких литературных душевных мук. Просто… Просто неприятно немножко, и все. Завтра забудется, поблекнет перед новыми, не менее сложными и одновременно страшными. Жаль, конечно, что Кленов теперь заходить не будет. Но появится кто-нибудь другой. Свято место пусто не бывает.

Поэтому Клавдии было абсолютно безразлично, что Семенов ходит по прокуратуре гоголем, снисходительно кивая ей при встрече. Она-то понимала, что у себя в кабинете, оставшись один, он ногти грызет от страха и бессилия. Так пусть уж хоть здесь потешит свое самолюбие.

Игорек стал все реже забегать. Теперь небось уже и не рад, что ведет дела самостоятельно. Она, по крайней мере, волком готова была выть через полгодика после того, как вышла в «свободное плавание». Ну ничего. Надо же когда-то самому начинать. Порогин – парень толковый, хоть и еще пацан пацаном.

Только одно тревожило Дежкину. Не сильно, конечно, тревожило, не первостепенно, а так, подспудно, подсознательно. Но тревожило изо дня в день, как больной зуб, про который и можно забыть на время, но он от этого здоровым не станет и рано или поздно все равно о себе напомнит.

А тревожило то, что дело это так и не будет завершено. Карева расстреляют или в психушку запрут до конца дней, а годиков через пять всплывет этот маньяк где-нибудь в провинции. И все с начала. И убьет еще несколько человек. И будет еще кто-то ощущать, как волосы шевелятся на голове, когда узнаешь все, что этот человек натворил. Но это уже будет не ее дело. Как сказал когда-то Понтий Пилат, «Я умываю руки». Раз так захотели, пусть имеют.

– Дежкина, ты уже за два месяца не заплатила! – закричала Патищева с другого конца коридора и рысью бросилась к Клавдии. – Давай раскошеливайся.

На этот раз никуда не денешься. Получка была только вчера, и никак не скажешь, что денег нет. Клавдия вздохнула и полезла в сумочку.

– Слыхала, Дежкина, Семенов дело в суд передал. – Патищева злорадно улыбнулась.

– Да? Ну и как? Не завернули?

Клава еще не знала, что дело уже в суде. Мог бы и сказать из вежливости.

– Нет, пока не завернули. – Патищева отсчитала сдачу. – Уже десять дней, как в суде.

– Ну что ж, ему медаль. – Дежкина пожала плечами и зашагала по коридору.

– Клавдия! Новость слыхала? – выскочил из-за угла вездесущий Левинсон и зашагал рядом. – Сейчас расскажу, обхохочешься. А что это у тебя в сумке? Опять пирожков напекла? Сразу напрашиваюсь на чай.

– Напрашивайся. – Клава улыбнулась. – Сегодня со сливовым повидлом. Годится?

– Годится. – Старик потер руки. – Значит, так, приходит мужик в отделение милиции и чистосердечно признается, что жену убил. Ну его, естественно, сразу в наручники – и давай допрашивать что и как. Он говорит, что поехали они на дачу, там он жену напоил, спать уложил, а ночью тихонько вышел и дачу поджег. Его тут же сажают в тачку и везут на эту дачу. Как только уехали, приходит в это же отделение баба. Пьяная, вся в слезах, в соплях, и признается, что мужика своего укокошила. Ее тоже в наручники и тоже на допрос. И она рассказывает, что они с мужиком тоже на даче были. Она его тоже напоила и дачу подожгла. Все обалдели немного, но тоже сажают в тачку и везут. Думают, кто его знает, может, совпадение. Приезжают – правда, дом сгорел, еще дымится. А возле дома стоит первая машина. Мужик, как бабу увидел, чуть с ума не сошел. Это, оказывается, его жена, которую он убил.

– Как это? – удивилась Дежкина.

– Да они оба в один день решили друг друга укокошить. – Левинсон засмеялся. – Оба сделали вид, что напились, потом он через дверь вышел, а она через окно. Дом с двух сторон подпалили и разбежались в разные стороны. Потом оба протрезвели, перепугались и сознаваться пришли.

– Ужас какой. – Клавдия достала из сумки пакет с еще теплыми пирожками и поставила на стол. – Угощайся. И что им будет?

– Да ничего не будет, скорее всего! – Левинсон рассмеялся. – Ну ладно, мне пора. Поскакал я.

– Как, а чай? – удивилась Дежкина. – Я же только что чай поставила.

– Некогда мне. – Левинсон схватил еще один пирожок. – Вечерком, может, заскочу. Сейчас к Семенову зайти нужно. Ему дело твое завернули.

– Да? А что так? – Клавдия попыталась скрыть злорадную улыбку.

– Не знаю. Да он сам к тебе зайдет, все расскажет.

Когда Семенов через час постучал в кабинет, следователь Дежкина даже ответила не сразу – так была занята своими делами.

– Проходи, садись. Пирожок бери, – сказала коротко и погрузилась в изучение очень важных протоколов.

Семенов ерзал на стуле минут десять. И только когда он начал откашливаться каждую минуту, она наконец захлопнула папку, приветливо улыбнулась и сказала:

– Ну что, поздравляю. Патищева сказала, что вы в суд дело отправили.

– Спасибо. – Семенов покраснел. – Клавдия Васильевна, я тут хотел с вами…

– Слушайте! – Клава вдруг засмеялась. – Мне тут Левинсон сейчас историю рассказал. Приходит, значит, мужик в милицию…

– Клавдия Васильевна, я по делу зашел, – перебил Семенов, не зная, куда себя девать от стыда. – Мне у вас кое-что выяснить нужно по поводу Карева.

– А что такое? – удивилась она. – Что, завернули?

– Так, пустяки. – Семенов махнул рукой. – Адвокат просто выяснил, что Карев уехал из Хабаровска за день до того, как произошло последнее убийство. И тут в Москве у него кое-какие алиби набираются. Ну и мужик, которого убили, тоже как кость в горле.

– А я-то чем могу помочь? – Клава пожала плечами. – Это теперь ваше дело.

Семенов вздохнул.

– Слушайте, Дежкина, не будьте вы… Я ведь на него не напрашивался. И вас не подсиживал. Меня самого со всех сторон давят. «Давай быстрей, чего тянешь?..» Газетчики у подъезда дежурят. Ну что за невезуха. Вечно чужие дела доводить приходится, уже вся прокуратура смеется. Можно подумать, что, если бы вам дали, вы бы отказались.

Конечно, Клавдия не отказалась бы. Не имеет права. Это работа. За это деньги платят. Не хочешь – иди в коммерцию.

– Ладно, давайте выкладывайте, что там у вас? – Клава виновато улыбнулась. В конце концов, они одно дело делают.

– Спасибо. – Семенов облегченно вздохнул. – Тут, понимаете, какая петрушка – все обвинение строится исключительно на его признании. Это я только сегодня обнаружил. А все остальные улики говорят только, что он мог это сделать. Понимаете, мог. Не больше. Стоит адвокату убедить его отказаться от показаний, и все, туши свет.

– Никакой адвокат его не убедит это сделать, – вдруг сказала Клавдия. – Насчет этого можете быть спокойны.

– Почему вы так уверены? – удивился Семенов. – А вдруг?

– Не в этом дело. – Дежкина пожала плечами. – Мне вообще кажется, что это не Карев.

– Ну только вот этого мне не надо. – Семенов засмеялся. – Как это не Карев? А зачем он тогда все на себя берет?

Клава пожала плечами.

– Вы «Преступление и наказание» читали? Помните, там один мужик тоже решил сознаться. Только его Порфирий Петрович сразу вычислил.

– Ну я не Порфирий Петрович.

– Это точно. – Клава вздохнула. – Вы не Порфирий. Впрочем, я тоже. Да поймите же вы! – Она вдруг хлопнула ладонью по столу. – Поймите, что он просто на публику играет. Он просто выставляется, известности хочет. Вот и заигрался. Он пока не понимает, что дальше будет. Поймет только, когда суд закончится и его все забудут. Ну не он это, не он.

– Приведите доказательства. – Семенов все еще продолжал улыбаться, но улыбка была уже какая-то фальшивая.

– Доказательства? Пожалуйста. Первое – если он затеял игру с Библией, то почему не довел до конца? Второе – почему он не убил девицу в церкви, а просто побил? Третье – как мог этот тщедушный старикашка с одного удара проламывать черепа? Кроме того – он правша. И, наконец, последнее. Крест на последнем трупе хорошо помните?

– Ну да в принципе.

Клава схватила листок бумаги и быстро нарисовала этот крест.

– Такой он был?

– Да. – Семенов кивнул.

– Так вот это неправильный крест. Нижняя планка наоборот. А должна быть вот так. – Она нарисовала еще один крест. – Вот это правильный. И на предыдущей женщине такой был вырезан. Разницу видите?

– Ну и что? – Семенов пожал плечами.

– А то, – Клава смяла бумажку и бросила ее в корзину, – что он церковник. Как может церковник в таких делах ошибиться? В чем угодно, только не в этом. Он может быть абсолютно безграмотным, но как крест православный выглядит, в бреду покажет. Так что правильно вам дело завернули. Нет, вы, конечно, можете его довести и в таком виде, и суд пройдет, и Карева признают виновным, только это будет дутое дело. И лет через пять оно аукнется где-нибудь в другом месте.

– Эх, Клавдия Васильевна, – вдруг сказал Семенов. – А вы, оказывается, все-таки стерва. Я к вам за помощью пришел, а вы никак простить не можете, что я его до конца вычислил.

– Значит, так. – Клавдия поднялась. – Давайте поднимайте свою задницу из кресла и выматывайтесь из моего кабинета. И чтобы я вас не видела. Он еще обижается, что ему ни одного серьезного дела не дают, склочник.

Семенов вскочил как ошпаренный и вылетел из кабинета.

– Блюдолиз! Бездарь каблучная! – кричала она ему в спину, не обращая внимания на людей, которые смотрят на нее как на сумасшедшую. – Чтоб тебе до пенсии мальчиком на побегушках проболтаться, крыса кабинетная!

Выругавшись всласть, Клава хлопнула дверью и села на место. Какая ей разница, в конце концов. С глаз долой, из сердца вон. Баба с возу – кобыле легче. Правильно сказал Понтий Пилат: «Я умываю руки»…

ДЕНЬ ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТЫЙ

Пятница. 3.12 – 5.56

Бежать больше нет сил. Ноги не слушаются, и не хватает воздуха. А за спиной чеканно грохают его шаги и эхом разносятся по пустынным ночным переулкам. Она пытается закричать, но не получается – сил хватает только на то, чтобы вдохнуть. Обратно воздух легкие не выпускают.

Он схватил ее за край одежды, но она вырвалась и метнулась в какую-то подворотню. Стучит кулаками в каждую дверь, продолжая бежать вверх по лестнице. А он даже не бежит. Спокойно идет сзади, почему-то ни на сантиметр не отставая.

Потом она оказалась в каком-то сквере. Голые деревья отбрасывали на блестящую брусчатку корявые черные тени. Он куда-то пропал. На мгновение. Сейчас он появится – это она знает точно. Нужно успеть. Во что бы то ни стало нужно успеть. От этой секунды зависит жизнь.

А она стоит и беспомощно оглядывается по сторонам, ища взглядом, куда бы укрыться.

Его шаги все громче и громче. Вот сейчас он появится из-за того угла. Уже слышно его спокойное, ровное, как шум кузнечных мехов, дыхание.

В последний момент она бросается на клумбу и падает в высокую траву, уткнувшись лицом в землю.

Заметил. Нет, не заметил. Сейчас уйдет. Ходит рядом и не видит. Наверно, потому, что темно. Она старается не дышать, только вот сердце колотится очень громко.

А он шуршит травой уже в каком-то полуметре. И дышит. Спокойно дышит. Нет, все-таки заметил. И нож блестит в руке. Наклоняется, смотрит в глаза и улыбается приветливо.

Сил уже совсем нет. Собрав всю энергию, которая еще осталась, Клава переворачивается на спину, вытягивает перед собой руки и кричит, что есть мочи:

– Не на-адо-о!..

– Тих-тих-тих-тих-тих. – Федор, уже со стаканом воды в руке, осторожно гладит ее по плечу. – Все нормально, Клавуня. Это просто сон. Просто сон. На, выпей.

Нужно еще какое-то время, чтобы прийти в себя. Полежать немного с открытыми глазами, глядя в пустой потолок. А муж уже поставил стакан на ночной столик, чмокнул в щечку, перевернулся на другой бок и спит, ровно и спокойно дыша. Как кузнечный мех.

Время половина четвертого. Странно, сегодня почему-то раньше, чем обычно. Но уснуть все равно не получится. Поэтому Клава тихонько, чтобы не разбудить мужа, встает с постели, сует ноги в тапочки и, накинув халат, шлепает на кухню.

Нужно снять с чайника свисток. А то Витьку потом не уложишь. Будет звать по всяким мелочам каждые пять минут. Утром позвонить Смирнову и напомнить, что в субботу у мальчика день рождения. И Кокошину-старшему фотографию отправить в колонию. Какой-никакой, а все-таки папаша.

На кухне Клава заварила себе крепкого чаю и в очередной раз села перечитывать стенограмму суда. Карев Геннадий. Признан виновным. Избрать мерой наказания исключительную меру. Расстрел. Страшно. Апелляцию можно подать в установленные сроки. Страшно. Прошение о помиловании рассматривается комиссией по помилованию в установленном порядке. Страшно. Установленные сроки, установленный порядок. Дальше все тоже установлено. Начинает работать четко отлаженный механизм. Страшно.

А еще страшно потому, что сегодня восьмой день. Да, прошло больше восьми месяцев, да, уже середина ноября, да, убийств после этого не было. Но сегодня восьмой день, и с этим ничего не поделаешь. Потому что Клавдия знает – он еще на свободе. А это значит, что завтра все может начаться сначала. Или еще через восемь дней. Или через восемьдесят. Или через восемь лет. Сроки устанавливает он сам. У него вся жизнь.

Телефонный звонок просто взорвал ночную тишину. Так можно и инфаркт заработать. Клава метнулась к аппарату, пока не зазвонил опять. Только бы не разбудить. Не Витьку, а его. Мистика какая-то.

– Алло.

– Клавдия Васильевна, простите, что так поздно. Это Кленов.

Все. Поехали. Завертелось. Разбудили.

– Привет, Николай.

– Вы не спите? Я тут думал по поводу этого дела и…

– Что, тоже покоя не дает? – Клава улыбнулась.

– Приговор знаете?

– Да. – Она бросила на стол папку со стенограммой.

– Ну и что теперь делать?

Дежкина посмотрела на часы. Четыре ровно.

– Ты за сколько добраться можешь? За сорок минут успеешь?

– Что, прямо сейчас? А муж?

– Только не звони, а то всех разбудишь. Я дверь открытой оставлю.

– Идет. Через сорок минут буду.

Клавдия повесила трубку.

Когда Кленов приехал, она уже приняла душ, оделась и наделала бутербродов.

– Привет. – Коля оббил об косяк шапку. – С первым снежком вас.

– Проходи на кухню. – Клава поставила перед ним тапочки. – Только тихо. Мои еще спят.

– Знаете, какой сегодня день? – Он сел за стол и достал из кармана сигарету. Странно, она и не знала, что он курит. Хотя нет, курил один раз.

– Знаю. – Клава кивнула. – Восьмой.

– Знаете, – он нашел глазами пепельницу и только тогда прикурил, – я тут долго думал и… Слушайте, а может, мы очень сильно увлеклись этими всеми религиозными наворотами?

– В каком смысле? – Клава протянула ему чашку кофе.

– Ну, понимаете, мы думали все время, что он эдакий Мефистофель, сам правила устанавливает. Восьмой день, примерно одно и то же время. Причем, заметьте, не самое лучшее для убийства, если не хочешь, чтобы тебя тут же поймали.

– Ну и… – Клава внимательно слушала.

– А может, он сам играет по правилам. Ну, то есть он не выбирает эти сроки, а просто вынужден с ними считаться. Понимаете?

– Пока не совсем, – честно призналась Клава.

– Ну предположим, он убивает раз в восемь дней потому, что всю неделю работает с утра до ночи, а на восьмой день у него выходной. Абсурд, конечно, но суть передает. Теперь поняли?

– Кажется, да.

– Это первое. – Кленов отхлебнул кофе. – А теперь второе. Мы все время плясали от него, а теперь давайте попробуем поплясать от жертв.

– Пробовала. – Клава вздохнула. – Никаких общих признаков, кроме внешности. Абсолютно наугад. Ну еще продукты.

– Вот именно! – Николай стукнул кулаком по столу. – Продукты!

– Тише, детей разбудишь.

– Простите. – Он оглянулся на дверь в комнату. – Продукты. А что, если предположить, что они их покупали в одном месте. Ну, скажем, в одном магазине.

– Не в магазине, – вдруг догадалась Дежкина. – На рынке.

– Почему? – удивился Кленов.

– В магазине работают одни и те же продавцы. Фотографии убитых в газетах печатали. Кто-нибудь из продавцов обязательно узнал бы и позвонил. Потом, Самойлов – вот, кстати, трудяга, – он же всех обошел. Он для нас лишнее отмел. Так вот в магазинах – нет. А на рынке народ каждый день разный.

– Ну хорошо, рынок, – согласился Кленов. – У вас карта есть?

– Есть у Феди Сейчас принесу. Убери пока со стола.

– Значит, так. – Клава тыкала фломастером в карту. – Рынки у нас вот здесь, вот здесь и вот тут. Это если брать в этом районе.

– А почему только в этом? – Кленов шарил глазами по переплетению улиц.

– Кокошину убили в Матвеевском. – Клавдия поставила красный крестик. Вторую в Воронцове. Третью на Воробьевых горах, а четвертую у Бородинского моста. Раз мы знаем, что работали они не вместе, а убили их в то время, когда обычно возвращаются с работы, то можно предположить, что по дороге домой они закупали продукты. Обычное дело для женщин. Не станут же они ехать к черту на кулички под конец дня. В этом районе только три рынка.

– Все правильно. – Кленов задумался. – А на каждом рынке несколько рядов. А в каждом ряду несколько десятков прилавков. Только сегодня уже восьмой день. И вряд ли у вас получится оцепить все три рынка. Он просто ускользнет и затаится. Ищи его потом.

– Да, этого мало. – Клава начала ходить по кухне, грызя фломастер. – Будем рассуждать дальше. Все они женщины небогатые. Вряд ли пошли бы покупать на обычном рынке дорогие продукты, правильно?

– Киевский! – Николай улыбнулся. – Вы правы.

– И мясные ряды! – вдруг воскликнула Дежкина.

– Почему?

А потому, что в нос ей вдруг ударил запах мяса. Она даже на плиту оглянулась, не кипит ли бульон.

– Не знаю почему. Но Киевский – это точно. – Клавдия посмотрела на холодильник. Там обычно лежит дозиметр Макса. – Это даже можно проверить, чтобы не наобум.

– Как? – удивился Кленов.

– Звони Порогину. – Клава пошла в комнату Макса.

– Зачем?

– Пусть берет такси и приезжает. Через час должен быть тут, – крикнула она уже из коридора.

– Мам, ты чего? Обалдела? – долго ныл Макс, ворочаясь с боку на бок. – Ночь на дворе. И зачем тебе радиацию мерить. Все у нас нормально, успокойся.

– Вставай, Макс, очень тебя прошу. – Клава не переставала теребить сына за плечо. – Ну всего на десять минут. Только покажешь, как им пользоваться, и все.

– Утром покажу.

– Нет, сейчас. – Она стянула с него одеяло. – И оденься, у нас гости.

– Какие еще гости? Который вообще час? – Макс наконец сел и, мотая головой, стал натягивать спортивки.

– Здравствуй, – поздоровался Кленов, повесив телефонную трубку, когда сонный Макс ввалился на кухню.

– Здрасте, – буркнул в ответ Макс, щуря глаза от света. – А че это вы тут делаете в такое время?

– На. – Клава сразу сунула ему дозиметр. – Показывай, как работает.

– Очень просто. – Он никак не мог справиться с зевотой. Вот тут включаешь и подносишь к тому, что хочешь измерить. Смотри. – Он поднес дозиметр к табуретке. – Вот тут на табло цифры. Пока лампочка мигает, измерение еще не закончилось. Вот видишь, загорелась. – Он опять зевнул, аж челюсти захрустели. – Вот, это норма. А если больше будет, то вот здесь загорится красная лампочка и пищать начнет. Ну и цифры больше будут. Все понятно?

– Ага. – Клава взяла дозиметр и стала его изучать.

– Ну тогда я спать пошел. – Макс развернулся и побрел в свою комнату.

– Как Игорь? – спросила Клавдия.

– Будет через час. – Кленов хитро улыбнулся. – Как вы его так выдрессировали?

– Никак. – Дежкина посмотрела на часы. Без пяти шесть.

Пятница. 6.46 – 7.11

Звонили, наверно, минут десять. И только после этого за дверью послышался какой-то шум.

– Кто там? – злым, заспанным голосом пробурчал Смирнов. – Вы что, охренели, в такую рань? Вам часы подарить?

– Сергей Владимирович, это я, Клавдия Васильевна Дежкина.

И тут же сразу загремел замок.

– Что? С Витькой что-нибудь? Он заболел?

Дверь распахнулась, и на пороге появилась взъерошенная физиономия Смирнова.

– Нет, с ним все нормально. – Клава виновато улыбнулась. – Можно нам войти?

Тут Смирнов заметил, что с ней еще два человека. Захлопнул дверь и крикнул:

– Сейчас. Я только оденусь.

В квартире теперь был удивительный порядок. Даже своеобразный холостяцкий уют.

– Проходите на кухню. – Смирнов зевнул. – Тут небольшой бардак, но вы не обращайте внимания. А что, собственно, случилось, что вы в шесть часов…

– Сергей Владимирович, вы можете показать нам кастрюлю, в которой варили мясо… в тот раз, – сказала Дежкина, не снимая шубу.

– Какое мясо? – не понял Смирнов. – Какую кастрюлю?

– Ну помните, когда я вам Витьку привезла, вы мясо варили, которое у Нины Николаевны… взяли.

– A-а, эту кастрюлю? – после долгой паузы догадался он. – А зачем она вам в такую рань понадобилась?

– Надо. Просто так не приехали бы, – сказал Игорь.

– Ну ладно, сейчас принесу. – Смирнов пожал плечами и пошел на кухню. – Постойте здесь.

На кухне он минуты две гремел посудой и наконец появился в коридоре с кастрюлей в руках.

– Вот она. Мы в ней всегда мясо варили.

Дозиметр запищал почти сразу.

– Ну точно, Киевский, – улыбнулся Кленов и они с Клавой переглянулись. Вы были правы.

– Спасибо вам, Сергей Владимирович, – сказала Клава. – Ну ладно, мы пошли.

– Что, и все? – спросил Смирнов, решительно ничего не понимая.

– Ну да.

– Может, хоть кофейку попьете?

– Не, спасибо. – Коля развел руками. – Нам некогда.

– Не, а чего вы приезжали? – не переставал удивляться Смирнов. – Кастрюлю, что ли, посмотреть?

– Спасибо вам большое. – Клава улыбнулась. – Мы побежали. Нам пора.

– Ну смотрите. – Сергей пожал плечами. – А то у меня еще кастрюли есть. И сковородок пара штук…

Пятница. 7.20 – 7.59

– Ну вот, – сказала Клавдия, когда машина вырулила на дорогу. – А я и забыла ему напомнить, что у Витьки день рождения завтра.

– Вечером позвоните. – Кленов внимательно смотрел на дорогу. – Ну и что теперь делать будем? Про Киевский рынок мы выяснили, это уже хорошо. Это нам уже повезло.

– А что насчет восьми дней? – спросил Игорь.

– Как может Киевский рынок быть связан с восемью днями? – задумалась Клава.

– Так там еще и вокзал есть, – тихо пробормотал Кленов. – Тоже, по странному стечению обстоятельств – Киевский.

– Проводник? – вдруг сказал Игорь.

Клава резко обернулась через плечо.

– Игореня, повтори…

– Проводник, – послушно повторил Порогин.

– Ты гений, – сказала Клавдия.

– Повторите, – попросил Игорь.

Неожиданно Кленов затормозил и стал разворачиваться.

– Ты куда? – Клава завертела головой, оглядываясь по сторонам.

– Вокзал в другую сторону, – решительно ответил Николай Николаевич, вертя руль. – Ну конечно. Восемь дней. Это значит, что где-то около суток езды от Москвы. Сутки туда, сутки обратно, и часов шесть здесь. Поезд прибывает в одно и то же время. Плюс час-полтора на уборку вагона плюс еще часок-другой на все про все. Плюс еще время на дорогу до вокзала. В вагон обязаны пускать за сорок пять минут до отправления. И того у нас получается…

– Мало времени, – подхватил Игорь.

– Ребята, – вдруг сказала Клавдия испуганным голосом, – а ведь я его видела.

– Кого?! – Кленов резко обернулся.

– Его. Помнишь, Игорек, когда мы операцию проводили. Там одна женщина по Бережковской набережной ходила, от Киевского до ТЭЦ… За ней еще кто-то шел, в черном плаще. Долго шел. Мы уже засаду устроили, но тут этого воришку взяли, который шубу хотел снять. Еще бы три минуты – и…

– Как он выглядел? – перебил Кленов.

– Не знаю. – Дежкина вздохнула. – Снимали издали и все время со спины. Лет около тридцати пяти, рост под метр семьдесят. Не полный. Больше ничего не могу сказать.

– Н-да. – Николай Николаевич притормозил и стал искать, где бы припарковаться. – Подъезжаем.

Пятница. 8.00 – 11.49

Часы на башне вокзала пробили восемь.

– …Ну нету начальника, нету! – кричал длиннющий мужик в железнодорожной форме, загородив собой дверь. – И нечего мне свои документики тыкать. У меня тоже документ есть.

– Хорошо, а где он? – спросила Клавдия, отчаявшись прорваться в кабинет. – Где его можно найти?

– Сказал – не знаю! Пошел вокзал обходить.

– Не знаешь? – Игорь схватил мужика, отвел в сторону и что-то долго шептал ему на ухо.

– A-а, что ж сразу не сказали? – Мужик покраснел и заулыбался. – Ну тогда проходите.

Начальник вокзала, маленький кругленький мужчинка, сидел за столом и спал, запрокинув голову на спинку кресла и широко открыв рот.

– А что ты ему сказал? – на ушко спросила Клава у Игоря.

– Сказал, что мы его шефа снимать пришли, а он может его кресло занять.

– Ну ты даешь… – Дежкина усмехнулась.

– Гм-гм… Простите! – откашлялся Кленов.

– А?.. Что?.. – Начальник подскочил на стуле и стал дико озираться по сторонам, пока не заметил в кабинете посторонних. – Вы кто?

– Мы из городской прокуратуры. – Клавдия шагнула вперед. – И нам нужна ваша помощь.

– Нет-нет-нет! – толстяк замахал руками. – И не просите. Через общую кассу.

– Мы не за билетами. – Клавдия наклонилась над столом. – Мы хотим узнать у вас кое-какие подробности по поводу расписания поездов.

– Какие подробности? – начальник облегченно вздохнул.

– Нам нужно знать, какие из поездов приходят сегодня между двенадцатью и часом дня, какие из них идут около суток и какие из этих поездов обслуживают не московские бригады. Если проще, то эти бригады должны приезжать раз в восемь суток. Меня Клавдия Васильевна зовут. Это Николай Николаевич, а это Игорь.

– Очень приятно. Петр Наумович. – Начальник нажал кнопку селектора. – Ромчик, пойди сюда, родной.

Пришлось теперь все пересказывать Ромчику, очкастому худому юноше с бледным компьютерным загаром. Через десять минут Ромчик вернулся, неся целую простыню распечатки. Петр Наумович долго елозил по простыне и выписывал что-то на отдельный листок.

– Вот, – сказал он наконец. – Тридцать третий, сто сорок первый, семнадцатый и восемьдесят пятый. Тридцать третий прибывает из Львова, сто сорок второй из Одессы, семнадцатый из Донецка и восемьдесят пятый из Кишинева. На них сегодня местные бригады.

– А можно списки проводников? – спросил Игорь. – У вас есть?

– Есть, конечно. – Петр Наумович опять нажал кнопку селектора. – Ромчик, принеси мне проводников по тридцать третьему, сто сорок первому, семнадцатому и восемьдесят пятому. И чайку завари с лимончиком.

– Через пять минут будет.

– Скажите, а зачем вам это все? – спросил начальник вокзала. – Что, жуликов ловите?

– Жуликов, отец, жуликов. – Игорь вздохнул.

– Правильно, давно пора. Местные – они все жулики. – Начальник насупился. – Вот, помню, один раз меня самого чуть не раздели, когда я в Симферополь отдыхать ехал. А им хоть бы хны. Совсем совесть потеряли.

Список принесли не через пять минут, а через сорок пять. Как раз пробило половину десятого.

– Вот. – Петр Наумович протянул бумаги Клаве.

– Ого-го. – Она пролистала и присвистнула. – Да тут человек сто пятьдесят.

– Сто семьдесят два, – поправил Петр Наумович, шумно отпив глоток чая. – По два проводника на вагон плюс начальник плюс четыре официанта. Двадцать вагонов в составе, да помножить на четыре.

Клава села и стала читать фамилии. Хотя зачем их читать. И так ничего не скажут.

– Женщин сразу вычеркивай, – подсказал Кленов. – И всех мужчин старше пятидесяти.

– Как? Тут возраст не указан. – Клава схватила ручку и стала вычеркивать фамилии.

– Ну вот, – сказала она минут через десять. – И того остается тридцать четыре человека.

– Все равно много, – Игорь покачал головой.

– Скажите, – спросил вдруг Кленов, – а у каких из этих городов есть прямое сообщение с Хабаровском?

– С Хаба-аровском? – Петр Наумович почесал затылок. – Теперь ни у каких. Отменили теперь прямое.

– А раньше?

– Раньше у Львова было. Только он через Москву не шел.

– Смотрите львовский. – Николай Николаевич толкнул Клаву в плечо.

– Знаю. – Она отбросила остальные листки в сторону. – Тут восемь человек получается.

– Ну это лучше, чем тридцать четыре. – Игорь с Кленовым радостно переглянулись.

– А во сколько он прибывает? – спросила Клава.

– Так через… – Петр Наумович посмотрел на часы. – Через час пятьдесят восемь минут. На тринадцатый путь. А отправляется через восемь с половиной часов, как семьдесят четвертый.

– Через восемь часов… – повторил Игорь, вычисляя в уме время. – Ну да, все точно. Он ведь мог второго проводника попросить пассажиров встречать.

– Ну что, больше мы за это время ничего не узнаем. – Клавдия встала. – Большое вам спасибо, Петр Наумович, вы нас очень выручили.

– Да ла-адно. – Начальник расплылся в улыбке. – Может, вам билетик куда достать надо? Так вы не стесняйтесь, подходите…

– Что теперь будем делать? – спросил Кленов, когда они вышли из кабинета в шумный вонючий вестибюль. – Поедем в прокуратуру? Теперь это дело техники: узнать, кто из проводников работал в хабаровском составе, и сопоставить фамилии. И всех делов. Уже завтра-послезавтра мы будем знать его имя.

– Правильно, – согласился Игорь. – Уже завтра или послезавтра.

– Нет, – тихо сказала Клавдия. – Так не пойдет.

– Но почему?

– Потому… – Она вдруг увидела в одном из зеркал свое отражение. Светловолосая женщина в шубе, лет под сорок. – Потому что сегодня восьмой день…

Пятница. С утра до ночи

Когда объявили приговор, Карев как-то криво улыбнулся и вдруг понял, что не может сдвинуться с места.

Нет, нога уже была в порядке, рука вот иногда побаливала к плохой погоде, а ноги – здоровые. Но не идут.

Конвоиры грубо завернули руки за спину и сцепили наручниками. Когда наручники закрываются, они так интересно потрескивают. Зубчатая дужка входит в паз, щелкая по фиксатору.

– Вперед! – скомандовал сержант, но Карев, сделав несильный шаг, стал падать, поэтому охранникам пришлось подхватить его под руки и почти утащить из зала суда.

Карев смотрел на их натужные лица и все еще улыбался виноватой кривой улыбкой.

– А что мне будет? – спросил он.

– Что будет? – просипел сержант. – Грохнут тебя, отец.

«А, ну да, – подумал дьячок, – правильно, судья так и сказала: «к высшей мере». Молодая такая, красивая… Только она невнятно как-то пролепетала. Без выражения. Как будто сама стеснялась этих слов. А такие слова надо говорить громко, выразительно, с расстановкой. Это же как Божье слово. Это же объявляют Судьбу, То, что всегда было в руках Господа, люди берут в свои руки. Это очень торжественный момент, а она еле-еле…»

В зале суда сидело несколько родственников убитых женщин, постоянно крутились журналисты, даже зарубежные были. Сначала Кареву эти журналисты нравились, они могли выслушивать его часами, все фиксировали на пленку, аккуратно записывали в блокноты, смотрели на Карева испуганно и даже немного восхищенно. Но потом они стали его пугать, потому что как-то закрепляли безвозвратно все, что он говорил.