Текст книги "Привычка убивать"
Автор книги: Игорь Зарубин
Жанр:
Прочие детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 23 страниц)
– Странная книга. – Игорь задумчиво улыбнулся.
– Нет, это человек странный, – вздохнул батюшка. – Очень странный. Во всем хочет найти оправдание своим поступкам. А для самых страшных человек старается найти его в самых святых местах. Библия – очень сильный инструмент.
– Значит, вы связи не видите?
– Нет. – Отец Сергий развел руками. – Для того человека она, наверно, есть. Но я – не он. Впрочем, одна-то связь очевидна – это все отрывки из Святого писания.
Порогин развел руками.
– Ну и что же нам теперь делать? Я думал, что вы хоть какую-нибудь консультацию дадите. Нам ведь больше не к кому обратиться. Кто знает Библию лучше священника? Ну хорошо! – воскликнул он вдруг. – А может, вы тогда вот на какой вопрос ответите: что означают в христианстве числа восемь и тридцать пять?
Батюшка задумался.
– Может, поконкретнее?
– Этот… Этот убийца, – Игорь почесал затылок. – Он свои убийства совершает каждые восемь дней. Не семь, не десять, а именно восемь. Раньше, в другом городе, он делал это через тридцать пять дней. А теперь через восемь. Что это может означать?
– А вы уверены, что это должно что-то означать? – спросил вдруг отец Сергий. – Вы уверены, что и числа, и куски из Библии хоть что-то могут означать для злодея? И, простите, мне, честно говоря, не очень приятен этот разговор.
– Да, я понимаю. – Игорь закивал, глядя куда-то в сторону. – Просто нам нужна была ваша консультация. Ведь то, что ничего не говорит человеку мирскому, вам может сказать многое. Вы понимаете?
– Понимаю, но и вы меня поймите. Мне претит смотреть на Святое писание как на улику…
Бестолковая ситуация. Ну просто до ужаса бестолковая. Игорь готов был просто разрыдаться от бессилия. Ведь если маньяк сует жертвам в рот страницы из Библии, значит, он хочет что-то сказать. Но что? Как это понять, если даже никто не знает правил игры.
Батюшка о чем-то говорил с церковным старостой…
Страницы из Библии… Что-то смутно припоминалось Игорю с этими страницами. И почему-то именно здесь эти воспоминания обострялись.
«Ну да, разумеется, это же церковь, – подумал Игорь. – Церковь и Библия. Связь очевидная…»
Но эта связь для Порогина была почему-то неубедительна.
«Нет, тут что-то другое, – подумал он, чувствуя, что начинает волноваться. – Как будто я где-то уже видел… Где? И батюшка точно так же смущался от моих прямых вопросов… Да когда же это было и о чем мы говорили?»
– Простите, отец Сергий. – Игорь внимательно смотрел в глаза священнику. – А вот если бы к вам пришел человек и покаялся в страшном преступлении, в убийстве, допустим, что бы вы сделали?
– Как это – что бы я сделал? – Батюшка вдруг отвел глаза. – Я бы наложил епитимью и отпустил этот грех. Если грешник, конечно, искренне кается.
– Я не про это, – настаивал Игорь. Постепенно отрывочные воспоминания складывались в четкую картину. – Я хотел спросить, а разве вы не пошли бы и не заявили в милицию?
Батюшка долго молчал, растерянно глядя по сторонам, и наконец холодно произнес:
– Нет.
– Но почему?
– Тайна исповеди. – Его пальцы нервно пробежали по нагрудному кресту. – Я не имею на это права.
– Почему? – не унимался Игорь. – Это же ваш долг.
– Нет, – резко ответил батюшка. – Я должен соблюдать законы церкви. Иначе люди перестанут мне верить.
– Ну хорошо. – Порогин решил подъехать с другой стороны. – А были уже такие случаи в вашей жизни?
Батюшка весь как-то съежился и посмотрел на Игоря почти затравленно.
– Я не хочу об этом говорить, – произнес он тихо и четко. – Не имею права.
– Нет, ну вы только скажите: было или нет!
– Нет. – Священник смиренно опустил глаза. – Простите, но мне нужно идти.
– Карев?! – выкрикнул Игорь в лоб. – Это он?! Помните, когда мы говорили с вами об иконах?
– Не помню, – совсем уже растерялся батюшка.
– И я спросил вас про Геннадия… Вы тогда занервничали… Я внимания почти не обратил…
– Я же сказал: ничего я вам говорить не буду! – Он рубанул воздух ладонью и быстро зашагал в церковь.
– Можете не говорить! Вы и так все сказали! – крикнул Игорь и выбежал с церковного двора.
Неужели все оказалось так просто? Порогин даже поверить в это не мог. Ну конечно, Карев. Это у него стены все страницами оклеены, и сам он играл ненормального. Да, теперь Игорь вспомнил – это именно его и поразило. Карев старательно играл сумасшедшего!
И религиозный фанатизм налицо – избил же он девчонку до полусмерти только за то, что она была одета не так, как полагается в храме.
Теперь нужны только доказательства. Нужно только добыть доказательства. Только добыть доказательства…
У дверей Карева толпились старушки. Они тихонько переговаривались между собой и все время осеняли себя крестным знамением.
– А где… А где отец Геннадий? – тихо спросил Игорь у одной из бабушек, забившейся в уголок. – У него сегодня что, служба?
– Служба у военных, нехристь, – поправила его старушка, зло на него посмотрев. – А у отца Геннадия святой молебен.
Игорь узнал эту женщину. Это про нее рассказывал отец Сергий, что она сначала отказалась от отца, а теперь работает уборщицей и носит в храм искусственные цветы.
– А когда закончится?
– Часа через два или… не знаю. – Она пожала плечами. – Это как к нему дух пойдет. Может и к вечеру закончить.
Дверь в квартиру Карева была заперта, и оттуда доносились его завывающие песнопения. Игорь стоял и ждал, не зная, что делать. С одной стороны, можно спокойно позвонить в дверь и представиться следователем прокуратуры. Но ведь он в храме стоит и спокойно дожидается, пока отец Сергий закончит службу. И тут служба. Издержки свободы вероисповедания.
Минут через десять песнопения прекратились. Распахнулась дверь, и на пороге появился сам дьячок. Лицо его сияло радостью, в руке был зажат пульверизатор. Старушки стали опускаться на колени.
– Да воскреснет Господь! Да разыдутся врази его! – воскликнул Карев и стал поливать водой всех окружающих.
Игорь нехотя опустился на колени. Пока не хотелось привлекать к себе внимание.
Потом начали читать молитву. Карев опять удалился в квартиру, но на этот раз все потянулись за ним.
Все действо происходило почему-то на кухне. Старушки столпились в углу, а Карев начал читать им Библию, то бормоча, то гнусаво растягивая слова.
Игорь на кухню не попал – так много набилось туда старушек. Да он и не стремился. Сначала постоял немного в коридоре, а потом тихонько, чтоб никто не заметил, проскользнул в комнату. Быстро прикрыл за собой дверь и огляделся.
Ничего с того раза, когда он здесь был, не изменилось. Только полы, кажется, еще больше были заляпаны воском.
– Та-ак, и что мы ищем? – буркнул Порогин себе под нос и бросился к гардеробу.
«Ох, ввалит мне Клавдия Васильевна за незаконный обыск, – почему-то с умилением подумал он. – Но если я найду хоть что-нибудь, может, и смилостивится?..»
Все ящики были доверху забиты грязным бельем вперемешку с искусственными цветами. Теми же самыми, что и в церкви. И еще какие-то открытки с монастырями.
Чтение Библии за стенкой продолжалось. Нужно было спешить.
Открыв последний ящик, Игорь чуть не присвистнул от удивления. Ящик был почти пуст. Там был только один журнал и одна полуразорванная книга. Казалось бы, ничего странного… Только журнал этот был – «Плейбой», а книга – Библия, в которой не хватало больше половины страниц.
«Вот это да-а… – Порогин огляделся, схватил книгу и выдернул из нее один листок. – Теперь посмотрим, госпожа следователь, мальчик я или не мальчик».
Быстро сунув бумагу в карман, он уже хотел незаметно сбежать из комнаты, но вдруг его внимание привлекла картонка, на которой стояла одна из свечей. На что-то эта картонка была удивительно похожа.
Так и есть, улыбнулся Игорь, присмотревшись повнимательней. Паспорт.
Разлепив воск, Порогин быстро раскрыл документ и стал его изучать.
Та-ак. Карев Геннадий Васильевич… Восьмое мая тридцать девятого года… Паспорт выдан пятого июня восьмидесятого… Ленинским РОВД поселка Снежный… Хабаровский край…
Понедельник. 19.49 – 3.09
До вечера Клавдия беспомощно маялась над своим неподъемным делом, складывала разрозненные детальки, выдумывала самые невероятные версии, пока не поняла, что ходит по кругу.
Саша Самойлов позвонил, когда она уже собралась домой.
– Ну? – спросила Клавдия устало.
– Это Клавдия Васильевна? – переспросил инспектор.
– Не узнал? – Клавдия постаралась придать бодрости своему голосу. Вышло натужно.
– Богатая будете, – не очень ловко выкрутился парень.
– Новости есть?
– Да вроде есть, но все как-то не в жилу.
– А что?
– Да вроде видели кого-то вместе с Мартыновой. В автобусе.
– Ну? – усталость как рукой сняло.
– Но все по-разному говорят. Одни – что это мужик был здоровый и в кепке по самые глаза. Другие – что бабушка какая-то маленькая и злая. А третьи – что ребенок ехал, ну такой, подросток.
– Ясно, – снова с неимоверной усталостью выдохнула Клавдия. – Ты молодец, Саша, копай дальше.
Сидеть в прокуратуре дальше было бессмысленно.
И Клавдия отправилась домой. Надо было хотя бы выспаться, потому что прошлую ночь она так и не прилегла.
– Надо резко переключиться и думать о чем-то другом, – посоветовал Кленов, когда прощался. – Знаете, это феномен звезды. В голове возникает одна важная мысль. И вы упираетесь в нее. Эта мысль разгорается, как звезда, и затмевает все другие. В конце концов остается только эта звезда. Надо резко отвлечься, тогда она пригаснет и можно будет оглядеть ее спокойно.
«Ага, счас, все брошу и резко начну думать о другом, – улыбалась Клавдия, глядя в окно троллейбуса. – Тут ненормальный ходит по улицам, а я… занимательной психологией буду заниматься…»
Но «звезда» в голове действительно стала гаснуть, и Клавдия вдруг увидела, что люди уже ходят в легких плащах, что снег весь растаял, что даже дороги подсохли. Она даже не заметила, как пришла весна.
Сначала она решила, что перепутала дверь собственной квартиры, потому что та была распахнута настежь, а изнутри доносились чужие голоса. Невидимые собеседники ругались.
Клавдия остановилась в нерешительности, но тут увидела вдруг на самом пороге туфли. Те самые, новые, Федора.
Словно кто-то ударил ее под дых. Сразу стало не хватать воздуха.
Она шагнула в квартиру, закрыла дверь.
Федор, Макс и Ленка были на кухне. Федор стоял в пальто, опустив голову, а Ленка кричала каким-то визгливым, никогда прежде Клавдией не слышанным голосом:
– А теперь приперся, старый кобель?! Вещички свои забрать?! Ты хоть понимаешь, гад, что ты наделал?
– Погулять захотелось?! – заорал вдруг и Макс, его голоса Клавдия тоже не узнала. Какие-то похабные интонации, какие-то блатные. – А может, ты какую гадость подцепил, теперь сюда ее принес, ублюдок?! Пошел на хер, козел! Счас как дам в торец, уши отвалятся!
Федор что-то пробурчал в ответ – Клавдия не расслышала, – а Макс вдруг шагнул к отцу и сильно толкнул его в грудь.
– Пошел отсюда, понял?! Или дать тебе в харю?! Фиг ты что от нас получишь!
Клавдия вышла из оцепенения и шагнула в кухню.
При ней Макс смолк, а Федор загнанно оглянулся и, увидев поднятую Клавдину руку, закрылся локтем, защищаясь от удара.
Но удар предназначался не ему.
Клавдия влепила звонкую оплеуху Максу, а вслед за этим – Ленке.
– Вы что?! – закричала она истерично. – Вы кто такие?! Вы хоть понимаете?!!
И Макс и Ленка как-то враз утеряли свой наступательный пыл и только виновато смотрели на кричащую мать.
– Это кто вас так научил?! Это я вас так воспитала?! Да я вас знать после этого не хочу! Вы не мои дети! Убирайтесь вместе с ним! Я видеть вас не могу!
– Ма, ты че, ма?.. – не на шутку испугалась Ленка.
– Убирайтесь!!! – загремела Клавдия.
– Погоди, Клав, – робко вступил Федор, – они же…
– Уходи, Федор, уходи быстрее, – процедила Клавдия. – Вон твои вещи у порога – забирай. И чтоб ноги твоей… А вы, – она обернулась к детям, – вы меня сейчас просто убили…
До самой ночи она рыдала, запершись в спальне. Рыдала тяжело и безысходно. Слезы не приносили успокоения, а словно только добавляли горечи и отчаяния.
Макс и Ленка скреблись и стучали в дверь, умоляли мать простить их, плакали оба в голос, она не открывала.
Ей впервые пришла в голову страшная мысль – жизнь прожита зря…
Но и еще одна – почти утешительная, – что этот тяжелый день наконец кончился…
ДЕНЬ ДЕВЯТНАДЦАТЫЙ
Вторник. 8.57 – 10.14
Клавдию даже пошатывало.
Утром, когда мылась в душе, закрыла глаза, чтобы не видеть свое лицо, явно страшное, как смертный грех.
Этой ночью тоже поспать не удалось. Так только, на минуту впала в какое-то странное забытье, и все…
Уже после трех началось долгое и мучительное примирение. Клавдия жестоко говорила, что оставит детей одних. Они громко плакали и просили прощения. Клавдия не прощала. Нет, она не специально их мучила. Она просто действительно не могла поверить, что это голоса своих детей, своих милых и добрых чад, она слышала из кухни. И на кого они истратили свой низкий гнев? На отца! Да неужели же она воспитала их такими неблагодарными и такими жестокими максималистами?
Словом, плакали дети, плакала она, спорили, даже ругались немного, мирились и снова плакали и снова спорили.
Оказывается, им было просто обидно и они так хотели показать Федору свою обиду.
Уже под утро, уходя в свою комнату, обцеловав мать с исступленной дочерней нежностью, Ленка сказала, что звонил Витя.
– Что сказал?
– Тебя спрашивал, – пожала плечами Ленка…
– А вот и госпожа следовательница!
Блаженная улыбка слетела с лица Клавдии, потому что на пороге прокуратуры стоял, сложив руки на груди, депутат Госдумы Иосиф Владимирович Худовский.
– Здравствуйте, – сказала Клавдия. – Вы ко мне?
– Да, мы к вам, – многозначительно сказал депутат.
Из-за его спины выглянула вдруг та самая женщина, сценаристка, Низовцева.
– Простите, у меня не так много времени, – Клавдия поднялась на крыльцо. – Вы позволите пройти?
– То есть вы нас принять не хотите?
– Ну нет, раз уж вы пришли…
Бригада в полном составе поднялась навстречу Клавдии, но, увидев за ней Худовского, медленно потянулась к выходу.
– А где Игорь? – успела Клавдия спросить у Берковича.
– Пока не появлялся. Это надолго? – прошептал прокурор-криминалист.
– О-о-о! – простонала Клавдия, закатив к небу глаза.
Когда кабинет опустел, а Худовский и Низовцева сели напротив Клавдии, она мило спросила:
– И чем же я обязана такой чести?
– Слушайте, только не надо тут!.. – сморщился Худовский. – Вы прекрасно знаете, зачем мы пришли. Что у вас там с моим делом?
– Думаю завершить его дня через три, – сказала Клавдия.
– Что, вы еще до сих пор мучаете это простейшее дело? Я, как юрист…
– Вы, как юрист, – мягко перебила Клавдия, – должны знать, что мне положено исследовать все обстоятельства дела.
– Да не было там, слушайте, никаких обстоятельств! – замахал руками депутат. – Эти террористы напали на меня, чтобы я не выставлял свою кандидатуру…
– То есть вы настаиваете на политических мотивах, – резюмировала Клавдия.
– Настаиваю? Вы что, совсем, да? А что это может быть еще?! Какие-то обстоятельства она ищет! Нет никаких обстоятельств, повторяю вам!
– Возможно, и дела нет? – еле слышно спросила Клавдия.
Худовский медленно поднялся со стула.
– Ты что, следовательница, сбрендила? Ты понимаешь, что ты говоришь? Избили депутата Госдумы, а она мне предлагает закрыть глаза на это безобразие!
– Хорошо, я доведу дело до конца, – опять кивнула Клавдия.
– Слушай, ты, ты что? Ты мне угрожаешь? – сузил глаза Худовский.
– Что-то я вас не пойму, господин депутат, – очаровательно улыбнулась Клавдия. – Предлагаю прекратить дело – недовольны, предлагаю завершить – угрожают. Чего же вы хотите?
– Ладно, я все понял. Ты под меня копаешь? Да?
– С чего вы взяли? Я пытаюсь выполнить свою работу. И будьте уверены, я ее выполню хорошо.
Худовский забегал по кабинету. Слов у него не было.
– Простите, – вступила в разговор Низовцева. – Что, эти хулиганы все отрицают?
– Эти… «террористы», – подчеркнула Клавдия, – наоборот, все признают.
– Так что ж тогда? Вам все было рассказано.
– Да-да… Вы правы, но есть одна деталь… Ну как бы вам растолковать? Вот если я, к примеру, скажу, что Эм Си Хаммер вовсе не певец, а Ди Колман как раз наоборот – чистый соловей, вы станете со мной спорить?
– А я и не знаю, кто это такие, – презрительно сморщилась Низовцева.
– Так вот, представьте, эти ваши рокеры даже не знают, кто такой Ельцин. Поэтому политические мотивы как-то…
– А вы не допускаете простой мысли, – тут же нашлась Низовцева, – что их подкупили?
– Допускаю. Только вот кто? – И Дежкина пристально посмотрела на Худовского.
– Так! – задвигался тот весь, словно на шарнирах. – Мне все ясно. Я сейчас пойду к Малютову! Ты играешь на руку коммунистам! Ты против демократии.
– Это ваше право, – развела руками Дежкина. – С удовольствием отдам это дело другому следователю.
– И отдашь, как миленькая отдашь!..
– Клавдия Васильевна! – влетел в этот не самый удачный момент в кабинет Игорь Порогин.
– Здравствуй, Игорек. Минуточку, – попросила Клавдия. – У вас все? – обернулась она к Худовскому.
– У меня все. Пока все! Но ты еще про меня услышишь! Ты еще будешь плакать кровавыми слезами!
Игорь тут же сделал стойку. Этот человек явно обижал Клавдию Васильевну.
– Простите, – сказал он. – Вы не назовете свою фамилию?
– А ты меня не знаешь? – оскалился депутат. – Пожалуйста! Худовский Иосиф Владимирович. Депутат Государственной Думы, лидер НДПР!
– Спасибо. Должен вас предупредить, что наш разговор совершенно случайно оказался записанным на диктофон. Я могу квалифицировать ваши слова как угрозу следователю правоохранительных органов в момент исполнения последней своих служебных обязанностей.
Только статная фигура Игоря и его решительное лицо остановили Худовского от опрометчивых действий. А ему очень хотелось двинуть молодого нахала или хотя бы плеснуть ему в лицо из стакана с остывшим чаем.
Но пришлось только скрипнуть зубами и удалиться.
– Фу-у! – шумно выдохнула Клавдия. – Спасибо. Представляешь, он пришел…
– Клавдия Васильевна! – перебил ее Игорь. – Да плюньте вы! Я нашел! Я, кажется, нашел!
Вторник. 11.48 – 16.31
К обеду Клавдия сама съездила в лабораторию и сама расспросила экспертов. Они долго показывали ей всякие препараты, склоняли ее голову к микроскопу, чтобы она увидела там какие-то волокна. Капали на бумагу растворами и светили на нее разноцветными лучами.
– Вот видите, видите? – говорили они увлеченно.
Честно говоря, Клавдия ничего не видела. То есть, нет, видела, конечно, но ничего такого, что могло бы и ее восхитить и зажечь.
Она поехала в лабораторию только после того, как Игорь длинно и бестолково рассказал ей всю историю с Геннадием Каревым. Поначалу его бестолковость она списывала на волнение, но потом поняла, что причина в чем-то другом. Игорь так поспешно хотел проскочить сам момент обнаружения разорванной Библии и паспорта, выданного в Хабаровском крае, что Клавдия невольно заподозрила и, как мы знаем, не безосновательно, что-то неладное.
В конце концов Порогин сдался и честно рассказал, что попросту умыкнул листок из Библии, а в паспорт заглянул из любопытства.
Но так или иначе, факт оставался фактом. Парень действительно нашел листок с идентичной бумагой.
Это было удостоверено по всем правилам результатами экспертизы с печатями, подписями и так далее. Уж какими уговорами, или коробками конфет, или посулами действовал Игорь, оставалось загадкой. Но документ лежал на Клавдином столе, и она не знала, что с ним делать.
Получать санкцию на обыск, как того требовал Игорь, она не могла, потому что законных оснований для этого не было. А подставлять парня Клавдия тоже не хотела, хотя это, наверное, пошло бы ему на пользу.
Она, разумеется, здорово отчитала Порогина – тот, правда, пропустил ее нотации мимо ушей, улыбался все время, как новобрачный, – но понимала, что действовать все равно как-то надо.
Нет, она, конечно, ни в коем случае не поверила, что Игорь нашел преступника. Две косвенные улики – это курам на смех. Но с другой стороны – чем черт не шутит.
– Подожди, – сказала она. – Ты ведь там что-то говорил о краже в церкви. И что у тебя есть подозрения…
– Да Бог с ней, с этой церковью! – не терпелось Игорю.
– Игорек, милый, послушай. Расскажи мне про церковь, – как недоумка попросила Клавдия.
– Ну, были подозрения, что это Карев. Он же раньше в церкви работал…
– И что, почему? – торопила Клавдия.
– Ну он мог сделать ключи.
– Ага-ага, ну-ну…
– И потом были неприязненные отношения с настоятелем церкви отцом Сергием.
– Ну вот! – воскликнула Клавдия. – Вот под этим предлогом и устроим обыск.
– Почему под этим? – не понял Игорь.
– По кочану! – взорвалась Клавдия. – Ты что, хочешь, чтобы тебя привлекли за превышение? И меня заодно? Все, иди к Малютову и бейся головой о стену. Только про маньяка – ни слова.
– Понял…
А в лабораторию Клавдия решила поехать именно потому, что никак не могла привыкнуть к мысли – маньяк может быть арестован со дня на день. И все оказалось просто и под самым боком.
Вернулась она в прокуратуру, когда Кленов принес отчет о сообщениях из психдиспансеров.
– Ну, лечится он где-нибудь? – спросила Клавдия устало.
– Боюсь, что нет, – ответил Кленов. – Нет, это я не по сообщениям. Это опять интуиция.
– Интересно. Я думала – вы сухой ученый. Сами же недавно хвастались.
– Ох, Клавдия Васильевна, чем меньше вы меня будете слушать, тем лучше будет для дела.
– Это я уже…
Она не успела договорить, потому что зазвонил телефон.
– Алло…
– Тетя Куава?
Кленов, как и тогда, в день убийства Марина, решил, что Клавдии сейчас сообщают нечто ужасное. Что маньяк, вопреки своим привычкам, не стал ждать восьми дней…
– Простите, Коля, – вдруг заторопилась Клавдия, положив трубку. – Я должна отъехать…
– А что случилось?
– Никита избил Сергея! Витя позвонил. Сам, представляете?
– Ясно, – сказал Кленов. Хотя, разумеется ничего не понял. Кто такой Сергей, кто такой Никита и тем более Витя – он и знать не знал.
Вторник. 17.24 – 18.48
В электричку протолкнуться было почти невозможно – конец дня. Какие-то бабки с мешками, подвыпившие парнишки в обнимку с крашеными девицами, какая-та тетка с пакетом, из которого капала розовая водичка – потекло мясо. Две нищие цыганки с чумазыми детьми и солдаты. Интересно, куда может ехать столько солдат вечером рабочего дня? У них же увольнения только по выходным…
Этот вопрос промелькнул у Клавы в голове на какую-то долю секунды и тут же стерся, уступив место другим, куда более важным.
Было половина шестого. Примерно в это же время возвращалась домой Нина Кокошина, когда ее…
Клава невольно вздрогнула и стала осматриваться. Какие-то мрачные мужики на скамейках. Вон тот, с «Аргументами и фактами» в руках, вполне мог бы… Хотя сегодня только третий день… И вон тот, в старом, засаленном плащике, с портфельчиком под мышкой… Ну и что, что третий. Убивал же он раньше через тридцать пять суток, а потом решил почаще. Почему бы не решить делать это каждые три дня? Потом каждые два дня. А потом и каждый день… Все зависит от того, как скоро она его остановит.
– Электричка следует до Апрелевки со всеми остановками! – невнятно прогундосил машинист по селектору, и двери вагона с грохотом защелкнулись. – Следующая – Москва-Сортировочная.
Состав дернулся, и Клава повалилась на одного из солдат.
– Простите.
– Поосторожней надо, мамаша.
«Мамаша». Да, для него она уже в мамаши годится. Ее Макс примерно такого же возраста. Скоро тоже, наверно, в армию пойдет. Господи, только бы не в Чечню, лучше уж на флоте три года, по привычке тепло подумала о сыне Клавдия, хотя осадок после вчерашней сцены еще не пропал.
Ельцин обещал войну остановить…
Остановить надо. Не войну, конечно. Хотя и ее тоже, но это от Клавдии не зависит. Нужно остановить этого чертова маньяка. Это уже зависит от нее.
Клава почему-то испытывала жуткий страх перед этим человеком. Даже не старалась усыпить этот страх банальными определениями типа «сериал» или «извращенец». Она пыталась понять, почему боится его гораздо больше, чем даже того убийцу одиноких стариков, которого брала три года назад. Тот за год двадцать человек убил из-за квартир. Потом по поддельным документам квартиры приватизировали и продавали. Но тот парень хоть из-за чего-то убивал, а этот просто так. Без всякой цели. Просто для того, чтобы убить. Страшно.
– Матвеевское следующая. – Двери хлопнули, и вагон дернулся. На этот раз Клава удержалась на ногах.
Мужик с газетой уже вышел. Значит, не он. Или не за ней охотится. Но остался еще с портфелем.
Клава вдруг поймала себя на том, что ей даже хотелось, чтобы сейчас собирались убить именно ее. Какая-то игривая дрожь пронзала все тело при этой мысли. И хотя Дежкина прекрасно понимала, что против него ей не устоять, как ни кричи, но желание меньше не становилось. Наоборот, появлялся какой-то дикий азарт. Только бы узнать, только бы увидеть побыстрей своими глазами. Интересно, что сказал бы по этому поводу Николай Николаевич Кленов?
Мужичок с портфелем то и дело поглядывал на Клавдию. Так, безразлично себе поглядывал, ничего подозрительного. Может, и поглядывая потому, что она смотрела на него во все глаза.
Нет, это уже какое-то наваждение. Этот маньяк виделся Клаве в каждом мужчине. В Чубаристове, в Кленове, в Игоре Порогине, и даже в стариках Берковиче и Левинсоне. Но чаще всего Клаве представлялось, что это ее Федор. Во вчерашнем ночном кошмаре как раз и привиделось, что он прокрался в ее квартиру и, склонившись над кроватью с хищной улыбочкой, замахивается на нее ножом. Клава кричит, зовет на помощь детей, но они спят, почему-то в ее кровати, и ничего не слышат. Тогда она вскакивает и, голая, бежит по опустевшей Москве. Бежит медленно, еле передвигая отяжелевшие ноги. А Федор дико хохочет, дышит ей в затылок и пытается схватить за руку. Клавдия спотыкается, катится кубарем по какой-то клумбе, замирает там, чтобы он не заметил. А он приближается, шаря взглядом по серой ночной траве. Вот он уже над ней, вот хватает ее за горло, вот вынимает острый кухонный нож. Из последних сил Клава вырывается, кричит во все горло и… просыпается в собственной постели. Макс и Ленка уже тут. Заспанные, смущенные, со стаканом воды и валерьянкой. Думают, что это она из-за них…
Неужели это действительно тот дьячок, которого вычислил Порогин? С одной стороны, кое-что сходится. И Библия без половины страниц, и то, что он родом из-под Хабаровска, где все началось, и даже живет рядом с местом преступления. Но не бывает все так просто. Даже в кино. Хотя, может, только в кино и не бывает. Нужно же им полтора часа про что-то снимать. А в жизни…
– Матвеевское.
Дежкина двинулась к выходу. Мужичок с портфелем остался сидеть на лавке. Не он. Наверно, тот в спортивках, который продирается к дверям вслед за ней.
Нет, если бы еще хоть одна улика. Тогда бы она поверила.
Этот придурок Кокошин тоже хорош. Судья хренов. Лучше бы так живого сына любил, как вдруг полюбил мертвую жену. Нашел тоже, на ком зло сорвать. Этому бедному Смирнову и так хорошо досталось и от Клавдии и от себя самого. Жену убили, Витьку забрали, в тюрягу кинули ни за что ни про что, даже повесился неудачно, а теперь еще побили.
Когда Сергей Владимирович открыл дверь, Дежкина даже ахнула.
– Что, хорош? – Он попытался улыбнуться, но только застонал от боли. Все лицо у него было как спелая слива. И по цвету, и по форме. Все так распухло, что даже нос сравнялся с щеками.
– Это он вас так? – Клава шагнула в прихожую.
Смирнов в ответ только махнул рукой и заковылял на кухню, прохрипев через плечо:
– Я тут себе бульон варю. Жевать пока не получается.
И опять пахнуло мясом. Как в прошлый раз, когда она тут была. Только шуба не на месте. Неужели продал?
– А где шуба? – спросила Клава, войдя на кухню.
– Ай, ну! – Смирнов опять махнул рукой. – Забрал.
– Кто забрал? – не поняла Клава.
– Кто-кто. Конь в пальто.
– Что, Кокошин? – Клава встала и подошла к Смирнову, не в силах больше смотреть, как он неумело пытается потереть себе морковку. – Давайте я сама. А что, из больницы вас выписали?
– Нет, я сбежал. Вот, оказалось, на свою голову. – Сергей отдал ей морковку и сел на краешек табуретки.
– А за что он вас так?
– За то, что Нину… – Смирнов замолчал и отвернулся к окну.
– Сволочь какая… – прошептала она, с остервенением шоркая морковкой по терке. – В милицию заявляли?
– Нет. И не собираюсь.
– Почему это? – удивилась Дежкина. – Что за дела, в конце концов, избить невиновного человека.
– Я же вам говорил: я виновен. И поделом мне.
– Нет, так нельзя. Я вам запрещаю. – Клава посыпала морковку сахаром, чтобы было вкуснее, и поставила тарелку перед Сергеем. – Ешьте. И не говорите ерунды. Если бы за гадкие мысли судили – на воле никого не осталось бы…
– Спасибо. – Смирнов взял вилку и начал ковыряться в тарелке. – Я сам себя сужу… И не будем об этом.
Клава вздохнула и принялась за бульон. В кастрюле сиротливо плавал кусок говядины.
– Вы какой любите? Простой или со специями?
– Лучше со специями, – буркнул он и вдруг засипел возбужденно: – А еще угрожал мне, что вообще убьет, если я Витьку обижать буду.
– Где у вас лаврушка? – Клава принялась шарить по ящикам. – Ага, вот она. И хмели-сунели. – А при чем тут Витька? Он же у него.
– Так Кокошин его завтра привезет. – Сергей зло ухмыльнулся. – Думает, что это я Нинку зарезал, а ребенка мне не боится отдавать. Шубу боится оставить, а Витьку – нет.
– Что?! – Клава выронила половник. – И у него наглости хватило? Да я его за это… Где у вас телефон?
– Зачем? – Смирнов насторожился.
– Сейчас он у меня попляшет, гад такой! Телефон где?! Ах да, он в комнате! – Клава направилась к двери.
– Нет-нет-нет! – Сергей вскочил и загородил собой проход. – Не надо.
– Отойди, я сказала! – Клава отодвинула его и решительным шагом пошла в комнату. – Страдалец чертов!
Трубку подняли сразу.
– Алло, это Матвеевское РОВД? Шаника можно к телефону?
– А кто спрашивает? – лениво спросили в трубке.
– Из прокуратуры спрашивают. Побыстрее, если можно.
– Да-да, уже. – На короткое время воцарилось молчание. – Алло. Лейтенант Шаник у телефона.
– Здравствуйте, – ответила Клавдия как можно официальнее. – Это Дежкина вас беспокоит из городской прокуратуры. Помните меня?
– Ну конечно, помню! Как не помнить? Что, опять этот алкаш чего-то натворил?
– Не совсем. Скорее, с ним натворили.
– А что такое?
– Да тут пришел бывший муж покойной Кокошиной и зверски его избил, понимаете?
– Ага, понимаю. Что надо?
– Я хочу, чтобы вы этого гада арестовали. Вы можете это сделать?
– Конечно, могу. Запросто, – тут же ответил Шаник. – Только за что, если не секрет?
– Как это за что? – удивилась Клава. – Я же вам только что сказала.
