Текст книги "Искатели приключений"

Автор книги: Игорь Никулин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц)

Катер, как давеча волкодав на привязи, дернулся от причала, но застопорился, сдерживаемый канатом. С пьяных глаз не соображая в чем дело, Рафаэль переставил рычаг на положение «полный ход». Двигатель взревел на всех оборотах, стрелка тахометра достигла предела, уткнувшись в запретную красную линию. Над кормой поднималась дымовая завеса. Выглянув на палубу, Колесников громко расхохотался.

– Глянь, образина, что ты творишь?! – он оторвал хлопавшего редкими ресницами капитана от штурвала и выпроводил на корму.

Теперь, когда причина столь странного поведения катера прояснилась, Рафаэль хлопнул себя ладонью по низкому лбу (дескать, как раньше не догадался?), метнулся к рукоятке и дал задний ход. Катер немедленно сдал назад, кормой врезавшись о смягчающие покрышки, развешанные по бокам причала. Последовавший толчок сотряс суденышко, Колесников кувыркнулся через железный порожек надстройки и растянулся на палубе. Поднимаясь, он разразился самыми бранными словами, какие только знал, и от неминуемой расправы горе-капитана спасла лишь детская непосредственность, с которой он, абсолютно невозмутимо, перешагнул через ворочающегося на палубе туриста, следуя к канату.

С ловкостью бывалого моряка он стащил петлю с кнехт, свернул канат. Бубня под нос какую-то пиратскую песенку, встал к штурвалу, вновь двинул вперед рычаги. Катер, подстегнутый мощью мотора, понесся в залив.

* * *

Яхта «Полярная звезда» на всех парусах шла к острову Рухнувших Надежд. Это было современное и весьма комфортабельное судно, предназначавшееся для длительных переходов, разбитое на восемь кают и одну кают-компанию, с дизельным двигателем в дополнение к полностью автоматизированным парусам. Все управление осуществлялось с капитанского мостика под белым навесом, где имелся даже бортовой компьютер, способный ориентироваться на морском безграничном пространстве и не только в доли секунды определять собственное нахождение и выстраивать наиболее удобный курс, но и вести яхту на «автопилоте», что приносило свои удобства. Но капитан предпочитал управлять яхтой по старинке. Двигатель за ненадобностью был отключен, свежий ветер наполнял паруса, а он – пожилой мужчина лет пятидесяти пяти, в светлых шортах и полосатой майке, к которым недоставало разве что матросской шапочки с балаболкой, преисполненный достоинства, стоял у штурвала, сложив руки на его блестящих рожках.

Яхта летела как на крыльях, разрезая водную гладь острым кильватером и поднимая брызги. Несмотря на сверкающее солнце, на палубе было довольно ветрено. Ирина дремала в шезлонге, предоставив лучам стройные ноги. Когда яхта запоролась носом в волну, ее слегка окатило искрящимися, солоноватыми брызгами. Взвизгнув, она подскочила. В носовой части палубы, разместив на доске шахматы, играли Васильев и Саныч. Морозов, изучая комбинацию фигур, теребил бакенбард. Партия для него складывалась заведомо проигрышная. Он двинул вперед офицера, нацеливая его на ладью противника, Володя воспользовался промашкой и «съел» его пешку, выставив в опасной близости от белой королевы своего ферзя.

– Шах! – объявил он и с гордостью посмотрел на Ирину: видит ли девушка, как он разделал под орех самого Саныча, который здорово играл в шахматы и, хоть и не больно распространялся о том распространялся, но даже имел по ним какой-то спортивный разряд. Следующие минуты ушли на то, чтобы Морозов оценил расстановку сил и согласился с проигрышем.

– Баста, – он смел шахматы в коробку и лег на нагретую палубу, подставляя солнцу, взошедшему в самый зенит, белую, совершенно незагоревшую грудь. – Буду принимать солнечные ванны.

«Полярная звезда» вспорола гребень волны, вновь обдаваясь брызгами. Зашипев, словно рассерженный кот, Саныч стер с лица соленые капли и зашевелился. Наблюдавшая за комичной сценой Ирина звонко засмеялась.

– Смешно вам над стариком, – не поднимая головы, проворчал Морозов.

– Да какой же вы старик, Виктор Саныч? Вы еще молодым сто очков фору дадите.

– Только не говорите так при Володе, – в шутку попросил Морозов. – Он у вас не ревнив?

– Еще какой ревнивый! – облокотившись на борт, заметил, оборачиваясь, Васильев. – Так что поаккуратней, шеф, не пришлось бы устраивать рыцарских поединков…

– За ради прекрасных дам? – подхватил тему Борисов, до селе молча посасывавший трубку. – Лично я первым готов шпаги скрестить! А как вы считаете, Санчес?

Бледный лицом Санчес промычал неразборчивое и со стоном перевесился через край. Его тошнило, организм не выносил качки.

– А говорят, есть такие таблетки – после них, хоть в шторм! – и хоть бы хны. Надо бы узнать у Глории, когда она выйдет на палубу.

Морская болезнь преследовала не только бедного Санчеса, которому муторно становилось при мысли, что болтанка продлится еще весь вечер. Если таблетки, о которых заикался Саныч, и существовали в природе, то кубинский доктор их, видно, не запасла, потому как давно не поднималась из каюту, в одиночку справляясь с приступами тошноты.

– Смотрите! – закричала Ирина, вскочив с шезлонга и указывая вынырнувшего метрах в двадцати от яхты глянцевого дельфина.

Над поверхности мелькнул еще один плавник, и ушел в глубину. Стая дельфинов, словно забавляясь, плыла вровень с яхтой. На дельфинов сбежались посмотреть все, кроме хворавших, да капитана, привычному к подобным картинам. Не высказывая всеобщего восторга, он тревожно смотрел вдаль, на размытую дымкой линию горизонта.

Дельфины соревновались с яхтой еще с милю, а потом исчезли…

Брызги, обдавшие Иру с ног до головы, были столь теплыми, что она подошла к капитану, сверявшемуся по компасу, и без задней мысли спросила, нельзя ли остановить яхту, чтобы искупаться. Старик скосил на нее выцветшие глаза и, для пущего эффекта округлив их, сказал:

– Я бы вам не советовал. Здешние места кишмя кишат акулами, опасно… Вон, видите?! – и он кивнул гладко выскобленным подбородком.

Она ничего не увидела, как не всматривалась в переливы волн. Но упоминание об акулах, о существовании которых у нее как-то вылетело из головы, враз отбило всю охотку купаться.

– Это вам, Ирочка, не Москва-река! – иронизировал раздумавший впадать в ленивую дремоту Морозов. – Вот у меня был случай. В семьдесят пятом году наша экспедиция, совместно с бразильскими учеными, отправилась изучать сельву. Знаете ли, эдакий уголок нетронутый цивилизацией природы. Сохранились еще племена, которые бегают по джунглям нагишом с луками и стрелами, а пролетевший случайный самолет считают большой птицей… Сели мы на пароход в местечке Сантарен и решили сплавиться до низовий Амазонки, а в пути, находя прежде неизвестные притоки, изучать и их. И вот только мы отплыли, установилась несусветная жарища. Вдобавок, на пароходике сломалась холодильная камера, вода нагрелась и пить ее было до отвращения мерзко. Жажды не утолишь. Пристали мы как-то в одной деревеньке. Деревенька – пять хижин, двадцать аборигенов, среди которых христианский миссионер. Вздумалось мне, пока выпало свободное время, по незнанию искупаться. И хоть бы спросил совета у местных, можно в реку лезть или нет? Молодой, думал, только окунусь и назад.

– Это когда тебя кайман чуть не сожрал? – Борисов, похоже, уже был наслышан об этой истории.

Морозов сделал недовольное лицо, он не любил, когда его перебивали.

– Вода мутная, зеленая, будто в болоте. Я еще осмотрелся, по кустам вроде пошарил. Никаких зловредных рептилий! Скидываю одежку, захожу по колено – благодать. Дно глиняное, илистое, склизкое. Оступился и ухнул по маковку. Но ничего, доплыл до середины – река в том месте не сильно широкая, течение медленное. Сносит помаленьку, конечно. Вдруг вижу, кустики на той стороне шевельнулись, и вода колыхнулась. Плывет ко мне – здоровый, как бревно, один хвост видно, которым рулит, и шары из воды торчат. Я к берегу! Никогда быстро не плавал, а тут… Откуда только силы взялись? Но страшно же, оборачиваюсь: где эта тварь? Глянь, а он совсем близко, пасть разевает… А видали ли вы, девушка, как кайман расправляется со свой добычей? Сначала давит челюстями, а ими запросто черенок от лопаты перекусит, потом вертится вьюном, чтобы сопротивление сломать, и утягивает на дно. Страшная вещь!.. Я раз стал свидетелем как буйвола на водопое крокодилы одолели. Один вцепился челюстями в морду, как капканом, другой за копыто…

– Саныч, ты не отвлекайся! Дорасскажи, как на берег выскребся, – подтрунивал Борисов.

– А что рассказывать?! Я, верно, все мыслимые нормативы перекрыл. Не верил, что спасся, даже когда дно под ногами почуял. Выскочил на сухое, оборачиваюсьа он, кайманище, вдоль берега барражирует.

– И глаза такие голодные-голодные…

– Так вот, Ирочка, мой вам совет. Не зная броду, не лезьте в воду!

– Обязательно учту на будущее, – пообещала она и улеглась на шезлонг.

Капитан, не прислушиваясь к разговорам и смеху, все чаще посматривал на барометр. И хмуро сводил белесые брови, с тревогой поглядывая в небеса.

* * *

Соленый морской ветер не отрезвил Рафаэля. Закрывшись в капитанской рубке, он потихоньку посасывал из бутылки ром, а потому, если он еще каким-то образом и умудрялся держаться в вертикальном положении, то, несомненно, лишь благодаря штурвалу. Показания приборов двоились, и он уже смутно понимал, куда они плывут и зачем.

Между тем небо понемногу затягивало тучами, ветер крепчал и делался порывист, вздымались крутые буруны волн, в которые все чаще нырял носом катер.

– Слушай, это перестает быть смешным! – вернувшись с палубы, над которой раздавалась разудалая песня горланившего из рубки Рафаэля, возмутился Колесников. – Пока не поздно, надо сворачивать к берегу.

– А ты разберешься, где тут берег? – возразил Максим. – Кругом вода… Эта пьяная скотина такие пируэты выписывала…

– Может, мокнуть его? Привязать веревкой и сбросить за борт.

– Скоро, видно, придется…

Не вязавший лыка моряк, бросив штурвал, выбрался из кабины. Не удержавшись, сгрохотал на палубу и, мыча, попытался подняться. Ватные ноги его не слушались и разъезжались, что коровьи копыта на льду. Он перевалился на бок, и всех его усилий хватило, чтобы встать на четвереньки. Болонка зарычала и попятилась, вздыбив шерсть на загривке.

Проклиная все на свете, Максим вбежал в надстройку и перехватил крутящийся штурвал. Взглянув на разбитый компас, к счастью еще показывавший направление, выровнял катер строго на запад, растерянно оглянулся на валяющегося в ауте Рафаэля. Но того уже не было видно на палубе, зато с лесенки, ведущей в каюты, донесся грохот обрушившегося тела.

– Миша, смени меня на минуту! – крикнул он другу.

Колесников не заставил себя ждать и взялся за руль.

– Держись точно по курсу, – Максим показал на компас. – Я попробую растормошить этого козла.

Он бегом спустился в трюм, заглянул в жилой отсек. Шторка, заменявшая дверь капитанской каюты была оборвана. Рафаэль не дошел до кровати и, свернувшись прямо на полу, затейливо похрапывал.

– Эй!.. – нагнувшись, затеребил его Максим. – Просыпайся…

– Я… счас… ничего… – бормотал Рафаэль с закрытыми глазами и тянул с полки на себя одеяло.

– Какой «счас»? Ну же?! Подъем!

Максим сорвал с него одеяло и сильнее затряс за плечо. Моряк завошкался и лягнул в воздухе ногой, намереваясь попасть в пассажира.

– Да что ты будешь делать!..

Всей дипломатической благожелательности, вложенной в Максима за годы учебы в МГИМО, не хватало, чтобы растормошить забулдыгу. Ярость переполняла его. Перевернув Рафаэля на спину, чему тот, все также не открывая глаз, пытался воспротивиться, он приподнял его за грудки и бросил об пол. Моряк застонал и зажмурился от боли, хватаясь за ушибленный затылок. Впрочем, в этой же позе, секундами позже, он сызнова выдал сонный храп.

– Поднимайся! – Максим врезал ему пощечину, другую, третью, надеясь хоть этим протрезвить и вернуть на пост. Но стойкого капитана ничем не пробирало.

Оставив его ненадолго в покое, Максим заметил в углу ведро с привязанной к дужке веревкой, прыжками выбрался на палубу и закинул его в волны. Ведерко немедленно зачерпнуло воды, и последующий рывок лишь чудом не выбросил Максима за борт. Устояв, он намотал на кулак веревку и потихоньку вытянул полное ведро.

Не церемонясь, окатил Рафаэля с ног до головы и отскочил в коридор. Отплевываясь, кэп завозился было на полу, даже приподнял голову посмотреть, кто же над ним столь изощренно изгаляется. Но силы его опять покинули, в мокрой, облепившей тело одежде, он скорчился и затих.

Взявшись за голову, Максим не знал, что ему делать. Пьяного капитана разве что пушкой разбудишь, и то, если бабахнуть над самым ухом. Толкай его, не толкай, а пока не проспится, на мостик не встанет. Последнее, что приходило в голову, опробовать проверенный способ, каким в России набившие руку в подобных экзекуциях сотрудники мед-вытрезвителей приводят в чувство даже мертвецки пьяных. Правда Максим не удосуживался проверить его на собственном опыте, но был наслышан от сокурсников.

Подсев к выводившему носом протяжные трели капитану, налег ладонью на его мокрое, поросшее пушком ухо и, отбросив всякие предрассудки, вроде человеколюбия и жалости, принялся яростно тереть. Кровь, как ей и положено, прилила к голове Рафаэля, ухо набрякло красным и стало горячим. Он завозился, пытаясь прикрыться ладонью, но Максим был неумолим…

– Скотина! – выбившись из сил, он пнул безмятежно дрыхнущего пьянчужку и полез на палубу.

Качка делалась все ощутимее, катер болтало. Тучи обложили еще недавно ясное небо, поглотив солнце. Впереди была чернота. Сильный ветер вздыбливал волны, швырял их о борт.

Придерживаясь за надстройку, он вошел в рубку.

– Где кэп? – с тревогой прокричал Колесников.

– Дрыхнет!..

– Ты что, не растолкал его?

– Бесполезно! Его проще пристрелить, чем поднять на ноги.

– Твою мать!.. – Колесников с досады треснул кулаком по штурвалу, потом вгляделся в заволоченное грозовыми тучами небо, где то и дело мелькали вспышки разрядов.

Надвигался шторм…

* * *

Погода стремительно портилась. Стемнело, будто ночью, тучи клубились, доносились трескучие раскаты грома. Сильнейший ветер, обрушивавшийся вдруг на яхту, разогнал по каютам отдыхающий на воздухе люд. На палубе оставался лишь капитан, накинувший прорезиненный длинный плащ и широкополую непромокаемую шляпу, закрепив ее шнурок на подбородке. Ураганные порывы рвали паруса, мачты стонали, угрожая переломиться. Скорыми движениями он набрал команду на бортовом компьютере, заработала автоматика, опуская и свертывая паруса. Ветер выл и свистел, хлестал капитану в лицо. Косой стеной ударил ливень, крупные капли градом забарабанили по палубе. Заработал двигатель…

Дверь в жилые отсеки, по требованию капитана, была надежно задраена. Плотная резиновая прокладка гарантировала, что морская вода, как бы не буйствовал наверху шторм, не попадет в пассажирские каюты. Затянув до отказа рычаг, держась за обшитые пластиком стены, Васильев шел в свою каюту. Пол уходил из-под него, навевая из памяти старый детский стишок про бычка. Он удивлялся самому себе, но бултыхания яхты не приводили его в то неприятнейшее состояние морской болезни, приступами которой, кроме кубинских друзей, теперь мучилась и Ирина. А ведь еще совсем недавно даже поездка в битком набитом троллейбусе, с его рывками, толчками и резкими торможениями, пробуждали в организме мутящие позывы. И порой доходило, что он сходил раньше намеченной остановки, лишь бы прийти в себя и отдышаться в пешей прогулке.

Ирина лежала пластом, уткнувшись в подушку. Приподняв голову, простонала ему:

– О-о… как меня тошнит!..

– Пить принести? – все, что он мог предложить.

– Бе-е-е… – скорчила она гримасу и зарылась в подушке.

Васильев выглянул в круглый, герметично затянутый винтами иллюминатор. Ничего не видать, кроме мути и плескавшейся на выпуклое стекло воды.

Сон его не брал, хотя на часах, что висели наравне с барометром в каждой каюте, время подходило к одиннадцати.

– Схожу к Борисову в кают-компанию.

Ирина простонала в ответ, не отрываясь от мятой подушки, и вяло махнула ему – иди, не кисни.

Саныч возлежал на диванчике, листая местную газету. На носу его сидели очки в красивой металлической оправе, которые, впрочем, Морозов не любил или стеснялся, и прилюдно не надевал. Отогнув край газеты, он посмотрел на Владимира, левой рукой стянул с переносицы очки и убрал в футляр.

– Не спится? – он положил зашуршавшую газету на стол.

– Какой тут сон?.. – Васильев замолк, и в наступившей тишине проступили гневные завывания ветра.

– Говорил я вам, давайте переждем. Теперь остается надеяться, что ураган нас коснется лишь краем. А иначе… Помните, что Мартинес толковал про африканский паром?.. – Морозов засмеялся и сел. – Да не берите вы в голову, развейтесь. Хотите партию в шахматы?

– Думаете отыграться?

– Ставьте доску!

Игра не клеилась. Мало того, что доска ездила по столу и ее постоянно приходилось поправлять. Яхту швыряло, она то проваливалась в пучину, то вдруг взлетала на невидимую гору, запрокидывалась боком. Мигнул светильник, на долю секунды погрузив кают-компанию во мглу. Васильев, впервые попавший в такую передрягу, с волнением прислушивался к творившемуся наверху.

– Как же он так один? – сглотнув комок, пробормотал он.

– Вы нашего шкипера имеете в виду? – улыбнулся Морозов. – Так для него это ж самая лучшая погода. Вы не заметили, в штиль он скучал…

Новый толчок завалил «Полярную звезду» на борт, в каюте за стенкой раздался шум: кто-то свалился с кровати. Доска скользнула по поверхности стола, Васильев успел поймать ее на самом краю, однако шахматные фигурки посыпались вниз.

– Вот и поиграли… – задрожавшим голосом произнес он.

* * *

Ливень хлестал как из ведра, заливая стекло перед вымокшим до нитки Колесниковым. Ноги его ватно подгибались, вцепившись намертво в штурвал, он всматривался вперед, и ничего не видел сквозь размывы и стекающие по стеклу ручьи. Синяя вспышка молнии, разорвавшая тучи, ослепила его. Колесников непроизвольно зажмурился, катер ухнул в бездну и боковая волна, хлынувшая через борт, устремилась в рубку.

Это было похоже на американские горки, только гораздо ужаснее! Катер вздыбливало на гигантские валы, скорлупкой швыряло в разверзшуюся бездну, и затопляло обрушившейся сверху водой, и когда казалось, что наступил конец и морская пучина поглотит его, вдруг поплавком выбрасывало на поверхность, под упругие струи дождя.

– Держи катер против волны! – пытался перекричать стенания бури Максим, со всей ясностью понимая, что иначе их опрокинет.

Колесников и так прилагал все усилия, чтобы удержать суденышко, но рули ему не повиновались. Перекатившаяся через борт волна затопила рубку, с легкостью оторвав его от штурвала и швырнув об стену. Сознание его померкло, но на какие-то секунды, и в следующий миг, досыта наглотавшись соленой, хрустящей на зубах воды, Колесников очухался и замотал головой. Возле штурвала никого не было, колесо его крутилось само по себе.

Максима не было в рубке, хотя неполную минуту назад, до хлынувшего сюда потока, он находился рядом. Держась за стену, Колесников поднялся и, забыв о брошенном руле, на разъезжающихся ногах полез на палубу.

– На помощь!!! – едва услышал он в вое урагана слабый крик, доносящийся, казалось, из самой преисподней.

Электрическая дуга высветилась перед самым катером, устрашающего треска разряд, от которого так и обмерло все в груди, заложил уши. В той ослепляющей вспышке Колесников увидел перед собой побелевшие от напряжения пальцы, вцепившиеся в поручень.

Смытый волной за борт, Максим держался из последних сил. Еще немного, и немеющие пальцы разожмутся, и тогда – неминуемая гибель! Перевесившись, Колесников ухватил его за запястье и потянул на себя. В ту же секунду катер тряхнуло, Максима сорвало с поручня, и он повис, удерживаемый лишь Колесниковым. Собравшись с силами, Миша перехватил его за вторую руку.

– Да-ва-ай! – прохрипел он, видя перед собой только распахнутые от ужаса глаза приятеля. – Отталкивайся от борта!

Вряд ли Максим его расслышал, но инстинкт самосохранения подсказывало ему, что делать. Уперевшись подошвами туфель в скользкий борт, оттолкнулся от него, и в этом рывке, опасно сам перегнувшись, Колесников успел поймать его за ремень.

Втащив приятеля на палубу, он повалился в изнеможении. Максим тоже лежал пластом, не в силах пошевелиться.

Ударившая в корпус волна сотрясла катер.

– Слышишь? – слабо шевельнулся на залитой палубе Макс. – Ты слышишь, Миша?!

– Чего?

– Мотор!.. Мотор… вроде бы, заглох…

Они оба прислушались. И верно, в стенания бури уже не вклинивался механический стрекот дизеля. На карачках Колесников заполз в капитанскую рубку и, схватясь за штурвал, поднялся. Забранный железной сеткой светильник, моргая, подсвечивал приборную панель. Он с трудом отыскал затертые буквы: POWER, вжал пальцем кнопку, надеясь пробудить к жизни заглохший некстати движок. Было слышно, как моторном отсеке прокручиваются вхолостую механизмы, но тщетно – дизель молчал, предав в самый ответственный момент!

Окончательно лишенный управления катер всецело отдался в объятия стихии.

– Где тут рация? – метался по рубке Максим. – Где же, черт меня подери!.. Надо сигнал SOS подавать! Пропадем!..

– Погоди, я где-то видел, – не меньше его суетился Колесников. – А, вспомнил!..

Коробка рации была прикручена к стене левее от штурвала, и тангетка ее на скрученном шнуре болталась на весу. Он наугад нажимал кнопки, засветился оранжевым экран с цифрами набранной частоты.

– Все… все, кто меня слышит!.. – задыхаясь от волнения, частил Колесников. – Мы – туристы, катер остался без управления, не работает двигатель… Помогите!.. Все, кто меня слышит!.. Мы…

Он осекся, отпуская от губ передающее устройство. Кривой протуберанец, пронзивший пространство от клубящихся черным дымом небес до взбесившегося моря, высветил гряду скал, на которые несло катер.

Суденышко вновь захлестнуло волной, опрокидывая на правый борт. Вода потоком хлынула в трюмы. Замигала лампочка и потухла, погрузив рубку в кромешную темноту. Погасло табло на рации, красный сигнальный фонарь на мачте не горел. Заскулила болонка, забившись под им ноги. Остолбенев, приятели смотрели на надвигающиеся контуры скал, за которыми сверкала молния…

* * *

Страшный удар свалил их на пол, раздался отвратительный скрежет подводных камней о днище, рассыпалось обзорное стекло.

– Тонем! – заорал перепуганный Максим и бросился на палубу.

В отсвете близко полыхнувшей молнии высветилась вдавленная пробоина, в которую, пенясь и клокоча устремилась вода.

Обреченный катер, скребя дном по камням, сполз с рифа; вода прибывала, он быстро кренился на бок. Собачонка жутко завыла, кося на разбушевавшиеся волны.

Сорвав со стены спасательный круг, Максим выскочил на палубу и глянул вниз. У просаживающегося борта бурлило. Накатывающиеся метровые валы захлестывали скалы до самого верха.

– Спасайся! Прыгай! – вскричал он мешкающему Колесникову и, взгромоздившись на поручень, полетел в воду.

Он не коснулся дна и вынырнул, хватаясь на круг. Катер сильнее и сильнее оседал, медленно заваливаясь на борт. Поджав мохнатые уши, уплывала от него собака, вразмашку греб Колесников.

Они успели отплыть от гибнущего судна, когда он лег мачтой на воду, со стоном перевернулся вверх облепленным ракушками килем, мертво торчал гребной винт. Еще немного, и вода сомкнулась над ним, забурлили пузыри выходящего на поверхность воздуха.

12

Проснувшись, Васильев еще какое-то время не открывал глаза, прислушиваясь, качает или нет яхту. Но койка сохраняла устойчивое положение, он оторвался от подушки и спустил ноги, находя пальцами кожаные сланцы. В иллюминатор вовсю светило утреннее солнце. Завозилась Ира и, сонно сощуриваясь от его лучей, закуталась с головой, отвернулась к стене. Потянувшись, он подошел к круглому стеклу. Море успокоилось, и словно провинившийся щенок ласкалось о борт белой яхты. Настроение вмиг улучшилось. Васильев залез в просторные шорты, застегнул ремень и тихо, чтобы не разбудить подруги, закрыл каюту и поднялся на палубу.

К утру шторм стих, и небо расчистилось. С криками, распластав острые крылья, парили чайки. Заметив мелкую рыбешку, они камнем падали в воду, скрываясь в кусте брызг и взмывали ввысь с добычей в клюве.

Но самое важное открытие ждало его впереди. На небольшом совсем удалении виднелся остров. Капитан, утомленный нелегкой ночкой, вел яхту к нему.

Задев Васильева, у поручня пристроился Борисов. На шее его висел кожаный футляр от бинокля, а сам бинокль – армейский, с мощным тридцатидвухкратным увеличением, он приставил к глазам и впился в остров, не спеша просматривая его.

– Будь человеком! – потянулся за биноклем Васильев. – Посмотрел, дай другому.

Борисов расстался с биноклем неохотно, точно ребенок, у которого забирали любимую игрушку. Оптика вплотную придвинула к Васильеву отвесные, неприступные скалы, о подножье которых разбивался прибой, в скалистых складках росли чахленькие деревца, над камнями вились птицы. Пристать здесь было некуда, да и лагерю разместиться негде, береговая кромка слишком узка для палаток. Он повел биноклем вдоль каменной стены с нависающими скальными отложениями из воды, белые от пены, торчали огромные валуны самых причудливых форм, за изгибом берега начинался лес.

– Ну! Хватит! – почти вырвал у него бинокль Борисов. – Глаза сотрешь.

Вскоре о приближении острова знали все пассажиры «Полярной звезды». Они собрались на палубе: Ирина в обнимку с мужем; Глория, чувствовавшая себя гораздо лучше вчерашнего, приложив ладошку козырьком, смотрела на береговую черту; Морозов, завладев борисовской оптикой, жадно всматривался в окрестности. Борисов с обиженным видом занял шезлонг и переживал потерю попыхиванием трубки.

– А вы что не со всеми? – спросил он Санчеса, делавшего короткую передышку после отжиманий.

Отлично сложенное тело кубинца блестело от пота, как обильно смазанное маслом.

– Я с детства не отличался сентиментальностью, – объяснил тот, и упав на выставленные кулаки, продолжил упражнения.

Яхта приблизилась к берегу насколько это было безопасно. В прозрачной воде, где до последнего камушка просматривалось дно, виднелись коралловые рифы со шныряющими тенями рыб, и серые пятна отмелей, напороться на которые и опасался капитан. Ведя «Полярную звезду» вдоль острова, он скоро обнаружил уютную, утопающую в зелени бухту. Сбавив обороты двигателя до самых малых, он направил яхту туда, сверяясь с глубиномером. Подводных камней и здесь было много, но пока глубина позволяла…

Метрах в двухстах от берега капитан застопорил ход и бросил якорь. С лязгом цепи тот ухнул под воду.

– А как же дальше? – забеспокоилась Глория. – Предупреждаю сразу, я плавать не умею.

– Вам этого и не потребуется, – успокоил ее Морозов. – У нас имеется надежное плавсредство!

Плавсредство – скатанную в здоровенный рулон резиновую лодку мужчинам пришлось вытаскивать на палубу сообща, такой тяжелой и неудобной она оказалась. Васильев и Санчес раскатали ее под лебедкой.

– Метра четыре будет, – шагами отсчитал ее размер Морозов. – Вот только чем надувать? Помпа у вас на борту есть? – спросил капитана.

Помпы, в привычном смысле слова, не было. Зато, спустившись в моторный отсек, капитан выкинул резиновый шланг компрессора.

– О-о! – воскликнул, прилаживая его к надувному клапану, Санчес. – Сейчас дело пойдет.

Зарокотал на холостых оборотах дизельный двигатель, лодка стала набухать, резиновые борта округляться. Они быстро поднялись и приняли нужную форму, Васильев потыкал в тугую резину, которая уже не проминалась под пальцами, и издавала звон.

– Хорош! – поднял он руку.

Лодка и в самом деле была удобной и быстро собиралась. Санчес вставил, где положено, деревянные распорки, исполняющие, одновременно, роль сидений.

– А где здесь уключины? – недоумевал Борисов, оглаживая раздутые резиновые борта. – Куда весла вставлять?

– Зачем нам весла?.. – атлетичный кубинец, тренированные мышцы которого так при движениях и играли, установил на корме приспособление для лодочного мотора. – Валодя… – на вполне сносном русском окликнул он Васильева. – Поможешь мне?

Из грузовой камеры, установив для удобства на тележку, они выкатили наверх двигатель в деревянной рамке, которую тут же разломали. Под слоем плотной вощеной бумаги, закутанный в полиэтилен, лежал японский двигатель «Yamaha» с дюралевым топливным бачком.

Подстегиваемые волнением, все отказались от завтрака и стаскивали на палубу вещи. Их оказалось столь много, что даже не беря в расчет генератор с компрессором, пришлось бы делать на берег ходки как минимум три.

С помощью лебедки надувную лодку спустили на воду. На тросу вниз ушел лодочный мотор, Санчес поставил его на корму, закрепил зажимами, проверил на прочность. Следом передали полный бачок бензина, он соединил патрубки, что-то прокачал.

– Проверим работу! – поднял глаза на столпившихся на палубе, дернул капроновый трос, запускающий мотор.

Японская техника, она и на Кубе японская. Движок схватился с оборота, Санчес сел на корму, включил скорость. Задрав облегченный резиновый нос, лодка отошла от яхты, описала широкий полукруг, поднимая волну и, круто развернувшись, вернулась к борту «Полярной звезды». Закрепив на поручнях веревочный трап, капитан спустил его Санчесу и потеснился, давая проход пассажирам.

Ирина никогда прежде не лазила по таким шатким конструкциям, веревки болтались где-то под ней и, она всякий раз не попадала на деревянные плашечки, заменяющие ступеньки. Внизу ее поддержал Санчес, проводил на скамью ближе к носу. Глория забрала свои вещи и убежала в каюту переодеваться, наотрез отказавшись слезать в лодку перед мужчиной в трепещущей на ветру юбке.

Посреди резинового бота вырастала гора сумок, сюда же Санчес составил картонные коробки с провизией и питьевой водой.

– Пока хватит! – крикнул с палубы Морозов. И махнул рукой в сторону берега. – Езжайте!

Нагруженная лодка отошла от «Полярной звезды» уже не так споро и, подпрыгивая на водной ряби, умчалась к острову.

В следующую партию сгрузили рацию, генератор и компрессор. От такого количества доброго железа дно бота сильно прогнулось, и Санчес рисковать пассажирами не стал. Смотавшись на берег, он и там стаскивал все на песок в одиночку, не подпуская к тяжестям сунувшихся было помогать женщин.

– Крепкий хлопец, – позавидовал Морозов, поднеся бинокль. – И сообразительный. Повезло, что Мартинес его с нами отрядил.

– Угу! – согласился Борисов. – С таким здоровьем все земляные работыего.

В последнюю ходку на бот опустили хозяйственную утварь, походную посуду и запакованные по ящикам приборы. Распрощавшись с капитаном, по веревочной лестнице сошли оставшиеся пассажиры…