Текст книги "Искатели приключений"

Автор книги: Игорь Никулин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 23 страниц)

Ему, как руководителю экспедиции, сейчас нужно быть во главе отряда, что бродит в джунглях в поисках Глории. Но он уже стар, и как не осанься, седину волос уже не скроешь. Помочь молодым ребятам он бы вряд ли чем смог, больше неудобств. И все же душа ныла, и кошки целой кодлой скребли ее.

Тонкий горбыль, на котором он гнездился, загулял под ним. Боковым зрением Саныч обратил внимание на присевшую рядом Ирину.

«А с другой стороны, – подумалось ему, – не там, так здесь я принесу пользу. Только бы обошлось без эксцессов».

– Только бы все обошлось! – вздохнула она, читая его мысли. – Я так боюсь за них.

– Обойдется, – через силу, излишне оптимистично, отозвался Морозов. – С ними Санчес, а он, похоже, калач тертый. Будем надеяться.

Она промолчала, а Саныч, чтобы отвлекая ее от темных мыслей, решил продолжить разговор, ведь как известно, ничто так не коротает время, как добрая беседа.

– Ирочка, а вы давно знакомы с Владимиром?

Она не ждала такого вопроса и ответила не сразу.

– Целую вечность, – сказала она после недолгой паузы. – Учились вместе.

– Неужели? – оживился, оборачиваясь к ней лицом, Саныч. – Расскажите…

– Да это неинтересно, – она вяло отмахнулась, пытаясь уйти от разговора.

– Нет, почему же…

Она поддалась его настойчивым просьбам и повела свой рассказ, переключаясь на более приятную тему. С лица ее понемногу сходила суровость, разглаживались траурные складки в уголках большого, но красивого рта, в глазах засветился живой, непринужденный блеск. Она уже и не замечала, что говорила больше сама, а Саныч, как тонкий психолог, только слушал и изредка кивал головой, как бы подтверждая правдивость ее слов или же удивляясь стечению обстоятельств. Когда она замолкала и пауза затягивалась, он, как бы невзначай, подбрасывал вопросы, и вопросы эти, подобно хворосту, бросаемому в костер, не давали загаснуть ее монологу.

– Так значит у вас скоро свадьба?

– Первого сентября регистрация…

И она тут же поправилась:

– Если ничего не случится.

– Уж поверьте моей интуиции, все закончится хорошо.

– А вы, Виктор Саныч, женаты? – в свою очередь поинтересовалась она, и похоже, своим неосторожным вопросом, потревожила в Морозове застарелую, но до конца незажившую рану.

– Не сподобился, – ответил он после некоторого молчания, слепо уставившись выпуклыми, повлажневшими вдруг глазами на мертвый пепел кострища.

Ирина не стала бередить его душу пустыми расспросами, и оставив его одного, ушла на берег. Ночью море отступило на несколько метров, и там, где еще вчера плескались его волны, лежал песок и сохли выброшенные зеленые водоросли. Ирина вошла по щиколотку в воду, блаженствуя под лучами всходящего в зенит солнца. Вода была кристально прозрачной, и в ней легко просматривался каждая лежащая на дне песчинка. Юркие мальки, размером с головастиков, стайкой шмыгнули возле ее ступни, накинулись на трепыхающуюся на поверхности мошку, задергали ее, объедая.

«Господи, и все же как же здесь хорошо!» – подумала она и, заложив на затылок руки, потянулась всем телом к солнцу. Ветер нежно затеребил ее легкий сарафан, обтягивая тканью роскошное ее тело и подчеркивая всю его красоту.

Море преподнесло ей свой подарок, выкатив на мокрый песок диковинную раковину. Колючая ракушка полировано блестела, а когда Ирина, убрав мешающую прядь волос, и поднесла ее к уху, то услышала шум, похожий одновременно на завывание ветра и накаты штормовых волн.

– Вы заметили, что ночью был отлив? – спросила она позже Морозова.

Он посмотрел на нее взглядом человека, которого только что посетило прозрение.

– Заметил, Ирочка!.. Уровень воды весьма непостоянный… меняется часто, и по этому поводу у меня появились кое-какие соображения.

* * *

К полудню бежать за неуемной собакой по джунглям не было никаких сил. Лес настолько сгустился, деревья росли столь тесно, что пышная листва заслоняла солнечный свет, а внизу, под кронами, было сумрачно. Санчес, раздирая на пути тонкие жилы лиан, опутавших свободное пространство между деревьями, да и сами деревья, настырно лез вперед, а Борисов сзади, которого мотало от усталости, мечтал, когда все это скорее закончилось. Левая щека его была расцарапана; майка, после того, как он повалялся на земле, была годна разве что на помойку; его допекала жажда, но фляжку нес Санчес, а просить он не хотел. Он уже влачился на автопилоте, видя перед собой только мотыляющуюся худую спину Васильева, и больше ничего вокруг.

– Стоп! – Санчес предостерегающе поднял правую руку, оглядывая землю.

Борисов, пользуясь возможностью, мешком рухнул на поросшую мхом кочку.

– Баста-а, – простонал он, страдальчески кривя лицо. – Вы как хотите, а я, пока не отдохну, дальше шага не сделаю.

На нытье его внимание не обратили. Васильев приблизился к сидящему на корточках Санчесу и спросил:

– Нашел что-то?

– Смотри, – кубинец поднял сухую длинную веточку и показал ей на окурок, валявшийся в корнях дерева.

Положив его на ладонь, Санчес развернул обгоревшие края папиросной бумаги, понюхал остатки табака.

– Я так и думал, – произнес он, поднося ладонь с крошками к носу Васильеву, дабы и тот удостоверился.

Судя по запаху, табаком здесь и не пахло, зато явственно ощущался сладковатый дух марихуаны.

– Привал они делали, – обтряхивая ладони, с уверенностью сказал кубинец. – Тоже люди не железные, выдохлись. Но неаккуратно, следов столько пооставляли…

Следов и в самом деле было в избытке. Васильев насчитал минимум двоих, обутых в одинаковые армейские ботинки с ребристой подошвой. Еще один след, немного в стороне, обнаружил Санчес.

– Значит, их было трое, – он пристроился рядом с Васильевым, блаженно вытягивая гудящие ноги.

– И все в одинаковой обуви. Тебе это о чем-нибудь говорит?

– А вспомни, что рассказывала твоя Ирина про человека в лесу. Камуфляж, маскировка…

– Но вы забываете, – подал голос прислушивающийся к их разговору Борисов, – что мы с ним столкнулись на северной стороне острова, а это далеко отсюда.

– Это еще ни о чем не говорит. За вами следили, также, как потом и за лагерем. Похоже, что мы без спроса вторглись в чужие владения.

– Хотя нас и предупреждали, – скорбно довел мысль до конца Борисов. – Идиоты, ребячество в одном месте заиграло…

Подбежавший к ним Билли шумно дышал, вывалив из пасти красный, как тряпка, язык. Облизнув мокрый нос, заскулил, перебирая лапами, зовя людей за собой.

– Умная собака, – погладил его Санчес и поднялся с земли.

Пес встрепенулся, заметался по тропе.

– Вставай, старина.

Санчес подал руку Борисову, но тот, бесконечно уставший, но преисполненный мужского достоинства, от помощи отказался.

– Что ты, девицу нашел? – проворчал он.

Подыскивая себе опору, он ухватился левой рукой за омшелый сук и оцепенел, впившись в него выпученными глазами. Покатый лоб его покрылся крупной испариной. С соседней ветки свисала зеленая, а потому незаметная в листве змея, нацеливаясь на него узкой чешуйчатой мордой. Раздвоенный ее язык стриг воздух. Борисов боялся шевельнуться и свести взгляд со скользкой твари, которая буквально гипнотизировала его. Вырывавшееся вместе с двоящимся жалом, пугающее шипение парализовало волю ученого. Он не смел и двинуться.

Дальнейшее он помнил смутно, как в дурном сне. Перед ним мелькнуло что-то белое, кулак Санчеса, как запоздало сообразил он. Голова свесившегося с ветки ползучего гада оказалась крепко зажатой, и напрасно змея яростно разевала широченную пасть, демонстрируя два острых зуба, источавших яд, и извивалась. Нанести смертельный укус своему обидчику она при всем желании не могла.

Санчес свободной рукой достал из чехла нож и, хватив змею о землю, так, что она на какое-то время потеряла способность двигаться, точным ударом отсек ее плоскую голову. На его ладонь фонтаном брызнула черная кровь. Отшвырнув агонизирующее длинное ее тело, он сорвал с ветки листья и обтер им руку.

Только сейчас, когда опасность миновала, крупная дрожь охватила Борисова. Ноги отказались ему повиноваться, он рухнул на кочку. Тупо глядя перед собой и не замечая никого и ничего, он полез в карман, за неизменной своей спутницей – трубкой, также слепо набил ее табаком. Прикурить ее не получалось. Рука дрожала, огонек зажигалки метался, попадая куда не нужно. Забрав у него огниво, Санчес чиркнул кремнем и поднес вспыхнувший огонь к краю трубки. Борисов жадно втянул в себя дым, выпустил ноздрями две пахучие дымные струи, и лишь тогда, уже более осмысленно посмотрел на Санчеса и изрек единственное, что крутилось на языке:

– Ни фига себе…

– С тобой все в порядке?! – положил ему ладонь плечо Васильев, сам перепугавшийся не ничуть меньше.

Борисов глубокими затяжками сжег в трубке остатки табака, вынул мундштук из губ и постучал им о колено, вытрясая пепел:

– Опять ведь ворону поймал… И как она меня только не укусила?!

– Недаром говорят: «Все хорошо, что хорошо кончается», – видя, что с приятелем все обошлось, повеселел Васильев. – А насколько ядовита эта гадюка?

Санчес пинком отбросил прочь отрубленную змеиную голову, и та мячиком укатилась в траву.

– Если бы она укусила, Кирилла хватило бы на час, не больше. И помочь ему никто был бы уже не в силах, – И он назвал убитое пресмыкающееся по-латыни; название было длинное, как и сама змея.

– Ты мне жизнь спас, – покончив с перекуром, Борисов подошел к кубинцу и подал руку. – Запомни, я теперь твой должник.

– Запомню, – на полном серьезе ответил тот, отвечая рукопожатием.

Под ногами вьюном закрутилась болонка, залаяла, напоминая людям, что время дорого и терять его нельзя, их коллега в опасности.

* * *

Во второй половине дня, когда стрелки наручных часов Васильева приближались к половине третьего, когда начало казаться, что джунглям не будет ни конца, ни края, и вообще, они сбились с пути и кружат на одном месте, – столь однообразно вокруг все выглядело, и даже самого Санчеса стали брать сомнения относительно способностей дворовой собачонки вести по следу, – лес начал прореживаться, вершины как бы раздвинулись, пропуская солнечные лучи, а в просветах деревьев, слева, завиднелась морская синева, расплывающаяся неясной дымкой на стыке с горизонтом и отчетливо слышался шум прибоя.

– Похоже мы к берегу вышли, – обернулся к взмокшим от усталости друзьям Санчес.

Ориентируясь на звук, он прошел не больше пятидесяти метров: далее земля обрывалась провалом; на краю обрыва, свесив в бурлящую пропасть поникшие ветви, росло слабое деревце, всеми корнями и корешочками цепляясь за спасительную, питающую почву. Санчес осторожно ступил на самую кромку и, подавшись вперед, глянул вниз. Скалистая стена уходила отвесно прямо из-под его ног, – насколько глаз хватало протиралась необъятная, голубая водная гладь, – а внизу, на многометровом удалении, волны бились о прибрежные скалы, обдавая их брызгами и пенясь.

– Пока долетишь, умрешь со смеху, – подошел со спины Борисов. Он заглянул в пропасть, где все клокотало, бурлило и пенилось, присвистнул и добавил со знанием знатока. – Метров сорок пять запросто будет. Сорвешься вниз, и испугаться не успеешь.

Санчес побледнел и поспешил отойти от края, чем привел в немалое изумление Борисова, которому, особенно после случая со змеей, казалось, что этого большого сильного человека ничем не проймешь и уж тем более не испугаешь.

– Мы находимся где-то вот здесь, – достав из жилета сложенную карту, Санчес показал пальцем на восточное побережье, обозначенное желтым, гористым рельефом. – Это если верить тебе, Билли.

Псина, услышав свою кличку, задрала морду и отрывисто гавкнула.

– Дальше идти некуда… хотим мы того, или нет.

Свернув карту, он засунул ее в пустой кармашек и с удвоенной энергией, словно ни капли не устал, и за плечами не было этого шестичасового, трудного перехода по джунглям, зашагал вдоль обрыва.

Лес редел и редел, и еще минут двадцать спустя поисковики вышли к каменной гряде, что вздымалась перед ними ввысь, преграждая путь. Гряда брала свое начало от пропасти, на дне которой бушевал прибой, и тянулась далеко в сторону, теряясь за деревьями.

Васильев подошел вплотную к подножию каменного кургана и задрал голову, разглядывая его.

– Ну и что дальше? – плюхнувшись на траву, спросил Борисов. – Куда теперь?!

Билли между тем, обнюхивая землю, заметался у выпирающей из стены монолитной глыбы, поросшей не то плющом, не то диким виноградом, потом сел и залаял на нее.

– Тю-ю, – почесал Борисов затылок. – Собачка от жары кажись того…

Но болонка, покосив на него карим глазом, продолжала с прежним рвением облаивать камень.

– Не пойму, чего он хочет!

Васильев не просто сейчас изучал скальные отложения, но и выискивал на них возможные следы человеческого пребывания, не в том смысле, конечно, какие в лесу. Но, если довериться собачьему нюху, Глорию привели именно сюда, а потом куда подевались люди, загадка. Нависающая скала имела почти отрицательный угол, а значит, без специального снаряжения на нее не взобраться. Но где забитые в расщелины крючья, где кольца, без которых не обойтись. Как не всматривался он внимательно, до рези в зрачках, ничего похожего не находил. Да не вознеслись же они, в самом деле?..

Встав ногой на выступ, он потянулся, вцепился подушечками пальцев в крошечный карниз. Из неудобного этого положения Васильев переместился выше, распластавшись на нагретом солнцем камне и вжимаясь в него животом, нашел щербину повыше, и обдирая ногти, взялся за нее. Но скользкая, не предназначенная для альпинизма обувь сорвалась с уступа, и Васильев обрушился на землю, благо, что с небольшой высоты.

– Цел? – подбежал к нему встревоженный Борисов. – Ничего не сломал?

– Да нет, – успокоил его Васильев, потирая ушибленное плечо.

– Пошевели пальцами. Не больно, нет?

– Я же говорю, нормально…

Конечно, он преувеличивал, ударился вполне прилично, а плечо ломило так, будто по нему треснули палкой. А потому с внутренним трепетом шевельнул сначала рукой, и потом, поочередно, пальцами. Было немножко больно, но это уже мелочи.

А Билли, не сходя с прежнего места, продолжал изливать собачью душу на увитый плетьми выступ.

– Фу! – прикрикнул на него Борисов. – Да чего ему надо?..

– Пойди пойми… Билли, ко мне!

Васильев похлопал по ляжке, подманивая собаку к себе, но болонка, на удивление, даже не повела ухом, продолжая злобный лай на скалу.

– Что-то здесь не так…

Он приблизился к скальному отложению, оглянулся на пса, тотчас вскочившего и бросившегося к нему.

– Что ты хочешь нам сказать, а, Билли?!

Собачонка лизнула нагнувшегося к ней Васильева, встала на задние лапы и рыкнула, косясь на сухой плющ.

«А почему он засох, когда кругом такая зелень?» – подумал вдруг Васильев.

Это действительно было странно для буйной природы острова, где, чудится, воткни в землю палку, и вырастит деревце. Он взялся за тонкую вязь, потеребил ее и слегка потянул на себя. Каково же было его удивление, когда плеть вдруг оторвалась, – пришитая нитками! – и под ней он обнаружил… искусно сплетенное маскировочное полотно. Да, да, маскировочную сеть, какими военные прячут свои секретные объекты, но настолько безукоризненную и сливающуюся с общим фоном, что в шаге не отличишь!

Но это было еще не все! Травянистый куст, угнездившийся над выступом скалы, шевельнулся, механически сдвинулся на сантиметр вокруг своей оси, из гущи стеблей блеснуло стеклянным, как если бы солнце отразилось от оптики.

«Видеокамера!» – успел подумать он, как внутри кургана раздался утробный гул, заработали мощные механизмы, и скальный выступ, покрытый маскировочной сетью, медленно оторвался от земли и пополз вверх, открывая перед обомлевшим Васильевым черный зев пещеры. В следующее мгновение, как черти из табакерки, оттуда высыпали трое автоматчиков, с криками наставив оружие.

Васильев не разбирал ни слова из того, что кричал ему в лицо человек в пятнистой униформе. Человек был ниже его ростом и похлипче сложением, камуфлированная куртка с закатанными по локоть рукавами висела на костлявых ключицах; брюки ему были тоже великоваты, и свисали мешочком с тощей задницы. Он был смугл и чертами лица походил на латиноамериканца, нестриженые космы волос выбивались из-под нахлобученной до ушей кепи. Неприятные карие глаза буравили растерявшего Васильева, который понять не мог, чего от него хотят. Это же обстоятельство заводило и автоматчика. Брызжа слюной, он гаркнул что-то неразборчивое и демонстративно повел «калашниковым», приказывая пленнику встать на колени и свести руки на затылке. Он был физически слаб, этот автоматчик, и с ним не составило бы труда справиться. Но автомат – аргумент серьезный, и его зрачок, чуть подрагивая, целился в Васильева; заскорузлый палец лежал на спусковом крючке, готовый выстрелить.

Васильев перевел взгляд вбок. Борисов, переломившись пополам после удара прикладом и схватившись за живот, корчился на карачках в траве. Над ним, широко расставив ноги в высоких шнурованных ботинках, стоял второй боевик. Он криво ухмылялся и что-то говорил третьему дружку, занявшему позицию в стороне и державшему под прицелом всех пленников.

Преодолевая гордыню и мужское самолюбие, Васильев встал на колени, как и требовал от него худой. Но тому показалось мало – тычок мушкой ствола между лопаток, отчего Васильев чуть не упал, и новая гортанная фраза, призывающая поднять руки. Он выполнил и эту команду, свел пальцы в замок. Чужая рука со знанием дела прошлась по карманам, не находя в них ничего интересного.

Сбоку раздался шум быстрых шагов, и возле Васильева, с руками на затылке, свалился на четвереньки Борисов. Нос его был разбит и кровоточил, на майке отпечатался рифленый след бандитского ботинка. Повернув к Васильеву трясущееся лицо, он попытался что-то сказать, но Худой, следивший за ними, издал упреждающий вопль. Борисов вздрогнул и втянул голову в плечи, думая, что за окриком последуют новые удары. Но их пока не били.

Самый молодой, и верно, неопытный боевик досматривал Санчеса. Кубинец ничуть не противился, притупляя его бдительность, да и молодчик, считая, что пленник перетрусил и не уже способен к сопротивлению, а больше от наглости, потерял всякую осторожность. Пистолет Санчеса, перекочевавший к нему за портупею, не вызвал особого интереса, чего не скажешь о ноже. Великолепный армейский нож, едва попал ему в руки, заставил забыть обо всем. С загоревшимися глазами он крутил его, пробовал пальцем лезвие и ножовочные зубья, и цокал от восторга. Санчес вновь осторожно скосил на него глаз. Парень стоял к нему вполоборота, отвлекшись на нож, и автомат беззаботно висел на плече; двое других курили, переговариваясь меж собой. На него никто не обращал внимания. Да и зачем, если логика этих ребят проста: а куда ты денешься, когда бежать некуда?

Тренированные, затекшие на затылке руки сладко заныли. Собираясь в пружину, Санчес мысленно оценивал свои шансы. В лесу ему не скрыться. Не успеет даже добежать, как его расстреляют, срежут из трех автоматов. А если с обрыва?.. Высоко, разобьешься, да и камни в воде… А если попробовать? До него метров десять, десять прыжков. Сбить Молодого с катушек, те двое не сразу опомнятся, а потом – как повезет… Рискованно, ох рискованно!.. Но разве в плену лучше, тем более, что он догадывался, кому обязан «гостеприимством». А парнишка совсем страх потерял, забыл о его существовании. Ему бы следить за ним, не дать шелохнуться, а он ножичек на ремень цепляет. Молодо-зелено…

Терять ему было нечего: с честью разбиться на скалах, или с позором подохнуть в пещере, поразвлечь тамошних ребят. То-то будет потеха, когда узнают, кого поймали…

Что будет, то будет…

Санчес развернулся, ступая на шаг ближе к Молодому. Кулак его, подобно пудовой гире, описав полукруг, сокрушил челюсть зазевавшегося боевика. Тот безвольно мотнул головенкой, разбрызгивая кровь из разбитой губы и выплюнув обломки зубов, и рухнул подкошенным деревцем к кургану. Падение длилось считанные секунды, и, как Санчес и предполагал, болтавшие субчики не сразу сообразили, в чем дело. Замешательство длилось еще какие-то мгновения, в которые, выложившись в рывок, он стремглав достиг кустарника; затем раздалось хищное щелканье затворов.

Сминая на бегу высокие растения, похожие на цветущую кукурузу, он летел сломя голову к краю пропасти. Позади ударили выстрелы, он пригнулся, и горячая очередь с вытьем прошла над ним, срубая зеленые мясистые стебли.

18

Вскинув автоматы, боевики хлестали длинными очередями по убегавшему пленнику. «Калашниковы» строчили взахлеб, изрыгая злые всплески пламени. Невидимая коса кромсала кустарник, по которому, согнувшись в три погибели, несся Санчес, во все стороны летели обрубки стеблей и листьев. Фонтанчики вышибленной пулями земли следовали за ним по пятам, и казалось, еще немного, и они обязательно настигнут беглеца.

Воспользовавшись заминкой, Васильев сунулся было с колен, как Худой с перекошенной от ярости физиономией, обернулся к нему и саданул из автомата поверх голов, на испуг. Пули дробью защелкали по каменистой стене, высекая кремневые искры, брызнула отбитая крошка. Пленники тотчас повалились на землю, закрываясь руками, точно это могло спасти…

Санчес задыхался от бега. Горячим ему обожгло бок, он инстинктивно схватился за него, ощущая ладонью липкую кровь. Без оглядки он выбежал на крутой обрыв и, не раздумывая, прыгнул в пропасть, уже не увидев, как тут же серия пыльных фонтанчиков запрыгала по опустевшей площадке.

Он летел вниз, зажмурившись, чтобы не видеть стремительно приближающуюся, пенящуюся поверхность моря, благодаря судьбу и Всевышнего за то, отнесли подальше от подводных камней, и от скалистого обрыва, о который разбивались волны. Ветер свистел в его ушах.

И ему опять повезло, видно благоволит судьба людям рисковым. Подняв целый фонтан брызг, с оглушительным всплеском, он ворвался в воду как раз в тот самый момент, когда молодчики, ступив на осыпающийся под ногами карниз, лупили очередями по полосе прибоя. Если бы Санчес открыл глаза, то наверняка бы увидел, как голубую чистейшую воду, тут и там, замедленно, теряя губительную силу, пронзают кусочки смертоносного металла. Но он не видел этого, не видел вообще ничего, оглушенный падением и ударом о воду, и погружаясь все глубже в пучину.

* * *

Выпустив по рожку, люди в камуфляжах опустили дымящиеся оружие и еще долго смотрели на пенящиеся буруны волн, неистовавшие внизу. Но, будто не случилось ничего сверхъестественного, море по-прежнему катило свои волны, бросая их о подножие скалистого обрыва, и ничего среди них, даже отдаленно напоминающего человека, не наблюдалось. Выжить при падении с такой высоты было почти невозможно.

– Сдох, – смачно сплюнул в пропасть Худой и отступил от края. – Или расшибся, или мы его достали.

– Скорее всего, – кивнул второй автоматчик. – Пусть им поужинают акулы.

– Да будет так.

Они вернулись к пещере, где Худой, изливая переполнявшую его желчь, надавал тумаков распластавшимся в траве пленникам, чтобы на будущее было неповадно. Они стерпели эти сыплющиеся удары, да и посмели бы не стерпеть!.. Жизнь любого из них ничего не стоила, и он был в силах оборвать их по своему желанию.

– Вонючие койоты! – быстро выдохшись, выругался он, зарядив ботинком бородатому по роже с такой силой, словно бил по мячу. – Будешь знать!.. Будешь…

Его приятель, отвлекшись от расправы над заложниками, приводил в чувство молодого. Тот бессмысленно хлопал глазами, пробовал самостоятельно подняться, придерживаясь за камень. Санчес врезал ему по зубам от души, губы парня превратились в два отвислых синюшных пельменя, на подбородке сохла кровь. Отпустившись от опоры, он сделал неверный шаг, качнулся обратно к стене, хватаясь за нее, как за мамкин подол. В сотрясенной голове, видимо, основательно гудело; он отвернулся от приятеля, подобравшего валявшийся автомат, и с омерзительным стоном опорожнял желудок.

Ухватившая за воротник лапа заставила Васильева подняться. Худой благоразумно держался на расстоянии и движением автомата велел заходить в пещеру. Васильев нагнулся в лежащему без движения Борисову, перекинул его безвольную руку через шею и взвалил на себя. Кирилл промычал что-то несвязное, с его носа тянулась клейкая нить густой крови. Прогибаясь под тяжестью, подгоняемый бандитами, Васильев вошел в пещеру. После солнечного света там казалось темно, однако при горящих под потолком люминесцентных светильниках, он различил забетонированные своды и кабель, проложенный вдоль правой стены на вбитых крюках, ведущий вглубь кургана. Тем временем худой приблизился к электрическому щитку и рывком опустил рубильник. Из-за стальной двери в левой стене шумно заработали подъемники, нависавшая скальная глыба двинулась в обратный пусть и скоро наглухо перегородила вход.

* * *

Когда он раскрыл глаза, то ничего не увидел. Ничего абсолютно, кроме чернильного мрака, так словно он вдруг ослеп. Санчес потер глаза, и ничего не изменилось, он даже ущипнул себя. Впрочем, с тем же успехом.

«Или я умер?» – закралась ему в голову совсем сумасшедшая мысль, но от тут же отогнал ее. Если он мог размышлять, значит был жив. Это его немного успокоило, но ненадолго. Он так и не понимал, где находится. Напрягая память, он припоминал все подробности своего прыжка в море, помнил удар о воду, как тонул и захлебывался, как греб руками, пытаясь на остатках кислорода в легких выплыть на поверхность. А потом провал, небытие… и глухая могильная чернота.

Приподнявшись, Санчес слепо ощупал перед собой пространство. Так, верно, поступают незрячие, оказавшись в неизвестной им обстановке. Но его распростертая рука ни на что не натолкнулась, не встретила никакого препятствия. Он чувствовал на себе мокрую одежду, чувствовал песок, на котором сидел, но не больше. Также на ощупь он прошелся по карманам жилетки, вспоминая, куда прибрал борисовскую зажигалку. Дав прикурить ему в джунглях, после истории с ядовитой змеей, убрал ее к себе. И тот негодяй, что обыскивал его, забрав нож с пистолетом, до нее не успел добраться.

Кажется здесь… Отстегнув липучку, он пальцами нашел в кармашке зажигалку, с предосторожностями извлек, зная, что потеряй ее в темноте, в жизнь потом не найдешь. Откинул большим пальцем хромированную крышечку и подумал, что зажигалка ему не поможет, если фитилек подмок. Но зажигалка не подвела, и огонек вспыхнул, резко для привыкших к темноте глаз; силы его не хватало, чтобы осветить пространство. Держа ее как свечку, он шел по песку, пока колебания пламени не отразились в кофейночерной воде.

«Разрази меня гром!.. Как я тут очутился?»

Неведомо как и каким образом он попал в подводный грот, в каменную галерею с такими высокими потолками, что он не видел их. Пламя накалило зажигалку, обжигая пальцы, Санчес задул ее: бензин надо было беречь.

Едва потух фитиль, мрак снова обрушился на него, подавив на какое-то время способность видеть. Потом, когда глаза свыклись, ему показалось, что из-под воды пробивается рассеянная полоса света.

Спрятав зажигалку, он вошел в воду по грудь, убеждаясь, что это не видение и свечение ему не померещилось, глубоко вдохнул, наполняя воздухом легкие, и нырнул. После серии энергичных, мощных гребков налетел на козырек, опустился к самому дну и, касаясь обросшей моллюсками склизкой стены лаза, поплыл по нему. В конце этого природного тоннеля брезжил лучистый свет – то был выход! – но Санчес, развернувшись, убрался обратно в грот. Здесь, в холодной вечной мгле, где слышалось редкое капанье о воду срывавшихся с каменного потолка капель, он обдумывал, что предпринять дальше в сложившихся обстоятельствах.