Текст книги "Дождь в полынной пустоши. Книга 2 (СИ)"

Автор книги: Игорь Федорцов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 22 страниц)

14. День Святого Кирияка. (14 октября)

,….Легче накормить голодного, чем недовольного…ˮ

Первая половина дня сложилась причудливым калейдоскопом встреч. Колин мотался по Карлайру, что волк между красных флажков. Доложи бейлифу о такой небывалой активности молодого барона, он бы обязательно послал последить за ретивым юношей. Но Акли не до Поллака. Все его заботы − бойня на Рыбном рынке. Требовалось срочно наказать и принять меры, пока покойников не стало в разы больше. Тревожило не то что посмели, укуситьˮ Оуфа Китса, а то, что не убоялись последствий своего кусания. А последствия вот они. На столе гора бумаг и жалоб на возмутительный инцидент и ущерб честной торговле. С ними придется разбираться. Также предстояло решить, кого и скольких скормить гильдии и закону, остудить разгулявшиеся страсти и насытить жаждущих крови. В каком свете преподнести случившееся королю, он придумает позже.

Акли еще раз глянул на стол с бумагами. Да только за них наставит виселиц по периметру крепостных стен.

ˮСволочь Сеньи!ˮ – вспомнил бейлиф отсутствующего упрямца. Ничего, он заставит своенравную скотину работать!

Унгриец, впику бейлифу, сыскаря работать не заставлял. Тот сам из кожи лез, набивался быть полезным.

− Саин…. Ция…. Ей лучше, − запинался Сеньи. Он не боялся говорить, он боялся отказа, или Поллак потребует нереального. И речь не о запретах. Назначит физически не выполнимое. – Только скажите… Деньги или еще что-то. Желаете, улажу с Исси… Тихо. Никто не прознает.

− Не навязывай мне своих условий, − Колин возился с ребенком. Рядом стояла Арлем в крайней нерешительности. Собственные руки ей очень мешали. Она не знала, куда их девать. Помочь Поллаку не могла – не умела. Сказать что, так опять же и говорить нечего. Не знает.

− Не удивляйтесь, − успокаивал Колин фрей. – У меня две чудных младшие сестренки, я умею управляться с малютками.

− Вам позволяли подменять нянек?

− Я сам себе позволял, − Колин озорно подмигнул фрей и признался. − По чести у меня был некоторый свой интерес. Но про него рассказывать не буду. Все-таки не исповедь и не хочется окончательно испортить мнение о себе.

Арлем немного покраснела. Потом румянца добавилось до пунцовости, от понятых откровений унгрийца.

− Я с ними чудно ладил. Они любили меня больше, остальных. По крайней мере, пока не подросли. А по вам сразу видно, у вас ни братьев, ни сестер. Иначе вы бы понимали, дети не боятся того, кто не боится их. Ну, или питает к ним хоть какое-то теплое чувство.

Для Арлем подобное слышать немалое потрясение.

ˮВы же этого хотели, эсм?ˮ − лукаво посматривал унгриец на ученицу.

Колин подразнил девочку. Кроха слабо хватала его за палец левой ручкой. Движение давались с трудом, мышцы отказывались слушаться, но Ция старалась. Правая пока не функционировала вовсе.

− Сеньи, вы совсем не занимались ребенком. Я понимаю жена стерва, но ребенок. Она у вас почти не говорит! – возмущался Колин. – Скажи саин! Скажи! Са-ин!

− Аииии…, − старалась кроха, строя потешные рожицы.

− Теперь скажи эсм, − тормошил унгриец девочку. Скручивая и перекручивая как тряпичную куклу. Впрочем, больной ребенок не многим от нее отличался.

− Иммммь! – пропела Ция, охотно отзываясь на возню с ней.

− Ого, как получается! Фрей, вас признали, − подшучивал Колин, продолжая кулять кроху с бока на бок. – Осталось только признание оправдать.

Для Арлем наступили минуты постоянных открытий. Одного за другим. Она и представить не могла, что за короткий промежуток времени узнает о Поллаке столько всего, чему не найдется слов описать!

− Саин…, − Сеньи упершись взглядом в стол, не смотреть на собеседника. – Я не хочу оказаться неблагодарным…. За Цию…. Все что смогу….

− Опять ты за свое!

− Но вы ей помогаете.

− Да, брось! Это заслуга эсм Арлем. Все началось с нашего с ней спора, она подтвердит. Хотя обманываю. Сейчас я вожусь с девчонкой исключительно обезопасить себя, − Колин подкинул ребенка и тот радостно загукал. – А то эсм Арлем запросто наймет тебя выведать все мои тайны, которые не дают ей покоя и лишают сна.

− Так и сделаю, − пригрозила фрей и не шутила. Последние дни она только и думала об унгрийце. Отчаявшись, попробовала говорить с Гё, грандой. На барона вылили ушат, и не один, отборной грязи. Ей было крайне неприятно слушать. Крайне неприятно. Она обратилась к Лисэль. Камер-юнгфер увидела в ней соперницу и держала рот на замке. Лишь Липт, новый канцлер, после долгих раздумий сказал.

− Трудно ответить, что он за человек. Думаю, вам никто не скажет достаточно внятного, понять его. И нужно ли понимать? Легче принять, каков он есть. Слишком много противоречий. Но договориться с ним вполне возможно. Позволю дать совет. Держитесь от него подальше, как только можете.

Суметь с ним договориться − это фрей и взяла за основу. О чем договариваться, она ясно представляла. Однако упускала один немаловажный момент. А что собственно предложит взамен?

ˮНо ведь это потом!ˮ − несколько наивно полагала она. − ˮБольше чем имею, не спросит.ˮ

Ошибалась. Колин нащупав верный путь получить Крайд (и как знать и саму фрей), собирался развивать наметившийся успех. Но не пренебрегая осторожностью. Слишком много подводных течений и препятствий, действовать прямолинейно. И хорошо бы обзавестись влиятельным союзником. Союзником для себя, а влиятельным для фрей. И это вовсе не Моффет. Король расчетливый барыга. Или даже король барыг! Тратиться на него унгриец и не думал. У него нет столько земли сколько у Холгера.

Унгриец скользнул взглядом по нервничавшей, но по виду боевитой, фрей. Сыр в мышеловке только попробован, но ловушка еще не сработала. Для некоторых будет откровением, приманка тоже не бесплатна.

− Саин…., − сыскарю не до шуток. Он привык к работе, за которую получал деньги. И расплачивался деньгами. Меньше сложностей, ничего не делать и не позволять делать в долг. Или под честное слово. Боялся он давать и принимать честное слово в оплату, − Только скажите.

− Ну, хорошо. Сделай приятное бейлифу. Выполни то, о чем он тебя просит.

− Как скажите, − недоумевал Сеньи. Недоумение продлилось недолго, до получения разъяснений.

− Но прежде него, я послушаю тебя. Вдруг найдется, чем дополнить. Добавить деталей или подробностей. Договорились?

− Да! – с облегчением выдал Сеньи. Понятные просьбы легко выполнять. Если потребуется он споет бейлифу с чужого голоса любую песню. Заслушается.

− И если ты не будешь возражать, у тебя поживут некоторое время две мои знакомые. У одной есть чудесный малыш. Ты их приютишь, а они присмотрят и помогут с твоей девчонкой…

Сеньи согласно закивал.

−…А я с фрей Арлем буду вас навещать. Устраивает?

− Почту за счастье, − выпалил Сеньи.

− О счастье поговорим позже, − остудил радость сыскаря унгриец.

− Как скажите, саин − опять поторопился согласится Сеньи. Вылечить Цию стоит любой назначенной цены.

− Вот и отлично. Остальное обговорим по мере необходимости, − Колин положил ребенка на стол и пощекотал животик. Ребенок покряхтывал и сонно моргал глазками. Маковый отвар начал действовать.

Сеньи не пожалел, зажег свечей. Солнце летом не столь щедро.

− Подождем, − не торопился Колин приступать к лечению и заполняя вынужденное безделье, предложил. – Хотите попробовать?

− Что? – немного испугалась фрей.

− Попробовать. Несколько игл.

− Право я не уверена…

− Лекарь, который не пользует себя тем, чем собирается лечит своих больных, подозрителен. Дайте руку.

Арлем нерешительно протянула ладонь.

− Правую пожалуйста.

Фрей поменяла. Стоило Колину к ней прикоснуться, девушка поджала губы и прикрыла глаза, готовая терпеть боль.

− Зачем уж так, − посмеялся унгриец. − У вас отличная линия жизни и ума.

− Не любви? – прятала фрей свой страх за шутку.

− Давайте не будем о пустяках? – не принял Колин попытки острить.

Сеньи наблюдал. Смотрел, вовсе глаза.ˮ Ему тоже любопытно.

Колин нашел точку на первой фаланге большого пальца, обозначив ее легким покалыванием. Арлем запоздало дернулась.

− Я только показать! – веселился он над трусихой. – Несколько введений и ваша бессонница отступит.

Фрей кивнула, запомнила.

От центра ладони, ближе к большому пальцу, одна за другой, ввел пять игл.

− Сердце. Мало того оно нас часто обманывает, так еще и не ко времени подводит.

Арлем рассмотрела расположение уколов, очень напоминающее созвездие Малой Медведицы.

− Больно было?

− Нет. Совсем нет!

− А вот сюда, − Колин надавил на две точки на запястье фрей, − полезно для женщин.

Безобидного комментария достаточно вогнать Арлем в смущение и краску.

− А мужчинам? – трясется её голосок.

− Чуть левей, если смотреть от вас.

Закончив пояснения, Колин иглы удалил и повернулся к девочке.

− Вставайте напротив, − попросил он Арлем, повергнув в пучину треволнений.

Фрей исполнила просьбу, хотя у нее внутри полузастывший, холодецˮ от страха.

− Сеньи подайте воды в чашке.

Просьбу моментально исполнили.

− У хороших лекарей принято мыть руки перед тем, как прикасаться к больному, − Колин с удовольствие погрузил ладони в теплую воду. – Друг нашей семьи, зелатор Сайо, предупреждал, если медик не моет рук, ему нельзя доверить и бродячего пса. Образованный был человек. Выше остальных ставил Амирдовлата Амасиаци. Ненужное для неучей. Читывали?

− Не припомню такой книги среди вами присланных, − оправдалась Арлем, тут же устыдиться. Кажется, это она жаждала новых знаний. Она рвалась врачевать хвори и раны, телесные и душевные.

− Поищите на Блохах. Найдете, почерпнете для себя немало полезного. Хотя и говорят во многих знаниях многие печали, но в незнании их куда больше. И первое из нам полезных, беретесь лечить − мойте руки!

Колин замолчал, погрузившись в подготовку к лечению. Фрей хотела думать − молится. Здравый смысл здраво усомнился в том. Сама же она укрепилась молитвой.

− Начинаем, − призвал Колин ученицу быть внимательней. Арлем боялась дышать из опасения что-то упустить. Так следят за фокусником, желая увидеть и понять чудо. Но чудо происходит, а понимание не приходит.

Колин подробно рассказывал о трех тысячах четырехстах шестидесяти восьми точках постановки игл. Пояснял определение точек и какие из них следует задействовать при заболевании девочки. О том, что введя иглы, потом немного извлекают. И что осенью колют глубже, чем в другое время года. Арлем внемля рассказу, ловила каждое его движение, запомнить порядок и последовательность. Её пальцы чуть подрагивали, от неосознанного желания повторять за унгрийцем.

− И вы все их определяете? – сомневалась фрей освоить премудрую науку.

− Уже страшно? – задержался на мгновение Колин.

− Да, − призналась она.

− Это нормально.

− Вы не ответили.

− Знаю, − пробормотал унгриец, беря несколько игл в рот согреть.

Безмолвие продлилось немного.

− Скажите Сеньи, вы знакомы с неким Декартом?

− Тот, что служит…. Служил покойному канцлеру? Заикой?

− Заикой? – удивился Колин и удивление удалось ему крайне легко. Как вдох. Или выдох.

− Он немного заикается на первом слоге…

− Наверное, это один и тот же человек.

− Сталкивался по службе, − хмурился Сеньи. Врать или недоговаривать не смел, но постарался быть краток.

− И как он вам показался?

− Толковый.

− В каком смысле?

− И мозги есть, и руки к мозгам. А понадобятся для службы ноги и с этим все в порядке.

− Таких много.

Сеньи понял, о чем хотят узнать.

− Саин, если вы возьмете его на службу, он не подведет.

− Правда? – опять легко и непринужденно получилось у Колина удивиться.

− Заверяю вас.

Унгриец позволив фрей передохнуть, пустился в более подробные пояснения. Он рассказывал о человеке столь много, говорил вещи столь удивительные, что Арлем казалось, она слушает самую наглую небылицу. Ей порой хотелось накричать на него, отхлестать по лицу за наглый обман. Но однажды получив урок, не торопилась обвинять в нечестности.

− Не следует спешить с лечением. Ни к чему хорошему спешка не приведет. Сейчас нам необходимо определить то, что легче. Я не сказал легко, сказал легче, поддастся восстановлению и то с чем придется упорно возиться. А, возможно, выявится неисправимое. Но будем надеяться не все так плачевно, как выглядит. Во всяком случаи, до свадьбы время есть, − пошутил Колин приободрить ученицу. – Так вот о поспешности, Обязательно следует соблюдать умеренность. Выздоровление одного, не должно угнетать другое. Лечить и калечить не наш с вами способ обращения с больными.

Тогда же Колин позволил Арлем подержать иглу. Привыкнуть к блеску и пугающей остроте.

− Пробуем?

Фрей в ужасе зажмурилась. Она? Сейчас? Может когда-нибудь позже?

− Не закрывай глаза, − строго предупредил унгриец. – Страшно тебе или нет. Оставь страхи. Потом будешь бояться и трястись, сожалеть, что позволила втянуть в ужасную авантюру и участвовала в ней против своей воли. И вообще, ты не виновата и не причем. Все это позже. Увидишь первый результат, изменишь и свое отношение к выбранному занятию. А почему?

− Почему? – лихорадило Арлем.

− Потому что никто кроме тебя этой работы не сделает. Не сможет сделать. Осознай это, прими и действуй! Бери пример с Создателя. Он сотворил мир, не закрывая глаза и не перекладывая своего труда на чужие плечи. Есть, конечно, спорные моменты, но получилось неплохо. Верно?

− Да, − согласилась фрей, в общем-то, с откровенной ересью.

− И я про тоже. Так что эсм Арлем? Пробуем?

− Пробуем! – боязно ей от своих слов.

Колин взял холодные пальцы девушки в свои.

ˮБудь мы любовниками, согрел бы дыханием и поцелуем. В благодарность, схлопотав по кривому лицу.ˮ

Сообща поставили иглу.

− Теперь сюда. Хорошо,− похвалил он. – Почти.

Фрей и не думала спорить. Ей так страшно, что казалось внутри нее ничего кроме страха не обитало.

− Теперь когда ты получила представление как это делается, начнем учиться поиску места и пониманию почему иглу поставили сюда, а не куда-то еще. Только непосвященному покажется колют в любую из имеющихся точек на теле!

Именно так она и думала.

− Но мы-то уже отчасти посвящены в закономерности и правила лечения.

Колин объяснял ей и делал дело. Уверенно, будто занимался этим каждодневно. Пояснял находить точку, прощупывать ногтем, вводить иглу. Пояснял различия в глубине прокола и его наклона. Проверял результат, покачивая иголку. И малышка несмотря на полусонное состояние реагировала. Когда слабо, когда явно.

− Попы считают детей неполноценными взрослыми. Что-то вроде недоспелого плода. На мой взгляд, взрослые это испорченные подгнившие дети. Я не прав?

− В последнее время не во всем, − охотно согласилась Арлем. Две иглы она поставила самостоятельно. И Поллак её даже не поправлял. У хитрого унгрийца на то свои причины.

Сеньи терпелив, что рысь на охоте. Даже терпеливей. Он поклялся, вывернется из кожи, но не подведет барона. Его дочь важнее всего на свете. Понадобится, он укажет на самого короля. Отцовская любовь так же слепа, как и материнская и не менее жестока и эгоистична. Его черствое сердце, неожиданно пристыло, прикипело к этой крохотуле, вытеснило прочие оттенки чувств, заменило любовь к жизни и людям, к благословенным Небесам. Прознай кто о том, осудили бы, оплевали, разве что унгриец сказал бы – у каждого свой бог и свой алтарь приносить дары. Сыскарь готов к любым жертвам.

Время великий обманщик. То его много, но оно заканчивается через краткий миг. То его чуть, однако, тянется бесконечно. За окном угасал день, звонили колокола. Усталость такая, словно с самой зари таскал камни.

Закончив лечение, Колин и Арлем прогуливались под легким снежком. Фрей осмелилась пожаловаться.

− Меня всю колотит, будто я насмерть замерзла.

− Принять вина не предлагаю. Придете домой покричите. На слуг или в подушку. Можете что-либо разбить. Не особо ценное. И не окно. В зиму-то! − с серьезно посоветовал Колин.

− Пожалуй, лучше вина, − выбрала Арлем.

Это было приглашение. Ему.

Не привередничая, зашли в первый попавшийся шинок. Их усадили почище и посветлей, за отдельный стол. Колину подали гарганегу, а фрей ароматного глинтвейна. Согревая трясущиеся руки, Арлем с неподдельным наслаждением сделала глоточек.

ˮПредложить ей хорошую драку? Или что занятней и эффективней?ˮ − готов смеяться он над исповедницей.

− Ты, наверное, считаешь меня негодной ученицей?

− Сам начинал столь же плачевно, − выказал понимание Колин.

− Я − не отступлюсь! Ни за что!

Слушать фрей удивительно. Сколько уверенности прорезалось в голосе, сколько внутренней силы. Откуда только?

ˮТем лучше,ˮ − лишь порадовался Колин. Увлеченность та же дурость, только в легкой форме.

− Расскажи о себе. Только честно.

Примечательное прижившееся, тыˮ. Залог доверительных отношений. Обычно мужчину и женщину так сближает постель и общие дети.

ˮРебенок у нас уже есть,ˮ − признал Колин аспект единения.

− Как говорят у нас в Унгрии, честность признак слабости.

− Боишься быть слабым или честным?

− И тем и другим.

− А насчет Унгрии? Тоже не ответишь?

Ох, уж эти хитрые хитрости.

− Кто же отказывается от отчизны? – Колин приложил рук к сердцу, подчеркнуть сыновнюю любовь к родным просторам.

− Где ты этому научился? Лечить иглами?

− Фрей… Арлем, ты задаешься не обязательными вопросами. Что изменится, назови я Эсбро. Или еще где-то. Завтра отправишься туда проверять?

− Нет.

− Тогда оставь все как есть. Знания не имеют ни сословий, ни национальности, ни различий пола. Они или достаточны их использовать. Или ошибочны, но использовать их возможно тоже. Худший вариант, их нет вовсе, но остановит ли это придумать их наличие?

− Но разве плохо узнать человека ближе?

− А разве хорошо?

Фрей огорчилась. Она искренне полагала, унгриец сделается откровенней с ней. После произошедшего.

− Скажу по секрету, − решил Колин утешить погрустневшую собеседницу. − Ты знаешь обо мне гораздо больше остальных.

Повод Арлем задуматься. Сейчас ей говорили правду. А что если Поллак всегда говорит правду, а она не слышит и не видит её. Что если совет Липта верен. Принимать его, таким как он есть. Не придумывать, не пытаться приспособить под себя, не ломать, вызывая отчуждение.

Немного молчания не повредит. Прекратить барахтаться в собственных мыслях. Получится ли только?

− Если хочешь, поговорим о погоде, − предложил Колин с самым беспечным видом.

− О, да! – невесело закивала фрей. О чем им еще говорить?

Тепло, спокойно и вино греет кровь. Немного кружится голова, и мягкий хмель убаюкивает страхи и обиды, изгоняет сомнения, умиротворяет, как умиротворяет усталость доброго труженика.

− Сколько потребуется времени научиться?

− Завидуешь?

− Завидую, − признается фрей. – Но осознаю, это произойдет не завтра и не послезавтра…

− И не послепослезавтра и даже не неделей позже. И не волшебством и не обманом.

− Но когда?

− Точно не сказать. Прилежание помноженное на желание овладеть знаниями. Плюс наработка опыта.

− Но мы редко встречаемся!

− Кому прописаны три ложки отвара в день, вряд ли выздоровеет, выхлебав бочку в один присест.

− Хочется быстрее, − сокрушалась фрей.

Тринитарий постоянно долдонил, уметь выслушивать людей. ˮИх не придется спрашивать, сами все растрепят. Только слушай.ˮ

Быстрей понятно. Учиться не мед хлебать. Надоест. А хочется чего? Встать вровень со святыми? Вершить недоступное простым смертным? Вознестись не по прихоти Небес, а собственной волей? Что же, мы стоим не только на костях предков, но и на эшафоте амбиций.

− Уже достаточно. Хотеть, − выверил Колин правильность фразы, не нагружать фрей излишними мыслями и не подталкивать к ним. Ему нужен Крайд, а не помощница. И не любовница. И не жена. Никакая иная женская ипостась. Разве что святая. Подложить другим.

− А если не получится?

− Обратимся к Всевышнему с молитвой.

Она промолчала кощунству, признав тщетность подобного обращения. Но унгриец удивил её еще раз.

− И если хотенья не убавится, тогда возможно чудо, − и мысленно добавил.

ˮЗаверяю, как человек, поднаторевший в их производстве.ˮ

Арлем не мигая, уставилась на Колина, требуя говорить, помочь окончательно выбраться из дебрей страхов, в которой себя загоняла.

− Всякий путь долог и труден. Нужно много трудов и любви.

− Ты так сказал любви…., − нехорошо оживилась исповедница.

ˮЯ про другое, фрей. Совсем про другое!ˮ − готов Колин задавить в зародыше фантазии Арлем.

− Как не покажется странным любви, − попробовал объясниться унгриец и увести фрей с опасной тропы личностных привязанностей. Он согласен быть наставником, учителем, вдохновителем, но не объектом вожделений. − Есть два чувства, которым любые преграды нипочем. Любовь и ненависть. Вот на них и следует опираться в своих делах.

− Совместить несовместимое?

− Мы из этого по большей части и состоим. Из несовместимого и противоречивого. Видеть, вычленять что-то ошибочно. Это как с монетой. У нее две стороны, но монета-то одна!

Арлем мелко кивала, соглашаясь с ним, окончательно приходя к какому-то важному для себя выводу. Не удивительно, ей столько наговорили! Она столько услышала!

− Ты странный Колин аф Поллак.

− Да-да! Иголками забавляюсь. Инквизитор! – подбросил он ей идейку. Ухватит? Нет? Он не отчаялся. Не один посев не дает всходы сразу.

Время душевных и доверительных бесед еще не пришло. Фрей обнадежилась, когда-нибудь оно непременно наступит, и Поллак откроет ей старательно скрываемое. Колин рассчитывал до душещипательных откровений не доводить. А если такое, счастьеˮ грянет, это будет первый шаг к краху их отношениях и соответственно Крайда ему не видать.

В ближайшем будущем можно плутать столь же отчаянно, как и в недавнем прошлом. А пока достаточно посидеть в тепле, послушать писклявую виолу, почти дремать, под баюканье незамысловатой мелодии.

Перепоручив фрей заждавшейся служанке, Колин быстро, а затем убавив шаг, направился к каналу. Свернул в одну из улочек, в другую. После долгих и умных бесед всегда хотелось действовать. Без оглядки.

ˮС этим надо что-то делать,ˮ − ощущал Колин небывалое вдохновение, оторвать кому-нибудь голову.

Трое утюжили одного. Душевно утюжили. Унгриец влетел в потасовку не раздумывая. Хрястнул в зубы первого подвернувшегося. Тот дернул головой, шарахнулся спиной о забор и сполз, зацепившись воротником за острый верх штакетника. Моргал глазами и пытался сообразить, отчего вертится мир. Сглотнул кровь с куском языка. И только потом ощутил обжигающую боль во рту.

Колин уклонился от плюхи в ухо. Хорошей такая плюхи, тяжелой и резкой. Ответил тем же, свалив нападавшего в грязный снег.

− Ах, ты ж! – переключился с жертвы на её спасителя последний боец.

Унгриец засветил мужику между глаз. Тот шмякнулся на задницу, попробовал подняться. Не стоило и дергаться. Добили. Приложив по ребрам. Дух выбили, что из подушки пыль.

− Спасибо, саин, − благодарно пыхтел избиваемый.

− Пожалуйста, − ответил Колин и врезал бедолаге в челюсть.

Зрители еще не успели собраться, а унгриец нашагивал в двух кварталах от места потасовки, пребывая на взводе. Куда девать неизрасходованную до конца энергию? На кого выплеснуть? Объект имелся. И он отправился к камер-юнгфер.

С Лисэль сладилось не так скоро, но намного приятней, чем в драке. На много. Схватка потребовала небывалой самоотдачи. С женщиной нельзя быть жадным. Она сразу все поймет. Колин не жадничал.

− Ты меня бросишь, − притихла Лисэль на груди унгрийца.

Тысячелетия жизни бок-о-бок с мужчинами научили женскую породу распознавать подобные вещи.

ˮА нас, почему не научили? Бездари?ˮ – высказана обоснованная претензия.

− Не ждать же, когда ты меня бросишь, −лукаво смотрел Колин глаза в глаза.

− Я не смогу, − призналась Лисэль и сильней прижалась к любовнику, ощущая каждой своей клеточкой его сильное тело. Желая стать ближе и, отчаиваясь раствориться в нем без остатка.

− Это любовь, − расшифровал Колин стук женского неспокойного сердца.

− А если да?

− Тогда ей надо придумать испытание.

− Придумай, − готова Лисэль принять и плаху и вознесение.

− Поцелуй меня.

Любовница немедля выполнила просьбу. Передать не страсть, но нежность. Не стяжать, но истраться до последней искры.

− И я так могу, − опять рассмеялся Колин. От ответного поцелую у Лисэль мурашки по коже.

− Испытание пройдено?

− Еще нет. Мне нужен Королевский Картулярий, − серьезно произнес унгриец.

Камер-юнгфер не двигалась, словно выжидала ехидного смешка. Не последовало. Она отстранилась, с тревогой взглянула Колину в лицо.

ˮНу и как там поживает наша любовь?ˮ

Одно из дурацких заблуждений, что-то увидеть в чужом взгляде. Прочитать лучше, чем с листа. Многих (женщинам удается особенно, но не откажешь и некоторым индивидуумам мужчинам) выручает знание человеческой натуры. Угадывают, вводя в обман себя и других.

− Невозможно.

− Я же говорил, испытание. Не спину почесать.

− ЭТО НЕВОЗМОЖНО, − повторила Лисэль.

− Мне обратиться к кому-то еще? – спросил Колин, щипля любовницу за щеку.

− Зачем тебе картулярий?

− Да или нет?

Последнее время она ждала его. Ждала каждую минуту. Ждала, ясно осознавая, он может не прийти, пропустить встречу. А однажды не придет совсем. Тому будет сколько угодно причин. Десять, двадцать, сотня. Но что ей в них? Он не придет. И вопрос лишь отсрочить его исчезновение из её жизни. На сколько, неважно. На день, на два, на три. До следующего раза, когда закончатся уловки удерживать рядом.

− Это невозможно.

− Ты убеждаешь себя или отговариваешь меня?

− Колин то, что просишь…

− Я ничего не прошу. Это испытание. Сама согласилась. Но если отказываешься. Нет, значит, нет.

− Он храниться….

Колин прервал её поцелуем.

− Я не принуждаю.

Подло и сладко. Подло – ей потом мучиться, терзаться упреками, все сложилось бы иначе, согласись она достать фолиант. Сладко – выиграть еще время оставаться с ним. Она приняла и то и другое.

− И ты меня бросишь.

− Подумаю. Я же еще не приглашен к Бюккюс официально. И у Юдо не побывал. Не подобрал никого. Пока довольствуюсь хитрой и рыжей.

− Рыжей! – возмутилась Лисэль, прогоняя страх и тревогу. Не до них, не сейчас. Потом.

− Я не жалуюсь на зрение. Рыжая! Показать где?

Его поцелуи толкают к пропасти. В омут неутолимых желаний. И она не противится ему. Она готова подчиниться.

− Так что? – дышит Колин в самое ушко, покусывая мочку.

Выбор прямо сейчас. Лисэль гонит сторонние мысли. Она сдалась. Не смогла отказать. Не теперь, позже, когда чувства пресытятся, исчезнет новизна, придет понимания. Не в этот день и эту минуту.

− Твои шрамы на щеке. Они выглядят лучше.

− Обычно. Как и всегда.

− Нет же! Чем ты их мажешь?

Женщины любят чужие секреты. Всамделишные и выдуманные. Быть посвященными в них, часть смысла их жизни.

− Кошачий жир. Только никому. Засмеют, − шепчет он ей доверительно-доверительно.

Унгриец верно рассчитал время. Их страсть на самом пике. И сейчас можно получить все и душу, и тело, и к ним прилагающееся.

ˮПодонки принуждают, благородные используют,ˮ − гоготал тринитарий, рассказывая, как добился не руки и сердца, а пиз*ы и жопы эсм Тиураны, аббатисы из Трайкато. Чем он лучше Эйгера?

− Все мужики мерзавцы, − дышала Лисэль, отходя от любовных безумств.

− Не напоминай. Все до единого. Мне порой стыдно за себя.

− Только не ты.

− Почему?

− Я люблю тебя.

− Вот поэтому и прошу. Не могу же я обратиться к Гё. Ведьма затащит меня в постель. Или подсунет свою Кэйталин.

− Я тебе обращусь! – притворилась обиженной Лисэль, хотя ей действительно обидно сознавать, так и произойдет. И инициатором будет он!

− Я очень верный.

− Знаю, я твою верность.

− Облыжно и бездоказательно!

− Сати. Такое доказательство годится?

− Когда это было! – перевернул Колин Лисэль под себя.

− Ты мерзавец…. Мерзавец…. Мой мерзавец…. Мой любимый мерзавец…. Самый любимый….

Последовало много милых дурацких слов и словечек. Доверительных, признательных и интимных. И очень важных. Важных для нее. Унгрийцу важно совершенно иное. Картулярий. Иллюстрированная опись королевской сокровищницы. Самой древней её части. Начала Великого Эглер-хошксара.

Любовь любовью, а каштаны каштанами. Время их добывать….