Текст книги "Дождь в полынной пустоши. Книга 2 (СИ)"

Автор книги: Игорь Федорцов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 22 страниц)

− В переводе – госпожа?

− Все мама. Отцу понравилось. Оно кажется тебе неподходящим? Для жилички со второго этажа Большой Лодки?

− Мое не лучше. Яд Бога. То, которым меня нарекли.

− Ты его изменил?

− Люди предпочитают короткие и простые имена. Легче запоминают. А как ты попала в столицу?

− Зачем тебе?

− Люблю интересные истории. Иногда рассказываю их сам.

− Моя не интересна, − Саман прилегла на полати. Все её встречи с мужчинами заканчивались так. Лежа на спине. Они этого хотели. Теперь этого хотела она. Зачем же себе отказывать?

Взяла его горячую руку. Её горячей. Её желание больше. Она знает. Как давно подобное происходило с ней. Хотеть мужчину. Остро. До отрешенности от происходящего сейчас. До равнодушия, что будет после.

− Расскажешь? – попросил Колин.

− Не хочется вспоминать.

− Чего еще не хочется?

− Лучше угадай, чего хочется.

− И чего же?

Она рассмеялась. Открыто и честно. Радуясь происходящему с ней. Возможности не скрывать. Ничего не скрывать.

− А если расскажу? Что мне будет?

− Ммммм, − прикрыл глаза Колин, обещая невообразимо прекрасное. Как же, как же. Удивлять и обманывать уточненное искусство истинных мужчин.

− Мы жили далеко и счастливо, пока однажды к городу не подступила война. С той золотой поры, не осталось ничего.

− А имя?!

− Имя – да!

− Не это. Другое. Должно же быть другое?

− Его больше нет.

− Так просто?

− Так просто.

− Но что-то же осталось?

− Немного. Шлюха по имени госпожа?

− Саман, − поправил её Колин.

− Саман, − соглашается женщин. Ей не больно. Больно было давно. Теперь ей покойно. С ним. Сейчас. Здесь.

− Судьба часто перечеркивает или вырывает из Книги Нашей Жизни целые страницы. Почему бы подобное не проделать самим. Вырвать прожитое и начать с чистого листа. Не забыть, а именно начать.

− И кем начнет новую жизнь обыкновенная шлюха из Большой Лодки? Все той же шлюхой?

− Саман, − убеждал Колин.

Он навис над ней. Лицо в лицо. Она завела руки ему за шею.

− И что для этого нужно? Ты знаешь, ведь так?

− Закрыть глаза…

− Закрыть глаза?

− Да. Закрыть.

Она послушалась. Даже будь над ней занесен нож или меч. И робко выжидала, потерпишь, откроешь и все изменилось! Возможно, изменения продляться час или несколько минут. Возможно, пройдут, пока она держит глаза закрытыми.

Колин растопил фруктовую ледышку во рту. Капля упала с губ на губы. Саман вздрогнула и жадно слизнула.

Еще капля. Еще… еще… еще….

− Теперь открой, − попросил Колин, истаяв ледышку.

Саман открыла.

− Готово! − объявили ей без намека шутить.

− И все? – не верит, все еще не верит она.

− Достаточно.

Жизнь не только учит, но и портит. Хочется чего-нибудь материального, осязаемого, вещественного. Потрогать, пощупать, спрятать от остальных.

− А продолжение? – обязательна добавка сверх уже имеющегося. Тем более, что ничего и нет, кроме этого пугающего юноши и пугающего желания к нему. Ах, да. И имени. Куда от него теперь деваться.

− Продолжение?

Саман попыталась пригнуть его, поцеловать. Он не подался.

− Про жили-были долго и счастливо это в конце. У нас самое начало.

− У нас… − мечтает Саман.

− У тебя и меня, − разделил он.

Пусть так. Мед он тоже горек. У тебя и меня – горько. Не привыкать.

Ей не хотелось уходить. Она провела бы здесь остаток жизни. Предложи, согласилась бы. На его условиях. Лишь бы волшебство не закончилось.

Колин заплатил за гостеприимный кров. Оказывается, устроить для нее феерию, сказочно недешево.

Саман была ему благодарна. Очень. Даже за то, что он ей не поддался. Сохранил привкус недосказанности, незавершенности, непременного продолжения. Скорого продолжения.

Судьба, без этого никак, и ей это свойственно, попытались все испортить. Не сама конечно, но в лице четырех типов заступивших им дорогу.

− Деньги, гони!− просипели Саман и Колину.

Дееееень-ги! Дееееень-ги! – повторила каленая сталь, выдираемая из ножен.

− Живо! – гавкнули поторопиться расстаться с нажитым и не разменивать жизни на презренный металл.

В ночные игры простые босяки не играют. Только кто дружен с железом, организован и не труслив, лить кровь. Много и часто.

ˮВсе звезды в мое лукошко!ˮ − забавно Колину и он отпустил повод лошади.

− Согласен, − произнес унгриец и протянул руку.

Саман следила за событиями из седла. Каких-то пять часов назад, при подобных обстоятельствах, двинула бы коня под бока и умчалась. Сейчас она не в силах оставить этого юношу. Все лучшее, что с ней могло случиться, случилось по его прихоти и с его участием.

− Акхм…, − хрюкнул ночной кум. Сказать он хотел совершенно другое, но не смог. Горло Крюка перехватило, не вздохнуть. А когда отпустило, только и произнес. – Шкуродер! – и попятился. Шаг. Второй. Застыл сомлев.

Осмыслив услышанное, бойкие ребята утратили запал к обогащению.

− Ничего не забыли? − Колин поманил пальцами – деньги сюда!

Несколько весомых кошелей позволили любителям дармовщинки удалиться, сохранив в целости свои кудри.

– Я не Синяя Борода, – прокомментировал Колин притихшей женщине свою снисходительность к нападавшим.

− Меня бы не расстроило, − призналась Саман. Святое и памятное надо беречь от всех. Они попытались отнять.

− Замок еще не готов, − звучит как обещание.

Её отвезли обратно на задворки Большой Лодки. Проклятый дом черной громадой выполз из темноты встречать. А уж как вонял!

− Поцелуй! – потребовала Саман расставаясь.

− Целуются на прощанье. А мы скоро встретимся, − не согласился Колин и протянул добытые у босяков кошели.

Она не стала стесняться, взяла. Ей заплатили. Неважно за что. И неважно, как потребуют отработать. Ему не откажет. За волшебство. За то, что зовет её Саман.

− Завидую твоей давалке, − вздохнула она и действительно завидовала.

− Ей мало что достается. И она никогда не бывала в Маленьком Муле. И не побывает.

− Тогда я счастлива!

− Рад за тебя.

Он вернул лошадь в, Крошку Дидˮ и за кружкой вина просидел до полуночи. Щедрая плата оградила его от стороннего беспокойства.

Люди уходили и приходили. Пили, рассказывали небылицы, горланили песни. Лапали шлюх, утаскивали в темень, возвращались. Косились на молчаливого парня со шрамом на щеке. Некоторые расчувствовались его одиночеству. Прислали выпить.

− Парень… руки-ноги целы…, − орал подвыпивший мечник в дырявом гамбизоне.

− Х…й стоит? – гудел вслед его приятель с устрашающей чинкуэдой за поясом.

− Что еще надо?

ˮВот уж действительно. Чего и желать?ˮ − не погнушался угощения унгриец. Зачем обижать хороших людей.

Из шинка, Колин пешком отправился к храму Святой Афры. Ночной обходчик не боялся небесных кар и давно дрых, запершись в натопленной сторожке. Свеча в окошке горела сама себе. Колин, стараясь не очень шуметь, предательское эхо разносило звук шагов во все уголки наоса, подобрался к иконе. Потратил время дотошно изучить написанный маслом лик. Вблизи, вдали, сбоку, сверху, снизу. Слои мазков. Направление кисти. Приемы иконописи. Манеру обращения с кистью. Секретов не много, но они имелись.

Но начал Колин с другого. Святотатствовал! Отслоив крохотные участки краски, вращая пальцами тончайшее сверло, за час кропотливейшей аккуратнейшей работы, проделал два крохотных отверстия. Чудеса товар штучный и дорогой. А происходить должны вовремя.

Затем извлек купленные кисточки и, смешивая цвета со свинцовой охрой, подобрал необходимые оттенки. Сдерживая дыхание – мешало работать, уверенно подправил женский образ. Лоб, скулы, щеки, подбородок, уголки губ и глаз. Слегка прогрел свечой состарить.

Теперь это была другая Афра. Его Афра. Его Святая.

В Хирлоф Колин дотащился под утро. Не выспавшаяся Нумия встретила его и ревниво оглядев, предложила.

− Саин, вашу одежду вычистят, а вам следует хорошо вымыться. От вас дурно пахнет.

Унгриец советом не пренебрег.

6. День святого Гая (7 октября)

,….Кому известны ваши планы – ваш враг. Кто разделит ваши труды, друг вам. И вы этому верите?ˮ

− Саин Поллак, за вами сегодня дважды посылали, − обрадовал слуга, столкнувшись с унгрийцем нос к носу в Зале Арок.

Скары из охранения завистливо покосились на Колина. Барон Хирлофа облачен в новые шоссы, пурпуэн с полусотней не круглых − овальных пуговок и берет с белоснежным пером фриульской болотной цапли. Вызывающая наглядность успешности, зажиточности и, со слов прислуги, острой востребованности.

− С чего надобность? – озадачен Колин. Появившись во дворце, он предполагал обойтись короткими визитами вежливости, напомнить о себе. Справиться о состоянии дел и здоровья, пожать руки, потискать пальчики, отпустить колких шуточек. Рассыпать горох комплементов, мудро помолчать и не менее мудро блеснуть малопонятными сентенциями. Понадобиться − поохать, поахать и удрать.

− Вас просят трапезовать, − торжественно объявили унгрийцу приговор на ближайшую половину дня.

ˮНе надо быть вежливым,ˮ – последовал запоздалый зарок Колина, предвидеть последствия благих побуждений.

Хорошее настроение, кислое ли, располагаешь часом, свободен ли круглые сутки, ищешь общества, избегаешь ли оного – от личного присутствия не отвертишься. Обязанности советника не обременительны, но одно из скромного количества прописано, к исполнениюˮ четко и понятно. Всенепременно откликаться на приглашение сюзерена. Допускается отклонить. Но не под крышей патрона. Самовольство не примут и не спустят. При любых Дворах, включая Серебряный, будь кем угодно: заядлым охотником, конченым бабником, записным скандалистом, отвязной сволочью, дурным бароном и даже беспардонным унгрийцем – всем вместе и по раздельности, но обязательно при ком-то. Короле, инфанте, гранде, Святой Инквизиции, партии вердюров или Лиги солеров. Принадлежность, приобщенность к некой группе основополагающа. Ничейных не бывает. Безхозность порицается. Отщепенцев травят, гнобят и подвергают остракизму. Поскольку общество не есть скопище индивидуумов, но консолидация (гностики настаивают – стадо) выживающих в неблагоприятных условиях. А неблагоприятны они во все эпохи от сотворения Мира и лучший способ выжить – держаться гуртом.

− Кто приглашены? – желал Колин заранее сориентироваться, с кем преломит хлеба и чьи нападки придется терпеть.

Удручающее правило, все те же, все там жеˮ, иногда не срабатывало. Но только иногда. И сегодня, похоже, не день, отмеченный счастливой звездой.

− Эсм гранда…

Без неожиданностей. Необходимое и постоянное зло.

−…камер-эсм Кирх и Гё.

ˮПлохо,ˮ − без уточнений, кто из двоих не устраивает. Возможно, обе.

−…эсм-рыцарь Кэйталин аф Иллз.

ˮСовсем дерьмово,ˮ− очередной повод попенять в адрес собственной непредусмотрительности заявиться во дворец.

− Маршалк Гаус.

ˮХуже некуда!ˮ

− Саин Лоу.

ˮЕще хуже!ˮ

− Из иных….

Тягучая фразочка унгрийца насторожила. Посторонние за обедом способны отравить жизнь не только скромным обитателям Серебряного Двора, но и во дворец вхожим. Хорошо если он ошибается. Но наитие категорически настаивало быть собранным и бдительным.

− Присутствуют эсм Лаурэ аф Бюккюс и Эция аф Бюккюс.

ˮСто к одному, не мать и дочь,ˮ – знаменательное мгновение, когда Колин желал спор проиграть.

− Эсм являются единокровными сестрами.

Какие-либо дополнительные уточнения о гостьях унгриец придержал, явить слуге образчик воспитанности и галантности.

− Где собираются? В малой гостевой?

Место встречи порой скажет больше о людях, чем они сами о себе.

− Сомон-холле, − торжественно объявили Колину. Просто оранжево-красном невыразительно. А вот сомон – цвет энтурийской семги, звучит по-особенному.

ˮЧуть дальше оружейной, но совсем близко к кунскамере,ˮ − беспокоится унгриец, в бытность новиком, облазивший дворец от крыши до подвала. Встреч в Сомон-холл прежде не назначали. Обедов не проводили.

− Десерт заявлен?

ˮГлупость спросил,ˮ − признал Колин. Не от нечего же делать дважды! гоняли посыльных, зазвать его к трапезе.

− Соответственно! – довольно блестел глазкам слуга.

ˮЗначит, я,ˮ − накручивал себя советник гранды в подозрениях, прибывать в центре всеобщего внимания.

− Вас давно ждут, − на всякий случай напомнили и поторопили барона Хирлофа присоединиться к компании хозяев и гостей.

ˮНе лопнули бы, ждавши. Надеюсь, хоть чаем насиловать не станут,ˮ − пожелал Колин маленькой поблажки.

Всегда отыщется повод задержаться. Добрые знакомства обязательно всячески поддерживать и придавать им новый импульс развития.

− Больше не обижает? – унгриец, без церемоний забрал холодные ладошки Снейт в свои грубые лапищи, согреть и унять дрожь. Кружев и крахмала на взволнованной девушке больше обычного. И какие кружева!? Филе!!!*

ˮНеужто для меня?ˮ − умилился унгриец девичьим стараниям сразить его в самое сердце.

− Нет, саин, − служанка не пыталась высвободиться, прослыть неблагодарной.

− А другие?

− Нет-нет, что вы!

− Вот видишь. Приятельство со мной не так ужасно, как я сам.

Снейт растерялась окончательно и лишь беззащитно улыбалась своему покровителю.

− Тебе идет, − похвалил он скромницу в филе. Ласковое слово и кошке приятно! Правда, помниться ласка недолго.

− Благодарю, саин, − краснеет служанка невинному комплементу.

ˮЧто в ней плохо, помимо того что плохо все? Словарный запас дрессированного скворца. И эмоции садовой статуи,ˮ – вглядывался Колин в застенчивую дурнушку. Порой чужие недостатки, не все конечно, лучше рассматривать за достоинства. И у унгрийца на то собственные и весьма небескорыстные соображения.

Колин шагнул в распахнутую перед ним дверь оранжево-красного чрева Сомон-холла. Наитие его не обмануло. Странно бы было случись с ним такой промах. Атмосфера трапезной напоминала поминальную. Не хватало только задрапированных зеркал, черных свечей и курильниц с пахучим ладаном. Бледная и одинокая Сатеник, нервная и сердитая Гё, пришибленная и скромная Кэйталин, притихшая и молчаливая Лисэль. Мужчины обреченные и смурые. Лаурэ аф Бюккюс, она старшая, сидит возле гранды, отхватив за столом места на двоих. Похожая на тощую и голодную ворону, гостья в фиолетовом катарди в серебряную нить. Волосы убраны в ретикулу с жемчугом, прикрыть щедрую седину. У Эции, высокий лоб и выпяченная неправильным прикусом челюсть. Честолюбие её проклятье и благословление. Из таких получаются отменные свахи. Выявляют изъяны не заглядывая под рубашку и в шоссы. В одежде младшей, много белого золота и голубых камней. В шитье и на коротких пальцах тоже хватает.

ˮЭтих на крышу не загонишь,ˮ − дана первая оценка потенциальным мучительницам.

− Колин аф Поллак, барон Хирлофа! − воодушевлением прогундел слуга, излишне стараясь с ударением.

Унгриец учтиво раскланялся с присутствующими, уделив особенное внимание сестрам.

− Эсм, счастлив быть вам представлен.

Бюккюс (причем единодушно) заверениям барона не поверили, отразив сомнения на старушечьих морщинистых лицах. Юноша не походил на осчастливленного их высоким присутствием и весьма скептически настроен испытать счастье впоследствии.

− Этим и ограничишься? – сразу вгрызлась в бедного унгрийца Эция.

Замученный вид Гауса и Лоу, ярчайший пример неумения ответствовать на каверзные вопросы. Справедливости ради, и у Колина отсутствовала уверенность угодить с ответом. Или все же от него требовалось не угождать? Так сразу и не определить.

− Всякая граница, условность, не более. Обозначить некий предел. Все дело в желании его нарушить.

− Следовательно, не ограничишься? – вопрос-подсказка от Лаурэ. Старшая Бюккюс дружелюбней. Или просто хитрей. Способней видеть дальше и тоньше чувствовать оттенки чужого настроения.

− Обратное, ни что иное, как неуважением к присутствующим, − не поскупился унгриец вторично раскланяться, превзойдя безупречностью манер рекомендации Бальдассаре Кастильоне изложенные в,Il Cortegianoˮ.

Старухи ничего не упустили из его слов. Но выводы сделали намного раньше. У одной одобрение – мальчик хорош! У второй предубеждение – не столь хорошо, как говорят. Из этого следовало, и Колину понятно, покоя сегодня ему не дадут ни минуты.

Унгриец уселся на отведенное место. Все-таки у барона и советника немало преимуществ. Теперь он располагался гораздо ближе к владетельнице Серебряного Двора, и соответственно ближе к серебряному блюду с печеньками трехдневной давности, уже неинтересным даже цветочным мошкам.

По знаку гранды, засуетились, забегали подавальщики блюд и закусок. Оживились голоса, забрякала посуда, ложки, вилки, ножи.

Рядом с Колином, но не перед ним, в высокой салатнице, мешанина из яиц, анчоусов, овощей и сала. В глубокой супнице варево из гребешков, мидий и крабов. Остро пахнет рыбой и тимьяном.

ˮКак такое жрать?ˮ – недоумевал унгриец, представляя садовую кадку с опарышами, червями и личинками.

О вкусах рекомендовано не спорить. Теми, у кого он совершенно отсутствует или в зачаточном состоянии.

Вино расставлено в зеленом привозном стекле, причем стекло значительно превосходит количеством собственное содержимое. Экзотические сладости: ладду и шербет собрали к себе всю не вымерзшую мухоту. Фрукты непривлекательны и пахнут залежалым. Остальное…. Слишком много ароматов определиться с предпочтениями и не запутаться в тарелках и приборах. Как не вспомнить Мечи и свиристелку? Все по-простецки и можно честно и безоглядно черпать и плехать ложкой в миске. Шумно дуть и шумно сербать горячее. Отскабливать картофельные подгарки и золотисто-коричневое сало. Натыкивать на вилку или подхватывать шмат пальцами, тащить в рот. Слизывать жир чуть ли не с локтя. Говорить с набитым ртом, ковыряться ножом в зубах, выбирать лучшие куски, вылавливать из соуса тараканов и показывать соседям. Сбивать мух в суповую чашку и похваляться удалью. Дохлебывая вино, мыкать погодить со следующим разливом. Подставлять кружку, жадно следя за рубиновым потоком, и стремительно пить, проливая на грудь. Отдуваясь, млеть от вкуса и хмеля. Выглядит, возможно, дурно, но так и в глаз никто не ткнет. И косо не посмотрит. И необязательно вникать в тайный смысл слов, взглядов и вздохов.

− Твоя молитва, Поллак? – вернули мечтателя к проистекающей действительности.

− Что простите? – прикинулся глухим Колин.

− Твоя молитва. Хваление Всевышнему, за…., − Эция провела ладонью над изобилием стола.

− В Унгрии за подобное не благодарствуют, – не согласился Колин с Бюккюс. – Хлеб наш − пот наш. Так у нас говорят. Причем тут бог?

− В его власти лишить нив, садов, и тучных стад, − с удовольствием постращали юнца.

− Вы рисуете какого-то записного злодея. Бог не тот, кого больше всего бояться. А тот, кого более всех любят, − очень рассудителен Колин. − Принцип просите и воздастся, порочен. Сделай и пользуйся, куда верней и справедливей.

− Ты не в Унгрии, − жестко заткнули владетеля Хирлофа. Попытались заткнуть.

− Совершенно верно, эсм, − сожалеет Колин. О чем только? То, что не у себя на родине, или отсутствию привычного ему порядка.

− Тогда присоединяйся, − гырчит Эция, не желая разбираться в тонкостях сказанного унгрийцем и ожидая повиновения. С голоду помрет или куском рот порвет, ей не важно, но должен исполнить требование. Проверено, худшие тираны не сидят во дворцах, облаченными в пурпурные тоги правителей, но делят с нами дырявый кров, скудный стол и тесный ночлег. Их власть мизерна, от того нетерпима к любому прекословию.

Подчинение Хирлофа не обсуждалось, но те, кто унгрийца знали, в капитуляцию перед настырной старухой не верили. Расходились лишь в подозрениях, как он поступит в сложившихся щекотливых обстоятельствах.

Колин попросил слугу и, тарелку от него убрали. Перед ним пустой стол. Ни крошки, ни глотка….

Изворотливость похвали – Лаурэ повела острым носом и дернула бровкой. Но не простили – Эция прошипела коротко и непонятно:,Выблядок!ˮ Или что-то в этом роде.

Ему уготованы смотрины. Ничем иным происходящее в Сомон-холле не объявить. Несложный ребус Колину, не загадка всем остальным. Но что хотят увидеть? И кто хочет? Покупатель-то кто?

Человек сложный товар. Чем-то напоминающий луковицу. Сколько слоев снять, добраться до сути? И доберешься ли? Опять же, кому-то потребна шелуха, другим сочная сердцевины, третьим подавай наклюнувшуюся зеленую стрелку. Сложно угадать, не зная, наверное.

ˮВсе убеждены не флюгер указывает ветру, куда тому дуть. Но что известно о ветре и флюгере, так однозначно думать,ˮ − таков подход унгрийца к многим устоявшимся понятиям в его окружении. В том числе и торговле. Ведь искусство продаж в большинстве случаев заключается не в соблюдении интересов покупателя, а способности доказать совершеннейшую необходимость приобрести выставленный товар. Берите и владейте.

− Как ты находишь столицу? – обратилась к Колину Лаурэ, совершенно по приятельски, предлагая запросто, на равных, поболтать.

ˮНе только десерт, весь обед я!ˮ – принял унгриец свою незавидную участь.

− Поверьте, прекрасно обходился и без Карлайра, − признался он гостье.

− Горожанки хуже крестьянок? – полное непонимание барона граничит с возмущением.

− Не надо таскаться в Глобус и водить по ювелирным лавкам, − не иронизирует унгриец, но намекает на столичную избалованность. Лаурэ и Эция эскападу восприняли спокойно. За долгий век наслушались и не такого и не от таких умников.

− А куда в таком случае?

− Куда обычно водят крестьянок. На сеновал.

− И вся разница? – приятно Лаурэ слушать собеседника. И не шутка, и не подначка, осторожная попытка отвязаться. Даже не попытка. Проба.

− В этом, да, − подтверждает Колин.

− А в остальном? – добиваются от унгрийца большей определенности.

− Наши храмы скромней и не столь множественны.

− То есть бедны и вера ваша шатка.

− Зачем пастырям злато, если их служение словом? А вера, она не в храмах.

− Скажи еще паперти пусты! – тонко готовит подвох старшая Бюккюс.

− Грех выпрашивать то, что добывают трудами.

− Это же без малого Рай, − посмеялась Лаурэ. Но смешно ли ей? – Нищих нет, хворых и немощных тоже.

ˮНе досталось бы за фрей,ˮ − внимательно отнесся Колин к словам старухи. Ему незачем выносить встречи с Арлем на всеобщее обсуждение. Слишком все хрупко у него с исповедницей. Плохо коли Бюккюс решат на этом его подловить.

− Был, рай, − преисполнен мрачного сожаления Колин, обозначить свою уязвимость, увести от опасной и нежелательной темы.

− Отобрали тарелку с супом? – тут же добавила, соли на рануˮ Эция, порадовав барона.

− Благородный человек всегда найдет способ прокормиться, − звучит, как вызов и он Бюккюс принят.

− Но окажется ли он достаточно хорошо?

О ком она? О способе? Или человеке?

ˮУма у старухи не отнять,ˮ − польстил Колин противнику. Друзья подобным редким качеством обычно не блещут.

− Вне всяких сомнений, − зеркален в двузначности ответ унгрийца.

− И никаких подробностей?

ˮДааааа…,ˮ − только и мог сдержано выдохнуть унгриец, от вдруг наметившихся королевских милостей, загреметь в Анхальт. С грандой, без гранды, ему там делать абсолютно нечего. Как донести до других, понять?

− Управляюсь с оружием должным образом, − похвалился Колин, дорого себя предложить. То, что дорого, необходимо всем. И не обязательно в баронствах. Вложения в недвижимость и в движимость лучше держать под рукой.

− И только? – перестаралась старуха с удивлением. Младшая справилась бы лучше.

− Смотря, что под оружием подразумевать, − готов Колин обсудить тонкости. В мутной воде не только хорошо рыбу ловить, но и рыбе неплохо наживку объедать.

ˮХитер,ˮ − признала Лаурэ наиболее близкое ей.

− Тем не менее, твоя Унгрия теперь лишь пфальц, − отверзла злые уста Эция. Выдержанность юнца её не вполне устраивала. В негодовании являют на обозрение худшее. Ей того и надо. Грязи со дна унгрийской души.

− Хорошее не значит вечное, − не раскрылся Колин младшей Бюккюс.

− А ты, милочка? Тоже скучаешь по дому? – обратились к Кэйталин, отступившись на время от унгрийца.

Эсм-рыцарь не ожидала удостоиться внимания высоких особ и надеялась скромно отсидеться серой мышью. Сколь ревниво она не относилась к взлету унгрийца, сколь ни противилась его влиянию на Сатеник, но ничего поделать не могла. Теперь же свитская гранды рада уступить ему пальму первенства. Всех первенств. Старухи вгоняли её в нервную дрожь. С подачи камер-медхин, она знала о Бюккюс больше унгрийца, серьезно остерегаться их и избегать если не встреч, то разговоров с ними. Тем более, накоротке.

Повторять за унгрийцем не разумно. Выдумывать еще неразумней. Красиво врать и не менее красиво не врать, способен далеко не каждый. Отчего положение Кэйталин совсем худо. Страх быть уличенной, путал куцые мысли.

− Лучший город из мною виданных, − держит, голос и спинуˮ эсм-рыцарь.

− И сколько видела?

− Немного. Луттов и Наэр, − стушевалась Кэйталин, догадываясь о предстоящем фиаско.

− Где это? – не шутка и не издевка от Лаурэ. Объясняться не следовало. Вопрос исключал объяснения. Они лишь усугубят и без того затруднительное положение. Но Кэйталин, все же, рискнула.

− В Шлюссе.

ˮСейчас её поставят на место,ˮ − правильно почувствовал Колин настрой младшей Бюккюс.

− Где это? – повторяет Эция окончательно смутить девушку.

Эсм-рыцарю стыдно. За свою провинциальность. Она никогда не избавиться от нее. Ей не забудут. Ладно не забудут. Не упустят напомнить и попрекнуть.

− Но теперь вы здесь, − утешают Колина и Кэйталин, подразумевая наступление значительных перемен в их жизнях. Эсм-рыцарь готова согласится, саин барон как всегда не столь безоговорочно доверчив, кому бы то ни было, верить на слово. И оказался прав. – Людям свойственно испрашивать лучшей судьбы и доли. – Их фактически обвинили в попрошайничестве.

Лаурэ чмокнула вина − твое здоровье, мальчик!

ˮСтарая блядь!ˮ − засчитал Колин победу Бюккюс.

С ним частично согласились, но и обиделись. Не такая уж и старая.

− И где ты себя видишь? В столице, не оставлял, воронаˮ девушку.

− В служении эсм Сатеник, − поспешила реабилитироваться Кэйталин. Думала, поможет.

ˮКак же она продала свою знаменитую историю про осаду и оборону?ˮ – вспомнил Колин незатейливое повествование, обретения рыцарского пояска.

− Да-да, конечно, − согласились с ней. Чего еще ожидать от простушки. − А ты барон?

Ответ дан исходя из обращения по титулу.

− В зависимости, что от меня потребуется. Меч, ум или преданность.

− Мечи ныне весьма дороги, − соглашаясь, закивала Лаурэ, и открыто намекнула на грядущую весеннюю кампанию. – А через каких-то полгода будут еще дороже.

− Я бы поставил на преданность, − высказал Колин свое виденье служения. Если старухи от короны, толика неуверенности оставалась, он только выиграет. А если нет, либо отступятся, либо повысят сумму заполучить, барона Хирлофаˮ. Прочие варианты унгрийцу не столь интересны. Что же до вольных баронств… надо лишь все хорошенько обдумать. Не все дороги ведут в Анхальт.ˮ

− И как её узнать? − сомневается Эция выбору Колина. Не видит причин сделать ему такой выбор.

Он ей поможет. С причинами как раз все в полном порядке.

− Обычно по белому табарду с пурпурными фестонами.

Бюккюс достаточно осведомлены в геральдических тонкостях старины. Упомянутый покров древние воители за правое дело носили поверх золотых доспехов. Насколько оно окажется правым, спорить и спорить. Зависит от занимаемой стороны. С проигравшими или с победителями. С золотом на доспехах, много проще. Должно быть!

Но сказано ли достаточно, понять унгрийца верно? И надобно ли торопиться его понимать? Не повременить ли? Сбить позолоту и юношеский гонор.

− Очевидно, ваш король забыл об этом, раз Унгрия часть Эгля и с твоих слов совсем не благоденствует, − повторилась Эция, доконать унгрийца. Юнцы очень болезненно реагируют на упоминания о поражениях и неудачах предков. Колин обиду перенес спокойно, не покраснел и бардовыми пятнами негодования не покрылся.

− Он забыл первую заповедь, − не оправдывал, а обвинял унгриец. − Монарх первый среди равных. И нигде не сказано, что он лучший среди них.

− И вот ты здесь и готов по первому зову оказать королю добрую услугу? – плетет словесную паутину Лаурэ.

− Я готов служить. За услугами это в бордель, − грубоват, но не дерзок Колин, не обстрить разговор до срока. Речь-то пошла о важных вещах.

− Вам мало быть бароном, – у Лаурэ наработанное умение не спрашивать и не утверждать. Отлично сбивает с толку, провоцирует чувствовать себя виноватым и объясняться.

− Меня смущает остаться им всю дальнейшую жизнь, − признался еще недавний новик. Раз его собирались прикупить, или приманить, надо без стеснения торговаться. Сейчас. Потом будет поздно и дешево.

− Что еще смущает?

− Скорее вызывает некоторое недоумение. Когда в Унгрии объявляли поход, каждый считал святым долгом встать под королевский стяг. И никого не оскорбляло приспустить свой вымпел с гербом. Унгрийцы по крови люди короны, а уж потом все остальное. Пфальцы, ландграфы, маркграфы, бароны и шатилены. В Эгле такого нет.

Колин умышленно не объявил, какой именно короны. Большой, наследной или малой. Чьей же он стороны применительно к Эглю? Короля, инфанта или гранды? Это на случай, если Бюккюс все-таки не из королевского, лупанарияˮ Золотое Подворье.

− И поэтому ты приглашен в Крак? – подгадала поддеть Эция.

ˮЧем отбрешешься?ˮ − так и светилось на морщинистом челе умной старухи.

Среди нескончаемых наставлений тринитария прозвучало и такое.

− Помни, первое место, где тебя захотят прикончить, не подворотня и не темная улица, а застолье. Одно неправильное движение ложкой или вилкой, а тем более языком и ты труп. Не буквально, но и с этим не затянут.

Пьяница, в который раз оказался прав. Должно от этого Колину до сердечной истомы, восхотелось швырнуть хлебную корку в тарелку неуживчивой старухи. Бросок, шлепок, брызги, ошеломленный взгляд – сбить с Бюккюс желание грызться, возвышать себя над остальными. Короче, ссадить с потолка под стол!

− Саин приглашен к инфанту? – повернула Лаурэ нос к гранде.

Сатеник следовало без промедлений, хоть как-то, отреагировать на неудобный вопрос. Но она изучала огромную вазу с фруктами, погруженная в посторонние для застолья мысли. Она не витала в облаках среди воздушных замков, все достаточно приземлено и неприглядно. Ананас с жухлой метелкой листьев на макушке будил нездоровые фантазии. Ей виделись на щетинистом плоде глаза, нос, перекошенный рот с гнилыми зубами. Мерзко ей не было, а хотелось рассмотреть поближе, коснуться холодных губ, пощекотать в ноздрях.

− В Крак? Зачем? − расхрабрились спросить Гаус и Лоу. Сегодня они как братья-близнецы. Не видеть бы ни того ни другого. Но такого счастья унгрийцу от них ждать, не дождаться.

Взгляд Эции пытлив и остр. Его чувствуешь направленным в сердце стилетом. У Лаурэ мягче. Сродни шелковой веревке, обвивающей шею. Под кадык. Мастерство, как и знания, приходит с годами.

− Саин Даан действовал своей волей, − объяснил Колин непримечательное событие и свою непричастность к нему. − Мой оммаж баронессе Аранко на тот момент, не аннулировали, и она изъявила согласие на мое присутствие в Краке. Маленькая хитрунья мечтает попасть на Рождественские Катания. Свести близкое знакомство с персоной королевской крови, пришлось бы кстати. Похлопотать с приглашением. Со стороны эсм Сатеник, по поводу моего нахождения у её брата, никаких возражений не последовало.