Текст книги "Дождь в полынной пустоши. Книга 2 (СИ)"

Автор книги: Игорь Федорцов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 22 страниц)

− Когда разберусь со всеми делами, приглашу вас погостить.

− Уверен, что приму приглашение?

− Разве с вами можно быть в чем-то уверенным? Но я попробую. Вдруг захотите лично убедиться из Унгрии ли я. Матушка будет рада. А всей округе судачить лет пять, не меньше.

Ничего особенного не сказал, но мирное сосуществование с грешником отклонено.

− Не утруждайтесь, откажусь.

− Вам совсем не любопытно откуда в Унгрии знают о риште?

− Хорошие лекаря есть везде, − упертое суждение не обремененное доказательствами.

Фрей не гранда, маленькие войны вести не привычна. Но проигрывать их тоже не любит.

− Считаете? Исходя из количества хворых у церкви, здешние либо необразованны, либо у них, вместо сердец булыжники, − ворчал Колин. Но не только. Еще и хитрил. – Лучше уж Святой Афре покаяться, быстрее поможет.

− Откуда такая уверенность? Тебя же не пускают в храмы?

− Что не означает, их недоступности для меня, − признался унгриец с ноткой нежелания. − Изредка пускают.

− Ты меня обманывал?

− Если не позволять женщинам нас разоблачать, они потеряют веру в себя, − повинно склонился Колин. − Хотите, зайдем? – и в качестве дополнение, небольшая похвальба. − Мой знакомый архиерей настоятельно рекомендует всем посмотреть новую икону. Мне бы хотелось услышать и ваше мнение. Икону многие ругают.

− Водите дружбу с архиереем? – обалдела Арлем от подобного признания унгрийца.

− Скажем, я не чураюсь общаться с умным человеком. Васпинианом из монастыря святых Хрисса и Фриды.

− Рада слышать, − проронила, вконец сбитая с толку, фрей. Сегодня она узнала об унгрийце больше, чем за все время знакомства.

− Он не столь прямолинеен, требовать от меня быть добрым верующим. Говорит, рано или поздно, человек приходит к богу.

− Очень необычный архиерей.

− Я тоже так считаю. Но вы не ответили.

− О чем?

− Взгляните со мной на икону?

Конечно, ей не хотелось принимать предложение унгрийца. Но пришлось. Сыграло роль, признание в знакомстве с настоятелем древнейшего столичного монастыря.

Фреска явления Святой кающимся, вдохновляла масштабом. На фоне черной толпы хрупкая женская фигурка в белом плаще. Автор откровенный безбожник. Он запечатлел не торжество святости, но бесконечность греховности. Замысел открыт и Арлем. Погибнут десятки, спасутся единицы. Она готова проментяь красный упелянд на белый плащ прямо сейчас.

Колин тихонько дотронулся до рукава, привлечь внимание фрей к большой иконе, выставленной на специально отведенное место. На поставце много свечей, но рядом мало молящихся. Никто не любит признавать за собой предосудительные деяния.

− Та, что спасает, − шепнул Колин. – Не спасет, а спасает, − шаг в сторону для лучшего обзора. − Простите эсм, ваша мать не энтурийка? – его жест подразумевал схожесть некоторых черт фрей и Афры.

Арлем задержалась внимательней рассмотреть икону. Что искала? Упомянутого сходства? В лице? В предназначении? В избранном пути? Найти просто, когда этого страстно желаешь.

Колин смотрел на живописное творение глазами человека умеющего рисовать. Взгляд верующего и взгляд мастера разные взгляды. У иконы масса недостатков.

ˮНе зря архиерей ругал,ˮ − призрел Колин корявость письма. Требовалось множество изменений доделать начатое. Дорисовать нечеткие линии, сделать выразительными глаза, смягчить квадратность форм, добавить ярких красок. Золотой и пшеничной. Постараться оживить икону. Что бы с ней хотелось говорить и получать ответ, она не должна выглядеть потешкой с базарного лубка.

ˮА как должна?ˮ − ломал голову унгриец и легко нашел ответ. Люди идут в храм за пониманием и прощением. − ˮИ будет им!ˮ − От удовольствия собственным мыслям, почесал нос, что пьяница перед выпивкой. Не все ли равно за что пить. За здравие или за упокой?

На прощание Колин наговорил Арлем много приятностей. Фрей приняла его слова за должное, сделавшись к нему добрее. На маковое зернышко.

В тупичке Ста Выдр (фантазия у людей!) после долгих хождений, отыскалась лавка книготорговца.

− Саин желает новинок? – выложили перед унгрийцем том Шарьяра, Утренние диалогиˮ.

ˮВторой раз предлагают,ˮ − Колин пальцем подцепил тяжелую обложку и несколько страниц. Прочитал строки из середины.

,….Каждый раз, когда вы встречаетесь с новой женщиной, вы должны чувствовать себя если не первооткрывателем, то хотя бы исследователем неизвестной страны. Поверьте, ваши труды не пропадут даром – они сторицей окупятся. Все любовные ласки вовсе не направлены в одну сторону. Вы ласкаете свою избранницу и при этом еще больше возбуждаетесь сами….ˮ

ˮБоюсь в спальне мне рудников Крайда не добиться,ˮ − трезво отнесся Колин к гипотетическому совращению исповедницы.

− Авиценны у вас конечно не найти… Дайте тогда Одо из Мена, О свойствах трав. Солернский кодекс с иллюстрациями. И… − Колин попытался высмотреть нужную ему книгу. − Пожалуй Рецептурник святой Хильдегарды.

Книготорговец оторопело поглядел на юного покупателя. Не нашел слов что сказать. Ни похвалить, не полюбопытствовать зачем, не очень любезному молодому человеку не самой приятной наружности, серьезные книги по медицине.

− Отправьте названные книги Арлем аф Нокс, в Серебряный дворец, − указал Колин место доставки.

Ожидая пока товар соберут и завернут, унгриец честно поинтересовался у себя, не уподобляется ли он желающим шагнуть сразу в четыре стороны.

5. «Люди умеют считать деньги. Будь выгодным…»

− Кажется, ты нас искал? – заступили дорогу и запросто обратились к унгрийцу.

Примечательный тип. В шляпе с загнутыми полями, задрипанном хуке, все еще приличном пурпуэне и новехоньких шоссах, сапогах на каблуке с плетеным лаковым кантом. На широком поясном ремне петля, привесить дюсак, какие входу у крестьян на востоке Эгля. Еще одна петелина под баллок, дирк или иное воинское чудачество. Выглядел босяк на добрую сотню штиверов, но умудрялся оставаться босотой.

− Кажется, или искал? – последовал встречный вопрос от Колина.

− Молодчика мои ребятки укатали, − признался Шляпник, так его за глаза окрестил унгриец. Отчего-то именно эта деталь в одеянии наиболее бросалась в глаза.

− Рыженького?

Назови Колин покойного новика горбатым, согласились бы и с этим.

− И таковский был. Так что? Искал? – насмешливый взгляд бродяги провоцировал сказать грубость. Или грубость применить. Или хорошо… хорошенько подумав, отказаться от претензий, проглотить полученные обиды и пройти дальше.

Считать уличную встречу случайной, надо очень хворать фатализмом. Ничего плохого в том нет, но не для данного случая. Никакой выгоды Шляпнику на рожон лезть нет и никаких дивидендов с того не получить.

ˮА кому есть?ˮ – гадал и не угадывал унгриец. Вариантов множество, верный один. И он его не знает. И стоит ли узнавать.

− Искал и ищу, − не отрицает Колин поисков.

− Значит, нашел, − обрадовали унгрийца. Босяк не красовался, не заедался и не уподоблялся Джеку Победителю Великанов. Его отправили поговорить или договориться. По обстоятельствам.

− Хотелось бы, − не торопил события унгриец. Чего их торопить, коли встретились.

− В приятелях состояли? – спрашивал Шляпник занять время, нервы пощекотать, кровушку подогреть.

− С детства не разлей вода.

− Тогда конечно, − бродяга сочувственно вздохнул – печаль какая. – Кто ищет, тот завсегда найдет.

Взвесив за и против необязательного вступительного диалога устроенного Шляпником посреди дороги, Колин нашел тому подходящую альтернативу. Поклонники краткости, по достоинству оценили бы ее.

− Нам туда? – указал Колин в темный проулок. Стиснутый стенами домов, он напоминал лаз в нору. Не важно, кто там, братание унгрийцем исключено заочно.

Неожиданно, но у Шляпника закончились слова. Рука босяка отработано потянулась к оружию, схватила пустоту.

,Интересное всегда в конце.ˮ Негласное правило всех случайных встреч. И не случайных.

Сто шагов это много или мало? При определенных условиях достаточно. Достаточно ощутить легкое брожение крови и желание выплеснуть аккумулированную энергию вовне. Проявить её. Не позволить себе поступить как-то иначе. Что поделать? Время пожимать руки и время бить по рукам, чередуется. Яснея ясного, чему очередь.

Гаревый пустырь. В утоптанном снегу примесь сухой ломкой полыни. Место широкое, раздолье. Слева во люду озерца, вмерзший мертвяк, обглоданный бродячими псами и расклеванный вороньем. Птиц полно по ближайшим крышам. Черные зрители возбужденно крокали, коротко перелитая. Человек для них, прежде всего, падаль, пожива. А уж царь он зверей или не царь, пускай с соплеменниками разбирается. Крылатому племени от того спокойней и сытнее.

Навстречу унгрийцу поднялся десяток юнцов. Постарше и помладше его. Бродяжки, побирушки, нищие, шныри сбившиеся в свору. Один слабее многих. Многие предпочтительней одиночек.

− Они? – нагло ухмыльнулся Колин босяцкой рати. Что-что, а скалиться у него получалось здорово.

− Убедиться желаешь? – подал голос за Шляпника один из старшаков, выделывая кистью восьмерик. Отличная сталь броарда игрался с солнцем. Не оружие – фейерверк!

Вожаку подали дюсак и дирк. Тот все понял и не стал цеплять оружие к поясу. Свора повинуясь молчаливой команде, потихоньку расплылась занять позицию.

В натаскивании подопечных Шляпник преуспел. Очевидно, был не совсем бездарен и пропащ, преподать уроки выживания и охоты. Молодняк свято верил ему и не отступит, сообразно своей обретенной в муках веры. Слово наставника для них закон. Жестокий и примитивный. Но лучше такой, чем никакого. Не сдохнуть в канавах, не пропасть на папертях, не выгореть в борделях, не сгнить на кухнях, подъедая помои.

− Чего хотел-то, раз искал и нашел? – спросил Шляпник унгрийца, завершить бесполезный разговор, начатый сто шагов назад.

− Сейчас посмотрим, – Колин легко и с удовольствием достал шнепфер.

Свора заволновалась, спокойствие пробило суетностью, нервными взглядами, перешептыванием. Одна из своры девка. Рассерженная шустрая кошка. Беспородная, грязная и вредная. Сестра или подстилка? Её заботливо оттирали назад, не пропустить в первую линию. Пусть будет сестра. Большеглазая, остролицая, курносая.

− Кого отправим с доброй вестью? – спросил Колин. На лицах противника величайшее заблуждение молодости – жизнь вечна! Вечна. Но не жизнь.

Щедрое предложение. Шансом спасти одного из своих, Шляпник воспользоваться не захотел или не посмел.

− Обойдемся, − отказался вожак.

Никто никуда не уйдет. Нет, и не может быть, исключений в общей судьбе. Все по справедливости. А справедливей смерти вряд ли что придумано.

− Холодно стоять, − пожаловался Колин делая шаг вперед.

Широкий отмах правой, швырнуть ножи… Дальше только шнепфер…. Хорошая работа, за которую не стыдно перед людьми и собой – ручная работа. Мастерство тем и славно. И неважно, точаешь ли башмаки, печешь ли хлеб, рубишь ли головы.

Пролитая кровь исходит легким парком. Сизые внутренности перемешаны со снегом и сором. Скрюченные пальцы, открытые в немом крике пасти. Из рассеченной шеи стреляет кровяной родничок. В развороченной грудине плавает сердце. Из сугроба глядит в небо голова, рядом торчит пятерня. Под сорванный ноготь попала нитка и порхает на ветерке.

Мертвые они и есть мертвые. Но некоторым повезло.

Парень лежал на боку, подрагивая, прерывисто дыша и подтекая кровью. Одну руку сунул за полу куртки, второй тянулся к распластанному телу в трех шагах. Девка мертва. Человек не кошка, девять жизней не отпущено. А может это и была последняя, девятая жизнь. Кто и когда их считает.

− Что у тебя там? – склонился Колин разглядеть. В слабой ладони простецкий кулон. – Надо было раньше.

Невнятно промычал, парень заелозил ногами, подтолкнуть себя. Колин воткнул шнепфер в землю. Раненый тут же схватился за клинок, чуть подтянулся. Разрезанные фаланги закровили. Он еще чувствовал боль, морщился.

− Ненавижу…, − топило близкий снег горячее дыхание.

Колин сапогом толкнул парня в плечо, развернуть лицом в небо.

− Не настаиваю меня любить. А отомстить? Что скажешь? Накромсать на тысячу кусков? На десять тысяч кусочков? Согласишься? Уверен, да. Но для этого… Для этого… Зачем тебе дохлятина? Орфей спускался в ад за Эвридикой, не от большого ума. Не тот случай, получить что-то обратно. Рана твоя не смертельна. Не упустить время, выживешь…

Рот парня свела судорога боли. На деснах и языке россыпь язв и бледных припухлостей.

− Любовь всей жизни наградила? – повеселился Колин над преданностью воздыхателя. − Или с прокаженной кувыркался? Скажешь, что подцепил заразу, спариваясь с лошадью больной сапом, оттащу к лекарю без всяких условий. Или вы дружно, по-семейному, людоедством баловались? Ну! Удиви!

Парень со стоном перекатился ползти дальше. Пинок покрепче восстановил прежнее положение тела.

− Я не закончил. Мы говорили о тебе. Отмоем, выведем вшей, цыпки отпарим, приоденем. Избавим от лишних иллюзий. Надежды мало, но попробуем. Ты бы пользовался вниманием женщин. Родовитых эсм, а не помойных девок. Имя то её знаешь?

− Ненавижу…

− Не знаешь…. Покажу пару хороших финтов. А взамен, ты бы ненавидел меня во имя своей погубленной любви и как неблагодарная скотина однажды зарезал. Хорошее предложение?

Раненый упрямо перевернулся, опять вцепился в клинок, подтянуться.

− Жить во имя мести, а не сдохнуть не пойми за кого.

− Ненавижу….

− Принимать твои слова за отказ? – Колин выдернул клинок из захвата, почти отрезав бедняге пальцы.

− Ненавижу…, − парень обессилил и больше не двигаться. До девки оставалось с полуметра, меньше.

− Мне передать? – Колин захотел забрать кулон. Раненый сжал кулак не отдавать подарок. − Тогда сам предай.

Унгриец хрястнул шнепфером, отделив убитой руку по локоть. Подтолкнул достать.

− Ууууу, − бессильно завыл раненый. – Ненавижу….. Ненавижу…. Ненавижу….

− Что толку? Ненавидеть мало. Надо суметь воплотить свою ненависть. Не дать ей пропасть. Для начала подбери нюни. На всех не напасешься врачевателей и нянек, дуть на болячки и гладить по головке. Самому надо справляться. Так что? Справишься?

− Ненавижу.

− Жаль-жаль.

− Не…., − слово беззвучно запузырились кровью в пробитом горле.

Колин стряхнул кровь со шнепфера, взмахнул полой плаща, поднимая притаившихся ворон с веток деревьев и крыш.

− Прошу! – пригласил он черных птиц.

Колокол на Хара поторопил, и за полчаса унгриец добрался до моста. Опоздал, но Эйш его дождалась. Судя по зареванному лицу, дождалась бы, опоздай он еще на час или два.

− Что-то стряслось? – спросил Колин, готовый вытирать сопли и слезы. Послужить опорой, громоотводом, близким плечом, выплакаться и высморкаться. Выслушать и утешить.

− Я отказываюсь ходить на рынок за хлебом и зерном. И ничего, никому не буду говорить, − очень эмоционально объявила девушка, сдерживая всхлипывания.

− Причину не назовешь?

− Это вас не касается.

ˮКогда плохо, хочется чтобы стало еще хуже. Новая боль заглушит прежнюю. Избито, но помогает.ˮ

− Не касается. Но хочу послушать. Вдруг то, что тебя гнетет и изводит легко устранимо.

Он приготовился к потоку слов и слез. Характер девушки оказался крепче.

− Он умер. Его больше нет!

− Отец?

− Да. У меня никого не осталось. Никого.

ˮСчастливая,ˮ − едва не вырвалось у Колина. Пришлось срочно искать другое утешение. − ˮСказать, у нее есть я, преданный и верный друг? Залепит знатную оплеуху. А то начнет каяться. Хорошо если не бейлифу.ˮ

− Соболезную, − сухо произнес унгриец.

Девушка не удержалась, захлюпала носом. С горем всегда один на один. Этой ношей не поделишься. Не потому что не можешь, не захочешь. Так легче. Меньше мыслей и памяти. Только слезы и жалость к себе.

Колин подождал пока Эйш немного успокоится. Одолжил один из своих платков. За руки не брал, в глаза не смотрел, за плечи не обнимал.

− Сможешь меня выслушать?

− Да.

− Не перебивая?

− На рынок ходить не буду! − безоговорочно отказали унгрийцу.

− Это я понял.

− И ненужно мне ваше зерно и мука. И деньги не нужны!

ˮОтвести куда, упоить и сделать совсем несчастной? Она будет благодарна, но не сознается, а соплей хватит не на одну неделю,ˮ − не сказать, что планировал, но и не зарекался не делать Колин.

− Выслушай, а потом определишься, помогать мне или не помогать. В любом случае решение за тобой. Настаивать и уговаривать не стану.

Девушка промолчала. Но судя по напряженной складке у губ, настроена против любых его предложений.

− Одной молодой женщине угрожает серьезная опасность, − Колин постарался говорить без эмоциональной окраски. − Очень серьезная. Согласишься помочь, опасность будет угрожать и тебе. Но дело даже не в самой молодой женщине… Имя Моршан тебе не о чем не говорит?

Эйш живо вытерла слезы. Колин дал ей время окончательно успокоится.

− У нее есть маленький ребенок. Скажу честно, из-за него, из-за ребенка, могут убить и её, и тебя, и меня. Опасность очень велика. Моршан негде и не у кого укрыться, а у меня не так много знакомых, которым могу довериться. И ты единственная, о ком не знают желающие знать обо мне и моем окружении всю подноготную.

− Это ребенок… Он…, − захотела подробностей девушка.

− Я промолчу, − Колин подхватил девушку под локоток. Больно сжал. – И попрошу тебя о том же. Лучше обойтись без догадок, предположений и правды. Особенно правды. Жду твоего решения. Недолго.

Прошлись по мосту. Девушка делала вид, что усиленно размышляет, хотя унгрийцу понятно, она просто тянет время согласиться. Переход от отрицания к соглашательству всегда затруднителен. Маленькая капитуляция сделается еще меньше и незначительней, если не торопить с минуту.

Она оглядела Колина, ища ответов на свои сомнения. Увидела нечто другое.

− У вас кровь на скуле, − почти испугалась Эйш.

− Это не моя.

− И одежда! – пришла в волнение девушка.

− Я предупреждал, все серьезно, − произнес он сухо.

ˮГарай, теперь босяки. От мертвых одна только польза! Не только погост удобрять,ˮ − дал унгриец оценку своим негласным помощникам.

− Что от меня потребуется? – заговорила Эйш решительно.

− Когда представится возможным, препоручу заботу о Моршан тебе. Сам или через доверенного. Он передаст тебе кошель с вензелем гранды. Гранды, − повторил Колин привлечь внимание к важной детали. – В любом другом случае, отказывайся от всего. А будет возможность, просто исчезни.

Девушка кивнула.

− Я живу…

− Лучше мне не знать. Бывай здесь, как и прежде. Я изыщу способ тебе сообщить, − он помолчал. – И будь готова переехать.

Она переедет хоть сейчас, лишь бы забыться, убежать от собственного горя.

− О нашем разговоре никому.

− Я понимаю.

− Никому это никому, − потребовал унгриец.

− Я не часто хожу на исповедь, − выказала похвальную понятливость Эйш.

− А сейчас и вовсе повремени с этим. Не врать гораздо легче, чем путаться в выдумках.

По пути в ближайший шинок, а такой здесь только один, Крошка Дидˮ, Колин завернул в, Шелковинкуˮ, сменить пурпуэн и плащ, где был встречен как родной. Дочка хозяина даже вздохнула о нем мечтательно и томно. Столь мечтательно вдыхал и хозяин, но уже о содержимом кошеля унгрийца.

Переодевшись, Колин посетил мастерскую художника, купить красок, кистей и холст.

Молчаливый и близорукий патриец, аккуратно выложил перед ним свой не хитрый товарец.

− Кисти лучше колонковые, − попросил Колин замену. – Свинцовой охрой богаты? Давайте и её.

Художник столь же эмоционален просьбе, что статуя под проливным дождем.

− Теперь все.

Выбеленную ткань Колин выбросил в ближайшей подворотне, не таскаться. Краски и кисти убрал в распухший эскарсель. Немного подумав, повернул и быстро прошел пару кварталов, к ювелиру.

На предложение продать редкий и специфический инструмент, тончайшие сверла, густые брови старого огранщика вздернулись в недоумении. Однако слов и вопросов не последовало. Умение промолчать вознаграждено Колином лишним ноблем.

После ювелира, извилистая тропа унгрийских замыслов, привела в монастырскую лавку. Щедро оплатив дорогие сальные свечи, Колин наказал братии ставить их перед ликом Святой Афры.

− Грешник я, − неподдельно сокрушался он под строгим взором бонифратра*.

Попав в шинок, унгриец согрелся и слегка перекусил, послушал музыкантов, уговорился с хозяином на аренду лошади. Вороная кобыла выглядела вызывающе эффектно. Сердито фыркала, дергала повод и примерялась укусить. Дурным норовом сбивалась с шага и вскидывалась в свечку. Так бы и баловалась, но получив от унгрийца крепкий удар между ушей, присмирела и вошла в чувства. К Большой Лодке Колин подъезжал на вполне объезженной коняге.

Шустрый малец, заработал штивер выполнить просьбу, вызвать нужного человека.

− Это которая задавака? – ухмыльнулся пацан. Уж он-то знает, для чего мужикам потребны непотребные девки. Не маленький.

− Которая, − согласился унгриец.

− Смотри, лицо расцарапает, − предупредил посыльный и умчался отрабатывать полученную монету.

Задний двор, место не особо привлекательное, но достаточно темное и укромное, подпирать стену дровяника, и долго оставаться не замеченным.

Женщина признала унгрийца сразу. Не испугалась. Или не подала виду. Скрывать страх, не показывать его, учишься быстро. Жизнь заставит. Сколько всего заставит выучить жизнь, не оказаться беззащитной жертвенной овечкой, не перечесть и за час.

− Мы недавно встречались, − объявила Саман показать, что помнит унгрийца.

− Почему не повторить?

− Место неудачное выбрал.

От свинарника остро тянуло нечистотами и прелым. В бочке отмокали кишки убоины, делать колбасу. За ненадобностью выброшенная под забор невыделанная шкура крепко стухла. Отхожее место нюх не беспокоило… Не беспокоило бы, доходи до него страстотерпцы, как и положено.

− Поправимо.

− Остается выяснить для чего?

− Удовлетворить любопытство, − пауза, а как без нее, − другие Китти, Молли, Натти и даже Форточка – а ты Саман.

Женщина плотней подобрала концы платка, не пускать холод, она вовсе не рассчитывала задерживаться надолго. А подняться к ней и минуты не понадобится.

− Прошу, − пригласил ночной гость.

Жизнь что набитая колея, в ней мало что меняется или может измениться, или позволишь произойти изменениям. Кому-то они страшны, кому-то не нужны вовсе, кто-то менжуется сделать первый шаг и ждет что за него его сделает другой.

− В конюшню идти? − с насмешкой произнесла она.

− Зачем же идти, − Колин подхватил женщину на руки. – И почему в конюшню?

− Не уронишь?

Ношу легко подбросили.

− Ой! – обхватила она шею ухажера. Юноше хотелось игр. Ей нужны деньги. Почему не договориться?

Он обманул её, вынес за ограду и усадил на лошадь.

− Не против похищения?

− Можно закричу? – шутила и боялась она. − Или запущу в окно камень, предупредить.

− Есть такая мечта?

− Поджечь позволишь?

− Кидай камень, − пошел Колин на компромисс с похищенной.

− А кричать?

− С этим потом, − унгриец набросил край плаща, согреть женщину.

Саман знала достаточно историй, когда таких как она вылавливали из канала. Не угодили клиенту, или запросили лишнего за свое терпение. Были такие, вовсе пропадали бесследно. О судьбе последних не хотелось думать. Слишком безнадежно. И что остается? Припрятанный под юбкой нож. На что еще надеяться в этой жизни?

Но противиться похищению она не думала. Не потому ли что сама хотела однажды уехать. Или быть увезенной. Все равно кем и куда. Никто ведь не запрещает желать невозможного.

− Плавать я умею, − посмеивалась женщина, прижимаясь к унгрийцу. Теплей и слышно сердце.

− Приличных эсм не водят в бани.

Ей смешно. Приличных? Это о ком? Ах да, бл…ди тоже бывают приличными. Превосходная степень над обыкновенными.

− А куда водят?

− Где уютно, укромно и можно довериться друг другу в сокровенном.

Прозвучало подозрительно красиво.

ˮСам-то этого хочешь, довериться? А говоришь,ˮ − распознала женщина обман, но говорила о другом.

− Только не в любви, − попросила она.

− А что в том запретного?

− Долго её ждать.

− Но ведь ждут.

− Ждут, − согласна Саман. − Я чувствую. Прямо сейчас.

− Это лука седла!

− А я-то бог весть что подумала, − не унимается её веселье.

− И о чем подумала?

− О многом.

− А точнее? − выдох за ушко.

− Для чего забираться так далеко?

Для чего? ˮУдивлять и обманывать,ˮ − проверенная рецептура соблазнения. Но ингредиенты строго индивидуальны. Смешиваются и подаются по обстоятельствам. С пропорциями унгриец еще не определился.

− Узнать о чем женщина по имени Саман действительно мечтает. Чего хочет. И насколько в силах старого волшебника ей помочь? − без смущения плел Колин.

− Скорее юного мошенника.

− Откуда такая предвзятость к молодости?

− Я подглядела твою игру в карты. Только слепошарый отважится садиться с тобой за стол.

− Но выиграл не я!

− Не знаю, не знаю. Ушел Ридус, а следом Воробей и двое рыбников. И ты. Столица маленький город, оставить без внимания оберемок денег.

− Совпадение.

− И то, что явился за мной, тоже?

− Мужчина вправе выбирать хотеть.

− А ты твердил о луке седла.

Халупы сменились старыми фахверками. Фахверки уступили место домишкам-орешками зажиточных купцов. Женщина немного успокоилась. Прикончить её и избавиться, достаточно свернуть к каналу.

− Приехали, − объявил Колин, слезая с лошади. По всем галантным правилам, подержав Саман на руках, поставил на землю.

− Ну и как? Годна для поплавка?

− Для поплавка – да, − не замедлил Колин ответить.

У Саман запоздалое ощущение сказала гадость. Он не обратил внимания на её эпатаж. Неуверенность сродни страху. Хочется бросить вызов, доказать собственную состоятельность и полноценность.

В квартальчике обитали купцы из Энтурии. Чужих они не терпели. Вернее терпели, но их терпение обходилось клиентам в солидный расход.

− Вывеска гласит – Коррэгатер. Маленький Мул.

Хозяин заведения думал не о деньгах, а об удобствах. Соседские дома выглядели уродцами, окружившими редкостную красотку.

− Обычно я прошу не так дорого, − с вызовом призналась Саман.

− Никто не знает точно, сколько он стоит в действительности. Но многие самонадеянны.

− И сколько стою я?

− Саман не приравняешь к дешевой шалаве с набережной, − подтолкнул Колин женщину к входу.

В шинке ни одного окна, оттого внутри много искусственного света и насыщенный диковинными запахами воздух. Саман жадно втянула смесь из горящих благовоний и тонких флюидов кухни. Её враз одолевало щенячье любопытство. Кругом столько интересного! Хочется ошалело носиться, заглядывать и обнюхивать все углы, разведать все закоулки.

Охранник-гора пропустил унгрийца не изрекши ни слова. Многозначительно обсмотрел Саман. Смуглянка с вызовом вскинула голову. А чем еще ответить?

ˮЧмокни его!ˮ − понравилась Колину ершистость женщины. Но чмокнуть она дотянулась бы только до пуза громилы.

− Не хотелось бы мешать, − намекнули подоспевшему слуге на приватность встречи.

Оплаченные пожелания исполняли без лишних вопросов. Платить полагалось сразу от двери, и вход пошли монеты. Волшебные кругляшки серебра стимулировали угодливость в любой просьбе.

− Прошу, за мной. Вам будет удобно.

Саман шла на мысках. Так она казалась выше, а ей этого хотелось, и удобно глазеть по сторонам. Поглазеть было на что.

− Южане умеют ценить уют, − признал Колин за хозяевами шинка мастерство домостроя.

Выгороженный тяжелыми гобеленами квадрат. Широкие полати, застелены толстыми цветастыми войлоками, поверх набросаны расшитые бисером подушки. На низком колченогом, словно готовом подпрыгнуть, столике, выставлена чаша омыть руки. Рядом стопочка сложенных узеньких расшитых полотенец.

− Нравится? – спросил Колин у женщины.

− Не больше чем замарашке на королевском балу, − призналась Саман. Худшая вещь в интерьере она сама.

− Это поправимо.

Унгриец пошептался с вызванным слугой, всунул кошель и тот пригласил Саман.

− Прошу, сатти.

Её передали двум служанкам. Теплая ласковая вода, пахнущая мускатом. Мягкий лен обсушиться. Новая одежда. Сальвар – штаны из шелка. Чоли – короткая кофта. Невесомые туфельки. На запястья широкие браслеты-чури. Закрепить уложенные волосы – шпрингар-патти.

− Не скажу, что одета, − придирчиво осматривалась Саман. Тонкий прозрачный шелк не способен скрыть ни единой складки её тела.

− Тебя смущает?

− Я могу покраснеть?

− Зачем спрашивать. Мужчины любят обманываться, − Колин указал ей, где разместиться. − Располагайся.

− Куда теперь деваться, − Саман присела на краешек полатей.

ˮНа таких меня еще не валяли,ˮ − не переставала она восхищаться окружающей обстановкой.

После переговоров со слугой, на стол выставили десять маленьких тарелочек с порциями неизвестных яств. Тарелочки вмешали столь мало, что казались кукольными, игрушечными, не настоящими.

− Фруктовый лед, − попросил Колин дополнить сервировку и поблагодарил слугу монетой. За точность. И поднял палец вверх, о чем-то предупреждая или напоминая. Саман принесли энтурийский плат. Воздух, сотканный золотом и жемчугом.

− Здесь прохладно, − нагло соврал Колин.

Женщина приняла подарок и приняла его вранье. Купить такую красоту, надо продать лошадь, броню, оружие, Большую Лодку и половину Карлайра, от стены до стены. Её саин рассчитался, не моргнув глазом.

− Ты всегда столь расточителен? – с наслаждением куталась Саман в удивительный подарок.

− По необходимости.

− И нынче, такая необходимость возникла?

− Определенно.

− Ты странный, − выразила женщина свое отношение к происходящему с ней. Она чувствовала себя невольной участницей волшбы. Но не забывала, волшебство заканчиваться в тот самый момент, когда к нему привыкаешь.

Они ополоснули руки, промокнули полотенцами. Ей неловко. С чего начать? Как начать?

Унгриец учил её есть пальцами. Так вкуснее. Объяснял последовательность блюд. Таковы нерушимые традиции. Рассказывал о приправах и пряностях. Они делали ярче вкус блюд. Он возился с ней, как возится учитель с любимой ученицей. Не ругал за не понятливость и бестолковость. Хвалил, одобрительно посмеивался. Держал её ладони в своих, как держал бы величайшую драгоценность. Он не походил на заносчивых ублюдков, что за грош выжмут все соки и еще умудряться наплевать в душу. Он ни на кого не походил!

Это приходило исподволь. Желание. Самое простое, самое обыкновенно, самое-самое. Когда за каждым жестом, за каждым прикосновение, от каждого слова и выдоха, по телу проходит невидимая мягкая волна, сбегает к низу живота. В горле делается сладко и хочется пить. Чем… кем утолиться?

− Так почему Саман? – спросил Колин. Он сидел одуряюще близко. Его тепло лишь сильней разгоняло её сердце.

− Родительская прихоть.

Родители не придумывают таких имен детям. Если любят. Если не любят. Все равно не придумывают. Разницы нет, как назовут дите, но точно не Саман. Имя она выбрала сама. В её памяти разделенной на до и после, половинки назывались по-разному. Саман – вторая и наверное не лучшая. Каждый спасается от прошлого как может. Или от будущего, когда не верит в него.