Текст книги "Жуков. Зимняя война (СИ)"

Автор книги: Игорь Минаков

Соавторы: Петр Алмазный
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)

Глава 10

Дежурный по штабу корпуса проводил меня к полевому телефонному аппарату, установленному в отдельной, отгороженной фанерной стенкой кабине для секретных переговоров. Я взял трубку.

– У аппарата.

В трубке трещало и выло, словно по проводам мчались не электроны, а зимняя вьюга.

– Здравствуйте, – донесся из трубки ровный, без лишних эмоций голос, который я сразу узнал. – Связь плохая, поэтому буду краток. Интересует ход подготовки к строительству.

«Строительство» – это для посторонних ушей.

– Работы ведутся в соответствии с поставленными задачами, – ответил я, разумеется, опуская детали. – Провожу осмотр объектов, уточняю данные по размещению рабочих и строительной техники. Есть вопросы по снабжению участков строительства стройматериалами и спецодеждой.

– Это мне известно, – откликнулся собеседник. – Меня интересуют другие аспекты. Ваши распоряжения вызывают… оживленную переписку в стройтресте. Поступают сигналы о нарушении утвержденных планов.

Я мысленно оценил скорость, с которой информация достигла Москвы. Значит, Гордов и Яковлев, а скорее всего – сам Мерецков жалуются на меня. Что ж, это вполне понятно. Я вырвал их из рутинного болота, заставил пересматривать уже утвержденные планы.

– Планы не нарушаются, – сказал я твердо. – Они корректируются с учетом рельефа местности и возможностей доставки материалов. Проведение работ без учета этого приведет к срыву запланированных сроков, текучки кадров и, в конечном, счете к неудовлетворительному выполнению государственного плана. Я действую так, как считаю нужным для выполнения поставленной задачи с минимальными расходами.

В трубке послышался негромкое покашливание.

– Забота о снижении расходов делает вам честь, товарищ прораб, но не забывайте, госкомиссия будет принимать объект, руководствуясь конечным результатом, а не методами, использованными при его возведении. Некоторые товарищи выражают озабоченность вашей… излишней самостоятельностью.

– Моя самостоятельность оправдана опытом сдачи предыдущих объектов, – парировал я. – И если эти товарищи хотят сменить меня до начала строительства, пусть дадут официальную директиву. А пока я здесь – я отвечаю за итог.

Помолчав, мой собеседник ответил, уже более раздраженно.

– Никто не собирается вас менять. Просто советую быть… осмотрительнее. Докладывайте о своих решениях руководству треста. Ради соблюдения необходимых формальностей. А то у нас тут один… инженер проявляет повышенный интерес к вашей персоне. Считает, что вы отвлекаете ресурсы от других строек.

Стало ясно, что собеседник не столько предупреждает, сколько зондирует почву, проверяя мою устойчивость и определяя, стоит ли ему и дальше держать мою сторону.

– Ресурсы сосредотачиваются на главном стройучастке, – ответил я. – Это азбука строительной науки. Передайте товарищу инженеру, что при необходимости я лично доложу ему о целесообразности такого решения. Что касается формальностей – обязуюсь регулярно информировать Главк.

– Это разумно, – заключили с того конца провода. – И еще один момент. Организация, поставками которой вы пользовались… испытывает временные трудности. Будьте осторожны с новыми контактами.

Фраза прозвучала как отдаленный, но четкий удар гонга. Зворыкин. Значит, его либо арестовали, либо он попал под подозрение. Канал поставок из США мог быть перекрыт.

– Понял. Благодарю за информацию.

– Удачи, товарищ прораб. Ждем новостей. И помните – здесь, в Главке, любят быстрые и убедительные результаты.

Связь прервалась. Я положил трубку. Разговор был краток, но исключительно содержателен. Мне дали понять, что я на тонком льду, но пока меня прикрывают. И что единственное, что может укрепить мое положение – это безоговорочная победа.

* * *

Штаб 50-го стрелкового корпуса располагался в капитальном блиндаже, врытом в склон высоты. Внутри пахло сырой землей, махоркой и свежей хвоей. Комдив Гореленко, войдя следом за мной, сразу развернул на столе оперативную карту.

– Георгий Константинович, по вашим указаниям начата перегруппировка, – он провел указкой по участку предстоящего прорыва. – Но есть вопросы по взаимодействию с соседями. 19-й корпус продолжает готовиться к наступлению на своем участке по старой схеме. Без единого плана артподготовки возможны проблемы.

Я кивнул, изучая карту. Проблема была очевидной. Удар должен быть массированным, единым по всей линии прорыва, а не набором разрозненных атак.

– Хорошо, я сам навещу штаб 19-го корпуса. Думаю предложить им начать активные демонстрационные действия на своем участке на час раньше основной атаки, чтобы сковать резервы противника. Причем – именно демонстрационные, без лобового штурма. Нам нужно будет оттянуть их силы, а не увязнуть во второстепенной атаке.

Гореленко кивнул, делая пометку в блокноте. Было видно, что он мысленно примеряет на свое подразделение эту задачу и находит ее разумной.

– Понял. Главное, согласованность действий, – пробормотал он.

– Да, но покуда это лишь мысли вслух. Форму приказа они обретут, когда предложение будет согласовано с командованием фронта, – сказал я.

В блиндаж вошел начальник разведки корпуса, подполковник, с папкой в руках.

– Товарищ комкор, свежие данные от наших разведгрупп. – Он разложил на столе несколько увеличенных аэрофотоснимков и схем. – Подтвердились сведения о новом ДЗОТе здесь, на левом фланге нашего участка. И уточнена система траншей между ДОТами «Поппиус» и «Миллионер».

Я внимательно изучил схемы. Это была ценная информация.

– Хорошая работа. Немедленно передайте эти данные командирам артполков и штурмовых батальонов. Каждый командир должен знать не только свою основную цель, но и расположение этих новых огневых точек. Организуйте для командиров совещание, где все эти сведения будут изучены в деталях. Пусть они своими глазами увидят то, что им предстоит атаковать.

– Есть! – подполковник собрал снимки. – Разрешите организовать еще один ночной поиск? Хотим взять «языка» из состава финского гарнизона.

– Поиск разрешаю, – кивнул я. – А вот брать языка пока рано. Нам нельзя насторожить противника раньше времени.

Оставив Гореленко и начальник разведки уточнять данные, я вышел из блиндажа. Нужно было проверить, как идет выдача обмундирования. Вдали, у складов суетились красноармейцы. Подойдя ближе, я увидел, что бойцы из роты обеспечения как раз загружали в грузовик тюки с полушубками. Работа кипела. Интендант 3-ранга, заметив меня, бросился докладывать, но я жестом остановил его – пусть лучше работает.

Возвращаясь к машине, я видел, как по дороге к передовой двигалась колонна бойцов с лыжами, в новом камуфляже, с разгрузочными жилетами поверх маскхалатов. Это были те, кого я видел на полигоне два часа назад. В их движениях уже появилась собранность, исчезла доля той неуверенности, что сквозила во время показных учений.

Уже четвертый час я был на ногах. Первые, самые неотложные распоряжения были отданы. Система, скрипя и сопротивляясь, начинала поворачиваться в нужном направлении. Самое сложное – ломка шаблонов в головах командиров – было еще впереди. Теперь предстояло убедить в правильности этого курса штаб армии, откуда уже поступали первые тревожные сигналы.

* * *

«ГАЗ-64» вырулил на заснеженную поляну, где было расположено хозяйство саперной роты 90-й стрелковой дивизии 50-го стрелкового корпуса. Командир саперного взвода старший лейтенант, увидев машину, кинулся к ней.

– Товарищ комкор, саперная рота готовится к выполнению боевой задачи! – доложил он, когда я вышел из машины. – Старший лейтенант Ефименко.

Я вышел и прошел к инженерному имуществу, сложенному под брезентом. Поднял край брезента. Под ним лежали стандартный шанцевый и другой инструмент, колючка, колья. Ничего из того, что было необходимо для штурма вражеских укреплений.

– Покажите мне подрывные заряды для амбразур, старший лейтенант, – велел я. – Укомплектована ли рота дымовыми шашками, специальными штурмовыми мостками для преодоления рвов?

Командир саперной роты смотрел на меня с отчаянием. Я понимал, что его вины в недостатке снаряжения, необходимого для штурма долговременных огневых точек, нет и распекать его не собирался, но старлей-то этого не знал.

– Товарищ комкор, – принялся докладывать он, – спецзаряды выдаются только по разнарядке командования. У нас стандартный набор…

– Стандартный набор для рытья окопов, а не для штурма, – прервал я его, но без упрека, констатируя факт. – Товарищ старший лейтенант, ваши саперы – ключ к успеху. Без них пехота будет безуспешно атаковать ДОТы в лоб. Я свяжусь с вашим начальством и потребую выделить вам все необходимое. А ваша задача – сформировать из лучших бойцов штурмовые саперные группы. И отработать с ними штурмовые действия. Они должны будут действовать в теснейшем контакте с пехотой.

Старший лейтенант вытянулся по стойке смирно. Без всякого сомнения, он не хуже меня осознавал проблему, но не имел ресурсов для ее решения.

– Будет сделано, товарищ комкор! – откликнулся он. – Но без специального снаряжения эффективность будет низкой.

– Снаряжение будет, – твердо сказал я. – Готовьте людей.

Следующей точкой стал импровизированный лагерь связистов. Под навесами стояли катушки с намотанными на них километрами кабеля, красноармейцы выгружали ящики с полевыми телефонами и рациями. Все этим руководил командир с петлицами майора.

– Товарищ майор! – окликнул я его.

Обернувшись, он бросился ко мне со всех ног.

– Товарищ комкор, осуществляю развертывание батальона связи! Майор Сиропин.

– И как будет организована связь с передовыми наблюдательными пунктами артиллерии и командирами штурмовых групп?

– У меня приказ наладить проводную связь до переднего края, товарищ комкор! – отрапортовал тот.

– А что будет во время атаки, когда ваши провода перебьют в первые пять минут? – спросил я.

Майор не растерялся.

– Как и положено, будем восстанавливать.

– Постарайтесь обеспечить каждый штурмовой батальон, каждый пункт артнаблюдения не только телефоном, но и радистом с рацией. Выделите все имеющиеся радиостанции, включая те, что на складе. Организуйте сеть. Отработайте позывные и порядок передачи данных. Связь – это нерв атаки. Если он будет прерван, мы ослепнем. Задача понятна?

Лицо майора не выглядело особенно радостным.

– Вас понял, товарищ комкор! Сделаю все возможное. В зоне своей ответственности.

* * *

Алексей Иванович Воронов, техник-интендант 2-го ранга, сидел за столом в тесной землянке, отведенной под отдел обозно-вещевого снабжения штаба 90-й стрелковой дивизии 50-го стрелкового корпуса.

Перед ним лежали кипы ведомостей и требований на обмундирование. Его пальцы, привыкшие к перьевым ручкам и счетам, слегка подрагивали. А вместо параграфов ведомости, перед его глазами стояло лицо лейтенанта Егорова.

У «Жаворонка» сложилось впечатление, что требование следить за комкором Жуковым было лишь ширмой для чего-то другого. Вот только – чего именно, если он, Алексей Воронов, мог предоставить лишь сводки по выданным валенкам и полушубкам.

Понятно, что даже эти сведения представляли немалый интерес. Ведь по ним можно было оценить численность войск, развертываемых на советской-финской границе, но – для вражеской разведки. А зачем они госбезопасности?

В землянку вошел Сизарев – интендант 2-го ранга, начальник отдела обозно-вещевого снабжения. Алексей Иванович вскочил.

– Воронов, срочно подготовь сводку по наличию утепленного обмундирования по корпусу. Комкор Жуков поднял всех на уши, требует отчет к четырнадцати ноль ноль.

Сердце Воронова екнуло. Комкор Жуков. Кажется, он теперь до конца дней своих будет слышать эту фамилию. Причем – с самых неожиданных сторон. Причем – конец этот похоже не за горами.

– Сейчас подготовлю, – сипло пробормотал он. – А… товарищ интендант 2-го ранга, не знаете, какие именно части комкор проверял?

Интендант 2-го ранга, уже повернувшись было к выходу, бросил через плечо:

– Да все, кажется, объехал. И артиллеристов, и саперов, и связистов проверил. Склад наш – тоже. Спасибо, кстати, тебе – успел-таки валенки к его приезду на передовую отгрузить, а то бы нам влетело…

Это было хоть что-то. Жуков лично объезжал части. Интересовался, артиллерией, утепленным обмундированием и связью. Воронов судорожно начал составлять сводку, параллельно мысленно отмечая для себя:

«Жуков. Личная рекогносцировка. Контролирует поставку утепленного обмундирования, связь и артиллерийские позиции. Особенно интересуется штурмовыми батальонами». Информация вроде бы ни о чем, но это пока все, что он имеет.

«Жаворонок» вышел из землянки, чтобы отнести утвержденные ведомости дежурному. У проходной он столкнулся с молодым лейтенантом в форме НКВД, смолящего папиросу. Их взгляды встретились на секунду. Лейтенант, не меняя выражения лица, чуть заметно кивнул и отошел в сторону. Это был Егоров.

Воронов почувствовал, как у него перехватило дыхание. Он прошел мимо, не останавливаясь, повторяя на все лады свое первое донесение. Теперь нужно было найти способ сообщить о ней этому самому лейтенанту, не привлекая постороннего внимания.

Возвращаясь, «Жаворонок» увидел, как к штабной землянке подъехал знакомый «ГАЗ-64». Из него вышел Жуков. Быстро прошел внутрь, его лицо было сосредоточенным. Мимо Воронова пробежал делегат связи с папкой, на ходу бросив дежурному:

– Срочно к комкору! Карты по участку прорыва!

Участок прорыва. Еще одно ключевое понятие. Значит, Жуков не просто укрепляет оборону, он готовит наступление. И на узком участке. «Жаворонок» спустился в землянку, сел за стол и мысленно добавил к своему донесению: «готовит наступление на узком участке фронта. Затребовал карты участка прорыва».

Он сидел, уставившись в одну точку, перебирая в памяти, все что ему удалось нарыть. И с каждой минутой у него крепло убеждение, что все эти обрывки не стоят и гроша. Вот только за их передачу он может заплатить жизнью.

Единственное, что могло бы, если не спасти, то продлить ему существование, так это предельная осторожность и наблюдение за рутинными, никому не интересными документами, в которых иногда проскальзывали крупицы нужной информации.

* * *

Вместо того чтобы ехать на следующий КП, я приказал шоферу свернуть к переднему краю. Никакие доклады не могли заменить личного осмотра. Мы оставили машину в лощине и пешком поднялись на НП 123-й стрелковой дивизии.

Комдива на месте не оказалось – он был в батальонах. НП представлял собой простой, но грамотно оборудованный окоп в полный профиль, с блиндажом для связистов. Комбат, капитан Тихонов, доложившись, с недоверием смотрел на мои комкоровские знаки различия.

– Покажите мне вашу полосу обороны, – сказал я, подходя к стереотрубе.

Капитан принялся заученно докладывать о расположении рот. Я слушал вполуха, изучая в окуляр нейтральную полосу. Лес, заснеженные кочки, колючая проволока заграждений с сопредельной стороны. Ничего интересного видно не было.

– Ваши наблюдатели где? – спросил я, не отрываясь от трубы.

– На передовых постах, товарищ комкор! Вон там, у одинокой ели, и левее…

– А финские позиции? Что видите?

Капитан замялся.

– Противник активно маскируется… Данные уточняются…

Я отошел от трубы. Это была та самая болезнь – позиционная близорукость. Командиры знали расположение своих взводов, но не видели противника.

– Немедленно выдвинуть вперед, за свой КПП, группы снайперов и наблюдателей с задачей засекать каждую вспышку, каждый дымок, каждое движение. Фиксировать на карту-километровку. Я хочу видеть у вас не пустую бумажку, а схему с нанесенными целями для артиллерии. Понятно?

– Есть! – капитан бросился исполнять.

Обратно к машине мы с Трофимовым шли молча. Я видел, как по дороге на передовую движется рота бойцов. Шли не в колонне, а едва ли не толпой. Нога за ногу. Я шагнул вперед, нос к носу с лейтенантом. Тот вытаращился. Рука медленно потянулась к козырьку буденовки.

– Это что за бардак, лейтенант, – осведомился я ледяным тоном. – У тебя бойцы, или бабы беременные? Что за строй? Где интервалы?

Лейтенант, растерянный, так и не донеся руку до козырька, начал что-то мямлить об усталости личного состава после долгого марша.

– Что ты там бубнишь? Немедля построить роту и вперед бегом! Рассредоточиться цепью! Короткими перебежками, используя складки местности, арш! – приказал я. – Вы же на линии фронта, черт вас побери!.. Снайпер или минометчик могут работать по вам как по учебной мишени!

Последние слова уже произнес сам для себя. Потому что молоденький лейтенантик, видать, недавно только после училища, забегал, как ошпаренный. Рота почти мгновенно рассыпалась по лесу, по обеим сторонам дороги. Пошла, вернее – побежала цепью.

Да, похоже нужно довести до автоматизма не только штурм ДОТов, но и простейшее передвижение по лесу, под возможным огнем противника. Я записал это в записную книжку, куда вносил необходимые данные и мысли по поводу.

Вернувшись на КП корпуса, я застал Гореленко за разговором по ВЧ-связи. По его лицу было видно – разговор непростой. Он положил трубку и тяжело вздохнул:

– Георгий Константинович, звонил Гордов. Вежливо поинтересовался, на каком основании мы затребовали все ранцевые огнеметы из армейского резерва. Говорит, это нарушает план распределения.

– Что ответили?

– Сказал, что действуем по вашему приказу в рамках подготовки к прорыву.

– И чего добился?

– Гордов пообещал «рассмотреть вопрос». Но тон его был… не очень.

Я кивнул. Система буксовала. Гордов не отказывал прямо, но создавал искусственные препятствия. Требовались более весомые аргументы.

– Дайте мне связь со штабом армии. С Яковлевым. Шифрованную.

Пока соединяли, я продумывал аргументацию. Жаловаться Берии было глупо – это показало бы мою слабость. Нужно было решать на месте.

– Всеволод Федорович, – начал я, услышав в трубке голос командарма. – Говорит Жуков. Работаю на вашем левом фланге. Для гарантированного прорыва мне критически не хватает технических средств штурма – ранцевых огнеметов, спецзарядов. Прошу вашего распоряжения об их первоочередной передаче в 50-й корпус. Успех всей операции на направлении главного удара зависит от этого.

Я сделал паузу, дав Яковлеву осознать последнюю фразу. «Направление главного удара». Это была апелляция к его ответственности перед Ставкой.

– Георгий Константинович, я понимаю, но ресурсы ограничены… – начал он.

– Всеволод Федорович, – мягко, но настойчиво перебил я. – Мы либо давим тараном, либо продолжаем долбить лбом. Я выбираю таран, но для него нужна сталь. Дайте мне двадцать четыре часа с этими огнеметами, и вы получите прорыв. Без них – лишь доклад о высоком моральном духе бойцов, которые полягут у финских ДОТов.

В трубке послышался тяжелый вздох. Яковлев был не глуп и понимал, на чью сторону может встать Сталин в случае успеха или провала.

– Ладно, – сдался он. – Распоряжусь. Но, Георгий Константинович, отчетность! Чтоб все было по форме!

– Будет сделано, – ответил я и положил трубку.

Одна битва была выиграна, но этот долгий день еще не закончился. Я велел ординарцу сообразить насчет обеда или уже ужина, потому что снаружи смеркалось, как вдруг земля вздрогнула и в блиндаж ворвался ком грязи от близкого разрыва.

Глава 11

Я выскочил вместе с другими командирами из блиндажа. Ветки, комья снега и обломки ящиков падали вокруг, оседая после взрыва. Красноармейцы и младшие командиры метались, но эта суета мало походила на занятие обороны.

– Лейтенант! – окликнул я одного из мечущихся. – Что, черт вас побери, происходит!

– Сдетонировал ящик с минами, товарищ командир! – выкрикнул тот, не разобрав в сгущающемся вечернем мраке знаки различия на моих петлицах.

– Разберитесь, – бросил я Гореленко. – А я – в разведотдел.

Войдя в тесное помещение разведотдела, я застал подполковника и двух его помощников за столом, заваленным аэрофотоснимками и кальками. Воздух был густым от табачного дыма. На стене висела карта, испещренная десятками условных знаков, но многие участки оставались чистыми.

– Товарищ комкор, – подполковник встал, его лицо выглядело усталым, но в глазах светился азарт профессионала. – Работаем. Снимков много, а рук не хватает.

Я взял один из снимков. Четкие тени от деревьев, расплывчатые пятна возможных укреплений. Каждая минута расшифровки стоила крови будущих штурмовых групп.

– Бросьте все второстепенные задачи, – приказал я. – Создайте сводную группу из всех, кто способен читать снимки, из топографов, саперов, лучших командиров-артиллеристов. Ваша задача – к шести часам утра положить мне на стол командиров сводную карту. Не схему, а карту с координатами всех выявленных целей. Каждый ДЗОТ, каждое препятствие, каждая тропа.

Подполковник, не теряя времени, отдал распоряжения. В землянку начали собирать людей. Скоро за столами собралось человек десять. Я наблюдал, как они, склонившись над снимками и кальками, спорят, сверяются, наносят условные знаки. Работа закипела с новой силой. И это был уже не разрозненный труд, а конвейер.

– Используйте метод триангуляции по известным объектам, – посоветовал один из топографов молодому командиру-артиллеристу. – Вот церковь в Кивиниеми, ее координаты известны. От нее и пляшем.

Я видел, как на чистой карте начинают появляться новые, еще незнакомые квадраты с пометками: «предполагаемый ДЗОТ», «противотанковые надолбы», «минные поля».

Подполковник подошел ко мне с первыми результатами.

– Георгий Константинович, вот участок перед ДОТом «Поппиус». Видите эти затемнения? С большой долей вероятности – сеть траншей и ходов сообщения. Их не было на старых картах.

Это уже меняло расстановку сил. Штурмовикам пришлось бы прорываться не только через ДОТ, но и через систему окопов.

– Немедленно передайте эти данные командиру 90-й дивизии и командиру артполка. Пусть штурмовые группы знают, что их ждет. И чтобы артиллерия подготовила огонь по этим траншеям.

Я посмотрел на работающих командиров. Они, уставшие, замерзшие, делали то, что должно было спасти сотни жизней. Карта, которую они создавали, становилась главным документом предстоящего прорыва. Без нее мы были бы слепы. С ней – получали шанс на успех.

Сумерки сгущались быстро, превращаясь в полярную ночь. Я вызвал к себе начальника разведки корпуса и командира отдельного разведбата.

– Тихоходность самолетов, с которых проводилась аэрофотосъемка, нас не устраивает, – начал я без предисловий, указывая на свежую карту. – Здесь, здесь и здесь – «белые пятна». Финны могли оборудовать огневые точки, которые с воздуха не видны. Нужны глаза на земле.

Командир разведбата, капитан, коренастый и молчаливый, кивнул:

– Пошлем группы, товарищ комкор. На лыжах, с заходом в тыл.

– Не просто группы, – уточнил я. – Группы с рациями. Их задача – не брать «языков». Их задача – засесть на сутки в нейтралке или у них в тылу и работать как живые наблюдательные пункты. Фиксировать все: расписание смены гарнизонов в ДОТах, маршруты патрулей, координаты замаскированных огневых. Каждые два часа – обязательный сеанс связи. Малейшее перемещение – доклад на КП артиллерии. Понятна задача?

Капитан усмехнулся в усы:

– Понятна. Тихая охота.

– Именно. Подберите самых надежных, самых хладнокровных. От их работы зависит, сколько наших бойцов останутся живы завтра.

Через полчаса капитан доложил о готовности трех групп. Я вышел посмотреть на них. Восемь человек в белых маскхалатах, с карабинами и рациями за спиной. Лица серьезные, без тени бравады.

– Задача ясна? – спросил я старшего группы, старшего сержанта.

– Так точно, товарищ комкор. Сидеть смотреть, по рации докладывать.

– Главное – скрытность. Никакого боя без крайней нужды. Вы нам ценнее любого «языка». Удачи.

Группы бесшумно растворились в темноте. Теперь нужно было ждать. Эти люди стали своего рода нервными окончаниями корпуса, протянутыми в сторону противника.

Вернувшись на КП, я связался с начальником артиллерии корпуса.

– С завтрашнего утра ваши командиры дивизионов и начальник артразведки дежурят здесь, у карты, – поставил я задачу. – Все данные от разведгрупп немедленно наносятся на карту и передаются для обработки. Готовьте уточненные данные для стрельбы. Когда начнется наступление – если разведка подтвердит цели, – пристрелка по вновь выявленным объектам. Огонь на подавление.

В землянке связи ВЧ загудел аппарат. Дежурный передал трубку: «Товарищ комкор, вас командующий ВВС армии». В трубке послышался знакомый голос.

– Георгий Константинович, мне хотелось бы узнать, какие еще срочные задачи вы поставите авиации? Штабные уже стонут от ваших заявок.

Я откинул край плащ-палатки, закрывавшей карту на стене.

– Задачи прежние, товарищ командующий, но с одним уточнением. Направьте на участок Сумма-Ляхде круглосуточное авиационное наблюдение. Сменными экипажами. Днем – Р-5, ночью – У-2.

В трубке воцарилась тишина. Потом командующий проговорил:

– Георгий Константинович, вы понимаете, что ночные полеты на У-2 в прифронтовой полосе – это почти самоубийство? Противник может открыть огонь.

– Понимаю, – перебил я. – Но иначе мы воюем вслепую. Мне не нужны бомбовые удары. Мне нужны глаза. Пусть летают высоко, за пределами эффективного огня МЗА, но фиксируют все: движение обозов, любой луч света в расположении гарнизонов. Каждые два часа – сводка в мой штаб и в штаб артиллерии. Без этого артподготовка будет стрельбой по площадям.

Командующий ВВС тяжело вздохнул. Слышно было, как он что-то бормочет своему начальнику штаба.

– Ладно, – наконец сказал он. – Попробуем. Выделю две пары У-2 из 68-й авиабригады. Но за потери не корите.

– Благодарю, – я положил трубку.

Это был риск, но риск оправданный. Без постоянного наблюдения любая, даже самая лучшая карта, устаревала за несколько часов. Я вызвал к себе начальника оперативного отдела. Отдал приказ:

– С завтрашнего утра организуйте на КП круглосуточное дежурство сводной группы. В ее состав должен войти ваш сотрудник, артиллерист и представитель от разведки. Их задача – немедленно наносить на общую карту все данные от наземных разведгрупп и авианаблюдателей. Создаем единую, постоянно обновляемую картину поля предстоящего боя. Она должна быть актуальной на каждый момент времени.

Покончив с этой частью работы, я направился в блиндаж командного пункта 50-го стрелкового корпуса. Там склонился над разложенной на ящиках из-под снарядов картой, рядом застыли комдив Гореленко и начальник артиллерии корпуса. Мороз сквозь бревенчатые стены пробирался внутрь, но нам было не до того.

– Всеволод Федорович, – обратился я к начарту, – ваше мнение, где находятся ключевые точки, куда должен бить наш «тяжелый кулак»? Какие укрпеления забетонированы так, что их не проймешь гаубицей?

Он ткнул заточенным карандашом в два квадрата на карте.

– ДОТ «Миллионер» и «Поппиус», товарищ комкор. Лобовая плита – до двух метров железобетона. Б-4, конечно, не пробивает насквозь, но близкий разрыв 100-килограммового снаряда… Контузия гарнизона, разрушение амбразур, трещины в бетоне. Эффект будет.

– Согласен, – кивнул я. – Отдавайте приказ на скрытную передислокацию дивизиона 203-мм гаубиц сюда, – я показал на лесной массив в трех километрах от передка. – И батареи 280-мм мортир – сюда. Только ночью, с затемнением. К утру они должны быть на позициях, замаскированы и иметь подготовленные данные для стрельбы.

Начарт тяжело вздохнул. Переброска таких гигантов по зимним дорогам была адской работой.

– Будет сделано, товарищ комкор, но для тягачей типа «Ворошиловец» нужны усиленные мосты через овраг у Разбегаево…

– Используйте саперный батальон. Усильте настилом. Все, что нужно, – предоставят. Я беру это на себя.

Пока начарт уточнял детали с командирами дивизионов по телефону, я вышел из блиндажа. Ночь была черной, беззвездной. Где-то в этой темноте уже ползли к новым позиции мои «тяжеловесы».

Каждый такой переход – это риск быть обнаруженными, это титанический труд красноармейцев и командиров, но без этого калибра проломить линию Маннергейма было бы невозможно.

Эти орудия должны были не просто стрелять, а методично, как кузнечные молоты, долбить по самым крепким узлам финской обороны, деморализуя гарнизоны и разрушая их веру в неприступность своих укреплений.

Вернувшись на КП, я застал Гореленко, изучающего донесение от наземной разведки.

– Что нового?

– Подтвердили расположение артпогреба в районе высоты 65.5, – он указал на карту. – Как раз на пути нашего предполагаемого прорыва.

– Хорошо, – сказал я и повернулся к начарту. – Внесите в план артподготовки. Вторая фаза – удар по тыловым объектам. Пусть ваши «чемоданы» поработают и там. Лишим их боеприпасов, пока они в укрытиях пережидают обстрел.

– Все цели распределены, товарищ комкор, – заговорил начальник артиллерии. – Дивизионы Б-4 и Бр-5 выходят на позиции. Вот только есть проблема – точность. Стрельба с закрытых позиций по точечным целям… даже для таких калибров – лотерея. Боеприпасы дорогие, а промахнуться – значит предупредить противника и не добиться результата.

– Значит, нужно менять тактику, – сказал я. – Отменяем классическую пристрелку по целям. Вместо нее вводим «пристрелочные пары». Для каждой важной цели – ДОТа или артпогреба – назначается два орудия. Одно, ведущее, ведет пристрелку одним-двумя снарядами. Второе, основное, ведет огонь на поражение по готовым установкам, которые расчеты подготовят на основе данных пристрелки. Сократим время на поражение цели втрое и сбережем снаряды.

Полковник задумался, мысленно примеряя новшество.

– Рискованно… Если ведущее орудие собьют, второе будет бесполезно.

– Значит, маскируем их лучше. И меняем пары от цели к цели. Главное – скорость и эффективность. Разработайте схему к утру.

Пока начарт с другими командирами набрасывал первые варианты распределения орудийных пар, я продумывал детали. Это была тактика снайперов, перенесенная на уровень артиллерийских систем. Она требовала высочайшей слаженности расчетов и связистов, но давала неоспоримое преимущество – первый же залп по цели мог стать убийственным.

– Убедитесь, что командиры батарей понимают, что это не просто стрельба, это дуэль, – сказал я, обращаясь к начарту. – Они должны бить быстро, точно и немедленно менять позицию после выполнения задачи. Финны не станут ждать, пока их накроют.

Выйдя из землянки, я увидел, как в ночи мелькают огоньки – это тягачи с орудиями ползли на свои позиции. Глухой рокот моторов, скрип снега под гусеницами. Каждое из этих орудий теперь становилось не просто номером в ведомости, а хирургическим инструментом в предстоящей операции.

От того, насколько точно и быстро они смогут работать в новых для них условиях, зависел успех всего прорыва. Завтра предстояло отработать эту схему на практике. Без стрельбы, конечно. Незачем заранее нервировать противника.