Текст книги "Жуков. Зимняя война (СИ)"

Автор книги: Игорь Минаков

Соавторы: Петр Алмазный
сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)

Глава 22

Машина встала немного боком. Охрана высыпала, нацелив ППД на человека, перегородившего дорогу. Это не произвело на него не малейшего впечатления. Он опустил поднятые руки и крикнул:

– Георгий Константинович, извините. Я – Грибник.

– Ага, грибник, – хмыкнул Трофимов. – В декабре… Диверсант это…

– Погоди, – сказал я ему и вышел из машины.

Автоматчики внимательно всматривалась в лес, хотя было темно, хоть глаз выколи. Ну так в прифронтовой полосе можно ожидать чего угодно – вражеских диверсантов, дезертиров и прочей шушеры, так что предосторожность не была излишней.

Вот только вряд ли случайный человек мог назвать себя «Грибником». Так себя именовал человек, который последним, не считая охраны, видел Воронова живым. Непонятно лишь, зачем он вышел на контакт со мною?

Я выбрался из машины. В свете фар, пробивавшихся сквозь метельную круговерть, стоял человек в длинной, не по росту, солдатской шинели и шапке-ушанке. Лица почти не было видно, но поза – спокойная, уверенная. Охранники держали его на прицеле.

– Георгий Константинович, извините за столь театральный выход, – повторил он и голос его звучал ровно, без напряжения. – Обстоятельства вынудили пойти на прямой контакт с вами. Поэтому хотел бы переговорить с вами с глазу на глаз. Без лишних ушей.

Трофимов мотнул головой в сторону леса, мол, там могут быть чужие.

– Прочешите опушку, – приказал я ему, не спуская глаз с незнакомца. – В радиусе пятидесяти метров. И держите ухо востро.

Когда автоматчики растворились в темноте, я сделал шаг вперед. До Грибника оставалось три шага. Достаточно не только для того, чтобы успеть среагировать, но и для того, чтобы поговорить спокойно.

– Я сотрудник 5-го управления ГУГБ, товарищ комкор, – заговорил он. – Ни имени, ни звания я вам не назову, не обессудьте. Могу показать вам документы, но они вас скорее удивят, чем вызовут доверие.

– Не нужно, я вам верю, – отрезал я. – Скажу больше. Вас подозревают в смерти «Жаворонка». И ваш «Егоров», как мне сообщили, тоже больше не проблема. Думаю, вы и сами это знаете. Не пойму только, зачем вам рисковать, выходя на личный контакт?

Он кивнул, и в этом движении была какая-то усталая удовлетворенность.

– Чтобы поставить точку. И чтобы предупредить. «Егоров» – это был исполнитель. Среднее звено. Его взяли, он дает показания, но они ведут в тупик. На того, кто стоит за ним, они указать не могут. Только на абстрактные «указания из центра». А центр – понятие растяжимое.

– И что вы хотите сказать мне этим? Что угроза не ликвидирована?

– Я хочу сказать, что ликвидирована конкретная сеть, но причина интереса к вам – осталась. Вы – фактор, который кого-то очень беспокоит. Не только и не столько финнов. Конкретной информации у меня нет, но возможны варианты… Главное, что этот «кто-то» имеет доступ к рычагам, о которых я, с моим уровнем допуска, могу только догадываться. – Он сделал паузу, давая мне осознать. – Меня отзывают. Дело передают другой группе, но прежде чем уйти, я считаю своим долгом доложить вам. Будьте осторожны не только на передовой. Осторожнее с новыми людьми, которые будут к вам направлены «для помощи». С документами, которые будут требовать подписать. Со «случайными» инцидентами. Ваша защита – ваша слава победителя, но слава – вещь шаткая. Ее можно подмочить одной умело составленной бумагой.

– Вы рискуете, предупреждая меня, – заметил я. – Ваше начальство это не оценит.

– Мое начальство, – он чуть скривился, – уже оценило мою работу по-своему. Меня ждет… длительная командировка. Куда – не знаю. Возможно, мы больше не встретимся. Поэтому я и вышел на контакт с вами.

Он вытащил из глубокого кармана шинели плоскую, потертую фляжку.

– За победу, – сказал тихо.

Отпил глоток и протянул мне. Я, после некоторого колебания, принял ее.

– За победу, – ответил я, глотнул – жидкость оказалась ледяной и обжигающей горло одновременно.

Самогон. И где только Грибник раздобыл его? Неужто у местных?.. Я вернул фляжку. Он сунул ее обратно в карман, кивнул.

– Удачи вам, Георгий Константинович. Вы делаете великое дело. Просто… не забывайте смотреть по сторонам.

Развернулся и шагнул в темноту, в сторону от дороги, в глухой лес. Через несколько секунд его силуэт растворился в снежной мгле и зарослях молодого сосняка. В этот момент вернулись Трофимов с охраной.

– Никого, товарищ комкор. Следов тоже. Как он только здесь оказался?

– Работа у него такая – не оставлять следов, – пробормотал я, садясь в машину. – Поехали. Быстрее.

«ГАЗик» рванул с места. Я сидел, глядя в лобовое стекло, в ушах у меня по-прежнему звучали слова «Грибника». «Причина интереса осталась». «Доступ к рычагам». «Длительная командировка» – это вполне может быть мягким синонимом ареста.

В лучшем случае, его сошлют в отдаленный гарнизон особистом. И понимая это, Грибник пошел на риск, чтобы передать мне предупреждение. Значит, считает угрозу реальной и близкой.

Выходит, мои успехи на фронте не отменяли войны в тылу. Они лишь поднимали ставки. И моим врагом был не конкретный «Егоров», а те, кто его послал. И еще не факт, что это финны, немцы или англичане. Вполне возможно, что и «свои».

Машина выехала на открытое пространство. Впереди, на западе, небо полыхало заревом – горел Выборг или его предместья. Где-то там, в эту самую минуту, наши артиллеристы переправляли по льду залива орудия на острова.

А у меня в ушах звучал спокойный голос из темноты: «Не забывайте смотреть по сторонам». Хороший совет. Правильный. Каждая война ведется на два фронта – видимом и невидимом – и помнить об этом так же необходимо, как разбираться в тактике.

Машина мчалась по разбитой дороге, подскакивая на колдобинах. Я молчал, переваривая данные. Трофимов, сидевший за рулем, украдкой поглядывал на меня в зеркало, ни о чем не спрашивая. Привык, что я порой встречаюсь с самыми неожиданными людьми.

Мысли в голове крутились, как шестерни в часовом механизме. Грибник не просто предупредил. Он показал мне изнанку ситуации, в которой я оказался главной фигурой и главной же мишенью. То, что его отозвали, было красноречивее любых слов.

Только в книжках и фильмах – враг всегда на той стороне. В жизни все сложнее. И не потому, что в стране «проклятый сталинский режым», с которым так любили бороться, оставаясь в полной безопасности, наши либерасты.

Враг всегда стремится внедрить своих агентов в структуру безопасности противостоящего ему государства и с этим фактом ничего не может поделать, даже могущественный наркомвнудел товарищ Берия.

Другой вопрос, что при хорошей организации службы такие внедренцы выявляются и уничтожаются. О чем свидетельствует ликвидация группы «Егорова», но кто сказал, что в нашем тылу действует одна такая группа или что сейчас не готовят следующую.

А у врага всегда находятся пособники – вольные или невольные. И если я допущу прокол, если под Выборгом мы вдруг упремся в неожиданно крепкую оборону, если потери окажутся слишком велики, тут же поползут змеиные шепотки:

«Авантюрист… Гнал людей на убой ради личной славы… Игнорировал указания…»

Так что мне нужна не просто победа. Нужен полный разгром основных сил противника. Блестящий, сокрушительный, в стиле русского блицкрига, который ошеломит всех – и врагов, и друзей. Чтобы даже у самых ядовитых языков не осталось аргументов.

– Трофимов, – сказал я ординарцу, который у меня по совместительству исполнял обязанности адъютанта. – Как только приедем на НП, найди комдива, начальника штаба и начарта. Передай, что я вызываю их через пятнадцать минут. А также – пусть связисты отправят шифровку на КП флотских корректировщиков: «Целеуказание по квадратам утверждаю. Огонь на поражение – по команде. Жду доклада о готовности к операции „Острова“».

– Есть, товарищ комкор!

НП 90-й стрелковой дивизии, глубокая ночь

Вскоре в блиндаже собрались временно исполняющий должность командира 90-й стрелковой дивизии Щербаков, его начальник штаба и начарт. Глаза у всех троих были красными от бессонницы. Я и сам уже не помнил, когда нормально спал и ел.

– Товарищи командиры, – начал я без преамбул, указывая на карту Выборгского укрепрайона. – Финны ждут нашего лобового удара с востока и юго-востока. Там у них бетон, скалы, подготовленные позиции. Ломиться туда – терять время и людей.

Присутствующие переглянулись.

– Откуда же мы нанесем удар, Георгий Константинович, если другие направления… – начал было врид.

– Другие направления – здесь. – Пальцем я прочертил дугу с юга, от Койвисто, по Выборгскому заливу, выходя в тыл городу с запада. – Основной удар наносит 123-я стрелковая дивизия с приданным ей полком «Т-28» и тяжелым самоходным. Они идут не по дорогам. Они идут по льду. Причем – ночью, под прикрытием метели и артналета по береговым батареям финнов.

Командиры молчали. Морозы стояли крепкие, но все же декабрьский лед мог оказаться недостаточно прочным.

– А если они провалятся под лед… – пробормотал начарт.

– Они не вслепую идут. Саперы и гидрологи работают, промеряют толщину льда. По предварительным данным – лед крепкий, выдержит и танки, если двигаться не колонной, а рассредоточившись. А чтобы финны не мешали – для этого нам и нужны наши новые «форты». – Я перевел палец на острова Сейскари и Лавенсаари. – К рассвету там должна встать наша артиллерия. Их задача – в час «Х» обрушить весь огонь не на передний край, а на финские береговые батареи и резервы в районе Тронгзунда и Ристиниеми. Создать у противника впечатление, что главный десант будет там. Пусть бегут туда, подставляя тыл под наш удар, нанесенный после высадки.

Щербаков, старый, осторожный волк, медленно кивал, в его глазах загорался азартный огонек.

– Дерзко… Очень дерзко. Но если сработает… Мы выйдем к шоссе Выборг-Хельсинки с запада, отрежем город полностью.

– Именно, – подтвердил я. – А в это время ваша 90-я и остальные дивизии поведут отвлекающие, но яростные атаки с фронта. Не для прорыва, а для того, чтобы приковать к себе основные силы финнов. И еще один козырь. – Я посмотрел на начарта. – Все орудия, какие есть в дивизии, свести в одну группу. Их задача – в момент выхода нашей группы на лед накрыть огнем именно береговую оборону в районе высадки. Не дать финнам опомниться и выдвинуть противотанковые средства.

План, рожденный за считанные минуты уже после встречи с «Грибником», обретал плоть. Он был рискованным, почти безумным, но в этом безумии была своя логика. Такой удар нельзя было предсказать, если мыслить по шаблону.

Он ломал все расчеты – и вражеские, и, что немаловажно, расчеты тех, кто в Москве строил против меня козни. Нельзя было обвинить в шаблонности и тупости того, кто решился на такое.

Приказы отдавались быстро, без лишних обсуждений. Комдивы и командиры других частей, вызванные на срочное совещание, выслушивали их, и, после некоторого раздумья, начинали предлагать план собственных действий. Видать, надоело долбить лбом в бетон.

Когда все разошлись, чтобы подготовиться к наступлению, я остался один на один с Щербаковым.

– Владимир Иванович, лично проверьте связь с флотом и с теми, кто на островах. От этого удара с моря все зависит. Если их артиллерия промолчит или ударит неточно – мы подставим людей под расстрел на льду.

– Будет сделано, Георгий Константинович. Я сам буду на линии.

– И еще… – я понизил голос. – Всю переписку по этой операции – только шифром. И доложите в штаб армии и фронта… уже после того, когда группа выйдет на лед. Чтобы не успели «поправить» и «уточнить».

Врид Щербаков кивнул, без лишних вопросов. Видать, тоже знал цену тыловым интригам. Я вышел из блиндажа. Ночь была черной, беззвездной, но на западе, над заливом, небо уже начало светлеть – не от зари, а от вспышек выстрелов далеких орудий.

Линкоры били по тылам. Пока – для острастки. С рассветом, начнется то, что-либо навсегда впишет это сражение в учебники истории и военного дела, либо станет могилой всех моих начинаний, но иного пути не было.

Чтобы выжить в этой двойной игре – против финской разведки и всех прочих, окопавшихся в нашем тылу – нужно было играть ва-банк. Ставить на стол все. И выиграть так, чтобы стол снести вместе с картами и всеми игроками.

Я закурил, вдохнув ледяной воздух, вперемешку с пахучим дымком «Казбека». Ветер дул с залива, неся с собой гул артиллерийской подготовки, которая уже шла. Что ж, под этот гул я и сделаю свой самый опасный ход.

Рассвет не наступил. Его заменило унылое, свинцовое просветление – серое небо сливалось с серым льдом залива в сплошную, промозглую хмарь, но это было даже к лучшему. Нет солнца, нет четких силуэтов. Только снежная пелена и низкая облачность.

Я стоял на льду, в двухстах метрах от каменной гряды берега, где был обустроен наблюдательный пункт. Передо мной расстилался Выборгский залив. Казалось, сплошь белое, мертвое, ровное пространство.

Если смотреть издалека. Потому что на самом деле где-то там, в серой дымке, двигалась десантная группа, состоявшая из танков, орудий, грузовиков с пехотой. По льду. Издавая скрежет, треск и низкое гудение моторов, приглушенных метелью и расстоянием.

– Георгий Константинович, голова колонны на подходе к середине залива, – опять заговорил Щербаков, подходя. – Потери на марше – один «БТ» провалился в промоину. Экипаж спасен, машину не вытащить. Остальные в порядке. Разведка доложила – финны на западном берегу пока не проявляют активности. Видимо, действительно ждут удара с юга, от Тронгзунда.

Я кивнул, не отрывая бинокля от глаз. В окулярах мелькали темные, расплывчатые силуэты.

– Связь с островами?

– Держим. Бочаров докладывает, что батареи на Сейскари готовы. Ждут команды.

– Отлично. Передайте: «План „Лед“ в действии. Огонь по береговым целям – по графику».

План был прост, как удар тараном. Пока финны смотрели на юг, куда линкоры и островные батареи обрушивали тонны металла, создавая видимость подготовки к десанту, главный кулак тихо и быстро перебрасывался по льду с юга на запад, в обход города.

Цель – высадиться в районе мыса Ристиниеми, захватить шоссе и железную дорогу Выборг – Хельсинки. Полная изоляция города. Психологический удар, после которого гарнизон должен был дрогнуть.

Внезапно с юга, со стороны островов, рванула канонада. Не гул линкоров, а более частый, яростный лай полевых орудий. Это заработали наши гаубицы с Сейскари. Блестяще. Значит, переправа техники прошла успешно.

И почти сразу же, словно в ответ, с западного берега, куда двигалась колонна, ударили орудийные выстрелы. Неприятные, резкие хлопки. Финны все-таки заметили. Ну этого следовало ожидать.

– Постановка дымзавесы! Немедленно! – рявкнул я в трубку связи с командиром группы.

Через минуту на льду, впереди колонны, начали рваться специальные снаряды, выбрасывая густые, молочно-белые клубы дыма. Они смешивались со снежной поземкой, создавая непроницаемую стену. Выстрелы с берега стали беспорядочными, палили вслепую.

Это еще ничего не значило. Финны могли вызвать авиацию или подтянуть минометы. Вернее – и, и. И тогда десанту придется туго. На это случай был у меня заготовлен один сюрприз, который мог оказаться весьма неприятным. Для противника.

Товарищи Гвай, Галковский, Павленко, Попов, Тихомиров, Артемьев, Крутецкий и Королев под руководством товарища Костикова подогнали. Все равно нужно испытать. Одно дело полигон, другое – реальные боевые действия.

– Товарищ врид командира дивизии, – проговорил я. – А что если мы наши «гостинцы» испытаем? Расчеты все равно изнывают без дела… Цель – береговая полоса в квадрате 58−12! Залп, затем перенос огня на полкилометра вглубь! Огневой вал! Чтобы они там головы не подняли!

– Давайте попробуем, товарищ комкор, – кивнул Щербаков и вернулся в блиндаж.

Так. Приказ ушел. Я знал, что «гостинцы» уже выдвинуты на открытые позиции у восточного берега. Сейчас там засуетятся расчеты, а более всего – сопровождающие свои изделия инженеры. Для них это звездный час.

Минуты тянулись мучительно долго. На льду, в дыму уже рвались снаряды. Один из грузовиков вспыхнул факелом. Мелкие, как муравьи, фигурки рассыпались от него по льду. Черт! Потерпите ребятки. Сейчас финикам станет не до вас.

И тут над моей головой, с востока, пронесся нарастающий вой. Казалось, рвется само небо. Это летели залпы установок БМ-13, будущих легендарных «катюш», еще на полигоне испытанных на два года раньше, чем в предыдущей версии истории.

Реактивные снаряды пронеслись и врезались в лесистый западный берег. Земля вздыбилась сплошной стеной огня, дыма и вывернутых с корнем деревьев. Потом еще и еще. И финские батареи умолкли, подавленные или уничтоженные этим огненным шквалом.

– Колонна ускорила движение! Выходят на берег! – закричал связист.

В бинокль я увидел, как первые темные силуэты танков «Т-28», скользя и цепляя гусеницами за изломы льда, выползли на прибрежный скат. За ними, спотыкаясь и падая, бежала пехота. Начался бой на берегу – короткие, яростные перестрелки, взрывы гранат.

И в этот момент загрохотало с юга. Со стороны материка, началась наша отвлекающая атака. Грохот сотен орудий, пулеметные очереди, крики «Ура» – все слилось в один сплошной рев.

Финны, державшие фронт на востоке, теперь получили удар с запада. У них началась паника. Это чувствовалось даже по хаотичному огню. Трофимов подбежал ко мне, протягивая трубку полевого телефона.

– Товарищ комкор! С флота! Срочно!

Я взял трубку.

– Жуков слушает!

В динамике, поверх треска и гула, прозвучал голос капитана 1-го ранга Святова:

– Георгий Константинович! Воздушная разведка докладывает: на шоссе Выборг – Хельсинки, в десяти километрах западнее города, движение. Колонны автотранспорта, повозок, пехоты. Похоже, началась эвакуация штабов или даже попытка отхода гарнизона.

– Капитан, слушайте мою команду! – заорал я в трубку. – Немедленно перенести огонь линкоров и крейсеров с Тронгзунда на это шоссе! Бить по колоннам! Не дать им уйти! Превратить дорогу в мышеловку!

– Понял! Будет сделано!

Я бросил трубку. Ловушка захлопывалась. Выборгский гарнизон, зажатый между нашим фронтом на востоке и высадившимся десантом на западе, лишался последней дороги для отхода. А с моря на отступающих обрушивался огонь главного калибра.

Я обернулся к Щербакову.

– Всем подразделениям! Общее наступление! Давление по всему фронту! Они дрогнули! Теперь их надо добить!

Грохот вокруг стал абсолютным, всепоглощающим. Шум боя. Оглушительный треск рушащейся обороны противника. Его воли к сопротивлению. Самый приятный в жизни любого военного, тем более – того, кто это организовал.

– А черт! – крикнул я, заметив движение справа. – Трофимов, заводи свой тарантас. Дуй к Выборгу.

Глава 23

«ГАЗ-64» рванул с места. И вовремя. То справа, то слева стали вставать разрывы. Видать – финны пытались отыграться. Нас с ординарцем спасло лишь то, что били они, видать, не прицельно. Как бы то ни было – проскочили.

В Выборге меня, понятно, никто не встречал хлебом солью. На временном КПП бойцы внутренних войск НКВД скрупулезно проверили документы. И не только у меня, но и у Трофимова и бойцов охраны.

Понятно. Обстановка была все еще весьма серьезная. Шла зачистка. То и дело раздавались одиночные и пулеметные выстрелы. Красноармейцы выкуривали последних фанатиков, засевших в развалинах.

И все же город пал не в ходе уличных боев. Его гарнизону не хватило ни людей, ни огневой мощи. Когда западное шоссе было перекрыто нашими танками, пришедшими по льду, а восточные укрепления прорваны общим натиском, воля к сопротивлению лопнула.

Остатки гарнизона попытались прорваться на север, в леса, но были накрыты огнем с островов и рассеяны. Теперь предстояло вылавливать их, не давая сбиться в банды, наподобие «лесных братьев». Это задача ВВ НКВД и Народной армии Новой Финляндии.

«ГАЗик» медленно пробирался по улицам, усеянным битым кирпичом, остатками сгоревшей техники, брошенным в поспешном бегстве скарбом и телами убитых. Вонь гари, пороха и смерти висела в морозном воздухе, не рассеиваясь.

Я приказал Трофимову ехать к зданию городской ратуши – массивному, темно-красному строению с высокой башней. На ней уже трепыхалось на пронизывающем ветру большое красное знамя. Надо отдать приказ о награждении тех, кто сумел его водрузить.

У парадного подъезда ратуши меня ждала группа командиров – командир 50-го корпуса, комдив 123-й, который провел механизированную группу по льду, и несколько других. Лица у всех были серые от усталости, но глаза сияли от удовольствия. Они победили.

– Товарищ комкор… – начал Гореленко, но я его остановил.

– Потери?

Комдив сглотнул.

– Уточняются. В общем, нам тоже досталось. Особенно 90-й дивизии, что шла в лобовую на восточные укрепления. И при высадке на лед… артобстрел береговых батарей дорого нам стоил. Но город наш.

«Досталось». Что это означало? Тысячи? Десятки тысяч? Это предстояло узнать. В первой версии истории потери были чудовищные. Особенно – во время первого штурма линии Маннергейма. Будем надеяться, что сейчас все-таки меньше.

– Хорошо, – сказал я. – Организуйте учет потерь, сбор раненых, похороны убитых. Немедленно начать разминирование основных улиц и объектов. И найти финский госпиталь, если он еще работает. Наши врачи должны помочь и нашим, и пленным, и гражданским, которые остались.

– Есть.

Я вошел в ратушу. Внутри царил тот же хаос – сломанная мебель, разбросанные бумаги с непонятными финскими словами, на полу осколки стекла и темные пятна. На втором этаже, в большом зале с высокими окнами, уже расположился наш полевой штаб.

Связисты тянули провода. Тыловики раскладывали свои бумаги на огромном дубовом столе, который, наверное, предназначался для заседаний городского совета. Правильно. Армия осваивается на захваченном плацдарме.

Я подошел к окну. Отсюда был виден почти весь центр города. Дымящиеся руины, замерзший канал, остроконечные крыши. Выборг. Ключ к Финляндии, который мы русские штурмовали не впервые.

Он снова был в наших руках. Операция, начавшаяся прорывом у Суммы-Хотинен и закончившаяся марш-броском по льду Финского залива, была завершена. Тактический шедевр. Стратегическая победа.

Почему же на душе было пусто и тяжело? Дверь открылась, и в зал вошел делегат связи с полевой сумкой через плечо. Он что-то доложил простуженным голосом дежурному, и тот, встрепенувшись, подошел ко мне.

– Товарищ комкор, срочная шифровка из Москвы. Лично вам.

Я взял пакет. Вскрыл. Пробежал глазами.

«Комкору Жукову Г. К. Поздравляю с блестящим взятием Выборга. Ваши действия заслуживают высшей оценки. Ожидайте соответствующего поощрения. В связи с успешным завершением операции на Карельском перешейке, Ставкой принято решение о вашем новом назначении. В течение трех дней передайте командование корпусом и возвращайтесь в Москву для получения дальнейших указаний. Ш.»

Ш – значит Шапошников. И все же я понимал, что за этими строчками стояла воля куда более высокого начальства. Как минимум – Берии, который обеспечил мне тыл. И тех, кто, скрепя сердце, вынуждены были признать успех. А главное – самого Хозяина.

Новое назначение. В предыдущей версии истории, Жукову поручили командование одним из самых важных и самых больших Военных округов – Киевским особым. Там, где через полтора года начнется одна из самых тяжелых битв 1941.

Что ж. Я бы не стал возражать. Все-таки пробивать военно-технические новшества – не моя задача. Во всяком случае – не главная. Так что туда-то мне и надо. Там мой опыт будет нужнее всего. Там я смогу попытаться изменить самую страшную страницу истории.

И все-таки сначала – Москва. Будут торжества, награды, рукопожатия. И, куда деваться, кабинетные интриги, зависть и пристальные взгляды тех, для кого наша победа могла обернуться личным поражением.

Я сложил шифровку и сунул ее в карман. Повернулся к штабистам, которые смотрели на меня в ожидании, стоя навытяжку.

– Продолжайте работу, товарищи. Надо налаживать жизнь в городе.

Я снова посмотрел в окно ратуши, на башне которой алым лепестком полоскалось знамя Рабоче-Крестьянской Красной Армии. Победа. Она пахла не лавровым венком, а гарью, кровью и ледяным ветром с Финского залива.

И она была куплена дорогой ценой. И не потому, что «нам досталось», а потому что жизнь каждого красноармейца, санитарки, вытаскивающей раненых из-под огня – стоит так дорого, что не оценить в цифрах.

В конце концов, это единственный платежный документ, который принимает в расчет будущее. И теперь, с этим документом в руках, я должен был идти дальше. К новым, еще более жестоким боям.

К сожалению, переломить ход истории, даже зная, что произойдет дальше, нельзя, не пролив ни капли крови. И каждый следующий мой шаг может стоить еще больше. И что за спиной, кроме врага, всегда будут стоять тени тех, кто ждет твоей ошибки.

– Трофимов! – крикнул я, выходя из зала. – Готовь машину.

– На аэродром, товарищ комкор?

– С чего ты взял?

– Да так… слухи…

– Отставить бабкины сплетни!

Изолятор временного содержания Особого отдела СЗФ, Ленинград

В комнате для допросов было накурено так, что не справлялась вентиляция. Следователю пришлось даже приоткрыть форточку, которая тут же уперлась в решетку, но все-таки морозный ленинградский воздух проникал внутрь.

Тот, кто по делу проходил, как человек, «выдающий себя за лейтенанта ВВ НКВД Егорова» с наслаждением вдыхал его. В камере ему такого удовольствия не полагалось. Там и форточки-то не было.

Теперь на нем была гимнастерка без знаков различия, лицо – бледное, но абсолютно спокойное. Не спокойствие фанатика или глупца, а холодная, выверенная выдержка профессионала, который знает цену риску и уже мысленно просчитал все варианты.

Напротив него сидел следователь особого отдела, капитан госбезопасности Ветров, и человек в штатском. А сбоку – «Грибник», отозванный из «командировки» до завершения дела. Грибник не задавал вопросов. Он курил, откинувшись на стуле, и наблюдал.

– Итак, гражданин, – Ветров постучал карандашом по папке. – Вы продолжаете настаивать, что действовали по заданию некоего «центра» внутри НКВД с целью сбора компромата на комкора Жукова?

– Да, – ответил «Егоров», ровным, без тени вызова или страха, голосом. – Я уже дал все показания. Контакты, явки. Ваши люди их уже, уверен, проверили и нашли пустые квартиры и «молчащие» телефоны. Потому что группа, которую я представляю, после провала моей миссии самораспустилась. Таков приказ.

– Очень удобно, – усмехнулся Ветров. – Призрачная контора, призрачные начальники. И вы – козел отпущения.

– Я – солдат, выполнявший приказ, который был невыполним в данных условиях, – поправил его «Егоров». – Комкор Жуков оказался… осторожнее, чем предполагалось. И его покровители – могущественнее.

Грибник выпустил струйку дыма. Говорил этот «Егоров» слишком гладко. И вместе с тем, слишком… по-советски. Типичная история о ведомственной грызне, о перестраховке, о сборе «характеристик» на выдвиженца.

Такие дела в архивах НКВД пылились пачками. И обычно на них ставили гриф «Прекратить за отсутствием состава преступления» и сдавали в архив. «Егорова» ждал бы трибунал, лагерь, откуда он вполне может уйти. Идеальная маскировка.

Вот только Грибника смущали мелочи. Та самая идеальная, без акцента, но какая-то обезличенная русская речь. Манера держать руки – ладони всегда на виду, пальцы чуть согнуты, как у человека, привыкшего к постоянной готовности.

И глаза. Слишком спокойный взгляд. Советский чекист в такой ситуации либо бушевал бы, ссылаясь на высоких покровителей, либо давил бы на жалость, валил все на тех, кто отдавал приказы. Этот же был как стерильный инструмент.

– Расскажите еще раз, – тихо сказал Грибник, впервые за все время обращаясь к арестованному, – о моменте вашего первого контакта с Вороновым. Как именно вы его вербовали?

«Егоров» повернул к нему голову. Их взгляды встретились.

– Я применил классическую схему вербовки. Он был уличен в хищениях, я предложил ему выбор, либо трибунал, либо сотрудничество с органами. Он выбрал сотрудничество.

– Какими словами? Дословно, насколько помните.

– Дословно – не помню. Кажется, я сказал: «Алексей Иванович, твоя судьба сейчас в твоих руках. Или ты становишься нашим помощником, или завтра твое дело пойдет по инстанциям. Выбирай».

– Странно, – Грибник притушил окурок. – А Воронов показал, что вербовали его вовсе не вы, а некто в штатском. Имя не подскажете?

На лице «Егорова» впервые дрогнула едва заметная мышца. Микроскопическая трещина в маске невозмутимости.

– Воронов был перепуган. Он мог запамятовать.

– Мог, – согласился Грибник. – А вы не запамятовали, в каком именно госпитале на Курсах младшего медперсонала проходили вашу легендированную практику в 1937 году?

– Я… плохо помню тот период. Было много госпиталей.

– Да, – кивнул Грибник. – И еще вопрос. Почему, когда возникла угроза провала, вы пошли на ликвидацию Воронова не сами, а через подставного человека? А вдруг он бы не стал стреляться?..

– Приказ был – разорвать цепь любой ценой и остаться в тени для продолжения работы. Личное устранение повышало шансы быть опознанным.

– Логично, – Грибник снова закурил. – Слишком логично. Как в учебнике. А в жизни, знаете ли, всегда есть доля импровизации, эмоций, страха. У вас – чистая, стерильная логика. Или как у очень хорошо подготовленного агента чужой разведки, который играет роль советского чекиста, выучив все правильные ответы.

В комнате повисла тяжелая, звенящая тишина. Ветров замер, уставившись на «Егорова». Тот не дрогнул, но в его безразличном взгляде промелькнула тень – не страха, а холодного, почти что профессионального интереса, как у хирурга, столкнувшегося с неожиданным осложнением.

– Это серьезное обвинение, товарищ, – наконец сказал «Егоров». – Бездоказательное.

– О, доказательства найдутся, – мягко ответил Грибник. – Мы начнем не с ваших советских мифических «покровителей». Мы начнем с самого начала. С вашего детства. С каждой школы, каждого дома, где вы жили. Мы поднимем архивы, опросим соседей, если они, конечно, живы, в чем я не уверен. Мы будем копать медленно и методично. Не для трибунала. Для себя самих. Чтобы понять, кто вы. И если окажется, что под этой идеальной советской легендой – пустота, или, что хуже, чужая биография… тогда, гражданин как вас там, разговор у нас будет совсем другой. Не о ведомственных склоках. О шпионаже. Со всеми вытекающими.

Он встал, отряхивая пепел с колен.

– Подумайте над этим. У вас есть время. До завтра.

Грибник и Ветров вышли в коридор, оставив «Егорова» под присмотром часового.

– Вы думаете, он и вправду… немец? – тихо спросил Ветров, когда дверь закрылась.

– Не знаю, – честно ответил Грибник. – Но он – не наш. Наш бы уже начал называть фамилии, кивать на кого-нибудь из вышестоящих, торговаться. Этот же… он охраняет не себя. Он охраняет легенду. А за легенду так держатся только те, для кого она – последний и главный барьер между жизнью и смертью. И между нами и его настоящими хозяевами. Капитан, усильте охрану. И чтоб никто к нему без моего личного разрешения не приходил. Даже – врачи. И на допросы его не вызывайте.