Текст книги "Жуков. Зимняя война (СИ)"

Автор книги: Игорь Минаков

Соавторы: Петр Алмазный
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

Однако впервые за все эти дни переживаемого им страха, в груди, под леденящим комом ужаса, шевельнулось что-то еще. Не смелость. Не героизм. Чувство, что он, агент по кличке «Жаворонок» еще может быть не только предателем.

Это была весьма слабая надежда и ни на что не влияла, но этого было достаточно, чтобы треснула та ледяная скорлупа, в которой Воронов прятался от неизбежности. Теперь внутри, помимо страха, была щель. И в эту щель могла заглянуть совесть.

Штаб КБФ, Кронштадт

Карта Балтики была теперь испещрена не только условными знаками блокирующих эскадр, но и новыми, решительно начерченными стрелами. Флагман флота 2-го ранга Трибуц слушал, слегка склонив голову. Человеку, привыкшему к операциям на просторах моря, пришлось сосредоточиться на деталях сухопутной обороны.

– Владимир Филиппович, блокада – это хорошо, но флот может и должен бить по суше, – ткнул я пальцем в карту Карельского перешейка, в район Финского залива. – Линкоры «Марат» и «Октябрьская революция», крейсер «Киров». Их главный калибр должен работать по береговым укреплениям в зоне досягаемости. Не по площадям. По целям, которые им передадут наши артиллерийские наблюдатели с передовой. Координаты ДОТов, мешающих продвижению 7-й армии.

Трибуц кивнул, делая пометку.

– Понимаю. Работа для канонерских лодок и бронекатеров – это поддержка флангов армий на прибрежных участках. Точечный огонь. Однако нужна четкая связь с сухопутными штабами, чтобы не бить по своим.

– Связь обеспечим, – отрезал я. – Выделите делегатов связи в штабы армий. Теперь о Ладоге.

Я перевел руку на озеро.

– Ладожская флотилия – наш ключ к обходу линии Маннергейма с севера. Ее нужно усилить всеми свободными бронекатерами. Их задача – подавлять финские ДОТы, стоящие у самой воды. И готовить десантные группы для захвата островов. Каждый остров – это плацдарм и наблюдательный пункт в их тылу. Ледоколы должны обеспечить навигацию до февраля, не меньше. И саперы на катерах – минировать подходы к финским позициям с воды, создать им дополнительные проблемы.

Командующий флотилией, капитан 1-го ранга, мрачно заметил:

– Финны имеют на Ладоге свои канонерки. Быстрые, маневренные.

– Значит, давите их массой и артиллерией, – парировал я. – А ваши подводные лодки и торпедные катера в Балтике должны не просто дежурить, а охотиться. Активно искать и топить любые финские и другие военные транспорты и боевые корабли. Особые цели – их броненосцы береговой обороны. «Ильмаринен» и «Вяйнямёйнен».

Я посмотрел на представителя ВВС КБФ, сидевшего за столом.

– Ваша задача номер один, – сказал я. – Найти и уничтожить эти броненосцы на стоянках. Бомбы по 250–500 килограммов. Привлекайте лучшие экипажи. Пока эти корабли на плаву, они – угроза любой нашей десантной операции.

Затем я обвел взглядом всех присутствующих.

– Минные заграждения. Нужно плотно, с умом, перекрыть ключевые фарватеры, которыми могут пользоваться финны. И наконец, тыл. Конвои для снабжения наших баз должны ходить как часы. Ремонтные бригады на заводах – перевести на круглосуточную работу. Каждый день простоя корабля на ремонте – это ослабление давления на противника.

В кабинете повисла тишина, нарушаемая лишь треском дров в голландской печке, которая, небось, обогревала еще Ушакова и Крузенштерна. Задачи были поставлены грандиозные и рискованные, они ломали многие привычные шаблоны флотской службы.

Трибуц откинулся на спинку стула, сложив руки.

– План амбициозный, Георгий Константинович. Он превращает флот из статичного наблюдателя в один из главных кулаков операции. Потребует перестройки всего управления, всей транспортной ситуации.

– Именно это и требуется, Владимир Филиппович, – ответил я. – Война идет не на море, но море должно работать на войну. Каждый ваш снаряд, упавший в финский ДОТ, сбережет жизнь десятку наших пехотинцев. Каждый потопленный транспорт – лишает финнов патронов и продовольствия. Согласуйте детали и начинайте. У нас нет времени на раскачку.

* * *

«Эмка», выделенная штабом ЛенВО, после Кронштадта, въехала в Ленинград как в другую реальность. Всего в ста километрах отсюда земля стонала от разрывов, воздух выл от снарядов и пах гарью.

Здесь же, на Невском, горели фонари, выхватывая из темноты нарядные витрины и неторопливых прохожих. Трамваи звенели, из распахнутых дверей булочных несло теплым запахом ржаного хлеба.

Никакой войны. Только легкая, едва уловимая серьезность в глазах встречных военных, да усиленные патрули у мостов. А так – из ресторанов и кинотеатров выходят нарядные мужчины и женщины. Мчаться на катки пионеры с коньками под мышкой.

Этот контраст был оглушительнее любой канонады. Там – кровь, грязь, смерть, расчеты и планы, воплощенные в приказах. Здесь – мирная, почти сонная жизнь огромного города, который даже не почуял дыхания близкого фронта.

Я приказал шоферу остановиться у ресторана на Кировском. Ресторан был полон. Дым сигарет, звон приборов, сдержанный гул разговоров. Никто не говорил о войне. Обсуждали премьеру в БДТ, скандал с распределением квартир, планы на выходные.

Я сидел за столиком у стены, ел борщ и котлеты, и каждый кусок становился комом в горле. Я думал о тех, кто сейчас вмерзал в снег на захваченных рубежах, о запахе карболки в медсанбате, о медсестре Зине. А вокруг смеялись, флиртовали, спорили о кино. Две вселенные не соприкасались.

Ординарец Трофимов, встретивший меня у «Астории», сразу доложил:

– Вещи разместил, товарищ комкор. Номер на втором этаже окнами во двор. Там тихо, не то то у нас на передке.

Гостиница тоже жила своей жизнью – приглушенные голоса в коридорах, запах старого паркета и воска. В номере было чисто, прохладно и пусто. На столе – свежие газеты. «Правда» и «Известия» вышли с передовицами о «провокациях белофиннов» и «мужестве красноармейцев». Ни слова о реальных потерях, о ДОТах, о морозе. Ну так иначе и быть не должно.

Я подошел к окну. Во дворе, в свете фонаря, дворник методично сгребал в кучу свежевыпавший снег. Размеренно, аккуратно. Здесь был свой фронт, свои задачи. Здесь тоже шла война – война с неведением, с привычкой к покою. Гигантская машина государства и в дни сражений должна демонстрировать свою несокрушимость.

Сняв китель, я почувствовал дикую усталость. Завтра – снова совещания в Смольном, в штабах, доклады, споры. Сейчас, в этой тихой комнате в гостинице в мирном, спящем городе, я мог немного отдохнуть. Только я подумал об этом, как раздался стук в дверь.

Глава 15

Стук был негромкий, но настойчивый. Мы были не где-нибудь, а в колыбели Великой Октябрьской Социалистической Революции, но Трофимов, дремавший в кресле у двери, мгновенно вскочил и расстегнул кобуру своего нагана.

– Кто там? – спросил я, не двигаясь с места.

– К вам, Георгий Константинович, – донесся из-за двери знакомый, чуть картавый голос. – По чрезвычайно важному делу.

Зворыкин? В Ленинграде! В моем номере… Мысли пронеслись со скоростью пули… Провал, провокация, арест? Не знаю, по крайней мере, в голосе незваного гостя не слышно было ни торжества, ни угрозы. Была сдержанная, почти деловая напряженность.

– Открой, – приказал я Трофимову.

Ординарец отпер дверь, пропустив пришедшего. Зворыкин вошел, бегло окинул взглядом номер, кивнул Трофимову, и только когда дверь закрылась, снял каракулевую шапку. Сейчас он выглядел не как «серый кардинал», а как человек, не спавший несколько суток.

– Простите за вторжение, Георгий Константинович, – начал гость, опускаясь на предложенный стул, нервно теребя шапку. – Обстоятельства… вынуждают к крайним мерам. Сказанное по телефону ныне имеет свойство долетать до нежелательных ушей.

– Говорите прямо, – сказал я, оставаясь стоять. – Что с поставками?

– Поставки… – он горько усмехнулся. – Первая партия станков задержана в Гётеборге. Шведские посредники внезапно заволновались. Началась война, говорят, риски возросли. Требуют новых гарантий. Не денежных. Политических. Им нужны сигналы, что канал… что их партнер на этой стороне остается надежным и, главное, влиятельным. Ваши успехи на перешейке – лучший аргумент, но его недостаточно. Нужны встречные шаги. Быстрые.

Это была плохая, но рабочая новость. Проблему можно было решить через Берию, надавив на внешнеторговые каналы, но в глазах Зворыкина читалось что-то еще. Его явно волновали не только задержки с поставками, но и что-то личное.

– И вы из-за этого примчались из Москвы? – уточнил я.

– Не только, – он опустил глаза, и его голос стал тише, потеряв деловитость. – Война, Георгий Константинович, как трактор. Она перепахивает не только поля. Моя… легальность в определенных кругах всегда висела на волоске. Связи с заграницей, родственник в Штатах… Это было терпимо, пока я был полезен. Теперь, – он сделал паузу, – теперь ко мне проявляют повышенный, я бы сказал, карательный интерес. Не те, с кем мы работаем, – он кивнул в мою сторону, видимо, имея в виду Берию, – а другие. Те, кто считает любую связь с внешним миром изменой. Ко мне уже приходили. Для беседы…

Он посмотрел на меня прямо, и в его взгляде не было ни просьбы, ни угрозы, лишь констатация факта, обреченная откровенность.

– Увы, я сейчас слабое звено в цепи, Георгий Константинович. Если это звено вырвут, оно может потянуть за собой многие другие… Я приехал не только по делу. Я приехал, потому что мне не к кому больше обратиться. У меня в Выборге живет сестра с детьми. Если город возьмут… – он не договорил.

В комнате повисло молчание. Зворыкин не был шантажистом. Он был человеком, который чувствовал, как земля уходит из-под ног, и в отчаянии цеплялся за единственную твердую опору – за меня.

Канал поставок продукции американской промышленности был важен для модернизации, а следовательно и для укрепления обороноспособности страны, но теперь Зворыкин привез с собой и собственную обреченность и просьбу о помощи.

– Что касается данных по задержанному грузу… Оставьте их мне, – наконец сказал я. – Я решу этот вопрос. Что касается вашей… ситуации, – я выбрал слово тщательно, – продолжайте работать. Ваша полезность – лучшая страховка. На остальное не отвлекайтесь.

Я не дал ему прямого обещания того, что окажу содействие семье его сестры. Не мог, потому что до Выборга мы пока не добрались, но Зворыкин все понял. Выдохнул и благодарно покивал головой.

– Благодарю вас, – сказал он, поднялся и протянул сложенный вчетверо листок. – Здесь все данные по нашим заокеанским поставщикам и шведским посредникам. Жду добрых известий… И… будьте осторожны, Георгий Константинович. Ваши успехи делают вас мишенью не только для финнов. Некоторым товарищам ваша самостоятельность нравится куда меньше, чем мои связи.

Он вышел так же тихо, как и появился. Ординарец запер дверь номера. Посмотрел на меня вопросительно. Я покачал головой, давая понять, что сейчас мне ничего не нужно. Мне и в самом деле надо было остаться одному и все обдумать.

Вторая Мировая война уже в самом разгаре. Немцы подмяли по себя всю Европу – Западную, Восточную, Южную и Северную. Все эти хваленые «демократии» либо прямо оккупированы фашистами, либо заключили с ними союз, либо делают вид, что нейтральны.

Гитлер ведет войну с Англией, убеждая руководство СССР, что именно Британская империя его основной враг. Вот только это ложь. Все они, независимо от политической болтовни, ненавидят Россию и мечтают добраться до ее природных богатств.

Потому так важны победы в якобы локальных конфликтах с Японией и Финляндией. Одержав их, мы покажем своим геополитическим врагам, что способны решать вопросы не только дипломатическим, но и военным путем.

Понятно, что Гитлера и его союзников это не остановит. Понятно, что никакая модернизация промышленности и вооруженных сил не даст нам сейчас решающего преимущества, но они могут уменьшить потери и облегчить борьбу.

Именно ради этого нам нужна не просто победа в нынешнем конфликте, нам нужна победа очевидная, не допускающая иных толкований. И в то же время, мы не должны впасть по этому поводу в эйфорию, самоуспокоиться и почивать на лаврах.

Так что, как ни крути, а поставки продукции американских промышленников нам сейчас необходимы до зарезу. А следовательно придется как-то уладить дела со шведскими посредниками. И здесь без помощи Берии не обойтись. А значит отдыхать мне пока рано.

* * *

«Эмка» бесшумно въехала во внутренний двор здания на Литейном, 4. Даже ночью «Большой дом» не спал – в нескольких окнах горел желтый свет. Меня встретил вежливый молодой человек в штатском и без лишних слов проводил по пустынным, выложенным кафелем коридорам в маленькую комнату с одним столом, телефонным аппаратом ВЧ-связи и стулом. Больше ничего. Дверь закрылась за мной с мягким щелчком.

Я сел, снял трубку. Через несколько секунд в наушнике раздался ровный голос.

– Слушаю вас, Георгий Константинович. Здравствуйте!

– Добрый вечер, товарищ Берия! Мне нужно срочно с вами поговорить.

– Докладывайте. Как ваши успехи на перешейке?

– Первая полоса линии Маннергейма прорвана. Войска вышли ко второй, но я звоню не по этому поводу. Возникли проблемы с поставками американского оборудования. Первая партия застряла в Швеции. Посредники нервничают из-за начала войны, требуют дополнительных гарантий.

С другой стороны провода послышался тихий, сухой смешок.

– Гарантий… И наш посредник, наверное, тоже занервничал? Дал понять, что его собственное положение пошатнулось?

Нарком внутренних дел был в курсе. И, конечно, знал больше меня.

– Да. Он здесь. Просил… обратить внимание на его положение.

– Его положение, Георгий Константинович, зависит от одного – его полезности для нас. И от ваших успехов. Каждая взятая вами высота – лучшая гарантия для него и для его шведских дружков. Передайте ему это, если он снова объявится. Что касается оборудования, мы нажмем на свои рычаги во Внешторге. Груз на месте не останется.

Тон Лаврентия Павловича был отстранено деловым, но в нем сквозило напоминание о том, что Зворыкин – инструмент, не более.

– Вас понял, – коротко сказал я. – Но если инструмент сломают те, кто не в курсе его предназначения, все поставки встанут.

– За инструментом присмотрят, – парировал Берия, и в его голосе впервые за время этого разговора прозвучала сталь. – Ваша задача – бить финнов. Сильно и быстро. Чем быстрее вы возьмете Выборг, тем меньше вопросов возникнет у иных товарищей ко всем нам. Покажите результат – и все нестыковки, все «сомнительные связи» будут списаны на военную необходимость. Не покажете… – он сделал многозначительную паузу, – тогда придется искать крайних. И они найдутся. И на перешейке, и здесь.

Он говорил предельно ясно. Мне давали карт-бланш на победу, но он был выписан кровью наших бойцов и командиров, и под мою личную ответственность. В случае провала Зворыкин станет первой жертвой, а я – второй.

– Результат будет, – отчеканил я.

– Ждем. Связь прерву я.

Щелчок в трубке прозвучал как приговор. Разговор закончился. Я положил трубку. Тишина в комнате спецсвязи стала давящей. Берия не просто дал указания. Он четко обозначил расклад, по которому я и Зворыкин были теперь в одной лодке.

Его безопасность и моя репутация зависели от одного – скорости и мощи нашего наступления. Война на перешейке стала не только военной операцией, но и заложницей большой политической игры.

Теперь от каждого моего приказа зависели не одни лишь жизни бойцов, но и судьба человека, сидевшего сейчас, наверное, в такой же казенной комнате, только в Москве. И моя собственная судьба.

Аэродром под Гатчиной

Рассвет застал меня на летном поле. Воздух был леденящим, винты истребителей прихвачены инеем. Меня проводили в здание КП, где командир отдельной разведывательной авиаэскадрильи показал мне вчерашние аэрофотоснимки.

Они были разложены на столе, как мозаика, когда отдельные фрагменты постепенно складываются в общую картину. На них было много «белых пятен» – подробности скрывала облачность, дым пожаров и кроны хвойный деревьев.

– Видите, товарищ комкор, – произнес майор, поводив заточенным карандашом, – тут лес, тут тень от холма. Наверняка что-то есть, но что именно – загадка. Нужен идеальный свет. Низкое солнце, длинные тени.

– А какие сегодня прогнозируются условия? – спросил я.

Он взял в руки метеосводку.

– Можно сказать – идеальные. Ветер к двенадцати часам сменится на северо-западный, унесет дым. Облачность высокая. Солнце после полудня даст нужную подсветку. Тени протянутся метров на сорок. Если ДОТы есть – они проявятся как на рентгене.

– Поднимайте все, что может лететь, – отдал я приказ. – Не тройками, а всей эскадрильей. Перекрыть весь участок от Сестрорецка до Ладоги. Высота – предельно допустимая для детальной съемки. Без единого выстрела по земле. Только фотосъемка.

Небо над Сумма-Хотиненом

Ведущий группы авиаразведки, капитан Гаврилов, на многоцелевом «Р-10», вел свою эскадрилью строго по маршруту. Солнце, слепящее и холодное, стояло низко над лесом, отбрасывая от каждой ели, каждого валуна длинную, резкую тень.

Благодаря им поверхность земли проступала в мельчайших деталях. Вот она, линия Маннергейма. Не просто цепь траншей и прочих оборонительных сооружений, а четкая, геометрически правильная полоса – главный рубеж.

И на ней, будто прыщи на коже, проступали темные, правильные прямоугольники и круги с крошечными черными точками-амбразурами – ДОТы и ДЗОТы. Не предполагаемые, а существующие.

Капитан щелкнул тумблером – фотоаппарат АФА-17 начал свою работу, автоматически делая снимки с перекрытием. То же самое сделали и другие пилоты эскадрильи. Теперь все зависело от работоспособности камер, установленных на других самолетах.

Дальше тянулись неестественно ровные ряды точек и черточек. Это были противотанковые надолбы, а также – зигзаги траншей и ходов сообщения. А там, на опушках леса, чуть в глубине виднелись квадратные затемнения, прикрытые сетками.

Это были вражеские артиллерийские позиции. И странные, ломаные линии на снегу перед траншеями вполне могли быть проходами в минных полях, оставленными для передвижения своих подразделений в случае контратаки.

Данный участок финских оборонительных сооружений был сфотографирован и «Р-10» капитана Гаврилова лег на обратный курс. За ним, как лебединая стая, потянулись остальные, их камеры запечатлевали назначенные им участки.

Фотолаборатория, Ленинград

В полутемной комнате пахло проявителем и кислотами. Десятки рук работали без отдыха. Снимки проявляли, сушили, и сразу же, еще влажные, несли в соседний зал – огромную комнату со столами, сдвинутыми в один большой щит.

Там уже ждали лучшие картографы и топографы округа, несколько приглашенных гражданских специалистов из Геодезического института и сотрудники разведки. На столах начали складывать гигантскую, общую карту.

Снимок к снимку, квадрат к квадрату. Микроскопы, лупы, тонкие иглы для проколов. Карта постепенно обрастала деталями. Это было уже не полотно с условными знаками и вопросительными знаками. Это был портрет вражеской линии обороны, снятый сверху.

Каждый ДОТ имел теперь свой номер, свои координаты в прямоугольной проекции. Были видны не только основные, но и запасные артпозиции, наблюдательные пункты на деревьях, даже тропы между укреплениями.

Все это я узнал, когда в вошел в зал, где происходила окончательная сборка фотомозаики. Полковник из разведотдела, глаза которого были красными от бессонницы, встретил меня у входа.

– Георгий Константинович, смотрите, – он ткнул пальцем в один из квадратов. – Здесь, между «Миллионером» и «Поппиусом». На старых картах чистое поле. А на снимке – свежие выемки грунта. С вероятностью 90% – строящийся ДОТ, не введенный в строй. Или ложная позиция.

– И там, и там, – добавил другой сотрудник, указывая на фланги, – видите эти правильные ряды точек? Минные поля. И вот тут – проходы. Значит, они планируют контратаки именно с этих направлений.

Это было уже кое-что. На глазах карта укрепрайона противника обретала реалистичность. После тщательного анализа, она могла рассказать не только о том, где засел противник, но и о том, как он думает, куда готовится бить.

Прошло еще несколько часов, и передо мной на столе лежала уже не фотомозаика, а чистая, подробная оперативная карта. На ней не было ни одного «предположительно». Были точные координаты. Каждый квадрат, каждый рубеж был «оцифрован» для артиллерии.

Теперь ее следовало доставить на позиции наших войск, что и было поручено делегатам связи. С аэродромов снялись несколько скоростных самолетов. И в одном из них в качестве пассажира находился я.

Прибыв в Белоостров, сразу направился в штаб 7-й армии, куда еще с борта самолета вызвал по радио начарта и командиров дивизионов артиллерии большой мощности. Следом за мною Трофимов тащил рулоны свежеотпечатанных в ленинградских типографиях карт.

– Вот ваша цель, – я провел указкой по второй линии вражеских укреплений. – Каждому орудийному расчету – свой ДОТ, своя амбразура, свой квадрат артпозиции противника. Боеприпасы экономим, время – тоже. Бьем не по лесу, а по конкретным точкам. Думаю, это понятно.

Товарищи командиры смотрели на карту с азартом охотников, получивших точную наводку на логово зверя. Фоторазведка не просто дала им карту. Она сняла завесу тайны. Линия Маннергейма перестала быть мифом и страшилкой.

Она стала инженерным сооружением, которое можно было измерить, проанализировать и методично разрушить. Война из области угадывания перешла в область точного расчета. И теперь вся эта точность должна была обрушиться на головы финских солдат.

Проведя короткое совещание, я велел ординарцу везти меня в расположение 50-го стрелкового корпуса. «ГАЗ-64» бодро катил по укатанным тяжелой техникой лесным дорогам. С еловых лап сыпались пласты снега. В небе тарахтели движки «ночных ласточек».

Командный пункт артиллерии 50-го стрелкового корпуса

В штабной землянке, когда мы с Трофимовым ввалились туда, было густо накурено и душно от дыхания десятков людей. Стояла непривычная тишина. Не было привычной суеты, выкриков связистов в телефонные трубки.

Ответив на приветствия присутствующих командиров, я велел развесить по стенам увеличенные фрагменты самой свежей фотосхемы. И выдал начарту индивидуальные «паспорта целей» – листы плотной бумаги, с обозначением каждого ДОТа и батареи.

– Товарищи, – начал я, подходя к центральной карте. – Разведка дала нам нужные сведения. Мы должны доказать, что сумеем ими воспользоваться. – Я ткнул пальцем в квадрат с обозначением ДОТ «Поппиус-2». – Вот цель № 17. Координаты: квадрат 38–46, смещение 250 на 180. Погрешность данных – не более пятидесяти метров. Это не «район расположения». Это точные координаты.

Командиры покачали головами. Пятьдесят метров для артиллерии большой мощности – это стрельба почти прямой наводкой. Это означало, что первый же пристрелочный снаряд ляжет в радиусе видимости цели.

Начарт корпуса спросил:

– Георгий Константинович, данные проверены? Стереопарами?

– Проверены и перепроверены, – кивнул я. – С этого момента артподготовка меняется. Отменяем «огневой вал» по всему фронту. Вводим методичный, прицельный разгром. Каждой батарее, каждому орудию – свой список целей. Пристрелка – одним-двумя снарядами. Корректировка с НП или аэростата. И сразу – огонь на поражение полным залпом. Экономия снарядов должна составить не менее трети. А эффективность – вырасти втрое.

Командир дивизиона 203-мм гаубиц Б-4 хмыкнул:

– Если данные верны, товарищ комкор, мы разнесем их бетон в щебень за полчаса, а не за три дня.

– Именно, – подтвердил я. – Но это требует идеальной работы связи и корректировщиков. С каждого передового НП, с каждого аэростата – прямая связь с вашими командирами батарей. Никаких цепочек. Слышат и видят разрыв – сразу передают поправку. Ясно?

По землянке прошел одобрительный гул. Это была работа, которую артиллеристы понимали и ценили – не стрельба на удачу, а точное вскрытие обороны противника.

– Задачи получили, – резюмировал я. – Через два часа, в шесть ноль ноль, начинаем. Первыми бьют дивизионы большой мощности по ДОТам первой линии. Затем – гаубичные полки по артпозициям и узлам связи. Легкая артиллерия и минометы – по пехоте в траншеях, но только после подавления основных огневых точек. Ведите учет расходуемых боеприпасов и пораженных целей. Это будет вашим главным отчетом.

Я вышел из землянки в предрассветный холод. На огневых позициях командиры расчетов уже должны были заканчивать последние приготовления, сверяя углы возвышения и установки прицелов с цифрами из «паспортов».

Впервые за всю эту войну, а может, и за всю историю РККА, артиллерия получала шанс работать не как кувалда, а как скальпель. Сегодня мы узнаем, сможет ли она этим шансом воспользоваться.

От этого зависело, сколько пехотинцев останутся живы, поднимаясь в атаку после залпов этих орудий. Я намеренно прошел по траншеям, не позволяя часовым гаркать, чтобы не будить отдыхающих перед боем красноармейцев. Я хотел видеть этих людей.

И тут меня тихо окликнули:

– Товарищ Жуков!