Текст книги "Жуков. Зимняя война (СИ)"

Автор книги: Игорь Минаков

Соавторы: Петр Алмазный
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)

Внезапно его плеча кто-то легонько коснулся. Воронов вздрогнул и резко обернулся. Рядом стоял молодой человек в штатском, в аккуратной фетровой шляпе. Он улыбался.

– Товарищ Воронов? Алексей Иванович? – спросил незнакомец вежливым, почти дружелюбным тоном.

Ледяная волна страха накатила на Воронова с новой силой. Это не финны. Слишком уж, по-советски, веселый голос.

– Я… я вас не знаю, – пробормотал он, отступая на шаг.

– А мы вас знаем, – парировал молодой человек, и его улыбка стала чуть холоднее. – Простите за беспокойство. Хочу пригласить вас на беседу. По тому самому вопросу, о котором вы так беспокоились в бане на Кронверкском. Насчет комкора Жукова.

Он сделал паузу, чтобы этот перепуганный вусмерть техник-интендант 2-го ранга осознал весь ужас своего положения.

– Мы можем помочь вам разобраться в этой… щекотливой ситуации, но для этого нужно ваше полное и честное сотрудничество. Идемте? Машина рядом.

Воронов стоял, парализованный. С одной стороны – финны с их угрозами и призрачным спасением. С другой – НКВД, чье «сотрудничество» было синонимом казни или пожизненной кабалы. Он был зажат между двумя жерновами, и оба сулили ему гибель.

Он посмотрел на воду, потом на вежливого молодого человека, в глазах которого читалась непоколебимая уверенность в его согласии.

– Я… я иду, – хрипло выдохнул он, понимая, что другого выбора у него попросту нет.

Белоостров, штаб 7-й армии

В Белоострове штаб 7-й армии располагался в здании бывшей средней школы. Войдя внутрь, я ощутил знакомую по Халхин-Голу атмосферу предвкушения предстоящего сражения – табачный дым, запах свежей типографской краски от только что отпечатанных карт, сдержанные голоса командиров и негромкое кваканье полевых телефонов.

Меня проводили в просторный класс, где вместо парт стояли, видать, наскоро сколоченные столы, заваленные картами Карельского перешейка. Командарм 2-го ранга Яковлев, человек с усталым, одутловатым лицом, поднялся мне навстречу. Рядом с ним – комбриг Гордов, худощавый и энергичный, с острым, цепким взглядом начальника штаба. Члены Военного совета, Клементьев и Штыков, наблюдали с непроницаемыми лицами партийных работников.

– Георгий Константинович, добро пожаловать в штаб 7-й армии, – без особой теплоты произнес Яковлев, пожимая мне руку.

В его тоне сквозила затаенная обида человека, чью работу приехал проверять человек из Москвы. Я не стал сразу ничего говорить, лишь кивнул и подошел к большой карте, висевшей на стене, где были нанесены условные обозначения наших частей.

– Всеволод Федорович. Товарищи, – начал я, обводя взглядом собравшихся командиров. – Я собрал вас не для того, чтобы критиковать, хотя, судя по обстановке, которую я видел в 50-м стрелковом корпусе, дела ваши обстоят не лучшим образом. Я собрал вас, чтобы сообщить, что ситуация требует немедленной корректировки плана наступления.

В воздухе повисло напряженное молчание. Гордов едко хмыкнул:

– План утвержден Ставкой. Войска сосредоточены. Артиллерия на позициях. Какую еще корректировку вы предлагаете, товарищ Жуков? Перенести наступление?

– Не только, – холодно парировал я. – Предлагаю его выиграть. А для этого ваш план, товарищ Гордов, не годится. Вы планируете наносить удары по всему фронту 50-го и 19-го корпусов, распыляя силы. Финны не дураки. Они пропустят наши дивизии вглубь лесов, а потом, ударив во фланги, по частям перекроют их на этих узких дорогах, как перекрывают горлышко бутылки.

Я ткнул пальцем в карту, в район станции Хийтола.

– Главная цель – не захват территорий, а разгром живой силы противника и прорыв его укреплений. Для этого нам нужен не веер ударов, а один, но зато сокрушительный. Чем бить лучше? Растопыренными пальцами или кулаком?.. Ответ очевиден. Посему, предлагаю создать ударную группировку на стыке 50-го и 19-го корпусов. Сосредоточить здесь артиллерию РГК – все шестнадцать полков, три дивизиона большой мощности. Сюда же – 10-й танковый корпус, не размазывая его по фронту.

Яковлев мрачно покачал головой.

– Это опасно. Оголим фланги. Финны могут контратаковать.

– Пусть контратакуют, – отрезал я. – На подготовленных позициях, под ударами нашей авиации, мы их перемелем. А пока их резервы будут связаны на флангах, наш ударный кулак проломит их главную полосу обороны. 20-я танковая бригада, входящая в 19-й стрелковый корпус комдива Старикова, в текущем плане предназначена для поддержки пехоты в лобовых атаках. Это гибель для танков. Они станут мишенями для финской пехоты, с бутылками с зажигательной смесью. Танки должны использоваться для развития прорыва после того, как артиллерия и пехота вскроют оборону.

Присутствующий на совещании член Военного совета комбриг Клементьев, до этого молчавший, вмешался, его голос звучал сухо и догматично:

– Товарищ Жуков, ваш подход отдает излишним технократизмом. Решающую роль играет моральный дух бойца, а не количество стволов на километр фронта.

– Моральный дух бойца, товарищ комбриг, – жестко парировал я, – резко падает, когда он по колено в снегу, в шинелишке, замерзает под огнем из ДОТа, который наша артиллерия не может подавить, потому что бьет по площадям. Я был в 50-м эСКа. Бойцы не готовы. Никто не учил их, как штурмовать укрепления в зимних условиях. Мы должны потратить оставшиеся дни не на политучебу, а на создание штурмовых групп, на тренировки по взаимодействию пехоты, саперов и артиллерии.

Я обвел взглядом зал, встречаясь глазами с командирами.

– Ваша авиация, Всеволод Федорович, – я повернулся к Яковлеву, – 644 самолета. Это огромная сила, но она будет бесполезна, если продолжит бесцельно летать над лесами. Нужны конкретные цели – узлы связи, штабы, перекрестки дорог, выявленные ДОТы. Для этого нужна воздушная разведка и грамотные авианаводчики.

Гордов, до этого молча слушавший, не выдержал:

– Вы предлагаете за три недели перечеркнуть всю проделанную работу! Создать новую структуру управления, новые планы взаимодействия! Это утопия!

– Это необходимость, – сказал я. – Альтернатива – умыться кровью и через месяц доложить товарищу Сталину, что мы не смогли пробить оборону белофиннов, имея тройное превосходство в силах. Выбор за вами, товарищи. Либо мы начинаем работать по-новому, либо я немедленно докладываю в Кремль о профессиональной несостоятельности командования армии.

В классе стало так тихо, что слышно было, как потрескивают дрова в голландской печке. Яковлев и Гордов переглянулись. Они понимали – ставка сделана. Отступать было некуда.

Яковлев тяжело вздохнул и первым сломал лед, образовавшийся между мною и штабом.

– Хорошо, Георгий Константинович, – произнес он сдавленно. – Ваша логика… имеет смысл. Гордов, к утру мне на стол новый план операции. На основе предложений товарища Жукова.

Комбриг Гордов, бледный от ярости и унижения, коротко кивнул. Я понимал, что сломал их сопротивление лишь временно, но этого было достаточно. Теперь предстояло самое трудное – заставить эту махину сдвинуться с мертвой точки.

Война была уже не за горами, а нам предстояло за несколько недель научиться воевать заново. Штабисты поднялись со своих мест, сгрудились у стола с картами, начали предлагать свои идеи, в рамках моей концепции. Квакнул телефон. Связист снял трубку.

– Комкора Жукова. Москва!

Глава 9

Машина была темной и тесной. Воронов сидел, вжавшись в сиденье, чувствуя, как его сердце готово выпрыгнуть из груди. Молодой человек в штатском, который никак не назвался, курил у окна, не глядя на него. Они ехали не на Литейный, а в сторону Смольного.

«Зачем? – лихорадочно соображал Воронов. – Почему не сразу в Большой дом?»

Машина свернула в один из дворов и остановилась у подъезда неприметного здания. Незнакомец провел его по пустынным коридорам в кабинет, где за простым столом сидел человек в штатском с умными, уставшими глазами.

– Садитесь, Алексей Иванович, – сказал он, указав на стул. – Нам известно о ваших, скажем, неслужебных контактах. Вас завербовал художник-оформитель Тойво Туурович Лахти, он же «Вяйнемёйнен», агент финской военной разведки.

Техник-интендант 2-го ранга онемел от ужаса. Здесь знали все. Абсолютно все. Что-либо скрывать не имело смысла. Надо было признаваться. Может, на трибунале зачтут чистосердечное признание и не поставят к стенке?

– Не тряситесь, – усмехнулся его собеседник, поглаживая ладонью коленкор пухлой папки, что лежала перед ним. – Нам ваши признания не нужны. Вам они пригодятся потом, когда придется держать ответ перед законом за свои делишки.

Он отодвинул от себя папку, которую так и не раскрыл.

– Вот ваше положение. Финны считают вас своим агентом. Мы знаем, что вы их агент. Вы же сами… – он развел руками, – вы просто запутавшийся человек, который хочет выжить. Мы даем вам этот шанс.

– Какой шанс? – прошептал Воронов.

– Шанс искупить вину. Вы поедете на фронт. Вы будете делать то, что вам приказали финны. Однако всю собранную информацию вы будете передавать нам. Мы решим, что можно показать финнам, а что – нет. Таким образом, вы поможете нам водить финскую разведку за нос. А заодно… – незнакомец прищурился, – присмотрите за одним человеком в штабе армии. За комкором Жуковым. Нас интересует, с кем он контактирует, какие отдает приказы. Обо всем необычном – немедленно доклад через вашего связного.

«Жаворонок» сглотнул. Его не просто завербовали. Его сделали двойным агентом, марионеткой в чужой игре, где малейшая ошибка означала смерть. Причем – пуля или нож могут прилететь с любой стороны.

– А… а если я откажусь? – спросил он, уже зная ответ.

– Тогда мы либо передадим вас органам следствия, либо сообщим финнам, через свои каналы, что вы – законспирированный агент НКВД, который их предал. Думаю, вам не пережить эту ночь.

– Нет-нет, я согласен! – поспешил заверить собеседника Воронов.

– Я и не сомневался, что вы согласитесь, – усмехнулся тот. – Когда вы прибудете к новому месту службы, к вам подойдет человек, который представится как лейтенант Егоров. Это и ваш связной и ваш руководитель.

На следующий день «Жаворонок», прибыл с эшелоном на станцию Белоостров. Его оформили в отдел обозно-вещевого снабжения штаба 7-й армии. Началась привычная рутина интендантской службы.

Разбирая ведомости, Воронов услышал возбужденные голоса. Сотрудники штаба обсуждали совещание, которое провел только что прибывший комкор Жуков.

– … ломает все планы, весь график передвижения! – возмущался кто-то. – Теперь все перекраивать! Все грузы перенацеливать на один участок!

– Зато толково, – парировал другой. – А то мы так по всему фронту распылимся… Говорят, Яковлев аж посерел, но согласился.

«Жаворонок» замер, прислушиваясь. Значит, тот самый Жуков, за которым он должен следить, уже здесь и уже вносит сумбур. Он почувствовал интерес своих новых «хозяев». Этот Жуков был кем-то важным, раз за ним установили такой негласный контроль.

Поздно ночью, выйдя на крыльцо дома, где был расквартирован, подышать, он увидел как к штабу подъехал «ГАЗ-64», из которого вышел тот самый коренастый высший командир с решительным лицом, чью фотографию он видел в газетах.

Жуков. Он шагал быстро, о чем-то разговаривая на ходу с начальником штаба Гордовым. Техник-интендант 2-го ранга сбежал с крыльца. Вытянулся по стойке смирно и навострил уши. Их диалог долетел до его слуха лишь обрывками:

– … саперов к утру! – говорил комкор. – И чтобы каждый командир батальона знал свою задачу… Гордов что-то буркнул в ответ, но Жуков резко оборвал его: – Меня не интересуют объективные трудности. Они сплошь и рядом являются оправданием лени, расхлябанности, если не хуже…

Воронов стоял, затаив дыхание, чувствуя, как его маленькая, никому не нужная жизнь снова оказалась на перекрестке больших событий. Он был винтиком, но от его положения теперь зависело слишком многое.

Он должен был теперь подслушивать, подглядывать, совать нос в чужие дела, докладывая НКВД и при этом как-то выкручиваться, когда придется иметь дело с финской военной разведкой. И еще это связной куда-то запропастился.

Приходилось иметь дело со множеством людей, но никто из них не был лейтенантом Егоровым. Лишь третий день, когда «Жаворонок» возвращался с продовольственного склада, к нему подошел молодой лейтенант в форме внутренних войск НКВД.

– Техник-интендант Воронов? – спросил он со знакомой веселостью в голосе. – Лейтенант Егоров. Ваш связной. Прошу впредь все вопросы решать через меня.

«Жаворонок» узнал того, кто задержал его на Фонтанке, но лишь кивнул, чувствуя, как подкашиваются ноги. Теперь он знал своего надзирателя в лицо. Новая роль двойного агента обрела конкретные, и оттого еще более пугающие, очертания.

* * *

Оказалось, что звонила Александра Диевна. Ничего особенного. Девочки здоровы. Скучают. Ждут папку домой. Я о своих делах, понятно, не распространялся. Сказал, что со мною все в порядке. Жив, здоров. Скоро быть не обещаю, как «стройка» пойдет. Положил трубку. Мне надо было отдохнуть. Утром я опять намеревался посетить 50-й стрелковый корпус.

Рассвет на Карельском перешейке был серым и мглистым. Колючий влажный ветер гнал над промерзшей землей рваные клочья тумана. «ГАЗ-64» с затемненными фарами резко свернул с разбитой дороги и остановился на опушке леса, где среди заснеженных елей угадывались тщательно замаскированные бревенчатые накаты орудийных позиций.

Я вышел из машины, не дожидаясь, пока она окончательно остановится. Воздух пах хвоей, мерзлой землей и соляркой. Навстречу, проваливаясь в снегу, уже бежали двое. Полковник, командир 407-го артполка РГК, и его комиссар. Видать, не ждали. Визит комкора на огневую позицию на рассвете первого дня подготовки не сулил ничего хорошего.

– Товарищ комкор, 407-й артполк на позициях! – выдохнул полковник, запыхавшись.

Вдоль позиций замерли по стойке «смирно» артиллеристы. Не отвечая их командиру, я прошел мимо него к ближайшей 203-мм гаубице Б4. Знаменитой «Сталинской кувалде».

Все пятнадцать человек ее расчета затаили дыхание. Я похлопал ладонью в кожаной перчатке по покрытому изморозью орудийному замку, затем заглянул в панорамный прицел в морозное марево сопредельной территории.

– Командир орудия, – бросил я, не отрываясь от прицела.

– Я! – отозовался тот, делая шаг вперед. – Отделенный командир Иванцов.

– Как будете действовать, уничтожая ДОТ противника, товарищ Иванцов?

– Первое – пристрелка и вскрытие цели для уточнения координат ДОТа и его уязвимых точек. Второе – разбивка «подушки» ДОТа осколочно-фугасными снарядами, для разрушения грунта и бетона вокруг укрепления, чтобы обнажить его основные конструкции. Третье – применение бетонобойных снарядов, для пробития стен и уничтожения внутренних конструкций ДОТа.

– Правильно, – одобрил я. – Я бы только внес небольшую поправку. Координаты цели лучше уточнить с помощью разведки. – Я ткнул пальцем в конкретную точку на схеме ДОТа, которую достал из планшета. – И сразу бить по амбразурам для ведения фланкирующего огня. Неплохо бы завалить их после третьего– шестого залпа, старлей. Прямой наводкой. С дистанции восемьсот метров.

– Есть завалить с дистанции восемьсот метров, товарищ комкор! – откликнулся командир расчета.

А вот его начальство, похоже, энтузиазма отделенного не разделяло. И я их понимал. Перевод орудия такой мощности на прямую наводку – это почти всегда верная гибель расчета от ответного огня, который финны обязательно откроют.

– Товарищ комкор, но… это же… – начал было полковник.

– Это необходимо, – отрезал я. – Тратить снаряды без пользы нам не по карману. А чем быстрее будут разбиты укрепления противника, тем больше мы сэкономим не только снарядов, но и крови нашим бойцам.

Полковник только взял под козырек.

– Есть, товарищ комкор.

Я прошел по всем четырем орудиям батареи, задавая каждому командиру один и тот же вопрос: «Какую конкретно цель вы уничтожаете первым выстрелом?» Ответы были порой расплывчатыми: «участок обороны», «опорный пункт». Никто не говорил: 'амбразура № 2 ДОТа такого-то.

У третьего орудия я остановился и, обернувшись к комиссару, сказал громко, чтобы слышали все артиллеристы:

– Товарищ комиссар, заведите «Журнал учета уничтоженных целей». После боя командир орудия будет лично докладывать вам, сколько амбразур он разрушил, а не сколько снарядов выпустил. Боеприпасы делаются на народные деньги, и потому я потребую за них отчета. Кто не сможет дать отчет, тот будет отвечать за вредительство.

– Будет исполнено, товарищ комкор, – отозвался тот.

Артиллеристы по-прежнему стояли навытяжку, но о чем они думают, понять было нетрудно. Не они пишут уставы и не ими установлена привычная тактика. А теперь им придется отвечать за конкретный результат. Я отозвал полковника в сторону, к своей машине.

– Связь с пехотой есть?

– Разумеется, товарищ комкор.

– Необходимо обеспечить каждый дивизион дополнительным корректировщиком от пехоты с полевой рацией. Лишние глаза вам не помешают. Ваша задача – вскрыть оборону противника, так чтобы могли пройти танки и пехота для углубления полосы прорыва. И постарайтесь зря снаряды не расходовать.

– Вас понял, товарищ комкор!

– У вас есть еще восемнадцать дней на то, чтобы совместно с товарищами из разведотдела уточнить расположение долговременных огневых точек противника, с учетом того, что многие из них могут быть замаскированы под естественные складки местности, – сказал я.

– Все будет сделано, товарищ комкор!

В голосе полковника звучало облегчение. Видать, думал, что Жуков прибыл учинять разнос. А я лишь хотел им всем дать понять, что привычная служба для них закончилась. Начиналась другая – беспощадная к нерадивым и требующая предельной точности.

– Выполняйте, – кивнул я и, развернувшись, сел в машину.

Приходилось тратить время на то, чтобы переломить хребет главной проблеме – шаблонному мышлению. Я видел в глазах артиллеристов, что они и сами не слишком довольны тем, что им предстояло бы. Каждый из них предпочтет бить по цели, а не по площадям.

«ГАЗ-64», отбрасывая из-под колес комья грязного снега, рванул от артпозиций вглубь леса. Через несколько десятков минут мы выехали на заснеженную поляну, где царила тишина глубокого тыла, нарушаемая лишь резкими окриками и сухими щелчками затворов.

Здесь, в полукилометре от передовой, располагался учебный полигон 50-го стрелкового корпуса. Десятки бойцов в новеньких, еще не обтрепанных камуфляжных халатах отрабатывали приемы штурма на макетах финских ДОТов, сколоченных из бревен и обшитых листами фанеры.

Комдив Гореленко, увидев мою машину, направился навстречу. Похоже, он не ожидал меня здесь увидеть. Ну еще бы. Ведь меня «арестовали» на его глазах. Впрочем и радости он по поводу моего «освобождения» не испытывал.

Я вышел, молча ответил на приветствие, и прошел к группе бойцов, которые с криками «Ура!» бежали к макету, чтобы в очередной раз швырнуть в условную амбразуру условные гранаты – мешочки с песком.

– Отставить это цирковое представление! – рявкнул я так, что командир роты, руководивший учением, вздрогнул и вытянулся в струнку.

Бойцы замерли в нерешительности. Я подошел к макету и с силой стукнул ладонью по листу фанеры, в котором была прорезана имитация амбразуры.

– Вы что, с ума сошли? Финский пулеметчик из настоящего ДОТа будет сидеть и ждать, пока вы красиво пробежите эти пятьдесят метров по чистому полю?.. Да он скосит вас, как траву, еще на подходе!

Я повернулся к бойцам, которые застыли по стойке смирно.

– Запомните! К ДОТу не бегут. К ДОТу подползают. Перебежками, от укрытия к укрытию, используя каждую складку местности. А те, кто бежит – те до него не добегают. Понятно?

– Вас понял, товарищ комкор! – рявкнул ротный.

– Комдив Гореленко, построить штурмовые группы!

Засуетились ротные, взводные и отделенные командиры. Когда бойцы выстроились, я прошелся вдоль строя, внимательно глядя в лица. Сплошь молодые парни. Видать в большинстве своем необстрелянные.

– Командиры групп, ко мне! – скомандовал я.

Ко мне подошли трое лейтенантов и отделенный. Я развернул перед ними схему ДОТа «Поппиус».

– Сейчас вы покажете мне, как будете его брать. Не общими словами. По шагам. Первая группа, с чего начнете?

Лейтенант, белобрысый парень, замялся.

– Товарищ комкор… Под прикрытием огня артиллерии… займем исходный рубеж…

– Неправильно! – оборвал я его. – Пока артиллерия бьет, вы уже должны ползти к ДОТу. Как только огонь будет перенесен вглубь – вы уже должны быть у основания ДОТа. Ваша задача – не дать ему снова открыть огонь. Саперы – ко входу. Огнеметчики – к амбразурам. Гранатометчики – на крышу, для стрельбы по амбразурам верхнего яруса. Каждая группа знает свой маневр? Каждый боец знает, что делать после остановки огня?

В ответ – растерянные молчание. Они учились наступать цепью, а не действовать как диверсанты. Ладно, придется, видать, показывать на себе. По приставной лестнице я забрался на крышу бревенчатого макета.

– Смотрите и учитесь! – крикнул я им сверху. – Вы не пехота, вы – хирурги! Вам нужно не прогнать противника, а вырезать опухоль! – Я ткнул веткой в условную амбразуру. – Вот здесь бьет пулемет. Пулеметчика нужно ослепить дымовой шашкой или забросать гранатами. А тем временем, – я перевел импровизированную указку на макет стальной двери, – сюда подбираются саперы с подрывным зарядом. Взрыв – и ваша группа врывается внутрь. Не ждите команды! Действуете по отработанной схеме!

Я слез вниз, подошел к группе саперов с ранцевыми огнеметами.

– Ваша работа – самая грязная. Ворвались внутрь – и не ждете, пока финн высунет голову из-за угла. Поливаете коридор огнем. Поняли? Жалости к ним быть не должно. Иначе они убьют вас и ваших товарищей.

Обвел взглядом замерших бойцов. Видел, что сказанное нарушает впитываемые годами учебы и подготовки стереотипы. По себе знаю, насколько это мучительный, но необходимый процесс. Да вот только куда деваться.

– Поставьте в макет ДОТа пулеметный расчет, пусть во время тренировочного штурма даст очередь– другую поверх голов. И дымовые шашки подожгите. Чем ближе обстановка учения будет к боевой, тем лучше, – сказал я, уже обращаясь к Гореленко, но так, чтобы слышали все. – Я хочу видеть не просто подготовленные роты, а слаженные механизмы. Каждый должен знать свое место и свою задачу в этой машине. Если кто-то не поймет – завтра он убьет не только себя, но и тех, кто на него рассчитывает. Продолжайте занятия. Действовать по-новому!

Я развернулся и пошел к машине, оставляя их в тяжелом молчании, нарушаемом лишь свистом пронизывающего ветра. Погода становилась хуже день ото дня. Декабрь уже дышал в лицо и думать не хотелось о том, что будет в январе.

Снова в путь. «ГАЗ-64» подъехал к длинному, низкому бревенчатому бараку, у которого скопились повозки и несколько грузовиков. Это был дивизионный обозно-вещевой склад 50-го стрелкового корпуса.

Вокруг царила нездоровая суета. Навстречу, запыхавшись, выбежал начальник вещевого снабжения корпуса интендант 3-го ранга. Похоже, знал, что прибудет комкор Жуков, который ко всему придирается. Неплохо у них разведка поставлена, там где не надо.

– Товарищ комкор! Занимаемся погрузкой вещевого довольства! Интендант 3-го ранга Найденов.

Я кивнул, но прошел мимо него, прямо внутрь склада. В полумраке, в облаках пара от дыхания, красноармейцы ворочали тюки. Я подошел к одному из них, разорвал мешковину и вытащил стандартную шинель рядового. Суконная, тонковатая, для здешней зимы.

– Где полушубки? Где ватники? – спросил я, оборачиваясь к Найденову.

– Товарищ комкор, по табелю рядовым красноармейцам положены шинели… – растерянно проговорил тот. – Валенки и полушубки в первую очередь идут в лыжные батальоны…

– То, что они идут в лыжные батальоны – это хорошо, – откликнулся я. – Вот только в морозы наша старая добрая шинелка не подруга. Немедленно поднять все наличные запасы утепленного обмундирования. Все, что есть в корпусе. Все валенки, все полушубки, все стеганые брюки и фуфайки. Сформировать бригады и начать выдачу. В первую очередь – штурмовым группам.

Интендант 3-го ранга, однако, не торопился воспылать служебным рвением.

– Но, товарищ комкор, без приказа из округа…

Я подошел к нему вплотную.

– Товарищ Найденов, когда бойцы пойдут в атаку, встанут морозы под сорок. В этих шинелях они замерзнут насмерть за час, не добежав до врага. Если к вечеру я не увижу штурмовиков в валенках и полушубках, отдам вас под трибунал за срыв боевой операции. Как поняли, товарищ интендант 3-го ранга?

Тот вытянулся.

– Есть, товарищ комкор! Будет выполнено!

Я покинул склад и направился к полевой кухне. Кашевары в засаленных халатах мешали в котлах густую пшенную кашу. Я пощупал котел – тот была чуть теплым. А каша, надо думать, и того холоднее. Хорошо хоть ледком не тронулась.

– Когда готовили? – спросил я у старшего повара.

– С четырех утра, товарищ командир! – доложил тот.

– А на передовую когда доставите?

– К девяти, товарищ командир! Как положено!

– К девяти она у вас льдом покроется, – сказал я. – И бойцы будут есть не кашу, а – мороженое. Позаботьтесь о термосах. Если нет или не хватает штатных, используйте подручные емкости Фляги, бидоны, придумайте, как их утеплить. Проявите смекалку. Горячая пища должна доставляться на передовую каждые четыре часа. И быть горячей. Не «теплой». Горячей. Если я увижу, что бойцы едят холодное, пеняйте на себя.

Ко мне подбежал связной.

– Товарищ комкор, разрешите доложить?

– Докладывайте!

– Комбриг Гордов просит срочно связаться. Говорит, вопрос не терпит отлагательств.

Я кивнул. Первая же инспекция выявила, что армия была готова воевать по уставу, а не побеждать. И винить-то в этом некого. План, утвержденный Ставкой, обещал серьезный, если не немедленный успех. Откуда им было знать, чем это обернется?

– Едем на КП, – бросил я Трофимову, садясь в машину. – Послушаем, какие еще «не терпящие отлагательств» вопросы у них нашлись.