Текст книги "Жуков. Зимняя война (СИ)"

Автор книги: Игорь Минаков

Соавторы: Петр Алмазный
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)

Ее проницательность меня не удивила. Предчувствие большой войны висело в воздухе, несмотря на бодрые реляции в газетах и по радио. А может быть – благодаря им. Так что супругу можно понять. Она беспокоится за меня и девочек.

– Если ты обо мне, то у каждой работы есть свои риски, но ты и девочки в безопасности. Остальное – моя забота… А что касается войны, не хочу скрывать от тебя, Шура, будет. И к ней нужно быть готовыми… Собственно, она уже идет в Европе, и гитлеровские войска скапливаются у наших границ, но об этом, сама понимаешь, говорить ни с кем пока не следует.

Жена смотрела на меня внимательно, будто узнавая и не узнавая одновременно, слово ища в моих глазах что-то знакомое, что-то от того человека, за которого вышла замуж много лет назад. Потом тихо вздохнула и встала.

– Я поняла. Не буду тебе мешать.

Когда она вышла, я не сразу вернулся к работе. Я был бы рад, если бы грядущие войны удалось предотвратить, но это, к сожалению невозможно. Хорошо, что теперь у меня был надежный тыл. И это придавало сил.

Я снова углубился в докладную записку. Завтра предстояло ее представить товарищу Сталину, хотя формально она адресована Ворошилову. Как Хозяин отреагирует на нее – большой вопрос. Нужно было быть готовым ко всему. Поэтому я старательно выводил:

СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО

Народному комиссару обороны СССР

Маршалу Советского Союза

Товарищу Ворошилову К. Е.

ДОКЛАДНАЯ ЗАПИСКА

о перспективных направлениях развития вооружений

на основе анализа тенденций мировой военно-технической мысли

По итогам боевых действий на Халхин-Голе и после изучения иностранной научной печати складывается картина, требующая немедленного реагирования. Современная война перестает быть битвой моторов. Она становится битвой, оружие которой создается в научных лабораториях.

1. По авиации

Совершенствование поршневых двигателей близко к физическому пределу. Дальнейший качественный скачок возможен только при переходе на новые физические принципы. В научной литературе обсуждаются теории реактивного движения и газодинамики. Вывод: необходимо срочное развертывание опытно-конструкторских работ по созданию летательных аппаратов с воздушно-реактивными и жидкостно-реактивными двигателями. Преимущества: сверхзвуковые скорости и высоты, недостижимые для поршневой авиации.

2. По артиллерии и ракетному вооружению

Дальнобойность классической ствольной артиллерии ограничена. Логичным развитием является создание управляемых реактивных снарядов большой дальности, способных доставлять боевые заряды на расстояния в сотни километров. Работы в этом направлении ведутся в Германии и США. Вывод: необходимо создание специального КБ и полигона для разработки баллистических ракет дальнего действия.

3. По боеприпасам

Современные взрывчатые вещества исчерпали потенциал мощности. Передовая физика указывает на принципиально новый источник энергии – цепную реакцию деления ядер тяжелых элементов. Теоретическая возможность создания устройства сверхвысокой мощности подтверждается расчетами. Вывод: требуется организация специальной научной программы по изучению ядерных процессов с привлечением ведущих физиков-ядерщиков. Отставание в этом направлении будет иметь катастрофические последствия.

4. По средствам обнаружения

Совершенствование авиации потребует новых методов ее обнаружения. Перспективным направлением является использование радиоволн для определения координат, скорости и высоты воздушных целей на больших дистанциях. Вывод: ускорить работы по созданию радиолокационных станций (РЛС).

Заключение

Указанные направления носят стратегический характер. Победа в будущей войне будет зависеть от того, какая из стран первой овладеет этими технологиями. Прошу рассмотреть вопрос о создании при СНК СССР Совета по перспективным вооружениям для координации всех работ.

Комкор Г. К. Жуков

«___» ___________ 1939 г.

Я допоздна работал над докладной, оттачивая формулировки. В кабинете было тихо, слышен был лишь гул осеннего ветра за окнами, да булькание в батареях парового отопления. Дверь приоткрылась без стука. На пороге стояла Александра Диевна в ночной сорочке, накинув на плечи домашний халат.

– Тебя ждать? – спросила она тихо.

Я отложил карандаш, смерил ее взглядом. Она выдержала его, не опуская глаз. Не прося, не умоляя – просто констатируя факт.

– Нет, – ответил я и погасил настольную лампу. – Я иду.

В спальне было темно, лишь полоска лунного света падала из-за штор. Она разделась без суеты, сложив халат на стул. Я чувствовал ее взгляд на себе, пока снимал китель и сапоги. Лежа в постели, положил руку на ее бедро. Кожа ее была прохладной и гладкой. Шура не вздрогнула, лишь перевернулась ко мне, и в темноте я увидел отблеск ее глаз.

Никаких слов. Никаких нежностей. Только взаимное, давно назревшее напряжение, наконец нашедшее выход. Ее пальцы впились в мои плечи, когда я вошел в нее. Не в порыве страсти, а с твердой, почти суровой решимостью. Такую же решимость я видел и в ее ответном движении навстречу.

После она лежала, прижавшись лбом к моему плечу, дыхание еще не совсем успокоилось. Я провел ладонью по ее спине, чувствуя под пальцами тонкую, упругую кожу и выступающие позвонки.

– Спи, – сказал я коротко.

Она что-то тихо прошептала в ответ, но я уже не вслушивался. Долг был исполнен. Ее – как жены. Мой – как мужа. В этом был свой порядок и свое спокойствие. Я натянул на себя одеяло и закрыл глаза. Завтра предстоял тяжелый день.

Глава 3

На следующее утро, перед самым совещанием у Хозяина, меня неожиданно вызвал к себе Георгий Максимилианович Маленков, начальник Управления кадров ЦК и секретарь ЦК, член Оргбюро.

Его кабинет в ЦК на Старой площади был просторным, но аскетичным. Он сидел за большим столом, заваленным бумагами, и на его лице играла привычная, ничего не выражающая улыбка.

– Георгий Константинович, садитесь, – пригласил он, жестом указывая на стул. – Хочу поздравить вас с первыми успехами. До нас дошли сведения о поставках иностранного оборудования. Это впечатляет.

Я молча сел, ожидая продолжения. Комплименты от Маленкова могли оказаться прелюдией отнюдь не к дружеским объятиям.

– Однако, – он сложил руки на столе, – некоторые товарищи выражают озабоченность. Вы действуете несколько непривычным путем. Через лиц, чья благонадежность… вызывает вопросы.

– Оборудование проходит все положенные процедуры оформления в наркомате внешней торговли, – парировал я. – Оно необходимо для выполнения решений, одобренных Политбюро.

– Решения – да, – кивнул Маленков. – Но методы… Вы понимаете, в нашем государстве идеологическая чистота не менее важна, чем производственные показатели. Мы строим социализм, а вы пользуетесь услугами людей, связанных с эмигрантскими кругами. Это создает опасный прецедент.

Он смотрел на меня, и в его глазах читался холодный расчет. Маленков видел в моих успехах угрозу своему растущему влиянию. Он не мог открыто выступить против реформ, одобренных Сталиным, но мог попытаться дискредитировать меня лично, обвинив в связях с «ненадежными элементами».

– Моя задача – укреплять оборону страны, – ответил я, не повышая голоса. – Вы не хуже меня, Георгий Максимилианович, знаете. что в Европе идет война и она приближается к нашим границам… Так, что эти каналы позволяют получать то, что наша промышленность не может дать сейчас. Качество техники подтверждено специалистами ГАБТУ. Что касается благонадежности… – я сделал небольшую паузу, – я действую в рамках, согласованных с товарищем Берией. Все поставки находятся под контролем компетентных органов.

Упоминание Берии заставило Маленкова чуть поменяться в лице, которое делало его похожим на великовозрастного младенца. Он понял, что я не один в этой игре и что за моей спиной стоит могущественный союзник.

– Контроль – это хорошо, – сказал он, меняя тактику. – Но и бдительность никогда не бывает лишней. Я просто выражаю озабоченность, которую высказывают многие партийные товарищи. Уверен, вы понимаете, о чем я.

– Понимаю, – кивнул я, поднимаясь. – И я уверен, что товарищи оценят результаты, когда новые тягачи начнут буксировать орудия на учениях. Прагматизм в вопросах обороны – тоже партийный принцип.

Выйдя от Маленкова, я отправился в Кремль, где было назначено совещание, с участием товарища Сталина. До начала совещания оставалось минут пятнадцать. Я сел в служебную «эмку».

Пока автомобиль, столь памятный по Халхин-Голу, катил по утренним московским улицам, я оценивал ситуацию. Маленков явно зондировал почву. Вряд ли этот младенчик не знал о том, что за мною стоит Берия, скорее всего – сам нарком НКВД ведет двойную игру.

Поневоле вспомнилось содержимое конверта, найденного мною еще в гостиничном номере. Внутри него оказалось несколько фотографий и листок с машинописным текстом. На снимках – мой связной, лейтенант Еремин, беседующий с неизвестным.

К фотографии приложена расшифровка беседы, из которой следовало, что эти двое обсуждали мою «излишнюю инициативность» в контактах с Зворыкиным, связанным с белогвардейскими разведцентрами.

Кем является собеседник Еремина, я пока не знал, но сам пакет, в котором были и другие любопытные материалы, свидетельствовал, что за моей спиной ведется какая-то возня. Если ее затеял Берия, то парировать нужно аккуратно.

Я вышел из машины, показал пропуск часовому и направился в зал заседаний. Члены Политбюро и наркомы уже собирались. Берия, оживленно беседуя с Микояном, бросил на меня быстрый, оценивающий взгляд.

Заняв свое место, я дождался, когда Сталин войдет и займет председательское место. Обсуждение началось с отчетов по квартальным планам. Я ждал своего момента, еще раз пересмотрев свои записи.

Когда мне дали слово для доклада о ходе реформ, я четко и лаконично изложил данные, о том, что было достигнуто за прошедшее время, упомянув и о первых поставках американского оборудования, через каналы Внешторга.

– Вопрос контроля за такими поставками крайне важен, – сказал я, переводя взгляд на наркома внутренних дел. – Требуются оперативники, которые понимают разницу между надзором и несанкционированной инициативой. Некомпетентность или самоуправство на этом участке могут сорвать все начинания.

Я говорил ровным голосом, глядя прямо на Берию. В зале повисла тишина. Все поняли, что за формальными словами стоит конкретный сигнал. Нарком дернул уголком рта, будто хотел улыбнуться, но передумал, кивнул, делая пометку в блокноте.

– Вопрос понятен, Георгий Константинович. Кадровые решения будут приняты. Обеспечим надежный контроль.

Больше к этой теме мы не возвращались. Контрудар был нанесен и понят. Берия осознал, что его игра раскрыта, и отступил. Пока. Когда первая часть совещания завершилась, и Сталин удалился в свой кабинет, Берия нагнал меня в коридоре.

– Насчет того оперативника, – тихо сказал он, подходя вплотную. – Завтра же будет переведен на другую работу. Назначим более… сговорчивого.

– Надеюсь, – я кивнул и пошел дальше, не оборачиваясь.

Очередной раунд был выигран. Теперь можно было сосредоточиться на главном – подготовке к войне, которая шла не в коридорах власти, а за пределами наших границ. Пока за пределами наших границ.

Через два часа совещание продолжилось, но в более узком составе. За длинным столом, накрытом малиновым сукном, сидели Сталин, Берия, Ворошилов. Дым от папиросы вождя медленно поднимался к потолку. На столе передо мной лежала моя докладная записка.

Сталин прошелся вдоль стола, остановился за моим стулом. Я хотел было встать, но он положил руку на мое плечо. Любую другую я бы стряхнул, но это была рука Хозяина, поссориться с которым означает погубить все дело.

– Товарищ Жуков предлагает нам заняться фантастикой, – произнес он, и в кабинете стало тихо. – Реактивные самолеты. Ракеты, пролетающие сотни километров. Атомная бомба… Жюль Верн, Герберт Уэллс и наш Беляев… Обоснуйте, товарищ Жуков. Зачем нам это нужно, когда у нас не хватает обычных винтовок и танков?

Все взгляды устремились на меня. Я положил ладони на стол. Поднялся. Заговорил, взвешивая каждое слово:

– Товарищ Сталин, вопрос не в фантастике, а в отставании. Если мы сегодня не начнем работы по этим направлениям, через три-четыре года столкнемся с противником, у которого все это уже будет. Нам придется отвечать штыками на управляемые ракеты.

Ворошилов скептически хмыкнул:

– Георгий Константинович, вы предлагаете тратить народные деньги на непроверенные теории! Нам бы с производством «Т-34» разобраться!

– С производством «Т-34» мы как раз и разберемся, – парировал я, – если получим станки для точной расточки стволов, но пока мы будем «разбираться», немцы могут создать танк, против которого наш «Т-34» окажется беспомощным. То же самое – в авиации.

Берия, до этого молча наблюдавший, вмешался:

– Мои источники подтверждают – в Германии действительно ведутся работы в области ракетной техники. И не только там. Американские физики обсуждают урановую проблему в открытой печати. Если закроют – это будет верным признаком, что перешли к военным разработкам.

Вождь медленно прошелся по кабинету, остановился у карты мира.

– Допустим. Но где взять специалистов? Где взять ресурсы?

– Специалисты есть, – сказал я. – Туполев, Королев, Ландау, Курчатов. Их нужно собрать и поставить перед ними конкретные задачи. Что касается ресурсов… – я посмотрел на Берию, – некоторые каналы уже работают. Мы можем получать необходимое оборудование и документацию.

Сталин повернулся, его взгляд стал пристальным.

– Вы уверены в сроках? Через сколько лет мы получим результат?

– На разработку опытных образцов потребуется от двух до трех лет, – ответил я. – На развертывание серийного производства – еще год-два. Но начинать нужно сейчас. Пока еще не поздно.

В кабинете повисла тяжелая пауза. Хозяин смотрел на меня, оценивая. Я выдержал его взгляд. От этого решения зависело слишком многое. Сталин медленно вернулся на свое место, постучал трубкой о пепельницу, вытряхивая пепел.

– Товарищ Берия, – произнес он, не глядя на наркома. – Что вы можете сказать о названных гражданах? Королев, Ильюшин…

Берия поправил пенсне, его лицо оставалось невозмутимым.

– Товарищ Ильюшин освобожден и работает в своем КБ. Показывает хорошие результаты. Что касается Королева… – он сделал небольшую паузу, – материалы по его делу требуют дополнительной проверки.

– Проверки затягиваются, – вмешался я, не давая Берии уйти от прямого ответа. – А время уходит. Я прошу рассмотреть вопрос о полном освобождении и реабилитации не только Королева, но и других специалистов, чьи знания критически важны для обороны. Мы не можем позволить себе держать лучшие умы страны за колючей проволокой по сфабрикованным обвинениям.

Ворошилов резко поднял голову.

– Товарищ Жуков, вы ставите под сомнение работу наших органов?

– Я ставлю под сомнение целесообразность, – холодно парировал я. – Враг у ворот не будет разбираться, кто сидит по делу, а кто – по ошибке. Он будет использовать против нас любые средства, включая науку. И мы должны ответить ему тем же. Для этого нам нужны все, без исключения, способные работать на оборону.

Сталин снова набил трубку, чиркнул спичкой, затянулся, выпустил струйку дыма.

– Вы предлагаете амнистию для вредителей?

– Я предлагаю мобилизацию научно-технического потенциала страны, – поправил я. – Создать специальные конструкторские бюро, «шарашки», если угодно, но с одним условием – снятие судимости и полная реабилитация после успешного выполнения заданий. Люди должны работать не из-под палки, а с пониманием своей ответственности и с верой в будущее.

Берия внимательно смотрел на меня, оценивая.

– Это рискованно, Георгий Константинович. Мы выпустим на свободу потенциально неблагонадежные элементы.

– А кто у нас благонадежен? – резко спросил я. – Те, кто засекречивает провалы и раздувает мнимые успехи? Или те, кто может дать стране новое оружие? Я готов лично поручиться за работу таких специалистов и нести ответственность за их лояльность.

В кабинете снова наступила тишина. Вождь тихо попыхивал трубкой.

– Этот вопрос требует изучения. Товарищ Берия, подготовьте список. Отдельно – тех, кого можно освободить сразу. Отдельно – тех, чьи дела требуют пересмотра. Начнем с авиаторов и ракетчиков.

* * *

Мой заместитель, полковник Новиков, вошел с папкой в руках. Выглядел он озабоченным.

– Георгий Константинович, по вашим указаниям подобрано здание для будущего КБ. Здание бывшего доходного дома на Ленинградском шоссе, но там требуется капитальный ремонт для приведение в соответствие с задачами учреждения. Отдел капитального строительства отказывается выделять ресурсы. Говорят, нет плана, нет финансирования.

Я отложил доклад по танковым испытаниям.

– Кто начальник отдела?

– Полковник Грибов.

– Пригласите его.

Через пятнадцать минут в кабинет вошел полковник Грибов, плотный, уверенный в себе офицер.

– Товарищ комкор, по какому вопросу?

– По вопросу здания на Ленинградском шоссе. Требуется срочный ремонт. Ваш отдел отказывается.

– Так точно, товарищ комкор. Нет утвержденного плана и сметы. Мы работаем по регламенту.

Я посмотрел на него прямо.

– Регламент не предусматривает войну. А она уже идет. У вас есть двое суток, чтобы предоставить мне план и начать работы. Используйте все резервы. Если не хватит людей – составьте заявку на рабочую силу. Я ее подпишу.

Грибов замер, оценивая серьезность намерений. Он привык к бюрократическим процедурам, а не к ультиматумам.

– Товарищ комкор, я… я не уверен, что смогу…

– Если не сможете, напишите рапорт об отставке, – отрезал я. – Я найду того, кто сможет. Вопросов больше нет?

Грибов выпрямился, лицо его стало каменным.

– Вопросов нет, товарищ комкор. Будет исполнено.

После его ухода я повернулся к Новикову.

– Подготовьте проект директивы о создании Специального технического комитета. Внесите туда всех специалистов из списка НКВД. Я представлю его товарищу Сталину.

– Есть.

Система сопротивлялась на каждом шагу, но я не собирался ломать ее лобовой атакой. Я использовал ее же правила, просто требуя их выполнения в сжатые сроки и под личную ответственность.

Новиков вернулся с двумя толстыми папками.

– Георгий Константинович, проект директивы по Спецтехкомитету готов. И поступили списки от НКВД.

Я открыл первую папку. Проект директивы был составлен корректно, но в нем не было главного – имен. Вторая папка содержала те самые списки. Я пробежался по ним глазами. Королев, Курчатов, Туполев, Ландау… И так далее.

Перед многими фамилиями значилось: «Заключенный», «Под следствием», «административный надзор». Я взял красный карандаш и на чистом листе написал три строчки:

'1. Полное освобождение.

2. Реабилитация.

3. Включение в состав Спецтехкомитета с предоставлением жилья и спецпайка.'

– Новиков, – я протянул ему листок. – Внесите эти формулировки в директиву напротив каждого имени из списка. Без исключений.

– Георгий Константинович, – Новиков немного замялся. – В наркомате юстиции могут не согласовать… Реабилитация – это длительная процедура.

– Согласовывать будем потом, – отрезал я. – Сначала – подпись товарища Сталина. После этого пусть юристы разбираются.

Новиков взял листок и вышел. Я понимал, что действую на грани фола, но иного пути не было. Эти люди были стратегическим ресурсом, важнее любого склада с оружием. Жаль, что пока не все вожди это понимали.

В 14:00 мне доложили, что полковник Грибов из отдела капитального строительства запросил заявку на двести рабочих для ремонта здания на Ленинградском шоссе. Я подписал ее не глядя. Система начинала шевелиться. Медленно, со скрипом, но шевелиться.

Через два часа в кабинет опять вошел Новиков. Лицо его было напряженным.

– Георгий Константинович, из управления делами СНК звонят. Товарищ Поскрёбышев просит немедленно представить обоснование по спискам для Спецтехкомитета. Говорит, формулировки о реабилитации неприемлемы.

Я отложил доклад о состоянии авиационных моторов.

– Что именно неприемлемо?

– Говорит, это создает опасный прецедент. Ставить под сомнение решения судебных органов.

Я взял чистый бланк и быстро написал:

«В целях обеспечения обороноспособности страны и выполнения специальных заданий Правительства прошу утвердить прилагаемый список специалистов с предоставлением полной свободы и условий для работы. Ответственность за их лояльность беру на себя. Жуков.»

– Отправьте это Поскрёбышеву, – я протянул листок Новикову.

– Слушаюсь.

В 17:30 Новиков снова вернулся с папкой.

– Ответ из управления делами, Георгий Константинович. «Внести в установленном порядке.»

Я открыл папку. Мой запрос был приложен к делу без отметки о согласовании. Рядом – короткая резолюция Поскрёбышева: «Тов. Сталину на подпись.»

Система не сдавалась. Она просто переводила решение на высший уровень. Теперь все зависело от одной подписи.

Еще через два с половиной часа, когда я закончил знакомится с вечерней почтой, в кабинет вошел дежурный офицер.

– Товарищ комкор, вас к телефону. Из управления делами.

Я взял трубку. Голос Поскрёбышева был сухим и официальным.

– Георгий Константинович, по вашему представлению. Будьте завтра в девять ноль-ноль. С документами.

– Будет сделано.

Я положил трубку и посмотрел на лежавшую на столе папку со списками. Завтра станет ясно, насколько далеко я могу продвинуть свои полномочия. Система проверяла меня на прочность, и завтрашний разговор покажет, смогу ли я заставить ее работать на свои цели.

* * *

Утром в Кремле, в кабинете, помимо Сталина, находились Маленков и Берия. На столе лежала моя папка со списками. Хозяин медленно прошелся по кабинету, остановившись передо мной.

– Товарищ Жуков, вы требуете освобождения большого количества людей, осужденных за вредительство. Вы понимаете степень ответственности?

– Понимаю, товарищ Сталин. Эти люди нужны для создания нового оружия. Без них мы отстанем навсегда.

Маленков резко поднялся.

– Но это же прямая амнистия для врагов народа! Георгий Константинович предлагает ставить под сомнение решения наших судов!

Берия, наблюдавший до этого молча, мягко встрял:

– Однако многие из этих специалистов действительно уникальны. В условиях строгого режима они уже дали ценные разработки.

Я почувствовал, что Берия ведет свою игру. Он не поддерживал меня прямо, но оставлял возможность для маневра.

– Речь не об амнистии, – сказал я, глядя на вождя. – Речь о мобилизации всех ресурсов для обороны. Я готов лично отвечать за каждого из этих людей.

Сталин повернулся к окну. В кабинете повисла тяжелая пауза. Наконец он обернулся. Пристально на меня посмотрел.

– Политбюро одобряет ваше предложение, но… – он сделал паузу, – за каждого освобожденного вы отвечаете головой. При малейшем сомнении в лояльности советской власти – возвращение в лагерь. Ну и вы будьте готовы держать ответ.

– Отвечу, товарищ Сталин, – коротко ответил я.

Маленков брезгливо поморщился, но промолчал. Берия сохранял невозмутимое выражение лица. Выйдя из кабинета, я почувствовал тяжесть нового груза. Теперь на кону была не только судьба реформ, но и моя собственная жизнь.

Токио, штаб-квартира Кэмпэйтай

Ватанабэ, он же Юсио Танака, закрыл досье на своего дядю. Заключение было готово: «Обвинения в симпатиях к Западу несостоятельны. Генерал-майор Катаяма проявил некомпетентность в военных вопросах, но остается лояльным Империи». Этого было достаточно, чтобы спасти жизнь родственника, но уничтожить его карьеру.

«Сокол» положил папку в лоток для исходящих документов. Теперь – следующая задача. Начальник отдела контрразведки, полковник Кобаяси, стал слишком опасен. В его досье лежали фотографии, сделанные скрытой камерой. На них Кобаяси принимал конверт от немецкого атташе.

Танака достал чистый бланк докладной записки. Он не стал писать о шпионаже – это вызвало бы чрезмерный интерес. Вместо этого он составил рапорт о «систематических нарушениях финансовой отчетности в отделе полковника Кобаяси».

Мелкое воровство, но обвинения в этом хватило бы для отстранения от должности. После чего капитан лично отнес документ заместителю начальника управления. Тот пробежал глазами, кивнул:

– Вами проявлена бдительность, капитан. Разберемся.

Возвращаясь в свой кабинет, Танака встретил полковника Кобаяси в коридоре. Тот холодно кивнул, даже не подозревая, что его карьера уже закончена. Ватанабэ покинул здание. По дороге к своему автомобилю он зашел в книжный магазин.

Он недолго находился там – пока выбирал книгу, микропленка с копиями документов по переброске 5-й дивизии в Маньчжурию оказалась в условленном тайнике. Садясь за руль, Танака позволил себе на мгновение закрыть глаза.

Еще один день. Еще несколько жизней, спасенных или уничтоженных его решениями. Он больше не чувствовал ни гордости, ни вины. Только тяжелую, привычную усталость охотника, затаившегося среди своих жертв.

Москва, кабинет заместителя наркома обороны

Я подписывал последние документы, когда в кабинет без стука вошел Новиков. Его лицо было белым как мел.

– Георгий Константинович… ЧП на объекте. Ленинградское шоссе.

– Конкретнее, – я отложил перо.

– Обрушилась часть перекрытия в главном корпусе. Есть жертвы среди рабочих. На место выехали следователи НКВД.

Я встал из-за стола, чувствуя, как холодная волна проходит по спине. Это был не несчастный случай. Это был удар.

– Кто руководил работами?

– Прораб Семенов. Он оказался под завалами.

Я смотрел в окно на темные улицы Москвы. Что это? Несчастный случай или враги не стали ждать и нанесли удар именно там, где это больнее всего било по репутации и могло похоронить все начинание? Обрушение на стройке особого объекта, гибель людей – идеальный повод для обвинений во вредительстве.

– Машину, – коротко бросил я Новикову. – И свяжись с Берией. Пусть его люди никого не отпускают с объекта до моего приезда.

Через пятнадцать минут я выходил из здания Наркомата. Осенний воздух был холодным. Я понимал – сейчас, на развалинах того самого здания, где должен был рождаться новый щит страны, решалась не только судьба проекта. Решалась моя судьба. Кто-то уже ждал меня там, чтобы предъявить обвинения.