Текст книги "Подводный саркофаг, или История никелированной совы (СИ)"

Автор книги: Игорь Волознев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)

Глава 7

В конце лета, в один из своих редких наездов в Москву, Силуянов оказался у пивного ларька на Волгоградском проспекте, рядом с домом, в котором он много лет прожил с Оксаной в роскошной трехкомнатной квартире.

Его тянуло в эти места. За годы "рыночной экономики" здесь многое изменилось, всё было завешано рекламными стендами, появились банки, новые магазины, какие-то коммерческие учреждения, на углу строилось ультрасовременной архитектуры здание. Но дома и скверы остались теми же самыми, навевая ностальгические воспоминания. Майор купил бутылку пива и уселся на скамейку перед своими окнами.

– Борисыч, какая встреча! – раздалось совсем рядом.

Он обернулся и с удивлением узнал в приближающемся невысоком седом человеке Вадима Гришухина – давнего сослуживца по госбезопасности.

– Сколько лет не виделись! – Гришухин улыбался, широко разводя руками. – Двенадцать, а то и больше, да?

– Да, двенадцать лет, – кивнул Силуянов. – По-прежнему живёшь здесь?

– А где же ещё. Вот, вышел из дому за сигаретами...

– А я в Люберцах.

– Я только когда пригляделся, понял, что это ты, – сказал Гришухин. – А ты ещё ничего, держишься...

Вадиму, как видно, спешить было некуда, он устроился рядом с Силуяновым на скамейке и начал рассказывать о своей жене, детях и работе на консервном заводе. На его вопрос об Оксане майор соврал, что она умерла, и в дальнейшем старался уклоняться от разговоров про свою нынешнюю жизнь. Зато когда Гришухин завёл разговор о годах их совместной службы, он прослезился. Силуянову, давно расставшемуся со всеми своими друзьями, было лестно, что о нём ещё кто-то помнит.

– Не ценят таких, как мы, – болтал Вадим, – а ведь мы ещё о-го-го! Силёнки-то ещё есть!

Вспомнив, что Гришухин старше его на восемь лет, Силуянов едва не задохнулся от зависти. Тот выглядел как огурчик, у него даже передние зубы сохранились. Искоса разглядывая приятеля, его чистую одежду и здоровое улыбающееся лицо, он испытывал к нему неприязнь, как и ко всем, кто жил хоть немного лучше него.

– Да, да, – кивал он, растягивая губы в натужной улыбке. – Не ценят нас, это ты прав...

Гришухин дал ему свой телефон и уговорил зайти к нему завтра "на блины".

"Если бы не дерьмократы, если бы не этот чёртов Лигасов, не "Властилина" воровская, я бы до сих пор жил в удобной квартире, в тепле и семейном уюте, – угрюмо размышлял Силуянов, возвращаясь на электричке домой. – Ну почему везёт только таким мудакам, как Гришухин?"

На душе у него стало ещё тяжелее. К бывшему гебисту вернулись его обычные мысли о том, что весь мир ополчился против него и что все только и мечтают, чтобы он поскорее сдох. В тот вечер он купил у Кирьякова два стакана водки, что было явным перебором, и на следующий день не мог встать с матраца. По той же причине он всю ближайшую неделю так и не выбрался в Москву, хотя попасть "на блины" очень хотелось.

Он всё-таки побывал у Гришухина. Забытое ощущение домашнего уюта, нахлынувшее на него в квартире приятеля, вызвали в его душе тоску и новый, ещё более сильный приступ озлобления на весь мир. Жена и дочь Гришухина воротили от него нос, за глаза называя "бомжем". Гришухин после этого визита больше его к себе не приглашал. Они встречались только на улице, пили пиво – чаще за счет Гришухина, – и вели длинные разговоры о политике и хорошей прежней жизни.

Эти встречи вносили некоторое разнообразие в монотонные будни отставного майора. Он даже почувствовал какой-то вкус к жизни, угаснувший было среди обгорелых стен, пустых водочных бутылок, тараканов и крыс. Теперь почти каждый вечер он отправлялся в подсобку к сантехникам, у которых имелся телефонный аппарат, и звонил Гришухину. Тот встречался с ним охотно – видно, тоже испытывал недостаток в дружеском общении, и захватывал с собой домашние бутерброды и выпечку. Однажды он вынес свои "почти новые" пиджак и куртку, объяснив, что ему самому они малы, а Силуянову должны подойти. Майор принял подарок скрепя сердце. Брать вещи он считал унизительным для себя, лучше бы он нашёл их на свалке. "До чего меня довели, до чего... – горестно размышлял бывший гебист. – Если бы двадцать лет назад мне сказали, что я буду побираться, как нищий, я бы не поверил... или сразу пустил себе пулю в голову..." Он взял и куртку, и пиджак. А потом ещё шарф и стоптанные ботинки, при этом заставляя себя улыбаться и говорить слова благодарности.

Раза два они побывали у каких-то гришухинских знакомых, где Силуянову удалось поесть вволю и выпить за чужой счёт. Но угрюмый майор, в отличие от общительного Вадима, с хозяевами сблизиться не мог и везде приходился не ко двору. От него спешили избавиться.

– Слушай, а давай-ка мы сходим ещё в одно место, – сказал однажды Гришухин. – Вдова одного человека каждый год собирает его знакомых, вроде как почтить память. Будут угощение и выпивка. Он, кстати, тоже в комитете работал, только в другом отделе. Ты, наверно, его не знал. Дыбов.

– Дыбов? – приятно удивился Силуянов. – Контр-адмирал? Почему не знал? Я одно время даже работал с ним!

– Так и отлично! – обрадовался Гришухин. – Расскажешь об этом вдове. Сам-то я видел его пару раз всего, но, однако, меня приглашают регулярно... Значит, застолье будет в эту пятницу. Ты с утра не пей, побрейся, пиджак мой надень...

– Кого ты учишь!

В квартиру на Комсомольском проспекте они явились слишком рано. Приготовления к застолью только начинались, но кое-какие гости уже были: два тщедушного вида старичка, один из которых был в адмиральской форме и при всех орденах.

Женщина средних лет, как потом шепнул Гришухин – дочь хозяйки, – провела их в большую, старомодно обставленную комнату, где в кресле-каталке сидела вдова – очень располневшая пожилая дама с пухлыми перебинтованными ногами.

Вадим представил ей Силуянова.

– Зинаида Михайловна, – в свою очередь представилась она и с любезной улыбкой поинтересовалась у нового гостя, по какому ведомству он служил и помнит ли её мужа.

– Прошло уже двадцать лет, – старческим басовитым голосом говорила она, сокрушённо качая головой, – а я всё не могу смириться с его нелепой смертью... Кирилл умер не в арктических морях, как он мечтал, а здесь, в Москве, в самой заурядной автомобильной катастрофе... – Она поднесла к глазам платочек.

Силуянов состроил скорбную физиономию и покосился на блюда с ветчиной и белой рыбой, которые домработница расставляла на столе. Он вдруг почувствовал, что ему до ужаса хочется отправить в рот кусок осетрины. Он не ел её уже сто лет.

– Вы Кирилла знали по службе во флоте?

– Нет, я работал с ним здесь, в Москве, в комитете, – ответил Силуянов. – Очень порядочный был человек. После работы мы иногда заходили в буфет пропустить по рюмочке. В этом отношении он был...

Гришухин громко кашлянул в кулак

– Кирилл? – изумилась вдова – Он ни капли в рот не брал!

– Конечно, не брал, – спохватился Силуянов. – Я хотел сказать, мы с другими сослуживцами заходили в буфет, а сам он в этом отношении был человек непреклонный. Сам не пил, и другим не позволял...

Гости постепенно подтягивались. Это были большей частью морские офицеры с супругами и взрослыми детьми. Некоторые были при орденах. Каждый считал своим долгом сказать что-нибудь вдове о покойном или вспомнить о нём.

Наконец все собрались, но, вопреки ожидаю Силуянова, за стол сразу садиться не стали, а отправились в соседнюю комнату. Гришухин шепнул ему, что так здесь заведено. Вдова должна сказать своё прочувствованное слово о покойном муже.

Гости вошли туда вслед за креслом, толкаемом хозяйкиной дочерью. Величественно восседавшая Зинаида Михайловна сделала широкий приглашающий жест.

– Здесь как будто всё ещё витает его дух, и мне иногда кажется, что я чувствую его, – проговорила она дрожащим голосом. – Как будто сам Кирилл сейчас войдёт и скажет: "Ну, здравствуй, Зинаида. Недурно я поплавал..."

Силуянов остановился у стены, разглядывая висевшие фотографии. Голос вдовы звучал мерно и торжественно, а Силуянов ловил ноздрями запах, идущий из кухни, и думал о запотевших бутылках с водкой и разложенных на блюде кусочках осетрины.

Неожиданно что-то его смутило. Он ощутил какое-то невнятное волнение. Он повертел головой, пытаясь понять, что же послужило тому причиной. Причина эта – он был уверен – должна была находиться здесь, в этой комнате.

Со всей возможной деликатностью он пробрался вперёд, оттеснив старичков, и оказался перед застеклёнными полками. На средней полке, на самом видном месте, стояла никелированная статуэтка совы.

Несколько минут майор не сводил с неё глаз. Его прошиб пот. Сам не замечая, что делает, он подошёл к самому шкафу и протянул руку к стеклу, словно норовя пощупать металл.

– Это особенно памятная мне вещь, – сказала вдова, увидев, что он заинтересовался статуэткой. – Она сопровождала Кирилла в его последней роковой поездке...

Силуянов отдёрнул руку и отступил, весь дрожа. В шкафу находились ещё какие-то предметы. Хозяйка, польщённая его интересом, принялась рассказывать о каждом из них, но очень скоро утомилась. Дочь вывезла её из комнаты. За хозяйкой последовали гости. Силуянов, выходя последним, задержался в дверях.

Незаметно для остальных он остался в комнате, закрыл дверь и обернулся к шкафу. Несколько секунд он смотрел на сову. Это, безусловно, был андроповский передатчик. Мог ли он его не узнать, когда ему приходилось сотни раз брать его в руки!

На ватных ногах Силуянов подошёл к шкафу и потянул стеклянную дверцу на себя. Та, скрипнув, отворилась. Силуянов взял статуэтку.

Его мысли пришли в смятение. Откуда здесь передатчик? Как он сюда попал? Может быть, проект давно закрыт, подлодка вернулась в порт и теперь эта штука – не более чем безделушка с никчёмным секретом внутри? Впрочем, закрыт проект или нет – можно проверить. Недаром Силуянов лично занимался установкой связи с подлодкой, вникая во все тонкости устройства передатчика.

– Можно проверить, можно проверить... – шептал он, в то время как его пальцы сновали по запылённой поверхности статуэтки, нащупывая потайные кнопки.

Когда-то он нажимал их быстро, раскрывая сову почти автоматически, а теперь она никак не хотела раскрываться. Трясущиеся пальцы жали как будто на те самые места, но ничего не происходило.

Внезапно Силуянов подумал, что забыл последовательность нажатий.

– Не может быть, – прохрипел он, задохнувшись. – Я же помню... Сначала двумя пальцами здесь, потом пальцем здесь, и здесь...

Пот заливал глаза, ноги подкашивались. Ему во чтобы то ни стало хотелось немедленно, прямо сейчас, узнать, закрыт проект "Сова" или всё ещё действует. По плану, ядерная субмарина должна нести боевое дежурство до 2008 года, то есть ещё пять лет. Неужели проект закрыт? Узнать это он мог, только открыв передатчик и послав на подлодку сигнал.

За стенами гремели стулья. Гости рассаживались. По коридору то и дело кто-то проходил, и Силуянов вздрагивал, боясь, что сюда войдут, путался и снова начинал нажимать. "Забыл... – мысленно стонал он. – Надо же, забыл..." Ноги уже не держали его. Он опустился в кресло. Сцепив зубы, снова и снова повторял последовательность нажатий, давя пальцами на металлическую поверхность. Наконец туловище совы вздрогнуло. Статуэтка, как шкатулка, распалась на две части, и глазам бывшего гебиста предстали штырёк антенны, циферблат, лампочка и раковинообразное углубление с ядерной кнопкой.

Силуянов поспешно нажал на её. Мощная урановая батарейка, способная сохранять энергию многие годы, привела в действие передатчик, и зелёная лампочка зажглась. Силуянов от неожиданности едва не выронил сову. Включение лампочки означало, что сигнал принят на субмарине! Она всё ещё несёт боевое дежурство, а значит, может нанести сокрушительный удар по США!

Одновременно с загоревшейся зелёной лампочкой заработал хронометр. Побежала по кругу стрелка, отсчитывая шестьдесят секунд. Она отсчитает их, и надо снова нажать на кнопку. Загорится красная лампа. Это значит, что лодка даст ядерный залп.

От волнения дыхание майора пресеклось. Стрелка приближалась к концу своего маршрута, а Силуянов всё ещё не верил. "Неужели действует... неужели... не может быть..."Откуда-то из подсознания всплыло желание ещё раз нажать на кнопку. Вот тогда он окончательно убедится, что проект действует. Убедится, когда Америка нанесёт по России ответный удар!

Оставалось десять секунд. Палец, помимо воли самого Силуянова, потянулся к ядерной кнопке, как вдруг дверь открылась. Майор, нервы у которого были взведены до предела, вздрогнул и, перепуганный насмерть, обеими руками схватился за створки совы, сдвигая их.

– Ты здесь? – услышал он голос Вадима. – А я думал, ты в туалете! Чего тут делаешь? Рассматриваешь сову? Стырить хочешь? – Он засмеялся. – Лучше не надо, а то мне из-за тебя достанется...

– Нет, – пробормотал в замешательстве Силуянов. – Я просто вспомнил... Когда-то у меня была точно такая же, – нашёлся он.

– Это немецкая работа, – раздался голос хозяйкиной дочери, заглянувшей в комнату. – Мне сказали, что статуэтка сделана целиком из никеля, а это большая редкость. У нас таких не делают.

– Конечно, не делают, – торопливо согласился Силуянов.

Вероника Кирилловна забрала у него статуэтку и поставила на место.

– Ну так вы присоединяетесь к нам, или нет?

– Конечно, конечно, – Силуянов суетливо поднялся и вместе с приятелем направился в большую комнату, где в эту минуту один из гостей произносил тост.

Майор сел за стол, взял наполненную рюмку и тупо уставился на тарелку с нарезанной ветчиной. Он всё ещё не мог оправиться от потрясения. Он был ошеломлён, сбит с толку. Он ничего не понимал. Объект огромной государственной важности находится здесь, в этой явно не охраняемой квартире, и даже дверцы шкафа, где он хранится, не запираются. Но из всего этого следовало, что хозяева квартиры не имеют никакого понятия о том, какой ценностью владеют!

Силуянов опомнился, когда вокруг стали чокаться. Он залпом опрокинул в себя содержимое рюмки, закусил ветчиной и, чувствуя, как по жилам побежало приятное тепло, стал понемногу собираться с мыслями. Только сейчас до него дошло, что с этого дня его судьба может круто измениться. Он будет последним кретином, если не использует выпавший ему шанс и не подзаработает на этом. Ставить в известность о передатчике государственные органы он не собирался. Деньги выложат Белугин с Бортновским.

Но сначала сову надо заполучить. Хозяева, не знающие о её ценности, вполне смогут с ней расстаться. Он всмотрелся в них пристальнее. Старуха ела мало и в общем разговоре почти не участвовала. Весь её вид говорил о том, что она давно и тяжело больна и вряд ли играет в этом доме первую роль. Внимание Силуянова переключилось на дочь. Вероника Кирилловна, высокая статная дама лет сорока пяти, была энергична, улыбалась гостям и деловито руководила действиями кухарки и домработницы. Муж, рыхлый лысый субъект, выглядел вялым и рассеянным, много пил и, по всей видимости, находился "под каблуком" у жены. Гришухин успел шепнуть Силуянову, что вероникин муж сделал удачную карьеру при подмосковном губернаторе и сейчас "сидит" на жилищно-коммунальном хозяйстве. Их сын, Артём, субтильный двадцатилетний юноша, довольно миловидный, с длинными кудреватыми волосами, показался Силуянову такой же пустышкой, как и вся нынешняя молодежь. Артём явно скучал в обществе пожилых гостей, постоянно кому-то звонил по сотовому и ушёл, не дождавшись конца застолья. Силуянову стало ясно, что в будущих переговорах о покупке совы ему придётся иметь дело исключительно с Вероникой.

Глава 8

Неожиданный сигнал на пульте связи взволновал капитана Родионова больше, чем события последних дней, которые бурно обсуждал весь экипаж. Из-за этих событий субмарина пребывала теперь на дне водоёма, всплывая лишь изредка, чтобы набрать воздуха.

Подлодке приходилось скрываться, потому что на острове появились посторонние.

Небольшая моторная яхта бросила якорь у северной оконечности островка. Яхту засекли водолазы, которые вышли осмотреть сети и набрать водорослей для кроликов. Снизу, из пронизанной солнечным светом воды им были хорошо видны продолговатые днища яхты и маленькой лодки, которая сновала от яхты к берегу. Старший в группе водолазов лейтенант Одинцов минут двадцать наблюдал за пришельцами. Он подплывал почти к самой поверхности и даже высовывался из воды. Незнакомцы перевозили на берег какие-то вещи. На борту яхты виднелась надпись по-английски.

Экипаж состоял из четырёх человек: одной молодой женщины и трёх мужчин – молодого и двух постарше. Одинцов следил за ними, пытаясь понять, что им надо на этом каменистом безжизненном островке. Они выгрузили на берег припасы и начали ставить палатку, явно собираясь провести на острове ночь. Мичман Боборенков, находившийся в группе Одинцова, рассказывал потом в кубрике, что выглядели пришельцы необычно: мужчины полуголые, в одних широких цветастых трусах, в тёмных очках и в кепках с длинными козырьками, а женщина в коротких, до колен, облегающих кальсонах. А ещё на ней облегающая майка, такая короткая, что виден весь живот вместе с пупком.

Это последнее обстоятельство особенно заинтересовало моряков.

– Неужели и пупок был виден?

– Представьте себе, – отвечал не склонный к фантазиям Боборенков и осуждающе качал головой. – В кальсонах, да ещё с открытым пупком, она как голая была. Вот стыдобища-то! Ни стыда, ни совести!

– Небось, приехали сюда для этого дела... – подмигивая, сказал Гриша Астахов, и сделал жест, ясно показывающий, для какого именно дела приехали незнакомцы.

– Дурак ты, – буркнул Боборенков. – Больно надо плыть на край света, чтобы тут заниматься этим.

– А для чего ж тогда, Васильич?

– А вот не для этого, – повторил мичман, и, видя, что от него всё-таки ждут ответа, прибавил с важным видом: – Ничего, начальство разберётся.

– Может, нас засекли? – встревожился пожилой матрос Лишенин, только что сменившийся с дежурства в ракетной рубке.

– Если бы засекли, то здесь были бы не эти с бабой, а целая дивизия морской пехоты! – возразил одноногий Андрианов.

После давней, памятной всем схватки со спрутом он уже приспособился к деревянному протезу, который для него выточил судовой столяр, и ходил на нём уверенно, часто без палки.

– Молодая баба в кальсонах, с открытым пупком... – мечтательно повторял Астахов.

Услышав о появлении незваных гостей, Родионов первым делом приказал опустить субмарину на дно. Неизвестным, прибывшим на остров, могло взбрести в голову подняться на его вершину и заглянуть в кратер. Также он распорядился установить постоянное наблюдение за яхтой и палаткой. Водолазы, сменяя друг друга, начали курсировать у острова, иногда всплывая на поверхность, чтобы проследить за действиями пришельцев на суше.

Те бродили по склонам, как будто что-то выискивая, и постепенно поднимались всё выше, пока не достигли вершины. Как и следовало ожидать, они заглянули в жерло. Субмарина лежала на дне без движения, все её огни были погашены. Полазав у вершины, незнакомцы вернулись к палатке. Покидать остров они вроде бы пока не думали.

Матросы с большим энтузиазмом вызывались идти на разведку. В основном всех привлекала молодая женщина с открытым пупком. Офицеры брали с собой бинокли, чтобы, вынырнув из воды, понаблюдать из-за укрытия за длинноногой загорелой американкой.

По мере того, как шли дни, капитан становился всё озабоченнее. А тут ещё вспыхнула зелёная лампа. Она загорелась на пульте ясной лунной ночью, когда большинство членов экипажа отдыхало. Дежурство у приёмника нёс старший лейтенант Куприяшин. Он немедленно связался с ракетным отсеком.

– Внимание! Готовность номер один! Ракеты к бою!

Тишину на подлодке разорвал тревожный вой сирены. Каюта Родионова находилась рядом с рубкой связи. На ходу надевая китель, он успел вбежать туда, когда зелёная лампа ещё горела. Куприяшин в сильнейшем волнении стоял, навалившись обеими руками на стол, и не спускал глаз со стрелки хронометра.

Капитан оттёр старлея от стола и сам наклонился к микрофону.

– Ракетный отсек, пуск по моему сигналу! – заговорил он твёрдым, властным голосом.

Глухо гудели двигатели. Субмарина всплыла на поверхность, раздвинулся люк в борту. Секундная стрелка отсчитала шестьдесят делений и встала. Сейчас должна была вспыхнуть красная лампа, означающая приказ запустить ракеты. Куприяшин с Родионовым застыли в напряжённом ожидании.

Зелёная лампа погасла, а красная так и не зажглась. Зуммер умолк.

В каюту неслышно вошли Копаев, Одинцов и Потапов и остановились за спиной капитана. Приёмник безмолвствовал. Все были настолько потрясены случившимся, что никто не мог выговорить ни слова, только молча смотрели на пульт.

С момента последней вспышки зелёной лампы минуло без малого двадцать лет. Все эти годы приёмник молчал. Кое-кому из подводников уже стали закрадываться крамольные мысли о том, что на Большой Земле о них попросту забыли. И вот, наконец, лампа вспыхнула.

– Товарищи, – взволнованный капитан оглянулся на вошедших. – Товарищи, лишним здесь находиться не положено! Попрошу покинуть помещение!

Сам он вышел через полчаса. В коридоре его окружили моряки.

– Нам дают понять, что о нас помнят, нам велят ждать и быть наготове, – сказал капитан. – Приказ о ядерной атаке может последовать в ближайшие дни, если не часы. От нас сейчас, как никогда, требуется повышенная бдительность. Впрочем, – спохватился он, – повышенная бдительность от нас требуется всегда.

– А тут ещё принесла нелёгкая этих "туристов"... – проворчал Копаев.

– Вчера они перевезли на берег альпинистское снаряжение, – прибавил Потапов. – Того и гляди, полезут в кратер.

– Если они спустятся в кратер и доберутся до воды, то мы раскрыты, – сказал Одинцов. – Они нас наверняка увидят. Мы ведь лежим в нескольких метрах от поверхности. Простой фонарь высветит нас!

– Да, товарищи, ситуация с "туристами" более чем серьёзная, – согласился капитан. – С ними надо что-то делать, и срочно.

– Ясно – что... – буркнул Копаев.

– Этот вопрос мы обсудим завтра, – Родионов жестом дал понять, что пора заканчивать разговор. – Прошу всех офицеров и мичманов, не занятых на вахте, завтра в семь утра собраться в ленинской комнате.

В эту ночь мало кому удалось заснуть. Сигнал из Центра всколыхнул весь экипаж. Об этом старались не говорить, но все были уверены, что где-то там, во внешнем мире, противостояние двух общественно-политических систем достигло наивысшей точки. В ближайшие дни, а может, и часы, следовало ждать ядерного конфликта.

Родионов лежал в своей каюте, уставившись в потолок. За годы могильного молчания Центра он уже стал надеяться, что все двадцать пять лет боевого дежурства пройдут без ракетного залпа и подлодка в положенный срок вернётся на базу. Он очень хотел, чтобы так и было. И вдруг сигнал. Правда, красная лампа так и не зажглась, но хватило и зелёной, чтобы посеять среди экипажа волнение и тревогу. Капитан пытался представить себе, что происходит за пределами острова, в сумбурном, раздираемом противоречиями внешнем мире, но в голову по этому поводу ничего определённого не приходило, и постепенно его мысли переключились на четвёрку иностранцев.

Всё как будто говорило о том, что они явились сюда с исследовательской целью. Значит, они неминуемо спустятся в кратер. Меры придётся принимать самые кардинальные. Родионов поймал себя на мысли, что легче приказать дать залп, который уничтожит миллионы людей, чем расстрелять этих четырёх. Те миллионы были умозрительной абстракцией, трудновообразимым фантомом, на уничтожение которого легче было решиться, чем на убийство нескольких очень конкретных симпатичных молодых людей, виновных лишь в том, что прибыли на остров.

Ещё капитан думал о том, что далеко не каждому члену экипажа можно поручить такое ответственное, а главное – нелёгкое в моральном отношении задание. Он взял бы его на себя, как ни трудно ему это было, но инструкция не позволяла ему покидать субмарину, если это грозило опасностью для его жизни. Перебрав в уме своих офицеров, он остановился на Копаеве. Тот воевал в Анголе и Эфиопии, не раз видел смерть. Операцию он должен провести без колебаний. Четвёрку придётся ликвидировать, потом утопить яхту и тщательно замести все следы.

Утреннее собрание, улавливая витавшее среди присутствующих настроение, Родионов начал с краткого политического вступления. Ситуация в мире серьёзная, появившихся на острове людей надо рассматривать как вражеских лазутчиков и шпионов, от деятельности которых может пострадать безопасность Советского Союза. Поэтому с ними надо поступить так, как поступают с врагами на поле боя. Все с этим дружно согласились. Впрочем, никто и не сомневался, что "туристов" придётся устранять, всех волновало лишь, кому это поручит капитан.

– На задание пойдёт группа из четырёх человек, – сказал Родионов. – Я полагаю, этого достаточно... – Он выдержал паузу, оглядывая собравшихся. – Старшим в группе назначаю Копаева.

Сухощавый, седой, с обширными залысинами Копаев встал со стула.

– Есть, товарищ капитан!

Родионов жестом велел ему сесть.

– Учитывая ваш боевой опыт, думаю, вы сможете провести операцию наилучшим образом...

Одинцов поднял руку.

– Можно, товарищ капитан?

– Говорите.

– В этом деле, на мой взгляд, надо учесть некоторые обстоятельства.

– Какие обстоятельства, Юрий Ильич?

– У "туристов" есть рация, – заговорил Одинцов. – Они наверняка уже передали в соответствующие инстанции сведения о том, где находятся. Поэтому велика вероятность, что после их исчезновения на остров нагрянут следователи и полиция. Тогда нас уж точно обнаружат.

Среди собравшихся пробежал одобрительный ропот. Офицеры закивали, соглашаясь с Одинцовым.

– Я думаю, тут надо действовать более тонко, – продолжал тот. – Исчезновение четвёрки, а также их яхты и вещей вряд ли помогут делу. Мне кажется, лучше устроить так, чтобы эти люди сами убрались отсюда. По своей воле.

– Это как же – по своей воле? – поинтересовался Куприяшин.

– Они не уберутся, пока не осмотрят пещеру, – послышались голоса. – В кратер уже два раза совались...

– Товарищи, – Одинцов заговорил громче, знаком призывая к тишине. – Заставить их уйти может какое-то чрезвычайное обстоятельство. Например, гибель или серьёзное ранение одного из них в результате несчастного случая...

Наступила тишина. Все заинтересованно смотрели на Одинцова.

– Они часто купаются в океане, – сказал тот многозначительно. – Может ведь кто-то случайно утонуть?

– И ты думаешь, остальные тогда уберутся? – спросил Потапов.

– Конечно. Вряд ли они захотят оставаться там, где погиб их товарищ.

– У острова постоянно шныряют акулы, – заметил Андрианов. – Одного-двух "туристов" они вполне могут загрызть, надо только помочь им в этом.

Собрание оживилось. Большинству предложение Одинцова показалось дельным. Капитан, заложив руки за спину, прошёлся по комнате. В соображениях Одинцова был резон. Действительно, лучше вынудить пришельцев уйти с острова добровольно, чем устраивать их исчезновение, которое в любом случае будет выглядеть подозрительным.

Но тогда задача подводников значительно осложняется. Инсценировать гибель от несчастного случая далеко непросто.

– Пожалуй, вы правы, товарищ старший лейтенант, – согласился Родионов, – только как вы собираетесь всё это осуществить практически?

– Нашими людьми замечено, что двое из них всё время держатся вместе, – ответил Одинцов. – Вместе купаются, вместе лазают по острову, зачастую скрываясь от двух других. Так вот, надо выждать момент, когда эта парочка удалится от товарищей, быстро наброситься, обездвижить и затащить в воду. А там на их кровь тут же налетят акулы. Когда другие двое вернутся, от этих останутся только растерзанные останки, – Одинцов оглянулся на собравшихся. – Полная видимость несчастного случая во время купания!

Многие закивали, поддерживая его предложение.

– Ну что ж, всё выглядит достаточно неплохо, – сказал капитан после паузы. – План можно принять за основу.

– А если остальные не уйдут? – спросил Куприяшин. – Останутся на острове?

– Очень маловероятно, – ответил Одинцов.

Капитан посмотрел на Копаева.

– Вам в целом задача ясна?

– Так точно, товарищ капитан, – ответил Копаев. – Дождаться, когда они разделятся, и ликвидировать одну из групп.

– Действовать будете по обстоятельствам, – прибавил капитан. – Главное – чтобы вас не увидели двое других. Если это случится, то придётся ликвидировать всех четверых, а это нежелательно.

– Сделаем всё как надо.

– Людей себе в группу подберёте сами?

– Сам, товарищ капитан.

Копаев взял старшину Самойленко и двух матросов из своего отделения – Близнюка и Астахова, хотя пойти на "боевую операцию" хотели многие.

Через час, облачившись в скафандры и захватив с собой водонепроницаемую сумку с автоматом Калашникова и двумя пистолетами, группа подводников вышла через туннель на океанское дно. Утро было в разгаре. Солнце пронизывало воду до самого дна. Водолазы поплыли к выступающим из воды скалам в пятидесяти метрах от острова. Астахов обратил внимание своих спутников на серебристые силуэты, рассекающие в отдалении подводный сумрак. Копаев кивнул. Он тоже заметил стаю белых акул – самых опасных хищниц Тихого океана. Появление этих людоедов было на руку морякам, акулы должны сыграть важную роль в предстоящей операции.

У скал водолазы выбрались из воды и сняли маски. Отсюда хорошо просматривались и яхта, и палатка на склоне древнего вулкана. Незваные гости ещё не приступили к экскурсии по острову. Молодые мужчина и женщина купались возле яхты, двое мужчин постарше сидели у палатки.

– В прошлый раз те, – Самойленко показал на двоих у палатки, – уходили на другой конец острова и поднимались к жерлу, а эти оставались тут. Наверно, и сейчас так будет.

– Разнюхивать пойдут, – буркнул Копаев.

Астахов засмеялся:

– А когда те уходят, чем занимается парочка?

Сорокалетний Гриша Астахов был одним из самых молодых на субмарине. Двадцать лет назад, ещё совсем юнцом, он отправился в это плавание, а сейчас на его голове было полно седины. Впрочем, лысыми или седыми были на подлодке все. Погрузневший Самойленко выглядел на все пятьдесят. Столько же на вид было и Близнюку, хотя на самом деле обоим было по сорок пять.

Таясь за скалами, подводники наблюдали больше часа. Незнакомцы завтракали у палатки, потом рассматривали какие-то бумаги, что-то горячо обсуждая. Наконец двое мужчин отправились в обход вулкана на другой конец острова. Оставшаяся парочка улеглась на надувные матрацы.

– Вот житуха-то, – завистливо прошептал Григорий. – Никаких тебе забот, купайся да на солнышке лежи...