Текст книги "Подводный саркофаг, или История никелированной совы (СИ)"

Автор книги: Игорь Волознев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)

Глава 6

Проснувшись на другое утро у себя в квартире на Волгоградском проспекте, Силуянов из новостей по радио с удивлением узнал, что штурм КГБ не состоялся. Паника была напрасна. Снеся памятник Дзержинскому, помитинговав и выбив пару-тройку окон, народ разошёлся.

Последующие дни отставной майор пребывал в тягостном состоянии неопределённости. По своему обыкновению, глушил его водкой. Заходил Гришухин, живший неподалёку, предлагал устроиться охранником в коммерческую фирму. Силуянов не сказал ни "да", ни "нет", надеясь подыскать что-нибудь получше. Наведалась и бывшая жена. Оксана уже больше года находилась с ним в разводе и жила у Лигасова, директора садоводческого товарищества, однако оставалась прописана в силуяновской квартире. Изредка она приезжала сюда – для того, чтобы, как она выражалась, "обозначить своё присутствие на жилплощади".

– Привезла бы картошки, всё равно из загорода едешь, – ворчал Силуянов, расхаживая по кухне в одних трусах.

Его щёки заросли щетиной, глаз после памятной ночи в разгромленном КГБ дёргался в нервическом тике. Он жарил на кухне последнюю котлету – из тех, что неделю назад купил в гебистском буфете, – и угрюмо размышлял о том, что продукты теперь придётся доставать в магазинах, а магазины либо пусты, либо набиты очередями.

– Не буду я тебе ничего привозить, – надмено ответила Оксана, проходя в ванную. – У вас в КГБ есть спецраспределитель. В дефиците купаешься, и ещё привозить тебе!

– Кончился спецраспределитель, – буркнул майор. – Всё похерили демократы.

– Меня это не волнует... Фу, опять курил в ванной!

– Тебе-то что? Ты здесь не живёшь.

– Живу, дорогой. Полквартиры принадлежит мне по закону. Так что готовься к переезду.

– Бросит тебя твой Лигасов! – рявкнул Силуянов. – Он бабник! На него у нас в пятом отделе материал заведён!

Оксана высунулась из ванной.

– Какой материал?

– Настучали на твоего Лигасова, – соврал гебист. – Он у нас давно "под колпаком". В восемьдесят четвёртом году он воровал бензин, в восемьдесят шестом проходил по делу об изнасиловании...

– Так я тебе и поверила! – Оксана, хлопнув дверью, скрылась в ванной.

– Специально узнавал!

Силуянов съел котлету, выпил чаю и, мучаясь от похмелья, прошелся перед закрытой дверью в ванную.

– Оксана, слышь? Если не бросишь Лигасова, я застрелюсь, так и знай!

– Рассказывай сказки! У тебя и пистолета-то нет!

– А вот есть! Застрелюсь!

Он поймал себя на мысли, что говорит вполне искренно. Будь у него пистолет, он и в самом деле застрелился бы, но вначале отправил на тот свет Лигасова.

– Не веришь? – В сердцах он треснул по двери. – А вот увидишь! Увидишь, но будет поздно!

– Перестань скандалить, а то милицию вызову!

Силуянов представил себе, как наводит пистолет на рыжую голову директора садоводческого товарищества и нажимает на крючок. Как потом разряжает обойму в остальных членов товарищества, и как, оставшись один, гордо, с сознанием выполненного долга, отправляет последнюю пулю себе в сердце. Он настолько расчувствовался, что его прошибла слеза.

– Хрен мне твоя милиция. У меня такие связи, что твою милицию в порошок сотру...

Оксана ушла. Силуянов полдня простоял в очередях, купив сигарет, бутылку водки и сто грамм колбасы. Больше колбасы купить было невозможно – её продавали только по сто грамм в одни руки. Можно было ещё купить банку китайской тушенки у каких-то личностей возле магазина, но она дорого стоила, а денег у отставного майора было в обрез.

Вечером он пил, думая об Оксане, о Лигасове, о том, что денег осталось мало и надо куда-то устраиваться, о сове с ядерной кнопкой, а ещё о недавней встрече с Бортновским и Белугиным. Чутьё подсказывало бывшему гебисту, что за этой встречей последует продолжение. Возможно, пришлют повестку на допрос. А может, ночью приедут, как в добрые старые времена...

И правда, однажды утром раздался телефонный звонок. Голос Бортновского был мягок и тёк как масло.

– Я бы хотел поговорить с вами насчёт известного нам обоим дела... Всего несколько вопросов... Давайте где-нибудь встретимся... Скажем, в ресторане...

– У меня заминка с деньгами, – пробурчал майор.

– Не беспокойтесь, я заплачу.

– Ну, давайте.

Перспектива выпить и закусить в ресторане на халяву очень понравилась Антону Борисовичу. Он даже подумал, что Бортновский вовсе не такой мерзкий тип, каким показался ему в тот вечер, и с ним вполне можно иметь дело. Может, удастся даже подзаработать деньжат на информации, чем чёрт не шутит.

– Так я подъеду к вашему дому через час, хорошо?

– Вы знаете мой адрес?

– Это было несложно.

– Хорошо, через час.

– От вас мы поедем в "Метрополь". "Метрополь" вас устроит?

"Сто лет там не был!" – едва не рассмеялся Силуянов.

– Вполне.

Через час, побритый и наодеколоненный, в своей гебистской чёрной тройке и в галстуке, он спустился вниз. У подъезда его поджидала "Волга". Из раскрытой передней дверцы высовывался Бортновский и приветливо улыбался.

– Садитесь, коллега, – борец с рыбной коррупцией показал на место рядом с собой. – Мы ведь с вами коллеги, не так ли?

– Разумеется.

Силуянов сел в машину. Бортновский взялся за руль.

– Вы, наверное, удивлены, что я решил возобновить наше несколько странно начавшееся знакомство? – поинтересовался он с лёгкой улыбкой, когда машина тронулась.

– Вообще-то, да.

– Скоро вы удивитесь ещё больше.

Хмурое сентябрьское утро незаметно перетекало в такой же хмурый день. Машина, свернув с Волгоградского проспекта, заюлила по улицам. Силуянов вертел головой.

– Мы едем в Центр, или куда?

Не успел он договорить, как в его шею впились чьи-то пальцы. Он захрипел, но человек, вынырнувший сзади, из-за спинки сиденья, зажал ему рот. Скосив глаза, майор обнаружил, что сзади прятались двое.

– Советую не шуметь, – сразу изменившимся, сухим тоном сказал Бортновский.

Силуянова перевалили через спинку и он оказался сзади, зажатый между двумя молодчиками. Он узнал Макса и Васька.

– К чему эти меры? – прохрипел майор. – Я в любом случае не стал бы скрываться...

– Пока молчи, – сказал Бортновский. – Дело государственной важности.

В каком-то безлюдном дворе Силуянова со связанными за спиной руками выволокли из машины и провели в подвал. В пустом помещении стояли только две табуретки. На одну посадили пленника.

– Что ты знаешь о проекте "Сова"? – приступил к допросу борец с рыбной коррупцией.

Майору стало ясно, что лучше ничего не скрывать. Тем более ему и скрывать-то было нечего. Все люди, с которыми он был связан по андроповскому проекту, давно умерли или пропали. И он рассказал о том, как под руководством контр-адмирала Дыбова проектировал передающее устройство, как настраивал его, как проводил испытания. Называл фамилии людей, участвовавших с ним в проекте, даже подробно объяснил Бортновскому, где на поверхности статуэтки находились сенсорные кнопки и в какой последовательности их надо нажимать.

– Я слышал, Андропов с совой не расставался, возил её с собой повсюду, – говорил он. – А чем всё это кончилось – понятия не имею...

Бортновский вышел в соседнюю комнату. За дверью стоял Белугин, слышавший весь разговор.

– По моему, он выложил всё, что знает, – шепнул Бортновский. – Вряд ли мы добьёмся большего.

– Расспроси ещё раз, – велел генерал. – Пусть назовёт все фамилии. И главное – факты, которые можно проверить. Требуй факты.

Бортновский вернулся к пленнику.

– Выкладывай факты. Учти, мы всё будем проверять!

– Кто это – мы?

– Здесь вопросы задаю я! – рявкнул борец с коррупцией и подмигнул Максу.

Тот въехал Силуянову кулаком в живот. Несколько минут майор не мог выговорить ни слова, только ловил ртом воздух.

– Меня интересуют фамилии членов экипажа подлодки. Порт её приписки. Её тип. Ну!

– Я не знаю их фамилий... – прохрипел пленник. – Я и не должен их знать...

Бортновский снова подмигнул. Получив удар по почке, Силуянов с криком свалился с табуретки.

– Говори, сука! – прорычал Макс.

– Не знаю, что говорить, клянусь...

Оцепеневший от ужаса Силуянов и в самом деле не знал больше того, что уже сказал. Его участие в проекте "Сова" было очень ограниченным, от него многое скрывали. Он честно перечислил всех известных ему участников проекта, но это вряд ли могло навести на след подлодки и приёмника...

Его водворили на табуретку.

– Темнишь! – Бортновский наклонился к лицу. – Скрываешь правду!

– Какой мне смысл...

– Всё ещё служишь советскому режиму, Силуянов? – Борец с коррупцией кривил рот в зловещей ухмылке. – Героя из себя корчишь? Коммунизм рухнул и больше не вернётся, не надейся! Наступила другая жизнь, где всё продается и покупается, в том числе информация! Если поможешь установить местонахождение подлодки или укажешь людей, которые выведут на неё, получишь хорошие деньги в валюте. Очень хорошие!

– Но я больше ничего не знаю! У Горбачёва, у Крючкова спрашивайте!

– Подумай о своём будущем. Ты уже в возрасте, тебя выкинули с работы. В условиях рыночной экономики тебя ждёт нищета.

– Я всё сказал, всё... – Силуянов едва не рыдал.

Бортновский кивнул молодчикам, и те снова пустили в ход кулаки. Били профессионально, не трогая лицо и стараясь не оставлять следов на теле. Каждый удар отзывался резкой болью. Силуянов свалился на пол и скорчился, прикрывая коленями живот.

– Ладно, хватит! – крикнул Бортновский, видя, что ошалевший от боли майор вообще перестал соображать.

Он пощупал его пульс.

– Ничего, щас прочухается, – с ухмылкой прохрипел Васёк

В помещение быстрым шагом вошёл Белугин и сразу направился к лежавшему у стены бумажному свертку. Забрав его, они с Бортновским удалились в соседнюю комнату. Белугин извлёк из свёртка портативный магнитофон. Они тут же прослушали запись допроса.

– Большего из него не выбьёшь, – сказал Бортновский. – Я думаю, он ничего не скрыл, да и какой ему смысл?

– Что ж, – задумчиво проговорил шеф разведки, – даже и такой материал, если действовать с умом, можно с выгодой продать...

Силуянова привели в чувство, окатив водой. Бортновский предупредил его, чтоб не болтал о сове и об их разговоре, и удалился вместе с молодчиками. Избитый майор остался сидеть на полу.

После той встречи Антон Борисович больше месяца провёл в больнице. Признаки избиения были настолько явными, что в один прекрасный день его посетил милиционер. Бывший гебист благоразумно не стал говорить о Бортновском, сказал, что его избили и ограбили неизвестные, личности которых он в потёмках разглядел плохо.

В палате, где он лежал, был телевизор. Почти каждый день в прямом эфире показывали заседания Верховного Совета, многолюдные митинги и публичные диспуты. Страна кипела революционным энтузиазмом, сама не замечая, что кипение это уходит в пустую говорильню. Генерал Белугин сделался убеждённым демократом, вошёл у новых властей в фавор и теперь нередко выступал по телевидению с обличениями коммунистического режима. Однажды его показали на трибуне рядом с самим Ельциным. Увидев его на таких верхах, Силуянов ещё раз сказал себе, что о Белугине и Бортновском надо молчать, иначе его прихлопнут, и что ему неслыханно повезет, если его оставят в покое.

Его, и правда, оставили в покое. Никаких звонков и повесток не было. Немного оправившись после злополучного допроса, Силуянов устроился на частную фирму заместителем начальника охраны. Долго не проработал. На другую фирму устроился простым охранником, но и здесь не продержался. Его увольнениям весьма способствовали его несносный характер и тяга к алкоголю. Когда бывшая жена явилась к нему в сопровождении риэлтора, который начал предлагать варианты обмена квартиры, подвыпивший Силуянов устроил страшный скандал и стал грозить, что застрелит её вместе с Лигасовым, а потом застрелится сам. Оксана, твёрдо решившая разменять жилплощадь, подала в суд.

К концу девяносто второго она добилась размена, и отставной майор переселился в однокомнатную квартиру на Каширском шоссе. Он получал пенсию, время от времени звонил по объявлениям насчёт работы, но в основном коротал время перед телевизором.

Страну продолжало лихорадить. Верховный совет ссорился с президентом, раскручивалась инфляция, на улицах среди бела дня гремели выстрелы бандитских разборок. "Убеждённый демократ" Белугин уехал в США, прихватив с собой украденные из гебистского спецхрана вещи, и в обмен на "вид на жительство" сдал всю российскую разведывательную сеть, которая кропотливо создавалась многие годы ещё со времён Советского Союза. Сотни русских шпионов были тайно убиты, посажены или свели счёты с жизнью. В Москве беглого генерала заочно судили и приговорили к высшей мере, но его это уже мало волновало. Он поселился во Флориде и под сенью пальм начал писать мемуары, заодно приторговывая краденым: продал архив Ахматовой, выставил на аукцион картину Малевича "Синий треугольник". Картина принесла разжалованному генералу восемь миллионов долларов. Белугина такой успех впечатлил. Он извлёк из заветных сумок два холста Кандинского и "Красный круг" того же Малевича и послал их на торги. Поведал он своим нынешним хозяевам и об андроповском секретном проекте "Сова", предъявив плёнку с записью допроса Силуянова. Американские военные эксперты не поверили, что такой проект можно осуществить. Основные сомнения вызвала подводная лодка, способная так долго скрываться от всевидящего ока разведывательных спутников, охватывающих акваторию всех прилегающих к США водных пространств. Подлодка должна время от времени всплывать на поверхность, чтобы набрать воздуха, и в этот момент её неминуемо засекут. Белугин, впрочем, не настаивал на достоверности своего сообщения.

Прослышав о суде над ним, Силуянов смекнул, что на этом деле можно подзаработать. Он разыскал в своих бумагах телефон Бортновского, который, как ему было известно, ныне занимал важный пост в администрации правительства, и набрал номер. За связь с изменником родины Бортновский мог здорово погореть. Майор не собирался выставлять слишком высоких требований, но кое-какую сумму в долларах за своё молчание желал бы получить.

– Это ты, Силуянов? – сказал в трубке вальяжный начальственный баритон. – Чего звонишь?

Антон Борисович ехидно поинтересовался, как продвигаются розыски известной им обоим совы.

– Не пойму, о чём говоришь, – голос у Бортновского вдруг осип. – Не знаю никакой совы...

– Не знаешь? Ещё скажешь, что и ночь не помнишь, когда памятник сносили? Когда вы с Белугиным в спецхране картины воровали?

– В те дни меня не было в Москве.

– А когда меня в подвале лупцевали, тебя тоже не было в Москве? Ты заманил меня туда по приказу Белугина!

– Что за бред! – растерявшийся было Бортновский начал приходить в себя. – И вообще, почему я должен отчитываться перед тобой, где я был и что делал? Учти, найти тебя – пара пустяков. Ещё раз позвонишь, и крупные неприятности тебе обеспечены!

Видя, что шантаж не удаётся, Силуянов положил трубку. Бортновский, как-никак, тоже бывший гебист, а значит, тёртый калач, да и какие факты ему предъявишь, кроме собственных отбитых почек?

Неудача с Бортновским показалась ему мелочью в сравнении с той, которая подстерегла его пару недель спустя. Торговка с ближайшего рынка – шустрая пышнотелая молдаванка, озабоченная поисками жилья в Москве, согласилась на сожительство с ним и даже прожила у него несколько дней, но однажды утром скрылась, прихватив его сбережения и последние более-менее стоящие вещи. В тот день Силуянов возненавидел женщин до такой степени, что вечером, выпив, поехал на Тверскую, обманом заманил какую-то проститутку в подворотню и набросился на неё с кулаками. На крики путаны прибежали сутенёры и отделали отставного майора так, что он снова попал в больницу.

В середине девяностых в Москве, как грибы после дождя, возникали всевозможные инвестиционные фонды, сулившие вкладчикам баснословные барыши. Силуянов ввязался в эти игры, стал азартно покупать и продавать акции "Хопра", "Тибета", "МММ" и других фирм, получая с этого неплохие деньги и тут же снова их вкладывая. Он ездил на биржи, носился по городу, разнюхивал и выведывал, где и по каким ценам можно купить или продать те или иные акции, не спал ночами, подсчитывая в уме будущую прибыль. В запале спекуляций он продал квартиру и вложил деньги в фирму "Властилина", обещавшую самые крупные доходы, как вдруг в девяносто восьмом грянул дефолт. Финансовые пирамиды рухнули все разом. Майор остался без денег, без квартиры и весь в долгах.

Он обитал теперь в подмосковных Люберцах, в старом довоенном бараке с гнилыми полами и протекающим потолком. Барак представлял собой низкое одноэтажное строение и являлся одной большой коммунальной квартирой, в которой на двадцать две комнаты приходилось два туалета и две ванны. Сосед Силуянова за стеной – сорокалетний алкоголик Женя Кирьяков, – почему-то считал отставного майора бывшим ментом, и, когда бывал пьян, грозился зарезать. В коридоре, прямо за силуяновской дверью, ночевали бомжи. В подвале обосновался нелегальный цех по производству пельменей и оттуда постоянно неслась вонь. Дверь Антона Борисовича много раз взламывали, унося из комнаты всё, что можно было унести. Уволокли даже продавленный диван. Майор потом нашёл его на пустыре, грязный и сломанный. На нём ночевали бродяги. Силуянову пришлось спать на полу, лёжа на тулупе, найденном Кирьяковым на свалке и в минуту хорошего настроения пожертвованном соседу. Впоследствии с той же свалки майор приволок матрац и выброшенный кем-то стул.

Большую часть пенсии он тратил на выпивку. Иногда напивался до того, что не мог найти дорогу домой. Как-то зимой, вернувшись после трёхдневной отлучки, вызванной беспробудным пьянством, он застал у себя в комнате компанию бродяг. Они ни в какую не хотели уходить, и Силуянову волей-неволей пришлось идти заявлять на них в милицию.

Дежурный капитан, сидевший за перегородкой, хмуро оглядел его. Не успел Силуянов открыть рот, как он грубо потребовал документы.

– У меня всё украли, паспорт вытащили, пенсионную книжку... – с тоской заговорил бывший гебист.

Дежурный, морщась от исходившего от него запаха сивухи, показал на дальнюю скамейку.

– Сядь пока там.

– Я майор запаса, работал в комитете государственной безопасности... – блеял Силуянов.

– Ну всё, хватит, – перебил его страж порядка, – сейчас разберёмся!

Пока он набирал номер справочной службы и ждал данных на Силуянова, в дежурке появился ещё один милиционер.

– Так это вроде он сумку у женщины вырвал! – Пришедший уставился на отставного майора.

– Да вы что! – возмутился Силуянов.

– Был сегодня на рынке? У магазина телевизоров?

– В гробу я видел ваши телевизоры! – повысил голос Антон Борисович и тут же получил от милиционера увесистый тычок коленом в пах.

– Не груби, – сказал милиционер. – Тебя русским языком спрашивают: был сегодня на рынке?

– Не был, гражданин начальник, – прохрипел согнувшийся в три погибели Силуянов.

– Вот так-то лучше. Учить вас, недоносков, надо вежливости... А щас туда ступай!

Он затолкал Силуянова в железную клетку и запер за ним дверь. Всю ночь и добрую половину следующего дня бывший гебист просидел в обществе пьяниц, карманников и проституток. Наконец явилась женщина, у которой на рынке вырвали сумку.

– Да не он это, – сказала она, когда ей предъявили Силуянова. – Я же вам сто раз говорила, он был молодой, кавказец с виду!

Сержант отпер клетку и выпустил Силуянова. Тот снова к дежурному:

– Так как быть, товарищ капитан? Бомжи совсем совесть потеряли, в чужие комнаты врываются...

Дежурный связался с патрульными.

– Скворцов, – сказал в микрофон. – Сейчас съездишь с человеком. Посмотри, что там у него.

Явившись к себе в комнату с блюстителями порядка, Силуянов застал там пожар. Пьяный Кирьяков и гастарбайтеры из пельменного цеха суетились, заливая огонь. Матрац сгорел, тулуп сгорел. Бродяг и след простыл.

Денег на ремонт у майора не было. Он так и остался жить в комнате с обгоревшим полом и покоробленными стенами.

Долгими ночами, лёжа на рваных телогрейках, он слушал транзистор. Бывший гебист радовался, когда узнавал о скандалах и воровстве в "верхах", и шептал про себя, что "дерьмократы" долго не продержатся. Ещё немного – и страна рухнет, начнутся голод и гражданская война. Всё чаще он болел. Лечился в основном водкой. Иногда по целым дням не выходил из комнаты. Не выходил даже в туалет. Прямо здесь и справлял нужду. Лежал, весь заросший и грязный, и смотрел в потолок. В такие минуты его посещали мысли о самоубийстве. Думая об этом, он давал себе слово уйти из жизни только со своими обидчиками, которыми считал всех обитателей барака. С мрачным наслаждением он представлял, как однажды рано утром разольёт по бараку бензин и бросит горящую спичку. Пусть он сгорит сам, но зато вместе с ним отправятся на тот свет Кирьяков, цыгане из восьмой комнаты, алкаши из четырнадцатой, толстуха-скандалистка из двадцать первой, и вообще все, все! Он ещё полюбуется на их мучения! Он давал себе твёрдое обещание на следующую же пенсию купить канистру бензина. Но болезнь мало-помалу отступала, он вставал и шёл к Кирьякову за стаканом палёной водки. Покупка бензина откладывалась. Пенсии и так ни на что не хватало. Деньги в руках Силуянова таяли, как вода.