Текст книги "Стихотворения том 1"

Автор книги: Игорь Белкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)

С ушами, перекрученными болью

Вчерашнего понятия Любви…

«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»

В плену забот, в кругу тревог

Порой не ощущаешь ног,

Перебегая жизнь по лжи,

На истину точа ножи,

Вворачиваясь в быт винтом

И оставляя «на потом»

Лечение разбухших вен

На дланях, свисших до колен…

Я не о вас!

Я сам такой –

Цепляюсь за бордюр рукой,

Перехожу на красный свет

Чужие «да», чужие «нет»

Под звездопад, под визги шин,

Под зрящий в спину карабин

ОМОНа, и под речь жены,

Любимой дочери страны.

Любимой!

В том сомненья нет.

К Восьмому Марта ей букет

Из трёх тюльпанов, а не роз,

Поскольку денежный вопрос

Похож на жабу в кирпичах –

Куда не прыгнешь, всюду «ах»…

И всё равно раскалена

От тихой ярости жена!

Я тоже тлею, старый пень!

Седая шляпа набекрень,

Курю табак и пью вино,

Так в этой жизни суждено,

Ращу внучат и борщ варю,

Гляжу в лицо календарю,

И растираю у колен

Узлы давно набухших вен…

«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»

День просмотрен, перемыт и в постель уложен, Накопившаяся пыль выметена тоже,

Можно закрывать глаза и, плывя в забвенье,

Строить планы на четверг или воскресенье.

Можно, можно… но зачем?

Ночь даётся людям

Для восстановленья сил, не для мыслеблуда,

Для глажения во сне личных восприятий

От случайных суматох во вчерашней дате.

Хорошо живётся тем, кто всегда спокоен

И похрапывает в ночь, сам доска доскою,

Не сбивая простыню в сторебристый валик

Из накопленных за жизнь радостей-печалей!

Мне бы эту благодать, да ресницы смежить,

Да по прошлому бродить реже бы и реже,

Вкатываться в тёплый сон с облегчённым сердцем: Вот, я жизнь свою прожил, что теперь вертеться…

Но…

Тысячекратно НО на подушку липнет,

Пульсом бьётся о виски, как об руку цыпки –

Где-то я не так шагнул и обидел где-то

Равнодушием своим и дурным советом…

Что-то кашляется мне, что-то мне не спится,

А из-за порожка пыль тянется к ресницам

Для участия в моём глупом непокое

И забвение ежом дышит под рукою…

«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»

Гадалке руку позолотите,

Если точно хотите знать,

Сколько сгинуло несобытий

Или сколько их ждать опять…

Неискушённому можно верить,

Всё повидавщему ни на грош,

Ибо любые огни феерий

Им принимаются за ложь.

Многозначительно?

Что вы, что вы!

Это мышление чудака,

Не отделившего от половы

Зёрна мудрости наверняка.

Дни и недели в цепочку свиты

И медальоном годы на ней…

Гадалке руку позолотите

Для приобщенья к миру теней!

Но не просите совета всуе,

Точных ответов не будет, нет,

Ведь на ладони Судьба рисует

Жизни вымышленный портрет!

«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»

Убить человека за ёлки живёшь,

Умять его под покрывало порош

И быть соучастником большего зла?

Стоп, мысль!

Ты не в ту колею затекла!

Зачем это нужно?

Мне б небо глотать,

Пейзаж наносить на безличье холста,

Ловить и куканить на речке плотву,

И миру кричать: я живу, брат, живу!

И, если тонуть, то в любимых глазах,

И, если гореть, то за счастье других,

И в жарком сражении собственный страх

Гасить, отдавая Отчизне долги…

Стоп, мысль!

Мы уже сговорились с тобой –

Убить человека – не сбросить пробой

С преддверий обители чёрного зла,

Где холода больше, чем в сердце тепла…

Как коротко очарованье мига,

Как многоцветны выплески ума!..

А время мчится бешеной квадригой:

Весна и лето, осень и зима.

Проклюнутся – и вызревают сроки,

И лопаются мыльным пузырём,

Недавнее становится далёким

С неясными предвзятостями в нём.

А мы живём, надеясь и пророча,

Даруя больше, чем берём себе,

И мчит квадрига через дни и ночи,

Расплескивая пену по судьбе…

И посреди покоя-непокоя

Умеренно волнуясь и скорбя,

Живёт не Гамлет, не Рамзес, не Гойя,

А Я, так мало знающий себя.

А, может, это ТЫ, мой однокашник,

С обидами на прожитую жизнь,

Принявший неудобный день вчерашний

За ряд ступеней, уходящих вниз?..

Останови поток суждений, Игорь,

Слова – что пыль столетий в закромах…

Как коротко очарованье мига,

Как многоцветны выплески ума!

«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»

Не осуди…

Не осуждаю,

Я не судья, не прокурор,

Мне аверс ношеной медали

Не униженье, не позор!

За Синегорьем воздух резок,

Даль пообманчивей, чем близь,

Холоднокровное железо

Пореже обрывает жизнь.

Но всё равно по жухлым травам

Летят осколки прошлых лет –

Я там сражался за державу –

Из современности корнет!

Выцеливал глаза чужие,

Чужую тень подстерегал,

Чтоб вы, непомнящие, жили,

Не зная имени врага…

Не осуди…

Да что ты, совесть,

Я сам прощения ищу

За превращение буссоли

В артиллерийскую пращу!

Металл бездушнее зевоты,

Кордит бездымен неспроста,

На траекторию полёта

Всегда влияла высота…

Не синусоидой, полоской

Бежит потенция в крови,

И на груди как росчерк броский

Привет от пули визави.

Не осуди…

Не осуждаю,

За Синегорьем тоже есть

Носящие свои медали

За ненадломленную честь…

хххххххххххххххххххххх

Мы по молодости лет

Ко всему неровно дышим,

Бьёмся паром из-под крышек

В неразумный белый свет.

Всё не то и все не те!

Жизнь ухабами-углами

Ближе к трагедийной драме,

Чем к комедии арте.

А по старости не так,

Равномерное дыханье

Не штурмует мирозданье,

Сеясь ровно на кулак.

Влага это иль песок –

Никакого нет значенья

Для играющих на сцене

Свой недолговечный срок…

хххххххххххххххххххх

Когда приходят горькие минуты

Из недопонимания реалий,

И время вырубается Малютой,

И каждый час расстрелян из пищалей

Логичности, –

То я скулю щенком,

Отторженным от матери тайком.

Нет-нет, я не вдаюсь в детали быта

И в сложность неустроенности общей

Из равнодушных окон и калиток,

Включающих прогнившую жилплощадь –

Я просто жить устал на сквозняке

С радикулитной болью в позвонке.

Пишу слова, и понимаю чётко –

Мне недоступен мир чужих фантазий,

И красный конь Петрова с ником Водкин

Не проникает за сетчатку глаза,

А остаётся личною мечтой,

Несовместимой с явной простотой.

Надлом душевный…

Нет, не круто это,

Пустяк на фоне мировых баталий,

Любой финвал, читающий газету,

Мне может гвоздь под рёбра засандалить:

Копание в душе своей, браток,

Не более чем пугалу свисток!

А я люблю себя примерить к миру,

Сравнить, ЧТО он, и КТО я, в нём живущий,

И почему мне задано транжирить

Себя на выплески кофейной гущи

В бесчувственно-безликое ведро?

А мир мне улыбается хитро…

«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»

Опять на несколько минут

Сместив надежды и утраты,

Часы сегодня отстают,

Меняя день на циферблате.

Век электроники в миру,

Миллисекунды на учёте –

Зачем им затевать игру

С непонимающим чего-то?

Не ходики же на стене

С кукушкой, хриплой домоседкой,

А современные вполне

Жидкокристалльные с подсветкой!

Нет-нет, всё это не в укор,

Сменить часы – затрат немного,

К тому ж минутный недобор

Мне даже нравится, ей богу!

Отстали?

Что же, ну и пусть,

Ведь в мировом столпотворенье

Я вновь моложе, чем кажусь,

На грош, на малое мгновенье!

Не обрывая с прошлым нить,

А завязав узлы с подкруткой,

Его бы снова пережить,

Эпоху удлинив на сутки…

«»»»»»»»»»»»»»»»»»

Когда сгоришь дотла

Иль выморозишь вены,

То хочется тепла

И радости мгновенной!

А лучше затяжной

Томительно-истомной!..

Где ключик заводной?..

Простите, я не помню…

Я сам себе живу

И локти ближе к телу,

И лето наяву,

И солнце мечет стрелы.

Да только не в меня,

А попусту, напрасно,

Ничем не опьяня

Пришедшую бесстрастность…

Ах, чёрт меня возьми,

Да что же это, люди,

Куда девался миг

Волнующих прелюдий

Из пятен на холсте

С июльской киноварью?..

Опять цветы не те,

Опять запахло гарью…

«»»»»»»»»»»»»»»»

Не по чёрному грущу я, а по светлому печалюсь: Почему же для мгновенья я неведом и случаен, Почему не знает космос, что органикой земной

Я взращён не для забвенья в блеске радуги цветной?

Ах, да это всё ни к месту, ничего оно не стоит, Мысли шаром-монгольфьером, палец ткни – внутри пустое, Только нити из нейронов, ломких в сутолоке дней

И сгорающих быстрее обенгаленных огней.

Это так…

Но у братишки завтра дочь выходит замуж,

Нужно покупать подарок распрекрасный самый-самый, А потом под крики «горько!» выпить чарку, ей-ей-ей, И запить шипучим квасом мысль о бренности своей…

«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»

Горит, горит российская тайга,

Плывёт по речке сажа, как шуга,

И хариус ложится кверху пузом,

Осоловев от жёстких перегрузок.

Над перекатом ни стрекоз, ни птиц,

Все улетели в страны небылиц,

Спасаясь от жары невыносимой,

От злобного бессмысленного дыма.

Бреду по гальке с бязевым мешком,

Скорблю над задохнувшимся мальком,

Погибшим, как Рылеев и Бестужев,

В калейдоскопе пламени и стужи.

Настырный мир отрёкся от чудес,

Случайность подожгла столетний лес,

Но жизнь воспроизводится со стоном

В роддоме и на просеках спалённых…

И что мне стрекозино-птичий вздох,

Я пуповиной к Родине присох,

Всем судьбоносно-жизненным просечкам

Не оторвать меня от этой речки…

«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»

Приходят годы, производят жатву,

Косу времён точа на оселке,

И вновь уходят во Вчера, не в Завтра,

Оставив шрам сомнений на руке.

Поосторожней нужно бы, полегче

Шагать вперёд, волнуясь и ценя

Непрошеные мелкие просечки

От хмурого иль ласкового дня!

Да трудно удержать себя от крика,

Пугая словом близких и чужих,

Со мной живущих на едином стыке

Дней, приходящих к нам без выходных.

Что будет завтра?

Мрак и неизвестность.

Вчера что было?

Свет и рубежи,

Мешающие заново воскреснуть

Хотя б росою на побеге ржи…

хххххххххххххххххххххххх

Собрать в себе последнее «что было»,

Рассыпаться в мельчайшее «что будет»

И вслушиваться девственно и мило

В звучанье голосов или прелюдий,

И улыбаться проходящим мимо,

Прилипнуть пылью к туфелькам модельным:

Вы знаете, я тоже жил не в схиме

И бился головою в понедельник!

И замолчать, не мудрствуя лукаво –

У распылённой массы нет сознанья,

Нет голоса, сочувствия и права –

Кому нужна текучесть состоянья

Души, пообтрепавшейся по краю,

Внутри не успокоившейся тоже,

Души, что постоянно обмирает

От страха быть раздавленной прохожим?

Ах, тонкость восприятия живого,

Вериги не на кающемся теле!..

Чужая жизнь всегда первооснова,

Своя – мишень для ищущего цели;

И потому, впитав всё то, что было,

Не нужное давно тому, что будет,

Казнишь себя за прошлую бескрылость

На алтаре секирой самосуда…

«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»

… А мрака никакого нет,

Есть недопониманье света,

Несущегося по планете

В неразбериху дней и лет;

Есть недоверие руки,

Вдруг прикоснувшейся к надежде

И ощутившей холод снежный

Сквозь равнодушные зевки…

Но это всё не для меня,

Я рафинировал сознанье

До чистоты невыгоранья

В кострищах ночи или дня,

И утверждаю: мрака нет,

Когда прокалываешь взглядом

Поверхностную блажь нарядов,

Завуалировавших свет…

© Copyright: Игорь Белкин, 2010

Хранилище 14

Игорь Белкин

Мой товарищ дорогой, не кричи,

Недоверием себя не томи,

Не бесчувственные мы кирпичи,

Не напрасно нас назвали людьми.

На тебя свалились беды стеной,

Я не знаю, чем их можно унять!

Если хочешь, побеседуй со мной

У камина, у живого огня.

Чтоб душа не обрастала свинцом,

В красном отблеске бегущих минут

Можно вкусно похрустеть огурцом,

Можно водочки по стопке махнуть.

Поворчать на всероссийский бедлам,

На вчерашнее взглянуть погрубей,

Мы там честно проходили по дням,

Не гоняя в пустоту голубей...

Ну, подумаешь, работа не та!

Ну, подумаешь, уходит жена!

Это, друг мой, из сует суета,

Повторяется стократно она.

У меня найдётся сотня причин,

Чтоб с тобою покричать заодно,

Но приказываю сердцу: молчи –

Это кадры из дешёвых кино!

Мы же люди, чёрт возьми, как и все,

Нам назначено – вертись, не вертись –

Биться спицами в одном колесе

С удивительным названием «жизнь»!

«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»

От обкуренного и пьяного,

От шагающих над обрывами

Может тоже истечь таланное,

Может что-то истечь красивое.

Это просто – излиться песнею

Затаённою и глубинною,

Расшивая цвета на крестики

По канве из небес сатиновых...

Ишь ты, как я тут гладко выкатил

Словеса на постель бумажную,

Не заметив прошитость лыками

Существа своего сермяжного!

Да пошёл бы я в дурь канабиса,

Да шагал бы я мимо трезвости –

Ограждённому сеткой рабицей

В мир нормальностей не прорезаться...

«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»

Ироническая аллегория.

Матом губы солоня,

Кто-то оскорбил меня,

Круто я ответил влёт,

Мол, ты тоже идиот –

Двое стало нас уже

На едином вираже.

Мой товарищ, друг и брат,

Изогнувшись, наугад

Залепил тому под дых,

Чтобы недруг мой затих –

За того вступился тож

Тот, кто с ним был однокож.

Вчетвером ведём войну,

Тянем ломкую струну

То назад, а то вперёд:

Я и этот идиот,

И два друга, что за нас

Целятся друг другу в глаз.

Из других концов Земли

К нам соседи набегли

Торопливою гурьбой

И вступили в смертный бой

Кто за правду нашу мать,

Кто за кривду, так сказать.

Дальше-больше...

Ясен пень,

Исковеркан трудодень,

Вся страна, впадая в раж,

Набивает патронташ,

Вычисляет, хмуря лбы,

Траектории стрельбы.

За бугром, наморщив лоб,

Зарываются в окоп,

Сбросив вес, растратив жир,

Чистят дула у мортир,

Чтоб в агрессора вдавить

Сто шрапнелей нелюбви.

Ёлы палы, ёлы медь,

Истекла комедь в трагедь,

Ранцы словно кирпичи,

С другом, наточив мечи,

Мы шагаем на войну,

Биться за свою страну...

«»»»»»»»»»»»»»»»»»

На протоптанных маршрутах,

На уклонах прошлых лет

В пыль стираются минуты,

Им замены в мире нет;

Нет замены прежним встречам,

Легковерным клятвам дней,

Где любой увековечен

Встречной клятвою своей.

Это так.

Не будем спорить!

Память крепче, чем гранит –

Даже тех, кто не в фаворе

Был, она в себе хранит;

Даже тех, кто задержался

На неделю, мной пьянясь,

А потом под звуки вальса

Откачнулся от меня.

Память, память...

Не сравнима

Глубиной бездонной ты

С двухтысячелетним Римом

В самом центре суеты;

С пирамидою Рамзеса,

И с мышлением калек,

Втиснувших вождей из бесов

В болевой двадцатый век.

Всё.

Зависло прожитое

И на полки улеглось...

В жизни мы чего-то стоим,

Все раскручиваем ось

С перекошенным сознаньем,

С вечной тягою к вине,

С непонятностью желанья

Быть всё время в стороне...

«»»»»»»»»»»»»»»»»»»

Хлебнул вчерашнее мгновенье,

Сегодняшнее пригубил –

Чего-то новенькое в венах,

Чего-то старое на бис!

Венком свиваю то, что рядом,

К чему-то дальнему тянусь,

Моля: не рухни, колоннада

Из лет, нанизанных на грусть,

На равнодушие, на радость,

И на весёлые огни,

Летящие зелёным градом

Из глаз любви в глаза мои!

Эпоха женщиной смущённой

Ко мне не ластится ничем,

И я не королём на троне,

А с парой вывихов в плече.

Работа, видите ль, такая,

Не сахар жизнь, но всё равно

Её молекулы глотаю

Я жадно летом и весной,

И в остальное время года…

А годы, собранные в жизнь,

В моём сознанье колобродят

Закваской истины и лжи…

Ловлю мгновение за хвостик:

Не пролетай, побудь во мне

Желанным и волшебным гостем,

Не шевелением теней!

Я приспособлен для движенья,

Для яви из любого сна,

Ты боль моя, моё мгновенье,

И ты не выпито до дна!..

«»»»»»»»»»»»»

Ты мне Никто и я тебе Нигде.

Лежит меж нами полосой препятствий

Не время, а сообщество людей,

Ничем не закольцованное в братство.

Когда-нибудь в далёком далеке

Над нами, упакованными в вечность,

Мессия встанет с розою в руке,

Облюбовав прохладное местечко.

Границы лопнут тусклым фонарём,

Из ниоткуда ты возникнешь снова,

Я из нигде здоровым мужиком

Тебе по-русски выкрикну: здорово!

Здорово, брат! А я заждался тут,

Лежу себе, похрапывая в глину,

И чуть не прозевал лихой салют,

Шлагбаумы растёрший на лучину!

И ты меня бодряще по груди,

Окей мешая с ихним гутен тагом,

Мол, прошлое осталось позади,

Клади в сервант медали «За отвагу»!

Сниму медаль, а ты сними свою –

«Пурпурное» иль «Бронзовое сердце».

Снимай, снимай, пока я водку лью,

Тебе от водки, брат, не отвертеться!

Таков у нас порядок испокон –

Друзей встречать не рюмкой, а стаканом!..

Мессия розой наколол ладонь.

Ты ляжешь там, я под своим бурьяном.

«»»»»»»»»»»»

Мысли растеклись по декабрю

Не лавиной, стылою водицей.

Может быть, не так я их творю

И они не могут в души влиться

Причащённым светом фонарей

Розовым снегам на тротуарах

И последних цифр в календаре,

Завершившем год не под фанфары?

Ах, да что там! Мысли больше ложь,

Так сказать, издержки от настроя

Личности, которой не поймёшь

Без приличной стопки «Зверобоя»,

Без кулачной тяжести у лба,

Без прогулки пальцами по векам,

Где идёт нелёгкая борьба

За права остаться Человеком…

«»»»»»»»»»»»»»

А если вдруг! А вдруг не вдруг

И слово бесполезно ляжет

В очерченный слащавый круг

Марихуановых затяжек?

И всё же я тебе не враг,

Пусть и не друг, но всё ж не нытик,

Соплю смотавший на кулак

В печальном крике: подождите!

Нельзя же так, чтобы вот так

Бездумно, безпринципиально

Шагнуть путаною в бардак

Из девственности беспечальной!

А шёл бы я… Как Вы правы,

Ведь мне действительно ни к носу

Дышать миазмами травы

С амфитаминным перекосом!

Ушёл я… Бог в тебе храни

Зачатки преданной морали,

Свободно жившей в наши дни,

Где мы себя не продавали!

«»»»»»»»»»»»»»»»

Если каждому в Аполлоны...

Расчленить себя на детали,

Разделить себя на куски

И, ладонями сжав виски,

Воедино собрать нормали!

Всё по полочкам, по ранжиру,

По линеечке – сушь и гладь! –

И кумирное воссоздать

К любованию целым миром!

Вот он я, Афродита в пене,

В белом мраморе Аполлон,

А не чей-то корявый клон

С жаждой власти, любви и денег!

Разумеется, бред кобылы,

Наркотический глюк-сеанс,

Исключающий всякий шанс

Реставрации сказок в были…

Ну и хрен с ним! Останусь тем же

И хозяином и слугой,

Растирающим жизнь ногой

И шлифующим пятки пемзой.

Если каждому в Аполлоны,

Кто же будет тогда пахать

И затачивать лемеха,

Чтобы в землю войти со стоном

И пластами её корёжить,

И таскать на плечах мешки,

И, ладонями сжав виски,

Недовольством себя тревожить?

«»»»»»»»»»»»»»»

Отречься от мира и носом в болото,

И плюхаться в нём, обижаясь на что-то,

Пускать пузыри по расхлябанной жиже:

Не хочется в небо, желаю пониже!

А лжёшь ведь, скотина в наморднике ряски,

Болото твоё – это так, для отмазки,

Чтоб люди не трогали лапой корявой

Твою неудачливость в поисках славы!

Причина одна и причём тут болото,

Где все папы Карло, увязшие в тине,

Не могут строгать своего обормота,

Хотя бы ненужного, как Буратино…

«»»»»»»»»»»»»»»»»»

Прорубаясь в неизвестность, ёрзая в пыли ушами, Топоча в щебёнку пяткой, уплотняя мыслью тело

Мы стремимся быть собою, чтоб на уровне с дождями, С мудрецами, с голосами, с перекосом недоделок!

Синь заморская не дальше, чем своя родная серость, Даль космическая тоже человечеству за крышу, Каждый индивидуален при своей надежде-вере!..

Слышишь?..

Слышу, слышу, слышу,

Как же мне тебя не слышать!..

У тебя свои заботы, у меня свои начала,

У тебя свои начала, у меня свои заботы,

Только мы с тобой мустанги в обезличенном корале

И на мордах по уздечке, и спина блестит от пота…

Ну, да это мелочь, мелочь, это же не дикий космос, Где заглатывает квазар всё, что пролетает мимо, Грохоча и бестелесно, словно дым от папиросы

Или прошлые упрёки от любимых нелюбимых…

Прорубаясь – прорубаюсь, низвергаясь – низвергаюсь

В прах от личностей и в строки многословных биографий, И опять лечу над миром безмятежным попугаем, Вычертив в координатах индивидуальный график!

«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»

Не глотается пыль, если не по дороге идёшь,

А лежишь на больничной стерилизованной койке!

Я прощаю ей эту вполне объяснимую ложь,

Отдавая долги и проценты за жизнь-неустойку.

Это было давно…кто-то рядом хрипел и глотал

Тусклый воздух гортанью, пережёванной туберкулёзом, Бывший зек чифирём успокаивал свой маргинал

Сквозь щербатые зубы весьма утешительной дозой.

Это сон, это сон!.. Я был самым счастливым из тех, На кого находили лекарства заветные граммы,

А других ублажали завязками белых кальсон,

Отделяя от рёбер остывшие за ночь пижамы.

Ну, да хрен с ним, друзья! Те полвека уже далеко, Их считать, что мозги купоросить забытою синькой, Потому от него я отрёкся приличным плевком

И растёр на прощанье просушенным в меру ботинком.

Вновь глотается пыль, я нормальной дорогой иду, Двадцать лет той болячки меня измотали не в шутку, Но зато я познал, что такое горенье в аду,

И ценю вровень с жизнью рождённые мной прибаутки.

«»»»»»»»»»»»»»»»»

Я под вербой на муравушке лежу,

Разгоряченную голову стужу,

Птичка певчая, глаза остекленя,

С явным ужасом взирает на меня.

Ты, пичуга, надо мной не егози,

К знаменателю какому-то скользи!

Да, я знаю, что нечёсан и небрит,

Но зато вписался в общий колорит.

Ты по кругу полетай и погляди,

Нас, нечёсаных, небритых – пруд пруди!

То ли денег нехватает на бритьё,

То ли просто опостылело житьё.

Жил бы Гойя, уважаемый Франциск,

Он и то не согласился бы на риск

Серой краской нанести на полотно

Нас, играющих с похмелья в домино.

Понимаешь, не о том ведётся речь,

Как себя от этой жизни уберечь,

Я, как радиус из круга, ни на шаг

От бутылок недопитых и от драк.

Надоела политическая муть,

Ты прощёлкай мне своё чего-нибудь.

Под хорошую мелодию вино,

Даже крепкое, не очень-то пьяно...

""""""""

Моя душа не в этом измереньи.

В каком? Не знаю. Нужно ли кому,

Чтоб в исповеди встал я на колени,

Противореча сердцу своему?

Не нужно, Знаю. К старости виднее!

Я жизнь привёл к логичному концу

И, если скоро распрощаюсь с нею,

Не потянусь к волшебному корцу.

Живой воды и мёртвой мне не нужно.

Меня здесь нет, я где-то далеко.

Хотя и там дыхание натужно,

Когда под челюсть врежут кулаком.

Зачем? А так. Чтоб не бродил по свету,

Сидел в своей привычной конуре

И скромно похохатывал в газету

В Самаре или в крошечной Туре.

А я бродяга, корсар и скиталец.

Сидеть на месте нудно, тяжело.

Я отплываю от горизонтали,

Чтоб вертикаль давила на весло.

Вверх или вниз, имеет ли значенье!

Судьба меня не оттолкнёт веслом…

Я проживаю в новом измереньи,

Душа живёт во времени ином.

«»»»»»»

Моё восприятие мира очищено

Временем, прошелестевшим извилины.

Я отложил сапоги с голенищами –

В ногу со стилями, в ногу со стилями!

Что-то не любится, что-то не нравится,

Что-то серпом по седому с морщинами!

Горлом осипшим не тянутся здравицы,

Но и проклятья не сыплются минами.

Чувства не скроешь за сеткою-рабицей,

Новый фундамент под стены не просится,

Можно не бриться и не парадиться,

И натуральнее выглядеть бросово.

Нет, ведь, не хочется, нет, ведь, усердствуешь, Морду скоблишь до потери сознания,

Словно идёшь на свиданье с мин херцами

В платьях со шлейфами по мирозданию!

Канули в прошлое белые шарфики,

Грудь нараспашку, носы под беретами,

Всё уплотнилось до резкого графика

В жизни, в эстетике, даже в поэтике.

Ревность замкнулась четверостишием,

Слово любви упаковано в рамочку

И реверанс, как вещица излишняя,

Выброшен в мусор психующей дамочкой.

Значит, отжили своё реверансики,

Шпаги мужские и перья над шляпами,

Можно спокойно в Москве или в Данциге

Честь и достоинство грязью заляпывать.

Самое большее, чем отвечается –

Мат трёхколенный, пропитанный водкою –

Речь произносишь, потом удаляешься

Рыцарской, важной, брезгливой походкою.

«»»»»»»»

Понимаю, что не молитвенно,

Хулиганственно и не царственно!

Колдыбаюсь я вновь по рытвинам,

Не по травам иду лекарственным.

Слово за слово не монистами,

А колючками и репейником,

Проще баловаться с нечистыми,

Чем у праведников затейником!

Всё равно не поймут иронии,

На хрен выбросят междометия!

Между нимбами и коронами

С реверансиками столетия.

На столетьях жабо в кружавчиках,

У меня под ногтями траурно,

Мне всегда доставалась ржавчина

В шутовской скоморошьей ауре!

На груди ничего не спрятано,

Мне работа, а богу богово,

Акт последний, явленье пятое,

Снова рытвины с эпилогами...

«»»»»»»»»»

День завершил работу

И натянул забрало

На подуставших малость

Пламенных Донкихотов.

На тротуарах пусто,

Тени длиннее улиц,

Окна саднят июлю

Полураскрытым чувством.

Витязи, на работе

Смелые до безумий,

Вдруг распустили слюни

В жёсткой мужской зевоте.

Кто за пивною кружкой,

Кто за семейной чашкой,

Кто-то шлифует ляжки,

Кто-то целует ушки.

Я тороплюсь за ними,

Не опоздать бы только

Выпить свою настойку

Жизни неопалимой.

Жизни, не обделённой

Ни на уклоне-склоне,

Ни на вершине-мине,

Где-то посередине.

«»»»»»»»

Уходить нелегко, возвращаться труднее

По заснеженной или осенней аллее,

В окна молча смотреть в ожидании чуда

И покашливать в руку не от простуды.

Чуда нет, будут только глаза не с портрета,

Устремлённые вниз на потёртость паркета

Или на однотонный разглаженный галстук,

Он со мною на месяц-другой побратался.

Да, мы с ним погуляли по зонам запретным.

Да, мы с ним зависали на стуле конкретном.

Да, стирались рубашки руками чужими.

Да, и губы шептали им чуждое имя.

Возвращаться трудней по ступеням избитым.

Тусклый свет на площадке сверкает софитом.

Тени строже в углах и соседние двери лифтами, Вверх и вниз разносящие сплетни-цунами.

Проще вниз уходить по ступеням щербатым,

На работу спешить на троллейбусе пятом,

Но отпаивать некому соком капустным

Застарелую язву на хрониках чувства.

«»»»»»»»

Человек живёт, осознавая –

Не фигура он для мирозданья,

Так, пылинка на дороге к раю

Или к аду – путь не выбирают.

Никакого нет предназначенья,

Человек спирали не раскрутит,

У него сочтённые минуты

Для стремленья или для забвенья.

Нет, я не философ, что вы, что вы,

Не ушиблен богом при рожденье,

Просто мозг выискивает слово

В оправданье моего волненья!

Невозможно мыслить и не верить,

Невозможно жить и не стремиться

На обетованный вечный берег

На воздушном шарике амбиций.

Лопнет он, естественно… а как же?

По-иному в жизни не бывает,

Все в пустыне мучаются жаждой

В двух шагах от ада или рая.

Ну и что? Мне всё равно приятно

Жить вот так, покусывая ушко

Прикорнувшей рядышком подружке

Постоянной, штатной, ароматной…

«»»»»»»»»»»»

Люди, они что змеи или ежи с рогами…

В мире Петров Великих менее, чем хотелось,

Меньшиковых поболе, торгующих пирогами,

Хапающих безмерно, жадно и без предела.

Люди, они и в стаде чувствуют одинокость…

Есть бунтари-пустышки, втянутые по шею

В дрязги, мол, нужно вору руки ссекать по локоть

И за решётку прятать жуликов-лиходеев.

Ха! – говорю я томно по существу схоластик, –

В каждом из нас бездонны пропасти червоточин, Если рубить всем руки и расчленять на части, Вряд ли Россию-маму с нацией мы упрочим!

И, воспитуя садик с благоуханной розой,

Собственную веранду лаками полируя,

Вновь утверждаю: люди смесь мыла и купороса, А у меня мучица изъела крыжовник с туей…

«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»

Если я родился боком

Или ножками вперёд

Семимесячным до срока,

Ртом хватая кислород,

Что ж теперь, винить и хаять

В непосредственном грехе

Мойшу или Мордехая

И библейскую Рахель?

Ну их на фиг! Пусть мотают

Пейсами любой длины

В государственность “Израиль”

У своей святой стены!

Мне до них какое дело?

Я живу в Руси своей

И кресты не ставлю мелом

Им на плоскости дверей…

Мой знакомый дядя Миня

Орден Ленина имел,

Он пешком пришёл к Берлину

С пулей, так сказать, в корме!

Свой стрелял, из особистов,

С тыла, так сказать, дебил!

Ну да хрен с ним, с тем фашистом,

Миня всё ему простил…

Эх, российские мудилы,

До чего же мы легки

На прощенье педофилов,

На судейские крючки,

А к явленьям сионизма

Нас коробит до земли!..

Это, видно, норма жизни,

Недоступный нам Берлин…

“””””””””””””

Была война, и примулы горели

За окнами покинутых домов,

И санитар в потрёпаной шинели

Укладывал в повозку мужиков.

Два человека – и вперёд, мышастый,

Стучи копытом в пролежни войны,

Здесь поползёт железо той же масти,

Плюясь огнём в защитников страны!

Ещё повозка и ещё мухортый,

И снова двое на соломы хруст,

И в тыл, пока не выскочил, как чёртик,

Из клубов пыли танковый Прокруст!..

Была война и прятали кукушки

Своё ку-ку подальше от людей…

Была война, на запад шли теплушки

С портретами любимых из вождей.

Обратно шли усталые составы

Зелёных санитарных поездов,

Перевозя простреленную Славу

В глухое госпитальное гнездо…

Там, где я жил после войны лет десять,

А, может, двадцать – всё равно не срок –

В горушку были свалены у леса

Корсеты гипса, слепки рук и ног.

А мы, десятилетние бродяги,

К обломкам тем ни летом, ни в мороз,

И как был прав художник Верещагин,

Нарисовав войны апофеоз!

“””””””””””””””””

Изготовили мне приворотное зелье.

Я хлебнул, почему же его не хлебнуть?

Заструилась душа золотой канителью,

Предвкушение спазмами стиснуло грудь.

Вот оно, голубое и синее в розовом!

Вот заря, о которой талдычили мне –

Ухмыляется волк, уживается с козами,

Гордо носится конь без упряжных ремней.

Истекали субботы в морозную оторопь,

Я кудряшки терял и не думал о том,

Как суров понедельник, зажатый работою,

Предоставленной с детства мне поводырём.

Все ушли кто куда, этот в стену кремлёвскую, Этот в ржавый суглинок с другим наравне,

Зелье с губ на рубашку последней полоскою,

В голове пустота, как в российской казне.

Так и мучаюсь я до сих пор похмелюгою!

Скоро руки покроет кирпичный пигмент,

А в душе ничего, кроме матерной ругани

В личный адрес: во что же ты верил, студент?

«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»

Жизнь, замызганая сука, ощенилась как-то мною, Не подумав, для чего ей столько разного дерьма, Мучающего планету ежедневным перепоем –

От зачатков пошлой мысли до великого ума.

Сколько фабул, сколько фистул, сколько флибустьеров диких, Сколько Робинзонов Крузо одиночками в меху,

Сколько Цезарей и Брутов, и святых со скорбным ликом, Не скрывавших или скрывших свои склонности к греху!

А вот я, подкидыш сучий, не утопленный с рожденья, Не вникающий в моленья и в чужой моралитет,

Пью вино, ласкаю женщин и воюю с личной тенью, Затянувшей паутиной мой поношеный портрет!..

А Земля висит в пространстве и посверкивает молча, Эгоцентры миллиардов ей что тень для городьбы –

Так, случайные явленья, отслоения от корчи

Порождений материнских не по прихоти судьбы…

«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»

Друзей теряешь, уходя на взлёт,

Завистники ворота мажут дёгтем,

И даже та, что об руку живёт,

Показывает бархатные когти.

Я понимаю: в чём-то я неправ,

Не тот порыв использую, взлетая

Или шагая в «завтра» из «вчера»

Дорогой, не помеченной крестами.

Ах, чёрт возьми, и тысяча копыт!

Остановиться трудно в полушаге

От цели, что заманчиво манит

Перековаться в лорда из бродяги!

«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»

Надежда у входа в поношенном розовом платье, А Вера за нею с холщовой сумой на загорбье…

Входите, старушки, в разрушенный храм незачатья, Снимите свои отдавившие плечики торбы!

Я рад вас приветствовать, стоя под иконостасом

С мордатыми ликами полубожественных вралей,

Эпоха для них не жалела трагических красок,

Да жаль, что эпоху они до костей ободрали.

А то, что осталось, корёжится в муках неясных, Взрывая могилы, чтоб выкопать снова могилы

Для нас, отживающих и не принявших бесстрастность

Иконоподобных раздевших страну гамадрилов.

Надежда, я Вам презентую рубашку и шарфик –

Одно на заплатки, другое удавкой на шею

Бегущей к престолу новейшей посаднице Марфе, А больше я сам ничего про запас не имею.

Вам, Вера, я простынь могу завещать по наследству –

Четыре угла и четыре дороги открытых –

Любая из них всё равно приведёт к буквоедству, Где своды законов не больше чем пища элиты…