Текст книги "Инквизитор Красной Армии. Патронов на Руси хватит на всех!"

Автор книги: Игорь Подгурский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 22 страниц)

ГЛАВА 8

Из бывшей столицы на Петроградский вокзал Москвы прибывал поезд. Бывший Николаевский вокзал собирался встречать его полной разрухой и запустением. Облупившаяся краска на стенах, разбитые стекла, перекрещенные доски на бывших витринах… Люди, в большинстве своем разношерстно и бедно одетые, превратили, хоть не по своей воле, а только чтобы как-то выжить в сложных обстоятельствах, это когда-то величественное здание в низкосортный базар. Впрочем, как и все вокзалы в этом, ныне столичном граде. Да и по всей стране, бывшей империи, а теперь Советской республике дела обстояли не лучше.

Здесь все можно было купить из-под полы, официально же любая частная торговля признавалась новыми властями спекуляцией, и кара против спекулянтов была одна – расстрел. В Питере она применялась почаще, в Москве пореже, в старой-новой купеческой столице на спекуляцию, как правило, смотрели сквозь пальцы, иначе просто не выжить было горожанам.

Труженик доходяга-паровоз тоже был бывшим. Разномастные, кое-как подкрашенные вагоны чинились силами самих паровозных бригад, одному богу известно, где добывавших для него запчасти. Бывшими были многие из пассажиров этого поезда, проехавшего путь меж двух столиц безо всякого расписания по бывшим рельсам, с давно разболтавшимися гайками. Да и какое там расписание, когда не факт, что доедешь вообще. О безопасности пассажиров задумываться было некому. Страну на части раздирали. Крым удерживался Врангелем, на Севере и Дальнем Востоке хозяйничали интервенты и белогвардейцы. Машинисты с пассажирами перемещались на свой страх и риск.

В бывшем спальном вагоне люкс к Москве подъезжали в числе прочих и два иностранца. Один из них господин среднего роста и возраста с пышными усами. Он путешествовал в сопровождении молодого человека, внешне очень схожего, что давало повод думать, что это был его сын.

Соседи англичан выглядели крайне неприглядно в своих потертых костюмах и заштопанных сорочках. В то время людям просто негде было обновить свой гардероб, да и лезвие для бритья на второй год своего использования отказывалось сбривать щетину чисто и ровно. Все это английский писатель Герберт Уэллс, путешествующий с сыном, заметил еще в пору пребывания в Петрограде и более ничему в этой стране, так отличавшейся от былой империи в прошлую их поездку сюда, не удивлялся. В Москву писатель ехал по протекции своего старого друга и коллеги Алексея Пешкова на встречу с лидером большевиков Лениным. Герберт навел Алексея на эту мысль, памятуя о главной, тайной части своего путешествия в «Россию во мгле».

Еще мальчишкой, работая в одном из лондонских магазинов и выгнанный хозяином без куска хлеба за какую-то мелкую провинность, маленький Уэллс обратился к небесам с просьбой перенести его в другое место или время, где не было бы так холодно и голодно… Падал мокрыми хлопьями снег. Ветер холодными пальцами лез под ветхую, куцую одежонку. Малыш уже не чувствовал замерзших пальцев в стоптанных ботинках, правый обмотан бечевкой, чтобы не отлетела подошва… А вокруг все готовились к Рождеству. Протащили по улицу елку. Герберт поднял с истоптанного снега зеленую веточку, понюхал… А есть хотелось все сильнее из-за запахов жареной индюшки и свежих мандаринов; запахи долетали на улицу из открытых форточек.

Как известно, мечты сбываются. Герберт побывал и в прошлом, и в будущем, дав обет никогда никому ни о чем не рассказывать. Да и как бы он доказал свои слова, реши нарушить слово. Никаких подтверждений необычных путешествий у будущего писателя не осталось. Кроме… Да, кое-что из прошлого Герберт прихватил и проконсультировался на этот счет в будущем. И вот за последним фрагментом головоломки он приехал в Москву в октябре 1920 года.

В спальном вагоне люкс не было ни чая, ни белья, ни стаканов в подстаканниках. Все было в дефиците и, соответственно, давно разворовано и продано.

Но попутчики просветили отца с сыном, что им еще повезло. Двадцатый год все-таки намного лучше, чем, скажем, восемнадцатый.

– Знаете ли, уважаемый, – на хорошем литературном английском языке обратился к иностранцам их сосед по купе – худой, пожилой господин в потертом костюме со старым мохеровым шарфом вокруг голой шеи, – кража всего и вся – это, знаете ли, мелочь, да-с. Вот в году эдак восемнадцатом вообще непонятно, как люди до Москвы добирались, да и не добирались, скорей всего, вовсе! Убивали почем зря налево и направо за кусок хлеба и поношенные ботинки. Трупы по обочинам лежали, и никто на них внимания не обращал. Словно не люди, а котята притопленные валялись. Жуть! Сейчас-то вон патрули красноармейские, тьфу, не выговоришь с голодухи, но с лиходеями, надо отдать им должное, поборолись успешно. Да-с!

Столица встретила путешественников теплой погодой и ярким солнцем затянувшегося бабьего лета. Такой вот был октябрь двадцатого в средней полосе России. Поиграло солнышко своими лучами и на боках маленького серебряного чайника, почему-то оказавшегося в руках встречающего на перроне Петроградского вокзала выделенного в сопровождение по столице революционного матроса. Впрочем, как и все вокруг, бывшего матроса в помятой бескозырке без ленты на околыше. Ныне же матрос служил в ЧК.

Человека, приехавшего почти в то же самое время, в тот же город и на ту же Каланчевку, только на другую ее сторону, на Рязанский вокзал, не встречал никто. Был он небрит, и попутчиков у него не было. То есть народу в длинной кишке из вагонов, изуродованной временем и войной, было немерено, но никто не выказывал желания пообщаться с Акимом Поплавковым.

Аким, несмотря на теплую не по-октябрьски погоду, поднял повыше воротник потрепанной телогрейки и бодро зашагал в сторону железнодорожного моста и далее на садовые улицы, конечной целью полагая одну из тайных квартир, оставленных ему в столице на такой вот крайний случай. А случай, безусловно, был экстренным. Поплавков из Средней Азии первым же паровозом помчался в Москву, чтобы успеть найти в этом людском муравейнике одного очень важного для него и его дела иностранца, и не просто найти, а завладеть предметом, у этого иностранца находящимся.

Протискиваясь между стоящим на площади грузовым трамваем и пролеткой извозчика, Поплавков налетел на какого-то благообразного усатого господина в приличном пальто. Но не успел инквизитор пробормотать извинения и продолжить путь, как дорогу ему перегородила фигура в матросском бушлате с нелепым в этих могучих лапах изящным серебряным чайником.

– Пошто людей сшибаем, господин хороший?! – пророкотал над вокзальной площадью могучий матросский баритон.

– Не со зла, случайно, извините, – скороговоркой произнес инквизитор, в планы которого не входили какие-либо отклонения от намеченной цели. Скорее на квартиру, собрать информацию о месте нахождения загадочного иностранца и действовать, действовать, действовать!

Знал бы Аким, кого ненароком протаранил, глядишь, и скорректировал бы планы. Но история, как известно, не знает сослагательного наклонения. Поэтому, раскланявшись, инквизитор с незнакомцем разошлись в разные стороны, каждый по своим делам.

Уэллс с сыном сели в щегольскую пролетку лихача, матрос разместился впереди рядом с кучером, и покатили они на Софийскую набережную, где в особняке напротив Кремля им были выделены на все время визита в столицу апартаменты.

При входе в особняк их встретили сурового вида стражи в кожанках, перепоясанных почему-то пустыми пулеметными лентами. Лет им от силы было по шестнадцать-семнадцать. Те, кто постарше, воевали на фронтах Гражданской или боролись с бандитизмом в отрядах ЧОНа.

– Мандат! – ломающимся голосом изрек один из них, как только делегация, состоящая из путешественников и матроса, позвякивающего чайником, подошла к ажурным воротам на набережной. Чекист показал какую-то бумагу размером с тетрадный лист, всю в непонятных символах и с размытым синим оттиском загадочного штампа. Вид она на стражей произвела внушительный. Те подобрались, как могли, старший из двух отрапортовал матросу и приказал младшему проводить гостей в помещения.

Процессию встретили пожилой слуга-лакей в старомодной ливрее и два иностранца, уже жившие там. Это были американский финансист Вандерлип, привезший Ленину рекомендательное письмо от сенатора Хардинга и уже две недели ведший экономические переговоры с советским правительством, а также английский скульптор, каким-то непонятным образом попавший в Москву, чтобы лепить бюсты Ленина и Троцкого.

Из окон особняка превосходно просматривались купола и башни Кремля. По осенней Москве-реке проплывали баржи и пароходы. Во всяком случае, движение по ней было куда как более оживленно, нежели по Неве, отметил в разговоре с соотечественником Уэллс-старший, видевший за все время пребывания в Петрограде на Неве только один перегруженный народом пароход. Не бывавшие в Северной столице иностранцы молча с ним согласились. Вандерлип постоянно подчеркивал, что он вне политики. Хотя было не совсем понятно, как этот почтенный господин может вести финансовые переговоры и оставаться вне политики в сложившейся в мире ситуации.

В особняке, где останавливались гости правительства, все было пронумеровано и внесено в инвентарные списки. Гостям попадались разрозненные вещи – какой-нибудь хрустальный стакан, фамильное серебро с гербами, большей частью обмененные их бывшими владельцами на продукты. Все, что было признано экспертной комиссией произведением искусства, для большей сохранности заносилось в каталог. Дворец, в котором помещались иностранцы, был похож сейчас, по меткому сравнению сына писателя, на битком набитую антикварную лавку на Бромптон-роуд. Они с отцом обошли одну за другой все комнаты, загроможденные великолепными вещами, оставшимися от старой России. В результате забрели в большие залы, заставленные скульптурой.

– В жизни я не видел столько Венер и Сильфид в одном месте, даже в музее Неаполя.

Картины всех жанров сложены штабелями, коридоры до самого потолка забиты инкрустированными шкафчиками. Одна комната заполнена ящиками со старыми кружевами, в другой – горы роскошной мебели. Вся эта масса вещей пронумерована и внесена в каталог. И на этом дело кончается.

«Я так и не узнал, имеет ли хоть кто-нибудь ясное представление о том, что делать с этим изящным, восхитительным хламом. Эти вещи никак не подходят новому миру, если только на самом деле русские коммунисты строят новый мир. Они никогда не предполагали, что им придется иметь дело с такими сокровищами. Точно так же они не задумывались всерьез над тем, что делать с магазинами и рынками, когда они упразднили торговлю. Не задумывались они и над проблемой превращения города дворцов и особняков в коммунистический улей», – поделился потом Герберт Уэллс своими впечатлениями от временного пристанища в ставшей известной на весь мир книге о путешествии в Россию.

Тем временем, пока уже не в первый раз пораженный советской действительностью иностранец распаковывал чемоданы и напитывался впечатлениями для будущих мемуаров, Поплавков шел московскими переулками, собираясь разыскать переданный ему агентом в поезде адрес. Попадавшиеся навстречу люди как чувствовали исходящую от инквизитора угрозу и пообщаться с ним не стремились. Даже цыганки на привокзальной площади не проявили к нему никакого интереса.

– Молодой, красивый, дай погадаю, – начала было молодая цыганка в цветастой шали и с чумазым младенцем наперевес.

– Пусть проходит, не наш клиент, от таких одни проблемы, чует мое сердце, – прошипела той в ухо старшая и потащила молодуху в сторону от недоброго взгляда спешащего инквизитора.

Поплавков довольно быстро нашел нужный домик в Телеграфном переулке возле двух церквей. В Петербурге покосившееся деревянное строение точно бы не выжило – разобрали б на дрова. А тут, гляди ты, не сгорело в огне революции, снаряды красногвардейцев и юнкеров в недавних уличных боях не задели. Поднявшись на почерневшее крыльцо, уставший с дороги инквизитор стукнул три раза в дверь согнутыми костяшками пальцев, выдерживая двухсекундные паузы, как и было предписано вонявшим клопами и перегаром, неприятно прошепелявившим ему в ухо информацию агентом. Друг друга они не видели. Он передал агенту контейнер с лучом из Мертвой крепости. Взамен получил точно такой же, но пустой.

Лежали ночью минут десять на соседних дощатых полках пульмановского вагона в непроглядной темноте, после чего связника и след простыл, только запах клопов и перегара преследовал некоторое время Акима, перебивая всю остальную палитру запахов в вагоне…

«Что-то я отвлекся, вспоминая какого-то чудика, только что и могущего передать информацию от братьев. Действительно, устал…» – не успел подумать инквизитор, как дверь открылась и на пороге показалась симпатичная деваха в цветастом платке, как у давешней цыганки.

«Только без ребенка, – мелькнула очередная посторонняя мысль в сознании Акима, – ну да это дело поправимое».

– Что ищем, дядя? – нараспев промурлыкала красавица неожиданным грудным контральто.

– Мне бы водицы испить, двадцать семь верст за день отмахал на ногах-то, – произнес слова пароля «дядя», полагая, что при таком варианте и переночевать он даже очень не против.

– Вода чистая нынче в диковинку, могу самогонки налить, ежели потребляешь, – ответила довольно глупыми, невесть кем придуманными, но зато оригинальными словами отзыва хозяйка.

Поплавков был непьющим, профессия обязывала, но прошел в дверь мимо посторонившейся сдобно пахнущей девицы, как только прозвучали последние звуки отзыва.

В прихожей витал запах затхлости, продвижению по коридору мешали какие-то в беспорядке сваленные конструкции, напоминающие то ли детские санки, то ли остовы погибших кораблей в миниатюре, через них приходилось постоянно перешагивать.

– Не обращайте внимания, уважаемый, квартирка принадлежала трехнутому скульптору-авангардисту, ваявшему свое видение мира из металлолома, – по ходу вещала хозяйка. – Сказала уже местным чоновцам, что отдам все разом самовывозом, на благо, так сказать, молодой Советской Республике, но они чего-то не чешутся. С бандитизмом, видать, борются, не до железяк им.

Акима железки не интересовали, чего он никак не мог сказать о девушке.

– Чай пить будете? И драники картофельные есть! – похвасталась хозяйка.

– Не откажусь. А вы, что же, тут одна живете? – полюбопытствовал гость.

– Почему одна? Кот Васька вон мышей гоняет, – под ногами прошмыгнул какой-то серый комок и исчез в нагромождении железок.

– А чтоб людей еще каких тут, так этого нет. Как брат, в ЧОНе служивший, куда-то полгода тому сгинул, так одна и сижу. На почтамте работаю письмоносицей. Работы по нонешним временам-то не сказать, чтобы много, но паек дают. Нам с Васькой хватает.

– Я не обижу, ртом лишним не буду. Провизия своя есть, еще и с вами поделюсь, – подивился инквизитор странному личному составу конспиративной квартиры и тут же получил разъяснения от общительной девушки.

– Как брат уходил, наказывал, если гости будут, встретить словами заученными, помочь, чем смогу. И главное – посторонним не болтать. То есть, выходит, никому, да? Ведь кроме брата и Васьки, все посторонние. Вы вот первый пожаловали. Да и чего это вы ко мне на вы-то? Маней меня зовут, и лет-то мне всего девятнадцать как третьего дня исполнилось.

– Вот это сейчас и отметим, – потеплел от девичьих слов Поплавков и развязал болтавшийся у него за спиной солдатский сидор.

– Погодите вы, чего на ходу-то. В комнате вон все по-людски. Стол, стулья, кровать, – при упоминании о последнем предмете мебели девушка густо покраснела, чего Аким тактично предпочел не заметить.

Он разложил на большом дубовом столе деликатесы в виде шматка сала, буханки немного отсыревшего, но все еще ароматного черного хлеба и двух стеклянных банок – липового меда и черной осетровой икры. Первую он купил у чистенькой кукольной старушки на каком-то полустанке; вторую попросту отобрал у астраханских контрабандистов прямо в поезде. Контрабандисты были везде и всегда, но эти попались без чутья. Пытались Поплавкова на гоп-стоп взять, но поняли свою ошибку вовремя, потому живы и остались. Икрой только пришлось поделиться. Делились быстро и почти с искренней радостью.

К деликатесам добавился черный чай в холщовом мешочке и небольшая головка сахара.

У Мани нашлись старинные стаканы в серебряных подстаканниках, серебряные же тарелки, ложки, вилки и ножи с загадочной монограммой «ВТ».

– Брат в восемнадцатом где-то реквизировал. Хоть вот гостя по-человечески встречу.

– Ты, Мань, мне тоже не выкай. Возраст мой тебе знать не надобно. Сколько дашь – все мое. Звать меня можешь Егором. Приглашай к столу, хозяйка! С тебя только кипяток.

Маня метнулась в дальний угол гостиной, где призывно сиял начищенными боками трехведерный томпаковый самовар конца прошлого века все с теми же вензелями. «Егор» нарезал тонкими ломтиками розовое сало, накромсал хлебушка и разложил по разным плошкам мед и икру.

– Скажи-ка мне, Маня, – начал Аким, когда они поели, – где тут у вас в центре столицы можно колдуна живого найти да пообщаться с ним. Знаю только, Вадимом Германовичем его зовут, колдун он знатный, потомственный, в семейных делах полюбовных, говорят, помощник Может, кто из твоих товарок обращался зачем, знает его?

Поплавкову привороты-то колдовские были без надобности. Но вот шепнул ему в ухо связник, что колдун этот от прадедов своих обладает важной информацией про оставшийся ненайденным луч Костяной звезды. Сообщит ее, по слухам, только тому, кто ему этот самый подлинный луч предъявит. Привезти его должен какой-то писатель из Англии. А там, глядишь, и вся мозаика сложится…

– Да не знаю я, Егор. Мы ведь бабы так только болтливы, по мелочам. А если сердце какая заноза колет, никому не признаемся, разве что колдуну, с надеждой на помощь, – усмехнулась чему-то с грустью хозяйка, – поспрошаю завтра на работе. Сегодня-то я выходная, да и к лучшему это – дома вот меня застал.

Переночевали они без особых приключений. Никто не беспокоил, а сил даже на разговоры у обоих не было. Аким утомился с дальней и непростой дороги, а Маню разморило после непривычно сытного ужина. Наутро девушка поспешно собралась на работу, а инквизитор, которому, как известно, в присутствие ходить не требовалось, сделал боевой комплекс привычных физических упражнений. Если не поддерживать физическую форму, не держать мышцы в тонусе, они станут как тряпка. А с тряпками у нечисти разговор короткий. Доверяй телу. Тренируй его, и оно тебя не подведет.

Закончив зарядку, он умылся на крыльце ледяной водой из рукомойника и уселся завтракать в одиночестве. В задумчивости Аким стал уплетать сало и мед, все с черным хлебом и запивать ароматным чайком из железной кружки, взятой на кухне с полки. А подумать Поплавкову было о чем.

Перспективы его деятельности в Москве пока вырисовывались туманными. Есть ли в действительности желанный последний луч? Где его искать? Знает ли про англичанина колдун? Как они встретятся в большом и бестолковом городе, ставшем в одночасье вновь русской столицей. Для ответа на эти и сопутствующие им вопросы имелся у инквизитора особый канал оперативной связи со Старшим братом из штаб-квартиры Корпуса инквизиторов. Каждый второй четверг месяца в столовой Наркомпроса скромно обедал его связной, постоянно получающий информацию персонально для него. Сегодня как раз и был такой второй четверг. Однако до обеда, начинающегося в Наркомпросе в час дня, была еще уйма времени. И Аким решил прогуляться по Москве, поосмотреться в городе.

Заперев дверь и оставив ключ под половицей, как и было обусловлено с Маней, он переулками вышел на бульвары и двинулся в сторону Сретенки.

– Газеты, газеты, а кому свежие газеты?! – взорвал утреннюю тишину звонкий мальчишечий голос. – Покупайте «Московскую правду», новости, объявления, сплетни! Дядь, а дядь, купи газету. Ну-у-у купи-и-и!

Какие уж сплетни в советской газете, подумал инквизитор, что там вообще интересного может быть. Но, нащупав мелочь в кармане телогрейки, подозвал пацана хозяйским жестом.

– Хватит за газету-то? – всыпал горсть медяков в подставленную грязную ладошку, торчащую из рукава большого, явно с чужого плеча, старого пальто.

– Нормально, дяденька, даже много, а сдачи нету, – озорно сверкнули глазенки из-под козырька мятой кепки непонятного цвета.

Поплавков развернул пахнувшую и мажущуюся свежей типографской краской газету. На первой же полосе он с удивлением увидел крупное фото на две колонки того господина, которого намедни чуть не сшиб у вокзала, и подпись под ним: английский писатель, сочувствующий пролетариату всего мира, приехал в Москву говорить с товарищем Лениным.

«Воистину разведки всего мира со времен царя Гороха и до нынешних дней получают больше половины нужной им информации из открытых источников, газет например, – радостно подумалось инквизитору. – А может быть, и больше?»

А в газете сообщалось, что «сочувствующий иностранец с сыном разместились с комфортом в бывшем буржуйском доме на набережной, что напротив самого Кремля». Ноги сами понесли Акима по указанному в статье адресу, присмотреться, разведать обстановку в округе.

«Дом как дом, – оценил он особняк, – ремонта, правда, уже требует, ну да большевикам сейчас не до внешнего лоска, а стены на века построены, века и простоят еще».

Во дворе было тихо, только при входе прогуливался мрачный часовой. Чтобы не привлекать его внимания, инквизитор прошелся вперед по набережной, словно разыскивая нужный дом, достав из кармана какую-то бумажку и рассматривая кое-где сохранившиеся номера на домах. Сам же поглядывал то и дело в нужный дворик. Но тщетно! Никто так и не вышел и не вошел. Поплавков не сильно расстроился – там, голубчики, никуда не денутся. Не те нынче времена, чтоб бесконтрольно иностранцы по столице разгуливали. Зато посмотрел входы-выходы, дворы проходные в районе – пригодится на всякий случай. Пока занимался этим, подошло время спешить на встречу-обед в Наркомпрос. Пешком уже не успевал, и он свистом остановил пролетевшего было мимо лихача-извозчика.

– Монеты найдутся? Денежки водятся али вошь в кармане на аркане? Даром не вожу! – забеспокоился возница – крупный бородатый мужичина лет пятидесяти в богатом армяке. Не внушил ему доверия простецкий вид Акима.

– Найдутся, родимый, не переживай, погоняй свою ласточку к зданию Наркомпроса. Знаешь небось где?

– Как не знать, знаю. На Садовом, от зоосада недалече.

– Вот туда и поспешай. На обед, понимаешь, опаздываю, а обед, видишь ли, по расписанию, – пошутил пассажир.

Обед был не только по расписанию, но еще и по талонам. Деньгами с совслужащими не рассчитывались. По этим же талонам пускали внутрь. Несколько талонов были зашиты у Акима под подкладкой телогрейки именно на такой случай. Сейчас один, насколько возможно разглаженный, уже лежал в кармане в готовности быть предъявленным при входе, а после и вовсе обмененным на тарелку супа и миску каши. Может, еще и стакан морковного чая дадут.

Юноша с красной повязкой внимательно проверил талон, только что не понюхал, и, кивнув, разрешил войти в столовую. На раздаче Поплавков получил свою порцию однообразной для всех еды и пристроился за вторым справа столом пока в одиночестве. Никто ни на кого внимания не обращал. Все были заняты одним – поглощением пищи, выдаваемой толстой бабой в замызганном, когда-то белом переднике, знавшем лучшие времена. За соседним столом чавкали какие-то неопрятные мужики, почему-то в косоворотках и шароварах, верхней одежды на них не было. С другой стороны с инквизитором соседствовали четыре интеллигентного вида дамы, которым явно не хватало привычных для них с детства столовых приборов. В Наркомпросе обходились алюминиевыми ложками.

– Гражданин, вы позволите? – перед столом инквизитора балансировал с тарелками в обеих руках приличного вида господин лет сорока в несколько старомодном костюме и того же времени круглых в тончайшей оправе очках. То есть гражданин, конечно! Господа на тот момент были уже все в Париже или догнивали на Перекопе.

– Садитесь, не куплено, чай, место-то, – ответил словами пароля Аким.

– Да-с, чай здесь не подают, в городе днем с огнем не сыщешь. Пьем, уважаемый, все больше бурду свекольно-морковную, – точными словами отзыва порадовал связной.

– Не волнуйтесь, – вполголоса добавил он, удобно расположившись напротив Акима, – здесь можем говорить спокойно. Никому ничего не интересно. Все собой только и заняты.

Мерный стук ложек и ровный гул голосов были тому подтверждением.

– А вы, ничего, держитесь. Воротничок вот свеженький, костюмчик вполне-вполне. Не боитесь вызвать подозрение советских товарищей? Сразу видно, что из бывших!

– Так и мы с вами не белогвардейцы и не саботажники, а истину о нас кто ж узнает? Что касается вида моего – уважают. Потому что прежде всего сам себя уважаю. Ладно, брат, давайте о деле. Времени и у вас, и у меня немного. Поесть надо успеть, опять-таки. Не пропадать же еде, и выделяться из толпы не стоит.

Связной рассказал Поплавкову, что, по-видимому, Уэллс знает, где искать колдуна, и твердо намерен с ним встретиться. Агентура засекла, что к поискам луча подключился от себя лично еще и оборотень, бывший гвардейский поручик, который сейчас щеголяет в кожаном реглане от ЧК.

– Парень туповатый, но бравый, а точнее сказать неуравновешенный. Может навредить. Если что, можно ликвидировать, – добавил связной. – Никто, кроме Лазаря, не верил в тебя из Старших братьев, что ты сможешь собрать лучи, – мужчина перестал ковыряться в тарелке вилкой и взглянул на Акима, будто увидел в первый раз. – А ты смог. Остался один луч. Последний.

Поплавков едва не поперхнулся от неожиданности. Кусок чуть не встал поперек горла.

– Об этом знает лишь начальник спецшколы и, насколько я в курсе, Старшие братья. Лазарь говорил от их имени. Больше никто.

– Вот и я о том же. Только Старшие об этом знают… Возможно, получить информацию о луче и распорядиться ей и есть основная, но тайная цель визита англичанина в столицу советской России, – продолжил связник, – надо проследить, когда тот отправится гулять по Москве. И еще необходимо избавиться от морячка, сопровождающего писателя… Может, телохранитель. А может, соглядатай? Непонятно. На экскурсовода точно не похож.

– Может, через девочку на квартире моей временной поискать. Я уже удочку ей закинул.

– Девочку можешь только трахнуть, – как-то внезапно грубо, зло и на «ты» произнес связник, – она не знает ничего. Брат с оборотнями по лесам шарахался. Людей, как скот, резал. Через него на нее и вышли. Используем втемную. Иногда деньжат подбросим, с продуктами поможем. Язык же у дам, сами знаете, – так же внезапно вернулся он к обычной для себя речи. И как бы между прочим, с легкой улыбкой на тонких аристократических губах интеллигентно поинтересовался:

– Вы, уважаемый, меня правильно поняли? Проблемы и форс-мажоры нам с вами ни к чему. До свидания, если оно нам еще понадобится.

Мужчина окончательно расправился с немудреной едой, промокнул уголки губ салфеткой, вынутой из внутреннего кармана и туда же аккуратно убранной. Вставая из-за стола, связной коротко обронил: «Смотри, чтоб тебе не выписали билет на небо в один конец». Поднявшись, он надел пальто, небрежно брошенное на соседний стул. Надел и не спеша ушел.

На его стул без спроса сразу же уселась барышня в синей блузе и уткнулась в тарелку с супом, энергично орудуя ложкой. И пусть весь мир подождет. Все, что было за границей стола с подносом, ее не интересовало.

Связной ушел. Аким не спеша допивал бледный морковный чай. Какому шутнику пришло на ум назвать эту мутную бурду чаем? Слова «билет на небо» не шли из головы. В братьях по Корпусу Поплавков был уверен на сто процентов. Но он никогда не забывал про неучтенный фактор. Все предусмотреть нельзя. Связной не предостерегал, он говорил об опасности напрямую. Если бояться и подозревать всех, то уж проще сразу застрелиться.

Может, он имел в виду новую власть? Если красные пойдут ва-банк, то судьба Корпуса будет быстро решена. И решена кардинально и бесповоротно. Против мощи государственной машины инквизиторам не устоять. Жернова молоха по имени власть проворачиваются медленно, но после них остается лишь горстка костной муки.

«Хватит заморачиваться над словами. Есть более насущные проблемы, требующие незамедлительного решения. Шиш вам всем. Еще побегаем, посмотрим, кто кого!»

* * *

Уэллс сидел в старинном уютном кресле, которое поглощало в себя целиком любого, решившего отдохнуть в нем. Из привычной обкуренной трубки, которую он не менял уже много лет и которая всегда была его верной помощницей в размышлениях, выплывали клубы душистого дыма и величаво поднимались под высокий потолок особняка. Нога фантаста, положенная одна на другую, раскачивалась в такт маятнику старинных часов стоявших в углу кабинета. Английский писатель размышлял, как ему встретиться с колдуном. В голове крутились мысли, сменяя друг друга. Перед внутренним взором проплывали картины прошлого, образы сменяли один другой в бессмысленной чехарде. Кольца табачного дыма сплетались в причудливые фигуры, во многих из которых угадывалось что-то знакомое. От размышлений Уэллса отвлек слуга, принесший маленькую фарфоровую чашечку кофе на изящном серебряном подносе. Кофе был сварен по-турецки, и только уже один его аромат, смешиваясь с ароматом табака, доставлял писателю настоящее блаженство. Отпив глоток, Уэллс продолжил размышлять.

В отличие от членов инквизиции он знал о маге все, включая фамилию, адрес и описание внешности. Герман Вадимович Праксин – так его звали на самом деле – практиковал на Варварке, на первом этаже бывшего доходного дома, превращенного новыми властями в перенаселенную коммуналку. Однако просторную по нынешним временам квартиру колдуна не тронули. Похоже, Герман Вадимович и новому начальству уже чем-то успел помочь, размышлял писатель. И был от истины не далек. Благодаря чарам Праксина гулящая жена местного управдома безропотно укоротила свой нрав и вернулась в семью, к мужу и к пятерым детишкам-погодкам.

Во времена мальчишеских скитаний по просторам времен Герберт повстречался с потомственным колдуном из Южного Уэльса сэром Гербертом Праксом. Тезка носил говорящую фамилию, свидетельствующую о давних магических корнях рода. Ведь на древнеуэльском «пракс» – врачеватель душ. Шустрый мальчишка вызвал расположение старого колдуна с длинной седой бородой, в мантии и темно-синем остроконечном колпаке, расшитом серебряными звездами, и тот доверил ему тайну, попросив при этом оказать ему услугу. Пракс сообщил маленькому тезке, что у него есть луч Костяной звезды. Если собрать лучи вместе, то можно стать обладателем запредельных возможностей. Но вот что конкретно получит в виде приза собравший звезду, старый маг не ведал, знал только, что знание это придет к одному из его потомков в XXI веке.