Текст книги "Инквизитор Красной Армии. Патронов на Руси хватит на всех!"

Автор книги: Игорь Подгурский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 22 страниц)

– Ну вот, ты теперь настоящий инквизитор, красная кожанка у тебя есть, – беззлобно улыбаясь, сказал тогда Сергей Князев. Он аккуратно поправил ему ремень портупеи, перекинутый через правое плечо. – Ничего, парень. Наше племя инквизиторское крепкое, не робей.

…Его первое задание. Они лезут по скобам шахты. Полумрак, запах сырости, резко сменившийся сладковатым амбре разложившейся плоти, раздраженное фырканье упырей, склонившихся над телом человека… Князев тихо крадется впереди. Аким, согнувшись под тяжестью короба с негашеной известью за плечами, тащится вслед за ним. Лямки больно врезаются в плечи. Вот, пританцовывая на полусогнутых ногах, он хлестко рубит с плеча коротким мечом с посеребренным лезвием, отсекая упырям руки-ноги, а Аким подбирает подергивающиеся конечности, оттаскивает их и засыпает известью, вновь возвращается… Тогда они проглядели старшего кровососа, наблюдавшего за кормежкой выводка. Инквизиторов спасло то, что Поплавков резко обернулся, почувствовав холодный взгляд между лопаток, словно мазнули половой тряпкой. Обернулся и случайно принял на клинок хозяина логова. Новичкам везет… Когда все закончилось, они еще долго блуждали по темным закоулкам. А когда выбрались на поверхность и в глаза ярко брызнуло солнце, инквизиторы, проморгавшись, обнаружили, что их уже ждут братья по Корпусу. Так состоялось первое боевое крещение Поплавкова в роли инквизитора…

Аким заснул только под утро и, как ему показалось, сразу же был разбужен Гертрудой, который бесцеремонно пинал запертую дверь ногой, без всяких буржуйских заморочек и интеллигентских комплексов. До смычки деревни с городом было еще далеко. Заявившийся ни свет ни заря председатель пришел забрать Поплавкова на звездины. Пора.

Подвиг встретил их на крыльце. Там, где Аким оставил его вчера. Будто и не уходил никуда. Коротко поздоровались и все вместе вошли в здание сельсовета.

Родители младенцев толпились у стены, перешептываясь и переминаясь с ноги на ногу. В центре горницы, самой большой комнаты сельсовета, были сдвинуты вместе два стола. На них в плотный ряд лежали спеленатые младенцы, приготовленные к озвездению. Крик и плач детишек не давал никому скучать. Мамаши волновались и суетились вокруг стола. Из-за волнения и суеты они не заметили комсорга и председателя сельсовета, которые первыми вошли в комнату. Аким не спеша шел следом.

– Готовы? – рявкнул Подвиг. – А? Не слышу!

– Всегда готовы! – раздался нестройный ряд голосов.

– Начинаем?!

Собравшиеся одобрительно загудели.

Ничего не понимающие младенцы таращили глаза. Со стен смотрели портреты вождей. Детально разработанный ритуал начался. Действо вершилось под пение «Интернационала».

Аким скромно притулился в углу и с интересом наблюдал за действиями современных жрецов. Обрядовое торжество рожденных революцией шло полным ходом. Красные крестины проходили незатейливо и прямолинейно, но чувствовалась рука опытного режиссера. Похоже, главный постановщик действа предпочел оставаться за кулисами.

Наблюдая за звездинами, Аким с удивлением понял: вместо искоренения старого произошла банальная подмена. Кто-то грамотно перехитрил всех в масштабах страны. Неизвестный стрелочник довольно потирал лапки, наблюдая за всем со стороны. Послереволюционное устройство страны должно было стать полным антиподом православной царской России. Вместо этого все произошло с точностью до наоборот. Коммунизм исподволь становился религией, потому что в нем присутствуют фундаментальные религиозные атрибуты. Ветхий завет заменен марксизмом. Новый завет – ленинизмом. Вселенский собор – интернационалом. Оппортунисты – ересь. Вместо попов – парторги. Вместо крестных ходов – демонстрации с портретами. Вместо крестин – звездины… Демонстрации по разным поводам с выносом портретов. Не крестный ли это ход? Ленина не похоронили, а выставили напоказ – разве это не поклонение мощам? Наверное, от этого и шло полным ходом уничтожение мощей настоящих. Никто не захочет иметь у себя под боком конкурента. От кого спрятался умерший Ульянов в мавзолее-пирамиде? Буквально все было подменено. Бьем по хвостам, а главное никак не зацепим. Акима от умственной зарядки отвлек деятельный комсорг.

– Пройдут годы, озвезденные младенцы вырастут. Им предстоит жить уже в светлом будущем, которое мы сейчас строим. Они будущие солдаты коммунизма, – рявкнул Подвиг.

Родителям вручили отпечатанные полиграфическим способом квадратные куски картона. Это было особое «постановление» о включении новорожденных в число граждан Страны Советов. В них впишут от руки имена огрызком синего химического карандаша, предусмотрительно положенного заранее на край стола.

У каждого младенца уже были назначены звездный отец и звездная мать. Они персонально будут отвечать за их будущее пролетарское воспитание. Отцом стал Гертруда, а матерью мужеподобная бабища из женсовета с кумачовой повязкой на голове, повязанной на манер карибских пиратов. Под речитатив революционных песен Гертруда начал давать имена.

По одним ему известным критериям отбора председатель выбирал имена, нарекая младенцев.

Следом за ним комсорг размашисто звездил малюток, осеняя их большой жестяной звездой с перекрещенным серпом и молотом, снятой на время с надгробного памятника-пирамидки предыдущего председателя сельсовета. В отличие от ныне здравствующего Гертруды предыдущий бедолага в первую же ночь схлопотал пулю из обреза. Стрелок предусмотрительно пожелал сохранить инкогнито. Подвиг давал целовать звезду, прикладывая ее к губам младенцев. Активистка женсовета с пиратской повязкой надевала на шею новорожденному шнурок с маленькой звездочкой, вроде тех, которые носили на буденовках бойцы Первой конной армии. Остроконечная пятилучевая капелька эмали казалась хищным клещом, впившимся в жертву. Пока не насытится, выпив до последней капельки все жизненные соки, не оторвется от жертвы. Акиму никогда не нравилась пентаграмма, выбранная символом рабочего дела. Но его никто не спрашивал.

Вместе со звездочкой младенец получал новое имя. Гертруда старался изо всех сил напрягать фантазию и подстегивал воображение. Надо отдать ему должное, он смог удивить приезжего, не говоря о присутствующих.

Первой из озвезденных оказалась девочка. Ее нарекли Искрой, «повесив» на нее сакральное посвящение индуктору самовозгорания. Пусть все знают, из чего разгорелось пламя мировой революции, которое вскоре распространится по всему земному шару. В рамках границ одного государства разбушевавшемуся пламени становилось тесно.

Далее в ход пошли индустриально-конструктивные имена. Прогресс крепчал. Отголосок плана ГОЭЛРО породил Электрину и Индустрина. След военного коммунизма отпечатался на малыше именем Коммунэль. Аким искренне пожалел мальчишку, которого угораздило стать Коминтерном. Как будет звать в будущем его жена в постели, мой Комик?

Двойняшки в одинаковых светло-голубых пеленках получили двойные имена. Мальчика назвали Рево, а девочку Люция. Получилась Революция. Больше революционных братьев и сестренок на столах не лежало. Село есть село – это вам не индустриальный город, но и здесь есть свои прибамбасы. Затем был Арвиль – армия В. И. Ленина, Вилюр – Владимир Ильич любит Россию, Изиль – исполняй заветы Ильича, Револьд – революционное дитя, Томик – торжествует марксизм и коммунизм, Ясленник – я с Лениным и Крупской… Спермая – с Первым мая, Ледат – Лев Давидович Троцкий. Куда без Красного Льва революции. Людям присуще создавать себе кумиров. Обычное дело.

Гертруда, громко выкрикнув очередное имя, тут же пояснял его значение. Было видно, что процесс звездин доставляет ему неземную радость. А может, он отыгрывался на безответных младенцах за собственное имя. Начав буйно фонтанировать в начале звездин, он резко сбавил темп. Вдохновение покинуло бывшего брадобрея. Не рассчитал силенок. Возникла тягостная пауза. Чудные имена, поначалу шедшие беспрерывным косяком, иссякли. Домашние заготовки закончились. Комсорг обернулся к председателю, угрожающе покачал жестяной звездой, зажатой в руке. Председатель затравленно оглядел собравшихся. Взгляд остановился на Акиме.

– Мы же забыли о товарище уполномоченном! – истошно возопил председатель. – Предоставим ему честь поучаствовать в торжестве. Пусть заложит кирпичик в фундамент светлого здания коммунизма.

Инквизитор справедливо считал, что его профессия не имеет никакого отношения к строительству, но деваться было некуда. Пришло время импровизировать. Если Гертруда готовился заранее и просто не угадал с количеством младенцев, то Акиму надо было поднапрячься. Звездить предстояло девочку. Кроха зачмокала губами. Не хотелось портить жизнь ребенку, и в грязь лицом ударить нельзя. Он лихорадочно перебирал в уме возможные комбинации имен. Инквизитор поднапрягся и выдал:

– Крармия. Красная Армия.

Собравшиеся на звездины встретили его экспромт одобрительным гулом. Подвиг втихаря показал ему оттопыренный большой палец, пойдет!

Аким смотрел на свою «крестницу». Хорошенький румяный младенец глазел на дядю и смешно тянул руки. «Вот она – наша Крармия», – гордо сказала мама младенца. Было видно, она довольна именем и рада, что обошлось без вмешательства Гертруды.

Девочка стала последним ребенком, озвезденным сегодня. Всех озвезденных новорожденных скопом официально зачислили в пионерский отряд с последующим переходом в комсомольскую ячейку.

Хор прекратил петь. Обряд красного крещения завершился. Акиму захотелось громко сказать аминь, но он сдержался. Не поймут шутки. Не оценят. После этого все перешли в соседнюю комнату с накрытыми столами. Мамаши разобрали младенцев. На столах стояли миски с всякими деревенскими вареными и печеными вкусностями и разносолами, среди которых возвышались стеклянные утесы – бутылки с неизменным мутным самогоном.

Гульбище затянулось до темноты. Пустые бутылки как по волшебству сменялись на полные. Опрокинутые миски с закуской меняли на новые. Голод деревне не грозил в отличие от города. А новой власти тем более. Все присутствующие с удовольствием нырнули в мутную волну самогона и, похоже, выныривать не собирались. Никто не обратил внимания на Акима, выскользнувшего из-за стола. Он заскочил в дом вдовушки, куда его определили на постой. Поплавков достал со дна походного баула красную кожанку. Ночью в лесу прохладно. Куртка не будет лишней. Если все пойдет, как он задумал, то сохранять инкогнито уже не имело смысла. Пять метательных стержней-ножичков уютно устроились рядком внутри обшлага левого рукава кожанки. Как пять патронов-близнецов в обойме к трехлинейке, с одним отличием – использовать их можно не один раз. К поясу подвесил клинок в ножнах. Наган – во внутренний карман.

Надел куртку, не став застегивать, и бесшумной тенью выскользнул на улицу. За околицей вилась под ногами тропинка, заросшая травой. Сразу видно, нечасто по ней ходят. Инквизитор двинулся в сторону леса. Где-то там в лесу должен находиться Бесов мост, ориентир, по которому ему предстояло найти один из лучей Костяной звезды…

Размытый, но неуловимо знакомый силуэт шагнул с дороги в придорожные заросли бузины. Морок? «Князев!» – позвал Аким, обращаясь к смазанной призрачной фигуре. Молчание. В ответ тишина. Лишь ветер шелестел листьями, пригибая ветви к земле.

Неужели подсознание выкинуло очередной фортель? Инквизитор начал перебирать в памяти старых товарищей.

…Все может забыться, уйти из памяти бесследно или оставить легкий, туманный, неясный след, но первое твое задание и первые твои напарники по ликвидации тварей никогда не забудутся.

Всегда будешь помнить, как схватился с нечистью в первый раз, как застучало сердце и от этого стука у тебя что-то екнуло в душе. Как ты прислушивался к темноте катакомб: вот заскрипел заржавевшими петлями металлический люк. Гулкие шаги по коридору, скрежет когтей по каменному полу, а ты затаился в боковом отнорке в темноте, будто рассчитывая укрыться в спасительном мраке от опасности. Князев погиб через полгода после их совместной вылазки в подземелья. Погиб по-глупому. От шальной пули в голову. Пулеметчик стрелял поверх голов во время разгона голодной толпы, шедшей громить продовольственные склады. Рикошетом от стены и зацепило…

Инквизитор тряхнул головой, прогоняя воспоминания, и зашагал дальше, прячась в тени.

Из-за туч выглянула луна – волчье солнышко. «Эх, мне бы в небо», – тоскливо мелькнула мысль. Звезды весело перемигивались, призывно маня к себе.

Тропка в густом кустарнике была узкая. Петляя, она должна была вывести Поплавкова к Бесову мосту или еще куда-нибудь. Аким еле-еле проходил по ней, цепляя время от времени колючие ветки шиповника. Куртка быстро потемнела от ночной росы, наверное, скоро дождь будет. Слишком влажно сегодня.

Очередная полянка осталась позади. Аким услышал за спиной шорох. Он остановился, прислушиваясь. Не ошибся, вот снова повторился. Инквизитор резко на каблуках развернулся, стараясь что-нибудь рассмотреть сквозь полумрак и ветви деревьев. Рука метнулась к ножнам, закрепленным сзади на поясе. Он почти успел ухватить пальцами рукоятку клинка, как мощный удар в правое плечо сшиб его с ног. Он ожидал нападения с другой стороны. Проморгал удар. Подвела хваленая выучка. В любой обстановке он чувствовал себя зверем в лесу. Причем зверем хищным и матерым, отлично знающим, кто за каким деревом затаился. А тут оплошал.

Кровь из прокушенной насквозь ладони заструилась алой змейкой по руке. Зверь забавлялся, трепля человека по земле. Волк оскалился в жутковатой острозубой улыбке. Оказывается, серые оборотни могут улыбаться. Малообещающее открытие. Инквизитор с трудом отжимал лобастую голову от горла. Зверь забавлялся, валяя человека из стороны в сторону. Растягивал удовольствие от игры. Алый ручеек густо окропил зеленый браслет на запястье. Каменные ящерки, как хамелеоны, поменяли цвет с зелено-малахитового на краповый. Одна из ящерок завозилась из стороны в сторону, выпустила из пасти хвост товарки и приподняла голову. Из-за редких острых треугольных зубок выметнулся и исчез раздвоенный язычок. Веки поднялись, ярко заблестели багровыми искорками глазки-рубины, похожие на уральские самоцветы. Вслед за ней ожили остальные ящерицы.

Браслет зашевелился на руке и распался на юрких и вертких созданий. Первая ожившая ящерица по струйке крови, как по путеводной нити, молниеносно переползла с запястья инквизитора на волчью морду. Вслед за ней последовали остальные, зелеными корабликами поплыли против течения красного ручейка. Зеленые молнии разбежались по волчьей морде и сразу же затерялись в густом мехе. Лишь одна, бесстрашно перебирая лапками, рванула в пасть. Прыгнула на язык, а затем зеленой стрелкой метнулась в глотку. Волчара резко сбавил напор. Инквизитор выиграл еще пару секунд.

Серый выпустил руку инквизитора из пасти, затряс головой. Взвизгнув, как щенок, отпрыгнул в сторону. Оборотень рыл когтями землю и взвывал от лютой боли. Рыл и взвывал, изгибаясь дугой в крестце под неестественным углом. Казалось, еще немного и хребет треснет и переломится. Серая туша еще пару раз дернулась и застыла.

Сцена, представшая затем перед инквизитором, повергла бы обычного человека в ступор. Оборотень начал изменяться. Его кости уменьшались, смещались и выворачивались. Его череп менялся, как будто был сделан из пластилина. Мышцы изменялись вместе с кожей. Это было омерзительно, при этом был слышен звук, похожий на то, будто на углях жарили мясо… Волосы, укорачиваясь, втягивались в тело. Человеческая кожа заменила темно-серую шкуру.

Обращение заняло несколько секунд, хотя Акиму показалось, что это длилось много больше. Перед ним на земле лежал человек! Здоровенный оборотень оказался плюгавым голым мужичком субтильного телосложения, заросшим густым волосом.

– Умоляю, пощади, я люблю жизнь, – заскулил голый человек, свернувшийся в позе зародыша на земле. Он тихо подвывал, обхватив руками измазанные грязью плечи. Длинные ногти глубоко впились в кожу, но он, похоже, не обращал внимания на такие мелочи.

– Разве это жизнь. Перекидываться в волчару. Терзать и выть.

– Соображал бы чего. Мы не воем, а поем. Тебе не понять, – оскалился оборотень. Он слишком быстро приходил в себя. Слишком быстро, быстрее, чем хотелось бы инквизитору. Мгновение назад корчился от боли, разбрасывая вокруг ошметки дерна, исполосованного когтями, а сейчас огрызается, показывая клыки в прямом и переносном смысле слова. – Отпусти. Разойдемся миром. А-а?

Инквизитор молча, без замаха, саданул ногой с серебряной набойкой на кончике носка сапога. Удар пришелся точно под выступающие ребра.

– У-у-у! – взвыл оборотень, скрючившись еще больше. – Больно-о-о!

– Думал просто так бегать на темной стороне. Еще раз откроешь пасть, пока я не разрешу, добавлю. Х-хе! – Аким приложил его под дых с другой ноги. – Надо же, он еще торгуется. Условия мне ставит.

Оборотень тихо поскуливал, уткнувшись лицом в землю.

Очередной удар на этот раз пришелся под копчик. Также больно, но еще больше обиднее.

– Где остальная стая? – теперь удары и пинки сыпались градом. – Где логово? Может, знаешь, где Бесов мост, а?!

Оборотень уже не скулил, а хрипел. Захлебывался своей кровью, но молчал. Выдать стаю – последнее дело. Лучше смерть. У оборотней тоже есть понятие чести. В отличие от волколаков они раньше были людьми. Волколаки – оборотни, рожденные от оборотней, – всегда сами за себя. Легко сбиваются в стаи, когда им это нужно. Так же легко распадаются такие временные союзы. У них были свои понятия о зове крови, распространяющемся лишь на близких родственников.

Поняв, что так ничего не добьется, а лишь забьет оборотня до смерти, инквизитор решил сменить тактику:

– Зачем сюда явились? Что, других мест, где можно пошакалить, не нашлось?

Про «пошакалить» проняло. Мужик скрипнул зубами и прохрипел отбитыми легкими, пуская кровавые пузыри на губах.

– Нас позвали.

«А может, их позвал тот, кто их создал? Все это из области догадок».

– Кто? Зачем? – инквизитор был готов задавать новые вопросы. Еще парочка вопросов, и он разговорит эту лесную шавку.

Оборотень невнятно промычал. Слов не разобрать. Старая как мир уловка. На такую попадется лишь ребенок. Хотя вряд ли, что ему делать в ночном лесу в такой сомнительной компании. Инквизитор сделал вид, что наклоняется, чтобы лучше расслышать невнятное бормотанье волчьей скороговорки. Правую руку он отвел за спину. В ладонь удобно легла рукоятка короткого клинка с широким лезвием, подвешенного на двух ремешках параллельно поясному ремню. Надежно и удобно, и не шлепает по бедру во время бега, придерживать не надо, руки свободны. Так и есть. Угадал. Увидев, что человек наклоняется к нему, оборотень извернулся на земле и из неестественной позы метнулся к нему, стараясь вцепиться в горло.

Прыгнул, целясь в кадык удлиняющимися зубами. Почти достал. Уже клыки лязгнули в нескольких сантиметрах от горла, поймав воздух. Чуть-чуть не дотянулся серый до инквизитора. Чуть-чуть не считается.

Лезвие с легким шелестом вылетело из ножен. Короткий удар – и оборотень практически сам насадился на остро отточенную полоску стали. Аким резко повернул рукоятку по часовой стрелке, ломая ребра. Кинжал вошел в плоть по самую рукоятку. Шаг назад. Лезвие с чавкающим звуком вышло из тела. Мужичок ничком рухнул на землю.

Пальцы скребли по земле. Он попытался подняться, но руки подломились. Оборотень сдох, а тело еще хотело жить. Ноги, густо заросшие волосами, некрасиво елозили по земле.

Инквизитор несколько раз воткнул лезвие в землю, очищая его от темной волчьей крови. В лунном свете весело сверкнула одиночная руна «зиг». Знак борьбы и смерти. Это не было отблеском холодного лунного света. Серебряная насечка всегда на мгновение оживала, наливалась мертвенным блеском, когда клинок находил себе жертву. Аким проверял: капал, поливал лезвие кровью, взятой со скотобойни. Никакого эффекта…

Икры дергались, повинуясь последним сокращениям мышц. Судороги – последний крик тела: «Жить! Хочу жить!» Мозолистые ладони сжали комья земли.

Инквизитор равнодушно переступил через агонизирующее тело, не желавшее умирать. Так, поглядим, откуда он пришел. Аким не был потомственным следопытом, и лесовиков у него сегодня в отряде, состоящем из одного человека, не было, но след серого хищника даже в ночном лесу он сможет без труда проследить. Тем более у него сегодня в союзниках полная луна и ночная роса, так кстати лежащая на траве.

Оборотень дернулся последний раз и затих.

Вид трупа голого мужичонки не вызывал никаких эмоций. Валяется мертвое тело, ну и ладно.

«Меньше возни. Вряд ли что-нибудь удалось вытянуть из него дельного. Времени и средств для длительного и вдумчивого допроса с пристрастием не было. Одним меньше».

Повезло еще, что оборотень решил поиграться. Показать свою удаль. В схватке побеждает самый сильный хищник. Им оказался инквизитор. Поплавков прислушался. В лесу царила хрупкая тишина. Пора двигаться дальше.

Аким шел, пригнувшись, бесшумным, скрадывающим волчьим шагом. Стопу ставил перекатом: с пятки на носок, чтобы ветка не хрустнула, если попадется под ногу. Сухостоя в любом лесу хватает. Сейчас он был хищником. А хищнику следует себя вести незаметно. Стать как можно осторожнее, идти как можно бесшумнее. Скользить по лесу бесплотной тенью. Один неверный шаг, неосторожное движение – и ты уже не хищник, а дичь, которую выслеживают. Или уже обложили и стягивают кольцо облавы, как удавку на шее.

В лесу Поплавков сторонился открытых мест. Попадавшиеся на пути поляны и прогалины обходил по краю, прячась в тени. На открытых местах было светло как днем. Полная луна высвечивала на земле все своим призрачным светом, превращая тени корявых деревьев в фантастические картинки.

На безопасном расстоянии за Акимом, как привязанная, бесшумно скользила по лесу непонятная тварь. Если бы инквизитор смог ее разглядеть, то классифицировать существо у него не получилось бы. Нет, не смог бы увидеть ее среди деревьев. Существо держалось от него далеко. Похоже, оно следовало за ним, ориентируясь исключительно по запаху или могло считывать след ауры человека. Оно безошибочно шло за человеком, словно между ними была натянута невидимая нить. Куда инквизитор, туда и тварь. По силуэту похожа на горбатого человека, в придачу еще скрюченного в три погибели. Иногда она замирала на секунду, а затем безошибочно следовала за Акимом. Не приближалась и не отставала. Когда луна выглядывала из-за облаков, создание неизменно оказывалось в лесной тени. Не разглядеть ночного соглядатая, не заметить…

Аким крался по лесу, почти стелился над травой. Ни сучок под ногой не хрустнул, ни паутинку, натянутую между склонившихся ветвей, не порвал. Служба в Корпусе научила его простой истине: не стоит воевать в открытую, если хочешь победить. Это рыцари и глупцы пусть выходят на ристалище с открытым забралом. Он не рыцарь, он инквизитор.

Почти растворившаяся в лесу тропинка вновь появилась под ногами у Поплавкова. Может, та, по которой он начал свой путь, а может, другая. Мало ли в лесу протоптанных дорожек. Одни проложили люди, другие – лесные жители. Инквизитор недолго успел пройти по ней, как она вывела на прогалину. Большую такую прогалину со старым пепелищем. Выгоревшая каменная коробка с обвалившимися стенами, не выдержавшими жара пламени. Перекрытия крыши прогорели и обвалились внутрь обуглившимися головнями. Из развалин доносились глухие удары, словно что-то долбили или разбирали завал, ворочая обломки.

Можно незамеченным идти дальше, а можно разведать обстановку. Аким выбрал второе. Не стоит оставлять у себя в тылу непонятно кого. Инквизитор не любил неучтенных факторов. Подойдем. Узнаем. Примем решение.

Поплавков, крадучись, подобрался к обвалившейся стене. Отсюда хорошо просматривался пол, заваленный грудами мусора, обломков и головешек. Луна, выглянувшая в просвет между облаками, подсветила местность. В ближайшем углу в полу виднелся темный зев провала, из которого и доносились непонятные звуки. Может, кто-то провалился и теперь старается выбраться наружу?

– Есть кто живой? – громко позвал Поплавков. Звуки как по команде стихли, сменившись непонятным шуршанием. – Отзовись!

Не дождавшись ответа, Аким поднял с земли кусок кирпича и бросил в пролом, целясь на шум. Из темноты сразу же ответили. В переводе с матерного ему пообещали повыдергивать ноги, оторвать тупую башку и кое-что еще, особенно дорогое любому мужику. Сразу стало понятно, что это человек, а не нелюдь. Только человеку по силам заворачивать такие многоэтажные коленца.

– Ты чего тут делаешь? – инквизитор с удивлением рассматривал вылезшего из подвала мужичка с всклокоченной бородой. В свете луны было видно его как на ладони. Весь перемазанный землей, в саже от сгоревших бревен.

– А клад шукаю! – с вызовом ответил мужичок. – Ты часом не за золотишком господским сюда забрел?

– Не-а, мимо проходил, слышу, кто-то шумит. Подумал, может, помощь нужна.

– Вот и иди, куда шел, – насупился ночной кладоискатель. – Ходют-бродют, искать мешают. От дела отвлекают. Кирпичами кидаются, помощничек выискался.

– Клад, ночью? – видавшего виды инквизитора проняло.

– А когда ж его еще искать?! – в свою очередь удивился мужик. – Здесь раньше был охотничий дом нашего помещика. Клад не простой, а заговоренный, бают. В полнолуние заговор силу теряет, а я тут как тут.

– Ну и нашел?

– Хрена лысого нашел! – кладоискатель от досады дернул себя за бороду. – А тебе чего не спится? Ты сам кто таков?

– Топограф я из города. Карту вашей губернии составлять буду, – пояснил Поплавков.

– А, слыхал, слыхал про тебя. Вчера к нам в село пожаловал. Ночью самое оно карты рисовать, – засмеялся в полный голос кладоискатель. – Городского за версту видно. Ничего вы про клады не знаете.

– Не знаешь, далеко отсюда до Бесова моста? – между делом поинтересовался Аким. – У меня к нему топопривязка.

– А черт его знает, – мужик перестал терзать бороду и неопределенно махнул в сторону темного леса. – Где-то там. Иди тудысь, топограф, не ошибешься. Говорят, если кому-то нужен Бесов мост, то он обязательно к нему выйдет. Кто ищет приключения на свою голову, обязательно найдет. И на голову и… на остальные части тела. Карты завсегда сподручнее по ночам чертить, ага!

– Не боишься волков? У вас тут, говорят, и оборотни пошаливают. А ты один ночью в лесу?

– А чего их бояться. У меня кум на охоту весной пошел и пропал. Ружье мое одолжил до вечера. Теперь ни кума, ни ружья. Знатная двустволка была, тульская, довоенная. Таких теперь не делают. – Непонятно было, о чем он больше жалеет: о сгинувшем родственнике или о потере ружья. – А потом грибники сказывали, что видели родственничка в лесу, на четвереньках у ручья воду лакал по-собачьи.

– И что с того?

– А то, что голос крови – вещь сурьезная. Своих трогать не моги.

– Найдешь золотишко, а дальше? – Аким решил сменить тему разговора. – Снова в землю закопаешь. По закону все богатства положено сдавать. Новый декрет вышел.

– Суки, – мрачно прокомментировал новость пригорюнившийся мужик. Он, наверное, уже успел прикинуть, как распорядиться будущим богатством. – Председатель говорил, что теперь все принадлежит народу. Значит, нам, то есть мне. Растудыть их в качель. Лучше уж в оборотни податься, чем под такой властью ходить. Какие же все-таки су-у-уки, – повторил он. Ругательство всего из четырех букв, а сколько злости и негодования можно вложить в одно слово. – Мужика теснить никто права не имеет. Городской, тем более топограф, а не понимаешь. Потому мужик – большая сила в государстве, от него и хлеб идет!

– Неурожай в этом году? – поинтересовался Аким. В темноте цвет инквизиторской куртки не разглядеть. Топограф как топограф.

– Ась? – не понял мужик.

– Вижу, какую ты целину копаешь. Недра народные разрабатываешь, хлебороб, – последнее слово инквизитор выделил интонацией.

– Мы тут не в глуши живем, щи не лаптем хлебаем. Слыхал, поди: землю – крестьянам, фабрики – рабочим, а буржуям – штык в пузо…

– …золото – партии, а море – матросам, – с ехидцей закончил Аким. – Ладно, бывай, – инквизитор больше не собирался задерживаться на барских развалинах. Выяснил, кто тут шурудит ночью, пора и дальше идти. Искать мост в лесу.

– И тебе не болеть, – ответил мужичок. – Прощевай, топограф. Встретишь мужика с ружьецом, передай, Трофим просил возвертать.

Кладоискатель, кряхтя, спустился обратно в погреб продолжать раскопки.

Инквизитор пошел дальше в лес. Мужичок, которого, оказывается, звали Трофимом, с кряхтением полез обратно в подвал. Какие могут быть оборотни, когда где-то тут закопано господское золотишко. Может, копнуть всего-то и надо на штык лопаты?

Аким вышел к краю поляны. На открытое пространство не стал выходить. Затаился под сенью густых ветвей. Огляделся. Похоже, он вышел к цели. На поляне возвышался над землей мост. Похоже, его строили, опираясь на принцип «нарушить как можно больше правил». Уничтожить намек на здравый смысл. Он не соединял левый берег с правым. Не был перекинут через ров. Неизвестные строители возвели мост прямо в лесу невдалеке от хлюпающего и пускающего пузыри сероводорода чахлого болотца. Лось пройдет – грудь не замочит, если, конечно, в бездонный бочаг копытами не влезет. Мост строили на совесть, на века. Однопролетный на двух каменных опорах мост возвышался в чащобе, как памятник чьему-то безумию. Каменные опоры поднимали пологую арку на высоту трех метров. Может, раньше он был и выше, но со временем врос в землю. В длину метров тридцать, ширина не превышала двух метров. Перил нет. В лунном свете было прекрасно видно то, что мост древний: поросший мхом, почерневшие от сырости и времени камни. Мост ничего не соединял. Из ниоткуда в никуда.

Никакого визуального намека на старое русло реки или хоть какой-нибудь обмелевший ручей. Обыкновенный лес. Удивляло другое, почему на идеально правильном круге поляны, в центре которой стоял мост, не было ни одного даже самого захудалого деревца. Судя по старой кладке, здесь уже давно должны были шуметь вековые деревья. Неувязочка. Лишь высокая трава еле колышется под ногами ветерком.

Вот он Бесов мост. Прав был мужичок: кто его ищет, обязательно найдет. Вот только радоваться было рано. С противоположной стороны поляны видны силуэты волков. Нет, некоторые слишком рослые для волков, оборотни. Они выходили из чащи один за другим. За спиной инквизитора раздалось шуршание одновременно с нескольких направлений. Громко захрустел валежник под лапами.

Глядя на цепь перевертышей, Акиму хватило мгновения, чтобы оценить обстановку – дело дрянь. Хуже всего было, что вместе с четвероногими тварями на поляну вышла высокая человеческая фигура в длинной бесформенной рясе. Двуногий спутник оборотней протяжно и коротко завыл: «У-у-у!»