Текст книги "Инквизитор Красной Армии. Патронов на Руси хватит на всех!"

Автор книги: Игорь Подгурский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 22 страниц)

Игорь Подгурский
ИНКВИЗИТОР КРАСНОЙ АРМИИ
ПАТРОНОВ НА РУСИ ХВАТИТ НА ВСЕХ!

Моему отцу – Анатолию Константиновичу Подгурскому.

Моему другу – ветерану боевых действий капитану первого ранга Василию Юрьевичу Фатигарову.

ГЛАВА 1

Двухэтажный особняк под номером тринадцать на улице Гороховой выделялся инородным вкраплением среди других домов. От него физически исходило чувство мрачной безысходности. Так гнилой зуб бросается в глаза при ослепительной улыбке. Картину сглаживал веселый рыжий кот. Он пытался накрыть лапой солнечный зайчик. В просветах рваных облаков, низко висящих над городом и почти касающихся коньков крыш, нет-нет да и появлялось робкое солнце. Рядом с ним недалеко от парадного входа сидел худой беспризорник в рванье. Когда-то дорогая бобровая шуба, теперь засаленная до блеска и в подпалинах, была надета прямо на голое тело. Худая шея в цыпках торчала из полуоторванного воротника. Хозяину дорогой одежды, явно с чужого плеча, похоже, приходилось часто коротать ночи у костра. Ноги в добротных армейских ботинках на два размера больше и обмотках на щиколотках. На щеках и подбородке светлый пушок. Внимательный взгляд, который может быть у взрослого человека, но не у подростка. Казалось, ему было лет пятнадцать-шестнадцать. А может, даже больше шестнадцати. Худая шея изрезана глубокими морщинами, какие бывают у стариков.

Безликое, ничем не примечательное лицо, выпирающие скулы, глубоко запавшие глаза, соломенные волосы. Посмотришь на такого – и пойдешь дальше. Через минуту не то что описать, кого видел, человек и не вспомнит паренька. Вроде видел, а вроде нет. В памяти один силуэт. Беспризорник постоянно был на виду, одновременно оставаясь незамеченным.

После октябрьских событий чинный Петроград в одночасье наводнили беспризорники. В антураж старого города они быстро вписались и, похоже, надолго, будто всегда были его неотъемлемой частью. Сидит себе и сидит, никто не обращал внимания на оборванца.

Беспризорник выбрал место от входа так, чтобы не шуганул привратник, по старой привычке отгоняя побирушку, но в то же время чтобы видеть всех входящих и выходящих из особняка. Черного входа в особняке не было. Вместе с кошаком они сидели здесь уже третьи сутки. Ни разу не отошли по нужде, не перекусили, не сделали глотка воды. Лишь изредка беспризорник вынимал из-за пазухи тяжелый портсигар дутого золота с витиеватым вензелем на крышке. Доставал дорогую даже по старым меркам папиросу «Кремъ», сминая бумажную гильзу гармошкой, чиркнув спичкой, подкуривал, пряча огонек спички от ветра в ладонях, сложенных лодочкой. Прохожему с первого взгляда стало бы ясно, что беспризорнику нравится сам процесс вдыхания и выдыхания ароматного дыма. Одна из многих человеческих слабостей, которая доставляла ему неизъяснимое удовольствие, если не считать того, что он питался эманациями боли и печали. В лабиринте городских улиц, оказывается, есть место не только людям, но и тем, кто питается их болезнями, страданиями и смертью.

Заигравшийся кот выскочил на дорогу и чуть не угодил под колеса. Скрипнув тормозами, напротив оборванца остановился роскошный автомобиль марки «Руссо-Балт». В недалеком прошлом на таком же разъезжал император Николай II. «Руссо-Балт» кабриолет был рассчитан на шесть человек, считая водителя.

Сейчас в нем сидели другие пассажиры. Автомобиль год назад реквизировала окружная коллегия управления воздушным флотом Петрограда. В расписке черным по белому матросы-анархисты написали, что вернут машину вечером, да так и не сподобились. Закатались, позабыли. У тех, в свою очередь, машину забрали хмурые парни в черных кожаных куртках. Чекисты даже расписку писать не стали. К чему разводить бюрократическую канитель. Нет времени, когда в спину дует ветер перемен. Забрали и передали в Реввоенсовет.

– Персик, ко мне! – беспризорник скомандовал коту, словно тот был собакой. Кошак с фруктовой кличкой пушисто-желтой молнией сиганул с дороги на руки оборванца и как ни в чем не бывало потерся лобастой головой о его подбородок. В отличие от хозяина кот не походил на обитателя улиц. Ухоженная шерсть без колтунов, округлые бока. Очень впечатляющий котище!

Беспризорник достал из кармана серебряную расческу с редкими зубьями и, приговаривая: «Мой пушистый ангел», несколько раз провел по рыжей шкурке от ушей до хвоста. Кот благодарно муркнул, не спуская подозрительного взгляда с пассажиров роскошного авто.

За рулем сидела хорошенькая белокурая, голубоглазая молодая женщина со злыми глазами. Плотно сжатые тонкие губы, казалось, жили отдельно от лица своей собственной жизнью: кривились и подергивались.

Сидевший справа от женщины-водителя – рослый мужчина в темно-красной кожаной куртке с нашивками на рукаве инквизитора третьего ранга Рабоче-крестьянской Красной армии Аким Поплавков. Инквизитор – подтянутый молодой мужчина на вид лет двадцати пяти – двадцати восьми. Короткая прическа, каштановые волосы с ранней проседью. Из-под бровей жестко смотрели колючие светло-серые глаза, резко контрастировавшие с улыбчивым лицом. Незапоминающееся простое лицо, если не считать старого ожога на левой скуле.

На ногах темно-зеленые галифе, заправленные в черные хромовые сапоги с круговыми вставками, чтобы не мялись голенища. Видавшая виды красная кожанка с локтями, вытертыми до желтизны, с трещинами на отворотах и сгибах знала лучшие времена.

Сзади на широком кожаном сиденье развалились четыре матроса. Это были моряки, которые разлюбили море, променяв его на революционные вихри.

Братишки-анархисты имели колоритные лица матерых уголовников, по недоразумению одетых в черные бушлаты. Увидев их, доктор Ломброзо, потирая руки, помчался за фотоаппаратом: наглядных иллюстраций для его научного труда «Преступный человек» лучше не сыскать. Крепкие как на подбор. На флот задохликов не набирали. Любо-дорого смотреть.

Все крест-накрест перетянуты на груди пулеметными лентами. Хищно поблескивали остроконечные пули в латунных цилиндриках гильз. Сразу видно, что для форсу. Ни пулемета, ни винтовок у них с собой не было. У каждого на боку маузеры в щегольских лакированных деревянных кобурах. У одного с надписью «Бесстрашный» на бескозырке к поясу были подвешены цилиндры гранат «Миллса». То, что они с металлическим лязгом стукаются при ходьбе, ничуть не смущало ходячий склад взрывчатки, да и его товарищей тоже. Надпись на бескозырке обязывала владельца головного убора соответствовать образу.

На бескозырках матросов были черные ленты с названиями флотского экипажа и корабля, на которых они служили, написанные золотыми буквами. Золотое на черном – несколько траурно, но зато сразу ясно, кто есть кто. Великолепная четверка была с эсминцев «Бесстрашный», «Гангут», «Ревель» и «Аскольд». Братишки-анархисты были с разных кораблей, но вместе на берегу образовали крепкий сухопутный экипаж, спаянный мелкими пакостями окружающим и крупными безобразиями в масштабах города. Когда инквизитор забирал разухабистых матросиков из Петропавловской крепости, то не стал запоминать, как их зовут. Есть же названия на ленточках бескозырок. Так и стал звать их по названиям кораблей. Они были не против такого обращения, и, похоже, им это даже пришлось по душе. Может, так и принято в Красной инквизиции?

Не искушенные в общении с инквизиторами, но умеющие быстро стрелять навскидку и не отягощенные нормами гнилой буржуазной морали, неунывающие матросы были грозными противниками петербуржцев. В присутствии инквизитора банально робели, старательно рассматривая носки своих форменных ботинок, словно в первый раз их увидели.

Лишь «Ревель», набравшись храбрости, первым спросил, стараясь не встречаться взглядом с Акимом:

– Вы на самом деле изничтожаете нечисть?

– К вашим услугам, – коротко кивнул инквизитор, занятый оформлением документов с начальником караула, охраняющим камеры с арестованными и являющимся по совместительству дежурным палачом.

– Может, матросню в расход, – предложил красный командир в новенькой гимнастерке с синими «разговорами» на груди. Начальника караула откровенно тяготила возня с бумажками.

– Патронов не хватит на всех, – Поплавков даже не оторвал взгляда от заполнения формуляра записки об освобождении.

– Ничего, мы штыком в пузо добавим, – конвойный красноармеец подмигнул враз загрустившим анархистам. Извечное противостояние между армией и флотом никогда не затихало.

И правда, зачем жалеть полууголовный сброд? Пусть делом искупают свои грешки. Терять проверенных кровью инквизиторов, когда они в прямом смысле слова до зарезу нужны новой власти, расточительно…

– Приехали, товарищ инквизитор третьего ранга, – официально сухо обратилась водитель к одетому в красную кожанку. Тот лишь кивнул в ответ, мол, сам вижу, повернул голову и выжидательно уставился на оборванца.

Беспризорник щелчком отправил недокуренную папиросу в свободный полет, хотя сидел рядом с чугунной урной узорного литья. Окурок упал на тротуар, разбрызгав вокруг веер искр. Он картинно поднял воротник шубы, хотя, несмотря на раннее утро, было тепло.

– Чего сидим? – неожиданно вызверился «Бесстрашный». – Долго еще здесь вшей кормить будешь? Брысь отсюда!

Беспризорник и бровью не повел, продолжая гладить кота. На матроса он даже не посмотрел:

– Мы здесь на службе.

– «Мы»? О, у нас тут прынц крови, прекрасно! – не унимался моряк. В Петропавловке у него накопился преизрядный запас злобы. Теперь ее надо было куда-то девать. На кого-то выплеснуть муть, накопившуюся в душе, желательно на того, кто послабее, чтобы потеху растянуть.

– Никто не входил и не выходил, – четко по-военному доложил беспризорник, обращаясь к инквизитору. Мужчина на переднем пассажирском сиденье, похоже, был здесь за старшего. – Все на месте, Аким.

– Добро, – кивнул инквизитор.

В отличие от пассажиров оборванец не выказывал уважения к инквизитору, но и до панибратства не опустился. Обратившись к нему по имени, он подчеркнул их особые отношения…

Инквизиторам официально не возбранялось использовать тьму в своих целях, чтобы «пролить» больше света. Договориться можно с кем угодно, если его, конечно, правильно расположить к себе. Главное – не увлекаться. Никогда нельзя забывать: чем дольше ты стоишь на краю бездны, тем пристальнее она вглядывается в тебя. Все должно быть в меру.

Аким наткнулся на Тихошу, когда пришло время сдавать переводной экзамен на выпускной курс. Теория теорией, а применение знаний на практике никто не отменял. Суть экзамена заключалась в поимке и уничтожении любого экземпляра нечисти.

Будущий инквизитор, а тогда еще неофит и кандидат в члены Корпуса, обнаружил перевертыша на железнодорожном Николаевском вокзале, являющемся одноименным близнецом такого же вокзала в Москве. То, что у него по венам и артериям течет не кровь, Аким знал точно. Лично в этом убедился…

Рядом с вокзалами всегда крутится разный сброд. Это не только нищие и побирушки, карманники и каталы, всякая муть и пьянь, но и другие темные личности, не всегда имеющие отношение к роду людскому. Московский вокзал не был исключением из правил. Жизнь на нем не замирает ни на минуту, поэтому людской котел кипит днем и ночью. Гужуется разномастная шпана. Едва перрон покидают сотни приехавших, как их место занимают другие. Им на смену течет нескончаемый поток отъезжающих. Сквозь него туда-сюда снуют носильщики со своими тележками, заставленными баулами и чемоданами. В этом вавилонском столпотворении легко затеряться. Здесь легко стать жертвой. Сюда и пришел Аким поохотиться в человеческом водовороте. Здесь своя, особая жизнь.

К перрону подошел поезд с красными крестами на вагонах. Вокзал сразу же превратился в гигантский пункт приема раненых. Тяжелораненых, которые не могли сами ходить, выносили на носилках и укладывали рядами тут же на перроне. Потом их стали перетаскивать в здание вокзала. Оттуда на подводах и редких грузовичках с трескучими моторами станут развозить по госпиталям и больницам. Легкораненые в бинтах и на костылях ковыляли самостоятельно.

Паровоз неожиданно громко свистнул, окутавшись клубами пара. Машинист стравил давление в котле. Аким взобрался на тумбу рядом с одним из многочисленных столбов, подпирающих навес над перроном. Он внимательно глядел поверх голов снующих людей, высматривая что-нибудь необычное, выходящее за рамки привычного. В открытые окна высовывали носилки с офицерами и солдатами, укрытыми одеялами и шинелями. Пока один санитар держал ручки носилок внутри вагона, другой хватался за них на перроне. Наметанный глаз задержался на худющем беспризорнике. Он уже видел его сегодня. Он брел через площадь к перрону, еле-еле переставляя ноги. Его буквально мотало на каждом шагу. Острые скулы, казалось, сейчас порвут туго натянутую кожу. Паренька он запомнил из-за ярко-рыжего кота, путавшегося у него под ногами и время от времени по-приятельски пытавшегося потереться о рваную штанину. Разительный контраст: упитанный котяра и дистрофичный подросток. Вокруг крики, стоны, бинты, заскорузлые от запекшейся крови и гноя. Пузатый, кругленький, как колобок, военврач катался от вагона к вагону, напоминая санитарам, что у них в руках раненые, а не колоды для рубки мяса: «Аккуратнее! Осторожнее!»

Беспризорник суетился, пытался помочь, хватался за носилки. Дюжие санитары отмахивались от него, как от надоедливой мухи, покрикивали, вытаскивая раненых: «Нельзя!», «В сторону!», «Зашибешься!». Если бы не занятые руки, уже давно бы намылили холку. Мешает, лезет под ноги. Бродяжка быстро нашел себе новое занятие. Начал осторожно ходить среди носилок, разложенных на перроне неровными рядами. Склонялся над перебинтованными солдатами, искательно заглядывая в бледные, осунувшиеся лица с темными кругами под глазами. Со стороны казалось, что беспризорник ищет кого-то родного, без которого жить не может. Встречает кого-то или весточку с фронта обещали передать? Сейчас во многих семьях кто-нибудь да воюет на фронте, кормит вшей в окопах.

Беспризорник помогал выгружать раненых из вагона. Бегал. Суетился, ненадолго замирая, наклоняясь над перебинтованными солдатами. Два офицерских вагона были прицеплены сразу за паровозом во главе эшелона.

Приглядывавшийся к нему Поплавков заметил одну странность. Если десять минут назад пацаненок еле переставлял ноги, шаркая разбитыми, не по размеру большими ботинками, то теперь его движения обрели уверенность и точность. Он будто наливался внутри силой. Уставшее и мертвенно-бледное, как у чахоточного, лицо порозовело. Тусклые, водянистые глаза весело блестели.

Рядом с вагоном-операционной вырос шаткий штабель ящиков выше человеческого роста. Ставили кое-как, лишь бы быстрее разгрузиться.

Стоило кому-то из санитаров неосторожно зацепить штабель ящиков, как он зашатался. Сверху упал ящик, венчавший шаткую пирамиду. Он по касательной зацепил плечо мальчишки и всем весом рухнул на перрон.

Паренек просел под ударом, упав на колени. То, что внутри ящика был не перевязочный материал, выяснилось через мгновение. Удара о перрон деревянные стенки не выдержали.

Ящик разбился, и его содержимое рассыпалось. По перрону во все стороны разлетелись, гремя и лязгая, блестящие хромированные инструменты. Глядя на скальпели, ножи, пилы, тупые и острые крючки, расширители ран, пулевые щипцы, непосвященному человеку на ум приходят пыточные застенки, а не стерильная операционная. Этим колюще-режуще-пилящим набором скорее можно причинять боль, а не исцелять. Хотя в чьи руки попадет. Ведь и микроскопом можно забивать гвозди, правда, точный прибор предназначен для других целей.

В поднявшейся суматохе никто не обратил внимания на покалеченного беспризорника. Вместо того чтобы валяться без сознания и истошно кричать от боли, он быстро заковылял, держась за плечо. Никто, кроме инквизитора. Он оставил свой наблюдательный пункт и не спеша двинулся следом, выдерживая дистанцию.

Что-то здесь было не так. Инквизитор двигался за пареньком, ковыляющим вдоль вагонов. Он держался за плечо, но скорости шага не снижал. От такого удара и взрослый мужик бы не поднялся. Следом за ним хвостиком увязался крупный рыжий кот. Странная парочка быстро удалялась. Аким шагал следом.

На заплеванном перроне яркими зелеными кляксами выделялись странные пятна, выстраивающиеся в цепочку с интервалом сантиметров в сорок. Как раз ширина шага подростка. Пятна имели округлую форму, как если бы капли крови падали отвесно с небольшой высоты на горизонтальную поверхность.

Вот тебе и беспризорничек. Полтора метра с кепкой недоразумений, а такой расклад.

Беспризорник нырнул под вагон, пытаясь улизнуть с перрона. Оттуда его выдернула рука неофита, словно гвоздь клещами вытащил.

– Стой смирно. Разговор есть. Можешь, конечно, попытаться бежать. Я все равно тебя разыщу, сколько бы времени ни понадобилось.

Беспризорник, затравленно озираясь, ладонью зажимал плечо. Между пальцами зияла широкая рана, откуда слабо сочилась зеленая жидкость. Назвать ее кровью язык не поворачивался.

Поплавков предусмотрительно отступил от оборванца, выдерживая расстояние, намного превышающее длину вытянутой руки. Он вытащил из кармана револьвер. Махнул наганом, зажатым в руке:

– Руки подними.

– Больна-а-а, дяденька! – захныкал мальчишка.

Еще чуть-чуть, и по щекам покатятся слезы. Левая рука вывернута неестественно. На предплечье, куда пришелся удар, сквозь порванную одежду зияла глубокая рана. Она густо сочилась кровью. Вот только кровь была вязкая, как каша, и имела ярко-зеленый, почти салатовый цвет. В вокзальной суете и неразберихе никто бы не обратил внимания на скособочившегося беспризорника. Никто, кроме Поплавкова.

– Давай, давай! Руки в гору, – подбодрил Аким. Он перехватил цепкий и оценивающий взгляд мальчишки. Дети так не смотрят, особенно с такой травмой. Холодный, расчетливый взгляд. Парень быстро оценивает ситуацию, просчитывая возможные варианты. При этом пытается усыпить внимание, давя на жалость. – Поднимай лапы медленно и грустно. Без выкрутасов.

Рыжий кот внимательно следил за своим двуногим попутчиком. Минутой раньше ему надоело плестись в хвосте. Он забежал вперед и теперь, затаившись за колесом вагона, терпеливо поджидал его. Идеально выбранная позиция. Тебя никто не видит, а перрон как на ладони. Хотя кто обратит внимание на какого-то кота, путающегося под ногами?

Кошак видел, как мужчина догнал беспризорника. Не успели уйти. Какой-то пары минут не хватило! Маленькое сердечко отчаянно заколотилось в мохнатой груди. Тельце на четырех лапах не собиралось отступать, а тем паче бросаться наутек. Маленькое тельце, короткая жизнь – это еще не повод, чтобы не иметь цели – помочь покалеченному беспризорнику, его единственной опоре и надежде в беспросветной жизни в городских подворотнях.

Протяжный гудок резанул слух. С другой стороны перрона двигался маневровый паровоз. Машинист дернул рычаг, стравливая избыточное давление в котле. Инквизитора и подозрительного пацана обдало белыми клубами пара. Лучшего момента, чтобы сбежать, и не придумаешь. Откуда ни возьмись из-под вагона выпрыгнула оранжевая молния. Кот, который до этого семенил за беспризорником, атаковал неофита. Он не шипел и не мяукал, а сразу вцепился зубами в руку с пистолетом. Одновременно в ход пошли когти, полосуя кожанку. Боль ослепительной волной прокатилась от запястья к плечу. Аким выронил пистолет. Все внимание переключилось на кота. Он попытался схватить левой рукой рыжую бестию за загривок, но с тем же успехом можно было разжать прутиком челюсти волкодаву Поплавков взмахнул рукой и со всей силой ударил кота о стенку вагона. Хватка ослабла. Еще удар. Рыжая тушка отпустила руку и шмякнулась на перрон. Аким занес ногу, метя подкованным каблуком в голову.

– Не тронь! – беспризорник плюхнулся на колени, накрыв телом контуженого кота.

Паренек не сбежал, хотя кот выиграл для него несколько драгоценных секунд. Вполне достаточно, чтобы затеряться в человеческом море. Странно, что не бросил кошака. В жизни на улице нет места дружбе и верности. Каждый сам за себя – непреложный закон выживания в трущобах. А тут какой-то кот. Таких на любой помойке всегда пяток отирается в поисках объедков.

Такое самопожертвование будущему инквизитору встречалось все реже и реже. В нынешнем злом и жестоком мире. А тут еще какой-то помоечный кот выказал чувство, позабытое людьми. Любопытство удержало Поплавкова от скорой расправы на месте. Об этом он позже не пожалел. У кота не было никаких шансов выстоять против Акима. Вот если бы на его месте был кто-то другой, обыкновенный человек, то потрепали бы и, скорее всего, ушли оба. Под видом пушистого котика скрывалась клыкастая, расчетливая зверюга.

На прокушенную руку было больно смотреть. Кот обыкновенный, а клыки как у саблезубого тигра. И кто там говорит, что они давно вымерли?

Аким подобрал наган с перрона. На них никто не обратил внимания. Все заняты ранеными. Поплавков здоровой рукой, как клещами, ухватил заморыша за шею и прошипел:

– Дернешься – сверну шею, как цыпленку.

– Поговорим, – беспризорник соизволил оторваться от кота, неподвижным половичком распластавшегося на перроне.

Услышав голос Акима, кот зашипел и попытался подняться на непослушных лапах. Не вышло. Поплавков бил о вагон на совесть. Звереныш зашипел от бессильной злости. Он укоризненно посмотрел на мальчишку и лизнул руку, которую тот подсунул ему под голову. Форменная собака, натасканная на защиту хозяина, а не кот.

Аким сместился в сторону так, чтобы между ним и зверем был мальчишка. Кот слишком быстро приходил в себя. Хотя почему быстро? У него же в запасе еще минимум восемь жизней, если верить людской молве.

Неофит сжал пальцы еще сильнее на худенькой грязной шее с выпирающими из-под кожи позвонками:

– Если этот звереныш дернется, хана обоим! Дрессированный, да?!

– Тихо… ша, дядька, – выдавил из себя паренек.

– Я те дам «тихо», – озлился Аким. Он и не подумал ослабить хватку. – Ща я тебе покажу.

– Зовут меня Тихоша, – пояснил беспризорник. – До взрослых редко доходит с первого раза. – Ти-хо-ша-а. Имя… прозвище это мое.

Так состоялось их знакомство.

Беспризорника звали Тихон, или Тихоша, точнее, он сам так просил его звать. Имя это или прозвище, не понять. Во всяком случае оно точно отражало его сущность и повадки. Тихоша оказался перевертышем. Перевертыш всегда старался быть в стороне, не мозолить никому глаза, всегда быть в тени, но всегда рядом с людьми. Он скромно называл это умением прятаться в солнечном свете. В лунном – любой несмышленыш-перевертыш сможет, а ты попробуй при дневном свете остаться незаметным. Аким называл это мороком, но признавал, что Тихоша довел свое умение до совершенства.

Без людей ему не выжить. Исчезающая порода. Обычная практика для его почти вымершего вида. Ничего необычного для мира, о котором мало что знают рядовые обыватели.

От подобных себе Тихошу отличало то, что он никому специально не причинял боли. Не похищал, не пытал. Он предпочитал добывать себе пропитание, подбирая крохи с человеческого стола. Его можно было бы назвать побирушкой, безобидным паразитом, отирающимся в городе.

Люди были для него как доноры. Без подпитки от эманаций их боли Тихоша долго не протянул бы. Зачах и угас, как спичка на ветру…

Цепкий, льдисто-холодный, расчетливый взгляд. Такой не бывает у ребенка, будь ты хоть трижды беспризорником, выросшим на улице. Он и не был подростком. И человеком тоже. Если бы кто-то смог рассмотреть его глаза под лупой с многократным увеличением, то того ждал бы сюрприз. У Тихоши были фасетчатые глаза, которые прикрывали прозрачные роговичные линзы, имеющие вид выпуклого шестигранника-фасетки. За внешним обликом худенького парнишки скрывалось разумное существо, в табели биолога стоящее ближе к насекомым, со своим особым метаболизмом, способное видоизменять внешние покровы под облик человека. Ученый назвал бы это мутацией, ошибкой природы. Чарльз Дарвин – одним из витков эволюции. В природе всегда есть запасной вариант. Вдруг исчезнет с лица планеты человечество в силу каких-либо причин и место Homo Sapiens займет другой разумный вид…

Было еще одно «но». Тихоша, несмотря на свой почтенный по человеческим меркам возраст, был еще личинкой перевертыша, как подозревал Аким, с незаконченным циклом превращения. Каким будет взрослая тварь, он не знал или не захотел рассказывать.

Как-то раз Тихоша ненароком обмолвился, что славно отобедал, присутствуя на Красной площади во время стрелецкой казни. «Только бородатые головы летели с плеч, обтянутых красными кафтанами, – мечтательно вспоминал оборванец. – Тогда я наелся до отвала. Почти на три месяца хватило». Чувство голода у него проявлялось в том, что он начинал засыпать. Сон без пробуждения был для него равносилен смерти. Вот и рыскал по городу беспризорник в поисках боли и страданий…

В Корпусе инквизиторов давно изучали перевертышей. Даже пытались как-то классифицировать. Свидетельства очевидцев, лично наблюдающих трансформацию удивительных созданий, а также древние летописи не убедят разве что закоренелых материалистов. Инквизиторы считали, что тайна странных тварей, редко встречаемых время от времени, кроется в удивительном даре гипнотической мимикрии, которым наделено реальное, но еще неведомое людям существо. Оно старается не попадаться людям на глаза в истинном облике. Столкнувшись нос к носу, когда не избежать встречи, оно вылавливает в сознании человека привычные картинки. Заставляет нежелательных свидетелей видеть себя так, а не иначе. Соответственно обстановке.

Застигнутое в лесу, оно выглядит как леший, на берегу – как русалка, в горах – как снежный человек. Согласно неофициальной теории, это существо, воздействуя на подсознание людей, даже может выглядеть человекоподобным. Быть одетым соответственно моде и погоде, умеющим поддержать разговор на разные темы. Любит поговорить по душам, пофилософствовать. В итоге человек, столкнувшись с этой тварью, начинает как бы беседовать сам с собой. А существо тем временем исчезает. Явной агрессии не проявляет, старается разойтись миром. Может, оно в этот момент сыто и предпочитает без нужды не оставлять за собой кровавый след? Может, как и личинка, питается эманациями боли и страданий? Однозначного ответа нет. Некоторые утверждают, что сквозь наведенный морок проглядывают на месте рта серпообразные жвалы, как у гигантского муравья и стрекозы. Ни живым, ни мертвым взрослый перевертыш в руки инквизиторов еще не попадал. Ну да это вопрос времени. В Корпусе инквизиторов ждать умели.

Может быть, Тихоша и был личинкой этого существа?

Перевертыш служил Акиму не за совесть, а за страх и личную выгоду. С инквизитором его связывали давние отношения, ставшие для обоих взаимовыгодными.

Тихоша был не просто осведомителем Акима. Он с радостью наводил инквизитора на тварей, имея свою корысть. Во время зачистки и уничтожения всегда есть шанс, что кто-то из людей погибнет, получит ранение или увечье. А он тут как тут, рядышком, на всем готовеньком, получит свою порцию еды. Чем плохо таскать каштаны из огня чужими руками? Сам чист перед Корпусом, руки кровью не замараны. Добровольный помощник, так сказать. Имея такого покровителя в лице инквизитора третьего ранга Поплавкова, можно увереннее чувствовать себя на городских улицах, не последнее дело в неспокойное время. Нынче можно не опасаться за свою шкуру, или что там под кожей у Тихоши. Может, хитиновый панцирь? Придет время – посмотрим…

Тихоша не просто маскировался под человека, он искусно имитировал все, вплоть до эмоции, чем иногда ставил в тупик инквизитора. Ему казалось, что у того есть свое, особое чувство юмора, а не искусная подделка эмоций. Почему нет, ведь многие люди не могут посмеяться над незамысловатой шуткой. Кому придет в голову обвинять свиней, что те не смотрят на звезды. Уж так у них устроена шея, что невозможно задрать рыло к небу. Может, оно и к лучшему.

Тихоша не только заразительно смеялся, когда рассказывал Акиму что-нибудь смешное из жизни городских трущоб, но и сам мог к месту пошутить. На свой лад, конечно. Полная мимикрия невозможна без эмоции. Это повышало шансы выжить среди людей.

Лучше всего у Тихоши получался черный юмор. Он лично выследил кожника и показал его Акиму на рынке. Кожник – редкая тварь, снимающая кожу с людей, чтобы принять их облик. Попробуй выследи его. Сегодня он выглядит как румяная девушка, а завтра носит пропитое лицо мастерового с Путиловского завода. Тогда, двигаясь между торговыми рядами, они увидели вусмерть пьяного дворника. Перевертыш хихикнул и пропел тоненьким, ломающимся голоском: «Если дворник не шалит, не гоняет теток. Если тихий, словно спит, это дохлый дворник». Как у всех беспризорников, у него был личный счет к дворникам, норовившим при любом удобном случае съездить черенком метлы по спинам бездомным. Стражи чистоты улиц с патологической ненавистью относились к любому, в том числе и человеческому, мусору. Беспризорники платили труженикам метлы взаимной ненавистью, не упуская случая засветить между лопаток огрызком яблока или чем-нибудь потяжелее. Вечные, как мир, распри никогда не затихали.

С незамысловатыми шуточками и патологически нежной любовью к своему коту Тихоша больше походил на нормального человека, чем настоящие люди. Он не безответно любил кошачье племя. Вместе с ним всегда был кот Персик.

Тихоша любил всех кошачьих, как старые девы, окружающие себя мявкающей усато-хвостатой стаей. Его сердце, или что там качает кровь в груди Тихоши, принадлежало Персику. Надо отдать должное: кот платил ему той же монетой. Не хозяин и питомец, а именно два друга.

Аким знал немало Homo Sapiens, которые действовали как големы по навсегда вложенной в них программе. Автоматы, а не люди, лишенные интереса к жизни. Они тоже маскировались под нормальных, натуженно смеялись только тогда, когда хохочут окружающие. Посетить комнату смеха с кривыми зеркалами для них было то же самое, что попасть в пыточную камеру.

Есть много людей, которых ошибочно называют разумными. У них все в порядке с головой. Есть по паре рук и ног, но они инвалиды в эмоциональном плане. Протез душе еще не сподобились придумать.

Поплавков считал, что Тихоша – личинка того мифического существа, которое так и не удалось идентифицировать. Долг инквизитора требовал уничтожить потенциально опасное создание. Но в Акиме победил инстинкт наблюдателя. Перед собой он сразу нашел оправдание, что действует в интересах Корпуса, собирая новую информацию. Хотя, что лукавить, Тихоша со своим котом был ему симпатичен. Плюс ко всему идеальный информатор. Всегда в курсе всех событий, происходящих на городских улицах. А агентуру надо холить и лелеять. Пылинки сдувать и… подкармливать при любом удобном случае.