Текст книги "Черные ножи 5 (СИ)"

Автор книги: Игорь Шенгальц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)

Ладно, пройду еще чуть-чуть и, если не нагоню его, поверну назад.

Где-то впереди раздался громкий крик, и я, разумеется, тут же поспешил проверить, в чем дело.

Мне понадобилось чуть больше минуты, чтобы добраться до места, но к тому моменту все уже было кончено. Выбежав на узкую улочку, я увидел три тела, недвижимо лежащих на земле. И никого рядом.

Дьявол! Это были патрульные солдаты, которые даже не успели сдернуть с плеч винтовки – настолько стремительным было нападение на них. Я склонился над телами – все трое мертвы – убиты мастерски. Три удара – три тела, даже я так не сумел бы.

Кажется, мне с моим вечным «везением» довелось столкнуться с делом рук того самого неуловимого убийцы-маньяка, о котором рассказывали штабные офицеры. Только вопрос – это за ним я шел от особняка или все совпало случайно, и тот, кто вышел из дома полковника, не имел к этому убийству ни малейшего отношения?

Совсем рядом раздался резкий звук полицейского свистка, потом еще один. Скоро тут будет многолюдно.

Не раздумывая, я метнулся обратно в темноту подворотен и самым коротким путем поспешил обратно к особняку.

Нужно было немедленно проверить одну гипотезу, и если она подтвердится, то придется принять очень трудное решение. Но я от всей души надеялся, что ошибся.

Глава 10

В особняке все так же не горели окна, было тихо, лишь сквозняки гуляли по дому. Мне было тревожно на душе, а я привык доверять своим инстинктам. Я чувствовал опасность, только никак не мог определить ее источник.

Я ступал осторожно, держа оружие наготове. Внезапно до моего обоняния донесся легкий запах. Где-то рядом горела свеча.

Миновав коридор, я вошел в гостиную. За большим столом, где обычно фон Штауффенберг и его семейство собирались за обедами и ужинами, спиной ко мне сидел человек. Рядом с ним на столе стояла длинная свеча в подсвечнике и нещадно чадила.

Я не сдержался и кашлянул, мужчина резко обернулся. В его руке блеснул клинок.

– А, это ты, командир! Заходи!

Григорий казался бледным и осунувшимся, глаза его потускнели, и весь внешний вид говорил, что он плохо себя чувствует. Заболел?

Вот только в правой руке он держал тот самый нож, что я ему отдал – клинок фон Рейсса, а в правой – керамическую точилку. Взглянув на меня, он продолжил свое занятие – водил лезвием по бруску туда и сюда, поворачивая нож то одним, то другим боком.

– Значит, это все же был ты… – это был не вопрос, а просто констатация факта.

– О чем ты, командир? – и голос его звучал глухо, почти безжизненно.

– Ты убиваешь людей в городе.

– Разве ж то люди?..

Он и не думал оправдываться, скорее, даже слегка удивился.

Я все ему сказал прежде и повторять не собирался. Позиции давно обозначены, вот только мы с Гришей стояли сейчас по разные стороны баррикады. И с этим придется что-то решать.

– Положи нож, – я чуть повел стволом пистолета в его сторону.

– Командир? – мой боец бросил удивленный взгляд на меня. – Ты чего? Или ты с ними теперь? То-то я гляжу, вырядился в фашистскую форму, ходишь к ним на службу. Переметнулся, да? Понравилось с врагами? Сука ты, командир!

– А ну-ка, смирно, боец! Встать! – заорал я, и Гриша невольно подчинился, вскочив со стула. – Да я тебя…

Рука у меня чуть подрагивала, но я не стрелял. Что с ним делать? Запереть и не выпускать? Не вариант, сбежит при первой возможности. Эх, Гришка, Гришка, лучше было бы тебе умереть при штурме Заксенхаузена…

– Давно по ночам ходишь в город?

– Да, почитай, с самого первого дня, как нас этот полковник одноглазый сюда на постой определил, так я тропинку и приметил. Там легко укрыться, темно, много деревьев.

– Многих порешил?

– Разве ж я их считать буду? – удивился боец. – Скольких смог, стольких и уделал.

– И мужчин, и женщин… – вспомнил я разговор офицеров штаба.

– Они все нам враги, чего их жалеть?

– Они – гражданское население. Сегодняшние – ладно, то патруль, военные, а остальных за что?

– За все! – отрезал Гриша, а потом внезапно добавил: – Бабку, конечно, зря я, вроде, нормальная была, хоть и дореволюционная, а вот внучка ее – фашистка, мразь, сдать нас хотела. Я чуял. Впрочем, туда им обеим и дорога…

– Что?

Я слегка завис, пытаясь осознать новые факты.

– Ты хочешь сказать, что…

– Кончил их, – кивнул Гриша, – бабку придушил слегка, но умеючи – следов не оставил, а внучке – горло перехватил, а тело потом спрятал на чердаке. Чего уж теперь скрывать. Ты, командир, умный мужик, но тут сплоховал – не докумекал…

Меня чуть шатнуло. Это как же так? Значит, труп Марты до сих пор валяется где-то в том доме – не уберег я ее? А Матильда Юрьевна, прошедшая огонь, и воду, и медные трубы, пала от руки человека, который сам недавно был заключенным и все, о чем мог мечтать, лишь о свободе?..

– Тварь ты, Гриша, – процедил я сквозь зубы. – Хуже немцев! А главное, из-за тебя я задание провалил, не сумел передать материалы. Поэтому, получается, что ты еще и предатель. А за это наказание может быть лишь одно…

В следующую секунду он немыслимо быстро дернул рукой – я и не знал, что парень настолько мастерски владеет ножом, хотя должен был догадаться – ведь офицеры в штабе об этом говорили, – и меня спасло чудо – за мгновение до броска я чуть сместился влево, и клинок воткнулся в дверной косяк.

Зато я не промазал – выстрелил два раза, и оба – в цель. По ногам, в левую и правую. Теперь не убежит.

Бывает так, что человек наш, и в целом правильный, положительный, но сбило у него планку, потекли мозги, не выдержал испытаний и пыток, и превратился хороший человек в злобного зверя. А зверь не разбирает: свой или чужой. У него один инстинкт – убить!

Но я все же отпустил бы его на все четыре стороны, если бы не Матильда Юрьевна и ее внучка. Гриша убил единственного человека, который мог мне помочь. Просто закрыть глаза и отвернуться я уже не мог.

Он сам выбрал свою судьбу.

– Знаешь, Григорий, – я медленно шел по обеденному залу в его сторону, а мой бывший боец, чуть поскуливая от боли, пытался отползти, оставляя за собой кровавый след, – была такая история, одна из многих. В партизанском отряде один солдат повадился наведываться в ближайшую деревеньку, к бабенке одной приветливой. Та соскучилась по мужской ласке и никогда не гнала его прочь, кормила досыта, поила, спать укладывала. А бойцу хорошо: сыто, пьяно, мягкое женское тело под рукой. И каждую ночь он огородами к ней хаживал. Думал, не видит никто, но крестьяне – люди хитрые, сразу его ходки приметили. И поутру, когда он еще навеселе обратно возвращался – тоже видели. А среди них могли быть и те, кто немцам докладывал. Командир партизанского отряда – правильный мужик оказался, с пониманием. Один раз честно предупредил, мол, завязывай, ты позоришь отряд пьяной мордой своей, да и на лагерь можешь врага вывести ненароком. Но боец не внял, и снова в деревню. Второго предупреждения не было. Поутру члены отряда его поймали, когда обратно возвращался, и повесили на ближайшей березе по приказу командира. Хоть и свой. Но такой свой – хуже чужого. Потому как военное время, и приказы не обсуждаются…

– Убьешь меня? – прохрипел Гриша, особо не слушая мой рассказ.

– Не могу рисковать, – пожал я плечами. – Если из-за тебя выйдут на этот дом, то нарушатся все планы. А они важнее твоей жизни, важнее моей жизни. За них стоит умереть.

– Отпусти, командир! Заклинаю, отпусти! За что ты так со мной? За дохлых фашистов?

– Жаль, что ты так ничего и не понял…

– Отпусти!

– Именем Союза Советских Социалистических Республик я приговариваю тебя к смертной казни через повешение. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит!

Я не стал стрелять – и так изрядно пошумел. Надеюсь, никто снаружи не слышал, и мне не стоит ожидать визит патруля. Буду действовать тихо, наверняка.

Положив пистолет на стол, я взял висевший на спинке стула ремень. Кожаный, крепкий. Как раз подойдет.

Неприятное предстояло дело, но выбора он мне не оставил. Повесить его не получится, но задушить – вполне.

Никто не хочет быть палачом, но все мечтают о справедливости и воздаянии. Недаром даже в средневековой Европе в церкви городской палач сидел на отдельной лавке, позади всех прочих горожан. Он был изгоем, с ним не хотели иметь дела, но и без его работы не могли обойтись.

Перехватив ремень удобнее, я навалился на Гришу и перевернул его лицом вниз. Он пытался отбиваться, но я был сильнее.

Сомнений не было. Я делал, что должен был.

Давить, давить, давить…

Через минуту все было кончено. Я посидел немного прямо на полу, рядом с мертвым телом, потом встал и оттащил его в подвал на ледник. После затер тряпкой кровь дочиста.

Вот и все. Финита. Приговор приведен в исполнение.

* * *

Спал я плохо, беспокойно, то проваливаясь в мрачный туман, то выныривая к свету. Оказалось, что я не так крепок духом, как думал. Казнь не прошла бесследно для моей психики, и, хоть я считал, что все сделал правильно, сомнения в душе оставались. Думаю, настоящий человек этой эпохи так не терзался бы, я же ворочался в постели, не находя себе места.

– Отставить рефлексии, Буров, – наконец, приказал я сам себе, – у тебя не было иного выбора.

После этого я все же уснул.

Эта ночь закончилась, как заканчивается все на свете. В половине седьмого утра я вышел из особняка и сел в ожидавший меня автомобиль. Через полчаса я, предъявив охране документы, уже входил в трехэтажный дом, построенный лет сто назад. Сейчас здесь находился штаб армии резерва.

Полковник фон Штауффенберг был в своем кабинете. Вероятно, он тут и ночевал, как делали многие штабные офицеры, которым, как обычно, катастрофически не хватало времени.

– Плохо выглядите, Фишер, – вместо приветствия заметил он, – не спали?

– Пару часов удалось вздремнуть.

– Это хорошо, вот на том столе отчеты по поводу формирования новых дивизий, – он ткнул пальцем в дальний угол, – разберите их все, а после доложите мне. После обеда в штаб прибудет группа офицеров, командированных из рейхскомиссариата Украины. Там дела совсем плохи, русские наступают по всем фронтам. Помогите им с обустройством, выделите жилье. Если еще не знаете, где есть свободные комнаты, спросите у секретарши.

Закопаться в бумаги оказалось выходом. Когда голова занята конкретными столбцами цифр и многочисленными сводками, не до рефлексий. Так что до обеда я провел время за столом, читая отчеты и делая нужные выписки. Судя по бумагам, все обстояло хуже некуда. Вчера на совещании офицеры скорее даже преуменьшали истинное положение вещей. Сейчас же я видел, что поставки, начиная примерно с января месяца, буквально идут крахом. Во многом этому способствовали постоянные авианалеты, раз за разом уничтожавшие эшелоны и колонны грузовиков, пытавшихся доставить к линии фронта технику и припасы.

Но все же решающую роль в переломе ситуации играли советские войска, теснившие фашистов все дальше и дальше из своих земель. Еще немного, и Украина, и Беларусь будут свободны. Линия фронта сейчас проходила через Львов, Брест и Гродно. Дальше – Польша и Чехия, а там и до Берлина недалеко. И с каждым днем текущая линия фронта сдвигалась все быстрее и быстрее. Иногда в хороший день на двадцать-тридцать километров.

Эта война должна закончиться как можно быстрее, я делал все, чтобы так случилось. И даже ночной суд на шаг приблизил победу.

Мои мысли вновь вернулись к тому, что я совершил. Не перестарался ли? Адекватно ли было возмездие? Весь мой опыт говорил – нет, не перестарался, сделал все, как должен был сделать. Парня жалко, и, наверное, он не виноват, что концлагерь полностью его искалечил, изменил сущность, перевернул душу, но… он перешел черту. И я не мог поступить по-другому.

Часы на городской ратуше пробили двенадцать раз.

– Закончили, лейтенант? – фон Штауффенберг подошел к моему столу.

– Да, господин полковник, вот список выборочных рекомендаций. В целом же, ситуация плачевная.

– Сам знаю, – он резко мотнул головой, а его единственный глаз сурово сверкнул, – но советую не высказывать ваши настроения при офицерах. Могут быть проблемы.

Конечно, сдадут Абверу по милую душу. Этого я, разумеется, не хотел. Даже здесь, в кабинете полковника, могла быть установлена прослушка. И эта секретарша – уж больно подозрительно поглядывает на всех входящих и выходящих, независимо от чина и ранга.

– Я изучу список, а вы отправляйтесь вниз, командированные уже прибыли и ожидают расселения.

Вот уж не ожидал, что окажусь в порученцах у немецкого начальника. Забавно судьба мной играет. Но ничего, для дела потерплю.

– Слушаюсь, господин полковник! – гаркнул я. – Будет исполнено!

Клаус лишь покачал головой. Я же, чеканя шаг, вышел из кабинета. Показалось или секретарша чуть растрепала свою идеальную прическу? Подслушивала у дверей?

Я широко улыбнулся ей и спросил:

– Господин полковник сказал мне, что адреса от квартир, куда я должен расселить прибывших офицеров, у вас?

Она ответила суровым взглядом, в котором не было и намека на приязнь. Потом порылась в ящике стола и вытащила связку ключей.

– Офицерские казармы разрушены бомбардировкой, поэтому вы можете отвезти господ в запасной дом на Беренштрассе. Вот ключи от комнат.

– Премного благодарен! – я помнил эту улицу – самый центр города. Именно на ней в дальнейшем будет находиться советское, а после и российское консульство. Ирония судьбы.

Секретарша отвернулась, игнорируя мое присутствие. А на меня внезапно напало веселье.

Я подмигнул ей и поинтересовался:

– А что такая прелестная фройляйн делает сегодня вечером? Не желаете ли прогуляться по вечернему Берлину? А если покажете мне достойное заведение, где прилично готовят, с удовольствием угощу вас ужином!

Она удивленно взглянула на меня и внезапно покраснела. Ба! Да ты, кажется, совсем неопытная в амурных делах.

– Я не могу… – девица еще больше раскраснелась и на мгновение стала даже симпатичной.

– Зайду за вами в шесть часов, – отрезал я, – кажется, в это время вы заканчиваете?

И, не слушая дальнейших возражений, вышел из приемной. Мне требовалось слегка развеяться, а нет лучше легенды, чем компания внештатного агента, тем более, женского пола. В донесении потом ее рукой так и будет написано, мол, ничего компрометирующего не делал, а проводил время достойно и без нареканий.

Я еще не познакомился с господами из Абвера и делать этого не желал и впредь. Надеюсь, секретарша – надо, кстати, узнать ее имя, а то некрасиво может выйти, – послужит достаточным прикрытием. Разыграю рьяного дурака, коих немало служит в штабе, и, если повезет, обо мне позабудут, списав со счетов.

Внизу во дворе курили пятеро мужчин в офицерских чинах. Пехотный лейтенант, два обер-лейтенанта люфтваффе и два капитана, тоже пехотные.

– Господа, – кивнул я, – меня зовут лейтенант Фишер, адъютант полковника фон Штауффенберга. Я займусь вашим размещением по его личному распоряжению.

– Полковник – легендарная личность! – один из капитанов, с вытянутым лошадиным лицом, бросил окурок на землю и растер его носком сапога. – Немецкий крест в золоте! И это не считая иных наград. Настоящий герой! Это честь – служить под его руководством. Жаль, что лишь временно.

– Вы ненадолго в Берлин? – удивился я. – Планируете вернуться обратно?

– Конечно, наше место там, а не здесь. Надеюсь, эта командировка вскоре закончится.

Офицеры представились по очереди, в порядке старшинства.

– Капитан Кляйнгартен, – худой и высокий, лет тридцати, с цепким взглядом. Тот самый с лошадиным лицом.

– Капитан Зиберт, – совершенно обычной наружности, с простым и открытым лицом, внушающим доверие.

– Обер-лейтенант Баум, – молодой блондин спортивного телосложения.

– Обер-лейтенант фон Ункер, – явно щеголь и франт, даже в таких условиях выглядит элегантно. Тонкие кожаные перчатки не по форме, аккуратно подстриженные усики.

– Лейтенант Коше, – тоже молод, но явно себе на уме. Взять на всякий случай его на заметку.

Я кивнул каждому по очереди. Их фамилии ничего мне не говорили – обычные вояки, в меру молодые, но, видно, опытные, прошедшие через многое. Интереса для меня они не представляли. Поэтому я планировал отвезти их в квартиры и вернуться в штаб, как и приказал Штауффенберг, который, как мне кажется, слегка забыл, что я – лишь вымышленный его адъютант. Впрочем, для достоверности, я старался выполнять свои обязанности как можно лучше.

– Рад знакомству, господа. Мне сказали, вы прибыли из восточного рейхскомиссариата?

– Служили в Ровно, потом оказались во Львове, – пояснил Кляйнгартен, – а когда линия фронта приблизилась вплотную, нас командировали сюда с целью проследить за комплектацией новых дивизий, которые должны быть отправлены в помощь. Капитан Зиберт присоединился к нам в последний момент.

Многовато офицеров для подобной задачи. Вполне хватило бы двоих. Значит, наверняка, что-то скрывают. Интересно, что именно?..

– Прошу к машинам.

Поездка не заняла много времени. От штаба до Беренштрассе было рукой подать. Водители прекрасно знали адрес, так что мы не блуждали и через полчаса уже были на месте.

Две просторных трехкомнатных квартиры располагались друг напротив друга на втором этаже массивного здания, украшенного барельефами со львами. Солидно строили, на века, и бомбежка пощадила этот дом, не затронув его.

Мы поднялись по широкой мраморной лестнице. Все вокруг говорило о достатке людей, здесь живущих. Вот только ни одного квартиранта мы не встретили. Пусто. Кажется, дом давно был необитаем.

Открыв ключами обе квартиры, я улыбнулся:

– Располагайтесь, господа!

Офицерам новое жилье пришлось по душе.

– Даже вода идет из крана! – радостно воскликнул Баум. – Как в прежние времена!

– Я прикажу доставить вам продукты с запасом на несколько дней, – сказал я.

– Благодарю, это весьма кстати, – фон Ункер чуть брезгливо, в отличие от остальных, оглядывал запыленные комнаты. – И пару бутылок вина не забудьте положить, господин лейтенант.

– Непременно, – кивнул я.

– Пауль, – Кляйнгартен обернулся к капитану Зиберту, – а вы ведь родом из восточного Берлина, если мне не изменяет память?

Зиберт развел руками и улыбнулся.

– Точно так, тут я дома, господа. Готов стать гидом, хотя за годы моего отсутствия в городе многое изменилось.

Я уже направился к дверям, когда у меня в голове щелкнуло.

Пехотный капитан Пауль Зиберт. Если фамилия его была вполне обычной, то в сочетании с именем…

– В каком полку служили, господин капитан? – спросил я.

– Двести тридцатая пехотная дивизия, семьдесят шестой пехотный полк, – без запинки ответил Зиберт.

Сомнений не осталось. Я не ошибся.

Это точно был он – советский разведчик и диверсант Николай Кузнецов, каким-то немыслимым финтом судьбы оказавшийся в Берлине, вместо того, чтобы погибнуть в перестрелке с предателями из УПА.

История опять поменяла свой ход, и это был мой шанс все исправить.

Глава 11

То, что я опознал Кузнецова, было очень хорошо, но он не знал меня и ни за что не поверил бы, расскажи я ему свою историю. В лучшем случае принял бы за провокатора, но колоться бы не стал и сдал бы Гестапо, чтобы самому не оказаться в числе обвиняемых. Немцы вовсе не идиоты и крутить комбинации вполне умели, контрразведчики недаром ели свой хлеб.

Нет, так не пойдет.

Поэтому я подавил первый порыв отозвать его в сторону и заговорить с ним по-русски, выдав пару фактов, знать которые мог только он и историки будущего. Не поверит, не поведется – не в его это характере.

Значит… нужно действовать иначе.

А характер у Николая Ивановича был железный. Выдержки и силы воли ему было не занимать, как и решительности в случае, когда пора действовать без раздумий. Уверен, пусть он и попал в Берлин случайно, может, даже по ошибке, но и тут он не станет сидеть сложа руки.

Надо лишь просчитать его следующий ход и подыграть ему, тогда и доверие между нами наладится, и взаимопонимание.

Но что он станет делать?

Диверсант высочайшего уровня, ликвидатор, ученик самого Судоплатова, он явно решит провести акцию по устранению одного из нацистских верховных чинов, коих в Берлине, как собак, только выбирай подходящего. Приметит себе кого-то поважнее, до которого сможет добраться, полковника или, скорее, генерала, и устранит его. Если акция пройдет удачно, присмотрит новую жертву. Убьет столько, сколько сумеет. Грызть будет зубами, если придется. Такой человек.

Так что я и виду не подал, что узнал Николая, но он, как мне кажется, что-то почуял своим поистине звериным чутьем на опасность. Уж слишком старательно он смотрел как бы мимо и сквозь меня, в то же время досконально изучая.

Я не стал тянуть и, распрощавшись с офицерами, пообещал наведаться к ним с утра, дав время чуть освоиться на новом месте, после чего покинул дом и вернулся в штаб. Там все еще подавали обед, и я с удовольствием взял шницель по-гамбургски с жаренным яйцом сверху, порцию картошки и выпил большую кружку кофе.

Немец без кофе чувствует себя потерянным весь день, а я так старательно играл роль офицера, что вошел в образ и пил этот напиток каждые несколько часов. Кстати, кофе оказался вполне недурным, бразильским.

Едва я закончил с обедом, жутко завопила сирена. Часть офицеров дернулись со своих мест, намереваясь бежать в ближайшее бомбоубежище, другие же невозмутимо остались сидеть и поглощать пищу. Когда город бомбят по несколько раз в день, поневоле станешь фаталистом.

Я остался в столовой и вскоре увидел фон Штауффенберга, который тоже решил перекусить. На орущую сирену он обращал ровно столько же внимания, как на муху, мерно кружившую вокруг столика.

– Фишер, и вы тут? – удивился полковник. – Я думал, что вы заняты вновь прибывшими.

– Уже отвез их на квартиры, – доложил я, – предоставил им время до завтра, чтобы привести себя в порядок. С утра заберу всех и привезу сюда.

– Это хорошо, у меня для них полно работы, лишние руки нам не повредят, – кажется, Клаус опять отвлекся от своей главной задачи – попасть в «Волчье логово». Я недовольно глянул на него, и он уловил этот взгляд, потому что быстро покачал головой и сказал: – Чем быстрее я укомплектую дивизии, тем раньше меня вызовут для отчета. Так что в наших общих интересах действовать как можно оперативнее.

Этот ответ я принял, он вполне соответствовал логике происходящего. Фон Штауффенберг не передумал и не струсил, а, напротив, старательно готовился к акции, делая все возможное, чтобы попасть на аудиенцию к фюреру.

И он был прав, нужно помочь в подготовке двух дивизий. Но нельзя ли при этом слегка поменять карты – выдать солдатам самую дрянную форму, испорченные продукты, старое оружие? В общем, устроить легкую диверсию. Это вполне было мне по силам, ведь именно я сейчас, как адъютант господина полковника, отвечал за большую часть накладных.

Когда я копался в документации, то очень быстро определил, кто из поставщиков присылает самые дрянные товары, кто безбожно ворует, а кто попросту фальсифицирует бумаги, выдавая несуществующие расчеты и взимая оплату за отсутствующий товар. Вот с ними-то и нужно иметь дело, тогда ситуация ухудшится еще более, чего мне и хотелось.

Вернувшись в свой небольшой кабинет, рядом с комнатами фон Штауффенберга, я выписал целый список как людей, так и компаний, которым решил передать все главные подряды. Замечательно! Недобросовестные исполнители – то, что необходимо!

Причем, даже простые подрядчики умудрялись воровать целыми эшелонами. А еще говорят, что в Германии строгий порядок. Угу, держите карман шире. Тут прут со складов так, что прочим стоит позавидовать навыкам и умениям местных дельцов. А потом все уходит на черный рынок и там продается в три дорога. Да, пойманных на спекуляции казнят, причем прилюдно. И продавцов, и покупателей. Но это мало кого останавливает. Всегда найдется и спрос, и предложение.

Остаток дня я потратил на то, чтобы максимально навредить будущим дивизиям. И сделать это оказалось весьма легко.

Пройдет восемьдесят лет, и немецкие чиновники будут принимать обычные копии с документов, даже не проверяя их подлинности, верить практически на слово людям, которым доверять нельзя априори, и миллионы ушлых беженцев начнут этим беззастенчиво пользоваться, получая по пять-шесть социальных пособий на одного человека, обманывая и обворовывая государство, которое предоставило им «защиту».

Куколды!

Они станут посылать миллиарды евро «помощи» Украине, в то время как собственные граждане будут нуждаться хотя бы в минимальной поддержке. Начнут поднимать налоги, запугивать население всевозможными способами, воровать десятки миллиардов буквально на всем. А коренные немцы будут терпеть. Скрежетать зубами, ругаться вполголоса, но терпеть. Это заложено в их национальном характере – подчиняться вышестоящему руководству. А кто терпеть не будет, так это пришлые. Удивительная выйдет история, в которой все будет шиворот-навыворот, где чужие люди спасут государство от полного краха… но все еще может произойти совершенно иначе, я по чуть-чуть, но меняю бывшую историческую линию.

В шесть вечера, как и обещал, я явился в приемную Штауффенберга. Секретарша выглядела преобразившейся. Ее губы ярко блестели, брови были подведены, а платье оказалось не таким монолитным, как вчера. Готовилась, старалась.

– Фройляйн, вы не забыли о нашем уговоре? – я склонился над столом.

Девушка зарделась, а потом отчаянно закивала.

– Я помню, помню.

– Так вы одарите меня своим вниманием этим вечером?

– Я пойду с вами, господин Фишер, – она казалась одновременно и испуганной, и решившейся на некий шаг. Любопытно, требует ли Гестапо спать с подозреваемыми, дабы вывести их на чистую воду. – Но не вообразите себе ничего лишнего!

– Ни в коем случае! Все будет исключительно в рамках приличий! – я залихватски подмигнул ей и добавил: – Так чего же мы ждем?

Она слегка покраснела, а я протянул руку, которую девица благосклонно приняла.

Не то, чтобы мне хотелось провести этот вечер с той, чьего имени я так и не удосужился узнать, но требовалось проверить ближайшее окружение полковника, дабы не проворонить соглядатая, который в последний момент испортит нам все дело. А секретарша на все сто процентов подпадала под все критерии тайного шпиона. Я был уверен, что она пишет доносы либо в Абвер, либо в Гестапо, либо еще куда. И очень хотел выяснить все в точности.

Мы вышли на улицу. Смеркалось, к тому же поднялся сильный северный ветер.

– Я в Берлине новенький. Скажите, куда лучше податься двум молодым и красивым людям этим вечером?

Моя спутница на мгновение задумалась, потом уверенно указала рукой вдоль улицы:

– Тут неподалеку есть ресторан для офицеров. Он открывается каждый вечер примерно в это время, несмотря на бомбежки. Там обычно собирается весьма приличное общество…

– Уверен, господа офицеры – вовсе не дураки и любят вкусно поесть и выпить. Что же, ведите меня, дорогая, сегодня я весь ваш!

Девушка в глаза мне не смотрела, но, тем не менее, мы двинулись в указанную сторону и вскоре пришли к старинному дому, в подвале которого и находился ресторан со скромным названием: «Хорошее настроение».

Не знаю, как у секретарши, а у меня настроение, и правда, было изумительным. День я провел не зря, и мысли о гибели Григория более не посещали меня. Не то, чтобы я совсем выкинул его из головы, но все же сумел окончательно убедить себя в собственной правоте.

Спустившись по ступеням, мы вошли в ресторацию.

Там было полно народу. Просторный зал с каменными стенами освещали свечные люстры. На невысоком помосте стояло пианино, и тапер наигрывал легкие мелодии. Вокруг шумели голоса присутствующих офицеров и их дам. Три официанта, как заведенные, сновали туда-сюда по залу, едва успевая обслуживать клиентов. На столах, несмотря на тяжелую городскую обстановку с продовольствием, было накрыто весьма обильно. Мужчины пили пиво и шнапс, ели жаркое, гуляш, жареную картошку, клезы – та же картошка, только в форме довольно крупных клейких шаров, дамы угощались вином, громко смеялись.

Если бы я лично не присутствовал под бомбардировкой, случившейся буквально несколько часов назад, то мог бы подумать, что никакой войны нет и в помине, и горожане проводят свой обычный вечер, развлекаясь привычным манером.

Вот только чуть присмотревшись к окружающим, я увидел, что веселье их весьма наигранное и даже истеричное, на грани срыва.

– Желаете поужинать? – к нам подскочил один из официантов – довольно молодой парень, расторопный и быстрый в движениях.

– Почему не на фронте? – нахмурился я. – У нас как раз недокомплект в новых дивизиях. Не хочешь отдать долг твоей великой родине?

Парень заметно растерялся и занервничал.

– У меня бронь, господин офицер. Я болен, очень болен. Могу показать заключение врача, если нужно?

– Не нужно, – благосклонно махнул я рукой, – усади нас за лучший столик!

– Сию минуту, – засуетился тот, облегченно выдохнув. На фронт ему явно не хотелось.

Вскоре мы заняли небольшой столик, неподалеку от игравшего тапера. Слева от нас за соседним большим столом расположилась группа младших пехотных офицеров с девицами, явно не обремененных излишними моральными нормами поведения. Они громко разговаривали между собой, то и дело прерываясь на взрывы хохота.

Справа за таким же небольшим столиком, как у нас, сидела пара постарше. Судя по погонам, штурмбаннфюрер СС и хорошо одетая женщина, оба лет тридцати на вид. Они недовольно косились на шумную группу, но пока терпели их присутствие, хотя, уверен, эсэсовец уже еле сдерживал себя, чтобы не приказать им заткнуться.

Остальные посетители были сродни нашим соседям, но моего внимания особо не привлекли.

Официант положил два меню в толстых кожаных переплетах, вот только открыв свою папку, я увидел внутри лишь один единственный листок с коротким перечнем блюд. Не богато.

– Что желаете? – спросил я секретаршу. Дьявол, надо хотя бы имя ее выяснить, а то даже неудобно.

– Салат из огурцов, шницель и отварную картошку, – девушка водила тонким пальчиком по короткому списку и уже не стеснялась. Кажется, будь у меня соответствующие намерения, этой ночью мне бы повезло. Но интимного продолжения вечера я не желал, а хотел лишь получить только чуток полезной информации.

– Эй, любезный, – я махнул рукой официанту, и тот вновь пулей подлетел к нашему столику, – прими заказ, и добавь к нему пару бутылок «айсвайн»!

– Будет исполнено! – он явно меня боялся и стремился угодить.

Через минуту у нас на столе уже появилось вино и бокалы, и в ожидании еды, я поднял тост.

– За вас, моя дорогая!

С легким звоном бокалы соприкоснулись. Вино было невероятно вкусным – изготовленное из декабрьских ягод, замороженных прямо на лозе, этот сорт входил в список самых лучших мировых вин.

Я присмотрелся к бутылке – ба, да это же «Эгон Мюллер Шарцхофбергер». Во сколько же оно мне обойдется? В будущем подобная бутылка будет стоить минимум несколько тысяч долларов и выше, причем, сильно выше, и это, если еще повезет ее добыть. Кажется, официант перепугался слишком сильно и слегка переоценил мою платежеспособность.