Текст книги "Черные ножи 5 (СИ)"

Автор книги: Игорь Шенгальц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)

От угла дома мне навстречу двигался мужчина среднего роста – полупальто, шляпа, кожаная папка подмышкой – ничего примечательного. Я не обратил бы на него внимания – обычный служащий, спешащий на работу, – но что-то в его походке – плавной, скользящей – привлекло взгляд.

И тут же почувствовал – опасность! Еще не понял, исходит ли она от этого человека или от кого-то другого, но тут же сбежал по ступенькам с крыльца и быстрым шагом пошел по улице, свернув в первую попавшуюся подворотню и спрятавшись там за мусорным баком.

Хорошо, что снег уже растаял и следы сложно было прочитать – лишь разводы в грязи и лужах.

Главное – не высовываться раньше времени, иначе схлопочешь пулю.

Послышались тихие шаги… выждать немного… раз… два… три…

Я резко вынырнул из-за бака, схватил клиента за грудки и перебросил его через бедро, почувствовав, как нож прошел в сантиметре от моей шеи.

Лихо он действует!

Я навалился сверху, выкрутил руку, нож выпал на землю. Еще чуть сдвину захват – сломаю в локте. Но оставался вопрос: кто он? Вдруг все же свой? Нет, маловероятно, сразу стал бить ножом насмерть. Если бы попал – без шанса.

– Ячейка сто два! – прохрипел мужчина. – Ячейка сто два!

Я перевернул его мордой вверх, надавив коленом на грудь. В таком состоянии он напоминал лягушку на занятиях по биологии, которую требовалось четвертовать. Девочки визжали, да и не все мальчики справлялись с этой задачей… я – легко.

– Говори! Быстро! Кто послал? Кого ждали?

– Любого, кто придет к ячейке, – он и не думал отпираться. – Приказ был взять живым!

Думай-думай-думай! Получается, что пленку я отдал прямо в руки врагам, а на выходе меня собирались схватить. Но не силами же одного человека?

Я резко развернулся, чуть припав к телу моего соперника – как раз вовремя. Еще трое вбегали в подворотню. Пистолет уже был в моей руке. Прикрывшись телом, как щитом, я открыл беглый огонь.

Стрелять я умел и обычно не мазал. Двое упали еще на бегу, третий успел укрыться за штабелями ящиков и начал стрелять в ответ. Причем, попал. Вот только не в меня, а в мой «бронежилет». Мужчина дернулся и осел в моих руках.

Шайзе!

Позиция для стрельбы у меня была самая отвратительная – весь на виду. Любой мало-мальски грамотный стрелок снял бы меня на раз-два. Но последний противник поверил, что уже победил, высунулся из-за досок и тут же нарвался на мои пули. Две в корпус, одна в голову. Готов.

Все произошло настолько стремительно, что вокруг даже не успела начаться паника. Не звучали сирены, не кричали люди.

И я должен был этим воспользоваться.

Пленка!

Я не мог ее оставить в чужих руках. Сейчас, когда стало очевидно, что ячейка ненадежна, лучше было забрать ее себе.

Обшарив карманы того, с кем я успел поговорить, и не найдя там ровным счетом ничего, я пришел к выводу, что пленка еще на почте. Видно, группе захвата дали знак, что брать нужно вот того человека, и не более…

Быстро покинув подворотню, я вернулся в здание Главпочтамта, подошел к ящику и вновь открыл его ключом.

Пусто!

Твою ж налево, да с переворотом! Так я и думал! Содержимое успели изъять, но кто?

Оставив ящик открытым, я в три шага вошел в основной зал. За стойкой стояли две девушки, к которым вела короткая очередь из посетителей. Я проигнорировал людей, подошел к ближайшей работнице и спросил:

– Кто забрал содержимое ячейки? Отвечай!

Для наглядности продемонстрировал пистолет, и она мне тут же жестом указала на дверцу за ее спиной. Понятно, секретная комната.

Вокруг завизжали женщины, но я даже не повернул головы.

Подойдя к двери, я ногой выбил дверь, тут же заглянув внутрь.

Крохотная комнатушка, в которой царствовал мужчина в пенсне. Вокруг валялись сотни распечатанных писем. Мужчина как раз пытался на свет рассмотреть содержимое моей пленки.

Я впечатал его в противоположную стену, подхватил микропленку, аккуратно свернул ее и сунул в футляр.

Дознатчик вырубился, ударившись головой, но он был мне не нужен.

Я выскочил в общий зал – там уже было пусто. Клиенты сбежали, работницы тоже.

Миновав короткий холл, я оказался на улице. На меня показывали пальцами, но близко никто не смел подойти.

Собраться с мыслями, вспомнить схему квартала. Вперед!

Я успел убраться до приезда полиции. Они, конечно, быстро найдут убитых агентов – интересно, какого ведомства? Но на этом вновь потеряют след. Вычислить меня они не смогут – не хватает данных.

Отходил я со всей осторожностью, перепроверяясь десятки раз. Еще не хватало привести случайный хвост на адрес, где мы укрылись. Все это время я лихорадочно размышлял – что дальше? У меня вариантов не было, у Матильды Юрьевны, полагаю, тоже. Никак я не мог избавиться от микропленки, словно проклятье подцепил.

До нужного дома я все же добрался без приключений. Выждал несколько минут снаружи, в соседней подворотне, потом перебрался к нашей.

Гриша, где же ты? Должен дежурить, бдить…

Никого.

Тяжелое предчувствие сдавило сердце.

Стук-стук!

Неужели, опять?

Я привалился к дому, пытаясь отдышаться. В глазах стало темнеть. Было уже это, было несколько раз, я все грешил на Димкины болячки, и вот вновь.

Глубокий вздох… выдох… вдох… выдох…

Соберись!

Наконец, чуть отпустило. Еще через минуту я смог встать на ноги. Надо к врачу, но где его сыскать?.. Авось, будем живы…

Чуть волоча левую ногу, я вошел в дом. Тишина.

Комната, в которой я оставил женщин, была пуста. Почти пуста.

На кровати, прикрытая легким пледом, скрестив на груди руки, лежала Матильда Юрьевна.

Она была мертва.

Глава 5

Я проверил тело – смерть старушки оказалась не криминального характера. Скорее всего, повторный сердечный приступ, который Матильда Юрьевна уже не пережила.

Мне было ее искренне жаль, но лучше умереть свободной, чем в подвалах Гестапо.

Но что случилось после? И где Марта с Гришкой?

Я заглянул и в ту комнату, где мы ночевали – пусто. И что делать? Задерживаться в этом здании я не собирался, но это единственное место, куда может вернуться мой боец. Вот только если его с Мартой взяли гестаповцы, то придут сюда как раз они.

Думай, Димка, думай! Качай!

Я давно уже заметил, что перестал называть себя тем старым именем, с которым родился. Дмитрий Буров – стало моим основным именем. С ним живу, с ним же, видно, и умру…

Итак, основная версия – когда старушка скончалась, ее внучка впала в истерику. По-русски она не говорит, а значит, не сумела объясниться с Гришкой, тот не смог ее успокоить. Что дальше? А дальше Марта выгадала момент и сбежала, а мой боец помчался за ней вслед догонять. Вот только на улице я их не встретил. Получается, они успели отбежать достаточно далеко от дома и, наверняка, уже привлекли к себе лишнее внимание.

Марта без контроля бабушки могла натворить дел и вывести полицию на наше убежище. Однозначно отсюда надо было срочно убираться. Вот только куда?

У меня оставался лишь один выход – прорываться к нашим. Здесь оборвался последний контакт, и вряд ли я сумею найти новый. Придется уходить лесами, в одиночку. Но что делать с Гришкой? Бросать его я не хотел, но и бесконечно ждать не мог.

Решено, дам ему час. Если за это время мой боец не вернется, ухожу сам.

На всякий случай я спустился во двор и проверил машину – на месте, никто ее не трогал, так и стоит под тентом, как мы оставили вчера. Значит, они точно ушли пешком.

Я нервничал, ситуация мне совершенно не нравилась. И самое плохое, я ничего не мог изменить. Как обычно, это раздражало больше всего. Я понимал, что случился форс-мажор и что Григорий ни в чем не виноват, и все равно злился.

Так, Буров, успокойся, побереги нервы! А то опять сердце прихватит. Кстати, с этим тоже надо было что-то делать. Не хотелось умереть в самый неподходящий момент… я вспомнил Матильду Юрьевну, лежащую на узкой кровати в промерзшем доме, и непроизвольно поежился.

Нет, внутрь я больше не зайду, хотя собирался выждать заданное время там. Лучше побуду тут снаружи на свежем воздухе.

Я встал за торцом сарая – так, чтобы меня не было видно, если кто-то заглянет во двор.

Минуты стремительно текли одна за другой. Ничего не происходило.

Что же, дождусь до конца часа и прочь отсюда. Жаль Гришку, пропадет без меня, но не торчать же мне здесь бесконечно.

Когда время почти истекло, и я уже решал, в какую сторону двинуть дальше, послышались чьи-то торопливые шаги. Судя по всему, человек шел один. Я не высовывался из своего укрытия, поэтому не видел, кто именно явился в наше временное убежище.

Гость слегка потоптался во дворе, потом решительно направился к входной двери в подъезд, повернувшись ко мне спиной.

Время!

Я вынырнул из засады, в три быстрых шага настиг прибывшего и взял его шею в плотный захват – не шевельнуться, не дернуться. Человек захрипел, но вырваться при всем желании не мог.

Гришка или нет? Со спины непонятно, а выпускать пленника я не хотел, но все же чуть ослабил хватку, и тот тут же прохрипел:

– Командир! Это же я, Григорий!

Я убрал руки, и боец чуть не рухнул на землю от неожиданности. Выждав четверть минуты, пока он оклемается, я потребовал:

– Докладывай!

Парень вытер выступивший на лбу пот и начал тараторить:

– Вы только ушли, бабке плохо стало, за сердце схватилась и стонет… я ее на кровать уложил, вижу, побледнела вся, еле дышит, но шепчет что-то… я наклонился, а она говорит, мол, бегите под землю, там переждете… ну, думаю, бредит старая, а она – откуда только силы взялись – как треснет меня по лбу… в метро, говорит, дубина, уходите… и рассказала, где ближайший вход для работников… а потом легла и померла… а тут внучка ее – до этого сидела молча и смотрела, а как бабка откинулась – заголосила так, что за три квартала слышно стало… и бежать… а я за ней! Она быстрая, коза, по лестнице скатилась и на улицу… а там люди ходят, смотрят. А ей плевать, переклинило, девка же, бежит и орет… понятно, бабку ей жалко, но себя бы пожалела, дура. Я за ней со всей возможной скоростью, но не бегом, а быстрым шагом… Думаю, не догоню, уйдет, зараза!

Я не перебивал и слушал внимательно, вычленив для себя главное – Матильда указала место, где можно укрыться – метро. И даже подсказала ближайший вход вниз, которым мы можем воспользоваться. Что же, отличный вариант!

– Догнал ты ее или нет?

– Ушла! – развел руками Гришка. – Больно шустрая! Да и людишки заволновались, один кинулся звонить куда-то… я и развернулся обратно.

Понятно. Значит, Марту мы потеряли. Ну да я не нанимался приглядывать за истеричными берлинскими барышнями. Понятно, что смерть бабушки ее подкосила, но в любом случае с Мартой нам было не по пути.

– А чего так долго шлялся?

– Заблудился, командир! – опустил глаза в землю боец. – Тут все дома одинаковые, а половина – развалины. Свернул не туда, потом еще раз, и заплутал окончательно. Думал, уже не найду дорогу, а спросить, понятно, не у кого. Но потом сообразил, куда свернуть – дерево увидел приметное – там ветви – во, как скрюченные пальцы, страшные!

Я помнил это дерево, оно, и правда, выглядело жутковато.

– Ну, а как нашелся, – бодро продолжил Гришка, – то решил сразу и вход в метро отыскать, о котором бабка толковала.

– Отыскал?

– А как же! Он тут неподалеку, и не охраняется вовсе. Только двери заперты.

Больше в доме нам делать было нечего. Автомат пришлось оставить в машине – слишком приметный, так что из оружия у нас остался лишь пистолет с несколькими патронами, да клинок фон Рейсса. Не богато. Но, что есть, то есть. Грех жаловаться.

В комнату я больше подниматься не стал, лишь прошептал негромко:

– Прощайте, Матильда Юрьевна. Земля вам пухом!..

Конечно, бросать тело старушки вот так в пустом доме было неправильно, но что я мог поделать? Не рыть же ей во дворе могилу. Если внучка уцелеет в этой перипетии, позаботится.

Я прихватил из сарая короткий ломик и сунул его под куртку, там же нашелся старый фонарик «Daimon 412», батарейки которого, на удивление, еще не сели. Его я тоже взял с собой. Затем мы вышли из двора и спорым шагом двинулись в нужном направлении. Гришка показывал дорогу.

– Патрулей сегодня много! – предупредил он. – Пару раз чуть меня не срисовали, вовремя успевал затихариться.

Прохожих в этой части города было чуть, поэтому мы сильно выделялись. К счастью, на нас пока не оглядывались, но первый же встречный патруль точно заинтересуется двумя молодыми мужчинами со злыми взглядами и потрепанными лицами.

Идти оказалось недалеко, буквально до конца квартала. Там, чуть в стороне от дороги, я увидел огороженный спуск вниз, ведущий к тяжелой железной двери, над которой висел зарешеченный фонарь.

Вот он – вход для работников метрополитена! С началом войны все работы по строительству были заморожены, но само метро продолжало функционировать. Впрочем, многие станции и переходы давно использовались, как бомбоубежища. Хорошее место, чтобы укрыться от уличных патрулей.

Я огляделся по сторонам – вроде, никого.

– Быстро, вниз!

Скатившись по немногочисленным обколотым каменным ступеням, мы остановились у запертой двери. Замок был навесной и тяжелый, но ломик с ним отлично справился, и уже через полминуты дверь со скрипом отворилась, мы шагнули внутрь, прихватив с собой сбитый замок – улики нельзя оставлять на виду, и Гриша тут же прикрыл дверь, оставив нас в полной темноте.

– Командир, что будем делать? – послышался приглушенный голос моего бойца. – Ни хрена ж не видно!

– Спокойствие, – я достал из кармана фонарик и чуть потряс его.

Блеклый луч света пронзил тьму, высветив короткий коридор, в конце которого виднелась вторая дверь.

Там замка не было, и через минуту мы попали в короткий рабочий туннель, покрытый изрядным слоем пыли. Видно было, что конкретно этим ходом не пользовались давненько. Нам повезло… хотя благодарить за подобную удачу следовало, конечно, Матильду Юрьевну. Боевая старушка продумала все на свете, кроме своей внезапной смерти.

Ход вел и направо, и налево. Оба направления выглядели одинаково бесперспективно.

– Куда двинем, товарищ командир? – Гришка непроизвольно поежился. В туннеле было сыро и холодно, стены покрывала плесень, в воздухе чувствовался избыток влаги, и дышалось тяжело.

– Бабка больше указаний не давала?

– Если и хотела, то не успела, – пожал плечами боец. – Все быстро кончилось.

Я прикинул в голове карту Берлина и решительно махнул рукой направо. Если я все правильно рассчитал, то мы двинулись в сторону реки Шпрее. Позже Гитлер прикажет затопить метро в той части города, чтобы помешать советским войскам, но пока туннелями еще вполне можно было пользоваться.

Некоторые ветки работали до сих пор, но там было слишком многолюдно, а я не хотел привлекать лишнее внимание. Поэтому держаться следовало той части метро, где движение поездов остановили на неопределенное время.

Таким образом мы прошли около часа, не повстречав никого живого. Фонарик постепенно начал сдавать – горел все более тускло и, наконец, начал мигать, показывая, что скоро сдохнет окончательно. Остаться в полной темноте совершенно не хотелось, поэтому пришлось выбираться в обитаемую часть туннелей.

Где-то впереди послышались приглушенные голоса, и я, потушив фонарик, сделал знак Грише остановиться. Голоса не приближались. Беседовавшие оставались на одном месте, и мы осторожно, вдоль стеночки пошли вперед.

Вместе с голосами до нас донесся и запах костра, а потом и готовящейся пищи. Вскоре мы увидели и самих беседовавших. Ими оказались двое мужчин неопределенного возраста, одетых в несколько курток – одна поверх другой. Над небольшим костерком они держали палки, на которые было что-то нанизано.

– А я тебе говорю, Шмидт, рано еще наверх соваться, – наставительно выговаривал один, с седой шевелюрой давно не мытых волос. – Тебе надо, чтобы вновь на фронт отправили? Или еще хуже – повесят за самоволку. У них с этим быстро!

– Предлагаешь тут до весны сидеть, Олаф? Вон до чего докатились, крыс жрем!

Приглядевшись, я понял, что на палках жарились здоровенные крысы. Фу, гадость! Хотя еще несколько дней назад в Заксенхаузене подобное блюдо показалось бы поистине царским деликатесом.

– Лучше жрать крыс, чем чтобы тебя жрали черви. Говорят, дела идут совсем плохо. Эти русские оказались настоящими зверьми, не хотят в цивилизацию. И пусть их. Нет у меня желания умирать, Шмидт. Пусть Адольф сам возьмет винтовку и идет убивать, кого хочет. А меня оставит в покое…

Я уже понял, с кем мы повстречались – нас угораздило нарваться на дезертиров, скрывавшихся под землей. Их можно было не опасаться, они сами боялись всего, даже собственной тени.

– Не забудь, ты немой, – напомнил я Грише и шагнул из тени на свет костерка.

Дезертиры увидели меня не сразу, слишком долго они смотрели на огонь. И мне пришлось подойти почти вплотную, чтобы меня заметили. Григорий держался на шаг позади, прикрывая спину.

Когда, наконец, они увидели две фигуры, вышедшие их тьмы, оба дернулись, то ли пытаясь бежать, то ли желая напасть.

– Стоять! Руки вверх! – рыкнул я на немецком, и на этом все кончилось – сопротивляться никто не пытался.

– Господин офицер! Мы ни в чем не виноваты! – заголосил Олаф, в то время как Шмидт просто упал на колени, уткнувшись лбом в пол. – Не стреляйте!

Завоняло. Кажется, Шмидт испортил воздух, которого и так было мало вокруг.

– Предъявить документы! – приказал я резким тоном, пока до них не дошло, что мы с Гришей не очень-то похожи на представителей власти.

Олаф вытащил из-за пазухи несколько замусоленных бумаг, а Шмидт затряс головой, словно припадочный, показывая, что у него ничего при себе нет.

Я быстро просмотрел бумаги. Ничего необычного: старая кенкарта, выданная в 1938 году на имя Олафа Гросскопфа, с фотографией и всеми нужными печатями, да солдатская книжка – зольдбух пехотинца Вермахта с самодельной обложкой. Плюс направление на лечение в берлинский госпиталь. Хорошие документы, годные, вот только направление давно просрочено.

– Рапортфюрер фон Рейсс, – представился и я. Одна идея пришла мне в голову и ее требовалось незамедлительно проверить. – Давно тут прячетесь?

– Пару месяцев, – осторожно ответил Олаф, разглядывая нас. – Прибыл в отпуск по ранению…

– И решил, что Великий Рейх обойдется дальше без твоей помощи? – подытожил я, готовый к тому, что немец сейчас кинется.

Но Олаф не напал – запала не хватило, лишь зыркнул пару раз злобно и промолчал. Шмидт же вообще боялся поднять на нас глаза.

– Господин офицер, мы никому не делаем плохо… просто хотим жить!

– И что, за это время хорошо все здесь изучили? – полюбопытствовал я. – Знаете безопасные ходы-выходы?

Мне требовался проводник, и Олаф вполне мог бы им стать. Шмидт же был слишком труслив для этой работы, его я в расчет не принимал.

– Относительно, – осторожно ответил немец, – мы стараемся особо не высовываться и другим на глаза не попадаться. Поэтому и забрались в эту часть туннелей, тут редко кто появляется.

В целом, я уже составил план дальнейших действий. Чертова микропленка тянула мою душу незаконченной миссией, но сделать я ничего не мог. А это значит? Пора выбираться из обреченного города. Берлин 44-го года – не то место, где чувствуешь себя комфортно.

– Значит так, – процедил я сквозь зубы, – проведешь нас на самую дальнюю восточную точку города, потом можешь быть свободен. Приказ понятен?

– С какой, собственно, стати… – начал было Олаф, но тут же осекся.

Шмидт внезапно подорвался с места. Он бежал нелепо, подгибая ноги, как цапля, и Гришка настиг его за пару длинных прыжков, навалился со спины, сбил, а потом в три удара разбил голову немца об пол.

Кровь, слизь и мозги забрызгали все вокруг, вогнав меня на мгновение в полный ступор. Такого от своего бойца я никак не ожидал, но понять чувства Григория мог. Для него любой немец – враг. Без исключений.

– Стоп! Хальт! – заорал я и, схватив Гришу за плечи, стянул с мертвого тела. И тут же прошептал ему прямо в ухо на русском: – Ты чего творишь, дурень?

– Это же немец! Он хотел сбежать! – поднял он на меня удивленные глаза. К счастью, говорил Гриша тихо, и все же за немого теперь выдать его не получится. Значит, будет румыном. Почему? Сам не знаю, не нравятся мне они. Слащавые больно.

– С этого момента без моего приказа даже пернуть не сметь! – я был зол, как тысяча чертей.

Мирное население я не убиваю! Это не в русской традиции, да и не в моем характере. Кто оружие в руки взял – сам решил свою судьбу, но убивать безобидного дезертира я не собирался, пока тот не стал бы представлять реальной угрозы.

Единственный плюс – Олаф тут же стал как шелковый. Глаза его округлились, левая рука мелко затряслась. Он был полностью подавлен произошедшим и сделал бы сейчас что угодно, лишь бы не разделить участь своего напарника.

– Мой друг – контуженный на полях войны, – пояснил я немцу, – за себя не отвечает. Опасный человек. К тому же румын. Советую не делать резких движений.

– Я проведу вас, куда угодно, – закивал головой Олаф, косясь на тело своего друга. Крысиные «шашлыки» давно сгорели на костре и теперь жутко воняли. – Если пообещаете отпустить меня после. Клянусь, я никому ничего не скажу!

– Отпустим, – легко согласился я.

Конечно, отпустим. Если только мой друг-румын не будет против.