Текст книги "Черные ножи 5 (СИ)"

Автор книги: Игорь Шенгальц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

– Они всегда на работе, – грустно ответил Шпеер. – Постоянно рядом. Но, что поделать, таковы правила…

Мы выпили и завели непринужденную беседу ни о чем, потом выпили еще, я заказал вторую бутылку, и когда раздался последний звонок, приглашающий в зал, были уже слегка навеселе. Пока все шло по плану.

Перед картиной включили кинохронику, в которой доблестные немецкие солдаты с широкими улыбками на лицах принимали цветы от восторженных советских граждан, которых они якобы освободили. Дети в хронике весело смеялись, девушки бросались героям на шеи, мужчины завидовали арийской выправке. Такой наглой лжи я, пожалуй, не видел никогда.

Самое интересное, что большинство хронике верили. В зале то и дело раздавались аплодисменты и одобрительные возгласы.

Знали бы эти люди, что творили эсэсовцы на самом деле. Посмотрели бы они на тела убитых, а после грубо сваленных в общую могилу, на сожженных заживо крестьян, на заколотых детишек. Интересно, смеялись бы они, глядя на такое?

Наконец, начался фильм. Ничего особенного, легкая комедия об актрисе музыкального театра, которая решила отдохнуть от своей работы, а директор пытался ей в этом помешать. В результате без денег и документов она оказалась в небольшом городке, где никто не знал ее в лицо.

Забавный фильм, но далеко не шедевр. Я откровенно скучал, Шпеер, судя по его виду, тоже не был особо впечатлен, а вот Лени нравилось. Она то и дело звонко смеялась, подпевала песням и чуть не бросалась в пляс, как героиня на экране.

– Я знакома с Марикой, она – удивительная! – сообщила горячим шепотом Хелена.

Где-то на середине фильма министр поднялся. Лени непонимающе взглянула на него, и Альберт вынужденно пояснил:

– Я ненадолго, мне нужно в уборную.

Наконец-то! План сработал! Все гениальное – просто. Кузнецов предложил напоить министра перед сеансом, просчитав, что тот не выдержит фильм до конца и обязательно выйдет в туалет. Нужно было лишь заговорить его, не дать ему отлучиться в уборную раньше, и это удалось.

Охранники тоже встали с кресел, но Шпеер лишь отмахнулся:

– Оставайтесь здесь, ничего со мной не случится за пять минут.

Хороший телохранитель никогда не оставит свой объект в одиночестве, даже в подобной ситуации. Но, видно, оба здоровяка не были настоящими профи, и без возражений опустились обратно в кресла, с удовольствием вновь переключив свое внимание на экран. Болваны!

– Поспеши, Альберт, ты пропустишь все самое интересное! – потребовала Лени.

Министр, извиняясь, выбрался в проход, поднялся по ступеням и скрылся за плотной занавеской.

Теперь ждать, скоро все случится. Хорошо, что со мной здесь Рифеншталь – лучшего алиби и не придумать.

За действием картины я практически не следил, все мои мысли занимала акция. Получится ли у Кузнецова? Не возникнет ли препятствий? Сумеет ли уйти без осложнений?

Минуты тянулись бесконечно. По моим подсчетам прошло уже четверть часа, когда в зале внезапно вспыхнул свет, а ленту остановили.

Лицо Марики на экране крупным планом некрасиво задергалось.

– Что такое? – загомонили зрители.

– Почему прервали показ?

– Что случилось?

На верхнюю площадку выбежал взволнованный человек. Лицо его раскраснелось, пот тек по блестящей лысине, руки тряслись.

– Там… там… – он никак не мог собраться с мыслями.

Охранники министра, что-то сообразив, вскочили и побежали по ступеням.

Поздно опомнились!

– Да что там-то? – громко спросил какой-то мужчина.

– Там… – он все не мог выговорить фразу до конца. – Министра Шпеера убили!

Лени громко вскрикнула и без памяти откинулась в кресле.

Глава 17

– Значит, вы говорите, в кинотеатр вас пригласила госпожа Рифеншталь? – штурмбаннфюрер грозно навис надо мной. От него пахло крепким табаком и дорогим одеколоном.

Я же расслабленно сидел на стуле в его кабинете, куда меня вызвали для допроса по поводу гибели Шпеера. Волноваться было не о чем. Кузнецов провел операцию филигранно, застрелив министра в фойе кинотеатра. И спокойно ушел, никем не замеченный.

– Совершенно верно, мы телефонировали с Лени утром, и она позвала меня на премьеру. Хотела таким образом отблагодарить за спасенную жизнь. Вы ведь наверняка слышали, что я прикрыл ее своим телом, когда в ресторацию прилетела британская бомба?

– Слышал, – фон Рихтгофен чуть отодвинулся. Крыть ему было нечем, хотя очень хотелось прицепиться к любой мелочи. Слишком уж, с его точки зрения, я нахально себя вел и слишком часто стал попадаться ему на пути. Но меня эта неприязнь не занимала, пусть себе бесится. – Свободны, лейтенант!

Наконец-то беседа окончилась. Штурмбаннфюрер терзал меня битый час, пытаясь поймать на нестыковках. Впрочем, при этом я чувствовал, что он не верит в мою причастность, иначе действовал бы иначе. Пока же я проходил лишь как случайный свидетель, один из последних, кто видел министра живым. Полагаю, его телохранителям досталось куда больше, если они вообще еще живы. Так прошляпить убийцу, не проследить за охраняемым объектом, бросив его на произвол судьбы – это преступление. Хотя, даже отправься они со Шпеером, живыми бы из фойе не ушли. Кузнецову что один человек, что трое – вот кто профи высочайшего класса! Он уложил бы каждого пытавшегося помешать.

После убийства министра, понятное дело, начался сущий ад. Все вокруг бегали, хватались за оружие, проверили все помещения, но, разумеется, никого не нашли. Приехала криминальная полиция, Гестапо, еще какие-то непонятные люди, весьма грозные на вид. Представители разных ведомств громко ругались между собой, а труп Шпеера все это время лежал в луже крови. Голова министра была прострелена, и на костюме виднелись кровавые пятна. Потом все же догадались прикрыть тело и вызвали труповозку.

Лени было плохо. Она рыдала навзрыд, уткнувшись мне в плечо. После нас разделили. Меня поначалу отвезли в штаб и посадили в камеру, и я проторчал там несколько часов. Затем Рихтгофен вызвал и начал допрос, закончившийся абсолютно ничем.

Слушая вопросы, которые задавал штурмбаннфюрер, я тоже пришел к определенным выводам. Убийцу не задержали, его даже никто не видел. Администратор прибежал на звуки выстрелов буквально минуту спустя, но фойе уже пустовало.

Проверяли зрителей, проверяли прохожих, но это ничего не дало. Еще бы, Николай Иванович уже давно был в офицерской квартире. Какие версии имелись у следователей, было понятно и без слов: подготовленный убийца, вероятно, военный, знающий город и окрестности, умеющий слиться с толпой, он следил за Шпеером и воспользовался удачным моментом. В то, что операция была спланирована заранее, поверить было сложно. Невозможно с точностью предсказать цепочку произошедших событий, поэтому оставался только элемент случайности. По крайней мере, я бы подумал именно так.

Было глубоко за полночь, когда я попал домой. Тут же лег спать – нужно быть отдохнувшим, и проспал до утра, когда за мной приехал служебный автомобиль. В штабе первым делом я наткнулся на Кузнецова, который как ни в чем не бывало курил у окна.

– Доброе утро, лейтенант, – поприветствовал он меня.

– И вам здравствуйте, господин капитан, – я поражался его абсолютному спокойствию и невозмутимому виду.

– Говорят, у вас выдалась трудная ночь? Я слышал о гибели министра. Большая трагедия, такая потеря для страны.

Его самого, судя по всему, на допрос не вызывали. Да и с какой стати? Никто не видел Зиберта в кинотеатре, значит, его там и не было, верно?..

– Ужасное происшествие, – согласился я, – полагаю, в этом замешаны коммунисты!

– Здесь, в сердце Берлина? – поразился Зиберт.

К нам подошли как раз фон Ункер и Баум. Фон Ункер мрачно добавил:

– Не удивлюсь, если коммунисты тут не при чем. Нас отстреливают, как бродячих собак, и никто ничего не может с этим поделать. Сначала Кляйнгартен и Коше – но там хотя бы понятно, не повезло. Теперь Шпеер.

– На фронте проще, – согласился Зиберт. – Там знаешь, где враг. А здесь…

– Быстрее бы обратно, – мрачно протянул фон Ункер, – но эти чертовы новые дивизии… мы никак не можем набрать людей!

– Кстати, а как там госпожа Рифеншталь? – спросил капитан.

– Понятия не имею, – пожал я плечами, – нас разделили, и больше я ее не видел. Полагаю, она в шоке.

– Еще бы, – понимающе кивнул фон Ункер, – пережить два таких ужасных вечера один за другим…

– Главное, что она жива. Я навещу при случае, если Лени не сбежит из этого проклятого всеми богами города.

Мы разошлись по своим кабинетам, работы каждому хватало. Я все ждал, что штрумбаннфюрер навестит меня еще раз, но фон Рихтгофен все не появлялся. Видно, окончательно уверился в моей непричастности.

Штаб шумел как растревоженный улей. Ко мне то и дело заглядывали офицеры, желавшие поинтересоваться подробностями вчерашнего вечера, но я отнекивался, ссылаясь на секретность сведений. Они понимающе кивали, уходили, но через пять минут заходили другие, и все шло по кругу.

Но потом ко мне вошел крайне недовольный происходящим фон Штауффенберг и с ходу заявил:

– Фишер, вы где пропадаете? Все утро вас ищу!

Пришлось прикрыть дверь от прочих посторонних и подробно, насколько это было возможно, рассказать полковнику о произошедшем вчера. Его, как и штурмбаннфюрера, интересовали мелкие детали, но, конечно, про роль Зиберта я не упомянул ни словом, да и про свое участие умолчал. Одно дело планировать свержение верховной власти, а совсем другое – убивать всех подряд вокруг, до кого только можешь дотянуться. На это, как говорится, граф не подписывался.

Выслушав историю до того момента, как я вернулся в особняк, Клаус покачал головой:

– Жаль… крайне жаль, что все так получилось. Шпеер был одним из самых адекватных людей, кого я знал. У нас были на него большие планы.

– Найдете другого, – пожал я плечами.

В моей исторической линии Шпеер просидел в тюрьме двадцать лет, полностью отбыв срок, назначенный ему Нюрнбергским трибуналом, и никакой роли в судьбе послевоенной Германии уже не сыграл. Он тоже, как и многие другие, пытался обелить себя и после писал в мемуарах, что «лишь исполнял свой долг перед страной» и что ничего не знал о многочисленных преступлениях нацистов, но поверить в это сложно, учитывая уровень осведомленности и допуска министра к самым разным секретным документам и отчетам.

Так что я не рассматривал личность Шпеера, как необходимую в дальнейшем нашему командованию. Конечно, я мог и ошибаться, но… остановить Кузнецова даже не стал бы пытаться.

Сама идея – столь нагло и красиво убрать рейхсминистра в столице, практически на виду у всех, была гениальна. Запугать других открытым террором, показать, что неуязвимых не существует – эта была мощнейшая акция, которая устрашит многих, а остальных заставит крепко задуматься.

– Где их взять, других? – вскинул на меня взгляд фон Штауффенберг. – Вы думаете, если Адольфа не станет, все пойдет как по маслу? Нет! Начнется грызня за власть. Попытаются заключить сделки с американцами, с британцами. Кто-то захочет сделки с Союзом, но русских боятся, не считают за честных игроков. Хотя, как по мне, большевики куда благороднее тех же островитян. Те только и думают, где бы обмануть, обвести вокруг пальца. И после того, что наши бомбардировщики сделали с Лондоном… они будут мстить. И они не дадут Сталину долго радоваться победе. Я бы на месте русских ждал продолжения войны, но уже против другой страны… или даже коалиции стран.

– Ничего, Союзу найдется, чем ответить на новую угрозу, – создание ядерного оружия надолго закроет эту проблему, и если в этот раз мы успеем раньше американцев, то никто даже рыпнуться не посмеет. Но рассказывать все это графу я не стал.

– Полковник фон Фрейтаг-Лорингофен вчера передал мне два пакета взрывчатки, – понизив голос, сообщил Штауффенберг, – и к ним «карандашные» взрыватели. Знаете, что самое любопытное?

– И что же?

– То, что взрывчатка британского производства. Невольно закрадываются вопросы…

– Не тайная ли это операция англичан? – понимающе кивнул я.

– Вот именно! Что, если в итоге все сыграет на руку только им?

– Не волнуйтесь, весь мир выиграет, если фюрер умрет. Вот только…

– Что еще? – заволновался Клаус.

– В случае убийства, он превратится в мученика, станет святым для многих… в идеале нужно, чтобы он сдох, как свинья, в луже собственных нечистот. Но…

– Но этого мы с вами осуществить никак не сумеем. Нам бы тут не облажаться.

– Справимся, – подбодрил я его. – С нами правда!

– Прежде я искренне считал, что правда с Германией, – тяжело вздохнул полковник, – и не только правда, а Божья воля. Вот только после северной Африки все переменилось. Там я видел такое… никому того не желаю. А потом вернулся в империю, и что? Бездарность и некомпетентность руководства, жадность и людоедство, пусть не в прямом смысле. Разве ради этого я воевал и потерял глаз и руку? К этому я стремился? Ведь наши цели изначально были совсем иными, благородными, а помыслы – чисты и непорочны. По крайней мере, мои и моих товарищей. И куда все скатилось? В ад…

Я не нашелся с ответом и просто промолчал. Штауффенберг вышел из кабинета, но буквально через минуту без стука ко мне завалился Зиберт.

– Есть разговор, – таинственно заявил он.

– Вечером в особняке, где я квартирую, – предложил я.

Николай кивнул и тут же убежал. Если бы было что-то срочное, он бы не ушел, а так подождем с объяснениями до свободного часа. Удобный случай передать микропленку без свидетелей, ведь другого может не представиться. Брать с собой в штаб столь важную вещь я не рисковал.

Телефон на столе задребезжал, я снял трубку и услышал усталый голос Лени:

– Рудольф, это ты?

– Я… – что ей сказать, чем утешить… а, собственно, зачем?

– Хочу тебя видеть!

Хелен – ниточка к Адольфу, разрывать с ней связь неразумно. Тем более это будет выглядеть подозрительно после произошедшего.

– Приеду к тебе в шесть часов.

– Жду!

Разговор прервался.

Ехать к Лени я не очень хотел, но и терять с ней контакт – тоже. В конце концов, она лично была знакома не только с Гитлером, но и со многими высокопоставленными чинами, и еще не полностью отыграла свою роль. Шпеер – лишь первый номер, я был уверен, что амбиции Кузнецова простираются много дальше.

До конца дня меня более никто не побеспокоил, и я продолжил заниматься уже привычным вредительством, манипулируя с недобросовестными поставщиками. Я делал заказы уже не только для новых дивизий, но и для всей армии резерва, да и для действующих на фронте частей.

Небось, как прихватит желудочный грипп и дизентерия, так сразу пропадет всяческое желание воевать. А после тех продуктов, приказы на которые я подписывал, это было неминуемо. Просрочка, некондиция – все шло в дело.

Страдайте, твари, мучайтесь! А если при этом часть вас подохнет, тем лучше!

Хороший нацист – мертвый нацист.

Если ты пришел на войну, будь готов на ней умереть. Если тебя заставили силой, мобилизовав против воли, это тоже твои проблемы. Значит, надо было думать раньше и уехать далеко, пока такая возможность еще имелась. К сожалению, многие умные мысли приходят слишком поздно, когда ничего уже не исправить и не поменять.

Я вышел на улицу. Погода была приятная: дул теплый весенний ветерок, небо очистилось от туч, а солнце еще только начинало свой путь к горизонту. Сказав шоферу, что на сегодня он свободен, я неспешно пошел по улице. До назначенного часа было еще долго, и я в кои-то веки просто прогуливался, дыша полной грудью.

Авиация сегодня Берлин не беспокоила, и можно было не опасаться погибнуть случайным образом.

Впереди меня на другой стороне улицы шла невысокая женщина в сером пальто. В правой руке она держала сумку и явно куда-то спешила.

В следующий момент она оступилась, пошатнулась и чуть было не упала, нелепо взмахнув руками и лишь чудом сумев сохранить равновесие. При этом из ее сумки вывалился кошелек, но женщина этого не заметила и засеменила дальше. Я был на изрядном расстоянии, но все же быстро перебежал через дорогу и поднял кошелек. Он был приоткрыт и из него выпали продовольственные карточки.

Невольно глянул на фамилию, указанную на них: Мария Эльфрида Шольц, тысяча девятьсот третьего года рождения. Вроде, незнакомое имя…

Я ускорил шаг, но все не мог нагнать женщину, которая тоже шла быстро, и эти догонялки мне быстро надоели:

– Подождите! Да подождите же! – крикнул я.

Она недоуменно обернулась, увидела мое недовольное лицо и испуганно прижалась к кирпичной стене дома.

– Вы выронили это, госпожа Шольц, – я протянул ей кошелек, но вместо того, чтобы его взять, Мария перепугалась еще больше.

– Откуда вы знаете мое имя? – голос ее буквально звенел от напряжения. Словно она давно чего-то опасалось, и вот этот черный час настал.

– Прочитал на продовольственной карточке. Она выпала из кошелька.

Мария слегка успокоилась и взяла, наконец, кошелек, а у меня в голове внезапно щелкнуло, как уже не раз бывало, когда отложенные знания всплывали не сразу, а некоторое время спустя.

– Послушайте, а нет ли у вас брата? – спросил я, желая подтвердить или опровергнуть свою догадку.

– Есть, а вам что с того? – ее лицо опять исказилось от страха.

И я поспешил успокоить:

– Дело в том, что я большой поклонник его творчества.

– Его нет в Берлине, – покачала головой Мария, – более того, его нет в Германии.

– Я знаю… – мне пришлось собраться с мыслями, чтобы не спугнуть ее и в то же время заставить действовать: – И раз уж судьба свела нас случайно, во имя моей любви к его книгам, я предупрежу вас – сегодня же вместе с мужем бегите из Берлина. Здесь вам грозит огромная опасность!

Она буквально посерела от едва сдерживаемого волнения.

– Кто вы?

– Друг, просто друг.

– Что за опасность мне грозит?

– Смерть. Если вы не спрячетесь, вас арестуют и казнят в тюрьме Плетцензее. Донос на вас уже поступил, дело заведено. Я видел его собственными глазами. Ведь вы недавно неосторожно заявили, что Германия проиграет эту войну? Зря. Лучше бы вы держали подобные крамольные мысли при себе. Из-за вашего брата, вам не дадут возможности оправдаться и отклонят все просьбы о помиловании. Ваш брат скрылся от них, но вам они уйти не дадут. Так что бегите, не раздумывая! У вас очень мало времени…

Мой взволнованный голос и горящий взор убедили ее.

Неловким движением она схватила меня за руку и пожала ее:

– Спасибо вам, кто бы вы не были…

Потом резко повернулась и поспешила дальше. Надеюсь, она все сделает, как я советовал. Иначе… смерть… а ее старшая сестра, словно в насмешку, получит счет почти в пятьсот марок от немецкой канцелярии за содержание Марии Эльфриды в камере, за суд и за казнь.

Может, столь страшная участь миновала бы ее, если бы не личность знаменитого брата, которого Гитлер ненавидел всей душой.

Так получилось, что Эрих Пауль – ее брат, прошел Первую мировую войну, был ранен и после награжден Железным крестом первой степени, от которого он отказался, за что был немедленно уволен из армии. Десять лет спустя написал свой самый знаменитый антивоенный роман «На западном фронте без перемен» под псевдонимом Эрих Мария и чуть видоизменив написание своей фамилии с настоящей Remark на Remarque, под какой его и узнал весь мир.

Нацисты жгли его книги на площадях, его банковские вклады изъяли, а сам он едва успел покинуть Германию, сделав это на следующий же день после того, как к власти в стране пришел Гитлер.

Зато, не сумев схватить и казнить писателя, в итоге отыгрались на одной из его сестер. В моей прошлой исторической линии Мария Эльфрида была казнена. Сейчас же, надеюсь, она успеет выбраться из города и спасется.

По крайней мере, я очень хотел в это верить.

К дому Рифеншталь я подошел в смутном состоянии и, когда Лени распахнула передо мной дверь, все еще пребывал в задумчивости. Вид у Хелены был ужасный: глаза покраснели от слез, отсутствие макияжа старило ее, а обычная жизнерадостность и энергия исчезли, казалось, без следа.

И, тем не менее, она попыталась улыбнуться и негромко сказала:

– Спасибо, что вы пришли, Рудольф. Дело в том, что сегодня я разговаривала по телефону с Адольфом. Он выразил свои сожаления по поводу гибели Альберта.

– С Адольфом? – не совсем понял я.

– С фюрером, – уточнила Лени, – он пригласил меня в «Волчье логово», чтобы обсудить сюжет моей будущей картины. Я думала позвать вас с собой.

Глава 18

От неожиданности я не сразу нашелся с ответом.

– Но… почему я?

– Мне кажется, вы – мой ангел-хранитель! Когда вы рядом, я чувствую себя спокойно…

В устах любой другой женщины это прозвучало бы как откровенный намек и приглашение к флирту, но тут была простая констатация факта без всякого подтекста.

Неужели, крепкий и надежный канат – фон Штауффенберг, на которого я возлагал основные надежды, не выручил, а слабая ниточка – Лени все же вытянула этот груз⁈..

С другой же стороны, не все было так просто.

– Я ведь военный и не могу собой распоряжаться. Нужен официальный приказ – приглашение, завизированное либо самим фюрером, либо начальником Верховного командования вермахта, генерал-полковником Кейтелем. Иначе меня и близко не подпустят к Гитлеру, даже в качестве вашего сопровождающего.

– Не переживайте, Рудольф, вы отправитесь туда с вашим прямым начальником, графом фон Штауффенбергом. Его вызовут на совещание, если уже не вызвали. Мы полетим одним самолетом, и вы вместе с нами.

А вот и «канат» подоспел. Неожиданно сработали оба варианта. Что же, тем лучше – больше шансов на успех. Интересно, что Лени пригласили первой, а Клауса еще, вероятно, и вовсе не известили. Вовремя же он получил портфель со взрывчаткой!

За свою участь я совершенно не переживал, давно смирившись с тем, что мне придется в очередной раз погибнуть, вероятно, уже навсегда. Судьба не даст третьего шанса. Она и так слишком уж расщедрилась, выдав вторую попытку. Но и я, надеюсь, не подвел, сделав все, что в человеческих силах, чтобы как можно скорее закончить эту клятую войну. И вскоре сделаю последний шаг к пропасти, сам лично принесу взрывчатку на встречу. Доверять такое важное дело однорукому полковнику я не желал. В прошлый раз он не справился, а в этот все должно быть исполнено без ошибок.

– С радостью полечу с вами, Лени! – искренне сказал я.

Знала бы ты, Хелена, как долго я этого ждал.

Распрощавшись с актрисой, я вернулся в особняк. Дверь в доме была чуть приоткрыта. Я достал оружие и осторожно вошел внутрь. Ни звука, ни шороха. Тишина… но в доме явно кто-то был.

Если бы я верил в приведений, подумал бы, что это шалит дух Гришки. Эх, зря все-таки паренек пошел против прямого приказа. Я до сих пор раз за разом возвращался к этой истории, понимая разумом, что был прав… но вот чувства говорили иное.

Конечно, это был никакой не призрак. Кузнецов восседал во главе большого стола, беззастенчиво ел колбасу, откусывая прямо от кральки, сыр и хлеб, и запивал все превосходным красным вином, добытым из погреба.

– А ты неплохо здесь устроился, Дмитрий!

– Я мог тебя застрелить, – я демонстративно сунул пистолет в кобуру. – В округе шалят в последнее время.

– Надеялся на твою выдержку, – Николай с видимым удовольствием вновь откусил колбасу, – у меня новости. Через несколько дней мы уезжаем, и я бы хотел успеть провести еще одну акцию, пока есть такая возможность.

– Еще одну? – не сказать, что я был доволен этим известием. У меня только-только что-то начало стыковаться, а любая акция – это череда случайностей. Кто знает, как она пройдет и чем закончится. И если Кузнецова схватят… нет, я не думал, что он выдаст меня – не той закалки человек. Он скорее умрет. Но, все равно, капитан Зиберт в данный момент – человек из моего близкого окружения. А я и так уже на карандаше у фон Рихтгофена. – Нужна мой помощь?

– Глупо было бы уехать с пустыми руками. А помощь никогда не бывает лишней.

– Почему с пустыми? Разве Шпеера недостаточно?

– Шпеер – неплохой улов, но я нацелился еще на одного жирного карася. Что скажешь о генерал-полковнике Фридрихе Фромме?

Я поразился:

– Это же командующий армией резерва! Прямой командир фон Штауффенберга!

– Именно, – Николай с достаточной элегантностью отпил из бокала и довольно причмокнул губами.

Фромм – это сила. Свалить генерала было бы весьма неплохо, ведь именно он в моей истории отказался начинать операцию «Валькирия», предварительно не удостоверившись в гибели Гитлера. Если бы не это, все могло бы пойти совсем иным путем. Впрочем, Фридриху в итоге подобная преданность не помогла, и вскоре его все равно казнили, якобы за участие в заговоре.

– Не знаю, – я тоже плеснул немного вина в бокал и отпил. – Опасно. Микропленка имеет больший приоритет.

– Она могла устареть, а генерал – вот он, совсем рядом. Я видел его уже два раза за время, что нахожусь при штабе, и мог бы убрать, но решил сначала посоветоваться.

– Считаю, нужно отложить это дело, – я не мог ему приказывать, мог лишь выразить свое мнение. – У меня вырисовывается интересная комбинация, и не хотелось бы все испортить в последний момент.

– Неужели? – не поверил Кузнецов.

– Только что говорил с Лени, ее приглашают в резиденцию фюрера. Штауффенберга тоже, ну и я с ними за компанию.

– Дима, – разведчик даже растерялся от неожиданности, – если это выгорит, то…

– Мы взорвем Гитлера! И войне конец!

Слегка наивно прозвучало, но верно по сути. Я искренне так считал. Что там будет дальше – бог весть, но если убрать лидера нации, то это явно изменит текущий ход событий.

– Дождись нашего отъезда. Судя по всему, это произойдет завтра-послезавтра, а дальше… если у меня все получится, то Фромм пока нужен живым. Он запустит операцию «Валькирия», и власть перейдет в руки Сопротивлению. Это-то нам и требуется! Если же ничего не получится, то тогда и генерал уже не нужен. Вот только тогда и я тоже помочь ничем не смогу.

– Ничего, справлюсь сам. Не впервой.

– Подожди меня тут!

Я вышел из комнаты. Достать из тайника микропленку было делом пяти минут, и вскоре я вернулся к Кузнецову, который продолжал с видимым удовольствием дегустировать вино из погребов графа.

– Французское, – поднял он бокал. – Урожай семнадцатого года. Знатный был год!

– Да уж, не спорю…

Я протянул ему коробку и он спрятал ее в карман.

– Обещаю, доставлю ее по назначению, чего бы это мне ни стоило. И с Фроммом погожу, не стану торопиться. Понять бы еще, откуда ты все это знаешь?..

Я не ответил, налил себе еще вина и залпом выпил. Кощунство пить такое вино столь примитивным образом, но что поделать.

– Полагаю, нам лучше не контактировать вне службы. Штурмбаннфюрер и так ходит кругами. Он явно что-то подозревает, чует своим фашистским нюхом, вот только доказать ничего не может, и от этого бесится и копает вновь и вновь.

Кузнецов кивнул и поднялся на ноги.

– Уйду аккуратно, благо, парк вокруг особняка твоего жилища разросся густой, – он сунул колбасу в карман шинели. – Удачи тебе, Дмитрий!

– И тебе! Судьбе будет угодно, еще встретимся!

– Обязательно, – улыбнулся он, – когда Берлин возьмем, тогда и встретимся!

Он вышел на улицу и мгновенно растворился в темноте. Я не сомневался, что он выполнит обещанное и на время оставит свои планы касательно Фромма. И пленку передаст по назначению, в этом я тоже был уверен. Хоть тут можно выдохнуть свободно. Наконец-то я придумал способ доставить ее командованию!

Я сел на тот же стул, где еще недавно сидел Кузнецов, и вылил остатки вина себе в бокал. Неспешно допил и отправился в постель. В эту ночь меня не мучили угрызения совести, и в голове не прокручивались, как обычно бывало, многочисленные варианты грядущих событий. Я просто спал крепким сном младенца, без сновидений, и проспал до самого утра.

Встал бодрым, полным энергии, которая буквально рвалась наружу, требуя немедленного действия. Но, вместо суеты, сварил себе кофе, позавтракал остатками сыра и хлеба, и, не особо торопясь, вышел на улицу.

Утро стояло прекрасное. Несмотря на ранний час, было уже достаточно светло. Весна разгонялась навстречу лету, все дальше отталкивая от себя холодную и страшную зиму. Пахло свежестью. Громко пели многочисленные местные птички – чуть меньше воробьев, с черным оперением и ржаво-оранжевыми хвостами, некоторые с цветными грудками, их было полно на деревьях в парке. Горихвостки, кажется, так они называются. Но и несколько черных дроздов среди них я приметил, и тут же прогуливались обычные голуби, а на травке расположилось семейство уток.

– Джир-ти-ти-ти-ти! – включилась первая птичка.

– Черр-чер-чер-чер! – вторила другая.

– Фить-фить-фить! – подхватили остальные.

Я заслушался. Словно и не было войны вокруг. Обычное мирное утро, ведь природе нет дела до человеческих конфликтов. Природа принимает убийство лишь по необходимости, из инстинкта самосохранения или продолжения рода, а не в силу жадности, властолюбия или прочих амбиций. Человек же – такая тварь, которая, бывает, убивает из удовольствия…

Водитель довез меня до штаба, и первым делом я поднялся к Штауффенбергу. После того, как Анни убрали с должности секретарши, ее место так и оставалось вакантным. Так что я миновал пустую приемную, постучал в дверь кабинета и, получив приглашение войти, зашел внутрь.

У Клауса на столе стоял черный кожаный портфель. Сам же граф сидел напротив и смотрел на него, не отрывая взгляда, со странным брезгливым выражением на лице.

Понятно, в портфеле взрывчатка, и полковник, который привык смотреть смерти прямо в лицо, теперь сомневается, согласуется ли запланированный теракт с его понятиями о воинской чести.

– Вы все делаете правильно, Клаус! – позволил я себе легкую фамильярность. – Когда речь идет о судьбах миллионов людей, то любое действие, ведущее к миру, оправдано. Вы станете героем!

– Я стану презираем своим народом, – негромко ответил он. – Мое имя превратится в нарицательное, им будут обозначать предателей и трусов. И каждый прохожий по праву сможет плюнуть мне в лицо.

– Вы ошибаетесь. Этот поступок оценят по достоинству! Как я понимаю, вы получили, наконец, приглашение в «Волчье логово»? – с нетерпением в голосе спросил я.

– «Вольфсшанце» более не существует, – покачал головой фон Штауффенберг, – его подорвали несколько дней назад.

– Что? Почему?

– Советские войска приблизились вплотную, дольше тянуть было невозможно. Фюрер перенес свою ставку в другое место. Но, вы правы, приглашение я получил. И вы тоже. Так же с нами отправляется госпожа Рифеншталь.

Я не стал показывать свою осведомленность, тем более, что про подрыв «Волчьего логова» услышал впервые. Но если наши продвинулись так далеко на запад, то… скоро будет Прага, а потом – Берлин! Прекрасные новости!

– И где же теперь находится главная ставка? – поинтересовался я. – Может, здесь в Берлине?

Это было бы чертовски удобно, не пришлось бы тратить время на обратный перелет, и сразу можно было бы приступить к операции «Валькирия», что максимально повысило бы шансы на удачу.