Текст книги "Меняю курс"

Автор книги: Игнасио Идальго де Сиснерос

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 32 страниц)

Советский Союз сорвал маску лицемерия с тех, кто проводил политику «невмешательства». Когда стало очевидно, что она играет на руку франкизму, СССР решительно заявил, что выходит из Комитета по невмешательству{138} и будет оказывать республике всестороннюю помощь. Она не заставила себя ждать. Испанский народ чувствовал ее и в тылу, и на фронте. [364]

В самые напряженные дни конца октября 1936 года в порт Картахену прибыли первые советские летчики и самолеты.

Трудно передать волнение и радость, которые мы испытали: технические достоинства самолетов, присланных русскими, во многом превосходили самые оптимистические расчеты.

Разгрузка производилась чрезвычайно секретно. Советские товарищи позаботились о том, чтобы она прошла как можно быстрее на случай, если корабль подвергнется в порту бомбардировке. Например, танки, прибывшие на этом же пароходе, переносились на берег с находившимися внутри них экипажами и работающими двигателями. Таким образом, едва коснувшись земли, они шли дальше собственным ходом.

Испанские рабочие, помогавшие разгружать столь необходимое нам вооружение, работали без отдыха, с полной отдачей сил.

Сборка самолетов производилась в Лос-Алькасересе. Наши механики и рабочие с помощью нескольких советских товарищей буквально творили чудеса. Тридцать первых самолетов были собраны в рекордный срок.

Советское правительство предоставило республике не только самолеты высшего класса, но и все, что нам было необходимо: летчиков, наземный технический персонал, вооружение, патроны, бомбы и т. д.

Моя первая встреча с советскими товарищами состоялась в день их приезда. Мой хороший друг, авиационный атташе полковник Борис{139}, с которым мы отлично сотрудничали, представил меня как командующего республиканской авиацией, подчеркнув, что с этого момента советский авиационный персонал, направленный в Испанию, поступает в мое подчинение. На протяжении всей войны со стороны советских летчиков не было ни малейшего нарушения дисциплины, ни выражения какого-либо неудовольствия.

* * *

Главной целью Франко с самого начала войны и до Гвадалахарского сражения в марте 1937 года был захват Мадрида.

Гитлер и Муссолини поощряли это стремление Франко, все увеличивая посылку различных видов оружия и войск и обещая признать его правительство, как только он войдет в Мадрид. [365]

Многочисленная франкистская армия, снабженная самым современным оружием, быстро продвигалась к столице и вскоре подошла к ее окраинам. В эти критические дни авиация противника как на фронте, так и над Мадридом «действовала в свое удовольствие», ибо республиканская была практически уничтожена. Фашистские самолеты полностью господствовали в воздухе и безнаказанно производили бомбардировки и обстрелы.

Взять столицу было поручено четырем хорошо вооруженным вражеским колоннам, поддерживаемым мощной артиллерией и многочисленной авиацией. Именно тогда генерал Мола сделал одному из иностранных корреспондентов известное заявление о том, что Мадрид будет завоеван «пятой колонной» «национальной» армии, которая атакует красных в их наиболее уязвимое место. С тех пор термин «пятая колонна» во всем мире употребляется для обозначения внутреннего врага.

Мировая реакция уже не сомневалась, что Мадрид потерян для республиканцев. Фашисты были уверены, что он падет в указанный Франко день{140}.

В этот день несколько корреспондентов газет из Сарагосы, нисколько не сомневаясь, что войска Франко уже дефилируют по улицам столицы, подъехали на автомобиле к нашим линиям. Когда журналистов взяли в плен, они подумали, что фашистские солдаты ради шутки решили попугать их, переодевшись в форму красных ополченцев.

Вот другой факт, свидетельствовавший о том, что путь к площади Пуэрта дель Соль{141} представлялся фашистам военной прогулкой. Мне рассказал о нем попавший к нам в плен летчик-франкист, присутствовавший при подготовке Франко к въезду в столицу.

Из Севильи франкисты привезли знаменитую статую девы Марии, намереваясь нести ее впереди марокканских частей и Иностранного легиона, которые должны были первыми войти в город. Статую сопровождали представители высшей церковной иерархии, священники и благочестивые граждане и гражданки в парадных одеяниях.

С юмором, но не без некоторой горечи летчик рассказал, что, по мере того как вступление в столицу откладывалось, [366] блеск роскошной процессии понемногу тускнел, а физиономии сопровождавших деву Марию и терпеливо ожидавших начала триумфального марша все больше вытягивались и мрачнели.

Через некоторое время началось отступление, вначале стыдливое и скрытое, а затем и явное, которое закончилось тем, что деву Марию бросили ночью в обыкновенный грузовик и отправили туда, откуда она была взята. За ней последовали и гражданские власти, которым поручалось заняться административными делами в Мадриде.

Расчеты Франко и его сподвижников провалились. Газеты западных стран стали писать о «мадридском чуде».

Под Мадридом франкистская армия впервые встретила столь упорное сопротивление. По всей линии фронта на подступах к городу шли ожесточеннейшие бои. Фашисты предпринимали безнадежные усилия выбить республиканцев с их позиций. Они бросили в бой огромное количество артиллерии, танков, однако республиканцы не только не отступали, но сами переходили в атаку. Противник нес тяжелые потери.

Что же произошло в лагере республиканцев, в чем причина «чуда»?

Попытаюсь ответить на этот вопрос, рассказав о некоторых впечатлениях тех дней, не претендуя, однако, на всеобъемлющее описание исторической обороны Мадрида.

* * *

Прежде всего, хочу отметить, что сражение за Мадрид явилось боевым крещением республиканской армии.

Самое большое впечатление произвели на меня коммунисты, которые с самого начала мятежа проявляли исключительную самоотверженность. Они упорно убеждали правительство и остальные политические партии в необходимости создания регулярной армии. Я необычайно удивлялся и возмущался тому, что о таком совершенно очевидном деле приходилось спорить. Для меня было абсолютно ясно, что если мы не создадим армию, то проиграем войну.

Я не мог понять, почему правительство и руководители других партий Народного фронта не поддерживали это предложение. Не было никаких сомнений, что отряды народной милиции, преисполненные мужества и энтузиазма, но неорганизованные и необученные, не смогут сдержать натиска дисциплинированной и хорошо вооруженной армии интервентов и мятежников. [367]

Отсюда мое огромное восхищение коммунистами, которые не только доказывали необходимость создания новой армии, но на практике приступили к ее формированию, организовав так называемый Пятый полк{142}. Он явился первой воинской единицей, продемонстрировавшей возможность создания дисциплинированной Народной армии, ибо только такая армия могла эффективно защищать республику.

Хотя Пятый полк был сформирован по инициативе коммунистов, в него входили и представители других партий. Он быстро приобрел известность своей организованностью, дисциплинированностью, но особенно действиями на фронтах и поведением в тылу. Пятый полк стал основой Народной армии. Когда в октябре 1936 года правительство объявило о ее создании, шесть первых бригад были организованы из подразделений, входивших в Пятый полк, а его командир Энрике Листер стал командовать первой бригадой. Принципы военной организации Пятого полка, перенесенные в Народную армию, превратили ополченцев в дисциплинированных храбрых бойцов, показавших в битве за Мадрид пример мужества и стойкости.

* * *

Хочу остановиться, отступая от хода повествования, на одной из основных ошибок, допускаемых обычно при анализе нашей войны. Я прочел множество книг о событиях в Испании в 1936-1939 годах, написанных нашими друзьями или людьми, считающими себя нашими друзьями. Все они, за редким исключением, пытаясь дать оценку действиям республиканской Испании, и особенно обороне Мадрида, забывали о народе и о том, что такое Мадрид. Именно народ на протяжении трех лет с беспримерным героизмом противостоял грубой фашистской агрессии. Именно народ, который часто игнорируют, и его Народная армия явились силой, остановившей марш фашистов на Мадрид и защищавшей столицу Испании до тех пор, пока предатели не сдали ее Франко.

В дни обороны Мадрида, которую я наблюдал в городе и на фронте, на земле и с воздуха, меня больше всего поражало героическое поведение народа, того самого народа, о котором так мало говорят хроникеры. [368]

Однажды в середине октября 1936 года Прието вызвал меня в министерство. Это было почти сразу после полудня. По дороге я сказал сопровождавшему меня капитану Эрнандесу Франку, что нас, видимо, ждут плохие вести, ибо почти всегда Прието вызывал меня для того, чтобы сообщить о каких-либо неприятностях. Действительно, он сказал, что положение Мадрида критическое и необходимо эвакуировать учреждения и их персонал. Для оправдания столь крайней меры он сослался на решение о срочном переезде президента республики и правительства в Валенсию.

Хотя пессимизм Прието был мне известен, эта новость и похоронный тон, каким он сказал о ней, потрясли меня. У нас не хватало самолетов, и я ждал, что министр сообщит мне что-либо ободряющее. Но он занудно твердил: советское вооружение, формируемые интернациональные бригады из иностранцев-добровольцев прибудут поздно и ничем уже не смогут помочь. И все в таком духе. Я вышел из кабинета Прието совершенно подавленный и решил не возвращаться ни в штаб, ни на аэродром, чтобы не видеть своих летчиков. Они знали, что меня вызвал министр, и забросали бы вопросами, на которые я не смог бы ответить. Кроме того, я боялся, что по выражению моего лица они узнают о плохом положении дел, и не хотел огорчать их.

Эрнандес Франк ожидал меня в приемной. Мы вышли на улицу.

Не знаю, было ли виной тому состояние моего духа, но Мадрид показался мне печальным, а люди озабоченными и хмурыми.

На Пасео дель Прадо, вблизи руин разрушенного бомбардировкой отеля «Савой», мы увидели столпившихся около грузовиков людей. Это родители провожали последнюю партию детей, эвакуируемых из Мадрида.

Мое настроение еще больше упало. Родители не скрывали слез. Дети, глядя на них, плакали навзрыд, а некоторые отчаянно кричали и не хотели садиться в машины. Наконец колонна тронулась в путь. Часть родителей ушла, но большинство осталось, делясь друг с другом естественными в таких случаях переживаниями. Вдруг мы увидели, как трое молодых парней подошли к скамейке на бульваре, один из них вскочил на эту импровизированную трибуну и попросил выслушать его. С уверенностью, приведшей меня в изумление, он стал убеждать, что не стоит расстраиваться, ибо для детей в Леванте созданы хорошие условия и там они будут в большей [369] безопасности, чем в Мадриде, который окружен врагами. Единственный способ спасти столицу – всем, и мужчинам и женщинам, стать на ее защиту. Уже начато строительство окопов, но не хватает людей. Теперь, когда дети уехали и они стали свободнее, он призывает их немедленно отправиться возводить укрепления.

Таков приблизительно был смысл его речи, которую большая часть публики выслушала с вниманием.

Эрнандес Франк, знавший одного из парней, познакомил меня с ними. Они оказались членами Союза объединенной социалистической молодежи. Эта организация мобилизовала большое количество своих членов для проведения подобных летучих митингов, названных ими «митинг-молния». Результаты не замедлили сказаться. Число добровольцев, желавших оказать посильную помощь в обороне столицы, увеличивалось с каждым днем.

Вскоре парни распрощались с нами, так как должны идти на следующий митинг. Меня необычайно обрадовал их энтузиазм и вера в возможность защитить Мадрид.

Так началось строительство баррикад, которое способствовало не только усилению нашей обороны с военной точки зрения, но и укреплению веры и поднятию боевого духа населения города.

Митинги, подобные этому, постоянно проходили во всех кварталах столицы. В кино, на фабриках и во дворах домов сотни и сотни агитаторов неутомимо призывали бороться против пораженцев, убеждали, что Мадрид выстоит, ибо нас не оставят одних, и скоро все в этом смогут убедиться. Последнее обстоятельство мобилизовывало людей и укрепляло их решимость бороться до победы.

Так народ поднимался на защиту столицы.

Поскольку до сих пор у меня почти не было связи с партией, я, естественно, не мог считать себя настоящим коммунистом. Однако всей душой был с компартией. Именно в драматические дни обороны Мадрида, в которой коммунисты сыграли решающую роль, я впервые почувствовал настоящее удовлетворение от того, что являюсь членом коммунистической партии.

* * *

6 ноября 1936 года правительство переехало в Валенсию. В Мадриде была образована Хунта обороны во главе с генералом Миаха, в которой два наиболее ответственных поста – [370] военного советника и советника общественного порядка – заняли коммунисты: член Политбюро Антонио Михе и генеральный секретарь Союза объединенной социалистической молодежи Сантьяго Карильо.

Хотя ожесточенные бои за Мадрид продолжались в течение всего ноября, а на отдельных участках они длились еще дольше, судьбу Мадрида решили первые десять дней. До конца войны Мадрид оставался в руках республиканцев.

Наша авиация сыграла весьма важную роль в тех исторических боях.

5 ноября, если не ошибаюсь, первые эскадрильи истребителей, присланные нам СССР, совершили перелет из Альбасете в Алькала-де-Энарес. Они прибыли вечером и тотчас начали подготовку к боевым вылетам на следующий день.

6 ноября утром появились немецкие бомбардировщики «Юнкерс» в сопровождении итальянских истребителей «Фиат». Они, как обычно, рассредоточились, приготовившись безнаказанно бомбить и обстреливать боевые позиции и город. В тот момент, когда сирены еще продолжали оповещать население о воздушной тревоге, самолеты с красными эмблемами республиканской авиации появились в небе Мадрида и бросились в атаку на фашистских воздушных разбойников.

Должен признаться, мне до сих пор трудно передать впечатление о том незабываемом моменте. От сильного волнения мое сердце готово было разорваться.

Зрелище, увиденное в то утро мадридцами, было грандиозным и незабываемым. В небе слышался беспрерывный рев моторов. Летчики почти в вертикальном пике бросались на «Юнкерсы» и не давали им сбросить смертоносный груз. Мадридцы поняли: произошло что-то новое и необычное.

Люди бросились из бомбоубежищ на улицы, не думая об опасности. Народ, в течение многих дней страдавший от страшных бомбардировок противника, от которых у него не было возможности защититься, с невыразимым волнением наблюдал за первым воздушным боем над осажденным городом.

Мадридцы видели, как республиканские летчики сбили один за другим девять самолетов противника, остальные обратились в паническое бегство, преследуемые нашими истребителями.

Обезумевшие от радости мадридцы, со слезами на глазах, приветствовали республиканскую авиацию и Советский Союз, хотя прибытие советских самолетов держалось в глубочайшей тайне. [371]

С этого дня соотношение сил в воздухе на какое-то время изменилось. Фашисты уже не могли безнаказанно совершать свои разбойничьи налеты. В дальнейшем они летали под сильным прикрытием истребителей и приняли ряд других мер предосторожности.

Народ Мадрида стал называть советские истребители («И-15») «чато» – «курносые».

Через несколько дней произошло событие, о котором мало кто знает (в то время мы не могли говорить открыто об участии советских летчиков в нашей борьбе против фашистов). Мне, как испанцу, стыдно о нем рассказывать, но я считаю себя обязанным сделать это, чтобы еще раз напомнить о том, что такое фашизм.

Как– то вечером фашистский самолет сбросил над Мадридом на парашюте ящик, в котором оказался труп советского летчика, разрубленный на части. Летчик по ошибке произвел посадку на территории противника, вблизи города Сеговия. В ящике лежала записка следующего содержания: «Это подарок командующему воздушными силами красных, пусть знает, что ждет его самого и его большевиков!»

Позже я узнал, что фашисты таскали советского летчика по улицам Сеговии, а затем убили его.

Мне стыдно, что в Испании могли родиться чудовища, способные на подобные поступки.

* * *

Вернемся к «чуду Мадрида». Хочу еще раз подчеркнуть, что совершил это «чудо» народ – мужчины и женщины Мадрида и 30 тысяч бойцов Пятого полка, сражавшихся на наиболее опасных участках, а также тысячи добровольцев со всей Испании. Народ знал, что, защищая Мадрид, он защищает Испанию. Проявив необычайный героизм, он не только остановил фашистов у ворот Мадрида, но и нанес им первое серьезное поражение с начала войны.

В исторической битве за Мадрид значительную помощь народу оказала первая интернациональная бригада, организованная в Альбасете из 1500 или 2000 человек. Дисциплинированность и организованность интернационалистов служили великолепным примером для отрядов народной милиции. Их присутствие являлось и большой моральной поддержкой, ибо мы чувствовали, что не одиноки. Но этих 2000 человек, сражавшихся [372] с беззаветным мужеством и храбростью, было далеко не достаточно, чтобы спасти Мадрид.

Героическая интернациональная бригада, вооружение и авиация, предоставленные нам СССР, советские люди, прибывшие принять участие в борьбе против агрессоров, – все это было великолепной и своевременной помощью. Их моральная и материальная поддержка подняла дух народа, позволила задержать и разбить врага.

Чтобы закончить с мадридской эпопеей, хочу сослаться на мнение одного свидетеля, наблюдавшего сражение за Мадрид с франкистской стороны. Я имею в виду известного американского журналиста Джона Т. Уэйтекера, находившегося в качестве военного корреспондента на стороне мятежников.

В своих воспоминаниях, опубликованных в американском журнале «Форин афферс» в октябре 1942 года, он писал следующее:

«Когда государственный переворот потерпел поражение, франкистов могла спасти только помощь германских и итальянских самолетов, а также марокканские войска. Однако вскоре они вновь оказались на грани проигрыша войны из-за своей напрасной и дорогостоящей атаки на Мадрид. На этот раз их спасли немцы.

В пригородах Мадрида я встречался с марокканцами и видел, как Франко чуть не загубил самого себя и свое дело глупой фронтальной атакой столицы. Упираясь спинами в дома Мадрида, республиканцы не нуждались ни в офицерах, ни в тактических знаниях. Когда Франко первый раз атаковал столицу, он мог бы ее взять, но по совету своих немецких и итальянских советников отложил операцию. Послушав генерала фон Фаупеля, Франко два дня ждал прибытия танков и пушек. В это время в Мадрид прибыли 1900 добровольцев интернациональных бригад, а спустя несколько дней – еще 1550. Все они защищали Мадрид. Как они это делали, я видел собственными глазами.

Я спустился к Французскому мосту с надеждой быть первым корреспондентом, который пересечет реку Мансанарес и войдет в город. Сильнейший огонь вызвал у меня беспокойство; через реку я наблюдал, как марокканцы очищали от противника шестиэтажный дом. Часть марокканцев окружила здание и быстро проникла в него. Вытеснив защитников с первого этажа, они с помощью пулеметов и ручных гранат стали очищать и второй… [373]

Один за другим этажи были освобождены, но когда операция была закончена, в живых не осталось ни одного марокканца.

Эта упорная борьба республиканцев окончательно сломила дух франкистов. Впервые за все время их длинного победного марша от Бадахоса через Талаверу-де-ла-Рейна до Мадрида противник оказал успешное сопротивление.

Только однажды республиканцы получили пушки и выпустили в воздух 127 самолетов. Марокканцы Франко отступили. Полковник Кастехон с простреленным бедром сказал мне, что, по сведениям главного штаба Франко, по меньшей мере 40000 марокканцев из имевшихся 60000 выбыли из строя; «восстав, мы теперь разбиты…»

Фалангисты оказались неспособными для службы в армии, а карлисты были разбиты. Генерал Варела и полковник Ягуэ сказали мне: «Мы подавлены и не сможем удержаться ни в одной части страны, если красные атакуют нас». Испанцы в тылу у Франко знали об этом, и в Касаресе и в Андалузии произошли восстания. В тот момент, когда республиканцы пытались объединить свои силы и подготовить возможное наступление, Муссолини отправил Франко армию в 100000 человек».

Германские и итальянские деньги позволили навербовать 60 тысяч африканцев, из них 40 тысяч в Марокко. Второй раз иностранцы помогли кучке мятежников подчинить испанскую нацию. Для защиты своего дела Франко никогда не смог бы набрать армию из испанцев.

Новые бои. «Ла глориоса». Братство в борьбе

Одной из наших основных забот являлась организация производства и ремонта самолетов. Благодаря помощи СССР нам удалось наладить выпуск ежедневно одного самолета типа «чато» («И-15») и каждые два дня – самолета типа «Моска» {143} («И-16»){144}. Хотя это и немного, однако давало нам возможность восполнять часть потерь.

Рабочие авиационных заводов и мастерских трудились с подлинным энтузиазмом. Продукция созданной нами авиационной [374] промышленности по качеству была значительно выше самолетов, выпускавшихся в Испании до 1936 года. Удалось нам организовать и ремонт моторов.

Однако в связи с неизбежными человеческими жертвами перед нами встала еще одна проблема – пополнение кадров для авиации. Быстро и эффективно решить этот вопрос нам также помог Советский Союз.

Мы направили в СССР несколько групп молодых людей для обучения искусству пилотажа. Курсантов отбирали из лучших наших бойцов. Обучение было рассчитано на шесть месяцев. По его окончании наши товарищи возвращались в Испанию отлично подготовленными, с дипломами летчиков, наблюдателей, бомбардиров, воздушных стрелков и т. д. – в зависимости от способностей и склонностей каждого – и с первого же дня могли начать службу на аэродромах.

Я уже говорил, что в начале войны мы отправили несколько молодых испанцев во Францию в гражданские авиационные школы. Этот опыт стоил нам больших денег, но он совершенно не оправдал себя, поэтому мы вскоре отказались от него.

Для подготовки летчиков мы организовали также училища в Лос-Алькасересе, Мурсии и Аликанте. Однако кадры для авиации в основном готовились в Советском Союзе. Созданные там курсы работали беспрерывно в течение всей войны. Советские люди, не преследовавшие в Испании никаких корыстных интересов, не стремились подчинить себе нашу авиацию. Если испанский пилот или бомбардир оказывался в состоянии сам выполнить боевое задание, они никогда не занимали его место. С самого начала они старались как можно быстрее подготовить наших парней к самостоятельным полетам. Две первые советские эскадрильи, прибывшие в Испанию, на 90 процентов состояли из советских товарищей. Шло время, и постепенно этот процент становился все меньше. В конце войны испанских летчиков в них было уже значительно больше, чем советских.

На протяжении всей войны я постоянно общался с советскими людьми и наблюдал их героические действия не только в воздухе, но и на земле. Со всей ответственностью могу утверждать, что оказанная нам Советским Союзом помощь была совершенно бескорыстной и стоила ему многих жертв, в числе которых немало летчиков, погибших, защищая свободу испанского народа. Их могилы навсегда остались в нашей стране. [375]

В ту пору мы узнали о предложении Советского правительства оказать на время войны гостеприимство испанским детям, родители которых пожелают этого. Посоветовавшись, мы с Кони решили отправить Лули в Советский Союз. Нас несколько смущало расстояние, но мы были уверены, что там она будет окружена заботой и сможет нормально продолжать учебу.

Вскоре Лули и Чарита, девочка ее возраста, дочь лейтенанта Бруно – летчика, убитого фашистами в первые дни войны, сели в порту Аликанте на советский пароход, державший курс на Одессу. В первом же письме, похожем на дневник, Лули подробно рассказала нам о своей поездке. С удивлением сообщала она, например, как хорошо их кормили: «На завтрак нам дают три яйца, а не одно и не два, как мы ели дома до войны…» Далее она рассказывала, что моряки всячески развлекали их, стараясь сделать путешествие приятным. Письмо она закончила такими словами: «Мы очень довольны, так как все нас очень любят!»

Лули и Чарита были первыми испанскими детьми, прибывшими в Советский Союз.

* * *

Министерство авиации вместе с Прието переехало в Валенсию. Однако главный штаб авиации официально продолжал оставаться в Альбасете, хотя фактически октябрь и ноябрь 1936 года мы почти полностью провели в Алькала-де-Энарес.

Когда я ездил в Валенсию на доклад к министру, он обычно приглашал меня к себе на обед. Как-то на одном из них присутствовали Сугасагойтия, Белармино Томас и Крус Салидо – три видных деятеля социалистической партии. Совершенно непреднамеренно я дал повод для сцены, которая отчетливо показала неприязнь или, вернее, ненависть некоторых социалистических руководителей к коммунистам.

Я по– прежнему глубоко доверял Прието. Некоторые его поступки не нравились мне, но я приписывал их ошибкам, от которых никто не гарантирован, и считал, что патриотизм и страстное желание выиграть войну пересилят в нем политические предубеждения. Поэтому я страшно удивился, увидев, какое впечатление произвело на него и его друзей мое сообщение о вступлении в коммунистическую партию. [376]

Лицо министра так изменилось, словно с минуты на минуту его должен хватить удар. Мне кажется, если бы в столовой взорвалась бомба, это не вызвало бы такой реакции, как мое заявление. Я не мог понять, как можно так ненавидеть партию, с которой сотрудничаешь в правительстве и борешься против общего врага. Мне казалось, что между истинным социалистом и коммунистом нет большой разницы, и поэтому мое решение в крайнем случае обидит Прието, так как ему, конечно, приятнее видеть меня в рядах своей партии. Дон Инда молча встал из-за стола и прошел в свой кабинет. Остальные тоже молчали, давая понять, что они полностью солидарны с Прието.

С того дня его отношение ко мне резко изменилось, и он не скрывал этого. Казалось, Прието испытывал наслаждение, когда в моем присутствии критиковали или отвергали предложения коммунистов. Мириться с этим я не намеревался.

Прието был абсолютно несправедлив ко мне, ибо я ни в чем не изменился, и никто не пытался заставить меня измениться лишь потому, что я стал коммунистом. Он был умным человеком и достаточно хорошо знал меня, чтобы думать, будто, принимая решение о вступлении в коммунистическую партию, я руководствовался соображениями личной выгоды. Поведение Прието показало мне, что под влиянием личной неприязни он может забыть о своих обязанностях и причинить своими действиями ущерб нашему общему делу. Поэтому между нами вскоре начались столкновения. Первый крупный и неприятный разговор произошел в связи с выдвижением в офицеры командиров отрядов народной милиции, то есть непрофессиональных военных. Прието всегда относился к ним с некоторым презрением, и мы не раз дискутировали по этому вопросу. В тот день обсуждалась кандидатура одного офицера милисианос, которому предполагалось присвоить чин майора. Прието совершенно распоясался. Он говорил такие чудовищные вещи и был так несправедлив, что любой беспристрастный человек не мог не заметить этого. Командиры милисианос возглавляли самые опасные участки на всех фронтах, но, так как большая часть из них была коммунистами, министр относился к ним враждебно.

Довольно сильное сопротивление оказал Прието и введению политкомиссаров в армии. Принимая во внимание характер нашей войны, институт политических комиссаров был совершенно необходим. И первые же опыты подтвердили это. [377]

В качестве представителей правительства Народного фронта комиссары, честно выполнявшие свой долг, содействовали укреплению авторитета командиров и брали на себя выполнение самых трудных задач. Они разъясняли цели нашей борьбы, укрепляли моральный дух бойцов и готовность к самопожертвованию, выступали против огульного недоверия солдат к профессиональным военным и делали многое другое, что командиры не всегда были в состоянии выполнить.

Однако Прието, возможно, потому, что предложение о комиссарах исходило от коммунистов, категорически возражал против них. После официального распоряжения о введении комиссаров в армии он вынужден был подчиниться решению правительства, но назначил комиссарами в авиацию антикоммунистически настроенных социалистов. Эти люди под руководством Белармино Томаса, которого Прието сделал главным комиссаром авиации, фактически действовали во вред нашему делу. Но они упустили из виду, что 70 процентов летчиков – коммунисты и личный состав наших эскадрилий, отдававший все силы антифашистской войне, не допустит выпадов против коммунистической партии и Советского Союза, представители которых так самоотверженно защищали свободу испанского народа.

* * *

Судьба войны прежде всего решалась на окраинах Мадрида. И фашисты, и республиканцы направили туда свои основные силы. На остальных фронтах наступило относительное затишье. Все ждали, чем закончится битва за столицу.

Враг, понесший большие потери, убедился в тщетности своих усилий с ходу захватить Мадрид. Он решил перегруппировать войска, укрепить их и предпринять наступление с целью отрезать город от остальных республиканских районов. Таким образом, фашисты рассчитывали рано или поздно принудить осажденный город сдаться.

Во второй половине декабря 1936 года франкисты атаковали нас с запада, со стороны Эль Пардо. Бои достигли невиданного ожесточения. Мы переживали тяжелые дни.

Ежедневно вечером, когда кончались полеты, я отправлялся в Мадрид к подполковнику Висенте Рохо – начальнику главного штаба обороны. Упомянув впервые имя Рохо, я должен прервать свое повествование, чтобы сказать о нем несколько слов. [378]

До войны я не был знаком с подполковником Висенте Рохо. Мне было известно лишь, что он преподавал в пехотном училище, считался умеренным республиканцем и убежденным католиком. В течение десяти дней, пока длилось новое наступление фашистов, я ежедневно общался с ним. Это был один из тех периодов, когда полностью раскрывается характер человека, и Висенте Рохо показал себя талантливым военачальником, умеющим сохранять хладнокровие в самой трудной обстановке, человеком, беззаветно преданным республике. Короче говоря, он произвел на меня очень хорошее впечатление. Позднее мы сотрудничали с ним постоянно. К этому обязывали нас занимаемые должности. Официально Рохо считался начальником генерального штаба республиканской армии, но в действительности до конца войны был ее командующим. И чем лучше я узнавал его, тем больше он нравился мне – и не только как военный, но и как человек.