Текст книги "Еврейские литературные сказки"

Автор книги: Ицик Мангер

Соавторы: Довид Игнатов,Дер Нистер,Ицик Кипнис,Мани Лейб,Мойше Бродерзон,Семен Ан-ский,Ицхок-Лейбуш Перец,Йойсеф Опатошу
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)

Но Берл тотчас понял, что такого быть не может и что еврею вообще не следует так думать. Вечносущий не стал бы отнимать его, бедного Берла из Праги, у его бедной жены и детей и не показал бы ему столько чудес зазря и понапрасну, только для того, чтобы его убили в этой пещере, чтобы никто даже не узнал, где сгинули его кости.

– Нет, такого не может быть. Я – еврей, а еврей должен уметь что-то придумать даже в самой большой беде. Всевышний уж, верно, поможет мне, если не ради меня самого, так ради царевича из Страны Чистоты. Крепись, Берл!

И тут ему пришел в голову странный план: он прикинется шутом!

Берл взял и вывернул наизнанку шапку, а когда серые разбойники подскочили к нему и схватили под руки, засмеялся. Тогда его привели к королю, и король стал его спрашивать:

– Ты кто таков?

А Берл показывает рукой на свою вывернутую шапку и отвечает так:

– Я – шут.

– А как ты сюда попал? – спрашивает король.

Отвечает ему Берл:

– Я же шут и умею делать разные штуки.

– Какие же еще штуки ты можешь показать? – спрашивает серый король.

– Могу, например, показать такую штуку: взять и оживить прекрасного царевича, который тут у вас утопился.

Услышали серый король и другие серые разбойники эти речи и, конечно, подивились. Спрашивает король:

– А откуда ты вообще знаешь о прекрасном царевиче?

Рассмеялся Берл в ответ, тряхнул своей вывернутой наизнанку шапкой, точно это колпак с бубенчиками, и говорит в ответ:

– Что значит: откуда? Я же все-таки шут!

Отвечает ему злой серый король так:

– Если ты такой великий шут, то я для начала прикажу отрубить тебе голову, а потом посмотрю, какие еще штуки ты умеешь делать!

И король тут же приказал одному из своих людей отрубить Берлу голову.

Но в тот миг как разбойник вытащил меч и занес его над Берлом, ворвался во дворец прекрасный царевич и выбил своим мечом меч из рук разбойника.

Как увидели серые разбойники прекрасного царевича, которого они считали утопившимся, напал на них страх, повскакали они со своих мест и схватились за мечи. Но тут вдруг откуда-то послышался крик петуха. В это же мгновение на них начали действовать вино и сонное зелье, и они стали падать один за другим как подкошенные.

Тут только Берл из Праги догадался, что зашел в пещеру раньше времени, и понял, в какой опасности были и он сам, и прекрасный царевич. И он от всего сердца возблагодарил и восславил Бога за то, что тот вернул жизнь ему и прекрасному царевичу из Страны Чистоты. Они с царевичем очень обрадовались и созвали всех своих людей, которые лежали, спрятавшись, в ветвях большого дерева, и они все вместе стали вязать серых разбойников.

9

Каждый из людей из Страны Чистоты связал по десять диких серых разбойников, и когда все уже были связаны, люди из Страны Чистоты стали рассматривать разбойничьи владенья. Они нашли там много золота, серебра, дорогих каменьев и оружия, много овец и коров, много стойл с лошадьми и множество повозок. Взяли они и запрягли лошадей в повозки и нагрузили их всем, что душа пожелает, и положили сверху связанных разбойников, которые еще не пробудились от крепкого сна, а еще забрали овец и коров, и вышли из пещеры как большое войско, благополучно миновали лес и пришли в Страну Чистоты.

И как только они вошли в ворога Страны Чистоты, глядят, а страшные серые разбойники-то совсем не серые, а белые!..

Смотрят жители Страны Чистоты и диву даются. Вот это да! Никакие это не разбойники, это их собственные люди! Люди из Страны Чистоты! Это же первое войско храбрецов, которое они послали против страшного зверя… Но когда жители Страны Чистоты увидели это все, они, конечно же, не поняли, что это значит.

А Берл из Праги, когда он все это увидел и услышал, приказал жителям развязать пленных и встать вокруг них. Все последовали его приказу и так и сделали. И когда уже весь народ Страны Чистоты стоял вокруг развязанных молодцов, Которые все еще спали как убитые, Берл встал посреди спящего войска и закричал громким голосом:

– Я, Берл-пражанин из города Праги, которому суждено стоять там, где он стоит, я повелеваю вам: проснитесь!

Сразу же все спавшие храбрецы стали тереть глаза и поднимать головы. И когда они, наконец, встали и огляделись по сторонам, то начали от стыда рвать на себе одежду, а потом пали на лицо свое и возвысили голос свой в рыданиях.

Тут стали жители Страны Чистоты их расспрашивать, что такое с ними произошло, и старший рыдающего войска рассказал.

Когда они зашли вглубь леса в поисках зверя, который так мерзко вопил, они наткнулись на огромную страшную серую мышь. Та мышь была больше всех зверей, которых они встречали в лесу, и быстрее всех зверей, на которых они охотились. Ее не брали ни пули, ни камни.

– И эта мышь, – сказал старший, – стала со страшной быстротой бегать вокруг нашего войска и вопить мерзким голосом. У нас от этих воплей кровь стыла в жилах. И когда она обежала вокруг нас несколько раз, мы вдруг осмотрелись и заметили, что мы все стали такими же серыми, как она. Потом она встала насупротив нас на задние лапы и так на нас посмотрела, что мы все упали перед ней на колени. И когда она потом повернулась и стала уходить, нам пришлось идти за ней следом. Она привела нас в пещеру, которую сама наколдовала, потом надела на меня сверкающую корону и сделала королем. А сама она стала нашим богом, каждый день мы должны были ей поклоняться, а потом уходить воевать, чтобы приносить ей вдоволь свежих человеческих сердец в пищу.

Когда Берл из Праги услышал последние слова, он уже не мог сдержаться и крикнул:

– Но где же сейчас этот злой зверь? Где он прячется?

– Мы надели ей золотые кольца на шею и на лапы и смастерили ей серебряную клетку, чтобы она от нас не сбежала, – ответил старший.

Говорит Берл из Праги:

– Как это? Мы обшарили всю пещеру, но не нашли никакой клетки и не видели никакого зверя.

Говорит ему старший:

– Я бы отвел тебя к клетке с той тварью, но боюсь, как бы, не дай бог, снова не стать серым как мышь. Как бы мне, не дай бог, не пришлось снова выполнять то, что она повелит.

Отвечает ему Берл из Праги:

– Чего уж теперь бояться! Если бы Всевышний, не дай бог, не захотел, чтобы все вышло к лучшему, то он бы не привел меня сюда и не дал бы мне увидеть все то, что я увидел, и сделать все то, что я сделал.

Сели старший, и Берл, и царь Страны Чистоты и несколько его приближенных на коней и отправились обратно в заколдованную пещеру. Они всей душой верили в Берла, потому что он приехал из города Праги, где живет великий праведник, пражский раввин-чудотворец, чье омовение они благословляют, восхваляют и славят и чье сияние дарит славу и свет улицам Страны Чистоты.

10

Когда Берл из Праги вернулся вместе со своими спутниками в заколдованную пещеру, старший довел их до определенного места, а оттуда он повернул три раза направо, а потом три раза налево, а потом пошел прямо. И как только они прошли за ним, так сразу увидели перед собой серебряную клетку с огромной страшной мышью с золотыми кольцами. Вокруг дикой мыши лежало много еще не съеденных человеческих сердец.

Как только ужасная мышь увидела Берла, она сразу почуяла, что что-то здесь не так, и начала дико прыгать на задних лапах и злобно разевать свою серую пасть, готовая всех съесть. Тут Берл из Праги подошел к клетке и сказал так:

– Ты, жуткая тварь! Ты хотела разорить светлую Страну Чистоты, но теперь уничтожат тебя, а иначе зачем бы я был приведен сюда?

Тут Берл из Праги вспомнил о бутылочке с черным соком, которая лежала у него в кармане, и, чтобы быть уверенным, что он капнет соком именно на спину мыши, он вскарабкался на крышу клетки и плеснул из бутылочки на чудище. Мышь тут же почувствовала, что ее как будто охватило пламя, и так рванулась, что клетка сразу же разлетелась на куски. Берл из Праги упал прямо на зверя. Долго думать, разумеется, у Берла времени не было, и он схватился за золотое кольцо, которое было у мыши на шее. Зверь же, не помня себя, бросился в реку, чтобы затушить языки злого пламени, которые жгли его все сильнее и яростнее. Взметнулись воды реки, и вышла река из берегов, а мышь с ужасной быстротой понеслась по реке, а из этой реки – в другую, а из другой – в третью, и так до тех пор, пока в бешеном своем стремлении не домчалась до моря, а потом помчалась все дальше и дальше, гонимая пылающим в костях пожаром. А Берл из Праги – у нее на спине и держится обеими руками изо всех сил за золотое кольцо вокруг ее шеи.

День и ночь несся Берл из Праги по морю среди страшных водяных гор, которые поднимала мышь из заколдованной пещеры в своем безумном стремлении затушить наполняющий ее огонь.

Руки Берла из Праги ослабели, вот-вот он, не дай бог, отпустит кольцо и упадет в глубины морские. И именно в это самое время пражский раввин расстелил свой платок и поплыл на нем по пражской реке. А морской поток тем временем приближался к Праге. И когда страшная тварь с Бердом на спине оказалась в водах пражской реки, засиял пражский раввин полным светом, вода и воздух отразил его свет на мили вокруг, и он, сияя, воздел свой посох и устремился навстречу твари. Как только она его увидела, то в ужасе дико отпрянула так, что ослабевшие руки Берла не выдержали и он упал в воду. Но ребе протянул ему посох, Берл схватился за него и удержался, а после этого он уцепился за пояс ребе, и так они вместе вернулись в Прагу.

ЙОЙСЕФ ОПАТОШУ
Приговор

Перевод Е. Олешкевич

1

Симха-рыбак, человек неотесанный и нескладный, жил по соседству с Пинхасом-писарем. Крестьянский домишко Симхи с соломенной, почерневшей от старости крышей стоял у самой Жолдевки, там, где она ступенями пробивается между острых скал и с шумом впадает в Вислу. Издалека казалось, что выросший из скал домишко качается и кружится на воде как баркас, а кругом вьются серебряные ленты.

Рыбак и три его сына стояли без капот, босиком, в закатанных выше колен штанах и мазали сыром двуушные верши. Жена Симхи, здоровая как крестьянка румяная баба, с белым треугольным платком на голове, тоже стояла босая, а пальцы у нее были толстые и сросшиеся, как у гуся. Она чинила большие веревочные садки. Мужчины клали в верши камни, чтобы верши не унесло течением. Когда верша заполнялась Рыбой, они быстро запаливали лучины, чтоб рыба не видела, куда улизнуть, и вытаскивали вершу. Трепыхающуюся рыбу запускали в веревочные садки и цепляли их к плоту, который плавал, привязанный к берегу толстой веревкой.

На плоту сидел младший сын Симхи, Зелик, мальчик лет десяти с родинкой за ухом, и бросал крошки в банку с водой, в которой кружила золотая рыбка.

Зелик рос в лесу как косуля. Часто он пропадал на несколько дней, забравшись на баржу с солью, которая проплывала мимо, но дома никто не спохватывался. Однажды, когда прошла неделя, а Зелик все не возвращался, мать решилась наконец что-то сказать. Но все промолчали. И не просто так! Когда Зелик появился на свет с родинкой, мать испугалась и послала за старой польской знахаркой, чтобы та заговорила его.

Колдунья велела изо всех сил беречь малыша, а то царица Вислы, святая Ванда, заберет его к себе.

И рыбак с сыновьями поверили всей душой, что река, вблизи которой они живут, должна забрать к себе человека, ведь лов год от года становится все хуже. Вода требует своего, поэтому им так не везет.

И каждый раз, когда Зелик пропадал на несколько дней, все молчали, и каждый думал про себя, что вода наконец приняла жертву. Но, как назло, младшенький каждый раз возвращался. Уже трижды Висла выплевывала его. Поэтому Симха и думать не желал о мальчике, не учил его еврейским обычаям, и Зелик ходил в обносках.

– Чего расселся, а, болван! – закричала жена рыбака Зелику. – Сходи к писарю и спроси, сколько рыбы ему послать на субботу!

Мальчик подхватил банку с золотой рыбкой и пошел через лес.

Зелик думал о том, что, когда он вырастет, он не станет ловить рыбу вершами. Он построит себе плот и будет ловить рыбу сетями. А когда разбогатеет (а он обязательно разбогатеет) – купит себе пару резиновых сапог с высокими голенищами, которые скрепляются пряжкой аж под животом, и кожаную куртку и будет разъезжать по воде на настоящем рыбацком кораблике, с вот таким большим штурвалом. Тогда он построит себе точно такой же дом с застекленной верандой, как у Пинхаса-писаря. А что, если подарить золотую рыбку Рохл? Она уже второй день как на него сердится. Он отрубил хвост ее черной кошке. Так ей и надо! Когда рыбы мечут икру, нечего к ним подкрадываться и лопать их! Да, рыбку он подарит Рохл. Правда, золотые рыбки не водятся в Висле, но ничего, он вырастет, поймает кита, выпотрошит его, сошьет себе одежду из его кожи, штаны вместе с курткой, так, что будут видны только глаза, и отправится, расправив плавники, к золотым рыбкам, он-то знает, что они живут только в самых глубоких водоворотах. А еще он накажет Рохл менять воду и бросать туда крошки.

Рохл сидела на веранде и беседовала с черной кошкой, которая лежала с опухшей спинкой в застеленной корзинке:

– Кошечка ты моя бедная! Больно тебе? Ну, не плачь! Миколай говорит, что это заживет. За это Зеликова родинка станет такой большой, ну такой большой, видишь, вот такой! – и она развела ручки. – Вот такой, гадкой! – И Рохл рассмеялась. – Зелик с хвостом на щеке!

– Рохл, погляди, а у меня золотая рыбка. Хочешь?

Рохл повернулась и поджала губы:

– Я с тобой не дружу.

– Почему ты со мной не дружишь?

– Потому что ты разбойник!

– Мне отец велел, честное слово! А еще он велел поймать твою кошку в мешок и сбросить ее с бережка, вот так, плюх и в воду!

– Думаешь, я тебя прощу? Тебя Бог накажет! Миколай говорит, что твоя родинка станет такой же большой, как отрубленный хвост.

Зелик на минуту растерялся, схватился за щеку, и тут ему на самом деле показалось, что родинка становится больше.

– Это всё вранье! На что поспорим, что завтра ее уже не будет? У меня есть средство!

– Что за средство?

– Если несколько раз помазать ее голубиной кровью, она засохнет и отвалится.

– Так почему же ты этого не сделаешь?

– Потому что мама говорит, что родинка приносит счастье, и если я сведу ее до тринадцати лет, счастье от меня отвернется.

– А ты везучий?

– Конечно! Видишь, меня уже три раза Висла выплюнула, и я бы даже мог доплыть до самого моря! Мой отец уже давным-давно рыбачит и еще ни разу не поймал золотую рыбку. А я знаю, где они живут! А ты не знаешь!

– Где?

– В водоворотах!

– Зелик, а правда, что водоворот каждый год забирает человека?

– Конечно! Они там живут вместе с золотыми рыбками. Знаешь, когда я вырасту, я отправлюсь туда, к золотым рыбкам.

– А если они тебя не отпустят обратно?

– Конечно отпустят!

– А что ты будешь там делать?

– А знаешь, там лежат все морские сокровища, я набью себе полные карманы золотом и бриллиантами и вернусь.

– А меня ты возьмешь с собой?

– Тебя? Ты же со мной не дружишь!

– Конечно не дружу!

– Тогда не возьму!

– Ну и не бери!

– Тогда отдавай мне обратно золотую рыбку!

– Золотую рыбку? Почему ты такой противный, берешь мою кошечку и…

– Честное слово, я больше не буду отрубать ей хвост!

– Так ты уж и так отрубил!

– Рохл, ты где? Еда стынет, – закричала старая служанка.

– Уже иду, – ответила Рохл и встала.

– Приходи к нам завтра, Рохл, аисты вот-вот прилетят, ты придешь?

– Приду.

Рохл ушла в дом.

2

Лес радостно шумел и пах канифолью.

Зелик, загорелый как цыганенок, шел босиком через лес не по протоптанным тропинкам, а шагал прямо по черной, болотистой, покрытой мхом земле и наслаждался тем, что прохладная, влажная грязь расступается и хлюпает под его ногами как хорошо вымешенное тесто. Мальчик держал во рту ключ и свистел в него на чем свет стоит.

Рохл, радостная, с раскрасневшимися щечками, с ботинками и носками в руках, шла следом за мальчиком.

Лучи, которые прятались глубоко в лесу, начали вдруг проказничать, виться вокруг Рохл. Лучи подкрадывались сзади, целовали ее, отпрыгивали обратно и вдруг облили ее таким серебристым сияньем, что Рохл даже зажмурилась и взвизгнула от радости.

Птицы ожили, с шумом взлетели из густой травы и, зависнув в лучах разгорающегося солнца, запели.

Лес радостно шумел и пах канифолью.

Казалось, что великое множество скрипачей, разбросанных по лесу, вдруг устало и потихоньку перестало играть. Скрипачи заметили юную парочку, которая, держась за руки, стояла босиком на влажной земле. Скрипачи и сами, почувствовав себя моложе, стали быстро-быстро натирать свои смычки красноватыми кусками канифоли, и высокие сосны, как натянутые струны, вздрогнули, заворчав, точно далекое спокойное море: «Молодость! Молодость!»

Выйдя из леса, парочка уселась на берегу Вислы и принялась болтать перепачканными ногами в прозрачной воде.

На другом берегу Вислы тянулись широкие зеленые луга с рассыпанными по ним желтыми цветочками.

По лугу расхаживал белый аист с черным хвостом. Он горделиво поднимал свои красные ноги, высокомерно задирал длинную шею с красным клювом и с клекотом глотал зеленых лягушек. А когда солнце выплыло из-за облака и стало припекать, аист встал на одну ногу, спрятал красный клюв и полголовы под крыло, да так и остался стоять на зеленом лугу, как нарисованный.

– А знаешь, Рохл, что было бы здорово?

– Что?

– Только поклянись, что никому не расскажешь!

– Ни за что!

– Все-таки поклянись, я боюсь, что ты проболтаешься.

– Честное слово, не проболтаюсь, Зелик!

– Помни! – И Зелик поднес палец к носу. – Знаешь, что мне пришло в голову?

– Что?

– Ты ни за что не догадаешься! – рассмеялся Зелик.

– Говори уж! – попросила Рохл, взяла Зелика за руку и потерлась своей мокрой ногой об его ногу.

– Знаешь, если бы мы достали гусиное яйцо, ой, это было бы здорово!

– Зачем тебе гусиное яйцо?

– Я бы подложил его в гнездо к аистам, и вылупился бы наполовину аист, а наполовину гусь.

– Аисты так тебе и позволят?

– Я подложу его на рассвете, когда они оба улетают.

– Зелик, ты знаешь, кто приносит маленьких детей? Брайна говорит, что это аист приносит маленьких детей в корзинке. Где же живут все эти дети?

– На небе!

– А когда идет дождь?

– Когда идет дождь? Не знаю! Наверное, они прячутся, когда облака спускаются к Висле напиться.

– А аист, который стоит на лугу, может принести детей?

– Конечно!

– Зелик, а если я очень захочу, аист принесет мне ребеночка?

– Конечно! – Зелик развел руки. – Целую кучу детей!

Второй аист, чуть поменьше, с белым, словно выбеленным известкой крылом, медленно спустился вниз. Аист, который стоял посреди луга, он, как будто очнулся, расправил крылья, вытянул длинную шею, защелкал клювом и начал бегать вокруг нее с опущенной головой и кричать: «Кля-кля!» Потом остановился, поднял красный, слегка приоткрытый клюв, в котором держал зеленую лягушку, ласково посмотрел на нее, как будто хотел сказать: «Уж у меня-то жена не умрет с голоду!» и преподнес ей лягушку. Тут у нее перехватило дыхание, она подняла шею, вытаращила глаза и проглотила лягушку, не имевшую ни малейшего желания совершать променад в желудок, а он от большой любви несколько раз клюнул ее, потом засунул голову ей под крыло и стал что-то там искать. Потом он вытащил голову, захлопал крыльями, низко взлетел, описал вокруг нее круг, покрасовавшись гибкой, ловкой шеей, и всегда тихая птица вдруг пропела: «Кля-кля-кве, кля-кля-кве!»

Зелик вытащил ноги из воды.

– Иди домой, Рохл, и принеси яйцо, гнездо сейчас пустое. Быстрее, надевай ботинки!

Рохл радостно обулась, почувствовала себя увереннее и подпрыгнула.

– Ну, чего ты не идешь? – спросил Зелик.

– Мне одной неохота идти!

– Давай я с тобой схожу, хорошо?

И дети, взявшись за руки и подпрыгивая, скрылись в лесу.

3

Зелик весело подошел к амбару, на котором было гнездо аистов, взял у Рохл яйцо, схватил его ртом и легко, как кошка, стал карабкаться по ровной обмазанной глиной стене. Он схватился за торчавшую балку, выждал немного, как будто пытаясь найти равновесие, и перебросил тело на крышу. Гнездо располагалось на старой деревянной бороне. В бороне лежала корзина, выстланная травой и ветками. В лицо Зелику ударил тухлый запах рыбы, лягушек и цыплят. В гнезде было три больших яйца. Зелик вытащил одно, вместо него положил гусиное и уже хотел было слезть с крыши, как вдруг появились оба аиста и понеслись, расправив крылья, прямо на Зелика. У Зелика еще было время спрыгнуть, но он так испугался, как бы аисты его не заклевали, что застыл на мгновение, держа яйцо обеими руками.

Рохл завизжала:

– Зелик, прыгай!

Зелик скорчился, заслоняя лицо обеими руками, как человек, ожидающий удара, и заскользил с крутой крыши.

Аист, пролетая, вытянул свою длинную шею, нацелившись острым клювом Зелику прямо в лицо. Зелик уклонился от клюва, удар пришелся в плечо, и Зелик камнем свалился с крыши. Яйцо разбилось и обдало Зелика желтой жижей.

Рохл, подумав, что Зелик, конечно же, умер от удара, стала рвать на себе волосы, упала рядом с ним на колени, обхватила его обеими руками, стала его целовать и причитать:

– Зелик, милый, скажи, тебе больно? Это я во всем виновата! Зачем я принесла это яйцо?

Когда Зелик пришел в себя после удара, он почувствовал боль в плече и вспомнил, что его клюнул аист. Рохл, увидев, что из-под куртки течет кровь, схватилась за голову.

– Ой, мамочки, кровь!

И она снова упала на колени рядом с Зеликом и стала его упрашивать:

– Зелик, милый, пойдем к нам, Брайна тебе что-нибудь приложит, она, не дай бог, никому не расскажет, вот увидишь, прошу тебя, Зелик, пойдем!

Она поцеловала его и расплакалась:

– Все из-за меня!

Зелик, увидев, что над ним плачут, не на шутку испугался, забыл про боль и встал.

– Вставай, Рохл, пойдем к воде, ты мне смоешь кровь, хорошо? Не плачь, ничего мне не сделается! Мне, бывало, доставалось и посильней, и все заживало.

– Ты сердишься, Зелик?

– Нет!

– Ты хочешь, чтобы мы всегда были друзьями?

– Конечно хочу!

– Видишь, как я тебя люблю, – сказала Рохл, поймала ртом свою руку выше локтя, зажмурилась и так сильно себя укусила, что ее зубки окрасились выступившей кровью.

Они замолчали и по толстым, сухим веткам, которые ломались под их ногами, пошли к Висле.

Рохл как маленькая мама стала нянчиться с Зеликом. Она сняла с него куртку, потом стянула рубашку, совершенно забыв, что нельзя смотреть на раздетого мальчика, взяла свой белый передничек, намочила его в холодной воде и обтерла Зелику рану. Зелик, не шевелясь, стоял на четвереньках как Раненый зверек и наслаждался тем, что Рохл с ним нянчится. Обтерев рану, она выстирала передничек, хорошенько его выжала, положила Зелику на рану и, забравшись вместе с ним в кусты, в тень, велела ему лечь лицом ей на колени, чтобы рана немного подсохла.

Зелик подчинился и тут же уснул у Рохл на коленях.

Рохл все время приподнимала передничек – смотрела, подсыхает ли рана. Рана, однако, кровила – у Рохл защемило сердце, и она тихонько заплакала. И так, заплаканная, с красными опухшими глазами, Рохл положила голову на листья и тоже заснула.

4

Аистиха все утро не отходила от гнезда – смотрела, как ее детки выклевываются из яиц.

Он был взволнован, парил над гнездом со странными криками, то и дело что-нибудь ей приносил и стремительно расхаживал по крыше амбара, прижав скорченную шею к крыльям.

Она издала странное «клю-клю». Он подлетел, расправил крылья и уселся рядом с гнездом. На мгновение он будто растерялся и глянул на нее, а она пристыженно опустила голову, как будто умоляла: «Честное слово, я не виновата!» Из расклеванной скорлупы яйца выкатился маленький гусенок. Он почувствовал, что все в ней задрожало, бросился на нее и стал клювом выдергивать ей перья. Но она только ниже наклоняла голову и ближе придвигалась к нему, совсем не сопротивляясь. Все в ней просило: «Лучше ударь!»

Он клюнул гусенка, схватил его за голову и швырнул вниз с амбара. Потом стал разорять гнездо клювом и лапами, уже не оглядываясь на нее, еще немного постоял и улетел.

Она выпрямилась, стала точить клюв о зубья бороны, думая о том, что для нее все кончено и что он полетел позорить ее перед всей стаей.

Она подняла ногу, стала еще усерднее точить клюв о борону и плакать на свой лад. Она была уверена, что вины нет в том, что с ней случилось такое несчастье, что она все расскажет им, старейшинам стаи… Она им покажет двух деток, настоящих аистят, с красными лапками и красными клювиками… И она снова расплакалась.

Зелик с Рохл сидели на плоту.

– Знаешь что, Рохл?

– Что?

– Теперь я смогу плавать точь-в-точь как утка.

– Как это?

– Я надрежу себе пальцы…

– Не делай этого, слышишь, Зелик! Иначе я, честное слово, навсегда с тобой поссорюсь, навсегда!

– Погоди! Выслушай сначала!

– Не стану.

– Понимаешь, я возьму перепонки с гусиных лапок, вставлю их между пальцами и крепко привяжу, пока они не врастут, а потом…

– А кровь не будет идти? – перебила его Рохл.

– Конечно, не будет! Офеля научила меня, как надрезать себе палец острым ножом так, чтобы кровь совсем не шла, у нее же мама колдунья!

– Разве ты не в ссоре с Офелей?

– Конечно, в ссоре! Знаешь, Рохл, у Офели есть такая трава, что стоит ее лизнуть, как сразу заснешь на сутки. Не веришь? Честное слово!

– Ну конечно, есть у нее!

Они немного помолчали.

– Зелик, а правда, что мама Офели ходит в обувке из человеческих жил?

– Еще бы! Знаешь, а еще ее мама умеет превращаться в соломинку и прятаться в самой маленькой щелочке! Она же настоящая колдунья!

Тихая Висла запузырилась. От пузырей расходились круги. Круги росли, сливались друг с другом, становились все больше и больше, и всегда тихая Висла, обычно похожая на хрустальное зеркало, снова как будто застыла, усыпляя все вокруг.

Мимо порхнула ласточка. Увидев других ласточек в воде, она застыла от удивления и окунула клювик в воду – Висла запузырилась снова.

Зелик рассказывал, что под Черным камнем в стеклянном дворце живет Ванда, царица Вислы. Летом, в самую жару, когда Висла мелеет, Ванда вместе со своими сестрами забирается на камень и заманивает к себе маленьких детей. Она уже трижды хотела его схватить, но он знает такое заклинание, стоит его произнести, как вокруг него тут же вырастает огненный круг, и Ванда не может до него добраться.

– Зелик, а зачем Ванде столько детей?

– Зачем ей они? Она целует их до тех пор, пока они не испустят дух, а потом съедает их сердце!

Дети увидели, как большая стая аистов опустилась на остров посреди Вислы.

– Это они собираются свадьбу справлять, – сказал Зелик и повернулся к Рохл. – Давай поплывем туда на лодке.

Зелик отвязал лодку от плота. Рохл осмотрелась, не видит ли их кто-нибудь из домашних, и радостно прыгнула в лодку.

Рохл, поглядев на то, как маленькие блестки на воде сливаются и, поглощая друг друга, слепят глаза, обрадовалась и как-то странно вскрикнула.

Они доплыли до острова, вытащили лодку и сами выбрались на траву.

Аисты выстроились полукругом. Пара аистов постарше, как два почтенных обывателя с заложенными за спину руками, расхаживала в центре круга. Прилетел держа в клюве мертвого гусенка, и поднес его пожилой паре – нате, глядите!

Старые аисты осмотрели гусенка, обнюхали, покивали своими длинными шеями, переговорили по-своему, и два аиста улетели.

Скоро аисты вернулись с ней. Посланцы с помощью «клю-кля, клю-кля» передали ее доводы. Аисты снова посовещались, зашумели, столпились, расстроив круг, и издалека казалось, что это чудище с десятком склоненных голов стоит, широко расставив ноги, посреди Вислы и кричит: «Клю-клю, кля-кля!»

Аисты окружили ее. Он подошел первым и клюнул свою женушку прямо в голову, и со всех сторон к ней потянулись длинные шеи с открытыми клювами, в воздухе закружились перья, и птицу разорвали на кусочки.

Свечерело. Рохл сидела и плакала, зная, что это они с Зеликом во всем виноваты. Зелик дернул ее:

– Вставай, Рохл, поедем домой.

Они забрались в лодку. Тяжелые облака вдруг стали отделяться от Вислы, встали стеной, похожей на развалины, и стало совсем темно. Молния подожгла Вислу. Рохл растерялась от вспышки света. Ослепленная, забыв о том, что она в лодке, Рохл вскочила. Громыхнул гром, будто раскололся каменистый берег, и хлынул ливень.

Рохл в лодке не было. Зелик скинул куртку и бросился в воду, ища ее, но Рохл пропала.

Висла штормила.

Черные валы как разъяренные звери с пеной в пасти вставали на задние лапы, ревели и бросались на Зелика. И молнии, похожие на огненные ленты, со всех сторон слепили глаза. Лодка была уже далеко от него, ее саму по себе несло по Висле. Вал поднял его, и Зелик почувствовал, что ему стало легче, он расслабил руки и ноги и увидел, как к нему плывет дворец с зелеными огоньками. Ванда, окутанная белесыми молниями, висит в воздухе. Она зовет его к себе, показывает ему Рохл, посылает ему молнии, и молнии, похожие на длинные языки, становятся все тоньше. Молнии щекочут, целуют, жгут, и вот над ним уже стоит мама, выжимает лимон на сахар и кладет сахар ему в рот. Вдруг Ванда распускает свои водяные волосы, волосы тянутся к нему, опутывают, сквозь них как сквозь тысячи желобков струится вода и гасит молнии, Зелику становится хорошо, так хорошо, и он плывет.