Текст книги "Сотворение любви (ЛП)"

Автор книги: Хосе Овехеро

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

и ни слова больше. Мне кажется это нормальным, так же мы говорим “да-да” по телефону для того, чтобы другой, ведущий монолог, знал, что мы еще здесь. “Привет”, – говорю я китайцам, и они в один голос мне отвечают. Я вхожу с Кариной в подъезд. Почтовый ящик Самуэля открыт. На распахнутой дверце – слой цементной пыли, на полу тоже лежит кучка просыпавшейся пыли. Я открываю свой ящик без каких бы то ни было комментариев, Карина тоже ничего не говорит, хотя посматривает на ящик Самуэля. Она проходит вперед, чтобы вызвать лифт.

Когда я уже закрываю дверь лифта, то слышу за спиной торопливые шаги.

– Одну минутку!

Мы с Кариной вынуждены были прижаться к сторонке, потому что хотя на маленькой металлической табличке лифта и написано “3 человека, 250 кг”, очень сложно внутри кабинки уместиться втроем, не потеснившись. Я поворачиваюсь на девяносто градусов, думая, что так мы втроем поместимся лучше. Карина стоит сбоку от меня. А передо мной маячит лицо незнакомца. Кивком головы мы приветствуем друг друга.

– Вам какой этаж?

– Пятый.

Незнакомец нажимает четвертую и пятую кнопки, и впервые поворачивается к Карине. Вполне логично, что сейчас в меня закрадывается подозрение. Мое смутное подозрение подтверждается растерянным и беспокойным взглядом, устремленным на Карину. Ведь, понятно, что есть нечто в этой девушке, что кажется тебе знакомым, Самуэль. И именно поэтому, ты хоть и стараешься сдерживаться, чтобы не быть слишком нескромным, но раз за разом слегка поворачиваешь голову, делая вид, что смотришь в другую сторону, но на самом деле ты изучаешь лицо Карины. Отчего оно кажется тебе знакомым, Самуэль? Ты вот-вот прозреешь? В этой незнакомке ты видишь воплощение призрака? Со своей стороны я тоже изучаю Самуэля. Сильно потрепанные джинсы, рубашка цвета хаки с длинным рукавом, будто оставшаяся с армейских времен, слишком роскошные часы. На лице Самуэля видны широкие и глубокие поры, а кожа кажется плотной, как кусок свиного сала. Алкоголь и сигареты, это не только предположение, нюх и чутье помогают мне прийти к подобному заключению, хотя ни на пальцах, ни на зубах Самуэля я не замечаю следов никотина. И уж, конечно, ты мог бы получше вымыть волосы, ведь вовсе недостаточно собрать их в конский хвост, чтобы они казались чистыми. Когда мы подъезжаем к четвертому этажу, он кашляет и ищет в карманах ключи от квартиры. Нет, я не смогу избегать его, но очень хочу, чтобы он избегал меня, так что, когда он поворачивается еще раз, и я вижу, что он вот-вот раскроет рот, я коротко и отрывисто бросаю:

– Еще увидимся.

Он идет на попятный и ничего не говорит Карине. О чем ты ее спросишь, идиот? “Послушайте, а мы с Вами, часом, не знакомы?”

Войдя в квартиру, я сразу включаю музыку, но Карина жестом просит меня ее выключить. Она не голодна и не хочет ничего пить. Она только указывает на дверь ванной и говорит:

– Ладно. Давай, рассказывай.

Ее тон не суровый и не требовательный, и я спрашиваю себя, что творится в ее голове. Она кажется напряженной, словно готовясь выслушать секрет, особенно важный для ее жизни. Сейчас ей не хочется ни развлечений, ни проволочек, а лишь выслушать мой рассказ, объясняющий, почему ее сестра хотела, чтобы она не знала некоторых вещей. Возможно, она ревнует к моей близости с ее сестрой, которая могла быть большей, чем она предполагала. Ведь я это не только перепихон по выходным и Кларино утешенье в ее слишком монотонной жизни, но и тот, кому Клара поверяла свои секреты, подробно описывала ее сложные взаимоотношения со старшей сестрой, рассказывала о том, как в ее возрасте продолжала переживать из-за реакции сестры и ее мнения обо всем этом. Внезапно Карина видит во мне знатока секрета, который может поведать ей о том, почему в ее собственной жизни что-то не сложилось, не задалось, не получилось так, как могло бы быть. И я, хранитель тайн, могу открыть Карине секрет, как она была ценима той, кто знал ее лучше всех. Но, Карина хочет, чтобы я говорил не о сестре, а о ней самой.

Я наливаю себе пива. Я не потрудился выдумать байку, которую буду рассказывать Карине, из-за собственной лени. Из-за этой самой лени я начинал все зубрить всего за два-три дня до экзамена, составлять сметы в самый последний момент, я не вызывал водопроводчика до тех пор, пока не появлялся риск неизбежного затопления. Я ничего не приготовил и проклинаю себя, наливая пиво в стакан. Но в то же самое время я чувствую прекрасное возбуждение, как актер, выходящий на сцену импровизировать монолог, от которого зависит его актерское будущее. Я улыбаюсь сам себе и улыбаюсь, даже выходя из кухни со стаканом в руке. Я жестом показываю Карине, чтобы она шла за мной на террасу. Она очень серьезна, сосредоточена, почти испугана. Мы усаживаемся на пластиковые диванчики. Тихий, спокойный вечер, хотя слишком свежо. Больше обычного слышен шум городского движения. Стрижи вычерчивают в небе замысловатый узор, и, как обычно, пронзают небеса следы летящих самолетов. В этот час, когда солнце уже скрылось из виду, но еще искрится на горизонте, самолетные следы блестят так, словно они сделаны из какого-то фосфоресцирующего материала. Я перестаю любоваться небом.

– Готова?

– Уже давно.

И хотя во всем теле я ощущаю мелкую дрожь, подобную вибрации высоковольтных линий передач или антенн, я начинаю рассказ. В моем голосе звучит такая уверенность, чистота, убежденность и искренность, что я и сам этому удивлен.

Клара со слов Самуэля.

– Кларе было очень важно твое мнение, то, что ты о ней думаешь. Признаюсь, мне казалось странным, что эта женщина, по-видимому, весьма независимая и самостоятельная, придает такое большое значение мнению своей сестры.

– Поэтому, когда я посоветовала ей бросить тебя, она не обратила на мои слова никакого внимания.

– Да, не обратила, так же, как не обращала внимания на многое другое. Но теперь, после того, как ты рассказала мне о ней, я думаю, что таким способом она вовсе не игнорировала твое мнение, нет, она прислушивалась к нему и учитывала его, понимаешь? Нет, ты меня не понимаешь. Для нее было очень важно, что ты думаешь, и это ее бесило. Кларе казалось, что она должна была быть более взрослой, зрелой и только сама, одна, принимать решения. Поэтому она, хоть и старалась выяснить, одобрила бы ты или нет то, как она поступила, иногда ей нравилось делать все наоборот, не так, как поступила бы ты на ее месте. Клара делала так именно потому, что чувствовала себя слишком зависимой от тебя.

Сейчас я понимаю, что, будучи еще подростком, она должна была неосознанно чувствовать нечто похожее. Она никогда не рассказывала мне, ни о том, что ушла из дома совсем молодой, ни о глупых выходках с наркотой. Да, она дала мне понять, что была безрассудной, совершала безумства, это ее собственные слова, и что одно из ее сумасбродств могло выйти ей боком. О тебе она говорила с нежностью, восхищением, нетерпением, как о ком-то, кто кажется нам таким совершенным, что до смерти раздражает. Мы любим этого человека, но в то же время хотим, чтобы он был более слабым, потому что только так мы можем приблизиться нему.

Карина нахмурилась, собираясь что-то сказать. Похоже, она нервничает из-за этого упрощенного ви́дения ее самой. Люди, вызывающие у нас восхищение, заставляют нас чувствовать себя неловко, потому что не признают наших слабостей. Нас поражает эта манера отрицать то, какие мы на самом деле.

– Мы никогда не приходили сюда, правда. Мы встречались с ней в гостинице, снимали номер на день, а потом Клара шла к себе домой, а я, обычно, несколько часов проводил в отеле. А один раз я даже провел ночь в том самом номере, где мы с твоей сестрой занимались любовью. Не знаю, привыкла ли моя жена к тому, что иногда я не ночевал дома, смирилась ли с этим? Я звонил ей, чтобы предупредить, что останусь на ночь в гостинице. “Один?” – всегда спрашивала она. “Конечно, один?” – отвечал я. Однажды она настояла на том, чтобы приехать в гостиницу, встретиться и провести ночь со мной. “Как если бы я была твоей любовницей,” – сказала она. Это была бурная ночь. Мы и вправду встретились, как любовники, а не как супруги, прожившие бок о бок двенадцать лет. Это было, хотя я не хотел рассказывать об этом. Кроме того, если я и дальше пойду по этой дорожке, ты окончательно утвердишься в своем мнении о том, что я – подлец. Но не все в жизни так просто, наши чувства не так-то легко разделимы одни от других, и, порой, привязанность и страсть переплетаются между собой.

Клара не хотела приходить ко мне домой, даже если жена была в отъезде. Ей казалось, что это плохо. Клара говорила, что уж если она отняла у нее мужа, то не хотела бы занимать также и ее территорию. Нам всем не хотелось бы представлять, что наше место в любовном гнездышке занято кем-то другим. Окажись мы в одном из таких гнездышек – номер отеля не в счет, они могут быть разными – и наши фантазии и домыслы сразу приобретут строгую определенность. Мы ясно увидим нашу половину на этом же самом месте занимающейся с нами тем же, чем всегда. И в этот момент присутствие третьего станет для нас невыносимым, потому что он не присоединится к нам, а заменит нас. Честно говоря, я не хотел, чтобы Клара приходила сюда, потому что боялся, что она оставит какой-нибудь след: волос, запах, платок, какую-то вещицу, выпавшую из сумочки. В общем, об этом мы с ней договорились раз и навсегда, и больше эту тему не обсуждали. Иногда гостиницу оплачивал я, иногда – Клара. Твоя сестра не была жмоткой, да ты и сама это знаешь.

Карина сидит, понуро опустив голову, как будто это она признается в чем-то, чего она стыдится или должна была бы стыдиться. Я незаметно внимательно слежу за выражением ее лица, ища в нем каких-то перемен, свидетельствующих о том, что она не согласна с моим, только что высказанным, мнением о характере ее сестры. Но, она сидит все в той же сосредоточенно-напряженной позе, и я продолжаю.

– Жена должна была уехать на неделю незадолго до того, как твоя сестра попросила меня начать жить вместе, и я отказался. Моя жена – преподаватель в Национальном Университете Заочного Обучения, и ее частенько посылают наблюдать за экзаменами, проводящимися в провинциях. Иногда, если ей нравится место, куда ее направили, она, пользуясь моментом, остается там на выходные. В тот раз ее направили на Тенерифе, и она решила полететь туда в пятницу и не возвращаться до воскресенья следующей недели. Совпало так, что Алехандро тоже был в отлучке, не помню, почему. Честно говоря, я даже не помню, где он работает.

– Я не верю, что ты этого не помнишь.

– Видишь ли, память – мое слабое место.

– У него мебельные магазины.

– Да, верно. Мебельные магазины.

– Скажи я тебе, что он концессионер одной из автомобильных компаний, ты тоже

сказал бы “да, верно”.

– Нет, не сказал бы.

– Иногда ты говоришь очень странные вещи, как будто бы тебя там не было, и ты ничего

не знал.

– Твоя сестра думала точно так же, что я живу в своем мире, как зашоренный, что вижу

все огромное, не замечая мелочей. Но, скорее всего, я забыл об этом, потому что мне претило то, что Клара была замужем за владельцем магазина. Скорее, я представлял ее женой архитектора, адвоката или университетского профессора.

– Тем более, скорее это причина для того, чтобы запомнить.

– Это ты так считаешь. Алехандро должен был уехать, что по времени совпало с

отсутствием моей жены. Разница была всего лишь в один день. Клара предложила мне взять отпуск и провести вместе эти дни. Мы говорили о том, чтобы уехать на пляж, в квартирку одной ее подруги…

– Полагаю, к Пилар, в Бланес.

– В Бланес, теперь, когда ты говоришь, думаю именно туда. Вот видишь, когда ты мне

помогаешь, я, более-менее, что-то вспоминаю. Конечно, мы хотели поехать в Коста-Брава, но это оказалось невозможным. На самом деле, не мог же я возвратиться домой загорелым после нескольких дней отсутствия, когда жена названивала мне по телефону и оставляла сообщения, а я на них не отвечал… Когда жена уезжала, она каждый вечер звонила мне. Ей было необходимо поддерживать со мной связь, когда мы жили порознь, не для того, чтобы убедиться, что я дома, а чтобы таким способом приблизиться ко мне. Мы продолжали болтать, как будто нас не разделяли сотни километров. По правде говоря, я все еще не могу поверить, что жена бросила меня. Я никогда не думал, что она может жить одна.

– Вероятней всего, и не живет.

– В смысле?

– Скорее всего, она живет с другим мужчиной.

– Нет, в тот раз, когда мы разговаривали об этом, я не сказал тебе, но на самом деле жена

бросила меня, потому что раскрыла мой роман с твоей сестрой.

– Или использовала это обстоятельство для того, чтобы сделать то, что хотела, но не

решалась.

– Ты не знала мою жену.

– Ты, видимо, тоже. Скорее всего, находясь в отъезде, она звонила тебе, чтобы

удостовериться, что ты здесь, а, возможно, для того, чтобы предотвратить твой звонок в самый неподходящий момент или чтобы избавиться от угрызений совести. Люди ведут себя так, что мы не всегда их понимаем, их поступки мы расцениваем так, как нам удобно…

Это меня задевает, хоть и покажется смешным. А, кроме того, я уже думал об этом. Меня

задевает то, что Карина считает, что моя жена проводила время, изменяя мне, а особенно то, что она сказала об этом так вызывающе, словно мстила мне за какую-то обиду, разжигая во мне подозрения в успешности моего брака. Что она знает о моей жене, о наших с ней отношениях и о том, изменяла она или нет? Она ничего не знает и обо мне. Вот и сейчас она выпрямилась и сидит на диване с видом, который я не переношу, потому что он заставляет меня чувствовать себя так, словно я вот-вот завалюсь на экзамене. Зубы сжаты, глаза смотрят на меня в упор, бросая вызов. Да кого она из себя возомнила? Она в моем доме, на моей террасе, я рассказываю ей историю ее сестры, ту, что она хотела узнать. Я помогаю ей разобраться, какими были на самом деле их отношения с Кларой, а она забывает обо всем, чтобы снова внести разлад в отношения со всеми и ждет, что я приму ее вызов и начну перепалку.

– Знаешь, мне все равно. Я не стану спорить с тобой, тем более что теперь это уже не

имеет значения. Я хотел поговорить с тобой о твоей сестре. Так я продолжаю? – Карина шумно выдыхает, неподвижно сидя на диване. Но вот она перестает сопеть и воинственно вскидывает голову, готовая к сражению. – В общем, я предложил ей провести неделю здесь, у меня дома. Я рассказал ей о террасе, о дурманящих ночах под звездами на надувных матрасах, – все было бы, как в отпуске. Я сам занимался бы всем, готовил бы для нее, днем натягивал бы тент и приносил ей пиво и дайкири, как будто она находилась на краю бассейна. Убедить ее оказалось гораздо легче, чем я думал.

Помню, Клара вошла в квартиру так, словно боялась, что кто-то устроил ей ловушку.

Порой твоя сестра была странной. Клянусь, я далеко не всегда понимал ее реакцию. Иногда Клара была такой дерзкой, решительной, безбашенной, что от нее захватывало дух. В этот момент она заставляла тебя думать, что если ты уступишь ей, она увлечет тебя за собой в нескончаемое падение. А потом вдруг эта робкая застенчивость, заставляющая тебя улыбаться, чувствовать себя чуточку ее превосходящим, более опытным мужчиной, который ведет ее за руку в неизведанные места. Ты меня понимаешь, правда?

Карина кивает головой, соглашаясь. Она откидывается на спинку пластикового дивана, и я

не уверен, слушает ли она меня на самом деле или думает о чем-то другом, созерцая небо, ставшее темно-синим. Стрижей уже нет. Небо чистое и спокойное, изредка проносятся порывы ветерка, не нагоняющего туч.

– Клара уселась на диван внизу в свойственной ей манере, широко расставив ступни и

сдвинув колени. Она оперлась локтями на ноги и положила подбородок на руки. Я немного беспокоился, потому что боялся, что Кларе здесь не понравится, и мы упустим нашу отпускную неделю, которую я представлял себе беззаботной, веселой и озорной. Мы двое в своем маленьком спокойном мирке без тревог и дурных предзнаменований. “Хочешь посмотреть террасу?” – спросил я ее. Она посмотрела вверх, даже не подняв головы, лишь стрельнула глазами в сторону металлической лестницы, по которой ты недавно поднималась. “Не хочешь? Она на самом деле очень красивая”. Тогда она вскочила, шагнула ко мне и толкнула в грудь один раз и другой. Я не был до конца уверен, шутила она со мной или ударяла всерьез, провоцировала меня или нападала, стараясь выплеснуть гнев. Так, тычок за тычком, она вынуждала меня шаг за шагом пятиться назад. Она вытолкала меня сначала в коридор, затем в спальню, повалила меня на кровать и сама упала на меня.

– Предпочитаю, чтобы ты не рассказывал мне о ваших занятиях сексом.

– Я даже и не собирался рассказывать об этом. Все уже сказано. Клара снова вернулась к своей роли, как бы это сказать, темной и светлой одновременно, в которой она становится беззаботной и радостно-ненасытной, я понятно говорю? Иными словами в Кларе есть какая-то агрессия, воинственность, если не сказать злость, но потом все это проявляется в радости жизни, и это жизнелюбие освещает ее. Ну, надо же, я становлюсь поэтом.

– Это лучше, чем становиться непристойным.

– Я же тебе сказал, что не думал... Слушай, я не понимаю, какого хрена я рассказываю тебе все это. Ведь ты сама меня спросила.

– Ладно, хорош, проехали.

– Проехали?

– Да, проехали. Продолжай, сделай одолжение.

– Ладно, как просила, без подробностей. Все было замечательно, мы отлично проводили время. Ты видела фотографии. Я наслаждался жизнью с твоей сестрой. Мы вместе завтракали, вместе чистили зубы, рука об руку загорали на солнце. Вместе готовили...

– Сестра не умела готовить.

– Зато я умел.

– Ей это не нравилось.

– А со мной нравилось. Что-то еще?

– Извини.

– Мы вместе принимали душ. Фотографии должны были стать тому свидетелями, когда все закончилось. Неделя нашей любви закончилась, но, по крайней мере, мы доказали, что могли бы любить друг друга. Эти фотографии тебе известны. Те самые, которые я, как последний дурак, оставил в фотокамере, и которые жена обнаружила месяц спустя. Человек никогда не знает, почему он делает какие-то вещи. Почему я не стер фотографии, послав копии твоей сестре, почему сознательно решил отложить это на потом? Я отлично помню, что подумал о том, что рискую быть раскрытым.

Но это случилось уже после того, как закончилась та великолепная неделя. Неделя подошла к концу, наступила суббота. Я должен был прибраться в доме, выбросить вереницу накопившихся бутылок, убрать всевозможные следы: волосы, шпильки для волос, которые, возможно, упали на пол, выстирать простыни. Осмотреть гардеробы. Здесь мы и распрощались. Потому что Клара не хотела, чтобы я провожал ее до такси.

– Нет, – сказала она, – лучше простимся здесь и сразу. – А потом сразу же добавила: – Не рассказывай никому, пожалуйста.

– Что я был с тобой?

– Нет, что я была с тобой здесь, в твоем доме. Я не должна была этого делать, как и множество других вещей.

– А кому я об этом расскажу? Ты думаешь, что я стану хвастаться своими победами на работе?

– Я прошу, чтобы ты не рассказывал об этом никому и никогда, ни теперь, ни в последующие недели. Чтобы ты не говорил о том, что я была настолько подлой, что заявилась в этот дом.

– А не все ли равно, где?

– Конечно, нет, глупый. Я представляю, что если узнает сестра, я умру от стыда.

– Да я даже не знаю, как выглядит твоя сестра. У тебя нет ее фото?

– Какая, в сущности, разница. Нет у меня ее фото. Я поговорю с ней, может через месяц, может через год, и, вполне возможно, что однажды ты познакомишься с ней.

– А кому на хрен какая разница, если ты даже и была в моем доме, и в моей постели?

– В постели твоей жены.

– И моей.

– Твоей жены. И я прошу тебя, чтобы ты не рассказывал об этом моей сестре.

– С тем же успехом ты могла бы попросить меня не рассказывать об этом Бараку Абаме или Дженифер Лопес.

– Ты действительно хочешь испортить наше прощание? – в этот момент твоя сестра выглядела грустной, как будто свершилось нечто неизбежное, непоправимое, что, возможно, станет преследовать ее всегда. Как будто мы упустили случай, воспользовавшись которым, мы примирились бы с самими собой. Клара печальна, потому что я должен сказать, что не хотел уходить с ней, поскольку уже знал, что не смогу уйти. Я понимаю, что уже не смогу стать человеком, который жил бы с Кларой, любил бы ее, возможно, перестал бы ссориться с ней, избегая темных сторон ее характера. Насколько я себя знаю, я уже не смогу жить ни в каком другом месте, и мне не хотелось бы знать, стала ли Клара счастливой, спрашивая ее: “Как ты?”

– И ты ей пообещал?

– Что?

– Что ничего мне не расскажешь.

– Не помню. Думаю, нет, или как-то туманно. Ее просьба показалась мне какой-то глупой, дурачеством. Я подумал о ней снова только тогда, когда познакомился с тобой. Тогда я вспомнил эту сцену и осознал, что должен хранить ее секрет. Где ты нашла фотографии?

– Какая разница, где.

Карина поднимается с дивана, обнимая себя за плечи. Я мысленно представляю, как ее мозг пытается переварить новую информацию, сопоставить и собрать воедино детали головоломки, перестроить ее представление о сестре.

– Вон то строение это телефонная станция, да? – спрашивает она, указывая на север. Полагаю, она права, и соглашаюсь с ней. – А вот это – Навасеррада¹¹. Ничего не понимаю.

– Почему? Ясно, что это Навасеррада.

– Я не понимаю, почему сестра хотела сохранить этот глупый секрет. Я тебе не верю. Зачем, если она сказала мне, что встречалась с тобой, более того, что у нее был роман с мужчиной, тоже женатым? Я не ругала и ничуть не осуждала ее. Она уже не была девчонкой, которую я хотела защитить от жизни наркоманки, она была уже женщиной со своими твердыми убеждениями, что хорошо и что плохо. Клара знала, что мои дела идут не так уж гладко, и что я, казалось бы, держащая все под контролем, этот самый контроль потеряла.

– Ага!

– Самуэль, твоего “ага” не достаточно. Скажи мне что-нибудь.

– Я не знаю, что сказать. Я слушаю тебя, мотаю на ус. Я не умею давать советы.

– Я не прошу у тебя совета.

– Сестра восхищалась тобой. Ты ведь это хотела услышать? Она восхищалась тобой и бесилась из-за этого, потому что в то же самое время ей казалось, что ты прожигаешь свою жизнь, попусту теряя время. Послушай, так, между прочим, ты и правда остеопат?

– У меня есть патент, но я никогда этим не занималась. На самом деле я администратор в клинике.

– А Кларе тоже не нравились твои костюмы?

– И туфли на высоченных каблуках, я знаю.

– И эти серьги с жемчугом.

– Хватит, не продолжай.

– Я думаю, она восхищалась твоей серьезностью, но в то же самое время, ты казалась ей точнейшей копией своих родителей. Нет необходимости объяснять что-то еще, верно? Абсолютно точно Клара страдала оттого, что ты советовала ей бросить меня.

– Да-да, на самом деле мы почти не разговаривали об ее романе. Она рассказала мне о твоем существовании, и поначалу я видела, что она счастлива. Потом она начала переживать, стала мрачной, рассеянно блуждала, как ненормальная. Но, опять-таки у нас было очень мало времени, чтобы извиниться друг перед другом. Впрочем, если бы времени было навалом, не знаю, извинились бы мы. Мы виделись на семейных праздниках и совсем редко где-то еще. И только когда она сказала мне, что предложила тебе жить вместе, я снова вернулась к своей роли старшей сестры. Я даже не знаю, почему я это сделала. Кто я такая, чтобы давать кому бы то ни было советы о том, как стать счастливой? Я живу одна. Работа отнимает у меня слишком много времени, доставляя слишком мало удовольствия. Я не помню, когда я в последний раз выходила куда-то с парнем. Мне показалось, что я заслужила это наказание. У меня появляются морщины, я грызу ногти.

– Я не замечал.

– Чего именно из того, что я назвала?

Она протягивает мне руки ладонями вниз. И правда, у нее такие коротенькие ногти, что они не достают до кончиков пальцев, и там видна кожа. Пожалуй, поэтому она и не красит ногти, чтобы не привлекать к ним внимания.

– Иногда мы советуем другим поступать точно так же, как мы, и это оборачивается для нас несчастьем.

– Чья это фраза?

– Думаю, моя, но не уверен.

– Несколько сурово, учитывая обстоятельства.

– Обстоятельства – дерьмо.

– Знаешь, что я нашла на другой день в ящике? Упаковку противозачаточных таблеток. Даже нераспечатанную. А знаешь, что я нашла несколькими днями раньше? Билет, оставшийся от моей последней отпускной поездки. Прошло три года. Не думай, что я ко многому стремлюсь. Всего-то быть с кем-нибудь – мужчиной, женщиной или собакой, чувствовать, что то, что со мной происходит, происходит не только со мной.

– С собакой не так-то сложно.

– Ладно, собака вычеркивается. На худой конец, быть одной по собственному желанию.

Я встаю и, не думая ни о чем, иду к ней. Все огни вокруг уже включены, и очертания гор расплываются в ночи.

– Но, ты еще ничего не решила.

Карина очень серьезно качает головой. Суровый взгляд, нахмуренные брови, стиснутые зубы, она вся в раздумьях. Я обнимаю ее. Тело Карины слегка напрягается, и я уверен, что сейчас она меня оттолкнет. Но, мало-помалу, она расслабляется, сдается и забывается. По крайней мере, она принимает меня, как опору. Несколько секунд она спокойно стоит, прислонившись ко мне и глядя на юг. Я смотрю на север, но у меня создается впечатление, что мы видим одно и то же.

¹¹Пуэрто-де-Навасеррада – горно-лыжный курорт в 60 км на северо-западе отМадрида

Глава 15

Я иду в офис после того, как три дня там не появлялся. Хосе Мануэль перестал со мной

разговаривать. Когда я обращаюсь к нему, он оставляет все свои дела и куда-нибудь уходит. Секретарша со мной разговаривает, но при этом выражение ее лица красноречиво говорит за нее. На нем написана материнская боль из-за сыновней неблагодарности. Не дожидаясь моих расспросов, Хеновева поясняет мне, что торговая сделка очень сильно продвинулась вперед. “Торговая сделка” она произносит так, словно речь идет о тайной махинации, о которой нужно говорить шепотом. Когда-нибудь Хосе Мануэль упрекнет меня в том, что он остался один и вынужден был принимать решения, не советуясь со мной, но я оказал ему любезность, исчезнув.

Секретарша открыла мне, что не было другого способа, чем сократить предприятие,

потому что покупатели не хотели получить в наследство несоразмерные пассивы. Не знаю, откуда она нахваталась подобных выражений, говорит ли так Хосе Мануэль, или она сама придумывает их, добавляя слова, прочитанные в прессе. Сегодня мне не хочется спускаться на склад и встречаться с кладовщиком и другими служащими. Не знаю, сколько человек из них было уволено в угоду косовцам. Я закрываюсь в своем кабинете.

Если в поисковике Гугла написать “Клара Альварес”, он выдает тридцать три тысячи

двести результатов. Это не так уж и много, ведь если вдуматься, это довольно распространенное имя и фамилия. Женщины и девушки с этим именем есть в Испании и повсюду от Канады до Чили. В гугловском разделе картинок я вижу разных девчонок: блондинок и брюнеток, в купальниках, улыбающихся и серьезных, поодиночке и группками, даже одну монахиню, а также фото женщин с другим именем. И ни одной фотографии той, кого я ищу.

Я теряю пару часов, разглядывая в Фейсбуке профили девчонок с этим именем. Мое

терпение было вознаграждено. Ее настоящее имя – Мария Клара Альварес. У нее было всего-то девяносто три друга. Я просмотрел ее профиль, не обращая внимания на фотографию, потому что на ней она держала руку перед камерой, прикрывая лицо и глядя сквозь пальцы. Профиль сообщал, что эта девушка родилась в Барселоне и живет в Мадриде.

Несколько лет назад один мой друг, журналист, преподнес мне подарок, который я все

еще храню: он позвонил Хулио Кортазару домой, как раз после его смерти и записал на магнитофон сообщение с его автоответчика: В данный момент Хулио Кортазара нет дома. Оставьте Ваше сообщение после звукового сигнала.

Я ел курицу, когда услышал голос умершего, прозвучавший из его собственной квартиры,

как обещание того, что он перезвонит. Сейчас, читая, что Мария Клара Альварес живет в Мадриде, я испытываю те же самые чувства. Мне очень сложно решиться войти на ее страницы. Я боюсь встретиться с написанными ею вечером на фотографиях предположительно глубокомысленными фразами, с ее фотографиями в заученных позах, с фотками талисманов, слащавыми фразочками, коих в фейсбуке предостаточно. Боюсь встретиться с сентиментальным пустословием, приглашением к идиотским играм, сердечками, вереницей сообщений, заканчивающихся словами типа бесконечных ха-ха-ха. Я очень боюсь узнать, что Клара использует выражения такие же, как какая-нибудь шизофреничка, сюрреалистка, болтающая о кругосветных путешествиях или о французах, которым она посылала тысячи поцелуев, которая пишет где-то, что все политики одинаковы или о том, что насильников нужно кастрировать. Тысячи поцелуев, а я хотел бы один, всего один, неторопливый, упоительный, горячий поцелуй, единственный. Я не хочу, чтобы моя Клара использовала подобные слова или говорила о подобных вещах. Я не захожу на ее личные страницы, потому что знаю, какая она, Клара, и не хочу, чтобы реальность все испортила.

Я щелкаю на кнопку “добавить в друзья”. Я хочу стать ее другом, появиться в ее списке с

моим именем и фото. Мне необходимо, чтобы она мне ответила, лично мне. Я не прошу большего.

Пользуясь случаем, я убеждаюсь, что Хосе Мануэля нет в Фейсбуке. Его я тоже записал

бы себе в друзья. Хеновева зарегистрирована, но мне очень стыдно залезать в ее информацию. Это было бы все равно, что войти в ее квартиру, когда она вышла, и рыться в ее ящиках, будучи уверенным в том, что то, что я найду, опечалит меня. Секреты Хеновевы не могут быть веселыми.

Потом я изучаю телефонный справочник, указываю почтовый адрес и имя. Появляется

только упомянутый Самуэль, то есть я, с номером моего телефона. Другой Самуэль не определен или телефон зарегистрирован на имя его жены. Возможно, тот, кто мне позвонил, знал мое имя, или когда-то проводил Клару до двери моего дома. Пожалуй, объяснение будет четким. Еще одну вещь я не узнаю, если не позвоню Луису и не спрошу его. Но я подозреваю, что это было бы ошибкой. Возможно, он многое знает о Самуэле, гораздо больше, чем я.

Глава 16

Я отвратительно спал. На рассвете, пока соседка с третьего этажа затевает свою

обычную битву со всем миром, двигая мебель, швыряя все, что ни попадя, выкрикивая оскорбления и понося всех и вся, я решаю включить компьютер. Я уверен, что больше не засну. Пару часов я провожу за компом, читая все, что меня не сильно-то и волнует. Я пялюсь в монитор, читая повесть, которая мне не интересна. Клара не ответила на мой дружеский запрос в фейсбуке. Неожиданно я открываю, что у Карины тоже есть профиль, но он и все фотографии на нем доступны только для друзей, но у меня не хватает духу ни послать ей сообщение, ни набиваться к ней в друзья.