Текст книги "Сотворение любви (ЛП)"

Автор книги: Хосе Овехеро

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 14 страниц)

Теперь Карина повернулась ко мне. Она открыла рот, словно собираясь что-то сказать, но

она ждала продолжения. Думаю, что она интуитивно знала, что я скажу.

– Но, Алехандро не понимал Клару, как и многих вещей. Клара хотела сказать, что она

была беременна.

– От тебя?

– Она сказала мне только это. Я не могу этого знать.

Карина резко выбрасывает руку вперед, и я почти чувствую царапины на лице, но она

только сдергивает с меня солнцезащитные очки и швыряет их в пруд. Потом она подносит ту же самую руку ко рту, словно удивляясь тому, что только что сделала. Мы оба наблюдаем, как тонут в зеленоватой воде очки, гораздо быстрее, чем можно было бы ожидать.

– Они влетели мне в копеечку. Армани или Келвин Кляйн, что-то в этом роде.

Мы продолжаем сосредоточенно смотреть на то место, где исчезли очки, словно ожидая и

надеясь, что они вынырнут из глубин на поверхность. Думаю, Карина вот-вот рассмеется или разрыдается. Она стоит, прижав руку к губам. Скорее всего, оттого, что солнце бьет ей прямо в глаза, она стоит прищурившись. Поскольку она, вроде, не собирается ничего добавить к сказанному мной, я продолжаю рассказ:

– Клара сказала мне, что отцом был я, и теперь я должен объяснить тебе, что произошло

тогда, когда она попросила меня, чтобы мы стали жить вместе. На самом деле я не сказал ей, что не хотел бы жить с ней, как рассказал тебе, только мы ведь не могли просто взять и начать жить вместе, как делали это до нас, когда пары женились, потому что девушка ждала ребенка. Мы не могли принять это решение, которое перевернуло бы вверх тормашками наши жизни, просто потому, что так хотели. До этого Клара всегда давала мне понять, что она этого не хотела, что она была готова поддерживать наши с ней отношения по выходным, и не более того. Я всегда чувствовал себя больше полезным, нежели желанным, Неким инструментом, который она использовала, чтобы ненадолго вырваться из петель своей жизни, которую ей слишком сильно навязывали. Я никогда не возражал ей, шел у нее на поводу, потакал во всем, но я не был готов пойти с ней, чтобы стать отцом ее ребенка или что-то подобное.

– Она была беременна, когда произошел несчастный случай?

– Ты хочешь спросить, не сделала ли она аборт? Я не знаю. Она не звонила мне две недели,

и мы больше не говорили.

– Ты попросил ее сделать аборт.

– Я попросил ее подумать, хочет ли она иметь ребенка.

– Скорее всего, это была проверка. Одна из тех вещей, что приходили ей в голову, а она не

очень-то задумывалась о последствиях.

– Дело в том, что в действительности она не хотела быть матерью.

– У тебя тоже нет детей.

– Конечно, нет.

– Почему?

– Потому что нет.

– Жена или ты?

– Она. Не то, чтобы она не хотела детей, скорее всего, она не хотела иметь их от меня.

Откуда мне знать. Теперь ты поняла, в отношениях с женщинами я далеко не гений.

– Верно. Значит ты не против того, чтобы иметь детей.

– Я не знаю, Карина. Я никогда не жил с кем-то, кто по-настоящему этого хотел, да и сам я

не особенно мечтал о них.

– Предпочитаешь пить бурбон на террасе, – Карина снова подносит руку к моему лицу,

только на этот раз медленно, словно давая понять, что мне нечего бояться. Она ласково гладит меня по щеке, по ее губам проскальзывает слабая улыбка, но, несмотря на это я думаю, что точно так же она могла бы приласкать подбежавшую к ней тяжело дышащую собаку с висящим ошейником: “Ну что, малыш, ты потерялся? Ну-ка, давай посмотрим, где твой хозяин.” Нежное прикосновение ее пальцев к моей коже приободряет меня.

– Предпочитаю пить бурбон на террасе, читать, гулять, встречаться с друзьями. Прошло

уже бог знает сколько времени, как я ни с кем не встречался. Ни с Франом, ни с Хавьером, ни с Алисой. Хотелось бы мне повидаться с ними. Они все время ругаются, спорят.

– А ты, конечно, никогда не споришь вместе с ними.

– Очень редко. Ты меня поймешь.

– Пойму, но, если честно, ты не всегда мне нравишься.

– Поэтому ты и забросила мои очки в пруд.

– Сама не знаю, зачем я это сделала. По большому счету то, что Клара ждала ребенка, не

имеет особого значения. Если хорошенько подумать, с какой стати я буду сильнее переживать смерть какого-то зародыша, чем смерть своей сестры?

– Все так, но смерть, когда ты ждешь ребенка, всегда гораздо трагичнее, гораздо печальнее.

Рушатся большие планы, ты мечтаешь, представляешь себе…

– А, кроме того, не думаю, что сестра была беременна.

– А зачем мне врать тебе?

– Продолжай рассказ.

– Я не знаю, как продолжать, если ты мне не веришь. Я говорю, что Клара была беременна,

что этот ребенок был моим, что она попросила меня, чтобы мы стали жить вместе, а я отказался. Я думаю, после этого она и предложила Алехандро обзавестись ребенком. Я не думал, что она на самом деле хотела ребенка, да и сейчас так не думаю. Это одна из ее сумасшедших выходок, одна из тех, что она должна была совершить, чтобы переломить жизнь. Единственное, что здесь ни с чем не вяжется, так это то, что она хотела взвалить на Алехандро ребенка, который не был его. Это как-то не укладывается, Клара всегда склонялась к тому, чтобы делать все напрямую.

– Но, она встречалась с тобой тайно.

Карина права. Это слабое звено в моих аргументах. Она отмечает это, словно раздумывая

о сестре вслух, и, возможно, впервые что-то понимая. Она снова берет меня под руку, отводя от парапета. Едва мы прошли несколько шагов по аллее, как к нам подходит цыганка с букетом розмарина в руке. Она хочет погадать нам.

– Вы такая красивая пара, – говорит она нам. Мы отвергаем ее предложение и идем

дальше, не останавливаясь. – У вас будет четверо детей, таких же красивых, как вы. Эй, блондиночка, подойди сюда, дай-ка я тебе погадаю. Все прочитаю по твоей руке, все скажу, – продолжает цыганка.

– Нет, не стоит.

– У вас будет четверо сыновей, два паралитика и два гомика, – цыганка отходит от нас с

достоинством римской императрицы.

Карина смеется и чуть сильнее прижимается ко мне.

– Я был ее любовником, но на самом деле Кларе хотелось бы, чтобы все было иначе, без

нелегальщины и обмана. Словом, жить открыто.

– Она не была беременна. Мне кажется, что она сказала это вам обоим для того, чтобы

убедиться, что ни один из вас не бросится в огонь ради нее, что не было ничего по-настоящему серьезного, что связывало вас. Она поступила так, потому что уже тогда подумывала о том, чтобы уйти от вас, она собиралась бросить вас обоих. Ей нужна была уверенность, хотя, на самом деле, она уже бросила вас.

Карине нравилось отстаивать эту мысль о ее сестре, и мне тоже нравилась эта идея:

независимая девушка, которая любит все довести до самого конца, а потом идет дальше. Я представляю Клару именно такой; она ставит нас перед выбором, ожидая от нас ответа, хотя сама уже знает его. Я представляю, как Клара соглашается с нами, думая про себя “Я собираюсь бросить вас, это не жизнь”. Я уверен, что мы с Кариной оба представляем девушку, которая собирается жить в заброшенных развалюхах, которая освобождается от опостылевшей унылой обыденности и ищет, которая вприпрыжку бежит по жизни и рискует, которая, упав, сразу поднимается и не смиряется с поражением. Мы представляем Клару такой, и нам это нравится, хотя ни один из нас ничего для нее не сделал. Вранье то, что я был бы человеком, который сопровождал бы Клару на протяжении ее падений и возрождений, поддерживал бы ее сумятицу и колебания, непостоянство и беспорядок. Да, мне нравится Клара, очень нравится, и мне хотелось бы, чтобы эта веснушчатая девушка была моей подругой. Мы сидели бы с ней на моей террасе, попивая пиво, и она рассказывала бы мне о своих приключениях, смеясь над своими прошлыми невзгодами. Я приглашал бы Клару на террасу и в тяжкие для нее времена, когда дни черны, как воронье крыло, и кажется, что нет ни выхода, ни будущего. В дни, когда сама мысль – всегда жить вот так, смирившейся, без мечтаний, хотя и без особых бед тоже, без огонька и риска – невыносима. Я выслушивал бы ее, не давая советов. Я ограничился бы тем, чтобы просто побыть с нею, пытаясь понять ее чувства. Мой дом был бы для Клары убежищем, в котором она могла бы укрыться и набраться сил, чтобы снова вприпрыжку бежать по жизни дальше. Я не возвел бы для нее кукольный домик, как Алехандро, в моем доме Клара не была бы игрушкой. Мой дом служил бы ей всего лишь пристанищем, местом, где она могла бы передохнуть и отдышаться перед продолжением забега.

Мы с Кариной не спеша идем по парку Ретиро. Каждый из нас погружен в свои

собственные мысли, хотя, я уверен, что мы оба думаем о Кларе. Дойдя до конца парка, мы, не сговариваясь, идем дальше по улице Аточа. Мы ни о чем не спрашиваем друг друга. Карина все так же цепко держит меня за руку. Шум проезжающих машин, визг тормозов, голоса людей, гудки, рев моторов. Толчея и спешка, грязные здания, жаркое марево на выходе из метро. Узенький тротуарчик на улице Магдалены и машины, припаркованные на нем, чтобы не создавать пробки. Наркоманы, выпрашивающие у нас несколько монет на еду, запах кальмаров, наполовину оторванные плакаты, объявляющие о всеобщей забастовке. Цветочные киоски на площади Тирсо де Молина, нищий, стоящий каждый день с протянутой рукой, сжимая в другой недокуренную сигарету. Китайцы, с отсутствующим или скучающим видом, парами или в одиночку, стоящие или сидящие на корточках, у дверей своих лавчонок.

Мы с Кариной молча идем по городу, как будто он всего лишь декорация наших с ней жизней. Нас с ней ничего не касается, хотя иногда и привлекает наше внимание. Я открываю дверь подъезда. Лифт находится внизу, и нам с Кариной не приходится даже ждать его. Он поднимается со своей всегдашней неторопливостью. Находясь в нем, мы даже не до конца уверены в том, что движемся, по крайней мере, я. Дверь лифта открывается, и я пропускаю Карину вперед. Достаю из кармана ключи и, повернув их пару раз в замке, толкаю дверь.

– Заходи, – говорю я. Таких темных глаз, как у Карины, я никогда не видел. Это глаза человека, со страхом заглядывающего в пещеру, но убежденного в своем следующем шаге. Карина переступает порог, и обратного хода нет. Перед тем, как войти в комнату, она сняла с себя серьги и кроссовки. Она оставляет кожаную куртку на спинке стула, бросает серьги на стол, как швыряют игральные кости и поворачивается ко мне, вопросительно подняв бровь.

– Дашь мне минутку?

– Конечно.

Ее шаги замедляются, хотя мне не кажется, что она сомневается. С каждым шагом она будто прислушивается к тому, что говорит ей ее тело. Ее босые ноги на паркете – это маленький танец в замедленной съемке. Она встряхивает волосами, хотя они слишком короткие, чтобы встряхнуться. Карина расстегивает пуговицу на блузке и молнию на джинсах, на цыпочках поворачивается к ванной. Ее глаза еще темнее, а на губах улыбка той, кого она вспоминает. Она выше Клары и несколько угловатее ее, но, вместе с тем, впервые она кажется мне красивее своей сестры. Я снимаю часы, лишь бы что-то сделать.

– Я сейчас вернусь, – говорит Карина, прежде чем скрыться в ванной, – не уходи.

Глава 28

И вот сейчас я лежу здесь, в комнатке на террасе, глядя через окно в немыслимо черное

небо, с которого, кажется, стерли все звезды. С неким постоянством по нему быстро пробегают снопы света от фар проезжающих мимо машин. Не берусь сказать с точностью, но, вероятно, это тучи скрыли все звезды, иное объяснение просто не укладывается в моей голове. Мои глаза полуприкрыты, да я и не вглядываюсь. Мне нравится это темное небо, и я ожидаю следующего ускользающего луча. Карина спит, повернувшись к стенке. Ее обнаженная спина гораздо моложе ее. Я сказал бы, что это оттого, что ее взгляд, губы, даже руки имеют свою биографию. У них есть свое прошлое осуществленных и несбывшихся желаний в то время как спина кажется защищенной от всего, гладкой и девственно-невинной.

Прежде чем Карина уснула, я сказал ей, что ее кожа пахнет свежевыглаженным бельем, и

она рассмеялась. Когда она смеется стоя, то слегка откидывает голову назад, но через секунду всем телом наклоняется вперед, трясясь от смеха. У Карины маленькие зубы, и, когда она смеется, их почти не видно.

Мне нравятся ее слишком маленькие зубки, о, боже, как же мне нравятся все остальные ее

несовершенства: пухленькие ступни, никак не вяжущиеся с худенькими, как руки моей матери, лодыжками. Они будто принадлежат разным людям, будто ее тело – одно из тех мошенничеств, коих было в изобилии пару веков назад, когда пройдохи-ловкачи или просто шутники сшивали части тел разных животных, например, рыбий хвост пришивали к обезьяньему животу, чтобы обманывать музеи или научные общества. Ее ступни не должны были бы быть ее ступнями, однако, я умиляюсь, когда беру одну из них в руку. У меня возникает желание поддаться той степени близости, когда нам неважно, что другой видит нас такими, какие мы есть. Вокруг лодыжек проглядывают тоненькие жилки, но я не знаю, можно ли назвать их ее несовершенством. Возможно, они напрямую связаны с пятисантиметровым шрамом на ее животе, полусантиметровым в ширину, мягким, но отличимым на ощупь от окружающей его кожи. В детстве Карине удалили аппендицит, и этот шрам вырос вместе с ней. Я рисую Карину, пальцами следуя по этим указателям. Коснувшись этой давней, уже зажившей ранки, я испытываю то же самое чувство, что и при рассказах Карины о ее детстве. Когда Карина рассказывает мне истории из детства и подростковой юности, я приоткрываю ее прошлое. Я вижу ту девочку, какой она должна была быть, чтобы превратиться в такую женщину, как теперь – со своими слабостями, неудачами, маленькими и большими бедами. Мне нравится ее шрамик, потому что он приближает меня к ее истории, той истории, что позволяет ей находиться рядом со мной, спящей и обнаженной. Она дышит очень тихо, почти неслышно.

Слышен только вой сирены скорой помощи и полиции, как и каждую ночь. Но, если в

другие ночи я не обращаю на них внимания, то сейчас, когда я лежу рядом с Кариной, положив руку ей на бок, и чувствую ее малейшее движение, биение ее сердца, каждое ее легчайшее подрагивание, эти сирены наводят меня на мысль о том, что где-то там, снаружи, существуют люди, у которых случился сердечный приступ. Существуют люди, подвергшиеся нападению. Есть медики, делающие искусственное дыхание человеку, чтобы вернуть его к жизни, и есть те, кто этой жизни угрожает, кто покушается на нее. Есть ножевые ранения, контузии, ужасная боль, которую я никогда не испытывал, ярость и злость, которые я не могу представить. За стенами моего маленького мирка есть люди, которые живут на улице, ни с кем не разговаривают, мочатся на углах и месяцами не моются. Они переживают и холод, и жару, и голод; иногда они напиваются в стельку, до рвоты, внезапно валятся плашмя на землю и остаются лежать посреди тротуара. Многие из людей торопливо пробегают сторонкой, некоторые звонят в полицию или скорую помощь, но, на самом деле, никому не хочется прикасаться к ним. Никто и вправду не хочет понять, что у этого человека, возможно, было счастливое детство или, по крайней мере, была мать, которая укачивала его и, глядя на него, спрашивала себя, чего же достигнет в жизни ее, внешне ничем не отличающийся от других, ребенок. Но, слава богу, ничто из этого меня не касается. Со мной не произошло ничего такого, что можно было бы назвать трагедией, и все эти разрушенные жизни – там, снаружи, пятью этажами ниже. Они далеко от нас, в другом мире, где мы с Кариной не живем.

Мы с Кариной, Карина и я.

Еще совсем недавно она попросила меня: ”Не делай со мной того же, что с Кларой, – и,

видя мое смущение, добавила, – не занимайся со мной любовью, сотвори ее для меня”. Быть может, это пошлое или, по меньшей мере, невозможное требование, но я согласился и попробовал представить, что это происходит со мной впервые. Подушечками пальцев я долго и неторопливо пробегаю по телу Карины, стараясь на себе ощутить это маленькое чудо – ее кожа отзывается на мою ласку. Я отмечаю, как изменяется ее дыхание в зависимости от того места, которого касаются мои пальцы. Если я легонько касаюсь ее затылка, то по ее коже пробегают мурашки. Я принимаюсь ласкать ее губы, увлажнив свои пальцы слюной, и Карина часто-часто моргает, будто мечтая о каком-то из тех невероятных приключений, о каких она, по ее словам, всегда вспоминает проснувшись.

Карина спит, а я – человек без сновидений. Так что, если когда-нибудь мы будем жить

вместе, я очень хотел бы, чтобы она каждое утро рассказывала мне, что ей снилось.

– Предупреждаю, что иногда мне снятся кошмары, – сказала мне Карина, – сны с

поножовщиной и выстрелами, в которых человек умирает.

– А ты жертва или палач? – спросил я. Карина задумалась. До этого времени она никогда

не использовала эти термины.

– Я часто убегаю, – отвечает она. – Обычно не происходит ничего серьезного, разве что

кто-то очень недобрый рыщет вокруг меня, и я должна незаметно ускользнуть, чтобы он не нашел и меня тоже.

И прямо сейчас Карина тихо и жалобно стонет, несколько раз сжимая руку, и подтягивает

колени к груди. Я кладу руку ей на спину, словно говоря: “Держись, я здесь”. Но, вместо того, чтобы принять мою помощь, она перестает возиться и ерзать, и просыпается.

Карина поворачивается на другой бок. Мои глаза закрыты, но я знаю, что она изучает мое

лицо. Мы не знаем друг друга. Невозможно сразу узнать другого человека, даже если в какой-то момент мы способны интуитивно почувствовать, что этот человек скажет, или о чем он думает. Всегда существует темный уголок, какая-то частичка, которая даже через много-много лет продолжала бы удивлять нас; возможно, мы испугались бы, открыв ее. Где-то в глубине души мы одиноки, и никто не может сопровождать нас туда, но из-за этого мы не должны недооценивать и, тем более, отказываться от наших пустынных глубин. Вполне возможно, руки какого-то человека доберутся туда, расширяя просторы нашей души, отвоевывая у зарослей места, на которых можно сеять.

Я никогда не говорил слов любви, никогда не читал книг о любви. В то время, когда я

носился с идеей стать писателем, впрочем, никогда не конкретизируя ее за отсутствием силы воли, я представлял себе сборник рассказов под названием “Любовь – это сказка”²³. Позже я узнал, что книга с таким названием уже существовала, и все то, что человек может придумать о любви, уже сказано. Узнал, что невозможно рассказать историю любви, потому что все они уже рассказаны. Я всегда думал, что мысль оригинальнее чувств, что легче что-то придумать, чем прочувствовать. Счастливая любовь нам только кажется, и несчастная тоже. И, тем не менее, сейчас, в эту минуту, я чувствую что-то, что оказывается новым. Новым не изначально, а для меня, новым и даже необычным (необычным, это слово понравилось бы Карине). Это – желание продолжительности. Не того, чтобы подольше длилось вот это самое мгновение, не продолжения приятных ощущений, какие я испытываю, слыша дыхание Карины, чувствуя сейчас ее руку на своем бедре, не ожидания того, что вот-вот произойдет. Нет, не этого я хочу. Я думаю о наших долгих отношениях с Кариной. Думаю о том, что время прошло, а она по-прежнему здесь. Разумеется, эта не та Карина, которую я знаю сейчас, а другая, изменившаяся. Та, к которой я должен буду приспосабливаться. Я – к ней, а она – ко мне.

Какой была бы наша с Кариной старость? Мне все так же нравились бы ее

несовершенства? Когда ее пятки потрескаются и станут мозолистыми, когда появятся морщины вокруг губ, когда одеревенеют пальцы на руках, и сами руки станут вялыми и дряблыми. Когда пятна на лице или груди неизбежно укажут на старость. Старость уродует нас, но это неизбежно, и другого пути у нас нет. Я спрашиваю себя, будем ли мы, несмотря ни на что, продолжать смотреть друг на друга все с той же страстью и желанием, или же наше желание сменится каким-то другим чувством, которое сейчас мне незнакомо. Впервые я чувствую интерес к жизни, которую ты можешь провести с кем-то, кто рядом с тобой десятилетия. Будет ли это согласием ухватиться за знакомого тебе человека из-за страха одиночества? Отказом от страсти, от истинного желания? Или есть что-то, что компенсирует эту потерю, хотя сейчас мне и не придет в голову, что это может быть. Но мне хотелось бы знать это. Хотелось бы узнать и то, какой будет Карина через двадцать лет. Как она будет двигаться, о чем будет думать, что из того, что мне нравится сейчас, потом наскучит, а что я научусь ценить.

Я всегда спрашиваю женщин, встречающихся со мной, что во мне будет больше всего

волновать их через десять лет. Она из них, девчонка, у которой был книжный магазин в районе Аргуэльес, и с которой я встречался до тех пор, пока мы не поняли, что читали жизнь по-разному, ответила мне:

– Это.

– Что это? – захотел узнать я.

– То, что ты всегда думаешь о конце, о старости. У тебя нездоровый интерес к тому,

что утрачивается с годами.

Она была совсем не глупа, та девчонка.

– Эй, – говорит мне Карина, и я думаю, что сейчас она спросит: “О чем думаешь?”

– Что?

– Почему ты мне ничего не рассказываешь?

– А что бы ты хотела, чтобы я тебе рассказал?

– Что-нибудь, что было бы правдой.

Я открываю глаза. Карина расслабилась, по ее виду не похоже, что она вот-вот начнет

упрекать тебя или расставлять ловушки.

– Думаешь, раньше я тебе врал?

– Не всегда.

– Никто не говорит всегда только правду.

Она кладет руку мне на живот и играет с волосами, нежно подергивая их, а затем

приглаживая пальцами в разные стороны. Спросонья ее щеки розовеют, и она кажется моложе, чем несколько часов назад, когда она сидела на мне верхом, сосредоточенная, с видом человека, открывшего что-то неожиданное, и не знающего радоваться ему или волноваться.

– Даже Клара. Это мы оба уже поняли.

– Это ты ответила за Клару?

– За Клару?

– В Facebook. Я попросил ее быть моей подругой, и она согласилась. Она прислала мне

сообщение.

– Ты сошел с ума, – безразлично говорит Карина. Точно так же она могла бы сказать “я

хочу спать” или “уже семь”.

– Я сумасшедший, потому что написал ей, но не настолько, чтобы выдумывать, что она

мне ответила.

Лежа на спине, Карина трясется от смеха. Затем она приподнимается и прислоняется

спиной к стене. Она игриво дергает меня за волосы на лбу и спрашивает:

– И что же она тебе ответила?

– Это была ты. Ты не находила бы это смешным, если бы это была не ты.

– Скажи мне, что она тебе сказала.

– Что она скучает по мне, совсем чуть-чуть. Я не осмелился ей ответить.

– Какой же ты трус. Ты должен был ответить. Я уверена, что она была бы рада.

– Это была ты.

– Расскажи мне о своей жизни, о себе. Но только правду.

Мне очень хотелось бы, чтобы сейчас Клара увидела нас вместе, увидела, как Карина

пальцем водит по моему лицу, очерчивая его контуры. Она читает меня пальцами, как слепой – книгу. Как бы мне хотелось узнать, считает ли Клара, что мы – отличная пара. Погадай нам, Клара, скажи нам, счастливы мы будем или несчастны, а лучше подскажи, насколько мы будем счастливы и насколько несчастны. Поведай нам, не закончим ли мы тем, что станем чувствовать себя кредиторами другого, сожалеющими о том, что вложили. Или же, напротив, все наши старания быть вместе будут стоить того. Посмотри на нас, Клара, посмотри и ответь мне, хмуришь ли ты брови, или на губах твоих скользит улыбка.

– Правдивую историю.

– М-м-да-а-а, – нежно мурлычет Карина.

Мы меняемся местами: она медленно, безвольно соскальзывает на спину, словно ей не

хватает сил просто опрокинуться на нее. Я остаюсь на месте и прислоняюсь к стене. Карина поворачивается и нежно кусает меня за бедро. Я провожу пальцем по ее щеке, и она легонько кусает меня за палец.

– Ты на самом деле хочешь знать правду обо мне?

– М-м-да-а-а.

– Это была бы очень длинная история.

– У нас впереди столько времени, все время мира.

Карина перестает покусывать меня и становится серьезной. Она откашливается, как будто

это она собирается говорить. Она подбадривает меня взглядом, слегка выгнув бровь. На самом деле, я впервые не знаю, с чего начать.

– Ладно, я начну с самого важного, – говорю я и снова чувствую головокружение от

бурлящего в крови адреналина. Я хочу броситься вперед, и пусть скорость падения перехватит мне дыхание. Хочу броситься без подготовительных речей, не решив заранее, о чем рассказать, а о чем умолчать, зная, что это решение направит мою жизнь по пути долгих и мучительно сложных перемен. Мне хорошо, мне так хорошо! Я возбужден. Я рад. Я с Кариной, приготовившейся меня слушать. Ее обнаженное тело рядом с моим. Карина… она такая серьезная, и ждет, что я расскажу ей правду о своей жизни. Я поднимаю глаза и устремляю взгляд на темное небо. Я не вижу ни летучих мышей, ни стрижей. Я закрываю глаза, и вот теперь я не могу больше тянуть, откладывать разговор. И я начинаю рассказывать ей историю Самуэля со слов Самуэля.

²³ “Любовь – это сказка” – книга испанской писательницы Бланки Альварес Гонсалес

Словарь

Глава 1

filo (punto o línea que divide una cosa en dos mitades) – линия, разделяюшая что-то на две части

gilipollez (= tontería, estupidez, idiotez) – глупость, чушь, ерунда

Olé tus huevos (=olé) – выражение, выражающее положительные, или отрицательные эмоции, типа – вот это да!, ничего себе! Итп

balsa de la Medusa – “Плот “Медузы”, картина французского художника Теодоро Жерико

placidez (tranquilidad y paz) – спокойствие, умиротворение

acojonante – используется для выражения сильных положительных и отрицательных эмоций

Глава 2

echar de menos (notar la falta de alguien o algo) – кого-то не хватает

Глава 3

carecer de la volatilidad – досл: не иметь непостоянство, быть фундаментальным

malinterpretar (entender de forma incorrecta una cosa) – неправильно что-то понять

Глава 4

tanatorio – морг

tener un par de huevos (ser muy valiente) – быть очень смелым

ponerse a la altura de uno – сравняться с кем-либо

arrancar un pellejo (=hacer daño) – причинять боль

le acompaño en el sentimiento – устойчивое выражение, употребляемое по отношению к родственникам покойного

Глава 6

disuasorio – убедительная отговорка

Глава 7

vivir en torre de marfil (expresa solamente un espacio de aislamiento total del mundo) – жить в своем замкнутом ото всех мире

Глава 8

ser el segundo plato (= ocupar un lugar secundario para esa persona) – быть на втором месте для кого-то

por sus pasos – по пути в…

camello (persona que vende droga en pequeñas cantidades) – человек, продающий наркотики дозами, на сленге “гонец”, “барыга”

aparcabicis – стойки, у которых люди оставляют велосипеды, идя за покупками итп

parar las orejas – это выражение употребляется по отношению к животным, которые к чему-то внимательно прислушиваются

echar novio (=besarse, acariciarse) – целоваться

Глава 11

puede sorprendernos: el riesgo de abrir la puerta y no saber quién llega.

Глава 12

No joder – выражение для усиления разных эмоций (радости, недовольства итд)

hombre de paja (El que actúa por orden de otro que no quiere aparecer en primer plano:

envió a su hombre de paja para iniciar las negociaciones) – тот, кто действует по приказу

perro semihundido – “Собака” (или “Голова собаки”) – картина Гойи

poner la pata (=cometer errores ) – совершить ошибку

echar de menos – скучать, тосковать

Глава 13

poner la cara (=asumir la responsabilidad de una acción o situación/ interceder a favor de otro/ hacerse responsable de alguien) – брать ответственность на себя, думать о других

mala hostia (=vulg. Mal carácter o malas intenciones) – плохой характер

Глава 14

polvo (vulg.=acto sexual) – трах

UNED (Universidad Nacional de Educación a Distancia) – Национальный Университет Заочного Обучения

vivir en una burbuja turbia (=vivir en su mundo) – досл: жить в мутном пузыре, жить в своем мире, ничего не замечая

Глава 17

Descadena (desencadenar,) – здесь имеется в виду речь пьяного человека, проглатывающего слоги – порождать (рождать)

que te cagas – это выражение используется, чтобы сконцентрировать внимание собеседника на чем-либо, подчеркнуть что-либо

Глава 18

rayuela – игра в классики

Глава 19

matitas de valentina (acis valentina) – кустики одного из видов подснежников

Глава 20

Arrellanarse (=Sentarse con comodidad, extendiendo y recostando el cuerpo) – усесться поудобнее

cacharrear – в Испании, в отличие от стран Латинской Америки этот глагол не имеет определенного смысла, он просто указывает на то, что человек чем-то занят

Глава 22

brazos en jarras – уперев руки в бока

Глава 24

diatriba – философская проповедь, обращенная к простому народу

manazas – применяется к неуклюжему человеку, что-то типа нашего выражения “безрукий”

mala baba (= mala acción,mala persona) – плохой человек, плохой поступок итд

Глава 25

DNI (Documento Nacional de Identidad) – удостоверение личности

pillar con la guardia baja – оказаться в неожиданной ситуации, к которой ты абсолютно не готов

tripi – доза ЛСД, на русском сленге наркоманов одно из названий “лимон”

Глава 27

estruendo – шум и беспорядок от большого скопления народа

Глава 28

no tiene vuelta de hoja (no hay otra alternativa u opción) – не иметь другого пути, быть неизбежным