Текст книги "Никогда не лги"

Автор книги: Холли Эфрон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц)

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

– Еще даже не принесли воскресную газету, – ворчал на следующее утро Дэвид, с пыхтением и проклятиями волоча на третий этаж пылесос с фильтром и съемным мешком для пыли. Шланг болтался у него на шее, подобно вконец обнаглевшему и вялому боа-констриктору. Он до сих пор был в пижаме. – Ап-чхи? И солнце еще даже не позолотило нок-рей, что бы это ни означало, черт побери. Кстати, я не упоминал, что временами твоя одержимость меня просто пугает?

– Джоди тоже так говорит. – Айви поднялась вслед за ним в мансарду, безуспешно стараясь не наступать на больную ногу. – Но я почему-то уверена, что всего через несколько недель я и думать забуду о пылесосе.

– Но пока что ты твердо решила объявить войну пыли, – не унимался Дэвид. – Мало того, ты и меня вынудила потворствовать твоим желаниям.

Он опустил пылесос на верхнюю площадку лестницы и устало отсалютовал ей. Лицо его все еще оставалось помятым и припухшим после сна, а волосы на голове торчали в разные стороны сильнее обыкновенного.

– Ступай обратно в кровать и поспи еще немного, Аполлон ты наш, – сказала она.

Айви воткнула вилку в розетку и потащила пылесос на неприбранную половину мансарды. Включив свет, она огляделась по сторонам. Грубые доски пола, а над головой – голые балки перекрытия. В местах их соприкосновения со стеной виднелись кусочки розовой гидроизоляции.

Еще два дня назад все это пространство было завалено вещами, некогда принадлежавшими другим людям. А сейчас здесь осталась лишь одна-единственная коробка с книгами.

Айви нажала на кнопку, и машина с ревом пробудилась к жизни. Было что-то завораживающее в том, как раструб пылесоса втягивает пряди паутины, а в робком шорохе, с каким куски грязи и мусора устремлялись по шлангу в мешок, слышались созерцательные нотки самого настоящего дзен-буддизма. И лишь раздающийся время от времени звон осколков да резкая и мгновенная боль в ступне напоминали Айви о кусочке светло-зеленого стекла, вонзившемся ей в пятку. Объезжая комнату по периметру, заглядывая в углы и возвращаясь к центру комнаты, Айви напряженно размышляла о том, что же все-таки могло разбиться.

Выключив агрегат, она положила руки на пояс и большими пальцами принялась массировать ягодицы, чтобы унять боль. Затем она перетащила пылесос на чистую половину мансарды. Благодаря старым фотографиям она знала, что раньше здесь были окна с двумя подъемными створками. Но сейчас оконные проемы изнутри закрывали небрежно установленные древесно-стружечные плиты, а снаружи была прибита кровельная дранка. Быть может, прежние владельцы решились на такой шаг из опасения, что молодой человек, которого, по слухам, содержали именно здесь, может выброситься из окна. Когда-нибудь, если у Айви и Дэвида появятся лишние деньги, они попробуют вернуть мансарде первоначальный вид и восстановить окна.

Наклонившись к пылесосу, Айви вновь включила его. Несмотря на заколоченные окна, лучи света проникали в мансарду через арочное окошко под самой крышей. Орудуя шлангом пылесборника, она обратила внимание на вмятины и царапины на линолеуме, покрывавшем пол. Подобно следам от заносов и торможения на полотне автострады, они свидетельствовали о прошлом, которое помнили до сих пор. Шесть глубоких канавок у стены образовывали прямоугольник, – вероятно, здесь стояла кровать. Четыре полукруглых вмятины в центре комнаты. Что здесь было? Может, какой-нибудь тяжелый стол? На мгновение Айви представила себе стол красного дерева для игры в бильярд, по краям которого свисает зеленая бахрома… Он наверняка главенствовал в помещении, занимая центральное место, хотя она внутренне содрогнулась при мысли о том, каких трудов стоило втащить его сюда.

Закончив уборку, она сделала глубокий вдох, а потом медленно выпустила воздух через нос. Очищающие дыхательные упражнения. Так, во всяком случае, называла их Сара, инструктор из Центра по родовспоможению, когда они с Дэвидом тренировались и готовились к кошмарному переходному периоду, который должен наступить после интенсивных предродовых схваток и продлиться вплоть до самих родов.

Каждый рожает по-своему – гласит народная мудрость. «Интересно, как пройдут роды у меня?» – в очередной раз задалась вопросом Айви. Они будут долгими или, наоборот, быстрыми? И будет ли она страдать от острой боли, вроде той, которой сопровождались ее выкидыши? Или же она просто испытает «дискомфорт», как предпочитала нейтрально и завуалированно выражаться Сара? И поможет ли ей хотя бы одно из тех упражнений, что она так старательно разучивала? Собственно, Айви могла бы попросить сделать ей обезболивающий укол, но она предпочла бы обойтись без него, если это поможет ее ребенку появиться на свет более здоровым. Как это было с ее матерью…

Айви приказала себе не думать об этом и постаралась тут же отогнать непрошеную жалость. Будь ее мать жива, она принесла бы ей одни неприятности, и думать иначе – значит обманывать себя.

Айви было десять лет, когда мать ступила на скользкую дорожку и покаталась вниз. Это случилось в тот момент, когда врачи поставили ее отцу страшный диагноз – рак поджелудочной железы, после чего знакомые при встрече стали неловко и поспешно отводить глаза. Примерно девяносто шесть процентов заболевших им умирали в течение ближайших пяти лет. Отец сгорел за какие-то шесть месяцев.

Теперь, как, впрочем, и тогда, Айви понимала, что алкоголем мать старалась заглушить тоску и страх. Но то, что поначалу считалось защитной реакцией, постепенно превратилось в образ жизни. Мать стала пить постоянно, с редкими перерывами не больше чем на неделю или две, пока наконец десятью годами позже не вылетела на своей машине с дороги и не врезалась в дерево. Когда Айви позвонили из полиции, она уже училась на первом курсе университета Массачусетса. К тому времени ей исполнился двадцать один год.

За несколько лет до этого они с матерью переехали к бабушке Фэй. «Это ненадолго, всего лишь на первое время», – уверяла ее мать. Но на тот момент Айви уже перестала верить в несбыточные мечты о том, что они когда-нибудь вернутся в очаровательный особняк Викторианской, эпохи, который она помнила с детства, или в небольшой фермерский домик, куда им пришлось перебраться после смерти отца. Или хотя бы в многоквартирный дом, или пусть даже в крошечную квартирку с единственной спальней под самой крышей старого трехэтажного дома, откуда их выгнал владелец, почему-то полагавший, что они должны платить за жилье.

Айви стояла вместе с бабушкой в реанимации и смотрела, как тихо умирает мать. Она до сих пор чувствовала сладковатый запах антисептика и слышала бормотание, вздохи и металлическое чавканье оборудования, сконструированного для того, чтобы сохранить жизнь людям, пытавшимся умереть.

«Признайтесь себе, что вы не можете управлять алкоголиком», – шептала про себя Айви первое правило Общества анонимных алкоголиков в собственной интерпретации, за которым следовал вывод: «Тот факт, что она была твоей матерью, вовсе не означает, что и ты станешь такой же, как она».

Долгие дни, которые складывались в не менее долгие недели, они с бабушкой обреченно ждали, когда же мать перестанет дышать. Ощущение было сродни тому, какое испытываешь, глядя, как на спидометре исподволь накапливаются нули и вдруг оказывается, что вашей машине уже нужен капитальный ремонт. Айви боялась хоть на мгновение отвести глаза.

А потом совершенно неожиданно все закончилось. Мать умерла. И больше не было полубезумных звонков посреди ночи. Не было испорченных каникул, прерванных слезливыми извинениями, вполне искренними, как считала Айви, после чего следовали обещания, поверить которым она уговаривала себя вновь и вновь.

Ребенок пошевелился, упершись ножкой в ребра Айви, и заставил ее очнуться от воспоминаний. Она надеялась, что крохотной малышке, которую она носила в себе, никогда не доведется ощутить той пустоты в душе по отношению к ней, какую она испытывала к своей матери. Потому что к тому времени, как ее мать умерла, других чувств у Айви уже не осталось. Исполненные благих намерений друзья уверяли ее, что когда-нибудь она начнет жалеть мать, но этого так и не произошло.

Перед мысленным взором Айви возник образ бабушки Фэй, покачивающей костлявым указательным пальцем. «Сосредоточься на том, что ты в состоянии изменить, и забудь обо всем остальном». Должно быть, этим и объясняется ее безумная затея с уборкой. Откровенно говоря, Айви можно было назвать в лучшем случае посредственной хозяйкой, не склонной обращать внимание на разбросанные вещи и горы посуды в раковине. Хотя, когда ей вожжа попадала под хвост – или когда на нее снисходило вдохновение, поправила она себя, яростно орудуя шлангом под письменным столом, – она с легкостью наводила порядок в доме, ничуть не хуже образцовых чистюль. Настоящая Марта Стюарт. [12]12
  Марта Стюарт в США является воплощением американской мечты в ее женском варианте. Она зарабатывает на жизнь тем, что дает советы по домоводству. Входит в десятку самых влиятельных деловых женщин США.


[Закрыть]

Покончив с уборкой, Айви удовлетворенно огляделась по сторонам. В общем, если учесть, что удалось обойтись без влажной уборки – а тогда Дэвид имел бы полное право вызвать крепких ребят в белых халатах, – она, пожалуй, сделала все, что могла.

Айви чихнула, и мгновением позже у нее в животе завозилась малышка. Бада-буум, бада-бинг. Иногда она ощущала себя партнером комика в комедийной пьесе на двоих.

Ладно, попозже, может быть сразу же после обеда, она займется подвалом.

И что потом? Айви крепко зажмурилась, стараясь справиться с нахлынувшей волной паники. Сегодня официально начался ее декретный отпуск. Символично, кстати, что она подсознательно уже настолько далеко отстранилась от работы, что даже не потрудилась перенести домой из машины свой портативный компьютер. Ярчайшим тому подтверждением служил ее КПК, где в списке неотложных дел значились лишь визиты к гинекологу, посиделки по случаю грядущего рождения Тыковки во вторник вечером в офисе «Роуз Гарденз» и обед с Джоди на следующий день. И все, точка.

Впрочем, нельзя сказать, что она уж очень будет скучать из-за того, что теперь не нужно вставать в шесть утра и мчаться в Кембридж. В конце концов, ее коллеги прекрасно справятся и без нее: в течение всего-навсего восьми недель они вполне добросовестно будут обновлять сайты во Всемирной паутине и выпускать пресс-релизы «Мордаунт Текнолоджиз», одной из немногих уцелевших компаний, все еще продающих свои услуги и товары через Интернет.

Айви снова чихнула, вытерла руки о джинсы и стала спускаться по лестнице, направляясь в их главную спальню. Когда она распахнула дверь, в лицо ей ударила волна теплого воздуха и она глубоко вдохнула терпкий мускусный аромат присутствия Дэвида. Его макушка едва виднелась из-под теплого стеганого одеяла.

Пожалуй, надо дать бедняге возможность передохнуть, ведь после того, как их ребенок появится на свет, вряд ли кто-нибудь из них сможет позволить себе понежиться утром в постели.

Оставив дверь открытой, Айви спустилась на нижний этаж. У самого подножия лестницы на декоративной стойке перил, украшенной изящной резьбой, стояла бронзовая статуэтка женщины высотой в полтора фута. В воздетой вверх руке женщина держала бейсболку Дэвида с солевыми разводами от пота и вышитой надписью: «Роуз Гарденз» – над козырьком. Айви провела пальцем по пыльным складкам платья, укутывавшего фигурку. Она уже давно собиралась снять отсюда Бесси, как прозвал статуэтку Дэвид, и помыть ее. Но не сейчас, а позже. Может быть.

Она вошла в кухню, достала из холодильника молоко и сделала большой глоток прямо из картонки. Просто изумления достойно, как человеческий организм настоятельно требует того, что ему необходимо. Айви подцепила из баночки горсть соленых орешков. Интересно, какие такие витамины или минералы содержатся в кешью, что теперь ее тошнит от некогда любимого темного шоколада?

Бело-зеленый плакат, который завез им Тео, так и стоял, прислоненный к невысокому кухонному шкафчику. Крупные буквы на нем кричали: «Поддержим Спиридиса и выберем его в Сенат штата!» В верхнем правом углу красовался портрет Тео, от которого буквально разило серьезной сдержанностью и решительным упрямством. На фотографии Тео отчаянно старался не выглядеть тем стопроцентным эгоистом, каковым являлся на самом деле. Тео, лишенный индивидуальности, растерявший все свои пороки и достоинства. Готовясь к длительной и утомительной предвыборной кампании, он даже остриг свой «конский хвост», которым так гордился раньше.

– Где ты выкопал этого самозванца, который позировал вместо тебя для фотоснимка? – обратилась к нему Айви, когда впервые увидела плакат.

– А ты разве не знаешь? У меня есть брат-близнец, олицетворяющий собой вселенское зло, – подмигнув, откликнулся Тео и расплылся в широкой улыбке.

Айви взяла плакат и понесла его к входной двери. Выйдя на крыльцо, она подняла голову. Небо было чистым и безоблачным, а в воздухе ощущалась прохладная и кристальная свежесть, какая бывает только осенью и только в Новой Англии.

Она воткнула древко плаката в траву на лужайке, прикрыла глаза ладонью от солнца и оглянулась на свой дом. Действительно, зрелище не для слабонервных. Когда агент по продаже недвижимости впервые показал им особняк, ей показалось, что с момента постройки его не касалось ничто, кроме превратностей погоды, и наружные стены выглядели так, словно их обработали пескоструйкой. Но свежая краска – целых три слоя – сотворила чудо. Наличники обрели розовато-лиловый оттенок. Чешуйчатая кровельная дранка между первым и вторым этажами стала темно-желтой, а обрешетка крыльца и конек крыши над великолепным арочным многостворчатым окном отливали благородным дымчато-зеленым колером.

Интерьер заслуживал отдельного описания. Как и обещало объявление в газете, его нельзя было охарактеризовать иначе как примитивно-нетронутый. Впрочем, объяснялось подобное состояние довольно просто. Дело в том, что много лет назад его прежний владелец мистер Власкович, как истинный отшельник, отгородился от всего мира в кухне. Там он поставил металлическую кровать и дровяную плиту, обходясь единственным источником света – лампочкой без абажура. Счет за электричество для огромного особняка упал до невероятно низкой суммы – 96 долларов в год перед тем, как он был выставлен на продажу. А счета за водопровод и канализацию оказались еще меньше.

Три года назад Айви и Дэвид вселились в особняк, даже не подозревая о том, чего им будет стоить обогреть старый и просторный дом. У них даже не было возможности смыть воду в туалете наверху или включить старинные чугунные радиаторы до тех пор, пока они не подписали договор купли-продажи. Должно быть, лишь небывалая вера в свои силы подвигла их совершить платеж, который начисто опустошил их банковский счет.

Айви подняла газету, валявшуюся на лужайке, и вернулась на крыльцо. Перетащив кресло-качалку на солнце, она с усталым вздохом опустилась в нее, закрыла глаза и блаженно откинулась на спинку. На внутренней стороне век вспыхнули неяркие красные круги, а мышцы расслабились, согретые солнечным теплом.

Хотя жили они в деловом пригороде, воскресным утром шум изредка проезжавших мимо автомобилей не мог соперничать с какофонией птичьего пения. Вот залился длинной переливчатой трелью кардинал, которому спустя мгновение ответила самка, но их пересвист заглушило назойливое воронье карканье. В соседнем дворе звонко щебетали синицы, а откуда-то издалека доносился серебристый и протяжный, похожий на колокольный звон крик голубой сойки.

Айви нехотя приоткрыла глаза. Над усеянным белыми цветами кустом зверобоя, посаженным Дэвидом перед крыльцом, роились насекомые. Дэвид выкопал разросшиеся тисы и заменил их кустарником, который разводил вот уже несколько лет, после того как с изумлением обнаружил его дикорастущим вдоль русла пересохшего ручья в Нью-Гемпшире.

На другой стороне улицы какая-то женщина толкала перед собой большую коляску с двумя близнецами, похожими на розовых поросят, уютно устроившимися внутри. Айви узнала ее – она приходила к ним на распродажу. Женщина помахала ей рукой, и Айви ответила тем же. Собственно, ей следовало бы встать, сойти с крыльца, поздороваться и поболтать с этой молодой мамашей. Кроме пожилой миссис Биндель, жившей с ними по соседству, Айви не знала почти никого в своем квартале.

Так почему же вместо этого она поспешно развернула газету и укрылась за ней?

После того как у них родится Тыковка и они с Дэвидом придумают ей имя, она тоже будет выхаживать по улицам, толкая перед собой коляску, и вот тогда-то, уговаривала себя Айви, у нее будет масса времени, чтобы свести знакомство с местными мамашами, сидящими дома и ухаживающими за своими чадами. Пока что центром притяжения для нее оставались работа и коллеги, трудившиеся не разгибая спины за своими столами неделю за неделей, без выходных и праздников. Друзья, которых она слезно умоляла не звонить ей с дурацкими вопросами о том, родила она уже или нет. «Уже» или «еще», наставляла она всех и каждого, – это не те слова, которые сейчас следует произносить в ее присутствии. Они с Дэвидом разошлют всем заинтересованным лицам уведомления по электронной почте о том, что в мир пришла новая представительница клана Роуз.

Айви только-только начала читать газету, как до слуха ее донеслось протяжное скрипение и скрежет: скррр-тчижж, скррр-тчижжж. Пауза. И вновь тот же раздирающий уши звук и новая пауза.

Повернув голову, она заметила их соседку миссис Биндель, точнее, ее спину. Согнувшись и пыхтя от натуги, она волокла по подъездной дорожке сундук из плетеных ивовых прутьев. За ней по пятам плелась Феба, псина самых что ни на есть плебейских кровей, длинная и упитанная, как сосиска, с короткими тоненькими лапками и здоровенной пастью, которой позавидовал бы любой бульдог или мастиф. Короткую мордочку собачонки украшали седые усы, а шерстка была какой-то пегой и местами вытертой, как у любимой плюшевой игрушки.

Айви отложила газету в сторону.

– Добрый день, – окликнула она миссис Биндель. – Может быть, вам нужна помощь?

Не дожидаясь ответа, она вылезла из кресла-качалки. Собачонка накренилась на один бок и коротко, по обязанности, тявкнула, пока Айви пересекала лужайку и шла по подъездной дорожке к соседке. Феба отличалась хромотой, близорукостью и редкостным добродушием, и только челюсти, способные перемалывать кости, внушали Айви некоторое опасение. Пожалуй, ей придется не спускать с дочки глаз, когда она, если будет на то воля Господа, достигнет того возраста, в котором дети любят таскать животных за уши.

– Привет, маленькое чудовище, – Айви наклонилась и осторожно протянула руку, готовая и погладить псину, и отдернуть пальцы, если Феба не пожелает принять ласку, а захочет укусить ее. – Помнишь меня?

Феба обнюхала ее ладонь и завиляла коротким обрубком хвоста. К числу ее несомненных достоинств следовало отнести то, что она не тыкалась носом Айви в промежность. Очевидно, достигнув определенного возраста, некоторые животные переставали испытывать зуд в одном месте.

– Ваш… пример… меня… вдохновил, – пропыхтела миссис Биндель, не прекращая волочить сундук, отчего ее платиновый парик слегка перекосился и съехал набок.

Феба, переваливаясь на своих коротких лапках, отошла в сторону и принялась наблюдать, как Айви подталкивает сундук сзади, а миссис Биндель тащит его спереди. Общими усилиями они выволокли его на тротуар, оставляя белые царапины на заасфальтированной подъездной дорожке.

Миссис Биндель, запыхавшись, прижала руку к груди.

– Не… знаю… зачем, – с трудом выдохнула она, – я… хранила… эти… старые… ненужные… вещи. – Отдуваясь, ока вынула носовой платок из рукава своего свитера, – Мужчину, когда он нужен позарез, не найдешь днем с огнем, верно?

– Мой мужчина спит, – ответила Айви. – Но я уверена, что попозже он с радостью поможет вам вытащить из дома еще что-нибудь ненужное, если пожелаете.

– Нет, благодарю покорно. – Миссис Биндель сняла очки и протерла их платочком, а потом промокнула лоб. – Фу! Это последний хлам, больше ничего не осталось.

Феба тем временем принялась обнюхивать картонные коробки, аккуратным рядком выстроившиеся на лужайке, отделявшей тротуар от проезжей части перед домом миссис Биндель. Из одной коробки торчала ручка сковороды, в другой были свалены обрезки пластиковых труб и фарфоровой сантехнической арматуры. Третья коробка оказалась доверху забита несметным количеством пластмассовых контейнеров для продуктов, которых с лихвой хватило бы на целую жизнь.

Но ни одна из этих сокровищниц не выглядела столь интригующе, как старый плетеный сундук, крышка которого, кстати говоря, была выгнута в лучших традициях мореплавания. На передней стенке виднелись две металлические петли, которыми она крепилась к корпусу; на обороте красовалось проржавевшее ушко с петлей для навесного замка.

Айви наклонилась к петле замка, на которой болталась пожелтевшая выцветшая бирка с какой-то надписью, выведенной кириллицей.

– Похоже, сундучок очень старый, – заметила она.

– Он был старым уже в те времена, когда отец Пауля попросил нас подержать его в гараже, а ведь это было очень давно.

Пауль? Айви потребовалось несколько мгновений, чтобы сообразить, что миссис Биндель имеет в виду Пауля Власковича, прежнего владельца дома, в котором теперь жили они с Дэвидом.

Это было очень странно. В их старинном викторианском особняке было намного больше места, чем в аккуратном сельском домике миссис Биндель с его съемными окнами и бледно-голубым виниловым навесом, который хозяйка натягивала весной и вновь убирала осенью.

– И что же, мистер Власкович не пожелал забрать его с собой, когда съезжал отсюда? – спросила Айви.

– Тогда я позабыла напомнить ему о сундуке, а теперь уже слишком поздно, – невозмутимо ответствовала миссис Биндель и воткнула в землю перед коробками небольшую табличку, кое-как сделанную из куска картона. На табличке значилось: «Можно забирать без спросу и бесплатно». – Скорее всего, этот сундук привез с собой еще отец Пауля в двадцатых годах, когда эмигрировал сюда из Европы.

Семья матери Айви тоже перебралась в Америку из России в самом начале века. Айви даже записала на магнитофон рассказ своей бабушки о том, как они плыли по морю, каким нелегким выдалось путешествие, и о пяти чемоданах, которые они взяли с собой. Один их них был битком набит сухариками и галетами, потому что дед Айви знал, что на борту парохода никто не предложит им кошерной пищи. Когда они сошли на берег, у них оставалась только та одежда, что была на них, потому что к тому моменту, когда пароход причалил к острову Эллис-Айленд, прабабке Айви пришлось продать все, что у них было, включая те самые чемоданы, в обмен на питьевую воду. Еще неделя такого путешествия – и они бы умерли от жажды, подобно многим своим товарищам по несчастью.

Айви часто прокручивала ту запись, и сейчас она словно наяву опять услышала надтреснутый голос бабушки Фэй, рассказывавшей, как мужчины в темной форме и фуражках с длинными козырьками загоняли пассажиров по пандусу в какое-то большое здание. «Но моя мать осталась на месте и смотрела, как наши чемоданы сгружают с парохода. Они больше не принадлежали нам, так что нужно было иметь дырку в башке, чтобы торчать на морозе и следить за ними. „Пойдем же, мама“, – умоляла я ее. А мужчины лишь бросали на нее злобные взгляды и ругались на языке, которого я не понимала».

А вдруг в сундуке окажутся кружевные скатерти и постельное белье с вышитыми монограммами, похожее на то, которое вынуждена была продать ее собственная прабабушка, чтобы спасти свою семью от жажды? Когда же прабабка принималась причитать и рвать на себе волосы, убиваясь о том, чего они лишились, прадед Айви сурово отчитывал ее: «Не стоит переживать об этих шмотках. Это же Америка. Здесь у нас будет все новое».

– А что внутри? – поинтересовалась Айви у миссис Биндель.

– Не знаю. Он же заперт.

Странная логика: миссис Биндель намеревалась выбросить сундук, но не додумалась открыть его. А ведь это было совсем нетрудно. Замок и петли проржавели насквозь, так что сорвать их можно было безо всякого труда.

– Неужели вас не мучает любопытство?

– А что, он вам нужен? – с явной надеждой в голове спросила миссис Биндель.

– Э-э… пожалуй… – «Ты что, совсем спятила? – закричал внутренний голос. – Ты только-только избавилась от ненужного хлама, оставшегося после мистера Власковича, а уже торопишься обзавестись новым?» – Я всего лишь хотела…

– Значит, по рукам! – просияла миссис Биндель. – Вы забираете все себе.

И прежде чем Айви успела возразить, миссис Биндель выдернула маленькую табличку с объявлением из земли и швырнула ее в одну из коробок. Развернувшись на каблуках, она торжественно зашагала к своему игрушечному домику.

– Уговор дороже денег! – провозгласила она на ходу, торжествующе воздев палец к небесам.