Текст книги "Оптимистка (ЛП)"

Автор книги: Холден Ким

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 27 страниц)

Гас пытается улыбнуться.

– Как ты себя чувствуешь, Опти? – Он садится с краю кровати и берет ее за свободную руку.

– Уже лучше, – улыбается она.

Я сажусь с другой стороны. Стелла так и спит у меня на руках.

Кейти смотрит на нее и хмурится.

– Мне жаль, что тебе пришлось вытащить ее из постели, Келлер.

– Не переживай, – гладя Стеллу по спине говорю я. – Она крепко спит. Ее не разбудит даже проезжающий через комнату поезд.

Кейт все еще хмуриться, но уголки ее губ слегка приподнимаются в улыбке.

– Келлер, тебе так повезло, что она у тебя есть.

Выражение ее лица разбивает мне сердце. У Кейти никогда не будет детей. У нее никогда не будет того, что есть у меня. Это так несправедливо.

– Когда ты узнала об этом? – тихо спрашивает Гас. Он не хочет ее расстраивать, но и молчать не может.

– Как раз перед тем как уехала в Грант.

Он выглядит разбитым.

– Но ты сказала, что твои анализы в порядке?

Она кивает головой.

– Почему ты не сказала мне правду? – Гас всеми силами старается сдержаться и не заплакать.

Кейти сжимает его руку.

– Потому что мне нужно было уехать сюда, а тебе – отправиться в турне. Если бы я сказала, то чтобы тогда произошло?

– Я бы все отменил или отложил, чтобы остаться с тобой, – даже не думая отвечает он.

– Именно. Ты бы отложил, а может даже и отказался бы от осуществления своей мечты, чтобы сидеть дома и ждать, когда я умру. Я не хочу этого для тебя. Ты так много работал, Гас. Ты заслуживаешь того, чтобы выступать и каждый вечер своей музыкой делать людей счастливыми. Знаешь ли ты, как я безумно счастлива знать, что твои мечты становятся реальностью?

Он кивает.

– Знаю, но ты важнее.

Кейти качает головой.

– Нет, это не так. Наша дружба значит для меня больше, чем ты можешь себе представить. Но в жизни может случиться всякое, Гас. У нас с тобой было двадцать лет. Двадцать лет! Ты только подумай! – Она улыбается, и ее глаза начинают сиять. – С моим уходом в ней ничего не изменится. Она будет жить внутри тебя до конца твоих дней. Как будто маленький кусочек меня навсегда останется с тобой. Тебе предстоит так много сделать, познакомиться с кучей людей, встретить любовь и создать семью. Это будет прекрасно. Я не хочу, чтобы ты прекращал жить только потому, что я больна. Не нужно ничего менять. Я люблю тебя, а ты любишь меня. И не важно, сидишь ли ты здесь со мной в этой комнате или в тысяче миль отсюда.

По лицу Гаса текут слезы.

– Почему? Почему ты? Почему сейчас?

Кейти качает головой.

– Я не знаю приятель. Думаю, просто пришло мое время. Может Грейси так сильно скучает по мне, что уговорила большую шишку там, наверху, поторопить меня. – Она зевает и переводит взгляд на меня. – Келлер, если хочешь, может положить Стеллу рядом со мной. Здесь достаточно места, да и ей будет удобнее.

Мне не хочется отпускать малышку, но Кейти пододвигается, и я кладу Стеллу на ее место. Она даже не просыпается, только подползает поближе к Кейти в поисках тепла и уюта. Кейти улыбается.

– Спасибо. Мне это было необходимо. – Она целует Стеллу в лоб, зевает и снова смотрит на меня. – У меня закрываются глаза. Это все ужасная смесь, которую они вливают в меня. Подойди и поцелуй меня.

Я так и делаю, н смотря на то, что мой мир разваливается на части. Как эта великолепная, сияющая женщина может угасать прямо на моих глазах? – Я люблю тебя, детка.

– И я люблю тебя, малыш. – Она переводит взгляд на Гаса. – Ты тоже, иди сюда.

Он целует ее в лоб.

– Спокойной ночи, Опти. Я люблю тебя.

– Я тоже люблю тебя, – бормочет она и засыпает.

Собрав в кулак все мужество, я хлопаю Гаса по спине.

– Пойдем, приятель, я куплю тебе чашку кофе.

Мы берем два обжигающе горячих кофе из торгового автомата на втором этаже и возвращаемся в комнату Кейти. Свободной рукой она обнимает Стеллу, которая удобно устроилась на ее плече и сопит в шею. Глядя на них, я не могу сдержать улыбку. Пытаюсь запечатлеть в памяти эту сцену, аккуратно вырезая из нее капельницу и аппаратуру. Просто два прелестных сонных лица в рамке. Подушка скрывает синяки Кейти.

Улыбающийся Гас садится в кресло на противоположной стороне комнаты.

– Она была бы отличной матерью.

Я передвигаю стул, чтобы сидеть поближе к нему.

– Даже и не сомневаюсь в этом.

– Ты бы видел ее с сестрой, Грейс. Она великолепно справлялась с ней. Я даже не знаю, как ей это удавалось. Кейти заботилась о ней каждый день. Не пойми меня неправильно, Грейси нельзя было не любить. Но заботиться о ком-то двадцать четыре часа в сутки – это тяжелая работа. Опти ни разу не пожаловалась. Их матери никогда не было рядом. Дженис предпочитала своим детям компании мужчин. – В каждом его слове сквозит осуждение. – Но даже когда она была рядом, она не заботилась о них. У нее были небольшие психические проблемы, которые требовали приема медикаментов. Я даже не знаю, что хуже – Дженис, под воздействием лекарств или без них. К тому же, она пила… много. И очень любила коку. – Гас замолкает, а потом качает головой и насмешливо улыбается. – Жизнь Опти была сущим кошмаром. Она заботилась о Грейси, потому что ее мать не могла или не хотела этого делать. Они много времени проводили в нашем доме. Мы с мамой всегда считали их своей семьей. После того, как Дженис совершила самоубийство…

– Подожди, мама Кейти покончила с собой? – обрываю я его на полуслове.

– Да, она повесилась ночью на люстре в своей спальне. Опти обнаружила ее на следующее утро.

Я тру ладонями глаза; голова начинает раскалываться.

– Вот дерьмо.

– Да, вот такое вот дерьмо. Дженис не выпускала из рук бутылку несколько месяцев, да еще и прекратила принимать лекарства. Но, как бы ужасно это ни звучало, я вздохнул с облегчением, радуясь за Опти и Грейси. У них как будто закончился тюремный срок. Они стали свободными.

– Ей, наверное, не сладко жилось.

Гас качает головой.

– Ты даже не представляешь насколько. Мы узнали обо всем только после смерти Дженис. В один из вечеров, Кейти напилась в стельку и все мне рассказала… о таблетках… избиениях. – Он вздыхает и сжимает лежащие на коленях руки в кулак. – Если бы мы знали, то ни за что не позволили бы им оставаться с ней. Опти никогда ничего не говорила, пока Дженис была жива, так как боялась, что придут социальные службы и разлучат ее с Грейси. И скорее всего, она была права. Опти принимала весь удар на себя, чтобы защитить сестру. Господи, я даже не хочу об этом думать. Мне до сих пор плохо. – Гас делает глубокий вздох и продолжает: – Ее мама умерла, когда Кейти как раз заканчивала среднюю школу. У нее была стипендия в Грант, где она могла играть на скрипке, но Кейти отказалась, чтобы остаться в Сан-Диего и заботиться о Грейси. Через неделю после похорон она пошла к доктору на ежегодный осмотр и после ряда тестов у нее диагностировали рак яичников. «Серозный рак», так они сказали. Следующие два месяца были просто жесть. Ее прооперировали, потом она прошла курс химиотерапии. Они с Грейси остановились у нас, и мы сопровождали ее на все процедуры. Я даже и не представлял, что такое ад, пока не увидел, через что прошла Кейти. Она облысела, и ей постоянно было плохо из-за лечения. Она не могла есть, ее все время рвало. Она так похудела, что ее пришлось госпитализировать, чтобы не дать ей умереть от голода. Это было ужасно, но она никогда не жаловалась. – Гас, показывает пальцем на Кейти. – Эта маленькая женщина – настоящий боец. Она верила в то, что ей станет лучше. Ради Грейси. В конце концов, так и произошло. Она вернулась к работе и арендовала местечко для себя и сестры. – Он смеется. – Ты бы его видел.

– Она говорила, что это была квартира.

Гас опять улыбается.

– Это определенно преувеличение. Квартирой был гараж на одну машину. У них была двуспальная кровать, несколько коробок, в которой они хранили одежду и складной столик. Вот и все. Тем не менее, они, черт возьми, обожали это место. Только Опти и Грейси могли жить в отстойном гараже и считать, что они в раю.

– Разве мать не оставила им денег? – История становится все хуже и хуже.

– Черт, нет. Мы и об этом узнали только, когда умерла Грейси. Судя по всему, все эти годы Дженис жила на алименты для Опти и Грейс. Она никогда не работала. Отец Опти ушел, когда она была ребенком, и переехал в Англию, на свою родину. Думаю, там он кого-то встретил, завел новую семью и думать забыл о той, что оставил в Калифорнии. Он никогда не связывался с Опти и Грейси, но Дженис получала от него приличные деньги на воспитание детей. Все изменилось, когда им исполнилось восемнадцать, и алименты перестали поступать. Дженис начала занимать. Когда Опти продала дом и машину матери, этого едва хватило на то, чтобы покрыть ее долги. У Опти остался только микроавтобус и одежда. Они с Грейси жили на то, что удавалось заработать в рекламной фирме моей мамы, где мы с ней работали в отделе обработки корреспонденции. Совсем небольшие деньги, но они как-то справлялись. С этой девушкой сюрпризы поджидают тебя на каждом шагу.

– Я не знал, что все было настолько плохо.

Гас фыркает.

– Не забывай, мы говорим об Опти. Она никогда не жалуется и ненавидит, когда жалеют ее. Спорим, что если ты ее сейчас разбудишь и спросишь о раке, она скажет, что есть люди, которым куда хуже, чем ей. В этом вся Опти.

Воскресенье, 27 ноября

Кейт

Мой телефон, лежащий на комоде Келлера, начинает вибрировать. Еле продрав глаза, смотрю на часы. 1:37 утра. Жужжание прекращается до того, как я успеваю взять его в руки, но потом раздается вновь. Это Франко.

– Привет Франко, – такое ощущение, что язык слишком велик для рта, поэтому я говорю хрипло и медленно. Из-за нового обезболивающего мне очень сложно просыпаться. Как будто сознание, и я находимся в противоречии друг с другом.

– Кейт, извини, что разбудил тебя, но что, черт возьми, происходит с твоим дружком?

Подтягиваюсь и сажусь на кровати.

– Что? Что случилось, Франко? – Перевожу взгляд на спящего рядом Келлера.

– Гас. Вчера этот ублюдок появился на саундчеке на пятнадцать минут позже, пьяный в дрова. А потом он пропал. Мы нашли его в баре неподалеку и практически тащили на себе, чтобы успеть на начало концерта. Как оказалось, это было огромной ошибкой. Выступление полностью провалилось. Он был настолько пьян, что забыл половину слов, отказался играть на гитаре, оскорблял зрителей и дважды упал. Это было, черт побери, великолепно. Мы знаем, он может выступать выпившим. Он делал это миллион раз. Но это... просто что-то из ряда вон выходящее. Теперь он заперся в автобусе и никого не впускает. Он не хочет ни с кем говорить. На его телефоне срабатывает автоответчик. Что произошло в Миннесоте? Я никогда его таким не видел.

Черт. Это очень плохо. Гас всегда закрывается ото всех, когда расстроен. В таком состоянии он будет разговаривать только с мамой или со мной. Так было всегда. Мне не удается сдержать вздох.

– Что такое, Кейти? Что случилось? Что-то плохое, да? – его голос немного смягчается.

– Да, подожди, – шепчу я, выползая из кровати.

Келлер начинает просыпаться.

– Что-то случилось, детка?

Убираю телефон от лица.

– Все в порядке, малыш. Я вернусь через несколько минут. Мне нужно поговорить. – Надеваю пальто и ботинки, открываю дверь и тихо, насколько это возможно, выхожу на улицу. Морозно. – Прости, Франко, мне нужно было выйти, чтобы спокойно поговорить.

– Все в порядке. Прости, что разбудил тебя, Кейт, но я не знал, что еще делать. Это – не Гас. Я переживаю.

– И я тоже. – Перед тем как произнести следующие слова, делаю несколько глубоких вдохов. – Я больна, Франко.

– Вот блять. – а потом тише, – Блять. – и чуть громче: – Пожалуйста, скажи, что это не рак.

– Рак. Он вернулся. – Мне так неприятно сообщать ему об этом, как будто я каким-то образом разочаровываю его, говоря не то, что он хотел бы услышать.

Раздается громкий стук, как будто он пнул или ударил что-то, а потом наступает тишина.

– Гас узнал об этом в четверг вечером. Мы провели всю ночь в госпитале. Когда мы отвезли его в аэропорт сегодня утром, он был в порядке.

– Вчера утром, – поправляет он.

– Точно, сейчас же уже воскресенье.

– И какие прогнозы? – судя по его голосу, он испуган.

– Плохие.

– О, Кейт. – грустно говорит Франко. – Мне так жаль.

В темноте раздается голос Келлера.

– Кейти, на улице мороз. Заходи внутрь и разговаривай. Стелла не проснется, она спит на кресле.

Снег хрустит под моими ботинками, когда я, трясясь от холода, направляюсь к входной двери.

– Слушай, Кейт, я должен идти. Наверное, я просто выбью эту чертову автобусную дверь.

– Мне хотелось бы хоть как-то помочь тебе... и Гасу, – шепчу я, заходя в квартиру. Келлер сразу же обнимает меня.

Франко невесело смеется.

– А вот и та Опти, которую так любит Гас. Мы позаботимся о нем, Кейт. Ты же позаботься о себе. Борись. Ты слышишь меня? Борись, черт возьми.

Я киваю, хотя он и не может видеть меня.

– Хорошо, – обещаю я, хотя бороться уже не с чем.

– Еще созвонимся.

– Пока, Франо.

Вот почему я не хотела, чтобы Гас знал. Я стала причиной его падения.

Закончив разговор, сразу же отсылаю Гасу смс: «Перезвони мне. Это приказ».

Телефон звонит только в 2:25 вечера. Я ждала этого, не выпуская его из рук, больше двенадцати часов.

– Привет, Гас. Ты в порядке?

– У меня так болит голова, как будто внутри нее дерутся Брюс Ли и Майк Тайсон. – Судя по всему, ему очень плохо.

– Ну и кто выигрывает? – пытаюсь развеселить Гаса я.

Он кашляет. Думаю, на самом деле, это должен был быть смешок.

– Брюс – маленький, но быстрый гавнюк, Майк же очень энергичный. Так, что, подруга, битва будет долгой.

– Выдалась тяжелая ночка? – Мне не хочется его ругать или ворчать. Уверена, он уже достаточно наслушался.

– Так мне говорят. Хотя я с ними не согласен. Я бы запросто, в любое время променял то, как чувствую себя сейчас на ночь, которой не помню.

– Гас, не хочу казаться лицемеркой, но может, есть лучший способ справиться со всем? Способ, который сохранит группу на плаву и позволит продолжить концерты? Ты должен выступать, приятель. Это ведь твоя мечта. Не разрушай ее. – Мне жаль, но я не могу нянчиться с ним. Это ни к чему хорошему не приведет.

До меня доносится щелчок зажигалки, а потом он делает длинную затяжку и выдыхает. В первый раз в жизни, я решаю промолчать.

– Я знаю, но все так ужасно. Я просто не знаю, как с этим справится. Я даже не знаю с чего начать.

Его грустный голос разбивает мне сердце.

– Мне жаль, что тебе приходится проходить через это. Прости.

– Прекрати. Пожалуйста, не извиняйся. Ты больна. Не нужно переживать за меня.

Несколько секунд мы молчим.

– Ты должен писать, Гас. Излей все на бумагу.

Он фыркает, как будто это плохая идея.

– Никто не захочет слушать выплеск ярости в музыке.

– А кто говорит, что кто-то должен ее слушать? Просто напиши для себя. Ты можешь поделиться ею со мной, если захочешь. Мы могли бы поработать над этой музыкой вместе. Что скажешь?

– Это вызов? – Теперь он явно раздумывает над сказанными мною словами.

Я знаю, что он никогда не избегает их, поэтому слегка задираю его:

– Да, вызов.

– Черт побери тебя, женщина. Ты – исчадие ада, ты знаешь это? – в его голосе слышится улыбка.

Мы оба слегка расслабляемся.

– Мне уже говорили об этом.

– Черт. Но терять-то нечего? Наверное, я так и сделаю. К тому же, моей печени нужно немного отдохнуть. Даже при мысли о виски мне хочется вырвать.

– Обещаю, это поможет. Я много писала после смерти Грейси.

– Ты никогда мне об этом не говорила.

– Я никому не говорила. Просто писала. В большинстве случаев для гитары, потому что просто не могла слышать скрипку. Скорее всего, вся эта музыка – просто отстой, но в то время не это имело значение. На тот момент, это была своего рода бесплатная терапия. Как раз то, что мне было необходимо.

– Гм. Когда-нибудь мне бы хотелось послушать, что ты написала.

– Конечно. Когда-нибудь. А теперь иди и отдохни перед сегодняшним концертом и обещай, что начнешь писать с завтрашнего дня.

– Так точно, мэм. – Теперь он больше похож на самого себя.

– Живи по полной.

– Живи по полной, – тихо повторяет он.

– Я люблю тебя, Гас.

– Я тоже люблю тебя, Опти.

– Пока.

– Пока.

Среда, 30 ноября

Кейт

Мы с Гасом общаемся по скайпу. Он проигрывает мне то, что написал. Акустика в автобусе ни к черту, но мне трудно сдержать эмоции, наблюдая за тем, как он обнажает душу. Гас прав, его музыка – чистый выплеск ярости. Но в то же время она так прекрасна, потому что я знаю, это – его настоящие чувства. Он ничего не прячет. Такая искренность вызывает у меня слезы.

Когда Гас заканчивает, его глаза тоже влажно блестят. Перед тем как пошутить, даю ему время взять себя в руки.

– Приятель, думаю у тебя проблемы с управлением гневом.

– Ты так думаешь? – тяжело сглотнув, отвечает он.

Я качаю головой.

– Нет. Я просто тянула время. Мне нужна была минутка. – Я все еще пытаюсь это делать. – Приятель, это было изумительно. Как насчет того, чтобы добавить скрипку и смягчить жестокие нотки?

Он кашляет и делает глоток воды из стоящей на столе бутылки.

– Возможно, это поможет, ну знаешь, как бы снизит истерию.

Мне не хочется смеяться, но Гасу необходимо ободрение.

– Я только за то, чтобы снизить истерию с помощью струн. Ты можешь записать музыку на своем невероятно умном телефоне и отослать мне видео? Кое что крутится в голове, но мне нужно прослушать ее еще раз.

– Будет сделано.

– Отлично. Я позвоню тебе завтра. Продолжай писать.

– Спасибо, Опти. За все. Это действительно помогает.

– Мне тоже, приятель. Люблю тебя, Гас.

– Я тоже люблю тебя.

– Пока.

– Я больше не говорю "пока". Люблю тебя.

Скайп отключается и изображение Гаса исчезает.

Пятница, 2 декабря

Кейт

Я уже несколько дней не была в своей комнате в общежитии. Мне нужно взять порошок для стирки.

Засовываю ключ в замочную скважину, но дверь оказывается незапертой. Странно. Первое правило общежития – всегда закрывай дверь.

Шугар лежит на кровати, но она не спит. Я решаю поприветствовать ее, хотя и не ожидаю ничего в ответ.

– Как дела, Шугар?

В ответ – тишина. Она молчит. Отлично. Не то, чтобы мы были лучшими подругами. Черт, да мы даже и не подруги совсем, так что я быстро делаю то, зачем пришла.

Запихивая одежду, сложенную кучкой возле кровати в сумку, слышу какое-то хлюпанье со стороны Шугар. Я оказываюсь в положении, когда мне нужно сделать выбор – признать, что она плачет или нет? Мне хочется проигнорировать ее, но я не могу. Оглядываюсь и вижу, что она свернулась в клубок и тихо плачет в подушку. На лице – никаких эмоций. Это – самое страшное, маска, за которой скрывается шок. Маска, которую надевает на себя тело, когда ты переживаешь что-то слишком серьезное, и оно предпочитает просто отгородиться от всего мира, чем встретиться с проблемой с высоко поднятой головой.

Черт, судя по всему мне не удастся в обед заняться стиркой.

Так как мы не подруги, то я не слишком беспокоюсь, но все же встревожена.

Ненавижу, когда люди плачут.

– Шугар, ты хочешь поговорить об этом?

Молчание. Она даже не мигает.

Делаю еще одну попытку, потому что не могу просто уйти.

– Слушай, знаю, я последний человек, с которым ты хотела бы поговорить, но я – хороший слушатель.

Она мигает и смотрит на меня так, как будто только что заметила. Слезы так и текут по ее лицу.

– Что случилось, подруга?

Она снова хлюпает носом, и я передаю ей коробку с салфетками со своего стола. Закончив сморкаться, Шугар смотрит на меня с выражением нечто среднего между грустью и смущением.

– Я беременна, – снова плачет она.

"И ты еще удивляешься этому, мисс нимфоманка?" на секунду мелькает у меня в голове мысль, но она исчезает так же быстро, как и появляется. Все-таки я и сама не святая. Только девственницы могут осуждать ее в такой момент. И уж точно не я.

– Какой срок?

– Я не знаю. У меня должны были быть месячные на прошлой неделе, но они так и не наступили. Я сделала три теста. Все положительные, – стирая ладонями со щек слезы, говорит она.

Начинаю быстро обдумывать ситуацию, поставив себя на ее место. Господи, чтобы делала я, если бы была Шугар? Пытаюсь оказать ей поддержку, не выглядя при этом фальшиво.

– Ты разговаривала с отцом?

Она качает головой и издает смешок, в котором смешалось и отвращение и доля ненависти к самой себе.

– Я даже не знаю, кто отец.

– Но ты можешь как-то сузить круг? Может, если ты будешь знать срок, то это как-то поможет.

Шугар закатывает глаза, а потом смотрит на салфетку, которую она рвет на мелкие кусочки.

– Ты же и сама знаешь, сколько разных парней прошли через эту комнату. – Она снова начинает плакать. – Я такая идиотка, Кейт.

Мне хочется как-то успокоить ее, потому что все совершают ошибки. Все. Я сажусь на кровать и предлагаю ей еще одну салфетку.

– Ты не идиотка, Шугар. Сексуально озабоченная, но не идиотка.

Она громко сморкается и пристально смотрит на меня.

Я улыбаюсь, потому что в первый раз я по-настоящему разговариваю с настоящей Шугар.

– Что ты собираешься делать?

– Я не могу позволить себе иметь ребенка, – без раздумий говорит она. – Я просто не могу.

Мне становится больно от этих слов. Я абсолютно уверена, что такое решение каждая женщина должна принимать сама, но в данный момент я все еще представляю себя на ее месте. В глубине души я знаю, что хотела бы сохранить своего ребенка. Я сглатываю ком в горле и напоминаю себе, что речь идет не обо мне, а о Шугар. И только Шугар знает, что лучше всего для Шугар.

Тем не менее, я исполняю роль некоего адвоката дьявола, потому что именно это я сделала бы для своей подруги.

– А ты сможешь жить с этим решением? Один года, два, десять лет? Ты сможешь с этим жить?

В ее глазах страх, но она повторяет

– Я не могу позволить себе сейчас иметь ребенка.

Я киваю. Она думала об этом.

– Ты уже была в клинике при кампусе? Может, они могут помочь?

Она качает головой.

– Нет. Я... я боюсь.

Не могу самой себе поверить, но я говорю это.

– Иди, умойся и оденься. А потом мы пойдем и все разузнаем, Шугар.

В клинике ей дают сделать еще один тест. Он только подтверждает то, что она уже знает. Она разговаривает с дежурной медсестрой и берет брошюры, которые они обычно вручают при беременности, усыновлении или аборте.

Когда мы выходим на улицу, Шугар выглядит довольно уверенно. У нее есть план. Тем не менее, ее руки трясутся так сильно, что она даже не может набрать номер, чтобы договориться о приеме у доктора.

Я забираю телефон и делаю это за нее.

– Я бы хотела записать на прием подругу, – говорю я, когда на другом конце трубки раздается женский голос.

Мы договариваемся на утро, в следующий четверг.