Текст книги "Оптимистка (ЛП)"
Автор книги: Холден Ким
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 27 страниц)
Воскресенье, 30 октября
Келлер
Если бы существовала премия «Самый большой в мире мудак», то вчера вечером я бы определенно выиграл ее. На душе так дерьмово.
Когда просыпается Дунк, мы идем в «Граундс», покупаем по чашке кофе и возвращаемся в квартиру для тет-а-тет разговора.
– Келлер, дружище, что вчера было? – Я знаю, что тебе нравится Кейт, но вчера все было за гранью. Это не был Келлер, которого я знаю. Никогда не видел тебя таким.
Дунк не столько ругается, сколько просто разговаривает.
– Я знаю, – говорю, не отводя взгляда от своей чашки кофе.
– Ты разговаривал с ней сегодня утром?
Качаю головой, что вызывает острую боль. Даже от мысли о разговоре меня охватывает ужас. Я должен извиниться, но пока не готов к этому. Я не зол на нее, нет. Я зол на себя. Не хочу, чтобы она снова видела мою злость, даже если она направлена не на нее.
– Она была тут вчера, ты знаешь?
Вот это новости.
– Что? Кейти приходила сюда?
– Да, через минут тридцать, после того, как мы вернулись домой.
Отлично. А я отключился в луже собственной блювотины. Это говорит о многом.
– Она переживала за тебя.
– Она переживала за меня?
Он кивает.
– Мы долго разговаривали. Ты много для нее значишь, Келлер. Ей было очень больно видеть тебя таким расстроенным.
Закрываю лицо руками.
– Я обращался с ней, как с куском дерьма, Дунк. Я обращался с ней, как с куском дерьма, а она не хочет, чтобы я расстраивался. – Смеюсь от того, насколько абстрактна вся эта ситуация.
– Я знаю, ты отказываешься от любых потенциальных отношений из-за того, что случилось с Лили, но прошло уже почти четыре года. Я тоже ее любил, дружище, но настало время двигаться вперед.
Тру ладонями горящие глаза. Сейчас ее имя не причиняет мне боль, как раньше.
– А что насчет Стеллы?
Он приподнимает брови с таким видом, как будто у него нет ответа на этот вопрос.
– Послушай, Бэнкс, это твоя жизнь, но Кейт очень хороший человечек. Она так добра к Шелли, ты видел, как она изменилась с тех пор, как общается с Кейт. Шелли без ума от нее, а это означает, что и я тоже. Поговорив с ней вчера, я могу честно сказать, что Кейт, наверное, самый заботливый и искренний человек, которого я встречал. Она то, что нужно, дружище. Я задал ей кучу вопросов, и она ответила на все, хотя и не обязана была. У нее с Гасом очень близкие отношения, но я верю, когда она говорит, что они просто друзья. Она знает парня всю свою жизнь.
– Она спала с ним, – прерываю я его.
Он снова поднимает брови.
– А ты никогда ничего не делал, не думая о последствиях, Бэнкс?
– Да, но…
Он обрывает меня на полуслове:
– Но что, чувак? Ты даже не знал ее тогда. Не суди. Это нечестно.
У Дунка хорошо получается рассматривать ситуации со всех сторон.
– Ты прав, – выдыхаю я. Голова все еще гудит, но я приподнимаю подбородок и смотрю ему прямо в глаза. – Она мне очень нравится, Дунк. До ужаса. И меня это пугает. Кейти вызывает во мне желание бросить все к черту и переписать будущее. – Мое будущее было расписано, когда я родился. Даже когда я напортачил, мне пришлось очень скоро вернуться в привычную колею. Родители позаботились об этом.
Он улыбается, встает и хлопает меня по спине.
– Я бы мог тебе сказать все это еще два месяца назад. Нужно было просто спросить меня, и тогда не было бы всех этих неприятностей.
– Позвонить ей? – спрашиваю Дунка. Кажется, он лучше в этом понимает, чем я.
– Извиниться нужно обязательно. Отдохни сегодня, а завтра, когда сможешь трезво мыслить, позвонишь ей.
Понедельник, 31 октября
Кейт
Я проснулась с ужасной головной болью в пять утра, нет сил даже на то, чтобы вылезти из кровати и выпить ибупрофен. Боль не проходит все утро. Я знала, что так и будет. Я хотела этого. Сегодня день, которого я со страхом ждала с того момента как наступил октябрь. День рождения Грейс.
В первый раз за все время я до боли скучаю по Сан-Диего. Это такой вид боли, от которого скручивает живот, а голова болит настолько сильно, что я даже не могу нормально видеть. Единственное, что поможет мне – разговор с Гасом. Он в дороге, едет на выступление в Денвер.
По понедельникам, средам и пятницам я настолько загружена занятиями, что с 7:30 до 2:00 у меня нет даже десяти свободных минут. Как только лекция заканчивается, и я выхожу в коридор в 2:01, сразу же набираю Гаса.
– Опти, ты в порядке? – Совсем не похоже на обычное приветствие.
Пытаюсь казаться веселой. Мне уже давно не приходилось притворяться.
– Бывало и лучше. – Едва ли.
– Тяжелый день, да?
– Да. – Это и признание, и согласие, и принятие. Всего в одном маленьком слове.
В груди все сжимается, а горло начинает чесаться. Я знаю, что как только открою рот, то начну плакать. А я не плачу. На моей памяти делала это всего лишь раз. Это было ужасно. Как будто меня разорвало на миллионы кусочки, которые невозможно снова склеить. Не хочу еще раз проходить через этот ад.
Гас некоторое время молчит, а потом начинает рассказывать историю. Господи, я люблю этого парня. Даже по телефону, он знает, что я просто хочу слышать его голос.
– Я все утро думал о Грейс и решил, что если бы у меня была возможность выбрать в какой точке мира сегодня провести время, я бы пожелал оказаться в Сан-Диего и рыбачить на пирсе с тобой и Грейс. Никогда не забуду, как Грейс впервые поймала рыбу. Она вытащила ее из воды и была так возбуждена, пока не осознала, что у нее на крючке настоящая живая рыба. Она сразу расстроилась и стала умолять меня снять и бросить ее воду пока рыбка не умерла.
Эта история немного успокаивает мою боль.
– Да, но на следующей неделе она снова захотела рыбачить.
– И мы никогда не вешали наживку ей на крючок после того случая. – Гас уже не грустит. Я слышу улыбку в его голосе. – Она могла часами сидеть на своем месте и смотреть на удочку. Каждые пять минут она думала, что поймала большую рыбу и как сумасшедшая начинала сматывать леску, пока из воды не показывался крючок. И никогда не огорчалась, что на нем ничего не было. Только облегченно вздыхала.
Я могу представить эту картинку, как будто все было только вчера. Именно это мне и было нужно.
– Что она обычно говорила тебе по дороге домой? Кажется, в рыбной ловле удача обошла меня стороной, Гас.
Он смеется.
– Да, каждый раз.
– А ты отвечал ей: «Это не тебя удача обошла стороной, это просто у рыбы был очень удачный день. К тому же, мы все равно ее не едим, а Ма, если захочет, всегда может купить в магазине»
– Она всегда широко улыбалась в ответ. Так, что ее глаза превращались практически в щелки.
– А потом ты обычно втягивала щеки и вытягивала губы, как у рыбы. А Грейс хохотала и говорила, какая ты дурочка.
Теперь Гас смеется громче.
– У Грейси был самый красивый смех. Она смеялась все время. В этом вы были очень похожи: обе любили смеяться.
– Она была такая счастливая, Гас. Самый счастливый человек, которого я встречала. И даже когда жизнь была полным дерьмом, она не сдавалась и всегда улыбалась. Господи, я так скучаю по ней.
– Я тоже, Опти. Я тоже.
Обычно я стараюсь избегать неприятных разговоров, потому что они вызывают негативные мысли, а порой и того хуже – негативные действия. Но к восьми часам вечера, покидая столовую, я поняла, что достигла своего предела и с чистой совестью могу признаться, что...
Сегодня Действительно Отстойный день.
Я скучаю по Грейс, голова все еще гудит, а желудок болит. По дороге в комнату молюсь: Пожалуйста, Господи, пусть Шугар сегодня не будет дома. Мне нужны тишина, покой и хороший сон.
Даже еще не открыв дверь, слышу голос Шугар. Наверное, сегодня, у Бога выходной.
Сначала я вижу, что она сидит на своей кровати и говорит по телефону, бросая на меня свои излюбленныe взгляды «ты мне мешаешь, хочу, чтобы ты ушла». Шугар была на концерте в субботу, и я обратила внимание, что после него она превратилась в полную суку по отношению ко мне.
Я слегка улыбаюсь и киваю ей головой.
– Как дела, Шугар?
А потом я вижу, что работа, которую я закончила и распечатала вчера в библиотеке (потому что у меня нет принтера), та работа, которую нужно сдать завтра в 7:30, потому что мой профессор не верит в технологии и сдачу работ в электронном виде, разбросана по полу и кто-то потоптался по ней грязными сапогами.
Сразу же перевожу взгляд на обувь Шугар. Конечно же, это она.
Обычно, я бы просто пошла в библиотеку и снова распечатала работу, но, как уже было сказано, сегодня был дерьмовый день и я настроена на негативный разговор.
Тем не менее, спокойно говорю:
– Что за черт? – Я просто хочу спать.
Она даже не смотрит на меня.
Подхожу к ее кровати. Кровь закипает, но голос все еще звучит четко и ровно. Таким голосом я обычно разговаривала с мамой, когда была зла на нее, и мне нужно было высказаться, но в комнате была Грейс, а я не хотел ее расстраивать. Я мастерски научилась пользоваться этим голосом.
– Шугар, что за дела, подруга? – Показываю на листы бумаги.
Она игнорирует меня, продолжая что-то шептать по телефону. Не могу поверить в это. Эта девушка нанесла ущерб моей собственности, а теперь, черт возьми, просто игнорирует меня.
Слегка повышаю голос:
– Шугар, что произошло с моей работой?
Она все еще игнорирует.
К черту.
Она вывела меня из себя. Я не люблю кричать. Крик, для меня, – кульминационный момент потери контроля над собой. Поэтому я не кричу. Вместо этого просто понижаю голос практически до шепота, так, что человеку приходится напрячься, чтобы расслышать его. Так я знаю, что каждое мое слово слушают.
– Шугар, клянусь Богом, я не любитель насилия, но если ты не прекратишь свою беседу и не скажешь мне, что здесь произошло, я вырву этот чертов телефон у тебя из рук и засуну его в твою чертову задницу.
Шугар в шоке широко раскрывает глаза.
– Гм, мне нужно идти. Я тебе перезвоню.
К тому моменту, как она убирает телефон, на ее лице снова появляется дерзкое выражение.
– Что? – огрызается она.
– Подруга? – Показываю на пол.
Она закатывает глаза.
– Это была случайность. Должно быть, смахнула их со стола, когда проходила мимо.
Я качаю головой.
– А потом что? Случайно станцевала на них танец с сомбреро?
Она пожимает плечами.
– Прости. – Самое неискреннее извинение в моей жизни. Она с таким же успехом могла сказать «Да пошла ты».
Хватаю сумку и флэшку со стола и уже в дверях поворачиваюсь и тычу в нее пальцем:
– Знаешь, что, Шугар, мне бы хотелось, чтобы мы подружились, но ты все делаешь для того, чтобы этого не произошло. Ты испоганила и не вернула мне несколько футболок, ты ешь мою еду из холодильника и несколько раз в неделю не пускаешь меня в собственную комнату. Но с меня довольно. – Показываю на пол. – Как ты посмела испортить мою работу? Не знаю, для чего здесь ты, а я для того, чтобы получить образование, потому что это важно для меня. – Прищуриваюсь и сквозь сжатые зубы угрожающе произношу: – С этого момента, держи свои руки подальше от моих вещей.
В ее глазах страх, но она пытается закатить глаза. Это просто жалко. Сейчас она боится меня. Шугар зло выдавливает из себя:
– Как пожелаешь.
Мне хочется придушить ее, тем не менее, я говорю простые, но от этого не менее эффективные слова:
– Пошла в задницу, Шугар. – И хлопаю дверью.
На улице, по дороге в библиотеку холодно и заснежено. Чтобы заново распечатать работу, у меня уходит всего несколько минут, тем не менее, я сижу и еще около часа читаю, пока не успокаиваюсь достаточно, чтобы вернуться в свою комнату.
Ненавижу злиться. Чувствую себя еще более опустошенной, чем до этого.
В комнате Шугар нет. Странно, но чувствую себя немного виноватой, потому что, скорее всего, она ушла из-за меня. Но как только я оказываюсь в кровати, чувство вины моментально испаряется.
Думаю, Бог все же услышал меня.
Вторник – Среда, 1,2 ноября
Кейт
В последнее время я постоянно принимаю ибупрофен. Сегодня обнаружила, что его осталось совсем на донышке, поэтому по пути с работы домой, останавливаюсь возле продуктового через дорогу от "Граундс".
Увидев Келлера, едва узнаю его, настолько он бледен. Я не видела его с вечера субботы и совсем не так планировала встретиться с ним – хотела дать ему несколько дней, чтобы остыть. Эгоистичная часть меня, отвечающая за самосохранение, требует развернуться и исчезнуть, пока он не увидел меня. Но сострадающая подавляет ее:
– Он выглядит как смерть. Помоги ему.
Сострадание всегда одерживает верх над самосохранением.
– Келлер? Тебе нужна помощь?
Если я его и напугала, то он никак этого не показывает. С большим трудом
Келлер поворачивает голову, чтобы посмотреть на меня. Он выглядит так, как будто не принимал душ несколько недель – слипшиеся волосы, налитые кровью глаза и огромные фиолетовые синяки под глазами. Понимаю, что он болен.
Келлер безучастно смотрит на меня, и я не знаю: то ли у него нет сил говорить, то ли он просто не хочет.
Дотрагиваюсь до его лба – он пышет жаром и влажный от пота. Меня всегда пугала лихородка. Когда ее подхватывала Грейси, я не могла спать, поэтому просто сидела на кровати возле нее. Она всегда хотела, чтобы я держала ее за руку.
– Келлер, почему ты не в постели? Ты весь горишь.
Он измучен донельзя. И как только нашел силы, чтобы перейти дорогу?
Осматриваю полки, перед которыми он стоит.
– Что тебе нужно?
Келлер пожимает плечами. Он в каком-то бредовом состоянии.
Пытаюсь взять его за руку, но вместо этого он обнимает меня за плечи, такой тяжелый и беспомощный. Веду его к лавочке возле окошка фармацевта и сажаю на нее. Проконсультировавшись, покупаю себе ибупрофен и таблетки для Келлера. Заодно беру две банки куриного супа с лапшой, одну с томатным супом и пакет апельсинового сока.
Оплатив покупки, возвращаюсь к Келлеру и мы с большим трудом двигаемся через дорогу в его квартиру. Возле двери мне приходится обыскать его карманы, чтобы найти ключ.
Переступив порог, он сразу же падает на кровать. Даю ему лекарства, а потом начинаю обдумывать, как бы охладить его. В конце концов, принимаю решение поступить так, как обычно делала с Грейс. Ему сейчас не до скромности, поэтому раздеваю его до трусов.
Я очень переживаю, когда люди находятся в подобном болезненном состоянии. Переживаю настолько, что хочется уйти и не иметь с этим дела, но я не могу. И не из-за чувства вины, а просто потому, что ты нужен этим людям.
У Келлера двуспальная кровать, но я едва умещаюсь на матрасе рядом с ним. У нее нет спинки, поэтому сижу, прислонившись к стене, держу его за руку, убираю влажные волосы со лба и что-то напеваю про себя. Это дурная привычка, но благодаря ей, я бодрствую. Как только температура спадает, расслабляюсь и засыпаю.
Открываю глаза и какое-то время пытаюсь привыкнуть к темноте. Часы на комоде Келлера показывают 12:17 утра. У меня болит шея, потому что я так и уснула сидя. Голова Келлера лежит на моем бедре, а рукой он обнимает ноги, заключая меня в своеобразную ловушку. Задерживаю дыхание и обращаюсь к всевышнему:
– Пожалуйста, сделай так, чтобы у него больше не было лихорадки.
Нежно дотрагиваюсь до его лба – он сухой и прохладный. Делаю выдох и смотрю на потолок. Большое спасибо, дружище.
Мне хочется в туалет. А еще урчит в животе.
Взвешиваю все за и против. Келлер так мирно спит, и он здесь, со мной.
Поэтому делаю то, что должна. Откидываю голову к стене и наслаждаюсь физической близостью. Прикосновения обычно недооценивают, но человеку просто необходим контакт. В свое время Грейси, Гас и Одри постоянно обнимали меня, держали за руку и целовали в лоб. Мне так этого не хватает. Поэтому сейчас я с жадностью собираюсь воспользоваться каждой секундой наедине с Келлером.
Пытаюсь бороться, но все же сон одолевает меня. Бессонницу сменило непроходящее чувство изнеможения.
Меня будит кашель и на долю секунды инстинкты берут верх над разумом.
– Грейси?
Смешно, насколько беспокойство влияет на сон. Девятнадцать лет я спала одним глазом, другой был всегда на Грейс. Когда кто-то зависит от тебя – чтобы прогнать плохие сны, помочь с туалетом посреди ночи или просто держать за руку, чтобы уснуть – ты меняешься, и на бессознательном уровне эти изменения остаются с тобой навсегда.
– Кейти? – Келлер сбит с толку.
Еще на долю секунды цепляюсь за воспоминания о Грейс, а потом вздыхаю и извиняюсь:
– Прости Келлер. Да, это я, Кейт.
Он убирает голову с моих бедер и кладет ее на подушку. А потом пристально смотрит на меня в темноте.
– Что ты здесь делаешь?
– Я вчера столкнулась с тобой в продуктовом. Ты искал лекарства. Уверена, ты даже не помнишь об этом, потому что был не в себе. Я довела тебя до дома. Дункана не было, и я побоялась оставлять тебя одного. Надеюсь, в этом нет ничего страшного.
– Смотрю на часы. 3:53 утра.
– Ты не обязана была этого делать, – с грустью говорит он.
– Вообще-то обязана. – Улыбаюсь ему. – Я говорила тебе, что у меня аллергия на чувство вины. Я могла бы пройти мимо, но потом бы вся извелась.
Келлер даже не улыбается, поэтому перехожу к самому насущному вопросу.
– Ты голоден? Я купила куриный суп с лапшой. Будешь?
– Мне жаль, Кейти, – шепчет он, извиняясь отнюдь не за лихорадку.
Некоторым людям нужны извинения, потому что прощение – такой величественный и благородный жест, который идет рука об руку со снисхождением. Мне же на это наплевать. Хорошо это или плохо, но я с легкостью прощаю людей.
Убираю волосы Келлера назад и целую его в лоб.
– Я знаю. – Спускаю ноги с кровати и встаю. – Пойду, приготовлю суп.
После ванной комнаты, принимаю три таблетки ибупрофена и начинаю готовить. Келлер надевает шорты и футболку и присоединяется ко мне. Он пытается помочь, но я отправляю его посидеть в кресле.
– Кто такая Грейси?
– Моя сестра.
У него сонный вид, но на губах играет ласковая улыбка.
– Не знал, что у тебя есть сестра.
Киваю головой, одновременно помешивая суп, который только что начал закипать.
– Старшая или младшая?
– Старшая. – Разливаю суп по чашкам и несу их к кофейному столику перед Келлером.
– Она в Сан-Диего?
Обычно я стараюсь избегать вопросов о моей прошлой жизни. Слишком уж это личное, особенное. Но по какой-то причине прямо сейчас я чувствую потребность поговорить о Грейс.
– Вчера был ее двадцать первый день рождения. Она – моя героиня. Я всегда равнялась на нее. Она была самым чистосердечным человеком. – Келлер сидит в кресле и, несмотря на его ужасный вид, выглядит он исключительно спокойным. Он так внимательно меня слушает, как будто нет ничего важнее этого разговора. И от этого мне хочется разделить воспоминания о Грейс с тем, кто никогда ее не знал.
– Ты когда-нибудь встречал абсолютно счастливого и довольного всем человека? Такого, рядом с котором находится... заразно, потому что тебе сразу же хочется стать лучше, чтобы быть достойным его.
Он улыбается и кивает. Я знаю, что Келлер понимает, о чем я говорю. В его жизни есть своя Грейс.
Я киваю в ответ и тоже улыбаюсь, хотя внутри мое сердце разбивается на миллионы кусочков и каждый из них несет частичку моей скорби.
– Такой была Грейс.
Он смотрит на меня так, как будто подозревает худшее, но боится об этом сказать. Поэтому я решаю пощадить его нервы и отвечаю на незаданный вопрос:
– Она умерла в мае прошлого года из-за осложнения после пневмонии и заражения крови. Я три раза привозила ее в скорую прежде чем ее положили в больницу. Она не могла дышать, и была до ужаса бледной. Я так психанула, когда во время последнего визита они пытались отослать нас домой с рецептом на лекарство от кашля, что меня чуть не выпроводили с охраной на улицу. Но в итоге они все же приняли ее. – Делаю глубокий вдох, а потом продолжаю свой рассказ. – В ее легких оказалось полно жидкости, и в первый же день в больнице она подхватила заражение крови. Через двое суток она умерла. – Закрываю глаза, пытаясь сдержать слезы.
Пытаюсь напомнить себе о том, что никогда не плачу. Чувствую, как начинают дрожать губы. Единственный раз я плакала в ночь, когда ушла Грейс.
Я не открываю глаза, когда Келлер берет меня за руки и поднимает. Не открываю их и тогда, когда он крепко прижимает меня к себе, а я орошаю его футболку своими слезами. Я не открываю глаза даже когда он, гладя меня по спине, тихо шепчет:
– Соболезную, Кейти.
Открываю я их лишь, когда мне становится легче. Отпускаю футболку Келлера, которую сжимала пальцами на спине и делаю шаг назад, вытирая глаза ладонями.
Делаю глубокий вдох и смотрю на него.
– Мне жаль. Ты не обязан был этого делать.
Уголок его рта дергается в улыбке, но в ней нет веселья.
– Вообще-то, обязан.
– Что, тоже аллергия на чувство вины?
– Нет. Мне плохо от того, что тебе грустно. Что-то пошло неправильно, если вселенная позволила этому случиться. Ты и грусть... просто несовместимы. – Он опять обнимает меня. – Ты сказала, что не любишь говорить об этом. Поэтому, никогда не упоминала о ней раньше
Опять хватаю его за футболку. Мне нужно держать себя в руках.
– Это больно. Она была для меня целым миром. Знаешь, каково это, когда в твоей жизни есть кто-то особенный, кого любишь до безумия, а потом его у тебя забирают... навсегда.
Келлер кладет подбородок мне на макушку и крепче сжимает в объятиях.
– Знаю.
– Прости. Я не хотела жаловаться... просто это такая мука, ведь правда? – шмыгая носом, спрашиваю я.
– Правда, соглашается он
– Ты не обязан отвечать, если не хочешь, но кто это?
– Моя девушка. Невеста. Все произошло четыре года назад. Ее звали Лили. – Келлер вздыхает, но это больше похоже на облегчение от того, что он произнес эти слова вслух, чем на грусть.
– Ты никогда не говоришь о ней. Кто-нибудь в курсе? – Я так и стою, прижавшись щекой к его груди. Не хочу смотреть на него, потому что зрительный контакт может оборвать его желание откровенничать.
– Дунк и Ром. Я не распространяюсь о своей жизни в Чикаго здесь, в Гранте. К тому же, как ты и сказала, это больно. Хотя уже не так, как раньше. Не то, чтобы я не скучаю по ней... но я понял, что живых тоже нужно любить. Любить кого-то еще, не значит предать свои чувства к ней. До нее я и не знал что это такое. Мои родители очень... целенаправленные. Они не дарили мне любовь... только всегда чего-то ожидали – хорошего поведения, хороших манер, отличных оценок. Они ожидали, что я буду соответствовать всем их требованиям. Родители хотели, чтобы я пошел учиться в юридическую или медицинскую школу, потому что моя мама – юрист, а папа хирург. Вся моя жизнь была попыткой оправдания их надежд, пока я не встретил Лили. Она любила меня, не ожидая ничего. Я чувствовал себя таким свободным. Когда я потерял ее, я потерял и свободу. Все ожидания вернулись, но уже с целым сводом новых правил.
Поднимаю глаза и смотрю на него, потому что это уже не просто потеря любимого человека, это потеря самого себя.
– Келлер, это твоя жизнь, и только ты ее творец, дружище.
Он усмехается.
– О нет, я совсем не творец, а всего лишь пассажир. Стелла, вот кто главный.
– Стелла? – Тут моему сердцу стоило бы разбиться, но я рада за него. Я знаю, что нам не быть вместе (особенно после рассказа о Лили), но мысль о том, что в его жизни есть женщина, которая любит и делает его счастливым, радует меня. Искры между нами и все, что случилось на концерте – это просто недопонимание с моей стороны. Мы – друзья, а Стелла – его сказочная фея.
Он наклоняет голову на бок и смотрит на меня, как будто что-то решает для себя.
– Что ты делаешь на выходных?
– Скорее всего, буду заниматься. А что?
– А не хочешь позаниматься в Чикаго? Я хочу, чтобы ты познакомилась со Стеллой. – Келлер улыбается своей фирменной улыбкой, которой я просто не в силах противостоять.
Вспоминаю нашу поездку в Милуолки и как мне пришлось его убеждать поехать со мной.
– Ты всегда такой импульсивный? – подшучиваю я.
Его рот растягивается до ушей, и он выразительно качает головой.
– Никогда. Ты оказываешь на меня ужасное влияние.
– Нужно признаться, что я очень любопытная. Так что мне бы хотелось поехать с тобой в Чикаго и посмотреть на эту загадочную Стеллу.
Келлер снова обнимает меня, но как-то по-другому, по-дружески. Уверена, я смогу со временем относиться к нему также. Он целует меня в макушку и это напоминает мне о Гасе.
– Спасибо, Кейти. Ты замечательная девушка, хотя и оказываешь на меня плохое влияние.
– Это одна из самых милых фраз, которую я слышала в свой адрес. Ты и сам не так уж плох.
Он смеется.
– Я дурак, но все равно, спасибо.
Со вздохом освобождаюсь из его объятий.
– Тебе стоит отдохнуть, дурачок. Никаких занятий или работы на сегодня. Ты все еще выглядишь, как живой труп.
Келлер качает головой.
– Ты просто засыпала меня сегодня комплиментами.
Мои губы растягиваются в улыбке.
– Прости Келлер, но это правда. Понимаю, что женщины, скорее всего, тебе никогда такого не говорили, но, дружище, у тебя была тяжелая ночь. Так что, давай, ешь свой суп, принимай душ и отправляйся в постель.
Он сонно улыбается.
– Мне нравится, когда ты так категорична.
Я закатываю глаза, хотя мне и самой нравится, когда рядом находится человек, с которым так легко общаться. Подогреваю еще раз суп, мы едим, потом Келлер идет в душ, а я мою посуду. В пять утра я укладываю его в постель и целую в лоб.
– Теперь от тебя пахнет гораздо лучше.
– Кейти, ты нанесла сокрушительный удар по моему эго.
– Спокойной ночи, Келлер. Позвони мне позже и дай знать как у тебя дела, хорошо?
– Хорошо, доктор Седжвик.
Уже возле двери он останавливает меня.
– Могу я кое-что спросить?
– Валяй.
– Почему никому не сказала, что ты – рок-звезда?
Мне становится смешно от нелепости этого титула.
– Гм, потому что я – не рок-звезда. Это работа Гаса, а не моя.
– Ты была невероятна. У тебя такой красивый голос. Не могу поверить, что никто не знал.
Пожимаю плечами. Я старательно избегала вопросов в кампусе всю неделю, говоря, что меня, наверное, с кем-то перепутали.
– Помнишь, ты сказал, что не распространяешься о жизни в Чикаго здесь, в Гранте?
Он кивает.
– Вот так и я. – И это правда.
– Спасибо за то, что позаботилась обо мне, Кейти.
Улыбаюсь ему и закрываю за собой дверь. По дороге в общежитие, мне пришлось дважды останавливаться и садиться. Все тело невыносимо ломит. Я вымотана до предела, поэтому, едва войдя в комнату, не раздеваясь, падаю на кровать.
Просыпаюсь только к обеду.
Келлер звонит в 2:45, когда я иду в цветочный магазин на работу. Он говорит, что чувствует себя гораздо лучше и спрашивает мой e-mail. Получаю от него четкие инструкции проверить почту, как только приду домой.
Вечером, открыв компьютер, обнаруживаю подтверждение о бронировании билетов в Чикаго на вечер пятницы и в Миннеаполис на вечер воскресенья. Что? Я думала, мы поедим на машине. Когда я перезваниваю ему по поводу билетов и их стоимости, он просто отмахивается от меня и говорит, что это подарок за то, что я была отличной сиделкой.
