Текст книги "Сытый мир"
Автор книги: Хельмут Крауссер
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)
ГЛАВА 14. ХЛАДНОКРОВНЫЕ ЗНАТОКИ СВОЕГО ДЕЛА
в которой Хаген ищет работу и проводит один неприятный день
Я отправился в пригород, поскольку заведомо знал, что городские конторы ритуальных услуг меня не возьмут.
Было одиннадцать часов утра, и много времени уже было потеряно впустую.
Эта контора была частным предприятием, и шеф указал мне на кресло. На столе – чёрная Библия с золотым крестом.
Лицо шефа сохраняло стабильное выражение пиетета, усиленное тёмной бородой. На его пальцах поблёскивали массивные кольца. Рядом с Библией стояла семейная фотография. Жена, две дочки. Все они тоже смотрели с фотографии с большим пиететом.
– Что я могу для вас сделать? – тихо и осторожно спросил он, видимо принимая меня за клиента.
Я дважды кашлянул.
– Мне нужна работа!
– Ах вот что!
Тотчас же изменился тон и даже поза в кресле. До чего же массивный человек! Как Паваротти до начала вынужденной диеты.
Мы обменялись фамилиями. Его звали Крамм, и он дал мне отмашку – разрешил затянуть мою песню.
Стены помещения были окаймлены траурным крепом. Повсюду был чёрный бархат и вазы с белыми гладиолусами.
Я напел ему, что моя карточка для отчисления налогов с зарплаты, судя по всему, затерялась где – то на почте, а счёта в банке я не имею по той причине, что не настолько доверяю банкам, чтобы отдавать им мои деньги. Ну, и прочие глупости для проформы.
– Вы водите машину?
Я без колебаний сказал «да», хотя уже несколько лет не сидел за рулём.
– Итак, вы хотите у нас работать… для начала подручным?
– Я хочу работать как можно больше!
Он понимающе кивнул и дал мне бланк:
– Заполните, пожалуйста, эту анкету!
Я вписал туда домашний адрес и телефон Вольфганга. В качестве предшествующих занятий я написал: «Строительные работы». Это указывает на сильные, хваткие руки. Производит хорошее впечатление.
Крамм всё внимательно прочитал. Потом спросил:
– Почему вы хотите стать ритуальным работником?
– Видите ли, это профессия, твёрдо стоящая на земле! Почётное ремесло! И всегда пользуется неизменным спросом, не правда ли?
Он понимающе кивнул.
– М-да, господин… Тринкер, мы обдумаем ваше предложение и дадим вам знать…
То есть он хотел от меня отделаться и даже поднялся с кресла для прощального рукопожатия.
– Но, господин Крамм, работа мне нужна прямо сейчас, безотлагательно!
– Почему?
– Я полон энергии и к тому же немного… поиздержался.
Он снова сел в своё кресло.
– Но я должен сперва навести о вас справки, получить доказательства вашей хорошей репутации!
– Какие доказательства? Я честный человек! Я не ворую! В противном случае для чего мне было бы искать работу?
– Э-э-м, дело даже не в этом. Видите ли… в нашем деле часто встречаются… э-э… извращенцы, которые… скажем так… ищут этой работы сверхмотивированно..
Я энергично и с пониманием помотал головой.
– Нет-нет – на этот счёт вы можете не опасаться, я вне подозрений!
– Вы работали на стройке? Это хорошо. Работа у нас тяжёлая! Вдвоём приходится поднимать и нести до двухсот килограммов. Вы это понимаете?
– Нет проблем.
– А как с нервами? Как с этим обстоят дела?
– Наилучшим образом, на фильмах ужасов я никогда не отворачиваюсь.
– Это ещё ни о чём не говорит. А семейная жизнь у вас здоровая?
– О да! Я одинокий.
– Да?
Он поглаживал себя по тёмно-синему костюму.
– Ну, мне тем не менее всё-таки необходимо это обдумать. Так быстро я ничего не решаю. Вы о нас услышите…
Надо что-то срочно придумать. Юдит ждёт меня.
– Да, господин Крамм, а что меня больше всего привлекает в вашей профессии, так это, естественно, её креативная сторона, не правда ли? В юности я мечтал стать гримёром, да, но, к сожалению, мне этого не позволили, но я рассчитываю на то, что буду получать глубокое внутреннее удовлетворение, колдуя над лицами умерших, чтобы они выглядели улыбчивыми. Буду как клоун смешить бессловесную публику – если выразиться на поэтический манер…
Крамм перебил меня.
– Но этого вы у нас не найдёте, у вас на этот счёт неправильные представления… Мёртвых у нас в лучшем случае обмывают, причёсывают, укладывают волосы феном. Вот и всё!
– Да, – сказал я выразительно, – видите ли, когда я был в Америке, несколько недель тому назад, я прогуливался там по кладбищам, заглядывал в залы для траурных церемоний… Ах, как у них это здорово поставлено, вы не поверите, какие тут открываются возможности! Просто чудеса! Да, если бы у нас в Германии всё было не так чопорно… В Америке – там мёртвые никого не пугают, потому что выглядят они настолько мирно и настолько жизнеподобно, что так и кажется: вот сейчас они встанут и скажут: «Привет!» Великая страна!
В глазах Крамма мелькнула растерянность. Он понимающе кивнул. Смелее вперёд, Хаген!
– На Арлингтонском кладбище, например, где они хоронят своих героев, я видел молодого человека, у которого не раскрылся парашют, он сидел в военной форме в кресле… По его лицу вообще ничего не было заметно, ничего смертельного – как будто над ним поработал сам Мастер Жизни. Около него стояла вся его семья – так они даже удивлялись, какой он красивый! Говорили, что мёртвый он гораздо красивее, чем был в жизни. В левой руке он держал сигару, а в правой флаг – о, в этом зрелище было столько достоинства, было видно, что они там действительно готовят человека для той жизни, да, в этом был стиль! Мощно обставленный уход со сцены – сидя в кресле… Вы не находите?
– Да.
На его туповатом лбу обозначились первые признаки воодушевления. Я подавил в себе приступ кашля.
– А поскольку к нам всё приходит из Америки, для нас открываются огромные перспективы, непаханое поле деятельности. И это уже грядёт! Взгляд на вашу профессию в корне изменится! Мы станем не кем иным, как художниками! Мы будем создавать произведения искусства из призванных обратно Его овец! У меня есть особое чутьё на знамения времени, господин Крамм, и я хотел бы как можно скорее овладеть азами профессии, чтобы во всеоружии встретить все изменения на рынке ритуальных услуг! Я хочу стать для вас незаменимым сотрудником! Первопроходцем с богатым и динамичным воображением, с изобретательностью и выдумкой! Мы заведём у себя совершенно новые, волнующие элементы оформления, с необычайными цветами и непостижимой музыкой, – но всё в очень сдержанном стиле, ничего кричащего. Мы закажем такую погребальную мебель, какую мир ещё не видывал! И мы дадим нашим клиентам ощущение, что хотя бы раз в жизни с ними будут обращаться по-королевски. Тем самым мы выбьем почву из-под ног у всех конкурентов! Люди будут в своих завещаниях специально оговаривать, чтобы их хоронили только у нас! Ведь за прошедшие столетия, господин Крамм, люди задвинули вашу профессию в самый дальний угол жизни! Сколько несправедливости пришлось претерпеть многим поколениям честных ремесленников погребального дела! Но скоро, очень скоро на земле восторжествует справедливость! Все модники будут говорить: «Я отправляюсь на обед к червям, но похороните меня у Крамма!» И наш промысел расцветёт и сделает громадный рывок вперёд… э-э… и принесёт золотые плоды…
– Да-а-а…
Он с энтузиазмом забарабанил по столу.
– Всё произойдёт именно так, это только вопрос времени! И я хочу быть готовым к этому моменту! Маклер Господа Бога! Начавший с самых низов! С моей-то силой в руках! Без страха и упрёка! Без ропота и недовольства! Без жалоб! Я приступлю к этому делу, преисполненный любви! Именно здесь я вижу серебряную взлётную полосу моей жизни! Я весь принадлежу ей без остатка! Прошу вас, господин Крамм, пожалуйста, поймите моё нетерпение! Поймите мои чувства! Не берите на это место никого другого! Я тот, кто вам нужен!
Крамм запыхтел. Его лоб блестел от пота, пальцы экстатически дрожали, и ему потребовалось время, чтобы прийти в себя.
– Ну, – сказал он задыхаясь, – я вижу, что вы по крайней мере имеете здоровое и похвальное представление о моей профессии…
– О, спасибо, спасибо, дорогой Мастер, я та-а-ак вам благодарен!
Крамм, сползший глубоко в своё кресло, вздохнул и схватился за подлокотники.
– Ну, ладно! Хорошие работники всегда нужны. А большинство тех, кто сюда приходит, думает совсем не так, как вы…
– Да они все просто невежды! Отребье! Не заслуживающее даже картонного гроба!
– Э-э… хорошо… А со всеми этими бумагами мы уладим после.
Слово «после» прозвучало уходящим в бесконечность.
Он снова полностью контролировал себя. А жаль.
– Теперь что касается оплаты…
– Да, шеф.
– Наличными каждый вечер. Подручные у меня зарабатывают по тринадцать марок в час… но без карточки для отчисления налога с зарплаты мне придётся платить вам, само собой разумеется, меньше, ведь это вам понятно? Или нет? В противном случае ваши же коллеги будут недовольны.
Челюсть у меня с грохотом упала на паркет. Тринадцать марок? Да почти столько я набираю на улице попрошайничая. Наверное, это шутка? И ради этого я метал здесь бисер столько времени?
– Понятно! – говорю я. Испытания должны быть жестокими, чтобы моя принцесса не увяла прежде времени.
– Ну, скажем… десять марок… Хорошо. Идёмте со мной!
Я последовал за ним на склад, где примерно дюжина гробов дожидалась своих новых постояльцев.
Крамм представил меня мужчине лет сорока со старомодными баками, в очках с деформированной стальной оправой и с прячущейся под нос вечной улыбкой. Я не запомнил его звучавшей по – славянски фамилии.
– Просто Уве, – сказал он и испытующе оглядел меня.
– Да, – заключил Крамм, – тогда съездите вместе, а Густла я отправлю с кем-нибудь другим. Думаю, сегодня у нас не будет ничего чрезвычайного, так?
– Ничего, – подтвердил Уве. – Ему достанется хороший первый выезд!
– Ну и отлично.
Крамм быстро пожал мне руку и вылетел со свистом. Было слышно, как в конторе всхлипывает свежая вдова.
Я посмотрел на гробы, два из которых стояли раскрытыми. Вид у них был не очень гостеприимный – со всем их шёлковым крепом и белым блеском. Уве показал мне мой узкий металлический шкафчик рядом с раковиной, выдал мне синий рабочий халат и спросил, какой у меня размер.
– В некоторых делах нам приходится надевать униформу. Как ты думаешь, это тебе подойдёт?
Он показал мне серую униформу с фуражкой.
– В самый раз!
– Ну, тогда и поехали сразу! Идём, берись!
Мы подхватили один из гробов и погрузили его в машину. Гроб был тяжёлый, я сразу почувствовал это поясницей.
– А ведь это всего лишь дешёвая сосна! Более дорогие – дубовые – вот те по-настоящему тяжёлые! Естественно, в них ещё лежит мясо с костями! – Уве засмеялся.
Катафалк был покрашен в лиловый цвет, а матовые стёкла закрыты занавесками цвета красного вина.
– Такова последняя мода! Вид, конечно, китчевый, да?
Я кивнул и уселся на пассажирское сиденье. Уве запустил двигатель, и мы выехали на дорогу. Дома через три он остановился на островке безопасности.
– Обед! – объявил он.
– Да, но…
– Понимаешь… у Крамма есть пунктик… Он не может видеть, как мы рассиживаемся и ничего не делаем. Это причиняет ему физические муки, без всякого притворства, у него даже может случиться приступ! Поэтому мы устраиваем обеденный перерыв где угодно, только не в конторе, понял? Первая вводная лекция. Есть у тебя с собой что перекусить?
Я смущённо покачал головой.
– Хочешь бутерброд?
Я поблагодарил и взял. Но вкус был какой-то странный. Наверняка это у меня была чистая мнительность, но я почувствовал дурноту.
Уве открыл пиво «Паулянер».
– Об этом шефу тоже не полагается знать! Любой алкоголь строго запрещён. Из-за запаха… Ну, пиетет и всё такое…
Он протянул мне вторую бутылку. Я с удовольствием её принял. Уве действительно был очень дружелюбный человек. Но поначалу они все такие.
Кажется, трудовая жизнь не так уж и плоха. С таким вот обеденным перерывом… В этом есть что-то уютное, что-то приятно утомлённое… примирительное… Нет, правда хорошо.
Уве снова завёл мотор. Мы проехали мимо самого центра города, направляясь к университетской больнице, припарковались у заднего входа. Нам надо было подписать и поставить печати на каких-то бумагах у здешней медсестры. С этими бумагами нас послали в морг. Труп лежал прикрытым. Гроб мы доставили на каталке. Теперь его предстояло загрузить. От морговского холода у меня начался приступ кашля. Уве сказал, чтобы я взялся за ноги.
Я сглотнул, подумал о Юдит и взялся за труп.
Покрывало немного сползло, приоткрыв ноги.
То были старые, худые, пятнистые ступни. Мы слегка привинтили крышку гроба, но не до конца, только затравили.
– Его ещё надо везти в отделение судебной медицины, на вскрытие!
Мы покатили каталку к выходу и подняли гроб в машину. Я почувствовал слабость. Но представлял я всё это себе гораздо хуже. На самом деле работа лёгкая! И насмотришься всего…
Отделение судебной медицины находилось на улице Богород ицы и охранялось не хуже тюрьмы.
Металлические ворота поднялись вверх и впустили нашу машину во двор. Там уже стоял ещё один катафалк, с открытой дверцей.
Доктор в перепачканном кровью фартуке вышел нам навстречу, стянул прозрачные пластиковые перчатки и показал нам, куда выгружать труп.
– Чем это так воняет?
– Формалином, – сказал Уве. – К нему надо привыкнуть, тогда и трупы будешь воспринимать спокойно.
Доктор с громадными ноздрями и неправильным прикусом вошёл впереди нас в небольшой зал, полный металлических каталок. Большинство из них были заняты. У одного трупа раскроенный живот удерживали несколько зажимов. Я отвернулся. Сломанные костяные машины. Длинные разрезы, зашитые грубой ниткой большими стежками.
– Когда-то раньше, – сказал Уве, – новичков окунали головой в такие вот животы. Для закалки!
– Не может быть!
– Ну ты купился! – Он рассмеялся, а я не увидел в этом ничего смешного.
Одна каталка была свободна, на ней осталось от предыдущего клиента немного сукровицы. Мы выгрузили на нее наш труп. Уве стянул с него простыню. Это оказался старый, седовласый человек. Вид у него был очень строгий. И хотя глаза у него были закрыты, мне казалось – он смотрит на меня. Мне стало не по себе. Я начал дрожать.
Доктор хрюкнул и налил себе кофе.
– Это профессор Эдерле, – сказал Уве, когда мы шли к выходу, – очень недружелюбный тип! Говорят, он собирался стать косметическим хирургом. Но для этого сам он был слишком некрасив!
– А для чего вообще делать вскрытие стариков?
– Чистая формальность. Причина смерти неоднозначна. Скорее всего сердце: инфаркт.
Мы сели в машину и поехали на Восточное кладбище. Там тоже нужно было поставить печать на одной бумаге.
Стоял тёплый день с бескрайним голубым небом – ясным, насколько хватало глаз. День, словно специально созданный для того, чтобы расслабленно полёживать на берегу Изара, дремать и подставлять босые ноги лёгкому ветру. Вместо этого я развожу туда и сюда безжизненные тела… Уму непостижимо! А ведь можно было устроиться поудобнее, открыть бутылку вина и онанировать через дырку в кармане брюк – потихоньку-полегоньку, неторопливо и легко, и думать при этом о женщинах, которых знавал когда-то, и об их особенностях. Естественно, о приятных особенностях. И никто бы тебе не мешал.
Уве худой и высокий, его улыбка кажется циничной, она вошла у него в привычку.
– Ну что, тяжело пришлось? – спросил он.
– Ничего, всё в порядке. Будет в порядке.
– Тебе повезло! Честное слово! – И его ухмылка разрослась шире, во всё лицо, прежде чем он тронулся с места. – А меня, например, в мой первый день здорово достало! Тк случайно совпало – прямо сразу – самый тяжёлый случай! Самоубийство на рельсах железной дороги. Человека разнесло на тысячу кусков – представляешь, что это такое? И вот начались поиски! Там челюсть, там обрывок кишки! Очень неаппетитно… Мы часа три искали в траве, сбрасывали всё в ванну, пока не набрали столько-то и столько-то килограммов. Но на человека эти килограммы уже ничем не походили…
Мы припарковались на стоянке Восточного кладбища. Уве вышел из машины и прихватил бумагу.
– Все эти оформления и бумажные дела отнимают много времени. Поначалу это даже радовало: всё-таки с бумагами – не с трупами. Но потом становится скучно.
– А тебе, кажется, нравится твоя работа, а?
– Слушай, я получил хорошее образование – дипломированный торговый представитель в области индустрии. Но там и без меня оказалось много народу. – Он уставился в зеркало заднего вида, проехался пятернёй по своим коротким тёмным волосам с проседью, а потом, не глядя на меня, подчёркнуто небрежно пробормотал: – Скажем, так: здесь чувствуешь себя живым. И тебе не приходится выслушивать от твоих клиентов всякую ахинею. А это дорогого стоит!
– Ну, если посмотреть на вещи с этой стороны…
Я был того же мнения. Преимущества, конечно, есть. И немалые.
Уве показал мне, какое свидетельство где должно быть подписано и заверено, чтобы мёртвый действительно стал полноправным покойником.
Потом мы могли возвращаться в свою контору. Но Уве не торопился жать на педаль газа. Я спросил, что нам ещё сегодня предстоит.
– Мыть машину. Она у нас должна сверкать каждый день как новенькая!
Вот это прозвучало не очень вдохновляюще. А пока я радостно вдавился в сиденье, вспоминая, как выглядит Юдит, и размышляя, почему же она не вернулась. Какие-то, значит, были у неё причины.
Сидя на пассажирском месте катафалка, можно держаться с насмешливым превосходством по отношеншо к остальным участникам дорожного движения. Никто не ответит тебе тем же. Всё равно что носить униформу устрашающей армии.
Я скалюсь во все стороны. Большинство водителей воспринимают катафалк как дурное предзнаменование и сразу снижают скорость. И даже бледнеют, когда видят в кабине человека, усмехающегося им в лицо. Хорошая работа!
Мне захотелось заехать на Главный вокзал и пригласить Швайнебакке бесплатно прокатиться. На месте для клиентов.
Перед конторой стоит Крамм, держа в руках бумажку. Уже издали слышно, как он орёт:
– Сколько же можно вас ждать!
Уве опустил стекло, Крамм сунул ему свою бумажонку в руку и поскрёб бороду.
– Несчастный случай. Жертву извлекают спасатели, – сказал он.
– Ванну брать?
– Думаю, да. Прихватите. И побыстрее!
Уве спрыгнул из кабины и поманил меня за собой. Крамм промокнул пот со лба и быстренько убежал с солнцепёка в холодок своего кабинета. Из сарая с оборудованием мы взяли цинковую ванну.
– Что там случилось?
– Пока не знаю, приедем – увидим.
У меня начался тяжёлый приступ кашля. Такой, что я чуть не выронил из рук ванну. Меня скрючило. Солнечные лучи отражались от оцинкованной поверхности, как от океанских вод на закате.
– Какой-то у тебя нездоровый кашель!
Уве торопится и отъезжает от конторы так лихо, что визжат шины. Вылетает на улицу как безумный.
– Крамму так больше нравится! – уверяет он. – Это его возбуждает!
Через двести метров он переходит на нормальный темп.
Я ищу на карте города адрес, который указан на бумажке. Отыскиваю его с трудом, потому что то и дело захожусь в кашле.
– Это, случайно, не на железной дороге? – спрашивает Уве.
– Нет.
– Ну, тогда не так страшно…
Мы едем в Гаутинг, в район для богатых, это недалеко от частной клиники. На стройке произошёл несчастный случай.
В своё время я часто проезжал мимо этих мест на велосипеде – после того как мои родители переехали из города в пригород, в дыру неподалёку отсюда. Мне было тогда лет двенадцать.
Значит, наш клиент – или его родные, оставшиеся в живых, – строит здесь, на краю леса, дом. Стены уже возведены, и крыша есть. Всё украшено цветными лентами, на видном месте висит зелёный венок. Значит, они как раз праздновали, по обычаю, подведение дома под крышу. Но праздник получился не очень весёлым.
Крутом растерянно стоят полицейские и не знают, за что хвататься.
Мужчина в красном пиджаке лежит ничком на глинистой земле и рыдает, вцепившись себе в волосы на затылке. Ещё несколько мужчин опустились перед ним на колени и пытаются найти для него какие-то слова утешения, хотя у самих глаза полны слёз. Пока ещё непонятно, что же произошло.
Молодой врач показывает пальцем на широкий каменный блок, объёмом, наверное, кубометра в полтора. Вокруг него возятся пожарники, приспосабливая к нему цепи и лебёдку.
Мы обходим этот каменный блок кругом. Под ним лежит придавленная женщина. Голова, шея и запрокинутые за голову руки погребены под камнем.
Видна молодая кожа, коротко подстриженные волосы подмышек, белое летнее платье, стройная фигура, ноги красивой формы, обутые в белые туфли на высоких шпильках. И всё это – в большой луже крови. Теперь я вижу, что каменный блок не что иное, как помпезный садовый гриль. Пожарники привели в действие подъёмник. Рыдающего мужчину увели. Цепи натянулись. Гриль перевернули на другую грань.
Лицо женщины превратилось в слякоть, в красное глянцевое месиво. Плоское как тарелка. В нём отражались очертания окруживших её людей. Мне приходилось видеть на картинках солдат, раздавленных танком. Но всё равно меня вывернуло наизнанку. Да ещё как. И не меня одного.
Я шатаясь отошёл в сторонку, рвота поднялась мне в нос, жгла и разъедала, перекрыв мне воздух, перед глазами прыгали красные точки, я захлебнулся, комочки рвоты попали в дыхательные пути, мои лёгкие воспламенились, я бил себя в грудь кулаками, а из глаз во все стороны летели солёные брызги. Мой желудок опорожнился в несколько коротких судорог; горло перехватило, мне не хватало кислорода.
Я вытирал рот пальцами, а пальцы обтирал о траву. Потом привалился к наспех окрашенному временному дощатому забору. Уве изо всех сил хлопал меня по спине.
Я был ему нужен, чтобы тащить оцинкованную ванну. Я попытался привести себя в рабочее состояние. По всему участку тут и там корчились люди, согнувшись над содержимым своих желудков.
Врач с невозмутимым лицом, загоревшим в солярии, как раз подписывал свидетельство о смерти. Полицейские разгоняли любопытных соседей.
Врач украдкой подозвал нас к себе.
– Знаете, как всё произошло? Поверить невозможно! Им на самосвале привезли этот гриль, он стоял на самом краю платформы, и тут – видите вон ту яму в земле? – самосвал угодил в неё колесом, накренился, и гриль начал соскальзывать с платформы. И эта женщина, – он указал на месиво из крови и мяса, – почему-то решила, что сможет руками удержать эту глыбу от падения. Плюмпс! Ну, можно ли придумать что-нибудь более несусветное, а?
Он покачал головой и двинулся прочь.
Мы подтащили ванну к трупу, и я прикрыл глаза, пропуская под дрожащие веки лишь смутные зелёные и голубые пятна.
– Берись!
Я нагнулся к самой земле и только потом решился чуть приоткрыть щёлочки глаз. Мне снова досталось браться за ноги. На сей раз это были гладкие женские ноги.
Уве водрузил на ванну крышку. Полицейские обсуждали со свидетелями детали происшествия, чтобы занести всё в протокол. В глине, в вонючей крови валялась золотая серёжка. Уве поднял её и сунул в карман. Мы потащили ванну к машине. Меня всё время тошнило, но снаружи это было незаметно, потому что из пустого желудка ничего больше не выходило.
Уве повернул ключ зажигания и нажал на газ.
– На сегодня хватит! Сейчас отвезём это в морг – и конец рабочего дня!
– Йес-са!
– Не переживай особенно. Я знаю многих, кому в первый раз досталось куда больше, чем тебе, ну а теперь их уже ничем не проймёшь!
– Это было очень тяжёлое испытание.
– Что?
– Ничего.
– Смотри-ка: я, например, всё время представляю себе, что это война. И кругом валяются убитые, размозжённые. Вся разница только в том, что со мной при этом ничего не может случиться. Потому что бомбы больше нигде не рвутся.
– А я всё время думал, что я мастер устраивать себе мир поудобнее…
– Что?
– Ничего.
Мы перенесли ванну в холодное помещение, в котором стояли и другие ванны, порожние, и взяли одну из них с собой, взамен той, которую оставляли.
Головная боль не утихала ни на минуту. Кашель становился нестерпимым. Я выпотевал приступами – со всё более короткими интервалами. Наверное, у меня начинался жар.
– Придёшь домой – сразу же ляг в постель! – посоветовал Уве.
– Да-да, обязательно.
Постель? Что это такое? На что похоже? Что – то вроде расширенного гроба, взятого на неполный срок, если я правильно припоминаю и ничего не путаю.
Времени – половина пятого. Нас ждёт Крамм. Его мясистые пальцы сложены на письменном столе, он спрашивает, как всё прошло, подразумевая при этом: как прошло у меня.
– Безупречно! – говорит Уве, ни на минуту не убирая с лица свою постоянную улыбку.
– Приятно слышать!
Крамм достаёт из ящика стола чёрную папочку.
– Ради первого дня не будем мелочиться, будем великодушны… Хоть вы и начали только в двенадцать часов, посчитаем вам полный день. Восемь часов на десять марок будет восемьдесят, вот, пожалуйста. Выпейте пива за ваше новое место работы!
Я поблагодарил как подобает. Крамм улыбнулся. Я ушёл, чтобы повесить в шкафчик свой халат на тоненькие стальные плечики. К халату прилип последний кусочек девушки на шпильках.
Уве спрашивает, не подвезти ли меня куда – нибудь по пути. Я и сам толком не знаю.
– А то, может, выпьем вместе по кружке пива?
Я медлю с ответом. Ведь я должен экономить, ради Юдит.
– Ну, ладно, поехали, я угощаю! Вообще-то обычно бывает наоборот, угощают новички, но у тебя, я вижу, туговато с деньгами, правильно?
Я пытаюсь отговориться. Мол, ещё не факт, что завтра я снова вернусь сюда…
– Ах, перестань! – возмущённо восклицает он. – Самое худшее уже позади. Сегодня был нестандартно тяжёлый случай, такие бывают нечасто! А завтра всё обойдётся мирно и безобидно… Вот увидишь!
Мы едем на его «БМВ» в Нойхаузен, в Таксис – парк. Там обычно бывает посвободнее.
Пиво усиливает мой кашель, но тем не менее я быстро проглатываю его. После чего кашляю, загнувшись под стол.
– Сколько Крамм тебе даёт? Десять марок? И за такие деньги ты работаешь? Надо постараться поскорее попасть в штат, получить постоянное место!
Я безучастно киваю.
– За сегодняшний несчастный случай я, например, получил двадцать марок премии. А тебе премия не полагается. Подручные на временной работе ни на что не могут претендовать. Так ты никогда не разбогатеешь!
Он говорит вполне разумные вещи.
Официант поставил перед нами ещё по кружке пива, за эти плачу я.
Уве понижает голос и говорит, что есть и дополнительные возможности кое-что заработать…
Я наклоняю к нему ухо и спрашиваю какие.
– Ну, например, многие хотят что-то положить в гроб своему любимому покойнику. Книгу там, фотографию. Бутылочку пива, допустим. В Баварии это почти традиция! Но всё это запрещено. Из-за пиетета…
– Ах вот оно что!
– Да, трудно поверить. Надписи на могильных плитах, например, могут содержать только библейские изречения или что-нибудь из Гёте!
– Неужто?
– Да. И ещё…
– Что?
– Ну, вот это, например. – Он показал мне золотую серёжку. – Но тут надо быть осторожным, бдить во все глаза.
– Ну, это понятно.
– Лучше всего перед тем, как гроб запломбируют.
– А чего это ты со мной так разоткровенничался?
– Слушай! – говорит он. – Ведь нам же вместе работать! Чего я тут буду секреты разводить?
– И то верно.
– Я предпочитаю сразу же говорить людям всё как есть, понятно тебе?
– Всё понятно.
Он опорожнил вторую кружку и заказал себе третью.
– Между нами говоря… Есть у нас один коллега… не буду называть его имени… он даже охотится за золотыми зубами!
– Нуда!
– Правда! Но не тогда, когда могила открыта, как обычно, нет, он берёт золото у почти что ещё живых! У него с собой всегда щипчики в кармане!
– Не может быть!
– Может! Я не вру. Не слабо, правда? Всё-таки это немного слишком. Надо же всё-таки иметь какой-то страх божий, хотя бы перед лицом смерти, как ты считаешь?
Я полностью с ним согласен. Когда человек умер, он заслуживает хоть толику уважительного отношения к себе. Без всякого сомнения.
Он хлопнул меня по плечу, захмелев от выпитого пива и выпучив глаза.
– Ведь придёшь завтра? А?
– Пока не знаю.
– Да брось ты! Приходи! Завтра в первой половине дня будет весело! Потому что мы забираем одного грека. То-то будет потеха!
– Почему?
– Сам увидишь. Смотри, не пропусти! Надо хоть раз при этом поприсутствовать. Там всегда такое творится!
Он меня заинтриговал, но никаких подробностей рассказывать не стал, улыбаясь про себя и протирая свои очки.
Я простился с ним и зашагал в сторону площади Красного Креста. Я старался ни о чём не думать. Это был мой первый вечер после рабочего дня – за долгое время.