Текст книги "Сытый мир"

Автор книги: Хельмут Крауссер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)

ГЛАВА 12. ГИБРИДНЫЙ ГИГАНТ

в которой Хаген заключает сделку с прагматичным комиссаром, а после этого запевает гимн мести

Я кашляю. Комната номер сто пять? Что-то знакомое. А, ну да, так я и думал! Меня поджидает с угрюмым взглядом Шандорф. На лице у него вторник, половина девятого. Если рассматривать нос как минутную стрелку, правый глаз – как часовую. Но сейчас так оно и есть: вторник, половина девятого. Левый глаз Шандорфа уже открылся. Он комиссар обходительный, предлагает мне кофе и сигарету. От этого я начинаю кашлять ещё сильнее.

Шандорф в своём кожаном галстуке и жёлтом вязаном пуловере похож на яппи из брокерской среды. Его глаза за прямоугольными очками без оправы хотят казаться умными. Он медленно пускает взгляд кружить по всему помещению, по сужающейся спирали, пока не упирается в сидящего напротив. Занайтовил. Шандорф никогда не переходит сразу непосредственно к делу.

Он отсылает молодых полицейских куда-то неподалёку и изображает передо мной своего парня.

– Итак, я просто не знаю, как это тебе удаётся – постоянно попадаться в руки Бакке…

Он говорит мне «ты»! И он называет Бакке Банке. Но, может, Бакке действительно зовут Бакке, а приставка Швайне – к его фамилии – всего лишь прозвище? Всё возможно… Вот Шандорф почесал лоб. Потому что на него села муха. А вот он располагается в своём кресле поудобнее, чтобы расслабиться.

– Где Юдит? – спрашиваю я.

– Кто? Девушка? Её отослали восвояси. Самолётом.

Он примирительно помешивает ложечкой свой кофе.

– Ну, так что там у нас – вот у меня заявление от Бакке. Видимо, он и впрямь решил с тобой разделаться… Чего он тут только не понаписал! Ну да… но это не в моей компетенции… этим пусть занимаются другие специалисты…

Он выставляет свой гладко выбритый подбородок навстречу солнечным лучам, которые веером пронизывают помещение.

– И что же там?

– Давай, Хаген, не прикидывайся дурачком! Я прагматик, тебе это хорошо известно. Мне нет никакой выгоды с того, что ты из-за каких-то детских шалостей залезешь в карман городской казне и сядешь на казённый кошт!

– Отлично! Спасибо вам! Я могу идти?

– Сидеть!

Он хлопнул в ладоши, сложил их вместе перед лицом и принялся грызть ногти больших пальцев.

– Тебе ведь известно, что такое прагматик? Или не очень?

– Может быть, это человек с манией преследования?

– Не совсем.

Теперь он полизывает время от времени свой указательный палец.

– Видишь ли, Хаген, мне нужны кое-какие мелочи.

– Какие именно?

– Например, возьмём недавнее нападение на бензоколонку на Дитлингер-штрасе. Кто это сделал?

Ах, вот оно что! Это сделал Хайнц. Но Шандорфа это не касается.

– Понятия не имею. Я не нападаю на бензоколонки.

– Я знаю, ты не ездишь на машине! Ты у нас – я бы тебя разместил в рубрике «безобидные». Хочешь и дальше оставаться на этой полочке?

– А это даёт какие-нибудь налоговые послабления?

– Ну, хватит!

– Но что делать, если я правда ничего не знаю…

Шандорф прихлёбывает свой кофе.

– Тогда вот ещё у нас налёт на меховой магазин в Богенхаузене, от седьмого мая…

Но про это я и в самом деле ничего не слышал.

– А как насчёт нападения на рассыльного, который разносит денежные переводы? Это было первого июня. – После паузы он добавляет: – Тоже типично дилетантская работа.

– Даже ни проблеска подозрения.

– Не будь таким упёртым! Ты же слоняешься по миру с открытыми ушами!

Он слегка приподнимается в своём кресле и протягивает мне ещё одну сигарету. Я беру её себе про запас, сейчас я и без того кашляю.

– Ну что, мне всё вытягивать из тебя клещами? Кого ты хочешь покрыть? Они же все на поверхности, голубчики, мы их так и так скоро поймаем!

– Тогда для чего вам нужен я?

– Моя доброта имеет пределы!

Он вскакивает со своего кресла и ходит по комнате широкими шагами. Деревянные половицы угрожающе скрипят.

– Я сделал тебе достойное, честное предложение! Если ты думаешь, что я буду возиться здесь целый день со всяким сбродом вроде тебя, ты здорово просчитался! Тебе придётся провести ближайшие месяцы в Штадельхайме, понял?

Сейчас я должен что-то срочно придумать, такое, что его бы удовлетворило…

– Хе, Шандорф! А вы знаете Лиану?

Кажется, это мой последний шанс.

– Какую ещё Лиану? Ах, ты имеешь в виду ту, что недавно накрылась?

Значит, я попал в яблочко. В своё собственное сердце. Повеяло холодом, и это не упокоивает, Господи, душу раба Твоего.

– Накрылась?

– Да-да. Три дня назад, на Розенхаймер-плац. Ты имеешь в виду её?

Бедняжка.

– Да, её. И что же с ней случилось?

– Её зарезали.

– Убийцу уже поймали?

– Откуда мне знать? Это не мой участок!

– Жаль. В это дело я как раз мог бы внести некоторую ясность…

– Да? И что же тебе известно?

– Не скажу. А если и скажу, то только в обмен на свою свободу, ясно?

– Но меня этот случай вообще никаким боком не касается…

– Ну и что? Зато вы запросто раскрыли бы дело, которое висит на ваших коллегах! Вы их всех оставите в дураках, разве у вас на это не стойт, Шандорф?

– На что у меня стоит, предоставь, пожалуйста, судить мне, хорошо? Так что же тебе известно?

– Моё условие принимается?

Он медлит, размышляет, трижды за это время пересекает комнату.

– Ну хорошо, валяй!

– Это Эдгар.

– Эдгар? Этот, с трясучкой? Но он же повесился!

– Правильно. Сразу после этого и повесился.

– Ты хочешь продать мне труп за убийцу?

– Ну и что из того, что труп? Убийца остаётся убийцей – хоть мёртвый, хоть живой.

– А чем ты можешь это доказать?

– Ах, Шандорф, это очень просто. Эдгар круглый год ходил в одних и тех же лохмотьях. А когда человека режут, кровь брызгает во все стороны. Остаётся всего лишь сравнить кровь!

Шандорф почесал кончик носа.

– Почему я должен тебе верить?

– Я клянусь.

– Ну, ты и соврёшь – недорого возьмёшь.

Он склоняется над столом и листает телефонную книгу. Потом отечески поглядывает на меня.

– Ну ладно! Если ты меня надул, пеняй на себя! Найти тебя не так уж трудно…

– Правильно. Я могу идти?

– И держись от вокзала подальше! Иначе нарвёшься на большие неприятности.

Я медленно иду к двери.

– А про бензоколонку ты правда ничего не знаешь?

– Не-а.

– А то бы я – в сугубо приватном порядке – пожертвовал бы сотенной!

– Полнейшее неведение!

– Две сотни!

– Ни проблеска!

– Ну, тогда ты действительно не знаешь…

Хорошего же он мнения обо мне, ничего себе.

Он даёт мне отмашку – могу уходить. Но я ещё задерживаюсь.

– А вы не могли бы мне сказать, куда отправили Юдит? Точный адрес?

– Пошёл отсюда!

– Ну, ладно.

Я осторожно прикрываю дверь и сбегаю по лестнице вниз, вырываюсь на солнце и на волю, в гущу прохожих. Я выплёвываю на коричневую стену свою вязкую коричневую слюну курильщика, ненадолго задумываюсь о Лиане, а потом надолго о Юдит, я поворачиваюсь, я верчусь и верчусь во все стороны – а Юдит нет. Бац! Да что же это такое! Если бы можно было закричать! Её здесь нет. Действительно нет. Что делать?

И даже на моих ладонях не сохранилось её запаха. Как я ни внюхивался, подобно разъярённому дикому вепрю. Её здесь нет. Она далеко отсюда – словно и вовсе никогда здесь не была. О! Разве я не знал об этом с самого начала? Я ведь ушлый парнишка, разве не так?

Столько народу проходит мимо – если постоять здесь достаточно долго, то когда-нибудь здесь пройдёт и Юдит. Совершенно точно. Ведь все дороги ведут в Рим. Или что-то в этом роде.

Хватит ли у меня денег на пиво? Да, ещё хватит. Я окрестил эту бутылку именем Юдит и вьгглотал её в три приёма. Все приёмы ведут в Рим. И все поезда едут в Рим.

От ледяного пива я раскашлялся ещё сильнее.

Проклятие, а ведь только что наступил июль! Что вы там себе воображаете, проклятые вирусы? И вы, люди? Да кто вы, вообще, такие? Сами себе кажетесь такими важными, да?

Хотите затеять со мной драку, да?

Вы смеётесь? Вы все смеётесь и идёте за покупками? Так-так…

Что-то вспарывает меня изнутри, взрезает из самой глубины. И урчит у меня в животе. Что ещё за бацилла такая злокозненная? Почему вы смеётесь?

Не уходйте! Вам придётся держать передо мной ответ!

Они торопливо проходят мимо, обегая все торговые центры подряд, и даже приставучим библейским проповедникам уделяют больше внимания, нежели мне. Магазины заглатывают их и изрыгают наружу, магазины вдыхают и выдыхают их, магазины дышат покупателями.

Я стою перед Музеем охоты. Очень тепло. Хватит ли у меня денег ещё на одно пиво? Нет. Ситуация меняется коренным образом.

Эй, вы, там, гоните марку, и поскорей! Что? Вы не хотите? Да, ну тогда… Юдит? Извините, я обознался…

Ах да… не забыть убить Швайнебакке. Это я запланирую на послеобеденное время. Швуппди-вупс, вот денёк и сложился. Весь расписан по часам. Надо использовать время целесообразно.

Кто-нибудь со мной несогласен?

Кто-то здесь хотел воспротивиться? Кто?

Я полностью в своём уме. Да. Я только делаю вид. Так это делается.

Я был жестоко обманут – в этом нет ничего страшного, это со всеми случается, даже в самых дрянных семьях.

Кто же в этом виноват? Какое ошибочное преставление увлекло меня? И откуда?

Тётушка-зеленщица, вот ты сидишь тут, торгуешь своих хреном, подозрительно свежим, – скажи мне, что ждёт меня в будущем? Судя по твоему виду, ты запросто должна уметь предсказывать! Нет? Разве телевидение не научило тебя в тринадцать уроков стратегии самопродажи? Разве ты ничего об этом не слышала? Называется Большой Маркетинг! Тогда расскажи мне моё настоящее! Что? Я свихнулся? О, будь ты проклята, я лишился двух друзей, которых звали Лиана и Эд гар, причём он убил её! А теперь ещё и Юдит! В Берлин! Самолётом! Чтобы она не сошла по дороге и не вернулась сюда! Ловко, да? Они всё предусмотрели. Тккая летающая иггука. Просто так, в воздухе, туда – сюда! Тс-с-с…

А Швайнебакке я положу на рельсы, чтобы поезд отдавил ему башку и болт. Но он всё равно выживет как миленький, ведь для него это не жизненно важные органы…

Уймись, Хаген, ты привлекаешь к себе внимание! Одумайся, ведь за тобой охотится Ирод, будь бдителен. Ведь ты так привязан к жизни! Ты хоть знаешь, что он может, этот Ирод? Стоп, момент! У вас не найдётся д ля меня одной марки? Нет? А я вас за это поцелую! Ведь это, что ни говори, а лучше, чем получить в нос, разве не так? Я того же мнения. Почему вы на меня кричите? На нас же все обращают внимание! Тогда валите отсюда на хрен! Путь свободен! Что вам здесь ещё нужно? Вы уверены, что у вас всё на месте?

А вот я в этом прилично сомневаюсь, и неприлично тоже.

Сейчас я закричу, да?

С годами начинаешь привыкать к такой омерзительной форме обращения…

В это самое время Хайнц, должно быть, посиживает себе в кафе «Лиса». Да, так оно и есть, он тут. Эй, Хайнц, старая жопа, я только что от мусоров, свежачок, но я ни словечка не проронил про давешнее, так что с тебя сотенная!

Что? Нет? А Шандорф предлагал мне двести!

Бумм.

Ах так? Значит, вон оно как? Ну, тогда в следующий раз я буду поболтливее. Я разговорюсь, как твоя и моя тётя вместе взятые, можешь мне поверить! Хорошо, уже ухожу. Чёрная неблагодарность – вот твоя плата за добро. Я об этом раззвоню на каждом углу! Все узнают!

Да, ну и что теперь?

Была только одна такая девочка. Начхать мне на женщин! Вон их сколько ходит, и среди них до черта хорошеньких, и вот, и вот. И снова вон там!

Нет проблем.

Выдь сюда, мать земля, так, мимоходом, и скажи что-нибудь умное! Что поставит нас всех на место!

Нас, безмерно знающих, нас, фрагменты лексики, нас, заражённых телефонными номерами, нас, игроков в карусельное поло! Скажи что-нибудь онтологически корректное! Что сразу же задвинет нас в тень, сравняет с дерьмом, утопит в какашках! Земля, поднимись сюда! Или Гамлет, Дионисий, или какой там ещё супермен! Д а хоть вся Валгалла разом! Со всеми немецкими солдатами, павшими где бы то ни было во все времена! Всё дерьмо всех времён и народов…

Если лечь в пешеходной зоне и прикинуться мёртвым, тебя будут обходить стороной.

Кто вы такие? Что за мир я приобретаю? И сколько это будет в пересчёте на немецкие марки? Покажитесь! Что вы все бежите и отворачиваетесь, прячете лица? Вы разожгли во мне ненависть. Я готов пробиться к вам сквозь стенки вашего желудка!

Нет, я не болен. Это уже позади. Я знаю это из прошлого. Мы вообще всё знаем только из прошлого. Да, всё повторяется, всё одно и то же. Я знаю, что мне делать. Мне известны рецепты. Ясно же. С головы до ног – всё одна реклама. Оставьте же меня в покое!

Не разглашайте мой псевдоним!

Я здесь инкогнито, как и большинство остальных. На самом деле я властелин мира, Великий Кайзер, гибридный гигант с брюхом, полным наслаждений, и башкой, разбухшей от мудрости. Не смейте ко мне приближаться! Держитесь от меня подальше! Я вас всех порешу и наложу кучу на Аристотелеву могилу! Я не политическое животное. Баста!

И ведь я чуть было не заключил мир! Подумать только!

Я по горло сыт вами – вами, жопами, подтёртыми мягкой бумажкой! Вы, носители зловонных стоков! Вы, наркозависимые от жизни! Вы, важничающие пепельницы! Вы, горшки печные! Вы, платки засморканные! Настенные вы календари! Коробки вы для переезда! Радиобудильники! Микропилюли! Макситампоны! Плюшевые мишки! Раковины вы посудомоечные! Траурные извещения о смерти! Матовые лампочки накаливания!

Сможет ли кто-нибудь когда-нибудь выразить, до какой степени я вам завидую? Да я жив ещё до сих пор только потому, что притворяюсь. И ещё как! Смешно, правда? Вы, черви, кишите в моём царстве, в моём перегное, в моём разложении!

Моё гостеприимство исчерпало себя.

Всем покинуть это место! Я террорист с бомбой! Я только выгляжу таким милым.

Любая ложка для меня поблёскивает, как кинжал, поблёскивает, как нож, поблёскивает, как меч. И я принесу вас в жертву без колебаний – богам полей, тротуаров и улиц. Я есть объявление войны. Подите же все прочь! Ах, у вас стоит на мой вид? Почему? Как так? Для чего? Как же вам удалось на сей раз довести меня до слёз? Какие ещё извращения взбредут вам в голову? Это автобус номер 601? Как можно было до такого додуматься? А моей фантазии хватило бы и до 700.

О, я ведь тоже могу быть свирепым! Вот увидите! Я смешаю вас с утренними и вечерними сумерками. Нет проблем.

КНИГА ТРЕТЬЯ

И как можно воспарить над самим собой, если в тебе больше нет достаточного восторга? Правда – смертельная борьба, которой нет конца… Надо решить для себя – либо ты умираешь, либо будешь лгать.

Селин. Путешествие на край ночи

ГЛАВА 13. ВЕЛИКАЯ, НЕЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ ПОХОТЬ

в которой Хаген решает по-рыцарски претерпеть все испытания, чтобы в конце концов завоевать свою принцессу

Мы с Томом сидим у Изара, жизнь продолжается, и ещё больше дорог, чем прежде, ведут в Рим.

Несмотря на тёплую ночь, мои лёгкие выбиваются из ритма, сжимаются в комок, вздымаются вверх – и всё это в форме маленьких взрывов. Если я долгое время молчу и не курю, становится легче. Но и то и другое даётся мне тяжело.

Двое полицейских подходят к нам и кладут руку на плечо каждому. Мы должны пройти с ними к машине. Нас обыскивают. Они проверяют наши документы. Ощупывают нас, вплоть до промежности. Всё время одно и то же.

– У вас есть разрешение на ношение этого пениса?

– Но ведь он не заряжен!

– Всё равно вам необходимо иметь разрешение! А пока мы вынуждены изъять его.

– Но это не получится!

– Ещё как получится. Надо – значит, надо!

Мы с Томом уже настолько привыкли к таким проверкам, что можем шутить и посмеиваться. И даже один из булей смеётся вместе с нами.

Они присели, обыскивая нас. Всё ещё ловят Ирода, не могут никак поймать. Я больше не читаю газет. Том рассказывал, что Ирод теперь работает с молотком и по ночам взбирается на балконы детских комнат. Страх парализовал город. Ну да. Может быть, теперь он уже забыл про меня. Хотелось бы.

Один из старейших провокационных вопросов, который можно задать самому себе: каково число людей, которые в конфликтном случае подставят другого, лишь бы только самому остаться в живых? Некоторые отвечают на него так: нет таких людей. Математики сказали бы: единичные. Дети назовут произвольно любое число. Я же говорю: все. Ну, разве что кроме меня, когда я влюблён. Так будет правильно. Со всеми привходящими обстоятельствами.

Мы снова сидим у реки. Взлетела ворона, метнулась красивая тень.

Прошла уже неделя с того дня, как Юдит увезли.

– Почему она не возвращается? Почему?

Том пожимает плечами. Он тоже не знает этого.

– Я рассчитывал, что она будет здесь самое позднее на третий день. А сегодня уже седьмой. Я этого не понимаю… Ведь от неё только и требовалось, что выйти на дорогу, под нять большой палец д ля автостопа – и через восемь часов она уже была бы здесь!

– Ты что, влюбился?

– Это слишком общее понятие.

– Но тебе плохо, так ведь?

– Да, что-то мне не нравится мой кашель.

– Мне тоже не нравится.

Мы не одни на берегу Изара. Повсюду горят костры, вокруг костров сидят люди. В реке плавают ветки, банки из-под пива, сомнамбулические утки. Тут и там слышится смех.

Райхенбахский мост погрузился в освещение абрикосового цвета, мимо прогромыхал последний вечерний трамвай. Собака роется в кустах. Странные звери эти собаки. Много спят, но при всём при том проявляют массу любопытства. Шизофренические животные.

– А помнишь, – спрашивает Том, – что ты говорил тогда, в Английском саду, про Эдгара? Насчёт его страсти и галлюцинаций?

Он что, решил подколоть меня? Да, я недооценил масштаб страсти Эдгара.

– Эдгар мёртв. Не так просто решиться на это самостоятельно – перебраться с одного берега Стикса на другой. Неважно, придурок ты или святой.

– Но ведь он убил Лиану! Это тебя не колышет?

– Естественно, колышет. Лучше бы он не убивал её.

Я делаю глоток рецины и заваливаюсь на спину.

Юдит, когда же ты придёшь? Моя душа валяется тут, дрожащая и беззащитная, а ты поливаешь её огнём недостижимости. Огромное, багровое сердце на латунном блюде, прямо посреди витрины. Выставленное на всеобщее обозрение. Но разве кому-то есть до него дело?

Среди всего этого сора жизни – девушка… Мои святые обглоданы до костей, от них остались одни скелеты. Юдит, потанцуй со мной, как пьяный гриф кружит над трупом свиньи… среди всего этого сора… по золотым переулкам.

Особенный трюк мимотекущей воды – настраивать на меланхолический лад – всё ещё действует. Даже не верится.

– Что случилось, Хаген?

– А что случилось?

– Тебе нехорошо.

– Да-да.

– Скажи, что с тобой?

– Мне нехорошо.

– Вот это я и хотел наконец от тебя услышать!

– Для чего? Тебе от этого стало лучше?

Он доверительно потрепал меня. Каждый норовит вмешаться.

Пятеро тинейджеров купаются в реке, фыркают и издают ликующие вопли.

– И всё это из-за девушки, да?

– Да. Но это пройдёт. В таких случаях факир втыкает в матрац нож поострее и отключает телефон.

– Сходи лучше потрахайся!

– Трахаться скучно, если это всего лишь траханье.

– Правда?

– Мы ведь живём не в шестидесятые годы, когда это было революционным делом…

– Чёрт! – сказал Том. – А я бы потрахался! Ведь мне тогда не досталось, я ещё не родился на свет… Да и тебе, кажется, не перепало!

– Да-да.

В доме напротив, в квартире-студии под самой крышей, зажгли свет. Стройная женщина подошла к окну и задёрнула шторы. Окна огромные.

Том подтолкнул меня, желая подбодрить. Он сам чем-то похож на собаку, только не так много спит. Всю последнюю неделю я не находил себе места, бегал, ждал неизвестно чего и смотрел на часы. Тёперь я устал. Бывает усталость-жутко холодная и парализующая, такая тяжёлая и опустошительная, что после неё может последовать уже только смерть или громкий крик:

– Го-о-о-в-в-в-н-о-о-о-о!

– Что?

Тинейджеры примолкли и посмотрели в нашу сторону. Потом снова принялись горланить. Реклама «Венского леса* погасла.

– Ну хорошо, я всё вру. Ты доволен, Том? Я лжец и притворщик.

– Всё хорошо, Хаген.

– Нет. Ничего не хорошо. Я должен сейчас принять решение. Да. Во мне сейчас великая, нечеловеческая похоть! И я никому не позволю отнять её у меня!

Том смотрит на меня непонимающе.

– Хаген…

– Именно так! И все шлюхи хором скандируют славу Гименею. Мы охотники. Мы рубим жизнь и обогреваем ад, и баста!

– Ну, раз уж ты говоришь «мы», то могу я хотя бы узнать, о чём речь?

– Больше никаких вопросов! Любой вопрос – мучительный позор! У нас есть целая куча ответов, которые мы могли бы комбинировать, как кубики «Лего», складывая причудливые фигуры и отъявленных монстров! Плевать на всё это! Здесь всё – руины, что дома, что люди…

Том вытаращил глаза.

– Ты не болен?

– Нет худшей болезни, чем всякое неведение и забвение, и малодушие и каменное нечувствие! Я слишком долго держал оборону. Страсть невинна в сравнении со всевозможными договорами!

– Ты что, не можешь говорить нормально, человеческим языком?

– Это хорошо видно по вагнеровскому «Кольцу Нибелунгов»: если бы эти придурочные дочери Рейна не упрямились и отсосали Альбериху – мир обошёлся бы без лишней трагики! Но нет… так всё идёт своим чередом и своим ходом. В Рим и обратно…

Том протягивает мне бутылку. Чтобы я успокоился и пришёл в себя.

Но если я говорю, то я говорю. Кашель.

– К стране, которая лежит южнее нашего рождения… Чепуха! Мы больше никогда не придём туда, мы можем переспать с кем захотим, можем оттрахать женщин, богов, могилы, учёных. Всё это давно уже не более чем игра, а волна более делового подхода того и гляди обмелеет. Ритуал так ритуал, я склоняюсь перед правилами! Я не хочу портить игру!

Я наэлектризован, в мускулах нервная дрожь. Большинство нынешних умников сухо посоветовали бы мне обратиться к врачу. Я знаю это лучше кого бы то ни было. Я бы размазал их по стенке и оставил бы висеть ошмётками на обоях в качестве предостережения остальным. Всё ложь. Вначале была ложь. А сегодня уже седьмой день творения. Мир готов, получите.

Звёзды неистовствуют. Энергия! ЭнОргия!

Теперь надо действовать продуманно, проникнуться как следует. Вспомнить о хорошем.

Том сидит, свернувшись калачиком, потом отрывает голову от колен, чтобы взглянуть, не прошёл ли мой «приступ». Он испуган. Я погладил его. Хороший друг. По крайней мере он преданно ждёт.

– Слушай меня внимательно, объясняю тебе: Юдит стала моей принцессой, а принцессы – необычные и редкие звери, они нуждаются в особом корме. Они питаются жизнью, кровью, мистериями, и всё это должно быть красиво расфасовано и преподнесено с величайшей готовностью. Да, я влюблён, и более того. Я хочу любить так, как давно уже стало нереальным. Так, что по сравнению с этой любовью всё поблекнет. Если уж любить. так любить. Я должен её добиваться, ухаживать, просить её руки, свататься. Я уже забыл, как это делается, какие при этом говорят слова. Где мне искать её? Я даже не знаю её фамилии. Я поеду в Берлин и буду там искать.

– Как ты собираешься это делать? На что ты рассчитываешь?

– На везение.

– Ах вот оно что!

– Просто надо воспринимать чудо как нечто само собой разумеющееся, вот и вся тайна.

Казалось, Тома это не вполне убедило.

– Послушай, ведь Хайнц же дал тебе по морде? Я считаю, после этого ты имеешь моральное право заложить его Шандорфу – в обмен на адрес Юдит. За это тебя никто не осудит…

– Нет, это было бы несправедливо. Есть вещи, которые делать нельзя.

– Ты совсем стал ангелом?

– Нет-нет. Ты не понимаешь! Если мне суждено её найти, я её и так найду!

– А это что ещё за правило?

– Низшая математика.

– Не осложняешь ли ты себе задачу?

– В противном случае что это была бы за сага?

– У тебя хоть паспорт-то ещё не просрочен? Здесь тебя все були знают, а там…

– Сейчас посмотрю… Да! Ещё два месяца он действителен! Разве это не везение?! Разве это не знак?! Фантастическая удача!

– А деньги? Где ты их возьмёшь? Ведь в Берлине ты никого не знаешь!

– Ты всё время задаёшь какие-то профанские вопросы! Распугаешь мне всё волшебство!

– А мы что, в сказочной стране?

– Да! Именно так!

– Ну, так где же ты достанешь денег?

– Буду работать, заработаю.

Том преувеличенно широко раскрывает рот и начинает симулировать судорожный приступ смеха. Так кто из нас здесь разыгрывает спектакль? Он весь сотрясается. Он смеётся до тех пор, пока хватает звука, прижав руки к груди, словно египетская мумия.

– Ты?!

– Да, это неотъемлемая часть ритуала. Первое испытание. Древний рыцарский миф.

– Где же ты найдёшь работу?

– Где-нибудь.

Он ворошит палкой наш погасший костёр и опустошает бутылку.

– В это я поверю только тогда, когда увижу своими глазами!

– Что же это было бы за чудо, если бы оно не стоило мне никакого труда?

– Но есть же и непреодолимые трудности! Например, все это формальности… Счёт в банке, карточка для налоговых отчислений, медицинская страховка…

– Но ведь можно работать и нелегально.

– Нелегально – да, в любой момент. Но за польские деньги. Если тебя это устроит!

– М-да…

Мы некоторое время молчим. Тинейджеры одеваются, чмокают друг друга в щёчку на прощанье, парни писают в костёр, чтобы потушить его. Ночь становится нетерпеливой. Мне хотелось бы вскочить и прямо сейчас приняться за дело.

Том говорит:

– Я знаю одну работу, которую можно получить в любой момент и даже кое-что на ней заработать.

– Скажи!

– Нет, это не для тебя. Здесь нужны крепкие нервы, а ты ведь у нас поэт.

– Скажи! Я возьмусь! Никаких проблем!

– Нет, это была дурная идея, забудь о ней, считай, что я ничего не говорил.

– Но что же это? Скажи! Я побегу туда сразу, как только забрезжит рассвет, и наймусь! Я им спляшу обезьяний танец! Я разобьюсь в лепёшку, вусмерть уработаюсь у них! Разве ты не понимаешь? Мне нужна Юдит, а всё остальное не играет роли! Я по забывчивости оставил в ней мою тоску, и теперь эта девчонка где-то шляется с моей тоской внутри, ещё обронит невзначай!

Том распечатал новую бутылку вина.

– Я имел в виду бюро ритуальных услуг.

– О!

– Ну вот видишь…