Текст книги "Неподчинение (СИ)"
Автор книги: Гузель Магдеева
Соавторы: Ирина Шайлина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)
Глава 25. Ясмин
Новый мир был удивительным. Иногда Ясмин казалось, что это все не взаправду. Ночью она просыпалась, привычно, от страха и тревоги. Раньше её часто будил вернувшийся папа, из его машины громко орала музыка, иногда он приводил с собой шумных друзей. Чаще всего папа жил ночью. Тогда Ясмин открывала глаза и тревожно ждала, опасаясь того, что они придут к ней.
Такое уже бывало, папа любил хвастать красивой, словно кукла, дочерью. И незнакомые люди вваливались в комнату прямо ночью, дарили сладости, которые нельзя было есть, хихикающие незнакомые девицы усыпали её пьяными поцелуями.
Вдвойне обидно было то, что Ясмин уже тогда понимала – никому из папиных друзей на самом деле нет до неё никакого дела, и восхищались ею только ради папы, его денег.
Сначала Ясмин замкнулась в себе. А потом поняла, что в этой скорлупке гораздо удобнее, а главное – безопаснее. Никому не интересны неудобные дети, их прячут с глаз долой. Так и про Ясмин постепенно забыли, оставив только няню, никогда не лгущие цифры, постоянные упражнения с различными специалистами, а ещё лёгкий запах духов мамы.
А теперь все иначе. Сон по прежнему был чутким. Ночью Ясмин просыпалась потому, что сосед сверху громко топал по скрипящему полу. И поражалась уже тому, что этот сосед сверху вообще есть, в квартирах раньше она не жила. Выглядывала в тёмный двор – иногда по нему пробегала бездомная собака или настороженно оглядывающийся кот. Порой на лавочке у подъезда сидели парочки и целовались. Ясмин только пятый год шёл и поэтому она категорично решила – целоваться это "фу". Вот она вырастет и никогда не будет целоваться. И вообще замуж не выйдет. Потому что замужем страшно.
И шла тихонько через узкий коридорчик типовой двушки, смотреть, как спит её личный великан. Ноги на диване у него не умещались, свисали вниз. Ясмин нравилось жить с ним. С ним было спокойно. Когда будили навязчивые страхи, Ясмин мечтала о том, что однажды решится, и залезет под великанский бок, но нельзя. Решилась только однажды, когда мама снилась и звала, а помочь ей Ясмин не могла никак.
Несмотря на то, что Ясмин была развита не по годам, она была ребенком. Поэтому она сама с собой затеяла молчаливую игру. В ней чемпион был её папой, настоящим. Только Ясмин об этом никому не скажет, пусть даже и чемпион не такой как все. Он смотрел на неё так, словно ему не все равно. Некоторые её фразы его смешили, а папе такое Ясмин сказать бы не посмела. Ясмин вообще предпочитала не разговаривать с отцом, так было безопаснее.
– Давай одевайся, – скомандовал чемпион.
Одеваться здесь значило просто натянуть шорты и футболку. Пригладить короткие волосы пальцами и натянуть на них бейсболку. Потянулась за зайцем – руки дрожат. Потому что страшно, совершенно непонятно, что дальше будет. Настолько страшно, что Ясмин была готова остаться в этой квартире навечно, только бы не выходить наружу, в пугающий своей неизвестностью мир.
– Побегай тут, – сказал Руслан, посмотрел сверху вниз. – Кабинеты, в которые нельзя, заперты, а так резвись где хочешь, главное не уходи от охраны.
И ушел. Отпускать его не хотелось, он словно с собой унёс чувство безопасности и покой, но помыкать огромным дядей Ясмин не могла. Смотрела вслед, в его широкую спину и думала о том, что маме тоже нужна помощь. И чемпион поможет, он не сможет иначе, несмотря на то, что был зол. Его злость другая, не такая как у папы.
– Ну, что будем делать? – спросил у Ясмин один из её охранников.
Ясмин огляделась. Здание было огромным и пустым. Оно пугало, но главное, что её закрывать нигде не будут – то время, что она провела в пыльной комнате за запертой дверью уже никогда не забудется.
– А мне везде можно?
Дядя кивнул. Ясмин осторожно вошла в первый зал. Он был для маленьких, и чего здесь только не было! А главное – ни одного ребёнка. Детей Ясмин боялась, так как раньше почти не имела с ними дела, привыкла жить в компании с молчаливой няней. Даже двоюродные сестрёнки, Мадина и Латифа, пугали своей активностью и шумными играми.
А здесь – идеально. Только Ясмин и заяц, который уже порядком запачкался из-за приключений последних дней.
Сначала Ясмин полезла на лесенки. Высоко, страшно, и манит одновременно. Захватывает дух. Потом попрыгала. Потом побегала по кругу, но уже на третьем устала. Здесь было очень интересно, но все же, незнакомо. Вскоре Ясмин присела и обняла свою игрушку. Принялась считать.
– Я давно за тобой смотрю, – сказала девушка за спиной и Ясмин вздрогнула от неожиданности.
Обернулась. Может, эта тётя, как Алиса. Сейчас схватит, велит не кричать и унесёт обратно к папе. Тогда получится наоборот, мама тут, а Ясмин с папой, и чемпиону придётся спасать их всю жизнь.
– Я тут не одна, – храбро ответила девочка.
Охранника не было. Он понял, что девочка его стесняется и вышел в коридор, сейчас разговаривал по телефону. Но был заяц, старый верный друг.
– Я тебя не обижу. Руслан попросил меня за тобой приглядеть. Я тут работаю с особенными детками. Такими, которым сложно. Но ты же не такая, неправда ли? Ты все прекрасно понимаешь.
Глаза у девушки были добрые, но Ясмин прекрасно знала, что и глаза могут лгать. Все считают её папу идеальным. Лучшим отцом и мужем! Даже дядя, даже эби. А все потому, что нет правды в глазах. Правда только в поступках.
– У меня аутизм, – твёрдо ответила Ясмин.
Уж это слово она помнила отлично, сколько раз папа кричал, что мама родила ему неполноценного ребёнка. Отличное слово, удобное. Девушка рассмеялась и отступила, не стала больше лезть с вопросами.
Но настроение играть было окончательно потеряно. Сколько минут уже прошло с тех пор, как Руслан ушёл? Ясмин пыталась считать, но постоянно сбивалась, минуты ещё более непослушны, чем бусинки на зайце. Они то торопятся, спешат вперёд, то замирают упрямо.
Ясмин взяла зайца и ушла от девушки. Вышла в огромный пустой коридор. Охранник маячит где-то сзади, а шаги Ясмин отдают гулким эхом, считать их теперь замечательно удобно.
– Шесть, семь, восемь…
Дошла до высокого подоконника. Вскарабкалась, наступив на батарею. За окном – темно. Фонари горят, их свет отражается в глазках зайца, и кажется, что они смотрят на неё со значением. Словно заяц пытается сказать что-то очень неприятное.
– Это неправда, – ответила Ясмин, потому что она-то знала, что заяц ей сказать хочет. Он давно это шепчет, каждую ночь. – Руслан вернётся. И приведёт с собой маму. Потому что не бывает так, чтобы все люди в мире были злыми.
Глава 26. Руслан
Время бежит чертовски быстро.
На руках Заяц, смотрит на меня пустым взглядом задурманенных наркотой глаз.
А на улице раненые, и свои, и чужие. Я стою в густых сумерках, сжимая в руках Зай, и никак Мишке помочь не могу, а под ним кровь рассекается черничной лужей, Илья над ним согнулся.
– Держись, братка, щас мы тебя мигом больничку организуем, – просит он, а сам на меня смотрит. И лицо такое – беспомощное, мы знаем, не довезем его, и Мишка знает.
– Где пидор мажорский?
– Его двое прикрыли, суку, – кивает на лежащих, – в тачку сел и упорол.
– На нашей?
– На нашей, – повинно голову свешивает, а я чертыхаюсь. Какой-то сученыш, торчок, да ещё и на одной из наших тачек свалил. Блядь, грош цена нам как профи, я со своей одержимостью этой девчонкой татарской совсем расслабился.
Мягким стал, нюни распустил, а между тем, таких потерь среди моих не было никогда.
Я людей оставляю, врача ждут, но девяносто девять из ста, он не поможет, Михону обратно кишки не засунет, не зашьет даже, мать его, хирург от бога.
И за это Бикбаев тоже ответит.
Я сажусь с Зай на заднее сидение, голову ее на коленях пристраиваю, рукой придерживаю, чтоб на кочках не бултыхалась. Водила наш, Игорек, из новеньких, крови не нюхавший, своих товарищей не терявший, глядит на меня глазами большими в зеркало заднего вида, только белки сверкают.
Он понимает, что сегодня могло и его не стать, и я рисковал ими, людьми своими, не за хуй собачий.
Хочется орать, материться, крушить все вокруг, но я вместо этого Зай по волосам глажу и себя ненавижу. Помешательство какое-то, так нельзя, надо выяснить весь расклад с Таиром и с рук на руки передать ее с дочкой.
Пока башка совсем с плеч не слетела, я ведь не только себя подставить могу, но и всех остальных своих людей.
Но перед этим, сука, сделаю все возможное, чтобы сгноить муженька ее наркоманистого.
Я себе боюсь признаться, но самый большой страх лежит глубже. Если что-нибудь случится с Зай, непоправимое, а я ее мелкотне обещал доставить ее целой и невредимой. Даже если после она будет жить от меня за три езды, главное, не со своим говнюком.
И снова вспоминаю крюк этот над головой, и только за это хочется рвать и метать. Убивать. И убью его, медленно, чтоб орал и визжал, как баба.
В обычную больницу нельзя, мы приезжаем в частную клинику, где главврач не сдаст Зай, даже если Динар притащит сюда свою жопу вместе с отцом-мэром.
– Виталич, принимай, – захожу, все так же не выпуская из рук девушку. Ее волосы, длинные, спутанные, свисают неровной волной, ноги босые. Она, черт возьми, пахнет бомжом, – не больно-то о ней пеклись все эти дни, что Зайка провела. Виталич окидывает ее взглядом суровым, нахмуренным, губы жует, а потом выдает:
– Под чем она?
– В душе не… знаю, – сдержался, знаю, Виталич не любит мат, – но надо срочно откачивать.
– Криминальная? – я кивнул, Виталич проматерился, а потом по интеркому вызвал кого-то, – каталку на пост.
Я положил на каталку Зай, медсестра датчиками ее обвешивать начала, Виталич в зрачки светит, пульс мерит с серьезным лицом. А я ему денег в карман сунул, ещё и по руке огреб – от него же.
На улицу вышел, сигарету сразу в рот засунул, набрал Илью. Знал, что услышу, на душе горько так, поскудно.
– Все, – ответил он сразу, и в этом его "все" так много было вложено.
– Сейчас подъедем.
Мне нужно было пять минут. Пять минут, чтобы выкурить две подряд, обмозговать расклад.
Рядом тихонько Игорек пристроился. Руки дрожат. Зря его с собой взяли, я уже всерьез пожалел.
– Почему мы Мишку сюда не привезли?
Видно, что его вопрос этот всю дорог терзал. Я молчал, курил медленно. Некоторые вещи сложно объяснить. Он, наверное, думает, что я все ради бабы бросил. Может, и прав пацан.
– Не довезли бы, Игоряша, – вздохнул, голову задрал. Небо звёздное над башкой, луна. Волком на нее выть хочется. – Не довезли бы…
– Почему за мажором этим никого не отправили?
Потому что ничего кроме Зай значения не имело в тот момент. Я облажался, и теперь бежать за ним смысла не было. Обе девчонки у меня, конверт заветный, – разберемся.
– Не хочу людей лишаться больше. Надо на другом уровне решать.
Он ещё хотел спросить что-то, но не стал. Сигарета дотлела до самого фильтра, нужно было ехать, разбираться. Тачку искать свою, утырком этим угнанную. Но для начала я позвонил в центр: время позднее, темно уже, а там ребенок. Охранник Ясмин сразу ответил:
– В окно глядит сидит. Спрашивала, когда вы приедете.
– Попроси Маришку развлечь ее, скажи, я буду скоро. И глаз с девчонки не спускай, башкой за нее своей отвечаешь.
Как представил Ясмин одинокую, с зайцем наперевес, так кулаки сразу сжимаются. Глубоко они в душу мне запали, это семейство заячье.
Обратно долетели быстро, но Мишку уже в труповозку погрузили, тело готовили к отправке. Снова принялся с ментами разбираться, зачастил я уже в эти дни с ними встречаться. Ребята и тачку нашли, – Бикбаев бросил ее недалеко. Мне хочется каждому предъявить, – как так вышло, что мы его упустили, что Михон себя подставил, под пулю так глупо попал. Но сейчас не время для разборок, нужно обезопасить тех, кто есть.
С ментами в этот раз разговаривал сам. Разговор трудный, нудный, дорогой был, но в итоге выбил время себе немного, чтобы разобраться в творившемся. Для начала хватит, чтобы в затылок полиция не дышала, а там видно будет.
На часы глянул: двенадцать уже, за ребенком ехать пора. В центр свой отправился, сжимал руль, по сторонам оглядывался. Где-то гнида эта рядом ещё, не успел далеко уйти. Словно сам черт его ведёт за руку, но недолго Бикбаеву осталось бегать, и папаша его не спасет.
Для верности попетлял по городу, ни для кого не секрет, что центр мой, но будет лучше, если я убежусь в отсутствии хвоста. Парням велел по одному не ходить, держаться толпой, за своими приглядывать.
В клинике для Зай несколько человек на охрану выбил. Ещё одного ее исчезновения я не переношу, слишком дорого оно для нас обходится.
В центр зашёл с заднего входа, охранники кивнули, показывая, что видят меня, бдят. Прошел мимо них в свой кабинет. На диване Ясмин спит, клубочком свернулась. Заботливо укрыта моей курткой, маленькая такая под ней, – не ребенок, а котенок.
За столом, откинувшись на кресле, Маришка – она здесь с особенными детьми занимается, и я просил ее с Ясмин пообщаться, если девочка захочет, конечно.
Маришка увидела меня, глаза потерла, поднялась, потянувшись:
– Она долго вас ждала, но все же сдалась, уснула.
– Спасибо, – поблагодарил устало, – к зарплате тебе премию выпишу.
Она улыбнулась, кивнув с благодарностью:
– Хорошая девочка. И, знаете, ее бы ещё раз к специалистам, мне кажется, напутали там с диагнозом.
– Разберемся, – махнул рукой. Сил на то, чтобы ещё и об этом думать, не было. Отпустил Маришку, а сам присел на диван, ноги вытянул. Ехать куда-то побоялся. Здесь охрана, камеры, все навиду. Одну ночь перетерпит тут, а дальше решим.
Ясмин заворочилась, подняла голову, заметила меня. Глаза сразу округлились, она куртку с себя стащила, села, свесив ноги.
– А мама где? Ты ее спас?
– Спас, – кивнул я, – она сейчас в больнице. Ее надо обследовать, чтобы убедиться, что все с ней хорошо, а потом она приедет к нам.
Ясмин слушала мой ответ, а потом сделала то, что я меньше всего ожидал от нее. Взяла и заплакала, тихо так, точно от облегчения.
– Ну ты чего, – испугался, что делать с детскими слезами, я не знаю, а с этим чудным ребенком и подавно.
А у нее губа нижняя дрожит мелко-мелко, а слезы текут все крупным горохом.
– Не реви, – попросил, – не надо тут сырость разводить.
А потом подхватил ее на руки и обнял. Маленькая такая, за шею меня держит, и пальцами волосы на затылке перебирает. В этот момент я даже завидовал ей немного: взрослым дядям, даже когда совсем херово, плакать не полагается. Ну разве что мужской скупой.
По спине девчонку погладил, успокаивая:
– Все будет хорошо. И с тобой, и с мамой твоей.
Ночь тяжёлая была. Столько всего за это время передумал. И только когда стало светать, пришел к одному решению, самому разумному, наверное. Одному не выиграть эту войну.
Дождался шести утра. Малышка так и спала на диване, ладони под щекой сложила, губы бантиком. Поправил на ней куртку, стараясь не разбудить, – пусть спит ещё, и из кабинета вышел в коридор.
Первым делом справился о состоянии Зай. Виталич отрапортовал по-быстрому, – все в порядке будет, абстинентный синдром снимают, жить будет. Истощена сильна только, это я и сам знал. Она и раньше не жрала толком, а тут этот гондон и вовсе ее уморить хотел.
А потом набрал другой номер. Пока гудки шли, в пальцах сигарету крутил туда-сюда, здесь не закурить, но хотелось дико.
– Привет, Таир, – поздоровался, – есть разговор.
Глава 27. Зай
Стены не были стерильно– белыми. Радовали взгляд нежным оттенком фривольно– розового. На окне стоял горшок с белой геранью, но он лгал, пытаясь заставить это место быть уютным.
Я сразу все поняла, сам дух этой комнаты мне был знаком. Попыталась встать и розовое великолепие стен поплыло перед глазами, я оперлась руками о постель и успела порадоваться – руки свободны. Смирительную рубашку на меня ни разу не надевали, но Динар любил меня ею пугать, и страх этот въелся в подкорку.
Вспомнила о муже и разом все обрушилось. Тёмная комната, крюк, петля, голос, который словно из глубины моей души нашептывал – все же так просто… Надо просто петлю на шею накинуть и шагнуть вниз. И сразу все закончится, вся жизнь моя нелепая, в которой я так и не научилась быть счастливой, никакие деньги не помогли.
Коснулась шеи, словно пытаясь нащупать на ней ту самую удавку. Её не было, и одновременно она была, я буквально ощутила, как та сдавливает моё горло, как воздуха не хватает, а ещё ледяные пальцы того, кто любезно мне помогал.
В голове закружилось ещё сильнее прежнего, горло разом пересохло. Потому что я вспомнила, почему мне нельзя умирать.
У меня есть дочка. Маленькая девочка, с бархатными карими глазами. Такая маленькая, а в ней целый мир, в ней вся моя жизнь, и если меня не станет, Ясмин будет в лапах монстра одна. О, он не упустит её, даже если узнает, что она не его дочь. Она – ключик к деньгам Шакировых. Он просто не позволит проводить никаких экспертиз, он увезет её так далеко, что никто не найдёт и не спасёт…
– Ясмин…
Голос был хриплым и неподатливым. А заливающая паника – неуправляемой. Потому что ну, никак не мог Динар вдруг просто взять и прозреть. Измениться. Значит, он продолжает мною играть, в то время как дочка…
И силы откуда-то взялись сразу. Потому что – дочка там. Бросилась к двери, приготовилась бить в неё кулаками, да и в окно бы полезла, но дверь неожиданно легко открылась. Новые правила в старой игре мужа? Уже неважно. Всё слишком далеко зашло, все это нужно было остановить уже давно и плевать на условности…
Под босыми ногами прохладная плитка пола. Коридор так же безлик, как и палата, он даже не пытается притвориться уютным. Да разве может быть уютной психушка? Я знакома с ними не понаслышке, и если есть возможность бежать, я сбегу.
Сердце колотится о ребра, а коридор кажется бесконечным. Одна из дверей открывается, выходит медицинская сестра. У неё в руках поднос, на нем инструменты инквизитора – иглы и шприцы. Сразу бросает в жар, коридор слишком узок, разминуться не выходит, поднос опрокидывается, разбивается склянка на нем стоявшая, остро пахнет спиртовым раствором. Он обжигает мою ногу – я наступила на осколок и не заметила. Мне некогда, мне нужно бежать, сейчас поднимут тревогу и меня запрут здесь на долгие месяцы… Это я тоже проходила.
– Стойте!
Голос бьёт по нервам. Я – бьюсь о дверь. Не могло все так просто быть, вот она, улица, я вижу небо, верхушки высоких деревьев, а открыть эту ненавистную дверь не могу, горло раздирает криком, бьюсь об стекло, но оно гораздо крепче той склянки…
– Нет!
Мне хотелось кричать громко, но голос я уже сорвала, и вместо крика выходит шёпот. Чужие руки держат крепко, буквально пеленают по рукам и ногам, я бьюсь, словно рыба, выброшенная на берег. А потом чувствую его запах. Сигаретный дым. Крепкий кофе. Терпкий аромат туалетной воды, лёгкий запах мужского пота, но в нем мне все нравится. Одна только беда – его не может здесь быть.
– Заяц, – испуганно немного говорит он. – Ты чего? Ногу ещё поранила… Всё хорошо, я рядом.
– Неправда, – упрямо твержу я. – Тебя не может здесь быть, он просто играет мной, снова играет, он хотел, чтобы я сошла с ума и добился своего…
Бессильно оседаю на пол. Руслан обнимает, крепко прижимает к себе, я реву, трогаю его лицо руками – колкая щетина, перебитый в боях нос, шрамик под подбородком… Иллюзия не могла бы быть настолько реальной.
Теперь я снова реву, но теперь уже от облегчения.
– Ясмин?
– Она со мной.
Теперь это уже не облегчение. На мне словно лежала многотонная бетонная плита, а теперь её убрали, я снова могу дышать, снова солнце видеть. Закрываю глаза. Глубоко вздыхаю. Открываю снова. Меня все ещё мутит, но осматриваюсь более трезвым взглядом. Вижу испуганный персонал. Свои кровавые следы на полу. Себя вижу, в отражении огромного зеркала, я сижу на полу и Руслан баюкает меня, словно дитя, его рубашка выпачкана моей кровью. А если поднять взгляд выше, я вижу своего брата. Он так растерянно на меня смотрит, словно вообще впервые в жизни видит, но, удивительно – это меня нисколько не трогает. Я больше не могу, не хочу делать вид, что все хорошо. Мне не стыдно быть слабой. Из своей слабости я черпаю силы.
– Сейчас станет лучше, – оптимистично заявил мужчина в белом халате. – Немного поспите…
В его руках был шприц, мужчина уже готовился снять с него защитный колпачок. А я… мне только казалось, что силы иссякли. Я вывернулась дугой, пытаясь вырваться из рук Руслана, я не позволю больше…
– Зай, – донесся до меня голос Таира. – Он тебя на наркоте держал, тебя сейчас ломает, это лекарство…
– Нет, – ёмко ответила я. – Нет. Пусть мне будет плохо. Дайте мне мою дочку, сейчас же дайте мне моего ребёнка!
Рука Руслана лежала на моём предплечье. Я хотела бы приникнуть к нему, спрятать лицо на его груди, но я не знала, не знала больше, кому можно верить. Бизнес моего брата крепко завязан на Бикбаевых, так, что без крови не отодрать, а Руслан…его недаром называли цепным псом моего брата. Вдруг они просто решат вернуть меня мужу, словно вещь?
При этой мысли тошнота подкатывает к горлу, но отбросить её я не могу.
– Подожди, – терпеливо объясняет Руслан. – Тебе нужно прийти в себя, ты её напугаешь.
– Мой муж говорил мне тоже самое.
Отшатываюсь от него, отползаю, с трудом поднимаюсь на ноги. Меня качает и трясёт, видимо, обещанная ломка. Не смотрю на брата и Руслана, обхожу по дуге медработников и мужика со шприцом. Иду обратно в свою палату, мимо разлитой лужи терпко пахнущего спиртом раствора, оставляю кровавые кляксы на полу. Нога саднит, но я не обращаю внимания.
Сажусь на постель, позволяю суетливой медсестре обработать и забинтовать порез на ступне. Ногу я рассекла сильно, но что значит боль физическая? Если для того, чтобы вернуться в жизнь своего ребёнка я должна привести себя в порядок, я это сделаю. Быстро.
Несмотря на моё желание скорее прийти в норму, меня потряхивает и знобит, зубы выстукивают мелкую дробь, я натягиваю на себя одеяло и оно кажется таким тонким. Я хочу ненавидеть Динара за то, что он в очередной раз со мной сотворил, но не нахожу в себе сил. И я знаю, чего хочет моё тело. Оно хочет наркотика. Но если с чем я и могу сражаться, так это с собой. Стискиваю зубы, терплю. Я настолько на себе сосредоточена, что не поворачиваю головы, чтобы увидеть, кто вошёл в палату. Боюсь, что сорвусь от одного лишнего движения, впаду в истерику или начну просить то самое лекарство, что предлагали совсем недавно.
– Я не знал, – говорит Таир. Его сожаление осязаемое, от него вяжет горечью на языке. – Зай, если бы я знал…
Я смеюсь. Тихо, но остановиться не могу. Он кладёт руку на моё плечо и от этого жеста хочется реветь. Потому что это Таир. Старший брат. Стена. Только… Стена эта закрывает сейчас совсем других людей. А мне стена досталась ненадёжная, с червоточинкой. Не всем так с мужем везёт, как Асе.
И мне так горько, что я рассчитывала эгоистично на его помощь, так ждала от него, что он прозреет и решит все мои проблемы разом. Только молчала упорно, надеясь, что Таир как-нибудь сам разглядит, даже если нас разделяли километры, страны, даже если я ему в лицо притворялась и врала, что все хорошо. А он не смог. То ли мы с Динаром оказались хорошими актерами, то ли Таир так себе супермен. А в это верить не хотелось, я-то ведь и на свадьбу соглашалась – ради него. Только спросить о том, нужно ли все это было брату, забыла.
– Да что ты мог знать в своей стране бессмертных барашков и эчпочмаков? – горько спрашиваю я. – Там другой мир. Благополучный. С любящими супругами. Нормальными, обычными детьми. Мир, в который психические заболевания и прочая гадость не вписывается.
– Ты не больна, – упрямо, словно пытаясь доказать сам себе, говорит Таир. – Зай, прости меня…, – он выдыхает шумно, как от боли, – я был слепым, позволил верить, но теперь я знаю…
– Что знаешь? – из чувства противоречия спрашиваю я и, наконец, поворачиваюсь к нему. Какой у него усталый вид, и как я все же его люблю…но мы всегда делаем больно именно тем, кого любим. – Ничего ты не знаешь, Таир Шакиров. Даже того не видел, что у тебя под носом происходило, – слова как хлесткая пощёчина, – вот дочка моя не Бикбаева даже… Я её от Руслана родила.
Я впервые сказала это вслух, впервые признала это. И да, теперь когда моя девочка в безопасности, я могу не бояться этого. И мне даже смешно смотреть на брата сейчас. Один из богатейших и сильнейших людей региона, красивый взрослый мужик сейчас растерян, словно ребёнок, которому вдруг сказали, что деда Мороза не существует. И я снова смеюсь, только уже не от истерики. Мне смешно.
– А это… – он мнется, подбирая слова, – точно?
– Точно, – констатирую я.
Таир смешно морщит лоб и долгую минуту раздумывает, пытаясь осознать услышанное.
– Тебе не показалось?
Я со вздохом закатываю глаза и кутаюсь в одеяло – холод наваливается все сильнее.
– Я не сумасшедшая, Таир. Я трахалась с Сафиным и из-за этого у меня случилась дочь. Мне не показалось, не привиделось, не приснилось.
Снова молчим. Мой лоб покрывается испариной, я начинаю жалеть о том, что отказалась от укола. Но на другой чаше весов Ясмин, которая заслужила нормальную жизнь и нормальную маму.
– Они знают?
Они. Слишком много мужчин в моей жизни. Целых, мать его, две штуки. Уже перебор. Я же не такая, я хотела любви с первого взгляда, когда же все не так пошло. Почему любовь и до гроба совсем разные вещи? До гроба у нас как-то прямо буквально выходит… А любовь не выходит вовсе.
– Руслан не знает точно. Не говори ему. Должна же я что-то сама… Динар может знать. Он узнает, дело лишь во времени. А может уже…
Таир поднимается, подходит к окну. Задевает герань, она рассерженная вторжением, заливает горьким ароматом, знакомым с детства.
– Теперь все станет сложнее, – лаконично говорит Таир. – Но ты не думай об этом. Всё к лучшему. Я разберусь. Ничего не бойся теперь. Ты не одна.
Мне хочется в это верить.
Таир трёт лоб, полностью погружается в свои мысли. Кивает мне, выходит. А затем дверь снова открывается, Таир заглядывает, и лицо его снова озадаченно донельзя.
– А насчёт этого самого… Ты уверена?
Я киваю и лезу с головой под одеяло, пропуская его 'охренеть' мимо ушей.
