Текст книги "Горячее лето"

Автор книги: Григорий Терещенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)

Глава пятая

1

Жанна подошла, к Алексею. Руки не подала, уставилась на него своими глазами-маслинами.

– Читали? – спросила она. – Статья Ручинского в областной газете.

– Читал.

– Правда, здорово, Алексей Иванович?! "Из записной книжки токаря".

– У кого что наболело, тот о том и пишет.

– Там он и о резце с механическим креплением вспоминает. Неужели один резец может обточить сто осей?

– Ручинский – серьезный человек.

– Вы о статье Ручинского говорите? – рядом оказалась Ирина. – Все об этом говорят. – Взглянула на часики. – Через семь минут расширенное бюро. Вы, Алексей Иванович, тоже к нам придете?

"Тоже придете", – как-то неприятно стало Алексею от этого, будто он посторонний, а не заместитель начальника цеха.

Но тут же вспомнил, что бюро комсомольское.

А Ирины и след простыл.

– Мой дядя на тракторном заводе в Харькове работает. Может, у них есть такие резцы? – продолжала Жанна.

– А кем он там работает?

– В отделе снабжения.

– А ты напиши, а лучше бы съездила…

Когда Алексей с Жанной зашли в красный уголок, там уже были Олег, многие коммунисты, члены комсомольского бюро.

Татьяна сидела у стола. Она даже привстала, когда Алексей появился у порога. А какими глазами посмотрела на него! Он мог поклясться, что глаза у нее были не голубые, а зеленые. Вот тебе и нежная Татьяна!

– Сейчас подойдет начальник цеха, и мы начнем, – сказал Олег. – Он обещал прийти.

А люди все шли и шли. В красном уголке сделалось тесно. На дворе февраль, а на столе живые цветы. Постарались Олег с Ириной.

Алексей заметил под рукой Олега исписанный многочисленными цифрами лист бумаги. "А он зря времени не терял, – отметил. – Готовился к бюро".

Ирина тоже мельком взглянула на записки и села рядом. Олег сложил листок вдвое и что-то сказал ей, и она понимающе закивала головой.

Вошел Стрижов и стал пробираться к столу. Раньше он бывал только на партийных собраниях, а сегодня сюда пожаловал. Значит, понял, откуда ветер дует, как-никак, а он курирует этот цех.

– Ну что, комсомолия? – сказал он. – Снова в бой!.. А где же Вербин?

– Обещал прийти. Задерживается.

Волков, председатель цехкома, поднялся и двинулся к двери. Многие поняли: пошел за начальником цеха.

Олегу еще никогда не приходилось вести подобное заседание. И хотя он всех отлично знал, все же волновался, когда произносил вступительное слово. Но это прошло. Выступающие нашлись. Каждому не терпелось поделиться своими мыслями и соображениями. Ирина едва успевала записывать.

Сменный мастер Доценко, тощий, долговязый, сутулый, говорил торопливо. Он обращался прямо к главному инженеру завода, как будто, кроме него, здесь никого не было.

– Снабжение подводит, Иван Иванович!..

Вошел Вербин и как-то боком протиснулся к столу, к свободному месту и, садясь, в оправданно произнес:

– Задержался у главного механика…

– Снабжение, снабжение, – произнесла Татьяна. Волосы она убрала под косынку, лицо как бы осунулось, опечалилось. – Но дело не только в этом. Повышенно производительности труда во многом будет зависеть от того, как мы станем расходовать время. Вы посмотрите, что у нас творится в цехе в начало смены! Сколько рабочих в это время толчется возле инструменталки! Стоят себе, болтают, смеются. Спрашиваю: "Что тут делаете?" Отвечают: "Ждем. Девушки резцы никак не подберут".

И так почти каждый день. Надоело воевать с инструментальщиками! Разве нельзя навести порядок?!

– Наведи, ты ж начальство, – донеслось с задних рядов.

Кто это? Кажется, Леонид. Ну, конечно, он. Вон что-то шепчет соседу и улыбается.

– Много уходит времени на передачу деталей ОТК, – сказал Тарас, щуря черные хитроватые глаза.

– Времени мы действительно еще теряем много, – подтвердил Ручинский. Он говорил негромко, неторопливо. – И не только из-за непорядка в инструменталке, но и из-за низкой квалификации рабочих.

– Да, да, – закивал крепкой, коротко остриженной головой Вербин:

– Кто ж вам мешает готовить кадры? – произнес Стрижов. Наверное, об этом хотел сказать и Ручинский, по его перебили. – Я недавно был на Сумском компрессорном заводе. Там каждый рабочий имеет по три-четыре специальности. Завод похож на экспериментальную лабораторию.

– Конечно, дело мастера красит, – сказал Федор. – А за профессионализм там платят?

Глаза Стрижова погрустнели, сделались усталыми, и как-то он скучно взглянул на могучую фигуру пария. Наступила пауза.

– Я на полном серьезе спрашиваю, – продолжал Федор открыто и прямо. Острый высокий лоб, ровные густошелковистые брови смягчали его выражение лица.

– Дело не в оплате, – уклонился от ответа Стрижов. И подумал: "А кто его знает, может, и платят".

– Плохо, что не платят! А надо платить! – по-своему рассудил Федор увертку главного инженера.

Стрижов покачал головой, мол, какая невоспитанность, перебивать старших. Среднего роста, широкоплечий, с рыжими, словно подпаленными усами, он был похож на рассерженного петуха. Он даже потянулся за трубкой, но курить не стал…

– Повторяю: дело, совсем не в оплате. Оплата окупится. Надо не болтать зря, а готовить квалифицированных рабочих. А в цехе чего-то ждут. Варяги не придут сюда кадры готовить! Товарищ Гладышева, – обратился он к девушке, которая сидела у двери, – вот вы сколько занятий провели в прошлом месяце?

– Ни одного, – тихо ответила девушка.

– А Тарас Олейник?

– Одно.

– Вот видите – одно, ни одного.

– Да, это наша вина, – отозвался Вербин. – Но не у всех так, как у Гладышевой и Олейника. Ручинский проводит и занятия, и свой опыт передает. Николай Тимофеевич, что вы молчите?

– Что ж говорить, Григорий Петрович, токари, в цехе сами по себе, поэтому просто не выгодно быть наставником и терять время на обучение в ущерб своему личному плану и заработку.

– Но вы же при вашей общественной, и партийной работе – готовите?

– Я не о себе. Но прямо скажу: мало мы уделяем внимания новичкам. Приходит новичок, получает разряд, станок, неплохой на первых порах заработок. На ходу к нему завернет мастер или технолог, спросит: "Как дела?" или "Нравится у нас?" – "Нравится", – ответит он. "Ну и порядок". Порядок то порядок, но если цех привык к новичку, то сам он чувствует себя как-то неуютно – и от того, что много еще остается ему непонятным, и от того, что неуверенность первого дня не исчезла. Например, все работают по личным планам, а Мише Шилу даже неизвестно, что это за планы такие. Считает, что чем больше деталей сделает, тем лучше. Соответственно своему разряду. Так и точит изо дня в день простейшие детали соответственно разряду. Спрашиваю: "После армии к нам?" Говорит: "После армии на завод не возвращусь".

– Сгущаете краски, Николай Тимофеевич, – прервал его Вербин. – Сгущаете.

– Конечно, и толковые, пытливые ребята приходят, – продолжал Ручинский. – Игорь Цмокаленко все с полуслова понимает. С ним и самому интересно: парень толковый, серьезный, к настоящему делу стремится. Нашел человек себя – есть смысл с ним работать. А осваивать несколько профессий не помешает. Только сначала виртуозом основной профессии надо стать.

Николай Тимофеевич сел.

Снова поднялся Федор, детина гвардейского роста.

– Наука серебро, а практика – золото. А как учить, если новичок только и думает, как сменить профессию или завод.

– Посмотри вокруг – все ученики Ручинского, а твои где? – спросил Вербин. – Ты уже семь лет работаешь.

– Не семь, а пять. Два в армии служил. И у меня были ученики. Вот первый, – указал он на секретаря комсомольской организации Олега Курбату.

– Первый и последний. У Олега еще прадед тут работал, когда здесь еще косы делали.

– Меня тоже не с музыкой на заводе встретили.

– А разве плохо, когда с музыкой встречают? – вдруг отозвался Алексей и посмотрел Федору в глаза. Но тот молчал. – Есть такой термин у социологов: "профессиональная адаптация", – процесс приспособления, привыкания новичка к условиям труда, моральному климату, взаимоотношению в коллективе. И это важно, особенно в первые месяцы. Человек, прибывший на завод, подмечает такое, что кадровому рабочему может показаться незначительным. Скажите, велика важность – не сразу дали станок, не провели по заводу, не выдали торжественно первую зарплату. А для него все важно. Сам он по заводу не пойдет, в комитет комсомола зайти постесняется, в музей дней не попадет – закрыт.

– Ну вот и водите новичков! – вспылил Федор. – У вас время есть, а мне план давать надо!

– Федор, не лезь в пузырь, – оборвал его Тарас. – Алексей Иванович прав. Трудно все постигать в одиночку. Может, поэтому многие задерживаются на низких разрядах. Мне-то повезло, я на третий разряд через три месяца сдал, отчим помог.

Олег встал, постучал карандашом по графину.

– Но мы, кажется, ушли от главного вопроса, – сказал он. – Расширенное бюро должно выработать социалистические обязательства и обращение к комсомольцам завода.

– Ничего, истина рождается в спорах, – улыбнулся Стрижов.

– У меня тут есть кое-какие наметки, – сказал Олег и развернул вдвое сложенный лист бумаги. – Год у нас новый, план увеличили, так что бюро предлагает увеличить производительность, труда на восемь процентов.

– Выполним! – бросил Тарас.

– Какой разговор! Сделаем, конечно!

– А что вы, ребята, скажете, если я предложу пятнадцать? – сказала Светлана и посмотрела в сторону Ручинского – вот какая, мол, я, ваша ученица.

– Не реально, – отозвался с места Ручинский. – Нам предстоит освоить новые детали для "Сибиряка".

– А чего не реально? – уставилась она своими ясными серыми глазами на учителя. – Новые резцы, о которых вы говорили, мы же получим. Да и станков новых наверно подбросят. А "Сибиряк"… И "Сибиряк" сделаем! Ну за цех я не знаю, а я все пятнадцать дам!

– Сопела бы в две дырочки!.. – возмущался кто-то.

Зашумели. Заспорили.

– Товарищи, тише! – начал призывать к порядку Олег. – Не все сразу!

– Мне можно пару слов?

– Пожалуйста, Алексей Иванович!

– Я хочу ответить Светлане: пока у нас ни чудо-резцов, ни новых станков нет. Мощности у нас, можно сказать, на уровне шестьдесят пятого года. И площадей нет. В цехе даже отсутствует элементарная "цепочка". А рационализация?..

"Сейчас начнет меня пробирать, – подумала Татьяна. – О рационализаторском предложении Тараса".

Но Коваленко перебил ее отец:

– А какой же вы процент предложите, товарищ заместитель начальника цеха?

– Сегодня никакой, надо все взвесить, подсчитать. А может, вообще остаться на уровне прошлого года, а подтянуть качество, подумать о размещении станков. Заказать…

– Но все-таки? – снова спросил Стрижов.

– Я за трезвый расчет. Все зависит, на каком уровне будет проведена реконструкция цеха. Я, как заместитель, не знаю. Можно и на пятьдесят процентов поднять. Но за счет чего? За счет нового, реконструкции, рационализации. А не за счет суббот и воскресений. Рабочие хотят по субботам и воскресеньям отдыхать, а не магарычи от нас получать за эти дни. Я тоже хочу отдыхать.

– Отдых от вас же и зависит! – вмешался Стрижов.

– Не только от нас. И если говорить откровенно, пока каких-то перспектив не вижу. Вот почему многие молодые рабочие сделали окончательный выбор: после службы в армии на завод не возвращаться. Они хотят работать и жить по-другому. И процент брать не с потолка. А потом…

– Чистая правда, – поднялась полногрудая, в пышном облаке белых подкрашенных волос работница, – мой тоже часто после отработки в субботние и воскресные дни чуть теплый домой приходит.

– Скажи спасибо, что приходит, – бросил кто-то из задних рядов.

– Только наметим, как провести выходной, его или меня вызывают на работу, – продолжала женщина. – За прошлое лето три выходных вместе имели. А мы ведь молодые, и туда хочется, и туда…

– Правильно. Люди же мы. Постоянно так нельзя – это во вред здоровью, – снова послышался голос с задних рядов.

Женщина, прежде чем сесть, заявила:

– Если и дальше так будет продолжаться, придется с завода уходить…

Когда она села, Алексей сказал:

– Я только что с заводоуправления. Видел такую картину. Возле кабинета заместителя директора по снабжению собралась целая толпа "толкачей". И все они не за машинами приехали, а за запасными частями. Спрашиваю у одного: "Откуда?" – "С Урала. С карьероуправления". Оказывается, из тридцати наших самосвалов девять стоят. У одних задние мосты полетели, у других – редукторы, у третьих – полуоси.

– К нему вы это рассказываете?

Время от времени у Стрижова начал под левым глазом появляться нервный тик. И казалось, что он кому-то подмаргивает.

– К тому, что мы поставляем эти самосвалы! А редукторы и полуоси делает наш цех.

– Вечного ничего нет, – возразил Вербин. – Все ломается. Еще не известно, как они эксплуатируют наши автомобили…

"Трудный" сыпок, – подумал Стрижов. – Но логика в рассуждении имеется. Только куда он дойдет с этой логикой? Никакого обращения сегодня не выработаем, это ясно. Ишь, как поднялись, зашевелились. Может раскачать! Придется прижать, если будет совать палки в колеса".

– Больше за счет рационализации производительность и качество поднимайте, – посоветовал Стрижов.

– Кстати, Коваленко отвечает за рационализацию, – вмешался начальник цеха. – Ему и карты в руки.

"А ты что не отвечаешь?" – мысленно спросил Стрижов.

Снова поднялся Алексей.

"Сейчас он скажет, что я смяла и бросила в корзину предложение Тараса, – беспокоилась Татьяна, как-то вся собравшись словно для удара. – А что ответить? Нет, кажется, обошлось, не назвал моего имени".

Внимательный наблюдатель заметил бы, что душа Татьяны наполнена тревогой, что она что-то обдумывает.

Алексей взглянул на Ручинского. Он что-то записывал в свой блокнот. По характеру Николай Тимофеевич добрый и отзывчивый человек. Все схватывает с полуслова. Даже казалось немного странным, что этот маленький, худощавый токарь руководит всеми коммунистами цеха, да не только коммунистами, он – душа огромного коллектива.

"Интересно, что он думает?"

– Мы гоним детали, лишь бы дать количество. А там – хоть трава не расти!

– Качество то качество, но потребуется и количество! – перебил его главный инженер.

– А партия призывает бороться за качество, это, в конце концов, выльется в количество. Как же нам дальше работать? Из тридцати самосвалов девять стоят на приколе. Вот вам и эффект. По рукам нас надо бить за такие машины!..

– А что, Алексей Иванович прав, – сказала Татьяна. – Гоним вал. Выходных не имеем. А хочется по-человечески работать.

"Они, чего доброго, еще споются, – забеспокоился Стрижов. – Может, не надо было его сюда назначать?"

Оттенок сдержанной неприязни скользнул по лицу Вербина. Ему становилось не по себе. Его заместитель и мастер критикуют свой цех.

– А кто вам мешает делать качественные детали? – снова вмешался Стрижов.

– Погоня за количеством. И еще то, что мы не несем материальной ответственности за отгружаемые автомобили. Вот заставить бы бесплатно отремонтировать, тогда бы многие задумались, что значит давать некачественные машины. И целесообразно ли выпускать количество в ущерб качеству. Да что говорить!..

Он хотел было сказать, что опытные "Сибиряки" для Севера выпустили с недоделками, но смолчал. А закончил тем, что только коренная реконструкция цеха может дать производительность и качество.

И Алексей стал убеждаться, что многие комсомольцы его поддерживают. Пора подумать о реконструкции, за качество продукции браться. Даже Татьяна с ним заодно. Этого-то он от нее не ожидал.

Над заводом опускалась ночь. Она наступила быстро, незаметно. Из окон были видны заснеженные деревья внутризаводского сквера, разбитого между заводскими корпусами. Электрические фонари, висевшие на столбах, словно выхватывали из темноты деревья, отчего они казались широкими и низкими, снег, который держался на ветках, приобрел оранжевый оттенок. Из цеха доносился монотонный гул станков, а когда кто-нибудь заглядывал в дверь, этот гул целиком заполнял помещение.

– Что же мы запишем? – спросил Олег.

Секретарь партбюро цеха Ручинский приподнялся, посмотрел на часы.

– Я думаю так, товарищи. Перенесем этот разговор на общее комсомольское собрание. И над выступлениями товарищей хорошенько подумаем, подсчитаем, взвесим.

– Пожалуй, правильно говорит секретарь. Утро вечера мудренее, – приподнявшись, сказал Вербин и посмотрел на Стрижова, который закивал головой. Повернувшись к Алексею, тихо, так чтобы слышал только он, прошептал:

– А за качество, дорогой мой заместитель, премий пока не платят.

– А жаль, – шепотом ответил Алексей.

Стрижов ушел с бюро мрачный. Он понял, что Алексей пойдет далеко. Может, впервые об этом по-настоящему, трезво подумал. "Как же мне быть? Мешать сыну или давать простор его крыльям! Поступиться собственной карьерой! Только смогу ли я это?.."

2

Несмотря на то, что Стрижов взял на себя выпуск «Сибиряка», директор завода в конце февраля собрал техническое совещание, куда были приглашены и начальники цехов.

Докладывал главный инженер. Доклад получился короткий, но озадачивающий.

Потом директор представил слово главному конструктору завода Найдорфу. Это был низенький белобрысый старичок с желтой конической лысиной. У него были мокрые губы и по-старчески выдвинутая вперед челюсть. Лицо покрылось синими пятнами, на лбу и курносом носу выступил пот. Он то и дело поправлял пенсне на цепочке.

Сейчас особенно замечали: стар Найдорф, очень стар. И все смотрели на главного конструктора, словно впервые увидели его. Найдорф, конечно, понял, почему все на него смотрят. Только заместитель директора по производству Поленов дремал, сидя на стуле, зажав между колен палку: тромбофлебит у человека. Ноги расставлены в стороны, большие теплые ботинки зашнурованы невпопад. Чувствовалось, томится человек.

– Что я могу сказать, Павел Маркович? – постарался закруглиться Найдорф. – Конструкторы сделают все, что от них зависит.

– Главное, чтобы не вышла машина со старыми ошибками, – пробасил Привалов. – Меня все-таки беспокоит вес машины. Расположение ряда агрегатов явно неудачное. Когда будем вызывать межведомственную комиссию?

– Через два месяца.

– А не рано?

– Можно вызывать. Не доспим, а сделаем!

– Досрочно дать машину – наш долг. Север ждет нашего "Сибиряка".

На том и решили. По кабинету пронесся одобрительный шум. Все со значением посмотрели друг на друга. И были довольны. Совещание сегодня не затянулось.

3

Татьяна не подходит к Тарасу. Словно он и не трудится над рационализаторским предложением. Конечно, она понаслышке знает, как идут у него дела. Зато Жанна, только начнется рабочий день, спешит к нему. Вот и сегодня он заметил ее еще издали, когда она входила в цех. Встретил технолога хмурым взглядом.

– Вы чего такой невеселый? И лицо поцарапано. Что, два кота в одном мешке не помирились?!

– А, – махнул рукой Тарас, – пустяки.

– Как я не люблю драчунов!

– Принципиально отрицаете драки? Я хотел бы посмотреть на вас, когда пристанут подвыпившие прохвосты. Да еще трехэтажным матом начнут крыть. Что же, ваш партнер их убеждал бы словами? Нет, драки нельзя отрицать. Иногда полезно и кулак показать…

Тарас вынул из инструментального ящика изготовленное с таким трудом зажимное приспособление.

– А может, напрасно я за него взялся, пустая трата времени?

– Должно получиться.

– Понимаете, вырывается заготовка, ломается резец.

Жанна участливо взглянула на Тараса.

– Не расстраивайтесь. Получится. Ну еще помозгуйте. Конструкторы помогут. С Алексеем Ивановичем посоветуемся.

К ним подошел Леонид.

– Привет, изобретатель! – бодро, с иронией сказал он и протянул руку. Тарас нехотя, вяло подал свою. – Ну что, нахомутал со своим зажимным приспособлением? Тут, брат, не нашего ума дело. Надо быть инженером. А у тебя производственно-техническое училище. Что, выкусил? – Он похлопал Тараса по плечу.

– Что воду мутишь и по цеху в рабочее время прохлаждаешься? – сердито отчитала его Жанна.

– Я поинтересовался изобретением, можно сказать. Не беспокоитесь, товарищ технолог, план дам. И передохнуть нельзя. Что, я вечный двигатель!

И вразвалочку побрел по цеху.

– Да, деталь тяжелая – более пятнадцати килограммов и к тому же имеет сложную конфигурацию. Неужели всегда новые детали с таким трудом осваивали? Тут, мне кажется, нужен специальный зажим. И еще кое-что.

– Знала бы – при себе не носила, давно сказала б. У Алексея Ивановича надо спросить.

Видимо, Жанна уже обратилась за помощью к Алексею, потому что он тут же появился у станка Тараса, поздоровался и ни о чем не стал расспрашивать. Внимательно осмотрел поломки в кулачках.

– Дело проясняется, – сказал. – Смялись регулировочные болты, и немного истерлась прижимная часть поводка.

– Значит, моя конструкция неудачна?

– Ну, так уж и неудачная. Не получается? Еще подумать надо, испробовать разные варианты. Как пригодится зажимное устройство, когда приступим к деталям для "Сибиряка"!

"Подумать, попробовать, – рассуждал Тарас. – Опять потянутся недели поисков. А время идет. Пора бы по-настоящему начать готовиться в институт. Так и зима пролетит. А Татьяна все не может мне простить. Даже сейчас не подходит". Воспоминание о Татьяне доставляло тревогу и в то же время радость. Авось наладятся их отношения. Вот только бы у него с рацпредложением получилось. Иногда ему казалось, что он не безразличен ей. Это проявлялось не в ее словах или взглядах, а в той напряженности, которая возникала в самой атмосфере, когда они оказывались рядом. Да и самому Тарасу с Татьяной было трудно. Против своей воли он ловил каждое ее движение, жест руки, изгиб шеи, запах, что исходил от ее волос.

В конце смены у станка Тараса снова появился Алексей Коваленко.

– Теперь главное, – сказал он, как показалось Тарасу, сухо, словно видит его первый раз, – найти материал, который не стирается. Ведь это же кулачки! Ясно?

Когда начались поиски такого материала, все оказалось куда сложнее, чем все предполагали. Хорошо хоть Жанна горячо взялась помогать ему. Конечно, возиться с этим она все время не могла. У нее не всегда доходили до этого руки. У технолога столько забот, что не со всем управляется.

Иногда к Тарасу подходил Ручинский и минуту-другую наблюдал, как тот подгоняет профиль кулачков напильником или сверлит в корпусе отверстия. Высказав несколько поучительных советов, уходил к своему станку.

Сегодня к нему подошли Алексей с Татьяной. Наблюдая за их отношениями, сопоставляя различные факты, прислушиваясь к тому, как разговаривает Алексей с Татьяной. Тарас все больше убеждался: "Они не любят друг друга. У них ничего серьезного нет. И полнейшая субординация по службе". А по цеху гулял слух, что Жанна у Алексея ночевала. Домыслил это Леонид. Тарас-то знал, где ночевала Жанна. Но он молчал, сплетня на него работала. Эх, бить тебя, Тарас, да некому. Стоит только Тарасу пригласить Жанну в театр или кино, не задумываясь, пойдет с ним. Девушка к нему тянется. И тогда конец. Тогда все с Татьяной. Полный разлад. А к Юле ведь ходил, не боялся. Но то посещение было для многих в секрете. Кто видел? Никто. А мало ли к нему подходят. Конечно, связь с Жанной не скроешь. Странная все-таки Татьяна. Девушка в годах, и нет у нее никого. Ко всем она одинакова, ровна. Правда, к некоторым выказывает неприязнь. Может, она в Тарасе обманулась и теперь к другим безразлична?

"А ведь она совсем не злая, – рассуждал Тарас. – Скорее даже добрая".

Часто, как только удалялась Жанна, к Тарасу подходила Юля. Щеки в нежном румянце, тонкая, независимая и покорная. Она становилась рядом с ним у станка или верстака, роняла сочувственные слова, рассматривала обточенные им детали зажимного приспособления. Юля, собиравшаяся сказать Тарасу что-то свое, обычно произносила:

– Все не получается?

Лицо ее при этом становилось строгим и глаза с хитринкой сдержанно блестели.

А дни шли, словно торопились к весне, и не остановить их.

Тарас перебрал различные марки стали, но испытания не приносили успеха: кулачки то крошились, то их перекашивало.

Алексей несколько диен был в командировке. Когда вернулся, пришел к Тарасу, стал разбираться в его опытах и, проанализировав все его неудачи, предложил:

– Вот что, Тарас, давай попробуем сделать опорную часть болтов из другой стали и закалим как следует, а рабочую часть поводка наварим надежным сплавом… Найденова помогает?..

– Да.

"Интересно, – думал Тарас, – она сама напросилась в помощники или Алексей ей поручил? Скорее всего он так решил. Жанна, конечно, технолог с головой".

Полчаса спустя Жанна остановилась у верстака, за которым работал Тарас.

– Придется нам поднажать, а то начальство недовольно.

– А что, я, по-вашему, бездельничал тут!

– Я этого не сказала. Но вы же обещали по полсотни шкивов за смену обтачивать. А таких шкивов скоро потребуется очень много.

– Да все из-за этих кулачков. Вербин, наверное, уже на меня рукой махнул.

"Может, к отчиму обратиться? – рассуждал Тарас. – Ведь он подходил уже не раз. Правда, ни слова не сказал. Тоже дуется. А может, помог бы? Нет, пожалуй, к нему не буду обращаться. Порвал – и все. Как-нибудь без него обойдусь. Алексей Иванович поможет".

– Спасибо Алексею Ивановичу, не забывает вас, – сказала Жанна и потупилась.

Произнесла эти слова так, как будто, они были самые сокровенные. "Уж не влюблена ли она в Алексея? Может быть, у них с тех пор роман?"

С Жанной ему приятно работать. И лицо у нее ласковое, большие круглые глаза. Мягкие, курчавые черные волосы. Глаза смотрели прямо, когда задумывалась, взгляд ее становился еще глубже, еще нежнее.

– Вы верите, что с моей затеи выйдет толк? – вдруг спросил он.

– Я знаю, что такой зажим нужен сейчас и особенно при изготовлении новых деталей для "Сибиряка", – промолвила она вполголоса. И вдруг как будто застыдилась своих слов, опустила свои длинные черные ресницы. – Скоро цех получит новый заказ, и Алексей Иванович ежедневно интересуется.

– А начальник цеха?

Он хотел спросить, какое мнение Татьяны, по не отважился. Он знал, что девушки не в ладах.

– Начальнику цеха, наверное, не остается времени да рацпредложения.

– Это я знаю. Он просто не верит, что у меня получится.

– Не один он не верит. Твой отчим – и тот не верит. Говорит, пустой забавой балуешься.

"Ну вот, а я хотел обращаться к нему за помощью. От него дождешься помощи, держи карман шире! Дурней я его, что ли?"

Сердцем Тараса овладела тоска.

4

Любил Вербин бродить по городу. Но это мог позволить себе, когда план выполнялся или в праздничные дни. Ходил он безо всякой цели: останавливался везде, где ему нравилось. Его меньше занимали люди, их наряды, но мог часами пропадать в музее.

Больше его тянуло к Днепру, который почти никогда не замерзал в этих местах. Здесь ему всегда было легко и отрадно. Дома же тоскливо и неуютно. Вот и сегодня уже более двух часов бродил по городу. День давно погас, и вечер, такой огнистый, потихоньку растаял и перелился в ночь. А ему так не хотелось уходить отсюда. Встала луна и заиграла в холодных водах Днепра золотистой дорожкой. Наконец он покинул набережную. Снег приятно поскрипывал под ногами. Было многолюдно. Луна, казалось, пристально вглядывалась в каждого с огромного вечера.

И вдруг он лицом к лицу встретился с Ириной. Она остановилась, словно наткнулась на что-то, и торопливо стала поправлять платок. Вербин смотрел на нее, не отрывая глаз.

Это была их первая встреча наедине после того памятного чистого неба.

– Как вы тут оказались? – первым нашелся Вербин.

– К знакомой ходила.

– Вот не ожидал… Да еще здесь.

– Почему же, в одном городе живем.

– Вы спешите?

В сердце что-то кольнуло. "Нашел о чем спрашивать!" Ирина пожала плечами.

– Может, погуляем по парку?.. К набережной пойдем. Днепр во все времена года хорош.

– Пойдемте в парк, – сказал она. А сердце то сладко замрет, то быстро забьется. Он поднял глаза и встретил взгляд Ирины, устремленный прямо на него. – На набережной много народа, а тут мы будем одни.

Ирина пошла первой. Григорий Петрович – за ней.

Парк был здесь молодой. Старые деревья лет десять назад повыкорчевывали и посадили молодой ельник, березы, кустарники.

– Присядем на эту скамейку, что ли?

Ноги у Ирины дрожали, вся она как-то обмякла, опустилась без сил. Вербин сел рядом, взял ее руку.

– Нет!..

Ирина резко высвободила руку и уставилась на аллею. "Почему я такая трусиха? Ведь нравится мне Григорий Петрович!"

Зимой эта аллея не освещалась. Но от белого снега и луны здесь было светло. Ирина попыталась даже встать, но он удержал ее и заглянул в глаза – черные, большие, глубокие, еще больше потемневшие от волнения.

– Вот мы и встретились, Ирина!

Ирина смотрела на кустарник. Вдруг оттуда выскочил заяц и тут же присел, повел мордочкой, понюхал воздух. Вербин тихонько свистнул. Заяц повел ушами, подпрыгнул и пустился наутек.

Ирина засмеялась:

– Напугали вы его. И надо же было косому забраться в город, где столько людей. Вы знаете, я испугалась! Бог знает что подумала.

Она взяла руку Григория Петровича и рассмеялась легко и радостно. И удивительное дело: не чувствовалось ни страха, ни напряженности.

– Григорий Петрович! Как я ждала этой встречи!..

Голос ее был нежный, воркующий…

Всю ночь, до самой зари, не сомкнула глаз. Думала. Разбудил ее горячее сердце Григорий Петрович. Полюбила Ирина его. Без него и радость не в радость. И не ответила бы она, за что полюбила. Наверное, такая судьба, и никуда от нее не уйдешь.

5

Из Краматорска, куда посылали его выбивать металл, Алексей вернулся вечером, поэтому на работу, как всегда, пришел за полчаса до начала смены. У доски приказов и объявлений он остановился. Здесь уже висело социалистическое обязательство.

"Без меня приняли".

Он стал читать:

"Мы, комсомольцы и молодые рабочие, включившись в социалистическое соревнование, берем на себя следующие обязательства:

Добиться повышения производительности труда в первом полугодии на семь процентов за счет:

а) снижения убытков от брака на пять процентов;

б) внедрения новой техники;

в) рационализации и изобретательства…"

А ниже шел подробный план намеченных мероприятий по улучшению качества выпускаемой продукции.

"Ну что ж, над обязательствами поработали всерьез, кажется, цифры взяты не с потолка, – решил Алексей. – Конечно, и семь процентов не так легко добиться, если не займемся реконструкцией цеха. Только здесь мы имеем неисчерпаемый резерв. Судя по обязательствам, этот вопрос упускается".

Алексей не успел дочитать, как рядом оказался Олег.

– С приездом, Алексей Иванович! Будет металл?

– Обещают отгрузить.

– Читаете? Ну и как?

– Да, Олег, обычные семь процентов. Как стандарт. Реконструкция могла бы дать не семь процентов.

– Об этом мы думали. Поэтому и взяли обязательство только на первое полугодие.

6

Увидев Стрижова, Алексей попытался закрыть лежащий на столе лист кальки. Несмотря на мороз, главный инженер был в осеннем пальто и шляпе. Из дому, наверное, в шапке-ушанке пришел. Шляпу в кабинете надел.