Текст книги "Горячее лето"

Автор книги: Григорий Терещенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 15 страниц)

"Родная земля… Вот почему вернулся в колхоз одноклассник моего сына Владимир. А в Николаеве занимал, видно, не малую должность, коль Алеше помогал каким-то оборудованием. И в колхозе на хорошей работе: главный механик. Конечно, должность-то хлопотливая, не из легких. И жена ему работящая попалась. Двойнятам еще и двух лет не исполнилось, а она их в детясли определила и на работу пошли. А мой Алеша теперь уже не вернется в село, коль на городской женится. Надо сегодня же написать, что приеду к нему. На два-три дня меня отпустят. По такому случаю я обязательно поеду. И деньги переведу на сына. Зачем мне сейчас деньги? Раньше он мне помогал. А сейчас я ему все отдам".

Думала Анастасия, что вернется ее сын в родное село, даже невестку присмотрела, но ничего не вышло. И невестка, сельский фельдшер, уже второй год, как замужем… А любил же Алеша поле! В детстве любознательный мальчик долго забавлялся каждой травинкой и каждым цветком.

Ненадолго задерживались у золотистой стены, будто молчаливо приветствовали ее, а потом шли по еле приметной тропе, не спеша уходили в густую пшеницу: он впереди, она следом. Так и шли до самой реки, до переправы. Потом Алеша возвращался домой, а она переправлялась на ферму.

"Нет, теперь сын в село не вернется".

Отяжелевшие колосья, кланяясь и пружиня, то и дело касаются плечей и лица Анастасии, она плавным движением рук бережно отстраняет их и, кажется, зовет сына посмотреть на спеющие нивы. Но голос ее сливался с шуршанием тихий шагов и утренним стрекотом кузнечиков.

Узкая дорожка обрывается, а душа Анастасии по-прежнему полна пшеничного раздолья.

6

Летний день угасал. Но птичий гомон не стихал у Днепра. В кустах ивняка, что густо разросся по берегу, беспокойно кружились кулики и пигалицы, оглашая воздух тревожными криками, словно взывали о помощи. В этот хор врывался гул лодочных моторов. Только белые чайки важно, без крика плавали на волнах. Вербин заметил Ирину еще издали. Она стояла на берегу тоненькая, в сером клетчатом платье, похожая на встревоженную птицу, готовую вот-вот взлететь.

Лодка носом раздвинула ветви прибережного ивняка и мягко ткнулась в берег, мотор приутих, работая на малых оборотах.

Сдерживая радостную улыбку, Вербин смотрел на Ирину. Она сбросила босоножки, вошла в воду и порывисто вскочила в лодку. Вербин протянул руку, но она не воспользовалась его помощью.

– Здравствуй, Иринушка!

– Добрый вечер.

– Ты что же целую неделю не давала о себе знать? Не показывалась, не звонила.

– Я, кажется… – И умолкла.

У Вербина вытянулось лицо. Он был застигнут словами Ирины врасплох. Чтобы скрыть свое замешательство, стараясь быть равнодушным, бросил:

– Наш?

– Ты еще спрашиваешь? Я ведь с мужем не живу… Да ты не бойся. Мне ваш развод не нужен.

Сказала – что отвесила хорошую оплеуху. Он даже побагровел, точно поднимал непосильную ношу, а лоб его, изрезанный морщинками, покрылся испариной.

Ирина опустила руку за борт, под пальцами зашелестела упругая вода.

– Все пускай у нас остается, как и было, – медленно и тихо промолвила она.

– Куда режешь! – кто-то закричал со стороны. – На буй налетишь!

– Вот черт! – выругался Вербин, поворачивая лодку круто вправо. – И буя не заметил.

Ирина сидела и молчала, ждала, что он ответит. Ведь должен что-то сказать. От этого зависело: любит он ее или нет.

– Значит, Иринушка, конец нашей тайной любви! – твердо сказал Вербин. – Теперь не будем прятаться. Хватит!

– А может, пускай все останется по-прежнему? – Ирина опустила глаза.

– По-прежнему не будет!

– А ты подумал о себе? Мне становится страшно. Я сегодня проплакала всю ночь. Мне-то что, я в любом месте работу найду. А как у тебя сложится? Что тебя ждет?!.

– Нет, милая моя, дальше скрываться нельзя! А, что будет – то будет! Я за свою карьеру не боюсь. Только ребенка сохрани, а то придет еще что-нибудь в голову…

Лицо Ирины просветлело: "Значит, любит! – И на сердце стало совсем покойно. – А я – то, дура, думала…"

– Может, сюда причалим? – спросил Вербин, указывая на правый берег. – Рощица-то здесь какая красивая.

Ирина кивнула.

7

Алексей по телефону договорился с Татьяной о встрече в скверике. Это было совсем неожиданно для нее. Сегодня они не собирались встречаться. Вечером к нему приезжает мать. По его голосу она догадалась: что-то случилось. Но что?..

Татьяна быстро оделась.

– Ты куда? – спросила Октябрина Никитична.

– Я скоро вернусь! – на ходу бросила Татьяна и скрылась за дверью.

Скверик пустовал. Вечер теплый, безветренный. Небо у горизонта облачное. Но ничего этого Алексей не замечал. Он сидел на лавочке неподвижно, опустив голову. Сообщение матери поразило его. Казалось, что плывет невесомый, в голубой холодной пустоте, боясь раньше времени вообще раствориться, исчезнуть. И теперь уже не боль пронизывала, а желание еще раз посмотреть в глаза Стрижову. Не главному инженеру завода – Стрижову-отцу. Он виноват во всем, что случилось… Но после снова защемило сердце: напомнило о собственной вине… И ему вдруг захотелось просто исчезнуть. И тут же появился страх перед исчезновением. Неохотно возвращался он к действительности.

"Какая-то беда у Алексея".

Татьяна испугалась, обмерла.

– Что случилось, Алеша?! – едва вымолвила она.

Алексей очнулся, с трудом понимая, где он, у него ныло где-то у сердца, звенела и кружилась голова. Он весь дрожал. Прямые плечи вздернуты, в волосах застрял маленький желтый листок, на милом, простоватом лице – красные пятна, из серых откровенных глаз вот-вот брызнут слезы. По-мальчишески оттопыренные уши горели, как прихваченные осенними заморозками кленовые листья.

Алексей, наконец, собрался с силами, встал, опустил глаза и стоял молча. Сердце у Татьяны оборвалось. Таким, она его еще не видела.

"Что-то случилось? Но что? Раздумал идти в загс? И теперь… Нет! Нет!.. Ну, что он молчит? Чего позвал? Если только это, то не жить мне. Так и скажу. И не только скажу, сделаю. Зачем тогда жить?!"

Лицо Татьяны вспыхнуло, к груди прижала крепко сжатые кулачки. И только сейчас Алексей заметил, что Татьяна одета в самое лучшее ее голубое платье. "Зачем все это?!" Ах, как нелегко начать разговор.

– Как же нам быть? – с трудом и тихо, глотая окончания слов, наконец проговорил Алексей. – Что мы с тобой наделали!..

– Что наделали? – Татьяна смотрела на него удивленно и как-то странно.

– Наша любовь… – словно издалека прозвучал его голос.

– Ты… ты это что-о, Алеша?

Он молчал.

– Что же все-таки случилось? – Она бережно взяла его руку.

– Свадьбы не будет, Таня! – как-то отрешенно промолвил он.

Татьяна побледнела, но сразу же взяла себя в руки.

– Ну и ладно, без свадьбы обойдемся. Стоит из-за этого так расстраиваться. Ты говорил с моим отцом? Мы ведь любим друг друга – это главное. А свадьба…

– Любим? – Алексей снова опустил глаза. – Ты мне сестрой доводишься… Родной…

– Как?!

– Родная, как и все сестры…

– Родная? Не пойму! Да говори ты яснее! Мои родители нашлись? Мои?..

– Что тут говорить, Танюша. Ты моя родная сестра. Так оказалось. По отцу.

– Откуда у тебя все это?.. Откуда ты взял?!

– Откуда? Иван Иванович Стрижов – твой и мои отец. Да, да, ты не удивляйся. Сейчас мне мать все рассказала. Выходит, ты сестра… А мы…

Он замолчал.

– Стрижов – твой отец?! А я испугалась, думала, мои настоящие родители отыскались. И ты… Будет свадьба, Алеша! – повеселела Татьяна. – Будет!..

– Как будет? С родной сестрой?.. Ты думаешь, что говоришь?! Все рухнуло!..

– Я ведь приемная у них, Алеша. Правда, об этом я совсем недавно узнала. Вернее, подслушала. Да, да, подслушала. Они и не догадываются, что я знаю.

– Это правда?!

– Такое не придумаешь.

– А я чуть с ума не сошел, пока тебя ждал… Сколько передумал!..

– Приемная я Стрижовым. Это точно. Меня и до этого часто брали сомнения. Как в тумане помню, я была с какими-то слепцами, дорогу им показывала. Потом они меня побили и исчезли. Меня куда-то привезли. И я бросилась на шею к Октябрине Никитичне со словами: "Мамочка, я тебя нашла!" Так я и стала их дочерью. Я часто спрашивала Октябрину Никитичну: "А почему вы раньше мне валенок и пальтишко не покупали, когда я со слепцами была? Мне было очень холодно тогда". А Октябрина Никитична отвечала, что они с папой были студенты и денег у них не было. Тогда я верила, а потом уже, когда повзрослела, стала сомневаться. Когда меня взяли, Стрижов уже работал мастером на заводе. А Октябрина Никитична вообще студенткой не была. Она окончила десять классов и художественную школу одновременно. А совсем недавно я услышала их разговор, и глаза совсем открылись. Как хочется, Алеша, иногда узнать, кто мои родители! А твою мать Иван Иванович бросил?

– Он обманул мою мать. Уехал на заработки. А потом дружок прислал письмо, мол, утонул Иван Иванович. Утопленник из Иртыша!.. У тебя бабушка есть? Отцова мать?

– Есть. В Кунцеве.

– Ефросинья?

– Да.

– Хотел бы я посмотреть ей в глаза. Ведь мы долгое время переписывались. Я даже собирался как-то ее навестить. В письмах она оплакивала сына. Отец никогда ни одной копейки даже через бабушку не прислал.

– А сейчас он знает, что ты его сын?

– Узнал. Он с мамой случайно на республиканском совещании встретился.

– Знает и молчит?!

"Так вот почему Стрижов так ждал назначения на Подольский завод!" – вспомнила Татьяна.

– Ты, Алеша, строго его не суди. Ну, споткнулся человек…

– Споткнулся? Не суди? Нет, таких судить надо!..

Последнее время Татьяна чувствовала какое-то беспокойство, которое все росло, хотя она старалась его не замечать.

– Стрижов тоже в жизни мало видел счастья. Октябрина Никитична не была ему настоящим другом. Он лучше ее, лучше.

– Лучше? Бросил мать с ребенком! Копейки не выслал! Да разве только это? Тут Козин мне устраивал. Сегодня узнал от Найдорфа, что мои чертежи он передал только после парткома.

– Почему?

– Чтобы скорее спихнуть новую машину, не возиться с ней.

– Алеша, родной мой, за это Иван Иванович будет наказан. Собственно, он уже наказан. Подольский механический завод ему не светит. А как он хотел туда директором!

– Что посеешь, то и пожнешь! Ты, я вижу, сожалеешь?

Она крепко пожала ему руку и пытливо посмотрела в глаза. Хотелось успокоить его…

– А с чем он завтра из обкома приедет?

– Его на бюро обкома вызывают?

– А ты разве не слышал? Директора, Слесарева и его. На обком приглашен и министр. Секретарь горкома Костенко.

– Откуда ты все это знаешь?

– Октябрина Никитична мне рассказала. Стрижову друг-приятель из министерства звонил. На заводе намечается большая перестановка кадров. Отец вроде пойдет заместителем директора по производству.

– А Поленова куда?

– На пенсию.

– Давно пора. А кто же главным?

– Слесарева пророчат.

– Слесарева?.. А что, из него будет неплохой главный. С обязанностями начальника цеха он хорошо справлялся… А Стрижов, выходит, легким испугом отделался. Ничего себе понижение – заместитель по производству.

– Хорошо, если для Ивана Ивановича этим все и кончится. Ведь вся ответственность ложится теперь на него.

– За свои поступки каждый должен отвечать в полной мере! Собственно, я его невольно спас. Ты представляешь, что было бы ему, если бы "Сибиряк" с недоделками пошел в народное хозяйство! И посыпались бы сотни рекламаций, писем.

– Я об этом тоже думала. Наверное, Стрижов это и сам теперь понял.

"А все-таки Алеша должен простить Ивану Ивановичу, – думала Татьяна. – Ну, не сейчас, погодя! У него сердце доброе, отходчивое. Но вот как Стрижов будет смотреть своему сыну в глаза! Это же пытка!"

– А как же мне быть с "отцом"?! – спросила Татьяна.

– Не знаешь? Немедленно уходи ко мне! Из Зеленогорска же не побежим. Это наш город. Тут наш завод!.. Судьба!..

– Перейти к тебе, сейчас? Не слишком ли большой удар? По ним. Они, кажется, готовятся к свадьбе, только молчат… И ты пойми меня, они ведь…

– Говоришь, удар! Пусть будет удар! Стрижов заслужил этого!..

Алексей взял ее за руку.

– Сейчас пойдем ко мне, я познакомлю тебя с мамой. Она у меня добрая. – На мгновение зашлось сердце. – Она же ничего еще не знает. Я же убежал от нее сам не свой. Хорошо, что к тебе… Знаешь…

– Может, завтра?

– Нет, сегодня, сейчас! Мать так обрадуется! И все решим… Собственно, что решать? Все давно решено.

Они шли молча. Теплый вечер полыхал летними красками. Татьяна думала о настоящем и будущем. У Алексея, чем ближе подходили к дому, обида как-то проходила. Нет, не проходила.

"Десятки не мог выслать, – негодовал Алексей. И какой-то внутренний голос ему возражал; "Тебе не прислал, а чужую девочку удочерил, воспитал. Твою будущую жену в люди вывели". – Этим нельзя оправдать подлость в отношении моей мамы и меня. – А второй голосок нашептывал: "Сын ты ему! Сын!" – Не отец он мне. Не те родители, что породили, а те, что вырастили. – "Отец тебя на должность начальника цеха выдвинул". – Не он выдвинул. Директор назначил, – "Но главный инженер мог возразить, и пропала твоя карьера". – Я по карьерист. Другую бы работу честно выполнял. – "Твой отец был молод!" – Ну и что же? – "Друзья и все такое. Кто-то влиял, советовал". – А у него что, головы не было на плечах? Войну прошел, не мальчик! – "Сам-то ты чего в селе не остался?" – Я учиться поехал в город. – . "Твой отец тоже хотел учиться". – Мать бы ему не помешала. – "Разберись лучше. Неужели он такой подлый?" – Его нельзя оправдать, простить! – "Пройдет время, и вы помиритесь". – Нет!"

Алексей сейчас не мог представить себя и Стрижова за одним столом, в одном доме, на одном заводе. Хотя наказание само пришло. Его, Алексеево, пребывание на заводе будет для него и пыткой и наказанием.

– Ты о чем все время думаешь, Алеша? – спросила Татьяна.

– О моих мыслях одним словом не скажешь, родная. Главное – мы будем вместе!..

Едва уловимой прохладой дохнул ветерок. В какой-то миг все переменилось. На город опускалась звездная ночь…

1970–1977 гг.