Текст книги "Горячее лето"
Автор книги: Григорий Терещенко
Жанры:
Советская классическая проза
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)
– Татьяна Ивановна! Дайте десяток резцов Олейнику-старшему.
– Хорошо! – Но тут же возразила: – Пять дам, пока багаж не придет.
И они пошли рядом.
5
Григорий Петрович на своем веку перевидал немало сильных людей и привык сторониться их, пропуская вперед. Быстрым бегом длинную дистанцию не выдержишь. Устанешь.
Возвращаясь с технического совета, Вербин многое передумал. Как у них все просто: поломать! Построить! Перетряхнуть весь цех! Только наладилась работа. Сейчас работать уже можно. Не то что пять-десять лет назад. Тогда приходилось особенно туго. Да и сейчас иногда ночей не досыпаешь. Он никому ничего не передоверял. Приходил в цех рано, иногда выкраивал время съездить пообедать в город, когда давала знать о себе печень, а вечером возвращался домой поздно, усталый, разбитый, по довольный: цех всегда выполнял план. А если и не успевал в рабочие дни, нажимал на субботы, а иногда и воскресенья. Какие когда детали выпускать, тоже знал. И упреков от прежнего секретаря партийной организации не получал, как в феврале от Ручинского.
Если кто жаловался, то только жена – мол, совсем забывает семью. Но Вербин оправдывался:
– Я начальник цеха и должен быть в курсе всех дел, иначе не смогу руководить. А чтобы быть в курсе, я должен быть все время там.
– Но цех же у тебя не основной.
– У нас все цеха, основные.
За собой, конечно, он чувствовал вину. Последний раз на концерт поехал прямо из цеха, иначе бы не успел к началу. И тут же успокаивал себя: было бы все по-старому, сам бы не поехал. Разлюбил жену. И не только… Чем все это кончится, он еще и сам не знал. Он даже хотел второй билет отдать Ирине. И отдал бы, если бы место было не рядом. Побоялся – разговоры разные пойдут. А зачем они раньше времени?
Сейчас его пугала перспектива переустройства цеха. Заместитель затеял, а придется исполнять и отвечать ему. Ну, конечно, Вербин загрузит и Коваленко, по самое горло загрузит.
Даже в душе радовался, что Коваленко послали в командировку выбивать цеховой диспетчерский щит и оборудование. "Поедешь, узнаешь, почем фунт лиха. И письма горкома и обкома не помогут".
Вспомнил, как на заводе-изготовителе в Одессе два года за нос водили.
Но если трезво разобраться, то всей этой кутерьмы его заместитель и не заводил, он только ее подогрел, а директор завода ухватился за нее, а может быть, и за Коваленко. А все с этих злосчастных помещений складов и "цепочки" началось. Ухватились за них, мол, площадей не хватает. Возьмите их и в придачу сборно-щитовые общежития под цех. А за все это реконструкцию проведите. Он тоже хорош, не мог в цеху с чертежами Коваленко разобраться, направил к директору. Надеялся, что заместитель туда не пойдет. А он пошел. Ох и трудное это дели – реконструкция. Уменьшили бы хоть план. Правда, директор пообещал обратиться к коллективам других цехов о временной помощи, так он и сказал на техсовете, а как будет на самом деле – трудно сказать. Выполняли бы себе план без всего этого, так вот напросились.
"Посмотрим, с чем приедет уважаемый Алексей Иванович из командировки", – подумал Вербин.
И в душе он желал, чтобы тот приехал ни с чем. Не так-то легко выбить новое оборудование, а тут надеются получить его еще и досрочно.
6
В гостинице возле дежурной сидел подвыпивший, с длинной шевелюрой мужчина лет под сорок. Его улыбающиеся глаза устремлены на полную, с изысканными манерами женщину.
– Все вы, мужчины, одинаковые, – степенно говорила она.
Увидев Алексея, она метнула на него быстрый и, как показалось, недовольный взгляд.
– Молодой человек, мест нет. – И кивнула на табличку у окошка.
– Но, может, будут? Я ее тороплюсь. Подожду.
– Исключено!
Она дотянулась белой пухленькой ручкой до таблички с надписью: "Мест нет".
Алексей отошел в угол фойе и опустился в кресло, Куда идти? В других гостиницах тоже мест нет.
Дежурная по-прежнему кокетничала с мужчиной.
"Придется, наверное, на вокзал податься. Там скоротаю ночь".
Незаметно Алексея одолела дремота. Привиделось что-то странное. Сел он вроде в поезд, а купе свободные. Человека два на весь вагон. А когда спросил проводницу, в чем дело, она ответила: "А разве вы не читали постановление? "Толкачей" отменили! Теперь без них будут обходиться. Ведь планирование у нас единое. Все необходимое по нарядам будет отгружаться. А не выполнит завод наряд – директора освободят. А хочешь в командировку, то поезжай за свой счет. За свои счет много не наездишься. Только отпускники да студенты теперь будут ездить в поездах". – "Но я ведь выехал еще до постановления", – оправдывал свою поездку Алексеи. Открыл дверь гостиницы, миловидная администратор спрашивает с улыбочкой: "Вам отдельный помер или люкс?" – "Номер мне", – ответил Алексей. "Хорошо. Постановление своевременное. Вот что значит отмена "толкачей"! А то, бывало, в гостиницу и не попасть".
Кто-то толкает его под локоть. Алексей открывает глаза: перед ним стоит Володя Иващенко. Он заметно похудел, осунулся.
– Алексей?! Ты? Какими судьбами? А я смотрю – куняет человек. Подошел, а это ты. Мест нет? Ничего, что-то сообразим. А ты надолго? Куда? По какому вопросу? – сыпал вопросы Иващенко. – Значит, на завод. Я тоже там отираюсь. Одни наш земляк производственный отдел возглавляет. Завтра познакомлю.
– Да у меня и письмо из обкома есть. Наш директор на съезде с делегатом ихнего завода встречался. По фамилии Романенко. Он обещал помочь.
– Ну, посмотрим. Ты ужинал?
– Перекусил.
– Да не беспокойся о месте. Раскладушку организуем. Одесситы – народ гостеприимный!
"Ничего себе гостеприимный, – улыбнулся Алексей. – На вокзале пришлось бы ночевать, если бы друга не встретил".
– Как там Татьяна?
– Вместе теперь работаем, в одном цехе. Я заместителем начальника цеха, она – сменный мастер.
– Смотри мне, Татьяну не обижай. А я все в Николаеве кручусь.
7
В механическом цехе Алексей встретил Татьяну. Шла по главному пролету и, завидев его, остановилась поджидая.
– Алексей Иванович, квартальный план перевыполнен! – Она зарделась.
"А о качестве не говорит, промолчала".
– Вам, Татьяна Ивановна, привет от Володи Иващенко!
– Он в Одессе?
– Нет, в Николаеве. Приезжал в Одессу. Еще и мне помог.
– Дают оборудование?
– Обещают. Надеюсь, досрочно многое получим…
Татьяна обрадовалась приезду Алексея: теперь поговорят наедине. И действительно, сами того не замечая, направились в комнатушку начальника смены.
– Вы знаете, Татьяна Ивановна, когда наш поезд шел по мосту через Днепр, мне так захотелось поехать на свою речушку Сновь.
– О доме вспомнили? Я тоже часто вспоминаю Подмосковье.
– Детство у меня было тяжелое. Но все-таки детство, наверное, самая хорошая пора в жизни человека.
– Это верно. А что у вас осталось в памяти?
– Многое, Татьяна Ивановна. Даже вспомнил, как мама впервые купила мне пальто. В селе ведь корова это все. В голодные годы вся надежда только на корову. Есть молоко – жить будешь! А у нас Зорька была. Она нам все бычков дарила. Подрастает бычок к осени, смотришь – живая копейка есть. На базар отводили или в колхоз сдавали. Один раз бычок после продажи домой прибежал. Замучилась мать с ним.
– Расскажите подробнее. Я ведь совсем не знаю села.
– Это очень долго рассказывать.
– Расскажите, пожалуйста. Ну, прошу…
– В одну студеную зиму принесла наша Зорька бычка. Красного, с белыми пятнами на лбу. Больше года мы его кормили, поили. Думали: побольше веса наберет, в колхоз по контрактации сдадим. А колхоз и деньги заплатит, и сена подбросит для коровенки. На трудодни сено не часто давали, а за телят всегда начисляли. Сначала рос бычок смирненько. Ручной был. И мама не знала хлопот. Затем за мальчишками стал гоняться. За мальчишками не страшно – пусть не дразнятся. Так нет же, чуть на тот свет колхозного бригадира не отправил. А все почему? Сам же бригадир виноват.
– В чем же его вина? – засмеялась Татьяна.
– В чем? В белые штаны вырядился. Шляпу большую надел, соломенную. В городах тогда такие носили. Там на него и внимания никто не обратил бы. А у нас в колхозе бычок ошибку дал, за чужого человека принял. Ну, бригадир, конечно, на нас разгневался. За километр стал обходить наш дом. А в селе с бригадиром надо жить в ладах. К кому в селе пойдешь? Все к бригадиру. Без бригадира и хвороста из леса не привезешь, и соломы не выпишешь. Правда, за соломой можно и к председателю обратиться.
Алексей несколько секунд молчал, словно раздумывая, не оборвать ли рассказ. Потом продолжил:
– Хорошо, что в наше село заготовители приехали. С заготовителями мама не торговалась. Сколько назначили, за столько и отдала. Продали мы бычка и скоро забыли о нем. А тут вдруг слышим – у ворот знакомое мычание. Посмотрели в окно и удивились: он, наш бычок огненный с белыми пятнами на лбу!
– Батюшки! – вскрикнула мать. – Сбежал, значит!
Загнала мама бычка в сарай, а сама в правление колхоза. Так, мол, и так, люди добрые, бычок пришел. Что делать?
– Это не по нашей части. Ты же не в колхоз сдавала. Иди в сельсовет, – ответили ей в правлении.
И побежала мать в сельский Совет:
– Что делать, товарищи? Скотина вроде казенная, на мясо сданная.
– Сданная – значит государственная, – согласились с ней. – Только при чем тут мы? Ты, Анастасия Титовна, сдавала, ты и расхлебывай!
– Голубчики, да как же расхлебывать-то? – взмолилась мать. – Деньги я почти все истратила, бумага запропастилась.
– Так тебе бумагу?! Бумагу сочиним, пожалуйста!
И сочинили.
Две недели кормили мы бычка. А бычок ест за двоих, – того и гляди Зорька без кормов останется. А о хозяине ни слуху ни духу…
Встревожилась мать. И снова в сельсовет:
– Хозяина-то бычка не нашли еще? Ну, того, у кого бычок сбежал.
– Никаких запросов не поступало.
Хоть и далеко райцентр, а пришлось матери ехать.
– Ну и бычок, ну и язви его! – сказали в милиции, но помочь, заявили, ничем не могут. За хулиганство, дескать, его не привлечешь к ответственности. Оштрафовать? Оштрафовать вроде тоже неудобно… Вот что, сходите в исполком, там пожалуйтесь.
– Да зачем мне жаловаться? – возразила мама. – Мне бы казенную скотину вернуть.
– Вот и вернешь. Там разберутся.
И пошла мама из учреждения в учреждение. И в исполкоме была, и в производственном управлении. Тогда производственное управление было самостоятельным учреждением. И полномочия у него были большие. Посоветовали даже в финотдел обратиться. Работник финотдела даже резолюцию на мамином заявлении написал: "Никаких претензий финотдел к бычку не имеет".
– Батюшки! – снова взмолилась мать. – Так я же имею! Заберите у меня бычка. Он же все сено поест, проклятый. Чем же мне зимой свою корову кормить? И сколько мне еще ходить? Я же на ферме работаю. Отлучиться не так просто.
Но в райфо только плечами пожали.
И вдруг маме повезло: кто-то посоветовал ей съездить в Чернигов в трест столовых. Оттуда, кажется, были заготовители. И мать, не мешкая, отправилась, хоть ото и далеко было. А как переступила порог той самой конторы, обрадовалась: узнала одного из заготовителей, кому бычка продала.
– Он, сыночек! – счастливо заговорила мать.? – Наконец-то нашла!
– Что нашла? – удивился заготовитель.
– Тебя, сыночек, нашла! – ответила мать. – Да про бычка я красного с белыми пятнами на лбу. Про того, что, видать, от вас сбежал.
– Где же он сейчас? – спросил заготовитель.
– Во дворе у меня, сынок, где же ему быть!
– Цел, невредим? Ну, спасибо, мамаша! Сберегла государственное добро!
– Сберегла, как не сберечь, – согласилась мать. – Приезжайте поскорее и заберите. И как я сразу не сообразила вас здесь искать? Сколько пришлось походить по учреждениям. Куда я только ни обращалась – и в милицию, и в исполком. Да где я только не побывала.
– Значит, походила?..
– Походила. Ну хорошо, что вас нашла. Теперь есть кому передать-то.
– Нет, гражданочка, тот бычок не наш.
– А чей же он, сынок? Вам же я продала. И деньги взяла. Вы мне двести десять рублей из своих рук отсчитали.
– Это, гражданочка, ровным счетом ничего не значит. Скотину по акту списали.
И вытащил он из пухлого портфеля перед ошарашенной матерью акт.
– Вот, смотрите, под номером тридцать один – бычок рыжей масти. Вот акт и подписи.
– Что-то вы темните.
– А что тут темнить? Вот пять подписей. Кроме моей, еще четыре. Поняла?
Мать даже дара речи лишилась на время, а как успокоилась, стала уговаривать его забрать скотину.
– Нет, мамаша, и не проси! Твой бычок давно пошел на колбасу.
– Ну и пройдохи, ну и жулики! Целого бычка списали! Я на вас управу найду! – сказала мать и ушла.
– Ну и что же с бычком? Куда его определили? – спросила Татьяна.
– Председатель колхоза Василий Игнатьевич разрешил привести на колхозную ферму. Но я, кажется, отклонился: вместо того, чтобы о Зорьке, о красном бычке с белыми пятнами на лбу рассказываю.
– Да-а, – протянула Татьяна. – Целого бычка списали. Вот прохвосты! А не судили их?
– За бычка нет. Рассказывала мать, прошел слух – потом попались. А там кто его знает! Я ведь тогда в институт уехал учиться.
– Алексей Иванович, а как первое пальто купили, ведь вы про это вспомнили?
– Это позже, когда мать корову на мясокомбинат сдала. Помню, мама ушла, а я долго оставался один возле Зорьки, у которой из глаз катились слезы, словно животное догадывалось, что обратно мы его уже не поведем. Как жалко мне было расставаться с Зорькой. А когда я узнал от долговязого мужика, что ее отправят на мясокомбинат, совсем огорчился.
– Мама, я не хочу пальто! – завидев мать, бросился к ней со слезами. – Поедем домой!
– Что ты надумал, сынок?!
– Поведем Зорьку домой. Зачем ее убивать?
– Нельзя ее домой вести. Она старая, еще по дороге сдохнет.
– Мы ее по дороге пасти будем.
– Уже поздно, сынок. Я ее продала. Сейчас заберут. А кто тебе сказал, что Зорьку убивать будут? Может, вылечат, здесь больницы для животных имеются.
– Тут дядя один сказал, что ее на колбасу пустят.
– Ничего не знает тот дядя. А пальто тебе надо. Как же ты зимой в школу ходить будешь?
Конечно, хорошо бы перед ребятами в новом пальто показаться. Но и Зорьку жалко. Молоком она нас кормила, бычков приводила. И продавать привели ее потому, что в прошлом году телочкой отелилась. Телочку решили ростить на корову, а Зорьку продать.
Пришел здоровенный дядя, как сейчас помню, с мрачным бурым лицом и увел Зорьку на весы. Мама вслед за ним пошла, строго предупредив меня: никуда не отлучаться от повозки.
Вернулась мать невеселая и сказала:
– А теперь, сыпок, поедем покупать пальто.
Ехали мы по главной улице Чернигова. Дома казались высоченными, особенно одна труба, посмотришь – шапка надает, такая высокая. В магазине не одно пальто мать примерила, прежде чем купить. Наверное, выбирала подешевле. Но то, что выбрала, мне понравилось, как сейчас помню, из темно-серого сукна, правда, пальто было великовато, но мать успокаивала: не на один год пальто куплено, на вырост. Обрадованный покупкой, я некоторое время забыл о Зорьке. Только когда подходили к телеге, я снова загрустил. Возвращались домой без Зорьки.
Когда подъезжали к глубокой балке, мать шепнула:
– Половину денег спрячь себе. В бандитской балке часто деньги отбирают.
Половину денег я спрятал под рубаху. А как только спустились в балку, я заложил два пальца в рот да как свистнул. Мать в спину толкает:
– Ты что, сдурел?
– Это я, мама, бандитов пугаю.
Проехали мы эту балку благополучно. А вообще, там не раз в то время отбирали у крестьян продукты и деньги.
И захотелось мне в тот же день перед ребятишками похвастаться новым пальто. Но как? Погода теплая стояла. И вечер предвещался тоже теплым. Я притворился больным. Мать поверила мне и предложила лечь в постель. Пришлось вместо того чтобы идти к ребятам, под одеяло залезть. Но не долго я под одеялом лежал.
– Мам, а мам, – обратился к матери, – мне уже лучше. Можно, я к мальчишкам схожу?
– Ну иди, пальто надень, вечером может захолодать.
Иду я по улице, ног под собой не чую, кажется мне, что все, от мала до велика, на мое пальто смотрят. И действительно, когда я подошел к детворе, они обратили внимание. Девочки даже пощупали материал руками, как будто они что-то смыслили в материи.
– Ну, сбрасывай пальто, будем играть в жмурки, – сказал мой друг, известный вам Володя Иващенко.
Пальто я снял и спрятал под бревна. Игра так увлекла, что я и не заметил, как подошла мать.
– Алеша, а где пальто? – спросила она.
Увидев мать, я испугался. Язык словно отнялся, и ноги будто свинцом налились: ни повернуть, ни сдвинуть.
– Он пальто в колоды спрятал, тетя Настя, – нашлись девочки и опередили мать, показывая, где я спрятал пальто.
– О боже!
Пальто было испачкано дегтем. Им номеровали бревна да там и припрятали. А я недосмотрел.
– Ну пойдем, сынок, домой, я вылечу тебя от твоей хворобы! – сказала мать и направилась домой, держа перед собой пальто.
Я поплелся, как нашкодивший кот, за матерью. А мальчишки и девочки долго провожали меня своими взглядами, уже заранее предугадывая, какую трепку зададут мне дома. Одни сожалели, другие злорадствовали.
К большому моему удивлению, когда пришли домой, мать не стала наказывать, а села и расплакалась приговаривая:
– Ну что мне с тобою делать? Первое новое пальто испортил!
– Мам, не плачь, – сказал я тогда. – Я эти деньги тебе заработаю.
– Где ты заработаешь?
– Подпаском пойду к деду Гавриле.
– Подпасок ты мой маленький! – вдруг обняла меня мать и горько заплакала.
Плакал и я. Что только мать потом ни мудрила с пальто: и в керосине стирала, и в золе кипятила, а пятна полностью так и не вывела.
Помолчали. Потом Алексей сказал:
– Что-то я сегодня разговорился.
– А почему бы не поговорить, – сказала Татьяна. – Мне хочется узнать о вас все-все! Я только боюсь за вас. Большую ношу на себя взвалили. Не потянете, снимут!..
Проводив Татьяну к троллейбусной остановке. Алексей вернулся в цех. Он радовался неожиданному сближению с Татьяной и не находил объяснения этому.
Глава восьмая
1
В канун отъезда на БАМ во Дворце культуры автозавода для добровольцев был организован прощальный вечер. Желающих попасть на него оказалось много: зрительный зал не мог всех вместить. Рабочие стоили в проходах, в дверях, на улице.
Некоторые ребята сидели за столом президиума вместе с секретарем парткома Слесаревым, руководством цехов, старыми кадровыми рабочими. Вербин, ссылаясь на занятость, на вечер не пошел. Вместо него в президиуме оказался Алексей. Он смотрел в зал. Молодежь взволнована искренними и сердечными проводами, тронута добрыми пожеланиями хорошо трудиться на новостройках БАМа, высоко держать честь завода. Пришла на вечер и Жанна. Она вглядывалась в лица комсомольцев. Тараса нигде не было.
"Неужели так и не простится?" – тревожилась она.
До позднего вечера во Дворце культуры автозавода играла музыка. Молодежь пела, танцевала, а потом всех на автобусе отправили на вокзал, где ждал специально купейный вагон. Только здесь Жанна увидела Тараса. Он ее не заметил. В этой суматохе разве увидишь? Вот к нему подошел Михаил. Пожал руку.
– Если б не армия, я тоже поехал бы.
– Вы тут того, побыстрей "Сибиряк" собирайте.
– О чем разговор, скоро встретишь "Сибиряк" на БАМе, – сказал подошедший Олег.
– А приятно, наверное, увидеть свою машину. Словно родного кого встретишь.
– А ты, брат, того… Хотелось мне поговорить с тобой, как мужчина с мужчиной. Не годится так. Ну, да ладно. Такой сегодня вечер. Успехов тебе, Тарас! Будем рады за твои успехи! Только во всех ситуациях будь человеком! – И пожал руку.
"О чем это он? – думала Жанна. – У них что-то свое".
Вот и сигнал отправления. Вдруг Тарас увидел Жанну. Она стояла и смотрела на него. Глаза сказали сами за себя. Не было сомнения: она пришла его провожать. Любит его. Любит! А он? Может, это судьба его, а он уезжает. Помахал рукой, но вряд ли Жанна увидела. А может, и заметила. Кажется, подняла руку и тут же опустила.
2
Едва проснувшись, Алексей спрашивал себя: «Неужели Татьяна меня полюбила?» Он стал вспоминать все встречи с ней: на комсомольской конференции, где они сидели рядом в президиуме, затем в поезде. А потом Татьяна видеть его не могла. Что же случилось вчера? Они объяснились в любви? Нет. Но, кажется, все стало на свое место.
На завод летел как на крыльях. Он был в каком-то полусне. Но не бежать же сразу к ней! Она вышла из инструментальной, быстро прошла по цеху, почти не останавливаясь, пошла к начальнику цеха.
"Какая она обворожительная даже в рабочей спецовке, – восхищался Алексей. – И как ей идет новенький комбинезон! И здесь, в цеху, где можно услышать иногда грубость и ругань, она осталась нежной, доброй. А могла же уйти на другую работу. На заводе есть получше должности, чем сменный мастер".
Он прошел по главному пролету.
"Нет, я непременно должен увидеть ее сейчас", – решил Алексей и направился к начальнику цеха. Ее там не оказалось. Она была у себя. В небольшой комнате, куда он зашел, стоял полумрак, но Татьяна света не включала. Она что-то подсчитывала на вычислительной машине.
– Здравствуйте, Татьяна Ивановна!
– Здравствуйте, – отозвалась Татьяна и вся напряглась, попыталась взглянуть на него и не смогла.
Алексей взял ее руку в свои ладони. Глаза Татьяны ожидающе округлились.
– Алеша, сюда могут войти… – начала Татьяна и умолкла. Как она была сейчас непохожа на сменного мастера и вчерашнюю Татьяну Ивановну! Голос ее прервался. Алексей сел рядом.
– Таня… – произнес он и на большее не нашелся.
Она подняла встревоженные голубые глаза и, вероятно, почувствовала, что творится в его сердце.
Лицо ее залилось легким румянцем, трепетные губы слегка раскрылись. Они словно чего-то ждали. Она на какой-то миг забыла, что неизбежное должно случиться не тут, на рабочем месте, а где-то в другом месте. Алексей, отдавшись чувству, привлек ее к себе. Она покорно повиновалась, обвила руками его шею.
– Алеша, любимый мой, – прошептала едва слышно, потом, спохватившись, вырвалась и убежала.
Алексей оставался стоять в конторке. "Я же ничего не успел ей сказать! – ругал себя. – Вернется – все скажу! Все!"
Но Татьяна не возвращалась, и он ушёл. На душе радостно и тревожно.
3
Полина приехала в клинику. Профессора пришлось ждать долго. Она не раз подходила к окну. Как сегодня светло на улице! С утра еще морозец крепкий, а к обеду уже теплеет. Повеяло весной. Жмурясь от яркого солнца, Полина смотрит на голубое небо. На голых верхушках деревьев ярко, отчетливо виднеются прошлогодние грачиные гнезда. Возле них суетятся птицы. «Вот и в мое уютное гнездышко залетел птенчик. – От этой мысли она вся встрепенулась. – Как он там без меня? Возьмут ли его девчата вовремя из детских яслей? Обещали ведь. Вчера уехала и уже соскучилась по Витеньке».
Профессор принял Полину только после обеда. Лицо его было строгое. Но, вспомнив ее, подобрел, расспросил о настроении и здоровье ребенка. Слушал внимательно.
– Операция не такая уж и сложная. – Профессор вдруг нахмурил брови. – Но кость придется ломать. Вы представляете! Пока срастется, месяца два пройдет.
Полина не сдержала слез.
– Самое главное, чтобы он не хромал, – произнесла она. – Парень не девка, но все же…
– Постараемся. Не плачьте, будет все в порядке. Какой еще солдат вырастет!
– Спасибо!
Профессор открыл тетрадь, лежавшую на столе, взял карандаш:
– Привозите вашего ребенка десятого мая. Да, десятого мая. – Поднялся, взял Полину под руку, проводил к двери. – Все будет хорошо! – на прощанье сказал он. – Терпение! Терпение!
Полина схватила его руку:
– Профессор, дорогой, умоляю ради всего святого на свете!.. Сделайте все, что в ваших силах!..
4
На имя секретаря комсомольской организации Олега Кубаты пришло письмо от Тараса Олейника и Игоря Цмокаленко. Его Олег показал и Алексею.
"Здравствуйте, товарищи! – писали они. – Передаем всем нашим ребятам и девушкам горячий комсомольский привет и массу наилучших пожеланий в работе, учебе и жизни. Доехали хорошо. Встретили нас радушно. Но, конечно, без оркестра. У нас музыки еще нет. Живем в тайге, а не замечаем этого. Мы сейчас в местечке Давай. На карте оно пока не обозначено – пятьсот километров на восток к Витиму. Угрюм-река, – это и есть наше хозяйство. На каждом километре будем строить эстакаду или мост. Живем весело и дружно. Работаем по слесарной части. Если кто еще желает приехать сюда, то пусть приезжает, никогда об этом не пожалеет. И не слушайте тех, кто пугает Сибирью и Севером. Ничего страшного нет. Жить можно и работать можно. Все так, как и должно быть на переднем крае.
До свидания, друзья! Скоро мы вам напишем о пашей работе более подробно.
Т. Олейник, И. Цмокаленко".
– Показал письмо начальнику цеха, говорит, не надо читать комсомольцам, а то потянутся на БАМ, – сказал Олег, как только Алексей закончил читать.
– А вы дайте его мне.
– Пожалуйста, оно ведь адресовано не мне лично, а комсомольцам цеха, я так понимаю.
– Я его вам сегодня вечером верну.
– Да письмо в секрете и не удержишь. Вон Жанна тоже получила.
– От кого?
– От Тараса, конечно.
Это совместная работа над кулачками зажима их сблизила. А он, Алексей, и не замечал. Как у них сложатся отношения? Парень-то он ничего, только в руках его нужно держать. Сможет ли это сделать Жанна?
На другой день на первой странице заводской многотиражки под заголовком: "Приезжайте к нам на БАМ!", было напечатано письмо Тараса Олейника и Игоря Цмокаленко.
Но Вербин был недоволен.
– Смотрю я на тебя и часто не понимаю, на кого работаешь. Догадался агитировать ехать на БАМ! У нас тут свой БАМ!
– Вы о письме Олейника и Цмокаленко? Это письмо к комсомольцам, и умалчивать о нем нельзя. Наши люди. И мы ими должны гордиться.
– Ты или не созрел для руководителя, или еще многого недопонимаешь. Разве можно рубить сук, на котором сидишь? Печатать письмо сейчас, когда затеял такой ералаш!.. Только подумать!
– Не ералаш, а реконструкция, Григорий Петрович!
– С кем ее прикажете делать? Завтра в ответ на письмо посыплются заявления. Вон Жанна Найденова, говорят, уже собирается ехать!..
Вербин махнул рукой и ушел.
Вот это характеристика начальника цеха на своего заместителя! Затеял "цепочку", реконструкцию. Что он, – против? Боится. Ну, трудно будет. Зато потом какое облегчение! Все равно придется делать, не в этом году, так в следующем. Можно будет и больше внимания уделить качеству. Производительность после реконструкции подскочит, себестоимость снизится. То разве не стоит ради этого попотеть, может, ночей недоспать. Нет, надо поговорить с Ручинским. Приступать с таким настроением к реконструкции нельзя. А может, на партком вынести этот вопрос? "Рубить сук, на котором сидишь". Вот так слова начальника цеха! А может, это он под горячую руку сказал? Письмо из БАМа его взбунтовало? И о намерении Жанны знает.
Не понимает человек, что Жанна к Тарасу едет. Любовь свою нашла.
5
Вербин звонил начальнику отдела кадров:
– Ну что вы сейчас меня в отпуск гоните!
– Самое подходящее время, – отвечал тот. – Как-никак – май. Да еще и на юг едешь. На Черное море. Там уже черешня поспела, клубника.
– При чем тут черешня, клубника? Не время сейчас!
– Сам Привалов расписал отпуска.
– На осень бы перенести. Или даже на зиму. Реконструкция начинается. Телеграмму снабженцы получили: сборно-разборные помещения нам отгружены. Из оборудования кое-что поступает. Одесситы положительно отозвались. В общем, начинаем реконструкцию. А это не так просто, как некоторые представляют.
– Удалось кое-что выбить? Наверное, Стрижов помог? Он же тебя курирует.
"Мой заместитель выбил, – с горечью подумал Вербин. – И как это ему удалось?"
– Понимаешь, – продолжал Вербин, – как-то неудобно. Вроде бы от дела убегаю. Все на заместителя сваливаю.
– Ваш отпуск может перенести только директор. Но вряд ли он отменит свое решение. А дел в цехе всегда хватает. Скоро еще жарче станет. "Сибиряк" подоспеет.
– Ну, тебе сподручней доложить. Ты же кадрами занимаешься. Давай старую дружбу не терять. А я…
– А с путевкой как же? Тебе же заполнили. Да еще куда? В Евпаторию! Отдохнешь на море. Нервные клетки восстановишь.
– Нервные клетки не восстанавливаются. Это давно уже медики доказали.
– Не верь им. По себе знаю, что восстанавливаются. Сколько этих клеток у меня война забрала. А потом… Завод восстанавливали. А план как выполняли? Зачастую на нервах. Ты же знаешь, что из цеха я сюда, в кадры, пришел. Нет, поверь мне, клетки восстанавливаются. Это я тебе, как старший по возрасту, говорю.
– А все-таки походатайствуй. Ты же будешь сегодня у директора на докладе. А то он, говорят, скоро в Японию поедет.
– Ну, ладно, поговорю. Позвони мне к концу рабочего дня.
Вечером, после беседы с начальником отдела кадров Вербин встретил Ирину и сказал:
– Иду в отпуск.
– Сейчас? А время ли? Станки ведь переставлять завтра-послезавтра начнем.
– Да и я так думаю – не время, а директор настаивает. У меня отпуск по графику в мае. Уже санаторную путевку заполнили.
– Куда?
– В Евпаторию.
– Значит, на море. Завидую. А я еще моря не видела. Моя тетка в Крыму живет, каждый год приглашает в гости. А я никак не соберусь.
– А ты приезжай ко мне, заодно и свою тетку навестишь.
– Хотелось бы побывать на море. Не знаю, как у меня получится. У меня ведь отпуск тоже на май запланирован. Но как-то неудобно уезжать в одно время с вами. Разве вырваться на недельку.
– Приезжай на недельку.
– Хорошо, я подумаю и в письме сообщу. До востребования. – Ирина вспыхнула и убежала.
– Я буду ждать, Иринушка!..
6
– Не знаю, с чего начинать, – признался Алексей Ручинскому.
– Соберемся, посоветуемся, – ответил секретарь партийной организации цеха. – С этого, пожалуй, начинать надо.
А вечером в кабинете начальника состоялось совместное заседание партийного и комсомольского бюро.
– Вопрос у нас один, – сказал Ручинский, – как в условиях реконструкции выполнить план. Многие уже знают, что цех, кроме этого, вот-вот получит новый заказ на детали для "Сибиряка". Я думаю, нет необходимости объяснять, что выполнить план в таких условиях очень трудно. Перейдем прямо к делу.
На лице председателя завкома Волкова разлилась улыбка, мол, сами напросились, а теперь в колокола звоните! Предупреждали ведь.
Алексей думал, что все-таки надо идти к директору и просить часть заказа передать другим цехам. Он же обещал это сделать, во время реконструкции.
Многие ожидали, что заседание затянется надолго, но разговор оказался коротким и конкретным. Всем понравилась оперативность исполняющего обязанности начальника цеха Алексея Ивановича Коваленко и секретаря партийного бюро. Вот так коротко, по-деловому, без лишних разговоров, с наибольшей пользой и нужно проводить обмен мнениями.
"Интересно, – рассуждал Олег, – с чего бы начал Вербин эту работу? Наверное, взвалил бы все на свои плечи и тянул. Привык все один. А Алексей Иванович всех заставит работать. Ручинскому придется мобилизовать всех коммунистов на эту трудную задачу. А мне – комсомольцев. А вообще-то непонятно. Начинаем проводить реконструкцию, а начальника цеха в отпуск отправили. А может, Привалов собирается его освободить? Только за какие такие провинности? У него ведь план всегда шел. Правда, с трудом. Иногда Вербин изворачивался за счет легких, нетрудоемких деталей. А в других цехах тоже не лучше идут дела. Что ни говори, а оборудование старое, обновляется мало, средств сверху поступает мало, а за свои многое не сделаешь".