Текст книги "Горячее лето"

Автор книги: Григорий Терещенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

– Раньше это было, в октябре. А в феврале мы с хулиганами встретились.

– А Тарас смелый. Только поздно родился, а то вся бы грудь в орденах была, – сказала Светлана. – Давайте лучше споем. А где твой аккордеон, Федор?

– У тещи оставил. Кто же знал. Может, съездить?

– Не надо, – возразили.

Светлана затянула песню. Ее поддержали.

 
Знов зозулі голос чути в лісі,
"Ластівки звили гніздечко в стрісі.
А вівчар жене отару плаєм,
Тьохнув пісню соловей за гаєм.
 
 
Всюди буйно квітне черемшина,
Мов до шлюбу, вбралася калина.
Вівчара в садочку,
В тихому куточку,
Жде дівчина, жде…
 

До конца песню не допели – никто не знал больше слов…

4

Алексей перевернул лист настольного календаря. Сегодня он второй раз зашел в кабинет. Утром только прочитал рапорты сменных мастеров… Снова в кабинет добрался, когда закончила работу первая смена. Получали новое оборудование. Теперь с реконструкцией войдем в график. Вербин, поди, и не узнает цеха.

"Постой, сегодня же день рождения Ручинского! А я его по поздравил. О других он напоминает мне, о своем конечно, не сказал. Даже посоветовал мне записать в календарь даты рождения всего инженерно-технического персонала и рабочих".

Алексей позвонил Волкову. Председателя цехового комитета уже не было. Не оказалось и Ручинского.

Алексей по селектору пригласил сменного мастера Стрижову. Татьяна пришла сразу.

– Случилось что-нибудь, Алеша? – спросила Татьяна.

– Да вот, замотался и забыл, что сегодня Николай Тимофеевич – именинник. И никто не напомнил. Тридцать восемь человеку исполнилось.

– Волков, наверное, поздравил. У него в блокноте все записано.

– У меня в календаре тоже записано, а вот просмотрел. Может, поздравим по телефону и извинимся?

Татьяна задумалась.

– А давай нагрянем к нему домой!

– Как-то неудобно… А ты когда-нибудь была у него на квартире?

– Дом, в котором он живет, – знаю, а в квартире не была.

– А что, давай зайдем. Ты скоро освободишься?

– Минут через тридцать, а может и раньше. Надо же купить цветы.

До дома, где жил Ручинский, остановок семь-восемь.

Доехали быстро.

Поднялись на четвертый этаж. Алексей нажал на черную кнопочку.

Вдруг неслышно отворилась дверь и на пороге появилась женщина в переднике.

– Ой, какие гости! Проходите, проходите, пожалуйста!

– Мы к Николаю Тимофеевичу. Он же сегодня…

– Именинник…

В комнатах было чисто, уютно. Ничего лишнего. На стенах ковры, на полу дорожки. Мебель Зеленоградской мебельной фабрики.

Книжный шкаф явно не вмещал книг. Они лежали на столике и на подоконнике.

– А Николая Тимофеевича еще нет, – сказала хозяйка. – Да вы проходите, садитесь. Телевизор пока посмотрите.

Алексей протянул ей цветы…

Она взяла их, поблагодарила и поставила в вазу.

Вот что значит – незваные гости. Пришли, а хозяина нет. И уходить неудобно. Придется ждать. "И как это раньше я просмотрел эту запись в календаре? На работе поздравил бы человека. А то еще и Татьяну притащил".

Время шло, хозяйка хлопотала на кухне. Где же Николай Тимофеевич? И днем он был какой-то взволнованный. А собственно, чего квалифицированному токарю волноваться, у него все в порядке. Правда, он не только токарь, но и секретарь партийной организации, а у секретаря всегда забот хватает.

Вот на столе уже появились закуски.

– Прошу, дорогие гости, за стол. – Жена Николая Тимофеевича залилась розовым румянцем. Большие синие глаза грустны, но смотрят открыто и дружелюбно. – Мы так рады!

– Как же мы без хозяина? – сказал Алексей.

– Садитесь, садитесь, я вам все расскажу… Николай Тимофеевич скоро будет.

– Мы его подождем.

– Нет, нет, за столом подождем. А имениннику штрафную нальем.

Выпили.

– А у нас такая неприятность, – начала хозяйка. – Просто неудобно и говорить. Да расскажу, ведь вы свои люди. Дочка ночью дома не ночевала…

Алексей с Татьяной переглянулись.

– А сколько ей лет? – первой нашлась Татьяна.

– Пятнадцатый пошел. Седьмой класс только окончила. Вчера муж увидел Риточку с накрашенными ногтями, отругал, заставил смыть краску, а все пузырьки и бутылочки выбросил. Это еще хорошо, что сигарет не нашел. Я в ее комнате сигареты обнаружила. И что же вы думаете, Риточка хлопнула дверью и сказала: "Я в этот дом больше не вернусь!" И не пришла. Муж всю ночь не спал, волновался. А скажите, разве он был не прав? Риточка еще совсем ребенок, а уже брови подводит, ногти красить начала. У нас отец и тот не курит. Неблагодарная девчонка! Мы для нее ничего не жалеем: обута, одета. Магнитофон купили. А она домой не пришла. Так дети добрую честь родителей топчут. Правда, про старшую дочь этого не скажешь, она на первом курсе медицинского учится. А Рита и учится кое-как. В кого она такая удалась! Вроде в нашем роду таких не было.

– А где самая младшая? – спросила Татьяна.

– Бабушка, моя мама, на лето взяла. Она, собственно, всех наших маленьких вынянчила.

Зазвенел звонок.

– Извините! – Хозяйка бросилась в прихожую стремглав, но на пороге показался Николай Тимофеевич. Дверь-то осталась незакрытой.

На мгновенье Ручинский удивился, увидев в своем доме Алексея и Татьяну. И обрадовался.

– У нас гости! – воскликнул он. – Очень рад! – И в глазах его загорелась действительно неподдельная радость.

Да вот, не обессудьте, без приглашения нагрянули к имениннику! – сказал Алексей.

– Мы рады, очень рады! – И кивнул в сторону жены – мол, все обошлось, нашел твою любимую доченьку.

Глаза у жены сразу оттаяли и успокоились.

– Гости все знают, я рассказала, – сказала она.

– Негодная девчонка! – с возмущением разразился Николай Тимофеевич. – У подруги ночевала. Нет, вы только подумайте! И версию придумала, мол, родных дома нет. Соврала. За такие дела высечь надо! А родной отец ездит по всем ее подругам и, наконец, просит ее вернуться домой. На что это похоже?! Нет, так дальше, Галина, нельзя. Так она может дойти черт знает до чего!

– Коля, успокойся, гости.

– Да, да, простите! – Потянулся за бутылкой коньяку. – Выпьем, как говорят дагестанцы, _вза то, чтобы хорошим людям жилось хорошо, а плохим – плохо!

– Тост прекрасный, ничего не скажешь, – поднялся Алексей. – Только мы сначала поднимем бокалы за именинника!

Все выпили.

– А я знаете кого встретил в троллейбусе? – возобновил разговор Ручинский. – Вербина. С моря человек: загорел, посвежел, молодо выглядит.

– Что-то он рановато возвратился, – сказала Татьяна.

– Говорит, срочно отозвали из отпуска. Телеграммой.

– Странно. Вроде такой необходимости не было, – отозвался Алексей.

– Вот я и думаю: с чего бы это? – пожал плечами Ручинский. – Может, потому, что цех приступает к освоению деталей на "Сибиряк".

– Я почему-то боюсь за новую машину, – признался Алексей. – Очень много было дефектов.

– Три опытных "Сибиряка" уже трудятся в леспромхозах Карелии, рекламаций нет, – сказала Татьяна. – Отец тоже беспокоится за эту машину.

– Беспокойство – это одно дело, – ответил Алексей. – Надо делать все качественно, и тогда беспокоиться нечего.

– На днях приедет межведомственная комиссия по "Сибиряку", – сообщила Татьяна. – Сам заместитель министра будет. А директор за границу собирается.

– Комиссия! – Лицо Алексея налилось краской. – Самая авторитетная комиссия для нас – совесть! – И умолк.

"Не забраковали бы новую машину, – забеспокоилась Татьяна. – Тогда влетит отцу. Уж кому-кому, а главному инженеру достанется".

Вдруг Николай Тимофеевич навострил уши, услышав приглушенный шум автомобильного мотора около дома.

– Рита приехала, – нежно сказал он и с почтительной ласковостью принаклонился к жене, слегка пожал ей руку, мол, смотри, без всяких сентиментальностей.

Зазвонил телефон.

Николай Тимофеевич поспешил к нему.

"Кто-то еще вспомнил об имениннике", – подумала Татьяна.

– Что? Когда? – изменившись в лице, спросил Ручинский.

По выражению лица было видно: произошло что-то трагическое.

– Что случилось? – вскочил Алексей.

– Кобцев умер. За рабочим столом. Кровоизлияние в мозг.

– Надо же такое, – произнесла Татьяна.

Кобцев проработал на заводе свыше десяти лет. Все хорошо знают, что значит быть заместителем директора по снабжению. Можно сказать, сгорел человек на работе.

– Кого же директор назначит вместо Кобцева? – гадали заводчане.

Один говорили, что, наверное, останется его помощник. Другие уверяли, что подходящей кандидатуры в коллективе нет, что будут заместителя искать на стороне.

Но предположения не сбылись. Заместителем директора по снабжению назначили Вербина.

Вербин не особенно обрадовался. Снабжение – работа ответственная, тяжелая. Правда, штат укомплектован, каждый на своем месте. А с другой стороны: в механическом цехе сейчас не легче. Пожалуй, потруднее. Куда ни кинь – всюду нелегко.

Уходя из цеха, Вербин сказал:

– Ну что ж, Алексей Иванович, сам все затеял, сам и тяни. Теперь все бразды правления в твоих руках. Думаю, одолеешь. Молодой! Мы в твои годы тоже тянули. Иногда по четыре часа в сутки спали.

– Я ведь, Григорий Петрович, и вам покоя не дам! Такая уж у меня натура, не обессудьте.

– Для тебя у меня всегда двери открыты. Как-никак свой цех, – сказал Вербин и ушел с таким видом, словно его не выдвинули на высшую должность, а отстранили от занимаемой доселе.

Он не знал, что перед его назначением секретарь парткома с директором вели о нем не совсем лестный разговор. Последнее слово, конечно, было за директором завода.

– Работник он ничего, – сказал Слесарев, – только вот с моральной стороны не все в порядке.

– Человек моральный, если он день и ночь на производстве.

– Жена позавчера у меня была, жаловалась. Говорит, Григорий Петрович с нормировщицей в санаторий ездил. Грозится в высшие инстанции пойти, чтобы заставить жить с ней. Коммунист ведь он.

– А ты разбирался?

– Кое-что узнал. Действительно, нормировщица Гришина брала на неделю отпуск. Но ездила в Крым к родной тетке. И ездила не одна, а с дочкой.

– Значит, с нормировщицей встречается.

Директор мысленно сравнил Гришину с женой Вербина.

– Да, вкус у него неплохой… А может, это лучше, что мы его из цеха забираем? Разлучим, так сказать. Если только флирт, то пройдет, а полюбил по-настоящему, ничего мы с тобой не сделаем, это я тебе точно говорю.

– Может, зря жена на него говорит? – вмешался Стрижов. – Есть такие ревнивицы.

– Нет, зря и чирей не сядет. Я тоже однажды, в молодости, увлекся врачихой. Думал, что это любовь. Ежедневно до полуночи под окнами ходил. Поползли разговоры. Дошли до жены. А тут встречает ее секретарь парткома и говорит:

– Что же вы на партком заявление не пишете?

– Какое заявление?

– На муженька своего. Семья ведь рушится.

– Мы как-нибудь с этим делом сами разберемся, – ответила она. Может, этим ответом она и сохранила семью. А если бы, как жена Вербина, пошла в партком? Думаю, не помогло бы. А может, у них любовь! Любовь, секретарь, не пожар, разгорится – не скоро потушишь!.. Время покажет.

6

– Алексей Иванович, – передали по телефону из кузнечного, – через несколько минут у вас будет заместитель министра. Наверное, поинтересуется резцом с механическим креплением. Вербин просил вас подойти к станку Ручинского.

"Разве заместитель министра не видел подобных резцов"? – недоумевал Алексей, шагая к станку Николая Тимофеевича.

– Заместитель министра! Заместитель министра! – пронеслось по цеху.

И действительно, Алексей увидел, как по главному пролету размашисто вышагивал заместитель министра, а рядом – Стрижов. А чуть сзади и по бокам – члены комиссии. Да, они шли к Ручинскому – в этом не было сомнения.

Ручинский выключил станок. Заместитель министра остановился против Николая Тимофеевича – высокий, грузный. В плечах – косая сажень, такой быка свалит. Подал свою руку, как кувалду, токарю.

"Из крестьян или молотобойцев", – подумал о нем Алексей.

– Это вы и есть тот токарь Ручинский? Что на все руки мастер?

– Да, я Ручинский.

– Расскажите, что у вас за чудо-резец объявился? – заместитель министра вскинул на Ручинского глаза – черные, умные, немного усталые. – Сколько работаете?

– Двадцать лет, – смешался Николай Тимофеевич.

– А этими резцами?

– Второй месяц.

– Сколько обычным резцом обтачивали осей?

– Три-четыре.

– А этим?

– Сто – сто двадцать.

– Сто двадцать! Одним резцом?! Да это необыкновенный резец! И чья же это идея?

– Идея моя, – ответил Ручинский. – Но идея идеей. А достала резцы Найденова. Коваленко посылал ее в Харьков.

– Она что, из отдела снабжения?

– Найденова – технолог нашего цеха. На Харьковском тракторном заводе нашлись такие резцы.

– Молодцы! Вот вам ответ, товарищи! "Сибиряк" вы можете выпустить досрочно. Так… А где начальник цеха?

Алексей подошел к заместителю министра. Стоял молча.

– Как вы считаете, можно в течение одного месяца освоить выпуск деталей для "Сибиряка"?

– Если он будет принят межведомственной комиссией… Трудно, по можно. Простите, не представился – начальник цеха Коваленко.

– Почему трудно?

– Работаем на технике шестидесятых годов. Новая – только начала поступать. Реконструкцию начали.

– С реконструкцией вы могли и погодить, – заместитель покачал головой. – От министерства много денег не ждите. Своими средствами обходитесь.

– Своих мало. Своими реконструкцию в цехах закончим только к двухтысячному году.

– Так уж и к двухтысячному! У вас своих резервов много, не прибедняйтесь. В феврале у вас одна треть рабочих болела, а план выполнен.

– Но людям нельзя работать на износ, – снова возразил Алексой. – Так можно работать месяц, два. Нас поймут. А постоянно нельзя. Надо не приказом вершить производство, а внедрять быстрее новейшую технику. Меньше потребуется рабочих рук.

– Внедряйте, дерзайте – только на всё сразу. Вот резец внедрили, а выгода какая!

– Резец резцом, но министерство должно больше помогать. Кабины деревянные в наше время выпускаем. Целый деревообрабатывающий цех держим, Горьковчан министерство не может заставить изготовить штампы, чтобы избавиться от деревянных кабин. И станки…

– Станки вам выделены, да вы их уже начали получать. Штампы горьковчане обещают дать только в конце пятилетки.

– В конце пятилетки!? Ничего себе! А вы помогите, нажмите.

– Вот видите, нажмите. А сами говорили, что постоянно нажимать нельзя. Вы где до этого работали?

– Начальником смены, инженером-испытателем. А еще раньше строил завод в Тольятти, потом мастером работал.

– О, вы уже, оказывается, стреляный воробей, – улыбнулся заместитель министра. – Ну что ж, давайте, дерзайте! Чуть что – к министру. Вы же вместе с ним завод строили. Своих он без очереди принимает. Вы расскажите товарищам, как завод строили, как работали, по сколько работали. Такой заводище отгрохали!..

И пошел от станка. За ним двинулись и остальные.

"Сын совсем с зам. министра запанибрата, – подумал Стрижов. – Смел!"

Заместитель директора завода Вербин приотстал немного.

– Ты же ему в сыновья годишься, – неприязненно покосился Вербин на Алексея. – Можно было и повежливей.

– Что, собственно, я такого сказал?

– Ну ладно, потом.

И заспешил к заместителю министра.

Глава десятая

1

Алексей, никак не может забыть прощания Вербина с цехом. Да и сам он на некоторое время даже растерялся. Одно дело – быть заместителем, даже временно исполняющим обязанности начальника цеха, другое – хозяином. Всеми командовать и за все отвечать. До последнего дня не мог себе представить, что Вербин уйдет из цеха, который создал своими, можно сказать, руками, из цеха, куда вложил свою душу, где провел не одну бессонную ночь. И этот вербинский цех станет для Григория Петровича как бы чужим.

Начали они обход со сборных помещений, куда временно установили одну треть станков. Вербин все время говорил о том, как доставались тот или другой станок, оборудование, которое сейчас демонтируется.

А когда шли по первому пролету, где проводилась реконструкция, Алексей поискал глазами Татьяну. В это время она обычно была здесь, ей, кроме смены, поручили следить за наладкой оборудования. Да, так и есть. Татьяна была здесь. Она уже заметила их и шла навстречу.

– И сегодня не выходит, – сказала она. – Пятый день наладчики возятся.

"Не получается, – сокрушался Вербин и тоже невольно перевел взгляд на бездействующую поточную линию. Подзалетят они с этой реконструкцией, дело-то не простое. Развалить-то развалили, раз-два – и готово, а когда до ума доведут? Небось Алексей Иванович корит себя самыми последними словами за свою поспешность, но сейчас уже ничего не сделаешь".

Вербин хорошо помнит технический совет и слова Алексея, он их никогда не забудет: "Цех может вести реконструкцию. Проведем ее – забудем об авралах, и будет качество!" Когда это будет! Сколько еще авралов потребуется, пока все это заработает.

Тогда Алексей не выдержал и спросил Вербина:

– Вы, случайно, не на пенсию собрались? Идете на повышение, а такое впечатление, что совсем с завода… Очень много воспоминаний?

– На пенсию-то рановато. А с завода, конечно, жалко будет уходить, если такое случится.

– Что, не верите в свои силы? Боитесь, что не потянете?

– Все может случиться. Постоянного ничего не бывает! Вот возьму и махну на БАМ!

А сам подумал: "Как еще сложатся наши взаимоотношения с Ириной? Начнутся суды-пересуды, сам сбежишь хоть к черту в зубы".

И как ни крепился Григорий Петрович, покидая механический цех, а глаза его повлажнели.

Проводив Вербина, Алексей вернулся в свой кабинет и уселся на стул.

"Жестковатый, – отметил он. – Собственно, сидеть долго за столом не придется".

Беспрерывно звенели два телефона внутризаводской связи. Но Алексей сидел не двигаясь. Он словно ничего не слышал. В голове только одно: "С чего начать?"

Надо с самого главного… А главное сейчас – реконструкция и качество. А эти звонки? А мелочи? Мелочами пусть занимаются заместители, старший механик, снабженец. Ибо мелочи заберут все силы и время, а на главное ничего не останется. Ни в коем случае не повторять стиль работы Вербина. Хотя это очень трудно сделать. Трудно поломать то, к чему привыкли за долгие годы. А придется ломать! И сразу ломать! С этого дня, с этого часа!

А телефон, не переставая, трезвонил.

2

Работа в механическом цехе и в целом на заводе в конце мая – начале июня усложнилась. Производство находилось на предельном напряжении. Программа увеличилась за счет новых заказов на запасные части. Завод вот-вот должен выпускать новый двенадцатитонный «Сибиряк» – автомобиль для Сибири, Севера. Машина по техническим качествам должна отвечать современным запросам. Выпуск новой марки автомобиля всегда обходится дорого.

С тех пор, как принял цех, Алексей с головой погрузился в новые заботы и планы, подсознательно отбросив на некоторое время все, что могло отвлечь от дела. Он был похож на путника. Словно взошел на крутой подъем и увидел перед собой простор. Был полностью поглощен реконструкцией. Люди увлеклись делом. Но оборудование поступало медленно. А тут надо быстро осваивать новые детали. И радость смешивалась с растерянностью: надо брать новые барьеры.

– Ну, как, еще не устал? – как-то спросил Слесарев.

– Можно и не спрашивать. Вы тоже в моей шкуре были. Разве забыли? Днем устаю. Но на то и ночь, чтоб сил набраться.

– А ты молодец, о качестве не забываешь. Так держать!..

Производство новых деталей, совершенно не похожих на те, что приходилось делать раньше, было не так просто осваивать. Даже у опытных рабочих порой опускались руки.

– Это брак, – сказал однажды Ручинский контролеру, ставя на стол рядом с хорошими деталями бракованные. Он хмурился и кусал губы.

– Как же так, Николай Тимофеевич?! – сокрушенно качал головой контролер. – Я твои детали и не проверяю!

– Поэтому и предупредил. Бьешься над каждой из них, и все же… брак. Надо другие резцы изыскивать.

– А те, харьковские?

– Те незаменимые для обточки осей. Тут другой конфигурации требуются.

Это слово теперь все чаще и чаще слышалось в ОТК от опытных рабочих.

– Для обработки новых деталей мне нужны Другие резцы, – звонил Алексей главному технологу завода. – Где они? Вы с меня требуете изготовление новых деталей и агрегатов, а резцов не даете.

– Инструмент для вас готовят, – отбивался главный технолог, – сам держу на контроле…

– Дело не терпит. Ваше объяснение в план не вставишь. Комплекты деталей для новой машины вовремя должны быть на сборке.

– Вот тебе и эффективность и качество! – улыбался председатель цехкома Волков. – Тут не до эффективности, не до качества, план давать надобно!

Он по-своему прав. Над цехом, как и над заводом, тяготеет план. За план и экономические показатели отвечают начальник цеха и директор завода. Если цех или завод выполнит программу, даже в ущерб качеству, то за качество их только пожурят: мол, нехорошо! Но тут же дадут и премии, переходящие знамена и другие поощрения. А попробуй начальник цеха или директор завода увлечься качеством и не дать плана хоть на процент! Неприятностей не оберешься.

После обеда Алексей снова звонит главному технологу. Он, правда, сейчас не берет трубку, говорит его заместитель:

– Мы понимаем, нажимаем на инструментальный цех.

– Э-эх! – Алексей с раздражением бросает трубку. – Татьяна Ивановна, придется вам идти в инструментальный…

– Опять из механического, – завидев Татьяну, говорит начальник инструментального цеха. – Нет, этот механический, кажется, нас доконает. Не хотят признавать, что и у нас свои трудности. Подай им инструмент – и никаких гвоздей! Придется все бросить, а резцы изготовить.

– Завтра утром получите, – как только Татьяна переступила порог, сказал начальник инструментального цеха. – Я же Коваленко сказал: завтра!

– Нам каждый час дорог, – твердит свое Татьяна.

Дело осложнилось и тем, что многие рабочие, которые учились в техникумах и вузах, уходили в отпуска. Уходили в отпуск рабочие, у которых он был запланирован на июнь. Правда, некоторые из них, понимая, что сейчас нельзя оставлять цех, откладывали отпуск на более позднее время, однако другие настойчиво требовали не задерживать, мол, начальник цеха Вербин в такое напряженное время отдыхал.

Да, тяжелый месяц выпал Алексею.

В цехе меньше народу и как будто тише. Часть станков ранних выпусков простаивала. Ждали, когда подойдут выпускники средних школ.

Положение складывалось трудное. План, который значительно вырос, находился под угрозой срыва. Нужно было что-то делать, ведь цех не только свой план сорвет, но и поставит под угрозу престиж завода.

– Что же будем делать? – спрашивал Алексей у Татьяны.

– Что делать? Соберем снова комсомольцев, поговорим. Я как-никак член бюро. И придется идти в дирекцию завода. Пусть помогают, коль благословили реконструкцию.

– Если бы Привалов. Ведь Стрижов не особенно ратовал за реконструкцию.

– Я никогда не слышала, чтобы он возражал. Придется поговорить с отцом. Вернее, с исполняющим обязанности директора завода.

Алексей в последнее время осунулся. А Татьяну не брала усталость. Жизнерадостная, на лице чуть заметный румянец. Она в темно-голубом платье и такой же косынке.

– Ты права, надо собирать комсомольцев, – сказал Алексей. – Ах, как некстати уехал в Японию директор завода!

– Ты не веришь Стрижову?!

Верит – не верит, а Стрижов не Привалов. Этот вывод с некоторых пор сделал Алексеи. Стрижов по рискнет, не переступит обычного, линия его четко определена. Такой никогда по станет творцом. Да и исполнитель он поверхностный. Так, по верхам стрижет. Стригалы берут только вершки… "Отец беспокоится", – вспомнил ранее сказанное Татьяной. А чего беспокоиться? Надо было с первого дня брать быка за рога. По-настоящему заниматься "Сибиряком". И Найдорфа на заслуженный отдых отправить. Что, у нас молодых и способных инженеров нет? А то работают с мыслями: "Пройдет, потом усовершенствуем". Надо было горы зарубежной литературы перевернуть. А для главного инженера оказывается новостью, что в отделе научной и технической информации куча разработок по узлам зарубежных машин. Наверное, конструкторы в поте лица трудятся над новыми техническими решениями. А Татьяна за отца горой стоит. Ничего, и у сменного мастера глаза откроются. Но ссориться с ней Алексей не хотел.

3

Они сидели друг против друга, Стрижов и Коваленко. Начальник цеха и главный инженер, временно исполняющий обязанности директора завода. Они под стать друг другу. Двое плечистых, коренастых. Правда, Стрижов раздался не только в плечах, вся его фигура раздалась вширь. А Алексей был поплотнее, словно сбит из одних мускулов.

У Стрижова из трубки валил дым, она клокотала. Алексой же не курил. Он вообще не курил, разве только ради компании, но, наверное, в эти минуты пожалел, что некурящий.

– Межколесный дифференциал решен, – сказал Стрижов, морщась.

– Как решен?! – возражает Алексей. – Да без проходного редуктора не обойдетесь! А балка переднего ведущего?

– С балкой мириться можно, – Стрижов широко махнул рукой, рассыпая пепел.

– Как это можно? – вскипел Алексей. – И такую машину мы отправим на лесоразработки Сибири и Севера! Телескопический гидроподъемник тоже не вынесен за кабину.

– Машина принята межведомственной комиссией.

– Комиссия! Конечно, это щит, но стоит ли за него прятаться? Мы получили заказ на изготовление полуосей. Вы же знаете, сколько раз летели полуоси из этого металла во время испытания машин!

"Ты смотри, взбунтовался сынок, – думал Стрижов. – Надо его поставить на место. Он так черт знает до чего дойдет. Сегодня откажется делать полуоси, а завтра?!"

– Я не могу делать полуоси из стали этой марки, – упирался Алексей.

"Будто я не знаю, что из стали 47 полуоси понадежнее. Но где ее сейчас взять, эту сталь?"

– Как ото ты не можешь?! – уже срываясь на крик, говорил главный инженер. – Ты что, решил выпуск новой машины провалить? В конце июня мы должны их дать Северу. А сейчас какой месяц? Это не только приказ министерства. Приказ правительства. Мы должны дать машину досрочно!

– Полуоси должны изготовляться, по крайней мере, из стали 47 VIIII. А такой в цехе пока нет.

– Мы не один год выпускаем одиннадцатитонные самосвалы с полуосями тех марок сталей, которые у тебя есть.

Иван Иванович затянулся.

– Вы же сами знаете, сколько было претензий на полуоси и задние мосты. А это более мощная машина, и ей придется работать в более трудных условиях.

– Пока будем делать из стали, которая у нас есть. Ты не распорядишься – другие это сделают. Уразумел?

– Пусть! Но машина еще не готова для серийного выпуска!

– Это твое личное мнение.

– Ну я понимаю: деревянные кабины, нет штампов.

С этим еще можно мириться. Хотя в паше время… Ну пусть, обтянули железом деревянную кабину, покрасили – и в путь-дорогу. Из-за этого машины не стояли. А ведь от брака полуосей машина мертва. Да, мы даже не выдержали мирового стандарта габаритов машины.

"Ты смотри, куда гнет сынок! – бесился Стрижов. – Мировые стандарты, габаритов не выдержали!.."

– Будем их продавать за границу – выдержим. Машина только на пять сантиметров шире. Имеет ли это значение? Пять сантиметров!

– А те узлы, на которые я передал вам чертежи, тоже ведь не решены.

– Многое решено. Обогрев машины, к примеру. Шпильки на лебедке не летят. Двигатель о балку не ударяется. Тут конструкторы поработали. И над твоими мыслями, я имею в виду последние чертежи, конструкторы помозгуют и внесут изменения.

– Внесут?.!

– А как же ты думал! Полгода уже возимся над усовершенствованием.

"Зарывается сын, зарывается, – думал Стрижов. – Задал бы я тебе такого карачуна, что всю жизнь помнил бы! Но сын же! Сын!"

– Но согласитесь, что расположение балки переднего ведущего явно неудачное.

– Ты скажи, сколько директоров на заводе?

– Один.

– Так какого же ты дьявола путаешься в ногах? Кто тебе давал право отменять приказ, не подчиняться директору?

– Что же мне – звонить в горком, министру?

– Зачем звонить? Ты знаешь, что конструкция апробирована ученым советом. Принята межведомственной комиссией. А ты…

Стрижов начал, не глядя, набивать трубку. Табак сыпался на стол. Стрижов только вчера разговаривал с заместителем министра. Тот просил ускорить выпуск "Сибиряка".

Стрижов, не сказав больше ни слова, покинул кабинет начальника цеха. Не время дискуссировать, машину надо выпускать!

"И без тебя обойдемся, – злился Стрижов. – А может, надо было вызвать его в свой кабинет? В кабинете люди вроде сговорчивее. Может, и он бы по-другому себя вел.

Да, сынок – не Григорий Петрович. Тот безоговорочно выполнил бы любые указания. Можно, в конце концов, эти машины на особый учет поставить. Потом кое-что достать. Но дать машины досрочно, во что бы то ни стало! Полуоси? В министерстве засмеют. Конечно, со сталью на полуоси мы прошляпили. Как не вовремя уехал Привалов в Японию! Горком тоже заинтересован в выпуске "Сибиряка".

Первый секретарь горкома три для назад звонил Стрижову и спрашивал:

– Как вы там без Привалова?.. Начнете выпускать новые машины?

– На днях пойдут! – ответил Иван Иванович.

– Смотрите только, чтобы качественно. Сейчас это – прежде всего!

Георгий Михайлович Костенко – сам бывший заводчанин. Со старшего мастера начинал. Потом начальником сборочного цеха работал. С этой должности его избрали в партком, затем вторым секретарем горкома. Стрижов еще помнит, как Костенко на пленуме перед избранием его секретарем упирался:

– Я ведь производственник, в парткоме всего полгода. На заводе еще кое-как тяну, тут мне все знакомо. И людей знаю. А секретарем – не потяну!..

– Позвольте! – возразил ему секретарь обкома, присутствующий на пленуме. – Мы же с вами беседовали?

– Да, беседовали. А вот только сейчас я все почувствовал, обдумал и окончательно решил, что не по плечу мне эта должность.

– Мы ведь не должность первого секретаря предлагаем. И потом не на веки вечные. Изберем. Поможем. Не справитесь – вовремя заменим. А сейчас коммунисты вам доверяют. Постарайтесь оправдать их доверие.

Но получилось так, что уже через год коммунисты города избрали Костенко первым секретарем горкома.

Что мог ответить Стрижов первому секретарю, который так много уделяет внимания автомобильному заводу. Мол, так и так, не оказалось на заводе к самому выпуску стали высоких марок, не все продумано о промежуточном мосте. "А где же вы раньше были?" – спросит Костенко… А репутация завода у министерства? Хоть десять, пятнадцать машин надо дать досрочно. А там приедет директор. Костенко вместе с Приваловым не раз бывали в министерствах и ведомствах, решая те или иные вопросы, которые, казалось, нельзя было уже решить. Надо бы раньше сказать первому секретарю, что на заводе туго со сталью высоких марок. И Костенко предпринял бы какие-то меры, помог. Но ведь Стрижов не знал положения дел со сталью. А сейчас говорить об этом уже поздно. И винить теперь некого. Конечно, в первую очередь, виноват Найдорф. На заместителя директора по снабжению Кобцева тоже не сошлешься, умер человек. На мертвого сваливать чужую вину – кощунство. И попробуй на Коваленко найти управу. Рано его выдвинул. Думал, будет подальше от испытания автомобиля. Да и сын ведь. Да, выдвижение Алексея на должность начальника цеха – ошибка. А может, ошибка допущена еще раньше?