Текст книги "Я увожу к отверженным селениям том 2 Земля обетованная"

Автор книги: Григорий Александров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц)

– Сгорит, а пепел выбросим, – тихо сказала она, не отры вая глаз от яркого огня.

– Ругаются они? – спросил Седугин, кивнув в сторону

землянки.

– Катька рот раскрыла. Лида – за меня, Елена Артемь евна отговаривала, – призналась Клава.

– Старухи вечно пасть разевают шире валенка, – злобно

бросил Степан.

– Ты говори, зачем позвал. Катька грозилась не пустить

в землянку, – пожаловалась Клава.

– Восьмой корпус найдешь?

– С закрытыми глазами, – заверила Клава.

– На чердак сумеешь залезть? – понизив голос до шепо та, спросил Степан.

– Сумею... А зачем тебе? – насторожилась Клава.

– В землянке никому не скажешь?

– Даже Любовь Антоновне.

– На чердаке восьмого возле трубы закопан сверток. Его

спрятал для меня дежурный, я вместе с ним служил в армии.

Достанешь и отдашь мне.

– Почему ты сам не полезешь?

– Я надзирателем служил, за мной следят, – пояснил Се дугин.

– Что в свертке?

– Вещь одна. Я ее отдам кому нужно.

153

– За что?

– Завтра меня выписывают из больницы. Угонят на этап

в воровскую командировку. За эту вещичку я еще месяца два

тут прокантуюсь.

– Игорь Николаевич не берет, – предупредила Клава.

– Я не ему, начальнику дам.

– Теперь начальник новый, прогнали того майора.

– Не твое дело. Скажи... – но Седугин не успел догово рить, его перебила Клава.

– Смотри, за бараком кто-то прячется.

– Показалось тебе.

– Вон он идет, – Клава указала на человека, смутно

различимого в сумерках.

– Подойди сюда! – крикнул Седугин. Если бы Клава

вслушалась, каким тоном Седугин приказал подойти неизвест ному, то она уловила бы в голосе Степана неуверенность, доса ду и злость. Но сейчас ее интересовало не как говорил Степан

и даже не что он сказал, а кто прятался за бараком и подслу шивал их.

– Дорогие дяденьки и тетеньки! Я спою вам песню везде

и всегда, – дрожащим голосом заговорил Буров, с опаской под ходя к Степану и Клаве.

– Буров!

– Певец Буров, – поправил Клаву слепой. – Подайте не счастной заброшенной жене...

– Брысь! – крикнул Седугин, топнув ногой. Буров, высо ко вскидывая ноги, рысью пустился к бараку, но, не пробежав

и десяти шагов, оступился и всем телом распластался на земле.

– Рука моя рученька, – заплакал слепой, баюкая ушиб ленную культю.

– Бегом! – заорал Седугин. Буров, всхлипывая, поплелся

к вензоне.

– Зачем ты его так? Он слепой, без руки, – упрекнула

Клава, хватая Степана за плечо.

– Не учи меня! На чердак полезешь?

– Не полезу, – угрюмо ответила Клава.

– И не надо. Завтра со знакомым надзирателем пошлю

твоей матери письмо. Все опишу. Мать узнает, что ты сифи-лисная...

154

– Она не поверит! – в отчаянии выкрикнула Клава.

– Начальник больницы справку из вензоны присобачит.

Я с ним договорился.

– Ну зачем... Зачем ты так? – со слезами спрашивала

Клава. – Ты Клавонькой меня звал... Говорил... люблю... про щу за вензону...

– На чердак или письмо!

– Может вы убьете меня на чердаке... как Игоря хотели...

– Сравнила... Он главврач, а ты венеричка. Лезь или

письмо!

– Я к Игорю пойду! Скажу про твою заначку. Найдут – тебя к сукам отправят.

– Игорь не донесет, – криво усмехнулся Степан. – Сни лась ты Игорю сто лет. Он за тебя щепку гнилую не даст.

– Игорь в землянку меня перевел! Он Васька из больни цы выгнал! Пузыря! Горячего! Сам майор полетел! Вот какой

Игорь!

– Ты потише с майором! – оборвал Клаву Седугин. – Беги к Игорю. Завтра меня на этап, а сегодня письмо к матери

пошлю.

– Ну и посылай! Пускай мама узнает. Не нужен ты мне!

Ты притворялся! Ты хуже воров! Хуже сук! Ты на Бурова

напал! Бежать слепого заставляешь. Я бы полезла на чердак, а теперь хоть режь, не полезу. – Голос Клавы звенел и пре рывался.

– Ты и Бурова женой была? – Седугин злобно расхохо тался.

– А твоей не буду! – закричала Клава.

– Кто тебя такую возьмет?! Заразная! Расковырянная! – Седугин сплюнул.

– Ты! Ты! – Клава задохнулась. Она искала самое обид ное, самое злое слово, чтобы оно ударило Степана, заставило

кричать, драться, топать ногами, выть по-звериному, искала

и не могла найти. Стыд. А ведь это было. Были Васек и вензона. Горечь. Ну почему это случилось со мной?! Недоумение.

При чем тут Буров? Гнев. Он топчет меня, топчет, как шелу дивого щенка. Отвращение к Степану – ну как она могла

глядеть на него, мечтать, сидеть рядом, разговаривать? И к

самой себе: почему я согласилась с Инкой? Валю ошпарили

155

кипятком, но она осталась честной. Страх. Мама узнает все.

Бессилие... что я могу сделать? Жалость – кому я нужна та кая несчастная и опозоренная? И ненависть к Степану, нена висть, для которой еще не родились слова и мысли. Чувства

эти, противоречивые и болезненные, рвались наружу и не на ходили выхода, давили с чудовищной силой на хрупкое сердце

Клавы, отнимали способность думать и высказывать наболев шее.

– Что как гадюка от злобы раздулась? Говори, если име ешь что сказать. – Клава, не в силах сдержать себя, размах нулась, но Седугин перехватил руку девушки. – Поосторож ней! Меня учили руки выкручивать. Вот так. – Седугин зало мил ее руку за спину. Клава боролась с собой: закричать?

просить? Нет! Нет! А боль росла, становилась невыносимой.

– Полезешь на чердак? – До крови закусив губу, чтоб

не расплакаться, Клава застонала.

– Нет! – вырвалось у нее.

– Ну и не лезь, – спокойно сказал Седугин, освобождая

руку девушки. – В землянку ты не вернешься. На Игоря не

надейся. Он тебе не поможет. Иди к нему, а я попозднее приду.

Я ему скажу, кто ты.

– Что ты скажешь?

– Ты на него ксивенку писала?

– Какую ксивенку?

– Доносик. Ты заложила Игоря, что он фашистов держит

в больнице, заключенных бьет, пьянствует, с бабами живет.

Ксивенка у меня в кармане.

– Это не я! – прошептала Клава.

– Тетя твоя? Да? Игорь посмотрит сам. Он мужик гра мотный. По почерку определит. – Седугин вынул из кармана

сложенный вчетверо лист бумаги и помахал им перед носом

Клавы.

– Меня Васек заставил! Она била меня, чтоб я эту ксиву

написала.

– Васька Игорь шугнул из больницы. На него не свалишь.

Шпаргалке больше поверят, чем тебе.

– Я не хотела, – всхлипнула Клава.

– В вензоне один кобел притырился. Ждет не дождется

тебя. Игорь прочтет ксиву – и в вензону. Веселую жизнь тебе

156

устроят, Клавочка! Дров колоть не надо – на голове поколят.

Без воды обойдешься, слезами умоешься.

– Ты отдашь ее Игорю?

– Обязательно! Топай назад в землянку. Часа два пере кантуешься – и в вензону. – Голос Седугина звучал властно

и неумолимо.

– Полезу... Только письмо на Игоря...

– При тебе порву, – пообещал Седугин. Клава, согнув шись, словно на плечи ее лег непомерный груз, шла к восьмому

корпусу.

ИГРА

– Заскочим в вензону? – Седугин замялся. Волк потянул

его за рукав. – Пойдем, посидим. Послезавтра на этап тебе.

– Как... на этап? – Седугин застыл на месте.

– Повезут, Степочка, повезут. Ножками не потопаешь. Д о

глубинки далеко. – Волк с притворным сочувствием посмотрел

на Седугина. – Дорогу строить надо: «Дорогу построили быст ро, дорога пряма, как стрела, ох, сколько крови, сколько силы

дорога у нас отняла», – грустно пропел Волк.

– Ты чего воешь? Сожрать кого захотел? – игриво спро сил Чума, незаметно выныривая из калитки вензоны.

– Песню пою кирюхе, – отозвался Волк.

– А-а-а... На этап его провожаешь? – в нос просипел Чу ма, бросая быстрый взгляд на Седугина.

– И ты знаешь? – подавленно спросил Седугин.

– Ты о чем? – наигранно удивился Чума.

– Об этапе, – угрюмо буркнул Седугин.

– Кто ж про этап не знает? Спроси любого мусора. Волк

воет, аж за душу хватает. Я тебе веселое спою. Хочешь? – предложил Чума и, не дожидаясь согласия Степана, загундо-сил: «Я рекордистом был чекистской волею, я рекордистом

был и тем горжусь, тебя, дорога моя, я строил и по тебе теперь

я прокачусь». Строй, Степа, и катайся! Выполним и перевы полним! Хо-хо-хо-хо!

157

– Вот Чума! – одобрительно хмыкнул Волк.

– Интересно, кто эти песни сочиняет? – задумчиво спро сил Чума. – Сколько за них грошей лукают? Сочинить бы

десяток и чтоб за каждую пять полбанок или грошей кусок.

– Ту, что я пел, зек один сочинил. Я сидел с ним, – по хвастался Волк.

– Ну, это я знаю, что зек. А про рекордиста тоже зек?

– лукаво спросил Чума. Теперь рассмеялись оба. Волк хохо тал глухо и утробно. Чума повизгивал и бил себя по животу.

– Вор в законе про рекордиста сочинил, – давясь от

смеха прохрипел Чума.

– Сука! – подхватил Волк.

– Фраер! – перебил его Чума.

– Ну хватит, – махнул рукой Волк. – Спроси Степу кто, он знает.

– Значит этап – это точно?

– Этап – точняк, Степа! – авторитетно заявил Волк. – Ты скажи, кто песню про рекордиста сочинил.

– Сдалась мне ваша песня! – взорвался Седугин. – Я вам

об этапе, а вы мне блевотину какую-то толкаете.

– Пойдем, Волк. Дядя мусор нас не уважает, – притворно

вздохнул Чума.

– Заткнись! – цыкнул Волк. – Степа не верит нам. Мне

обидно! Чтоб я, Теша Волк, свистел?! Да что я, порчевило

какой-нибудь?! Меня люди с тридцать седьмого знают!

– Ты же сука. И Чума тоже, – добавил Седугин, помолчав.

– Иди с ворами толкуй. Они тебя один раз отметелили, еще раз пропустят и копыта отбросишь. Вон дежурняк идет, спроси у него про этап, – посоветовал Волк.

– Он со мной разговаривать не станет, – насупился Се дугин.

– Я с ним потолкую, – Волк поманил надзирателя паль цем. Тот нехотя, вразвалку, подошел к ним.

– Чего тебе? – хмуро спросил надзиратель.

– Скажи ему, – Волк указал на Седугина, – когда его

на этап отправят.

– Айда-пошел, Волк, не полагается зекам этого знать.

– Скажи, – попросил Волк. – Я одну бацильную тряпку

подкину.

158

– В карцер загремишь, не трепись при всех, – злобно

прикрикнул надзиратель.

– Ну и пусть твой кирюха...

– Мне заключенные бывшие надзиратели не кирюхи, – возразил Айда-пошел, – а что на этап его – это да. Сегодня

на вахте слышал. Послезавтра погонят на штрафняк. Игорь

говорил.

– Игорь, – со злобой повторил Седугин. – В глаза Сте пой зовет, а за глаза...

– Он такой Игорь! – сочувственно поддакнул надзира тель. – Тебя хвалит, а на вахте стучит. Некогда мне с вами, – заторопился Айда-пошел.

– Заходи вечером туда, – пригласил Волк надзирателя, не уточняя, куда «туда» должен зайти Аля-улю. Надзиратель

расплылся в улыбке.

– Зайду. Обязательно зайду, – на прощанье заверил он.

– Айда-пошел – человек! А Игорь – мусор! – с отвраще нием проговорил Чума.

– Ты нахалку Игорю лепишь, – вступился за главврача

Волк. – Игорю на Степку Клавка фукнула.

– Клавка? – Седугин прищурился. – Ты чего на девку

зря наговариваешь? В вензоне была? Да? С Васьком жила?

Да? На нее все можно? Да? Тявкни еще слово, Волк... Меня

бить учили.

– Да и я притырю так, что с копыт полетишь, – лениво

ответил Волк, сплевывая сквозь зубы. – Ты за Клавку мазу

держишь напрасняк. Фукает она... Но-но, Степа... ты полегче

с грабками. Не лезь к хлебальнику. Сломаю грабку, недели

две здесь прокантуешься.

– Попадешься ты мне! – сквозь зубы процедил Седугин.

– Я попадусь или нет, а вот ты мне с Клавочкой попался.

Дорого берет сука, – протянул Волк, доставая из кармана

исписанный лист бумаги. – За полкуска продала мне его, – задумчиво добавил Волк, помахав письмом перед носом оше ломленного Седугина.

– Отдай! – крикнул Степан.

– Подержи его, Чума, – попросил Волк, пряча письмо в

карман. – Узнал свой почеркл По глазам вижу, что узнал.

159

– Как оно попало к вам? – растерянно спросил Седугин.

– Еще спрашивает как, – усмехнулся Волк. – Клавка

его дюбнула у тебя и притаранила мне за полкуска. Здорово

ты про мусоров пишешь! «Они убивали людей. Я сказал, чтоб

не стреляли, а мне пятнадцать лет». Как там у тебя дальше?

– Что ты хочешь?

– Я? Ничего. Ксивенку твою отдам начальнику, чтобы и

он почитал.

– Ты же вор!

– Сука, Степа! Сука! Мне положено закладывать. Ка-наем, Чума, что с ним трекать?

– Не Клавка вам это письмо отдала! Она любит меня!

– Тебя? Y ней на буфере выколоно: «Клянусь любить

Юрка». Она Юрка тоже заложила... по любви.

– Врешь, Волк! Ее заставили наколоться. Воры застави ли! Такие, как ты, и у меня полжизни отняли.

– Тебя воры лупили, а мы и пальцем не тронули. Мы, суки, воров не любим. За мусоров мазу держим.

– А Клавку вы заставили!

– Какой ж е ты, Степа, недоделанный!.. Бабе своей веру

дал. Кто про твою ксиву знал, кроме нее? Сказать нечего?

Язык в рыжей девятке застрял? Да? Вы один на один в пала те были, когда ты ей о ксивенке трекнул. Хочешь, твои слова

повторю? «Я, Клавка, самому министру написал, в Москву.

Поговори с Игорем, он за зону без конвоя ходит, пусть бросит

письмо». Толковал ты так Клавке?

– Говорил, – вырвалось у Седугина. – Откуда вы узнали?

– Она сказала. Хочешь, верь, хочешь, скажи, что сви стим. Сегодня ксивенку из рук в руки пульну начальнику, – Волк ласково похлопал себя по карманам.

– Зачем тебе? – подавленно спросил Седугин.

– Спрашиваешь... За хорошую работу меня в больнице

месяца три продержат. Стал бы я даром гроши лукать.

– Я тебе заплачу за письмо.

– Ты?! А гроши где возьмешь?

– В колотье прошпиль ему, – посоветовал Чума.

– Он карты держать не умеет, – презрительно усмехнул ся Волк.

160

– Умею я играть, – запротестовал Степан. – За сколько

письмо оценишь?

– За свою цену. Я тебе не барыга. За полкуска купил, за

полкуска проиграю.

– Y меня нет денег, – упавшим голосом признался Седугин. – Я завтра достану.

– Ждать долго до завтра. Играй сегодня.

– А что играть-то?

– Найдем, – успокоил Волк. – Все шмотки, что на тебе, за полкуска играю. Только все до последней нитки.

– Где играть будем? – заторопился Седугин.

– В вензоне, где же еще. У Игоря стукачей много. В ба раке сядешь – прихватят.

Увидев Волка, Седугина и Чуму, самоохранник заворчал: – Втроем претесь! Тут Малина и Камбала сидят. Игорь

надыбает, на общие работы пошлет.

– Стакан табаку и горбыль, – коротко бросил Волк.

– Проходите, – согласился самоохранник. – Потише

только, чтоб бабы не дунули. Грамотные они стали! Игорь их

воспитал.

– Здорово, Малина! – поприветствовал Волк тучного

светловолосого мужика, который сидел на нижних нарах с ко лодой карт в руках.

– Привет, Волк, – ответил Малина, тасуя карты. На против Малины небрежно развалился одноглазый парень.

– Не идет масть, – злобно процедил одноглазый. – Попал за все тряпки. Иди, я тебе бабу проиграю.

– Какую бабу, Камбала? Динку? – с интересом спросил

Малина.

– Ее, – подтвердил Камбала.

– А она не заразная? – усомнился Малина.

– Мастырка. Сам гроши мусорам за Динку на пересылке

пулял, чтоб ее в вензону направили, – пояснил Камбала.

– Она не базлала?

– Метала икру: «Не хочу в вензону», кричит. Я ее

пропустил по ребрам. Мусор Динку припугнул: «В глубинку

пойдешь, там воровки тебя убьют». Полкуска мусору пуль нул.

– Не набивай цену. За сколько Динку играешь?

161

– За два куска.

– Чего-о-о?! – возмущенно протянул Малина. – Бабу

за два куска?! Где ты такую цену слышал? Я за три бумаги та кую девочку куплю!

– Ну за полтора, – согласился одноглазый.

– И за полтора не буду, – отнекивался Малина. – Кто

твоя баба? Дешевка! А дешевку играют по дешевке.

– За сколько? – в отчаянии спросил Камбала.

– За поллепня. Его, – Малина взглядом указал на по ношенный темно-синий пиджак, – играю за кусок. Динку – за половину.

– Добавь хоть две бумаги, – канючил Камбала.

– Не хочешь – не играй. Вытряхивайся из всех тря пок и выпуливайся.

– Ладно, Малина, играю Динку за полкуска.

– А Динка согласна?

– Кто ж бабу спрашивает? – удивился одноглазый. – Прошпилю ее, потом трекну, чтоб бежала к тебе.

– Так не пойдет. Я хоть и сука, а все по закону делаю.

– Динка, – повелительно позвал Камбала. К играющим

подошла молодая женщина.

– Чего? – покорно спросила она.

– Я тебя проиграю. Согласна?

– Как хочешь, – бледные щеки молодой женщины за алелись.

– Ты смотри, она краснеет! – восторженно воскликнул

Камбала. – Девчонка недавно была. Комсомолочка! И ты за

нее пол куска даешь! Дай, Диночка, подержусь за буфер.

– Держись, – ответила Дина и на глазах ее засверкали

слезы. Камбала схватил женщину за грудь, грубо и плотоядно

потискал ее и совсем неожиданно плюнул ей в лицо.

– На счастье плюю, – пояснил он. – Y меня примета

верная есть. Сдавай, – попросил Камбала Малину.

– На атасе поставили кого-нибудь? – спросил осторож ный Волк.

– Стоит баба одна, – буркнул Малина, не отрывая глаз

от колоды карт.

– Кто хочет сладко пить и есть, прошу напротив меня

сесть, – продекламировал Волк, извлекая карты. – Колотье-162

то какое! Шелестит! «Отдай гроши, отдай гроши». Фраерам

сказать, что колода из бумаги тонкой, – не поверят.

– Как вы их делаете? – Седугин знал, как делают кар ты, и его совсем не интересовало объяснение Волка, ему хо телось хоть немного оттянуть ту минуту, когда начнется игра.

– Мусор и не допер, из чего мы колотье делаем. Любую

бумагу нарежем и склеим в пять листиков.

– Чем клеите?

– Клейстером.

– Откуда он?

– Из хлеба.

– Как?

– Намочу полгорбыля, положу на тряпку и протираю его

ложкой. С обратной стороны клейстер проступает. Резины

нажгу – сажи замандячу. Вырежу трафарет всех мастей.

Трафарет на карту положу, палец сажей намажу, проведу раз

– и туз есть, два – валет, три – дама, четыре – король. Жи-ганское колотье шестерок не имеет, от семерок и выше. По том углы подрежу, заточу мойкой со всех краев и колотье

готово центровое. На воле в вильде такое не купишь!

– В какой вильде?

– В магазине, Степа! Ты феню знаешь, не темни. Играть

надо.

– В очко? – предложил Седугин.

– В ко-о-л-хозну-у-ю! Люди в колхозную не играют!

– Может, в буру?

– Не люблю я буру, – запротестовал Волк. – Лучше в

коротенькую. Умеешь?

– Научился у надзирателей. Когда на вахте дежурили, часто играли.

– Целиком играем или третей? – спросил Волк, неза метно подмигивая Чуме.

– Мы просто играли, – растерялся Седугин.

– А как это просто? – стараясь сохранить серьезный

тон, расспрашивал Волк.

– Берем две колоды. Один из своей выбирает любую кар ту, ложит ее рубашкой вверх и говорит, сколько ставит на

нее. Другой переворачивает свою колоду и бросает карты по

163

одной. Вышла первая карта, та, что я поставил – я проиграл, вторая – выиграл. А тот, кто мечет, наоборот.

– Мусора тоже в коротенькую шмаляют, – одобритель но хмыкнул Волк. – Первая карта в лоб, вторая – с горки, третья – в санях. Но это когда целиком играют. А третей

так же, но только ставка другая. Ставишь ты короля пик и го воришь: «Двести пополам сто восемьдесят третей». Вышел с

горки король бубей, красный, не в масть, ты получаешь семь десят.

– Почему?

– Карта простенькая. Двадцать пополам – десять, и сто

восемьдесят на три – шестьдесят. Вышел крестовый ко роль, забираешь сто сорок. Полуцвет: шестьдесят на два – сто двадцать и двадцать – сто сорок. Вышел король пик – две бумаги берешь. Можно и по-другому ставить.

– А как?

– Поставил туза и сказал: «Двадцать по кушу». Вышел с

горки туз цветной, три бумаги берешь. В пятнадцать раз больше.

– А если даму поставлю?

– Дама в тридцать, король в четырнадцать, валет в двенад цать. А с десятки и ниже одно очко набавляй, во столько раз

больше и вышпилил. Скажешь тридцать с кушем, любую кар ту поставишь, полторы бумаги твои. В пять раз выше. Не спу тай «с кушем» и «по кушу». По кушу грошей под завязку

ломится... Слепой в карты не играет. Чтоб потом толковища

не было – честно, не честно выиграл. В картишках один

закон: выиграл – получи, проиграл – уплати. Шпилить будем, как на Игарке. Не уплатил – кровью получаю: пиковину в

бок и полный расчет, – Волк неторопливо достал из кармана

складной нож, открыл лезвие, любовно сдул с него пылинку, провел пальцем по острию и положил его на нары поближе

к себе.

– Кто мечет? – охрипшим голосом спросил Седугин.

– По закону – кто карту угадает. Но мечи ты. Даю тебе

фору.

Седугин умело стасовал колоду. Волк выдернул одну карту

из своей колоды. Степан с волнением глядел на него.

– Десять пополам сорок пять третями.

164

– Бита, есть, бита, есть, – шептал Степан, осторожно от брасывая карты.

– Король, – разочарованно сплюнул Волк. – Цветную

прошпилил.

Пять раз Седугин бил карту Волка.

– Идет тебе масть, – пробормотал Волк, вытирая потный

лоб. – Двести пятьдесят в меня имеешь. Трус в карты не

играет. Десять пополам двести сорок третями.

– Бита, есть, – шептал Седугин, облизывая сухие губы.

– Есть! Цветная! – торжествующе крикнул Волк, пока зывая Степану трефовую десятку.

– Как же есть? – возмутился Седугин. – Десятка в

санях была, значит бита.

– Есть! Кнокай! – заорал Волк, сунув карту в лицо Седугина. Степан растерянно взглянул на Волка. В ту ж е секунду

в руках Чумы мелькнула карта и упала к тем, что лежали на

нарах. Волк метнул быстрый взгляд в сторону Чумы. – Давай

посчитаем.

– Давай, – охотно согласился Седугин.

– Смотри, а то скажешь, что туфту залепили. Валет бит, семерка есть. Король бит, а десяточка моя есть.

– Не было тут короля! Не было! – в отчаянии закричал

Седугин.

– Не базлай. Колоду проверь. Найдешь лишнюю карту – кровью с меня получишь. В колоде тридцать две карты. Не

забудь, Степа. – Седугин дрожащими руками собрал карты и

старательно пересчитал их. Волк насмешливо наблюдал за

ним.

– Тридцать две, – подавленно пробормотал Степан.

– А ты говорил! – торжествовал Волк. – За такую на халку печенки отшибают. Ладно уж, не трону я тебя. Я угадал, я и мечу! Ставь! – Степан с отчаянной решимостью взглянул

на Волка и выпалил:

– Сорок с кушем.

– По кушу, так по кушу, – вполголоса проворчал Волк, переворачивая колоду.

– Туз! – вздрогнул Седугин.

– В лоб! – хохотнул Волк. – Заделал я тебя. Чем за платишь?

165

– Как чем? Я проиграл двести, у меня осталось еще триста.

– Считать учись, Степочка, – ласково посоветовал Волк.

– Сорок по кушу туза не две бумаги, а шесть.

– Я сказал с кушем!

– По кушу, Степочка. Я еще два раза повторил. Слышал, Чума?

– Чтоб меня на первой работе попутали! – поклялся

Чума. – Ты кричал «по кушу». Волк два раза повторил. Вспом ни! – Седугин побагровел. Память предательски подсунула ему

слова Волка: «По кушу, так по кушу».

– Ты сказал «по кушу», а я «с кушем», – прошептал

Седугин.

– Это к делу не относится, как трекает дядя судья. Ты

должен был поправить меня. Не сказал – плати.

– Забирайте все, – обреченно выдохнул Седугин. – Я в

своих тряпках. Голого на этап не погонят. – Седугин ухватился

за эти слова, как за свою последнюю надежду. Он повторил с

радостью и облегчением: – Не пойду голый на этап. Не по гонят.

– А кто бумагу доплатит? Я тебя предупреждал – жиз нью получу. Твои шмотки в полкуска оценили, а ты задвинул

шесть бумаг. Давай бумагу, не сходя с места, и отчаливай. Не

дашь... – Волк взял в руки нож, подкинул его вверх и ловко

поймал за ручку. – Дядя месор с тобой потолкует.

– Делай! – заорал Седугин, рванув ворот полинявшей

гимнастерки.

– Раздухарился! – добродушно рассмеялся Волк, про должая играть ножом. – Хочешь, сказочку трекну?

– Толкуй, Волк, я послушаю, – с готовностью попросил

Чума.

– Козел, овца, волк и барыга упали в яму. Выбраться ни как. Все четверо не штевкали целый день. Волк то на козла

покнокает, то на барыгу – кто бацильней? Барыга бацильней

всех. Козел со страху «бе-е-е-е», овца – «ме-е-е», а барыга кри чит: «И что бекаете? И что мекаете? Товарищ волк знает, кого

первого хамать». Не торопись, Степа. Я, Волк, знаю, кого пер вого сделать: тебя или бабу твою.

– А ее за что? – ошеломленно спросил Степан.

– За доски, – разъяснил Волк, подмигивая Чуме.

166

– За какие доски? – вырвалось у Седугина.

– На которых оформили ее на повозке... Я имею право

работать твою дешевку. Или поставь ее. За кусок играю. Боль ше никто не даст, – уговаривал Волк, безмятежно посматривая

на Степана.

– Не проиграю я Клаву!

– Хозяин – барин, – согласился Волк. – Плати гроши

или играй ее.

– Нечего мне больше проигрывать!

– По-хорошему, Степа, дотолкуемся. Я тебе долг прощу и

ксиву твою верну, а ты Клавку притаранишь. И хорош.

– Получай жизнью! Не приведу я ее!

– Ты послушай до конца, – терпеливо уговаривал Волк.

– Заведи ее на чердак восьмого и отваливай.

– Я тебе заведу! – взорвался Седугин. – Опоганить дев чонку хочешь? Да?

– Дурак ты и не лечишься, – беззлобно сказал Волк и

выразительно постучал себя пальцем по лбу. – Кто твою Кла-вуню тронет? Тут здоровых баб хватает. Я не чокнулся, чтоб

на венеричку лезть.

– Зачем же она тебе? – недоумевал Седугин.

– Иди-ка сюда поближе, – поманил его пальцем Волк. – Игорь хочет отравить всех сук и тебя, как мусора.

– Ну, это такой дикий свист!

– Твое дело, Степа, дать веру или нет. А гроши плати!

– Нет у меня ничего.

– К завтрашнему вечеру не приведешь Клавку или не

лукнешь гроши – сделаем.

– А что ждать до вечера? – возразил Чума. – Сделаем

сейчас.

Седугин хотел ответить и не успел. Он почувствовал резкий

удар чуть ниже затылка: «Ребром... ладони... по мозжечку...»

– успел подумать Степан, теряя сознание. Когда Седугин от крыл глаза, он увидел, что лежит на нарах. За ворот гимна стерки стекала струйка холодной воды.

– Очухался? – беззлобно спросил Волк, тормоша Седугина. – Подъем! Y Чумы рука тяжелая. Плати или ласточку

замастырим.

– Денег нет, – с ненавистью прохрипел Седугин.

167

– Клавку на чердак восьмого волоки – и в расчете! Чу ма! Дядя мусор фуфло двигает. Не платит. Обижает нас. На кинь ему удавку. Повисит немного...

«Они убьют... или искалечат... Привести Клаву? Она верит

мне... Я заступился за старуху на семьсот семнадцатом, а за

Клаву... Скажу, что приведу и...»

– Придет она, – потирая ушибленную шею, заверил

Седугин.

– Свистнул, Степа, не уйдешь. Целуй месор, что придет.

– Степан почувствовал холодную сталь ножа у своих губ. – Целуй! – повторил Волк. Острое лезвие ножа больно ужа лило подбородок.

– Целуй тесак! Он вкусный! – уговаривал Чума, под брасывая на ладони свинчатку.

Степан затравленно посмотрел на Чуму и беспомощно

оглядел барак. Малина продолжал играть с Камбалой. Жен щины занимались своим делом. Одни штопали одежду, другие

лежали, бездумно рассматривая потолок, третьи угрюмо и

напряженно думали, беззвучно шевеля губами, четвертые ссо рились, вспоминая прежние обиды, двое безмолвно дрались, вцепившись друг другу в волосы, еще одна пара шушукалась, изредка воровато оглядываясь по сторонам. Украдкой плакала

Дина. Но никто, абсолютно никто не смотрел в их сторону.

Словно сговорившись, все отворачивались от них. Вокруг него

были люди, но рассчитывать на их помощь Седугин не мог.

Лишь чей-то мимолетный испуганный взгляд скользнул по лицу

Степана. Глаза незнакомки спрятались, как прячется за тучей

робкий луч осеннего солнца. Седугин с отвращением поцело вал нож. Острый взгляд Волка подметил гримасу, пробежав шую по лицу Степана.

– Не кривись! Целуй, как положено! – Седугину страст но хотелось плюнуть в лицо Волку, ударить его, но вместо

этого он вторично прикоснулся пересохшими губами к лез вию ножа. – Вот это от души поцеловал! – похвалил Волк. – Кандюхай в палату, мы к тебе заглянем. – Степан хотел идти, но Волк остановил его. – Не тусуйся, Степа! Себя мыслюгой не

забивай, чокнешься. Клавка не тебя одного определила.

– Кого же еще?

– Игоря!

168

– Лепилу? – не поверил Седугин.

– Другого Игоря в больнице нет. Ты ее почерк видел?

– Она мне показывала письмо. Маме, – запинаясь, при знался Седугин.

– Читай эту ксиву! Оставь ее у себя, – великодушно раз решил Волк, отдавая Седугину записку.

Степан впился глазами в буквы, вкривь и вкось написан ные на серой шероховатой бумаге. Знакомый полудетский

почерк. Она! Клава! Сомнений быть не могло. «Еще пишу вам, – читал Степан, – что главврач больницы поит нас спиртом

и насилует. Продукты с кухни ворует для своих фашистов, а

нам дают одну воду. С контриками вместе ругает нашу власть

и говорит, чтоб мы тоже шли против. Очень просим наказать

его, потому что он сильные издевки строит, а кто с ним не

согласный бьет. Клава Русакова».

– Прочел, Степа?

– Прочел.

– Игорь ее от кобла спас, она ему петлю накидает. Тебя

Игорю продает, Игоря мусорам и нам ксивы за гроши толкает!

Умеет жить! – одобрительно закончил Волк. Степан, сутулясь

и шатаясь, как пьяный, вышел из барака.

– Он на вахту не побежит? – забеспокоился Чума.

– Побежит, – беспечно ответил Волк.

– Притормозить бы его.

– Сам тормознется, – отмахнулся Волк. Чума с уваже нием посмотрел на приятеля.

– Ты точно знаешь?

– Точняк! – отмахнулся Волк.

– Хорошо мы его ксивенкой захомутали, – глубокомыс ленно заметил Чума, усердно расковыривая указательным

пальцем левую ноздрю.

– Кто это «мы»? – насмешливо спросил Волк.

– Я и ты, – уверенно ответил Чума, ожесточенно выдер гивая из носа пучок скользких черных волос.

– Ты-то чего в долю идешь? Кто Бурова научил приты-риться под Степановым топчаном, когда они с Клавкой тол ковали? Кто с мусором трекал? Кто Клавкину ксиву надыбал?

– Ну ты, – неохотно согласился Чума. – А кто карту

метнул?

169

– Ты, Чума, ты, – успокоил Волк Чуму. – Шуляга на

катушках. Карту спустить любой полуцветняк сумеет.

– Что мы с этой дешевкой размениваемся? – Чума по жал плечами. – Делать, так Игоря сразу. Y меня – двадцать, пятеру добавят – и хорош.

– О вышке скучаешь – делай Игоря.

– Не дадут за него.

– Три раза работнуть хотели – и мимо. Y него рука в

управлении. На дармовщину, думаешь, держат его тут главным

лепил ой? Начальник предупредил, чтоб Игоря пальцем не тро гали. За него не только нам, мусорам вышка ломится. Узнают

когда, почему в управлении мазу за Игоря держат, – Волк

понизил голос до шепота, – хана ему. А пока и Клавку ра ботать начисто нельзя. Мутить ее – без синяков. Валенком с

песком и ласточку. В случае горения – рвать когти по ком пасу. Подкормим Степу мясом, сахаром, водяры пульнем ему, подкурит он планчику – и на работу. Сгорим – он один за

все отмажется. Мы чистенькие будем, как бейцелы у проку рора.

– А это точняк, что Игорь сук и воров травит?

– Горячий ботал... Нам это до фени... Нам сказали ра ботать, мы и работаем. На дыбы встанем, в воровскую коман дировку пошлют.

– Зачем ты ему ксивоту Клавкину отдал?

– Мыслить надо, Чума. От мыслюг не чокнешься, ты не

фраер. Игорь мужик умный. Он допрет, что Клавку заставили

ксивенку написать. И свидетели найдутся. Бабы слышали, когда

Васек ей трекала, а Клавка писала. Не похезает масть, Степа

ответит. Ксивенку у него найдут. Пойдет масть, Игоря уберут, мы при других лепилах покантуемся на больнице. Ни один дежурняк не тронет, вся зона наша.

– Вышпилил! – оживленно крикнул Малина. – Теперь

ты, Диночка, моя.

– Твоя, – согласилась Дина, торопливо вытирая слезы.

– Сопли проглоти! Не люблю мокрых баб, – брезгливо

поморщился Малина. – Раздевайся и ложись.

– Здесь? – всхлипывая, спросила Дина.

– На нарах. Я не фраер, чтоб на полу...

– При всех? Днем? – прошептала Дина.

170

– Какой же ты цыпленочек! – умилился Малина. – Ко нечно, при всех.