Текст книги "Я увожу к отверженным селениям том 2 Земля обетованная"

Автор книги: Григорий Александров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 23 страниц)

вас, ведьма. – Зотов угодливо хихикнул.

– Почему ты сразу не пошел к полковнику?

– Так я же хотел перехватить лейтенанта.

– У тебя было против меня столько документов...

– Что бы я с ними сам стал делать? За здорово живешь

Осокину отдать? Я уж написал по его приказу письмо для Ру саковой, а он его к себе положил и мне же грозит. А приди к

вам лейтенант, вы бы сразу поняли, в чем дело, и ни в жизнь

не выпустили бы меня в Москву. Самоволкой ехать – в до роге ваши люди прихватят. От полковника помощи не леди.

Он таких, как я, тысячу утопргг, лишь бы самому уцелеть. На чальство... – Зотов вовремя вспомнил, что перед ним сидит

один из тех, кого он со злобой и обидой назвал «начальство», и прикусил язык.

– Начальство вам не нравится? Вы сожрете любого, как

пираньи.

– Пиратами ругаете нас? Это же вроде морские разбой ники. Мы-то на земле служим.

288

– Не пираты, а пираньи. Рыба такая есть. Маленькая, а

хищная. Живого буйвола, пока он реку переплывает, съедают.

По куску рвут и через полчаса обглоданный скелет остается.

Спусти вам вожжи, вы и скелет слопаете. – Орлов достал чи стый лист бумаги, поставил на стол чернильницу и коротко

приказал: – Пиши! – Майор взял ручку, посмотрел на нее с

нескрываемым страхом, так смотрит человек на кобру, гото вую к прыжку, и, вздохнув, обмакнул перо в чернила. – По

уговору с полковником Осокиным, начальником секретной

части управления нашего лагеря, – диктовал Орлов, а Зотов, сопя, с натугой, вкривь и вкось выводил каждое слово, – я, майор Зотов, начальник четвертой больницы, принудил за ключенного Седугина, осужденного на пять лет лишения сво боды, написать следующее письмо. Перепиши, – приказал

Орлов, отдавая Зотову письмо Седугина, – и побыстрей.

– Отвык писать я, не могу скоро.

– Приучайся. И поразборчивей. – «Седугин сидит в карце ре... На этап уйти не успеет. В зоне с ним не расправятся...

Долго мешкал Осокин... Донос в Москву – главная улика

против него... Бумага с почерком полковника. Выкрали? Мо гли... Но кроме него и Агапова никто не знает мой личный

номер... Не знаю, что мне было бы за Игоря, но донос в Мос кву мне бы стоил жизни... Донос на самого хозяина... Ведь он

начальник управления всех лагерей, правая рука министра...

Министр верит ему во всем. Меня бы без суда и следствия – «До особого распоряжения»... И все же полковник пересолил

с интервью для иностранного корреспондента... В своем ли я

уме, чтобы давать подобное интервью? А мой хозяин? Разве

бы он решился подбивать меня на такую глупость? Но тут

может быть более тонкий расчет: мой хозяин метит на место

самого министра, так бы рассудил министр. Если бы я дал

интервью корреспонденту, то я бы бросил тень на министра, а уж хозяин министра не простил бы ему... Выходит, что я

хотел опозорить того, перед кем мы на цыпочках ходим все.

И в результате раскрыта банда заговорщиков и летят головы: моя, хозяина, министра... Чересчур крупно. Могли бы пове рить, могли бы не поверить... Но на мне на всякий бы случай

отыгрались... Опять лает Пират. Неужели Дашков? Если это

он, то как раз вовремя«. – Орлов нажал на кнопку звонка.

289

Минут через пять в комнате появилась тетя Оля, заспанная и

недовольная.

– Что за ночь суматошная! Поспать-то дадите старухе?

Аль как девчонку до третьих петухов прогоняете?

– Не сердитесь, тетя Оля, – миролюбиво заговорил Ор лов. – Еще один гость пришел. Проводите его прямо ко мне.

– Зотов продолжал писать, искоса поглядывая на Орлова и с

тревогой на дверь.

– Сапожищи бы снял! Не в свинарник идешь. По такой

слякоти разгуливаются, а я убирай за ними, – ругалась тетя

Оля, пропуская в комнату стройного белобрысого лейтенанта.

Увидев Зотова, лейтенант попятился.

– Принес? – спросил Орлов, протягивая руку.

– Что? – смущенно прошептал лейтенант.

– Майор в курсе дела. Давай, Дашков. – Лейтенант удив ленно поднял брови. – Поживей! Тороплюсь. – Дашков ма шинально расстегнул шинель и, с укоризной взглянув на Ор лова, достал из кармана кителя клочок серой бумаги.

– От Васильевой?

– Так точно, товарищ генерал-майор.

– Главврач ничего не прислал?

– Никак нет. Разве он тоже?..

– Помолчи. Кончил переписывать? – спросил Орлов, по ворачиваясь к Зотову.

– Кончил. Взопрел весь. Проверьте, товарищ генерал-майор. Исправьте, что не так. С грамотой у меня не того... Я ж

ведь выдвиженец... Из самых низов, можно сказать, от соба ковода до майора дошел. За исполнительность и строгость

отличили.

– С ошибками твоему заявлению больше поверят. Уж не

хочешь ли ты, чтоб я исправил его своей рукой? – Орлов

саркастически улыбнулся. – Теперь приписка: этот доку мент, – медленно и раздельно диктовал Орлов, – я писал под

диктовку Осокина в своем доме второго апреля тысяча де вятьсот сорок шестого года. Жены и детей в доме не было, но

в соседней комнате спрятался лейтенант Дашков.

– Я?! – удивленно воскликнул Дашков.

– Ты! – отрубил Орлов. – Может, не прятался? Тебе

напомнить твои прошлогодние похождения?

290

– Было... Прятался... Только бы число не забыть... И рас скажите, где сидел я.

– Все расскажем, – успокоил Орлов лейтенанта. – Про должай, Зотов: после этого полковник Осокин сказал мне, что мы вооружим Седугина револьвером системы ТТ, чтобы

он сделал покушение в моем доме на начальника управления

лагеря Орлова. По замыслу Осокина, револьвер хотели заря дить холостыми патронами, и, когда Седугин попытается вы стрелить, я забегу в комнату, застрелю Седугина и подменю

револьвер. При обыске у Седугина найдем документ, о кото ром я написал выше, и передадим его начальству. Кроме того...

Когда повесилась Русакова?

– Не помню.

– Посмотрим. – Орлов выдвинул ящик стола и достал

записную книжку в красном кожаном переплете. – О-о, Осо кин... Больница... С четырнадцатого по восемнадцатое октября.

– Я разговаривал с полковником на другой день по при езде его в больницу.

– Ты не путаешь?

– Точно, товарищ генерал-майор. Полковник мне еще го ворил: «Я сутки здесь и то больше тебя в курсе дел».

– Оказывается, у тебя не такая уж и плохая память. Пят надцатого октября тысяча девятьсот сорок пятого года пол ковник Осокин дал мне секретное задание, чтоб заключенный

Ростовцев Геннадий Иванович под кличкой Волк принудил

заключенную Русакову...

– Клавку, – подсказал Зотов.

– Клавдию написать тайный донос на генерал-майора

Орлова, что якобы он сожительствует с молодыми заключен ными. О задании полковника Осокина также знал лейтенант

Дашков, который лично разговаривал с заключенным Ростов цевым Геннадием Ивановичем. Русакова после беседы с Ро стовцевым повесилась, не могу знать из каких побуждений, а

Ростовцева убили воры на почве личной мести. Я и Дашков

пол года молчали. Полковник Осокин все время запугивал нас.

Мы боялись, что все откроется и тогда нам обоим не будет

снисхождения. Поэтому мы решили чистосердечно, доброволь но, полностью осознав свою вину, доложить о всех незаконных

291

действиях полковника Осокина. Заявление составлено мною

третьего апреля тысяча девятьсот сорок шестого года...

– Но сегодня у нас девятое, – робко напомнрш Зотов.

– Пиши, что говорят... В присутствии лейтенанта Дашко ва и собственноручно подписано мною... Подписал?

– Так точно. – Орлов внимательно прочел заявление Зо това и протянул его Дашкову. – Пиши: настоящее заявление

правильное. Я его прочел и подтверждаю собственноручной

подписью... Вот и все. – Орлов взял в руки пресс-папье, про мокнул невысохшие чернила, свернул вчетверо лист бумаги и, опустив его в карман, снял телефонную трубку.

– Вы опять звонить? – испуганно спросил Зотов.

– Не твое дело. Алло. Соедините меня с квартирой пол ковника Осокина. Да, это я. Кто говорит? Вы, Евгения Васи льевна? Здравствуйте. Позовите к телефону супруга... Спит?

Будьте добры, разбудите. Ничего не поделаешь, приходится и

ночью беспокоить... Полковник Осокин? Орлов говорит. Рано

вы ложитесь спать, Герасим Петрович. Ваши часы спешат на

целых три минуты. Y меня хронометр точный. Немедленно

приезжайте. Да-да,

срочное дело. ОТТУДА звонили. Жду. – Орлов повесил трубку. – Минут через двадцать он придет.

Полковник живет недалеко. Жаль, его машина в ремонте.

Впрочем, иногда полезно и грязь помесить. Выйди, Дашков, в

коридор. Услышишь стук в ворота, доложишь.

– Так он же позвонит, – напомнил Дашков.

– Раз я говорю выйти, значит выйди. Не вздумай прогу ляться по двору. Пирата спустили с цепи, порвет. – Дашков, опустив голову, вышел.

– В нашем с тобой распоряжении, Зотов, целых двадцать

минут. Я хочу кое-что уточнить. Седугин с самого начала сидел

в карцере один?

– Так точно.

– С кем ж е он мог передать Игорю письмо?

– Второе с Мироновым.

– Это я помню. А первое?

– Ума не приложу.

– Ты говорил о заключенном. Фамилия его?

– Сколько ни бился с Мироновым, слова путного не вы жал из него. Говорит, заключенный, а какой – ни слова.

292

– Плохо ты его допрашивал.

– По-всякому грозил. И судом, и пистолетом. А он как в

рот воды набрал.

– Миронов прочел письмо?

– Надо полагать, не успел. Я его тут ж е прихватил. На

горяченьком.

– Ты Седугина расспрашивал?

– Молчит. Надзирателей я не позвал, чтоб лишних сви детелей не было. А сам много ли одними кулаками успею?

– Он не сопротивлялся?

– Я на него наручники автоматические надел. Неспод ручно в наручниках отмахиваться.

– С завкарцером беседовал?

– Душу из него вытряс. «Не видел, – твердит, – никого».

– А твое мнение?

– Могло так случиться. Завкарцером вышел в зону по

своим делам, а зек перемахнул через забор и взял у Седугина

письмо.

– Хороша у тебя охрана! В карцер как в собственный

дом заходят. Кого ты подозреваешь?

– Думать на многих можно.

– Конкретно.

– Может, санитар четвертого корпуса Илья Ненашев. Он

у Игоря верный человек.

– Ненашев... Запомню. С кем разговаривал Игорь о том, что мы братья? Ну!

– С доктором седьмого каторжного корпуса.

– Фамилия?

– Ивлева.

– Та самая... Кого наметил отправить на этап?

– Многих, товарищ генерал-майор. Двадцать девять че ловек. Прикажете подать список?

– Ты идиот! Зачем они мне все нужны? Кто пойдет в

побег?

– Перво-наперво Седугин.

– Одобряю. Но Седугин завтра должен был работать.

– Если бы я Дашкова перехватил, по селектору задержал

бы Седугина с этапом.

– Кого еще?

293

– Доктора. Эту самую Ивлеву. С ней Игорь говорил, а от

нее слова не добьешься на следствии. Убей, не выдаст она

Игоря. Сомнение бы вызвало у начальства. Много знает док торша и очень неуважительная. Меня ни во что ставит! Будто

она умнее меня. Обидно.

– Неплохо. Отделаемся и от нее. Дальше?

– Васильеву. Зачем она нам теперь нужна. Только вред

от нее один.

– Туда ей и дорога. Доносчику первый кнут.

– Воробьеву. Это она все дело с Русаковой испортила.

– Стоит ли? Лишняя стрельба порой не на пользу. А впро чем, черт с ней.

– Верикова. Он капитаном корабля на воле работал.

Злобный. Я от Красноженовой узнал, что у Верикова дочь на

пересылке убили. Грозился отомстить.

– Навряд ли он сумеет. И все же правильно. Зажился

старик, пора и на покой.

– Точно, Леонид Фадеевич. Для его же пользы стараюсь.

Мучается он в лагерях. О дочери думает.

– Хватит разглагольствовать. Кого еще?

– Андрея Петрова.

– Этого зачем?

– Он всю поднаготную может знать. Игорь в нем души не

чает.

– Кто такой?

– Бродяга. Паспортный режим нарушил.

– Странные вкусы у Игоря. Что ж, можно и его. Все?

– Ненашева бы неплохо. Да старушенцию одну. Денисо ву. Она тоже доктор, только не настоящий, а какой-то биоло гической науки. Полковник пояснял, что ее за хворосомы и

гены посадили. Часто я про эти хворосомы слышу, а вот что

такое, в толк не возьму. Они сильно вредные? Их от капита листов завезли или как?

– Буржуи через границу перебросили, – без тени улыбки

пояснил Орлов и с сожалением посмотрел на Зотова. «Колун!

Палач! Но работник ценный. В глубинке он на месте...»

– Ими людей травят, товарищ генерал-майор?

– Кем?

– Хворосомами.

294

– Травят, Зотов, и заражают туберкулезом, тифом и чу мой. С Ненашевым понятно, а Денисову зачем в побег?

– Так она же подружка Ивлевой. Водой их не разольешь.

– Пусть бежит. Не много ли слишком для одного раза?

Восемь человек из двадцати девяти. Остается двадцать один.

Очко. Счастливое число. Три семерки... Как же ты думал осу ществить свой план? В темноте можно кого не надо уложить.

А кого следует – и в самом деле убегут.

– Не убегут, Леонид Фадеевич.

– Почему?

– Вы в больнице бывали и дорогу помните. С прошлого

месяца поезд останавливается в двух километрах от больницы.

Как выйдешь из зоны, можно напрямки идти, а можно насыпь

перейти и на грунтовую дорогу подняться. По дороге спод ручней шагать, чем по шпалам. За дорогой сразу тайга начи нается, по левую руку, если к глубинке идти, а по правую – на обочинах сосны стоят. Когда передний конвоир и первая

пятерка зеков поднимется на дорогу и свернет сразу за дере вья, конвоирам, что по бокам и сзади идут, передних не видать.

На этом месте сегодня ночью трое надумали бежать. Один

сексот наш, Гребцов, и двое других, Абрамов и Винокуров.

Гребцов доложил нам и сам на этап не пойдет. Винокуров и

Абрамов – мужики отчаянные, большесрочники. Они кирпичи

припрячут и прутья железные. План у них такой. Когда ко лонна свернет за деревья, они подбегут к конвоирам, на ходу

в голову бросят им кирпичи, а потом пришибут их прутьями.

Автоматы в руки – и стрельбу по боковым конвоирам от кроют. Перестреляют их – и в тайгу. На этом месте дороги их

будет ждать засада, все с автоматами и с фонарями. Передний

конвой тоже упрежден. Как выйдут они на дорогу, сразу в

сторону отскочат, чтоб кирпичи в них не попали, и закричат: «Нападение! Огонь». По ком стрелять, конвой знает. Я сказал

им, что первые три пятерки участвуют в побеге. Конвоиры от

злости дрожат. Этих восьмерых обязательно ухлопают. Я их в

лицо начальнику конвоя незаметно показал.

– Умно ты придумал, – похвалил Орлов. «Не такой он и

чурбан... В житейских делах разбирается неплохо».

– Дело привычное, товарищ генерал-майор. Я себе руку

на этом набил. Тут меня сам министр не переплюнет.

295

– А в темноте охрана не ошибется?

– Y всех фонари есть. Высветлят лица. Рассердившись

по пять пуль всадят.

– А если заключенные успеют лечь?

– Лягут – поднимут их, не встанут – в затылок всадят.

Бежали и стрелять пришлось.

– Как я понял, могут пристрелить не восемь, а пятнад цать зеков.

– Кашу маслом не испортишь. Излишек в каждом деле

бывает. Доски стругают – стружка в отход идет.

– Но те семь внеплановые.

– Ради пользы дела можно. Да и говорил я конвоирам, кто бежать удумал. Убьют лишних – во всякой работе брак

случается. Где пьют, там и льют, товарищ генерал-майор.

– За бесцельную трату рабочей силы нас тоже не похва лят. Вплоть до выговора за такие дела наказывают. Однако, если надо – значит надо. Производственная необходимость...

А как ты решил с Игорем? Тоже в побег?

– Ни Боже упаси, товарищ генерал-майор. Останься я с

Осокиным, Игорь как свидетель нужен. С вами – не простите

вы за него. Без вас, сам если бы действовать стал, опять же

Игорь нужен, чтоб показание на вас дал. Y меня голова на

плечах есть. Игоря я сегодня за зону вывел. Сказал, что вы

сами приехать должны и приказ такой дали за зону ему идти.

Он было заартачился. Я пригрозил, что с наручниками выве ду, и добавил: «Сам бы я не осмелился, но хозяин распоря дился. Не в моей власти перечить ему. Не пойдете, силком вы-волокем, а утром жалуйтесь хозяину».

– Почему лее он не позвонил ко мне?

– Я его на вахту не пустил. На ваш приказ сослался.

– Где ж е он сейчас?

– В моем доме спокойно спит.

– Рядом с женой?

– Уехала она на прошлой неделе. «Не жизнь – говорит, – в этой глубинке, а каторга. Людей не видишь. Платье новое

сошьешь, а показать некому». Ведьма – одно слово.

– Навсегда?

– Вернется к маю. С жиру она бесится. Другие жены

впроголодь живут. Сестра ей из деревни писала, что в прошлом

296

году бабы в плуг запрягались вместо лошадей. А она сыта, одета, сыр в масле купается, еще и показать себя хочет.

– В зону Игорь не вернется?

– Двое надзирателей с ним вроде бы за компанию сидят.

Часовым на вышках я дал строгий приказ: кто бы ни подошел

ночью к вахте, главврач, не главврач – стрелять без разгово ров. Они и сами без пароля никого не подпустят. Правило ка раульной службы Игорь знает, на рожон ночью не полезет.

– А если все же он рискнет?

– Я наказал надзирателям, тем что вместе с Игорем си дят, глаз с него не спускать. По нужде и то проводят его. «За бушует, – сказал я им, – свяжите, но не троньте и пальцем.

Башкой своей ответите, если пожалуется мне, что помяли его».

Они ребята здоровые, но смирные. Драться не любят, телята.

А полезет Игорь – в два счета скрутят его.

«Успею ли я приехать?.. Позвонить по селектору? Весь ла герь услышит – верная петля на шее. С Игорем двое не спра вятся... В драке они могут убить его... Смирные-то они смир ные, а спуску Игорю не дадут».

– Во сколько заключенных начнут собирать на этап?

– Часа в три ночи. Пока выведут, время-то как раз тю телька в тютельку.

– Игорь не услышит, когда поведут на этап?

– Никак нет, товарищ генерал-майор. В зоне все тихо

спокойно пройдет, без сучка и задоринки.

– А стрельбу?

– Тогда уж поздно на помощь бежать. Игорь – мужик

умный, все сам поймет. Вот только доложили мне, перед тем, как за зону его вывести, Игорь друзей собирал. О чем говорил

с ними – не знаю. Сексоты прошляпили, не донесли.

– И как они повели себя?

– Кто?

– Те, кого собирал Игорь.

– Тихо и мирно разошлись по своим местам и никакого

недовольства не проявили. За ними следят. Мне самому не когда было хорошенько расспросить, я сюда торопился.

– Поговорю с Осокиным и поеду с тобой в больницу.

Приедем, скажу, что устал. Ты пригласишь меня к себе от дохнуть.

297

– Тарабанит, полуношник, – сказала тетя Оля, без стука

входя в комнату, – пустить, аль от ворот поворот дать?

– Впустите. И, пожалуйста, на время заведите в свою

комнату майора и лейтенанта. Пусть они недолго у вас поси дят.

– Чтоб ко мне ночыо мужики бродячие, сексоты ваши, в комнату перлись? Страм-то какой! Завтра же уйду от такой

пакости.

– Не серчайте, тетя Оля. Я их вскоре позову. Я вам на

именины такой сюрприз преподнесу.

– Не задаривайте меня, Леонид Фадеевич, сюрпризами.

Двенадцатый год у вас живу, по разным местам с вами мыка лась. А чтоб мужиков, да еще и сексотов, в комнату к себе...

Уйду на ночь глядя.

– Тетя Оля! Я вас прошу. Честное слово, первый и по следний раз.

– Ладно уж. Не кончатся добром ваши ночные посидел ки. Пошли ко мне. У меня на стене икона висит. Зубоскалить

аль расспрашивать про икону начнешь, не разгневайся, ба тюшка, выгоню. И того башибузука, который в коридоре

мерзнет, тоже забрать?

– И его возьмите. Полковника приведите ко мне. А Пи рата спустите с цепи.

– Экая маята ночная! Кобелю бедному и тому спокоя

нет. То привязывай, то отпускай. Ладно уж, приведу еще од ного прощелыгу. А больше, хоть ворота разобьют, не пущу

никого.

...Ну, Осокин, каков ты будешь сегодня... Все козыри у меня

на руках... Из горла вырву все, что сумел собрать против ме ня. Только бы не затянулся визит... Поезд долго задерживать

опасно: пойдут толки, пересуды, возникнут подозрения. В три

часа ночи начнут собирать на этап... Эти люди мне не нужны...

пусть будет так, как задумал Зотов... Я избавлюсь от лишних

языков, а со временем обезврежу Зотова и Дашкова. Y Осо кина жало сегодня вырву. А пока... Что ж, кажется, он идет...

298

ПОЛКОВНИК ОСОКИН

– Шинель-то сними, – услышал Орлов голос тети Оли.

– Повесь ее по-людски. Пошто в руки-то мне суешь? Стара я, чтоб ухаживать за тобой, как за дитем малым.

– Разрешите войти, товарищ генерал-майор?

– Герасим Петрович! К чему такая официальность? Мы

с тобой не в управлении, а дома. Садись, дорогой. – Орлов ра душно улыбнулся, гостеприимным жестом указывая на кре сло. «Забыл, дьявол его побери!» – мысленно выругался Ор лов, цепким взглядом ощупывая невыразительное лицо пол ковника. – Минуточку поскучай один. Я скажу тете Оле, чтоб

не потревожила нас, пока мы беседуем. – Орлов вышел, плот но притворив за собой дверь. В полутемном коридоре он ли цом к лицу столкнулся со старой домработницей. – Тетя

Оля! – прошептал он, – услышите звонок в своей комнате, сами не заходите, скажите, чтоб немедленно шел Зотов.

– Это какой Зотов?

– Т-с-с, – Орлов приложил палец к губам. – В фуфайке.

Скажите ему, если я спрошу о главвраче, пусть отвечает «убит

по ошибке», приняли за беглеца. И заключенный Седугин умер

от болезни. Поняли? – тетя Оля неохотно кивнула головой. – И еще одна просьба: достаньте в моей комнате китель, сапоги

и брюки, старые. Целы они?

– Куда им задеваться? Не торгую штанами твоими, ба тюшка.

– Отдайте одежду Зотову.

– Это еще зачем?

– Пусть переоденется.

– При мне? – возмутилась тетя Оля.

– Выйдите из комнаты. Я не прошу, а требую, – глаза

Орлова сверкнули.

– Пусть хоть дом подожгет.

299

– Я требую, – шепотом повторил Орлов. – Второй раз

позвоню – лейтенанта посылайте.

– Пособлю им, – проворчала тетя Оля, поворачиваясь

спиной к Орлову.

– Не подведете?

– Слово мое крепко. Я не ваш сексот, – бурча что-то под

нос, тетя Оля пошла в свою комнату. Орлов вернулся к Осо кину.

– Теперь нас никто не потревожит, – заговорил хозяин, с удобством усаживаясь в кресло. – Не желаешь ли коньячку, Герасим Петрович?

– Глоточек можно.

– Великолепная штука. Армянский! Один я не пью. А в

такой поздний час кто ко мне наведается? – Орлов бросил

беглый взгляд на пустой стол. Бутылку и посуду он предусмо трительно спрятал и ничто не указывало на то, что за не сколько минут до прихода Осокина хозяин выпивал с Зото вым. – И лимончик найдется. Сами почистим, по-холостяцки.

Люблю я эти бокалы. Старинная работа, – говорил Орлов, ловко и сноровисто разрезая очищенный лимон тоненькими

дольками. Осокин, словно невзначай, взглянул в пепельницу.

Его внимание привлекли три окурка. Он хорошо изучил при вычки хозяина. Орлов обычно выкуривал чуть больше поло вины папиросы, а эти окурки кто-то, конечно же, не генерал, искурил до самых мундштуков. Обслюнявленные мундштуки, а хозяин не любил мусолить папиросы во рту, не оставляли

сомнений, что недавно у Орлова сидел поздний гость. Мунд штуки «Казбека» даже на взгляд казались мокрыми. Несомнен но, гость сидел за этим столом и, судя по количеству окурков, больше часа. Хозяин поймал взгляд полковника. «Первый блин

комом... Как же я не догадался убрать пепельницу», – с до садой рассуждал Орлов, разливая коньяк.

– Выпьем за нашу плодотворную совместную службу, – напыщенно провозгласил Орлов. – И за дружбу! За мужскую

настоящую дружбу!

– За дружбу с удовольствием, – согласился Осокин. При губив коньяк, он поставил бокал на место.

– Э-э-э! Так не годится, Герасим Петрович, – энергично

запротестовал Орлов. – На Руси за дружбу до дна пьют. Не

300

оставляй в чаше зла на хозяина. Вот как учили наши предки.

– Так было в старину, – засмеялся Осокин. – А по пра вилам хорошего тона коньяк из бокалов не пьют.

– Что нам эти правила! Мы с тобой воспитывались не в

институте благородных девиц. Оба – чистокровные пролета рии. Пей до дна – и вся тут правда.

– Тогда уж и вы со мной за компанию осушите свой бо кальчик. По русскому обычаю хозяин первый пьет, чтобы

гость не сомневался.

– С превеликим удовольствием, Герасим Петрович! – Орлов чокнулся с Осокиным и залпом выпил свой бокал. Пол ковник неохотно последовал его примеру.

– Хороший коньяк, Леонид Фадеевич. Прямо огонь по

жилам побежал.

– Вы лимончиком закусывайте. Две дольки пососешь – и трезвый как стеклышко.

– Спасибо, Леонид Фадеевич. Но делу время, а потехе – час. Вы упомянули о звонке ОТТУДА. – Осокин многозначи тельно указал пальцем на потолок.

– Все обсудим, Герасим Петрович. До утра у нас время

еще есть. Пока пригубим по второму бокальчику. – «Полковник

не умеет пить. От коньяка его развезет. Проклятые почки! Как

бы они о себе знать не дали... Голова у меня ясная. Выпьем еще, я объясню ему тайну пепельницы».

Спаивает, хитрец! Знает, подлец, что после второго бокала

я буду не в форме. Отказаться? Заподозрит. Он и бутылку ко ньяка проглотит не поморщившись. А я не научился пить не

пьянея... недостаток мой... – сокрушался Осокин, не решаясь

поставить бокал на стол.

– Я бы с удовольствием, Леонид Фадеевич. В таком при ятном обществе не грех и лишние сто грамм выпить. Но желу док у меня... Врачи подозревают язву.

– Вы меньше их слушайте! Следовать их советам, так и

дышать тоже вредно. Вздохнул раз – и сотни тысяч злодейских

микробов в организм ввел. А вот мы с вами дышим и ничего, живем. У вас желудок, у меня почки. Выпьем за их здоровье и

благополучие, – Орлов игриво усмехнулся и, не спуская глаз

с Осокина, осушил свой бокал. Полковник поморщился, но

выпил.

301

– Вот и хорошо. Мысль ясна. Сердце работает как новень кий мотор. Тело бодрое. Так легче и о деле поговорить. Я не

хотел вам сообщать подробности по телефону... Но... ко мне не

звонили.

– Зачем ж е вы меня вызвали? – насторожился Осокин.

– Специальный курьер ОТТУДА был.

– Где ж е он?

– Я не имею права расспрашивать, куда он уходит. Мы с

ним разговаривали больше часа.

– Если это тайна...

– Какие могут быть секреты от начальника секретной

части!

– Касается меня?

– К сожалению, тебя, Герасим Петрович. Посторонним

лицам стал известен мой шифр. Не худо бы вместе обсудить, каким путем просочились эти сведения.

– Я бы сам хотел поговорить с курьером. – «Продали...

Кто же? Зотов? Не успел бы добраться... да и не посмеет...»

– Я сам просил его зайти к вам. Но... – Орлов развел

руками. – Он не нашел нужным выполнить мою просьбу. Я

не смею приказывать людям ОТТУДА, даже если он в чине

лейтенанта. Но если бы только мой шифр! А то... Страшно даже

подумать!.. Его! – На слове «его» Орлов сделал многозначи тельное ударение.

– Чудовищно! Невероятно! – обескураженно воскликнул

Осокин, решительно отодвигая пустой бокал.

– Утечка секретной информации всем нам грозит больши ми неприятностями. Но в первую очередь вам, полковник Осо кин! Выпейте. Это вас приободрит. Так сказать, поднимет то нус.

– Не буду.

– Вольному воля.

– Разрешите удалиться, товарищ генерал-майор. Я немед ленно начну расследование.

– Поздно, полковник.

– Как... поздно?! – Осокин со страхом и тревогой взглянул

на Орлова. Мысли путались после выпитого коньяка. Он не мог

собрать их воедино, сосредоточиться, именно сейчас, в самый

опасный момент.

302

– Ночь. Темно, – пояснил Орлов. – За такую ответствен ную работу лучше всего браться со свежей головой.

– Ради выяснения истины я готов...

– Ни к чему вы не готовы, гражданин Осокин.

– Как прикажете понимать ваше обращение ко мне? По чему «гражданин Осокин», а не товарищ полковник?

– Вы опоздали, гражданин Осокин. Вчера вы были для

меня уважаемый товарищ, собрат по оружию, с которым мы

вместе шли к одной светлой цели, а сегодня...

– Я требую объяснений!

– Не вам их требовать! Вам разрешено просить. Или воз вращайтесь пока домой. Я не смею вас дольше задерживать.

Передайте привет супруге. И не забудьте напомнить ей, чтоб

она собрала вам необходимые вещи. Я полагаю, что в первые

дни следствия вам, учитывая ваши прежние заслуги, разрешат

поселиться в одиночной камере с относительными удобствами.

Погиб! – в ужасе подумал Осокин. – Может быть, оче редная провокация? Следовало отказаться от коньяка... А вдруг

он подсыпал в него? Он пил сам... В своем доме не посмеет.

Хозяин – не майор, а я – не Гвоздевский. Глупости! Ну как

лучше всего говорить? Возмущаться? Попытаться свести к

шуткам? Молчать? Встать и оскорбленно уйти. Уйти, ничего не

узнав? Курьер... Маловероятно... Не сидит ли кто в соседней

комнате? Может, подслушивают? В прошлом году сигнализа цию у хозяина устанавливал мой человек. Из других комнат

ничего не услышишь. Лучше всего...

– Вы, конечно, шутите, товарищ генерал-майор. И все ж е

я считаю своим долгом предупредить вас о неуместности подоб ных шуток. Если они повторятся...

– А если вы в таком тоне скажете еще одно слово, я вы шибу вас за дверь.

– Зачем же так сразу? Между друзьями возможны раз молвки, но эксцессы... Я не ожидал от вас. Вы человек воспи танный.

– Я вас позвал не для разговора о воспитании. Когда в

последний раз вы были в больнице?

– В какой больнице? – Осокин сделал недоумевающее

лицо. «Продал Зотов? Или донесли сексоты Орлова?»

303

– Больница у нас одна.

– К своему врачу я обращаюсь каждую неделю. Мне не

понятно, почему вы так обеспокоены состоянием моего здоро вья? И какая связь между моим желудком и вашим шифром?

Путать работу с личными делами? Это... выше моего разумения.

– Осокин огорченно вздохнул и со скорбным недоумением

посмотрел на хозяина.

Как держится, старый иезуит! Полковник – не Зотов. Не

помогли два бокала коньяка... Трезвеет на глазах. Я тебя при жму, как ужа вилами, – мысленно пригрозил Орлов.

– Я говорю о четвертой лагерной больнице.

– Дайте припомнить. – «Кажется, узнал... Но что? И

сколько? Запираться полностью нельзя. Опровергать?» – Се годня у нас девятое апреля, вторник...

– Уже десятое... Среда, – поправил Орлов.

– Да-да. Я приехал в больницу в прошлый понедельник.

Следовательно, первого апреля. Уехал во вторник вечером.

– Фамилия Седугин вам ничего не говорит?

– Се-ду-гин... Что-то знакомое... А-а-а, мы вместе с вами хо датайствовали о смягчении его наказания. Он провинился? Не ужели мы ошиблись?

– Прочтите, гражданин Осокин, сочинение на вольную

тему. И попробуйте догадаться, кем оно написано. – Орлов

протянул полковнику одно из донесений Седугина. Не притра гиваясь к бумаге, Осокин быстро пробежал глазами написанное

на одной стороне листа и будничным голосом попросил: – Переверните, пожалуйста, товарищ генерал-майор. Та кую пакость стыдно брать в руки. – Орлов с усмешкой натя нул перчатки.

– Боюсь руки запачкать. Очень уж грязный пасквиль, – с

брезгливой миной на лице пояснил Орлов.

Эта бумага ничего не доказывает. Кто ее писал? Седугин?

А при чем здесь я?

– Догадались, кто автор записки?

– Неужели Седугин?! – возмущенно спросил Осокин. – Кто бы мог на него подумать? И откуда он узнал о шифре?

– Об этом следует спросить вас.

– Меня?

– Да, вас, гражданин Осокин.

304

– Вы подозреваете меня? Но простите, товарищ генерал-майор. Я в равной степени имею смелость в том ж е заподозрить

и вас. К тому же, не составит особого труда добиться от Седугина признания, кто продиктовал ему текст доноса, и навряд ли

он укажет на меня. О Седугине я знаю от майора Зотова. С

ним лично я никогда не разговаривал.

– Так-так, Осокин. А теперь прочтите дубликат записки

Седугина и не пытайтесь порвать его или проглотить. – Орлов

вынул из кармана револьвер и положил его перед собой. – Когда-то я брал призы за отличную стрельбу. Да и теперь не