Текст книги "Я увожу к отверженным селениям том 2 Земля обетованная"

Автор книги: Григорий Александров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 23 страниц)

меня сыпется в управление!.. Обвиняют в том, что много помо гаю политическим, создаю им курортные условия, держу са нитарами каторжан. До гнусных анекдотов порой дописывают ся. Донесли в управление всех лагерей, будто я любовник

Орлова...

– А Орлов?

– А что он может сделать? В управлении лагеря есть лю ди, что по команде сверху официально доносят на него. Он

это знает, но изменить ничего не может.

– При чем же тут вы?

– Я – его протеже. Удар по мне – подножка ему.

– И кто же пишет?

– Работники управления, надзиратели, заключенные, май ор и даже его супруга.

– И она? Почему?

– Седина в бороду, а бес в ребро. Я думал, что эта посло вица применима только к мужчинам. Ошибся. Эту почтенную

шестипудовую матрону потянуло к амурам. Объектом ее вле чений стал я. Последовало негодование отвергнутой... Пошлая

и грязная мелодрама. Если бы не Орлов, меня бы отправили

42

в БУР, она бы этого добилась. Все доносят на всех. Мой брат

– на своих подчиненных, они – на него. Начальники команди ровок – на надзирателей, надзиратели – друг на друга. Заключенные-сексоты – на заключенных...

– И многие соглашаются?..

– Доносить? Есть, Любовь Антоновна. Один – ради куска

хлеба, другие – в надежде на досрочное освобождение, тре тьих соблазнили легкой работой, четвертые – из зависти: дру гие живут, а я чем хуже, пятые преданность проявляют, а есть

и такие, что от злобы: мне плохо, пусть и другому еще хуже

будет. Надзиратели выслуживаются или просто пакостничают.

Иные без доноса и дня не проживут. Начальники на повыше ние надеются или, на худой конец, хотят на своем месте удер жаться, если кто не прочно сидит. Всех не назовешь. И все же

основная причина повальных доносов кроется глубже. Люди

уверены, что, донося, они делают доброе дело, потому что

мы окружены врагами и этих врагов следует выкорчевывать.

Впрочем, это тема большая, лучше ее не затрагивать. На меня

пишут, а Леонид отстаивает своего непутевого брата. Отписы вается, что я хороший хозяйственник и прочее. Не обходится, конечно, без подарков с его стороны. Он как-то упрекнул

меня, что я ему в месяц обхожусь дороже, чем он нашей

семье за двенадцать лет. Досаждает майор. Пьяный плохо, а

трезвый – еще хуже: придирается к больным и чуть что – в карцер.

– Вы попросите, чтоб его перевели.

– А кого пришлют? С ним я сработался, а с другим? Я

давно хотел поговорить с кем-нибудь по душам. Никто, кроме

вас, не знает об Орлове. Я вам не хотел рассказывать, но когда

увидел, что вы готовы идти на этап, полностью поверил вам.

Мне очень трудно, Любовь Антоновна. Братец укоряет, многие

коллеги не доверяют, считают меня предателем, больные в

глаза льстят, а в душе завидуют. Меня два раза пытались

убить.

– Охрана?

– Заключенные. Один раз воры в законе, а второй – суки. Те, кто попал в лагерь за мелкую кражу, или еще что-либо натворил, в больницу попадают или по-настоящему боль ными, или изувечив себя. Бедному майору доходов от них ни

43

копейки. Другое дело воры в законе. Дав солидную взятку, они

приезжают сюда отдохнуть, а бывает и так, чтоб обсудить жи вотрепещущую воровскую проблему. Устраивают сходки, неч то в роде подпольных собраний, вносят поправки и добавления

в тот или иной воровской закон, в общем, творчески трудятся.

Порой решают частные проблемы: считать ли сукой такого-то

вора, убить ли его, и если да, то как это лучше сделать.

Иногда обсуждают программные вопросы: можно ли вору под

принуждением вскапывать запретную зону или работать на

кухне. По этим вопросам они пока не пришли к единодушному

решению. Сук присылает начальство. Пока трудовой отпуск

для них не предусмотрен, вот они и отдыхают в больнице. Ря довых сук бесплатно не принимают, а комендантов, нарядчи ков, воспитателей присылают месяца на полтора, на два. Ни

воры, ни суки не удосуживаются придумать какую-нибудь прав доподобную болезнь. Спросишь его, на что жалуется, а он ос корбленно ворчит, что дал начальнику и не мое собачье дело

знать, зачем он приехал. Я часто, чаще, чем того бы хотелось

майору, отказываюсь принимать воров и сук. За первых – он

взятку получил, вторых – управление прислало. Майор втай не объясняет им, что виноват я. Они затаили на меня злобу

и решили отомстить. Как-то вечером я шел по зоне и меня

сзади ударили топором. К счастью, лезвие пошло вскользь, рассекло кожу на затылке. Второй раз – ножом под левую

лопатку, отлежался, выздоровел. Воры и суки – полбеды. Не навидят коллеги. Как объяснишь, кто ты. Узнают про родство

с Орловым – не сносить головы. Пока он разрешает мне ра ботать, начальство смотрит сквозь пальцы. Орлову по чину

положено иметь двух-трех любимчиков, а я у него один. Да, заговорились мы с вами, Любовь Антоновна. Минут через десять

заглянет надзиратель, а вы ничего не сказали мне о диагнозе.

Кого вы защищаете? Начальника семьсот семнадцатой? Его

тут некоторые больные знают.

– Капитан не лучше других. Но все ж е я хочу, чтоб не

было вскрытия. Сегодня днем к Гвоздевскому приезжал...

– Знаю. Майор Емельянов, следователь из управления.

Емельянов спрашивал меня, не подозреваю ли я, что полков ник отравлен?

– О том же он спрашивал и меня.

44

– И вы?..

– Я сказала, что если он отравился, то только в пятницу

утром. Такая версия меня вполне устраивает.

– Почему, Любовь Антоновна? Вы не доверяете мне?

ЛЕКАРСТВО ДЛЯ ОХРАННИКОВ

– Я слушала вас... Вы говорили искренно. Я отвечу вам

тем же. На семьсот семнадцатой умирала женщина, ее зовут

Ефросинья. Лекпом мужского лагпункта, своего лекпома у нас

не было, не дал ей освобождения от работы. Елена Артемьевна

каким-то чудом спрятала обручальное кольцо. В понедельник

заболела жена начальника семьсот семнадцатой. Дорогу раз мыло, а ей срочно нужна помощь. Капитан пригласил меня к

жене. Я поставила условие – буду лечить, если отправят в

больницу Ефросинью. Он согласился. Вернувшись в зону, я

узнала, что Елена Артемьевна отдала капитану кольцо. Ночью

убежала Аня, подруга Риты, а Риту посадили в карцер. Вече ром убитую Аню принесли в зону. Нас выстроили, а Риту и

Катю Болдину, она сейчас в землянке, подвели к мертвой.

Катя закричала: «Лечите собаку, доктор!» – это за то, что я

лечила жену капитана. Я и Елена Артемьевна вышли из строя, стали кричать на капитана. Я сказала, что он украл кольцо.

Капитан ударил меня и всех четверых посадил в карцер. На

другой день жена капитана, Лиза, упрекнула мужа за меня.

Он вызвал меня из карцера, пообещал отправить в больницу

всех пятерых с условием, что я помирю его е женой. Я согла силась. Лиза, очень милая женщина, рассказала мне кое-что

интересное и вернула кольцо. Позавчера вечером приехал пол ковник. Лида, она тоже в землянке, в ответ на вопрос «Жало бы есть?» перечислила ему свои претензии и упомянула о том, что я назвала капитана вором. Гвоздевский посадил Лиду в

карцер, произнес речь, осмотрел зону, а вернувшись, вызвал

меня и потребовал, чтобы я призналась во лжи и извинилась

перед капитаном. Я отказалась и меня снова посадили в кар45

цер. Полковник пошел к капитану ночевать. Лиза узнала от

лейтенанта, как он обошелся со мной. Она поругалась с Гвоздевским и отравила его поганками.

– Вы ничего не путаете?

– Нет.

– Но отравить Гвоздевского?..

– В этой истории замешана не только я. Лиза избила

Гвоздевского, а капитан, спасая жену, полковник чуть не при стрелил ее, ударил Гвоздевского по руке. Полковник решил

по-своему отомстить им обоим. Услав Лизу ставить самовар, он сделал грязный намек, что Лиза не прочь сблизиться с лей тенантом, и потребовал, чтоб капитан отправил меня в побег, а лейтенанта пристрелил на охоте. Лиза подслушала и поняла, что если муж убьет лейтенанта, Гвоздевский сведет счеты и

с капитаном. Спасая семью и себя, она решилась на отравление.

Лиза знала, что охотника и его жену убил не беглец, а надзи ратель Малявин...

– Не может быть. Беглеца нашли в доме охотника мерт вым. Кто же убил беглеца?

– Малявин, по сговору с мужем Лизы, а он получил та кое задание...

– От моего брата...

– Очевидно, так. Ругаясь с полковником, Лиза сказала ему

о Малявине. Ничего хорошего от живого полковника она не

ждала и угостила его поганками. Она их приберегла для мужа, когда узнала о Малявине. Вот почему я хочу, чтоб отравление

случилось утром.

– Вы не знаете, Любовь Антоновна, где Гвоздевский зав тракал?

– На сорок первой.

– Я наслышан о начальнике этой командировки. Мерзавец, даже среди своих. Вот-вот придет надзиратель. Я с вами пройду

к полковнику. Дадим ему что-нибудь тонизирующее, чтобы он

минут на десять пришел в сознание. При врачах спросите Гвоз девского, что он ел утром. При надзирателе повторите вопрос.

Разбудив задремавших врачей, Игорь Николаевич сам, не

доверяя никому, сделал полковнику укол.

– Больной! С вами хочет говорить доктор Ивлева, – воз высив голос, обратился Игорь Николаевич к Гвоздевскому.

46

– Мне важно знать, что вы ели в последний день перед

болезнью. И как следует вспомните время. Мы решили назна чить вам новый курс лечения, – Любовь Антоновна указала

на Игоря Николаевича, который держал в руках двадцатиграм мовый шприц. – Если вы ошибетесь, кончится плохо. И тогда...

В палату вошел надзиратель. Любовь Антоновна, услышав

позади себя шаги, взглянула на Игоря Николаевича. Он медлен но прикрыл глаза. – Что вы ели за день до болезни? – как

можно громче спросила Любовь Антоновна.

– Грибы, – прохрипел Гвоздевский.

– Я вам объясняла, больной, если вы перепутаете время, лечение не даст нужного эффекта. Когда вы ели грибы? В

обед?

– Нет...

– Вечером? – наступило долгое тягостное молчание.

– Нн-ет...

– Утром?

– Да.

– Картина ясна. Мое окончательное мнение – утренний

завтрак, – заключила Любовь Антоновна.

– Пройдите в мой кабинет, доктор Ивлева. Нам следует

обсудить вопросы, касающиеся дальнейшего лечения больного

Гвоздевского. А вы, – Игорь Николаевич взглянул на надзи рателя, – если желаете, тоже зайдите ко мне. Я нашел лекар ство, о котором вы меня просили.

– При ней? – смущенно спросил надзиратель, указывая

на Любовь Антоновну.

– Она обождет, – ответил Игорь Николаевич, направля ясь к своему кабинету. Любовь Антоновна осталась в коридоре.

Минут через пять из кабинета главврача вышел надзиратель.

Карманы его брюк заметно топорщились.

– Серьезно болен ваш пациент, – усмехнулась Любовь

Антоновна, заходя в кабинет Игоря Николаевича.

– Куда серьезней... Для полного излечения я выдал ему

два поллитра неразбавленного спирта, – пояснил Игорь Ни колаевич.

– На одного? Такая доза лекарства...

– На четверых. Выпьют и до утра сюда не заглянут. Я

сказал ему один секрет.

47

– Какой?

– Чтоб он не закусывал грибами. Возможно, добавил я, что с полковником случилось несчастье из-за грибов. Утром

поел, а на другой день плохо. Я подчеркнул «утром», да он и

сам слышал вашу беседу с Гвоздевским. Попросил не разгла шать секрет. Он поклялся, что сохранит тайну до смерти и еще

шесть часов после смерти будет молчать.

– Промолчит?

– Кроме его собутыльников и всего управления никто не

узнает. По пьянке расскажет им, втайне поговорит с дружка ми по селектору. Часам к десяти утра этот секрет полишинеля

станет известен всей лагерной администрации.

– Зачем же вы?

– Еще вечером на вахту подбросили записку, что полков ник, возможно, отравлен. Это сделал кто-то из заключенных.

Писал явно не врач, но сексот, автор записки что-то пронюхал, поэтому Орлов и приказал отправить вас на сорок седьмую.

Ему не хочется возбуждать уголовное дело против своих со трудников. Убийство полковника Гвоздевского начальником ко мандировки даром моему братцу не пройдет. Он и решил из бавиться от вас, как от ненужного свидетеля.

– Кто же написал анонимку?

– Врачи догадывались об отравлении. Неосторожно пого ворили между собой, их подслушали – и донос готов.

– Какой ж е вам был смысл рассказывать надзирателю, что Гвоздевский отравлен.

– Орлов поймет, что секрет – больше не секрет и ликви дировать вас нецелесообразно.

– А вы?

– Мало ли где надзиратель мог это услышать? Он на мекнул, что знает доносчика и свалит на него. И самое главное, будет повторять, как попугай, что отравление случилось утром.

Майор поторопится лично рассказать обо всем Орлову. Утром

поедет на дрезине в управление. Такой случай выслужиться он

не упустит. Начальник сорок первой не отопрется, что Гвоздев ский завтракал у него грибами. Нелепый случай... трагическая

оплошность. Поганка попала по недосмотру, никто не виноват, и вечная память полковнику Гвоздевскому.

48

– Вы рискуете. Орлов узнает, кто рассказал надзирателю.

– Не я, а сексот. За лишнюю болтовню сексот пойдет в

БУР или в побег. Чище воздух – легче дышать. Но если и

узнают... Я часто рискую... Обозлятся надзиратели и убьют за

зоной. Дознаются, что я родственник Орлова – и конец тот

же. Приму больного, какого не следовало бы принимать... а чем

это кончится? Вылечим, кому умереть велено, и опять жди... Я

осторожен...

– Вчера вечером...

– Да... я разоткровенничался. Увидел вас и подумал: если

вы за этих женщин просите, ничего со мной плохого не слу чится... В третьем отделении лежит один каторжник. Кто он

– я не знаю. В графе, где обычно проставляют статью и срок, слова: «До особого распоряжения». Его привезли без сознания

около месяца назад с лагерной пересылки. Он рассказал мне, когда пришел в себя, что на пересылке его посадили в карцер

за карты...

РАЗНЫЕ СУДЬБЫ

– Он играл?

– Подбросили ему. В карцере его хотели убить. Я так

понял, что воры в законе действовали не сами. Кстати, один

из воров, Падло Григории, оказался на поверку сукой. Сейчас

он комендантом на сорок первой, там уголовники, но я слы шал, что скоро его переведут к политическим...

– Как его зовут?

– Больного? Федор Матвеевич.

– Мне говорила о нем Елена Артемьевна. В ту ночь, когда

его пытались убить, она сидела в карцере.

– Кто его спас?

– Рита и Ася, девушка одна. Асю хотели отдать сукам.

Она побежала в запретную зону. Ее убили.

– Рита?! Та, что приехала с вами?

– Да. Она слышала весь разговор этой шпаны. Падло

говорил, что Федора Матвеевича им приказал убить начальник

пересылки. Рита подняла шум. Ася подожгла карцер.

49

– Ася политическая?

– Воровка. Она ехала в одном вагоне с Еленой Артемьев ной. В пути рассказывала, что ее отец бывший капитан кораб ля, арестован в тридцать седьмом...

– Какие люди погибают... Мне тысячу раз наплевать, что

она была воровкой... ее сделали такой, заставили воровать...

Может, и моего сына ждет то же. О Рите... Не буду ничего

обещать... Но пока я здесь, ее не обидит никто.

– Спасибо, Игорь Николаевич. Позаботьтесь и о других.

– Любовь Антоновна!

– Я так привыкла к ним...

– Я вам дал слово. Завтра познакомлю с Федором Матве евичем. О прошлом он не рассказывает ничего. Очень культур ный, интеллигентный человек. Умница. Орлов прямо сказал, что Федор Матвеевич должен умереть в больнице, но умереть

вполне респектабельно. Как видно, Федор Матвеевич известен

не только у нас. Опасаются скандала. Вот и решили обставить

его смерть со всей видимостью закона, а он не умирает им

назло. Долго так продолжаться не может. Найдется иуда, я

не догляжу – и... несчастный случай... Только Орлов, наверно, заберет его на днях. А я... я бессилен... Помочь больному – бессилен, спасти человека – бессилен... Даже защитить вашу

Лиду – и то приходится идти на подлог... В кого нас здесь

превращают?

– Начальника сорок первой не накажут?

– Узнаю вас, Любовь Антоновна: забота о людях и все прощение... Вам в душе жалко его. Жена, двое детей... Началь ник он над уголовниками... поделом вору и мука. Если б вору...

Я бы сам создал им такие условия. Но сколько настоящих

воров сидит в лагере? Воры в лагере едят лучше рабочего, предают своих товарищей, и, если те не успеют убить измен ника, он уже комендант или воспитатель. И опять карты, водка и мальчишки. А сколько таких, что попали сюда за два

килограмма картошки, за стакан муки и за катушку ниток...

Они пухнут от голода, и наказывают только их. Им, больным, не дают освобождения от работы... А суки и воры едут сюда

и ради женщин. А на мужских командировках шпана утешается

с мальчиками. В третьем отделении лежит один пацан, ему

50

лет шестнадцать. По закону он должен в малолетке быть, а

его ко взрослым посадили. Осудили его за ботинки.

– Украл?

– В начале сорок пятого, зимой, его забрали в ФЗО. Там

голодно, не топят, он и убежал домой в казенных ботинках.

Не успел отогреться на печке, нагрянула милиция – и пар нишку под суд. За побег и кражу ботинок ему дали восемь

лет. Месяца четыре назад, на пересылке, он попал в руки Пад лы, тогда еще Падло считался вором. Мальчишка с месяц спал

на перине с самим Падлой, потом надоел ему, и Падло прогнал

фезеушника. Парнишка пошел по рукам. Насладятся им вволю, он мне говорил: «аж спину грызли» – и пинком. Заключенные

наложников не любят. Вскоре отправили мальчишку на двад цать пятую командировку. Голод, насмешки, дразнят «петух», «красная косыночка», не выдержал он – отрубил себе кисть.

Вылечим его здесь – и двадцать лет. Погиб парнишка. Жизнь

дешевле ботинок. Таких, как он, среди уголовников немало.

Если бы осуждали только за настоящие преступления... А кто

бы тогда дорогу строил?.. Придет время и нашу дорогу назовут

чьей-нибудь ударной стройкой... Конечно, не все уголовники

такие, как этот несчастный саморуб. Есть среди них, и немало, убийцы, воры, бандиты и прочее отребье. Однако настоящие

преступники устроились неплохо в лагере. Им присылают бога тые передачи и деньги, к ним приезжают на свидание родные, у них легкая работа, а иногда и досрочное освобождение по

ходатайству задобренной лагерной администрации. Дней пять

назад с сорок первой привезли одного паренька, Андрея Петро ва. Не окажись я на вахте, списали бы Петрова как умершего.

– Он вор?

– Не похож. Осужден на три года за нарушение паспорт ного режима. С ним приехали еще трое. Y одного, Монахова

Станислава, алиментарная дистрофия, второй, Саня Лошадь, нарядчик сорок первой, третий – Шигидин, душевнобольной.

Монахов рассказывал мне, за что избили Петрова. Андрей дру жил с Шигидиным. Они познакомились на фронте. Шигндина

ранили в живот, а из госпиталя откомиссовали домой. Шиги дин вернулся домой и узнал, что к его жене, пока он был на

фронте, заглядывал председатель. Шигидин добрался домой

ночью и застал любовника жены в избе. Скандал... драка...

51

Попало, конечно, Шигидину. Разве справится израненный сол дат с раскормленным здоровым мужиком? Председатель об наглел и продолжал захаживать к его жене в гости. Летом

Шигидин встретил председателя на улице и они подрались.

Председатель присмирел, перестал заглядывать, но затаил на

Шигидина злобу. Прошлой осенью деревенские детишки, жен щины, старики, больные, калеки высыпали на поле подбирать

упавшие колоски. Собирали ночью, днем не разрешали. Пусть

лучше честно и законно зерно сгниет в земле, чем съедят

голодные детишки. О том, что по ночам собирают упавшие

колосья, узнали в районе. Оттуда спустили директиву: устро ить показательный суд над расхитителями колхозного иму щества. Проще всего приказать, поймать и осудить. А кого

ловить, если вся деревня колоски собирает. Председатель

вспомнил о Шигидине. Он пригрозил трем бабам и одному

калеке, что отдаст их под суд, если они не поймают жулика

Шигидина. Шигидина поймали pi судили. Учли службу в армии, боевые награды, ранения и дали всего лишь пять лет. На со рок первой он встретил своего односельчанина. Тот рассказал

Шигидину, что его жена сошлась с председателем, сынишка

умер, а слепую мать его бывшая жена выгнала из дома. Вось милетнюю дочь Шигидина отчим бьет и грозит отдать в дет дом. После встречи с земляком Шигидин никого не узнает.

Толкнут его – улыбается, бьют – тоже смеется. Я сам видел, как надзиратель пинал его ногой.

– Промолчали?

– Выкупил за поллитра спирта. Ругаться с больничным

начальством, звать Орлова на помощь – долго не проживу.

Душевнобольных майор принимает с боем: взятки за них ни какой, где держать неизвестно. Психбольница принимает уго ловников, но не сразу. Осужденные по году свободного места

ожидают. Не так-то просто попасть в сумасшедший дом. Оче редь, везде очередь. Больным – все равно, а майору хлопоты.

Пока Шигидина держали на сорок первой, Петров ему помогал.

Петров – парень начитанный. Меня уверял Монахов, что Пет ров «тискает романы, как читает». Я от Монахова все подроб ности узнал.

– А он от кого?

52

– Стасик – односельчанин Шигидина. Присяжные лагер ные рассказчики обычно увеселяют поваров, каптеров, комен дантов, лекпомов и прочих аристократов. За это им платят

баландой, хлебом, а бывает, что и освобождением от работы.

Петров с лагерной аристократией не знался, хотя они и соблаз няли его. Он рассказывал только своим товарищам по бараку.

Надо владеть, и довольно искусно, даром слова, чтобы увлечь

усталых, голодных людей. До рассказа ли им, если они не

знают, что их ждет завтра. Заключенные слушали Петрова до

полуночи и просили рассказать еще. Как-то вечером Падло

позвал Монахова к себе. Он разрешил ему вылизать миски и

заставил чесать себе пятки. Падло большой любитель такого

времяпрепровождения. Пяткочесателей он не кормит, разре шает им только вылизывать пустые миски.

– Отдает объедки?

– Объедки он дарит своим любовникам, мальчишкам. На

сорок первой Падло завел двух мальчишек, одного назвал

Дашкой, другого Нинкой. Надел на них женские косынки и

ревновал их к своей своре. Сегодня Дашку объявит законной

женой, а Нинку наложницей, а завтра наоборот. Стравит па цанов, они сидят и ругаются, спорят до драки, а Падло хохо чет. В тот вечер, когда пригласили Монахова, в комнате Падлы

был Шигидин.

– А его-то зачем туда?

– Им развлекались падловцы. Они хватали Шигидина за

уши и били его головой о стену, а он смеялся. Кто-то из пад-ловцев заявил, что оторвет Шигидину уши. Старался, пыжил ся, и ничего не получилось. Потом затеяли игру, кто сильнее

ударит Шигидина о стену. Результат определяли по звуку.

Падло, как верховный судья, никого не назвал победителем.

Монахов попросил Падлу, чтоб не мучили Шигидина, и полу чил удар ногой в лицо. В это время привели Петрова. Падло

предложил ему «тиснуть роман». Петров потребовал, чтобы

Падло распустил всех по баракам. Вы представляете, как взбе сился этот мерзавец! Ему, Падле, какой-то лагерный доходяга

ставит условия! Сперва Падло хотел проучить Петрова немед ленно, но потом, трудно предположить, что Падло подумал

потом, он неожиданно пустился с Петровым в переговоры. Воз53

можно, Падло посчитал Петрова ненормальным, и он решил с

ним поразвлечься, а возможно, Петров пришелся ему по душе

своей смелостью. Падло предложил Андрею неслыханную сдел ку: он сказал, что назначает Петрова своим помощником и в

его отсутствие комендантский взвод и прочее будут подчинять ся Петрову. Андрей заявил, что комендантский взвод ему не

нужен, а рассказывать «романы» он будет только в общем

бараке. Хочет Падло послушать, пусть приходит, «если, – до бавил Петров, – у меня не пропадет охота рассказывать при

виде тебя».

– Не может быть, чтоб так он ответил коменданту.

– Не может, но было. Я сам не поверил Монахову. Саня

Лошадь, он был в комнате Падлы, когда били Петрова, почти

слово в слово повторил рассказ Монахова.

– И этот подонок Саня здесь?

– Я выписал его за неимением мест. Я многое повидал в

лагере, давно перестал удивляться, но Петров... Девять банди тов, вооруженных ножами, палками, безнаказанностью, а он

один плюет в глаза их хозяину. Падло заорал: «Раздеть его, подвесить вниз головой!» Петров схватил полено и Саня Ло шадь получил превосходный удар по голове.

– А Падло?

– Ускользнул мерзавец. Петрова били долго, ожесточен но и умело. Проломили череп, сломали руку, два ребра и вы бросили из окна. До утра Андрей валялся на земле, истекал

кровью, а надзиратели не разрешали отнести его в барак.

Утром пришел начальник и на глазах заключенных пинал

Петрова ногами и орал: «Ты ценного человека чуть не убил!»

Сперва хотели схоронить Петрова тут же в зоне, а потом реши ли, что все равно он не выживет и привезли в больницу. Таков

начальник сорок первой. А вы боитесь, что пострадает невин ный человек. К нам прибывали десятки искалеченных заклю ченных с его командировки, сам он мало кого бил, зато натрав ливал коменданта и его взвод.

– У начальника сорок первой жена, двое детей. Дети не

виноваты, жена тоже.

– А Петрова ждет мать, а может быть и невеста. А погиб шие на сорок первой? Их разве не ждал никто? Их дети не

остались сиротами? Умирать с мудрой улыбкой всепрощения

54

очень красиво и заманчиво. Не жалеешь себя, твое дело. Но

позволяя себя убить, ты утверждаешь бандита в мысли, что

любое преступление сойдет ему безнаказанно, превращаешься

из его жертвы в сообщника. А помогать двуногому зверю не

имеет права ни один честный человек. Так что не терзайте

себя, Любовь Антоновна, если начальник сорок первой лет на

двадцать поселится в глубинке.

– Разрешите я просмотрю историю болезни Петрова.

– Я сам хотел попросить вас об этом... Может, взглянете

на него самого?

– Он спит?

– Наверно, нет. Пятые сутки его кормят с ложки. Днем

терпит, ночью стонет.

– Если вы разрешите, я буду дежурить возле него... лишь

бы благополучно кончилась вся эта история с Гвоздевским.

– Вам нужен отдых, Любовь Антоновна.

– Y меня старческая бессонница. Где он лежит?

– За стеной. В маленькой комнатке.

– Почему не в общей палате?

– В больнице много ссученных воров. Ночью удушат

Петрова, и не найдешь кто. А если и найдут, то убийцу выпи шут и назначат комендантом или воспитателем.

Игорь Николаевич и Любовь Антоновна с трудом втисну лись в крошечную комнатушку. Любовь Антоновна подошла

к изголовью больного. Возле Андрея сидела пожилая женщи на лет сорока пяти. Услышав, что кто-то подошел, она испуган но вскинула голову, протерла глаза и сказала охрипшим от сна

голосом:

– Сюда нельзя. Главврач не велел. – Но, увидев у двери

Игоря Николаевича, женщина смущенно потупилась. – Изви няйте. Вздремнула. Устала ведь.

– Хотите поспать – садитесь возле двери, – строго заме тил Игорь Николаевич.

– Я чтоб поближе... Напиться попросит, вмиг подам.

– Я вас прошу, Вера Кондратьевна, ставить табуретку у

входа. Облокотитесь спиной на дверь, и никто не откроет.

Будут рваться – зовите на помощь.

– Т-с-с, – погрозила пальцем Любовь Антоновна, – он, кажется, спит.

55

В эту минуту из-под белых бинтов повязки сверкнула

узенькая щель полуоткрытых глаз. Любовь Антоновна часто

смотрела в глаза больных, она видела и предсмертную муку, и боль, и упрек, и жалобу. Она видела негодование и злобу, бывает, что больной в последние минуты ненавидит врача за

то, что он не в силах освободить его от жгучей, всепоглоща ющей боли. Но никогда она не видела, чтоб кто-нибудь смотрел

на нее с такой затаенной мукой. Глаза Андрея говорили о стра дании, но ничего не просили. В них угадывались глубоко спря танный гнев и даже вызов, словно Андрей хотел сказать: «Да, мне тяжело, невыносимо тяжело, но я терплю. Зачем пришли

ко мне? Срывать бинты?» Любовь Антоновна протянула руку

к больному, она хотела поправить одеяло, но Андрей, заскри пев зубами, поднял забинтованную голову и тут же беспомощно

уронил ее на подушку.

– Не прикасайтесь к нему, – испуганно попросил Игорь

Николаевич.

– Он бредит?

– Вы новый человек. К нему уже пытался ворваться Ло шадь.

– Но я женщина... Неужели он подозревает и меня?

– Успокойся, Андрей, – мягко попросил Игорь Никола евич. – Здесь я. Никто из них не подойдет к тебе близко. Это

новый врач. Она должна осмотреть тебя.

– Он... говорил... заколят... – отрывисто прошептал Андрей.

– О чем он? – Любовь Антоновна взглянула на Игоря Ни колаевича, но тетя Вера поспешила объяснить слова больного.

– Намедни, когда тот бандит в двери ломился, он грозил

Андрюшке, что задарит докторшу и она ему даст смертель ный укол. Вас-то, Игорь Николаевич, не приметил он, с глазами

у него неладно, вот и подумал, что докторша пришла травить

его.

– Он плохо видит, – подтвердил Игорь Николаевич. – Последствие травмы черепа.

Тщательно выслушав больного, Любовь Антоновна заду малась.

– Мое мнение, – заговорила она, но в это время в проеме

дверей показалась голова доктора, дежурившего в палате

Гвоздевского.

56

Игорь Николаевич! Y полковника пропал пульс. Зрач ки не реагируют на свет, торопливо сообщил дежурный

врач.

– Летальный исход? – заметно волнуясь, спросил Игорь

Николаевич.

– Кажется, да.

– Не торопитесь с выводами, доктор, – неприязненно

оборвал Игорь Николаевич дежурного врача. – Вы проверили

ахиллов рефлекс?

– Нет.

– Совсем разучились работать, – заворчал Игорь Нико лаевич, выходя из комнаты Андрея. – Идите, – приказал он

ожидавшему его врачу, – я вас догоню. Мы с доктором на

минуту зайдем в кабинет. – Любовь Антоновна, подавленно

вздохнув, пошла вслед за Игорем Николаевичем.

– Возьмите ключ, запритесь и не пускайте никого. Посту чит кто, не отвечайте. Погасите свет и молчите, – приказал

Игорь Николаевич, доставая из тумбочки две поллитровые

бутылки. – Лекарства, – пояснил он, пряча бутылки в кар ман. – Осмотрю Гвоздевского – и сразу на вахту. Врачи не

донесут, что Гвоздевский мертв. Лишь бы не прорвался сексот.

Кто он?? Возле вахты будет дежурить мой помощник. Заметит, что кто-то крадется, поднимет шум. Открыто подойти к над зирателям сексот не посмеет. Постараюсь задержать охрану

подольше. Орлов приходит на работу в девять и тогда я сумею

с ним договориться.

– Но подозрение падет на вас, Игорь Николаевич. Орлов

поймет, что вы преднамеренно разгласили тайну об отравле нии Гвоздевского.

– Ничего он не поймет. Я вам уже объяснил, от кого Ор лов узнает секрет. Спокойной ночи, Любовь Антоновна.

Игорь Николаевич скрылся за дверью.

57

м ы сли и сон

Любовь Антоновна, дважды повернув ключ, вынула его

из замочной скважины и положила в карман халата. Не раз деваясь, она прилегла на топчан. «Скоро рассвет... Сумеет ли

Игорь предупредить Орлова... Захочет ли Орлов вступиться за

меня... Игоря могут разоблачить... Даже Орлова не простят

за помощь Игорю... Родственные чувства... дружба... брат...

Тех, кто остался братом для осужденного брата, сыном угнан ного отца, женой арестованного мужа, преследуют... Люди про жили вместе всю жизнь... любили друг друга... страдали, весе лились... одинаково думали, ссорились... мечтали быть вместе

до конца, и вдруг... Любить воспрещается. Твой брат или

отец преступник, отрекись от него... Напиши, что ты его осуж даешь, толкни его, брось в него камень, а не то сам пойдешь

вслед за ним... Трусливые бросают, а тех, кто не согласен, отправляют в ссылку... Трусливые... Y женщины трое детей...