Текст книги "Кольцо с бирюзой"

Автор книги: Грейс Тиффани

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)

– Да, конечно. Я наняла лодку. Это было не сложно. Почему бы мне и не путешествовать? – Порция встала и приняла позу участника дебатов, Нерисса рассмеялась. – Я не заметила, чтобы вас сопровождала армия слуг, несмотря на вашу красивую одежду, – добавила Порция, снова садясь. – Вы тоже не боитесь ходить одна.

– Однажды я пришла одна из Падуи в Венецию, – похвалилась Нерисса.

Порция задумчиво нахмурилась:

– Мне кажется, вы несколько преувеличили. Между Падуей и Венецией есть залив.

– Ну, по правде говоря, часть пути я проделала на лодке.

– Лучше говорить все как есть.

– Вы можете очень действовать на нервы, синьора Порция.

– Мой отец тоже так говорил, пока совсем не лишился разума.

– Ах, мне жаль.

– Для этого есть причина. – Порция вздохнула и задумалась, но через мгновение снова оживилась. – И все-таки я найду выход. – После такого загадочного высказывания она подняла бутылку вина и подмигнула. – Я хочу выпить за вас, Нерисса.

Подмигивание и доверительный голос затронули что-то глубоко спрятанное в Нериссе. К своему собственному удивлению, она почувствовала, как забилось ее сердце.

– Нет, синьора Порция Бель Менте, – сказала она, поднимая свой бокал. – За нас!

Глава 19

Никогда прежде ум не привлекал Нериссу к другому человеку больше, чем плоть. Слабое предвестие того потока она ощутила еще в Падуе, когда гуляла вдоль реки Бренты, весело шутя с юной Катериной Минолой. Но Катерина была ребенком, а Порция… женщина, хотя она и скрывает свой пол. Казалось, она не была ни мужчиной, ни женщиной, а тем и другим сразу.

Меньше всего Нериссу смущало то, что она предпочитала мужскую одежду, вроде одеяния и шапочки церковного служки, а через день после их знакомства явилась в куртке и панталонах венецианского моряка (где она только смогла раздобыть такой наряд?). Ее истинная двуполость была глубже.

Она проявлялась в ее сильных жестах: она стучала кулаком по столу, чтобы подчеркнуть сказанное, слишком решительно отбрасывала красивые светлые волосы, когда качала головой, категорически не соглашаясь с тем, что говорила Нерисса. Это она делала много раз за те часы, когда они сидели и пили вино в кардинальских апартаментах.

Спорящая женщина не была редкостью. Нерисса сама кричала на синьора Бен Гоцана и показала ему фигу в тот день, когда он вышвырнул ее из своего дома. Женщины в доме Малипьеро ссорились и таскали друг друга за волосы. И дорогая мама самой Нериссы была вспыльчивой особой, склонной пронзительным голосом выражать свое неудовольствие, она могла выплеснуть ведро воды или кувшин оливкового масла на своих детей и мужа, если считала это нужным. Но у Порции была совсем другая манера спорить. Кажется, она изучала дебаты как вид искусства и теперь с холодной страстью следовала их правилам в своих речах. Она никогда не показывала, что разозлилась; никогда не повышала голоса, за исключением того, когда этого требовали законы риторики. Однако она кидалась, как кошка на мышь, на нелогичные высказывания в манере, которая часто смущала, но и восхищала Нериссу. Порция много читала: греческие и латинские книги в оригинале, комментарии к Библии, канонический закон. Нерисса мало что читала, кроме Библии в доме ее первого хозяина в Венеции.

Но две женщины в эту ночь говорили обо всем или, почти, обо всем: о войне между католическими государствами и Османской империей, о странном поведении англичан в Венеции, о правильном сборе урожая винограда (об этом Нериссе было что сказать, хотя Порция доказала ей, что по некоторым пунктам она ошибается). Слушая Порцию, Нерисса испытывала удовольствие, барахтаясь в море красноречивых рассуждений. Она ощущала себя Иродом, слушающим Иоанна Крестителя. Порция раздражала и сбивала ее с толку, но ей нравилось ее слушать.

А говорила Порция почти всю ночь. Она продолжила анализ дебатов между епископами церкви, свидетельницей которых была, когда делала свои записи в тени как секретарь и ей приходилось прикусывать себе язык, сказала она Нериссе, чтобы не начать поучать этих ученых мужей.

– Их всех буквально затрясло от гнева, когда Венеция отказалась признать власть папы! – ликующе сказала она, подливая себе вина.

– Венеция – что? – переспросила Нерисса.

– Сопротивление. Нежелание! Венеция – купеческое государство, как и должно быть. Оно процветает от торговли. Церковные деятели не могут понять, что независимость Венеции от Рима дает ей свободу и благосостояние. Ах, как мне хотелось сказать им, что власть церкви, навязанная народам, в конце концов ляжет тяжелым грузом, то есть налогом, на их собственную казну! Почему бы не дать государствам возможность процветать и потом получать с них свою десятину?

– Но как церковь могла бы принудить Венецию, подчиниться ей?

– У вас есть какая-нибудь еда? – неожиданно спросила Порция. – Будьте добры, – добавила она, когда Нерисса встала, чтобы вызвать колокольчиком слугу. – У меня есть манеры, знаете ли, но только когда они мне нужны. А мы ведь сестры, не правда ли?

– А сестры могут рыгать в присутствии друг друга, это вы имеете в виду? – заметила Нерисса, направляясь к двери.

Порция засмеялась ей вслед.

– Хорошо сказано! Я постараюсь не рыгать.

Нерисса поговорила со слугой, слегка приоткрыв дверь. Она платила ему лишнюю монету, и он не рассказывал кардиналу о ее посетителях, но Порция была явлением настолько диковинным, что она предпочитала, чтобы ее слуга слышал только голос ее гостьи. Женщина в панталонах под церковным облачением была бы, возможно, для молодого человека настолько необычным явлением, что он не смог бы промолчать об этом, даже за дукат.

– Но вернемся к моему вопросу! – сказала Нерисса, снова садясь на диван.

– Я о нем не забыла, – ответила Порция. – У церкви непростые отношения с Венецией. Как может существовать здесь смешанное государство? – удивляются церковники. Государство бывает или христианское, или языческое. Обсуждался, в частности, вопрос о том, что Венеция укрывает мавров и евреев, не требуя их обращения в христианскую веру.

Порция понизила свой и без того низкий голос и воздела кулак в воздух.

– «Ни одно христианское государство не может пережить такое! – возвестил епископ Дембо. – Османы нас разрушат!»

– Ах, чудесно! Если бы вы украли одежду епископа, а не смиренного служки, возможно, вы смогли бы тоже произнести речь!

– И сказать им всем, если бы меня разоблачили, что одеяние принадлежит синьорам государства, а не церкви? Да, то был бы веселый диспут! Эта мысль пришла мне на ум слишком поздно, дорогая Нерисса. Хотя я и хотела произнести речь даже как служка. Я хотела сказать епископу Дембо, что в своих собственных странах османы позволяют христианам, евреям и маврам жить бок о бок.

– Может быть, он уже знает об этом?

– Если и знает, то он не использовал эту информацию. И я напомнила бы ему, что папа Григорий сам неодобрительно относится к принудительному обращению в веру.

– В гетто я слышала другое.

Порция отставила бокал и с интересом посмотрела на нее.

– Нерисса, – сказала она, – уж не хотите ли вы сказать мне, что вы – еврейка! Ну, вы выглядите как… как… – Впервые она искала слова. – Как христианка, – наконец проговорила она.

– Я не еврейка, – засмеялась Нерисса. – Я работала на одну семью в Новом гетто. Но ни у одной из женщин там я не видела ни рогов, ни хвоста.

– Тогда, значит, у мужчин?

Нерисса внимательно посмотрела на Порцию – конечно, она шутит. Но под светлыми бровями глаза ее гостьи были задумчивы и серьезны.

– Мадам, – сказала Нерисса, – разве в ваших книжках вам не встречалось описание евреев?

– Да много раз! – воскликнула Порция. – В «Путешествиях» Мандевиля, где рассказывается о тайном языке евреев и заговоре с целью поработить христиан. Джон Фокс – есть такой пуританский проповедник в Англии – и Мартин Лютер в Германии очень убедительно доказывают, что евреи – потомки Каина. И есть еще, конечно, писания архиепископа Алонсо де Фонсеки относительно странного смрада, идущего от евреев, а также о том, как евреи распяли ребенка в Ла Гардии. Особенно много де Фонсека писал о рогах.

– Вы очень начитанны, – с восхищением проговорила Нерисса. В дверь постучали, она встала и, приоткрыв дверь, вернулась с каплуном, которого разрезала для себя и Порции. – У Христа тоже были рога? А святой Павел? Он смердел?

Порция засмеялась:

– Признаюсь, я не была знакома ни с одним евреем.

– А я была, – ответила Нерисса, немного холодно, думая о мужчине – синьоре Бен Гоцане, прозванном Бенраспутник, и о его визите к ней в комнату. Она почувствовала, что Порция пронзительно смотрит на нее, и, выпрямившись, откашлялась, прочищая горло.

– Если бы вы были знакомы с кем-нибудь из них, то поняли бы, что те, из Совета Десяти, заставляют их носить значки и шляпы, потому что боятся, как бы женщины-христианки не стали влюбляться в них и рожать от них детей.

Порция нахмурилась, задумавшись.

– Но я никогда не читала об этом!

– Я тоже. – Нерисса слегка постучала себя по лбу. – Это импровизация, так считала моя мать.

– Снова здравый смысл, – заметила Порция. – Ну, рога или не рога, я считаю, присутствие евреев в Венеции нужно терпеть ради блага государства. Нашей церкви не нравится ростовщичество. И еврейская вера. Но кто-то же должен этим заниматься, иначе предоставление денег в долг не будет приносить прибыли, и венецианская торговля пошатнется и рухнет в море. Мы будем похожи на исчезнувший город Атлантиду в мифе Платона.

– Я не знаю этот миф, но знаю: этот дом погрузился на дюйм в Большой канал с тех пор, как я появилась здесь месяц назад.

– Возможно, под тяжестью разговоров, которые вы здесь ведете.

– Охо-о! – протянула Нерисса. – Я бы сказала, это первый разговор, имеющий вес, который услышали эти стены.

– Или выдерживали эти полы, могли бы сказать вы, – заметила Порция, деликатно беря куриную ножку кончиками пальцев. – Чтобы подкрепить метафору. О погружении и так далее.

– А что такое – метафора? И что такое ростовщичество?

– Первое – поэтическая фигура речи, второе – одалживание денег под проценты.

– Ах, это и делал мой хозяин-еврей.

– Что?

– Одалживал деньги. Не поэзию.

– Тогда ваш еврейский ростовщик – опора Венеции, поддерживающая город. Что бы ни говорили епископы, почему бы ему не продолжить свою счастливую жизнь здесь?

Нерисса хотела ответить, но Порция подняла руку, останавливая ее.

– Это был риторический вопрос, Нерисса! Венецианцы готовы принять в свои объятия толпы евреев.

Нерисса сидела молча, вспоминая, как Джессика однажды прибежала домой в слезах, потому что какая-то женщина плюнула в нее и порвала ее тюрбан на Мерчерии.

– Теперь можете высказаться вы, – непринужденно проговорила Порция. – О чем вы думаете?

Нерисса рассказала.

– Но это неприятное происшествие, о котором можно сожалеть и которого можно было избежать. Плюнувшая в нее женщина отрицала ложную веру девушки, а не ее саму.

– Может быть, и так, но она плюнула в спину моей подруги, а не в ее ложную веру.

Порция снова подняла руку, ладонью вперед, прерывая ее.

– Однако! Хотя женщина поступила плохо, наше смешанное государство организовано так, чтобы предотвращать такие неприятные действия. Девица может сделать две вещи. – Порция на пальцах объяснила возможности, которые были у Джессики. – Она может оставаться в Новом гетто, мирно живя среди своих. Или она может стать христианкой и снять оскорбительную одежду еврейки.

Нерисса почувствовала себя почти убежденной.

– На самом деле, думаю, она склонна сделать последнее, – сказала она.

– С другой стороны, однако, если ее отец хочет быть евреем…

– Они есть еврей.

– Если он хочет оставаться им и быть ростовщиком, то пусть он остается в сфере, которую город ему предоставил. Тогда у него все будет хорошо.

– Да, возможно, вы правы.

– А как вы покинули службу у еврея и перешли на службу к кардиналу? – спросила Порция.

Нерисса удивленно вытаращила глаза.

– Ах, не думайте, что можно видеть на стене портрет кардинала Гримани работы Тициана и не задуматься над тем, кто заказал его! Как же вы оставили службу у того еврея?

Нерисса широко улыбнулась:

– Ах, синьора, это совершенно другая история.

* * *

Порция была не очень похожа на женщину, даже когда спала, одетая в красивую, с оборочками ночную рубашку, купленную Нериссой на деньги кардинала. Она была высокая, и рубашка доставала ей лишь до костлявых коленей. Ее ноги, выглядывающие из-под подола рубашки, были красивой формы, но тоже костлявые. Она похрапывала, как крупный мужчина или старая женщина, и почесывала живот, что напомнило Нериссе об ее отце-крестьянине. И лежала она раскинув ноги, как матрос, одежду которого она одолжила для своего путешествия. Возможно, ей снилось, как завтра она будет играть роль матроса в гондоле. Нериссе ее непривлекательный вид во сне показался забавным, хотя раскинувшаяся и похрапывающая Порция заставила ее сначала лечь на пол, а потом и переместиться на бархатный диван в соседней комнате.

На следующее утро Нерисса помогла Порции заколоть ее прекрасные светлые волосы и убрать их под матросскую шапочку и оправила ее морскую накидку. Порция наклонилась и поцеловала ее на прощание, и, не придавая этому значения, они обе весело рассмеялись.

* * *

Письмо пришло неделю спустя из поместья, называемого «Бельмонт», недалеко от Тревизо на Терра Фирма.

«Я склонна спасать всех, кто, как я считаю, испытывает ужасные страдания, и вести их к лучшей жизни, – сообщалось в нем четкими буквами. – Следовательно, вы должны отправиться в путь с доверенным слугой, который передаст эту записку. Он доставит вас в «Бельмонте», где вы станете моей компаньонкой. Полагаю, вы будете благодарны за это предложение. Чек прилагаю. Банковская фирма, которая в нем указана, примет его и снабдит вас достаточными средствами для переезда. Не привозите сюда кардинала. Боюсь, его общество будет означать слишком много диспутов даже для меня. Мы с ним не согласились бы ни в чем, за исключением признания очарования Нериссы д’Орокуоре.

С горячим дружеским приветом, ваша синьора Порция Бель Менте».

Нерисса развернула чек и уставилась на него. Порция прислала ей пять тысяч дукатов.

Она никогда в жизни не видела денежный чек. И никогда даже не мечтала об обладании одной десятой от суммы, указанной в этой бумаге. Сначала она хотела превратить его в наличные и бежать из Венеции на ферму своего отца и подарить ему добычу, – ну, часть ее, – чтобы показать своей семье, что ее неудачи в конце концов обернулись удачей. Но здравый смысл победил. По ту сторону Венецианского залива ее, возможно, ударят по голове и ограбят, и оставят в положении худшем, чем раньше.

И, кроме того, она неделю не думала ни о чем, кроме Порции. Дукаты или не дукаты, с ними или без них, но Нерисса опьянела от радости. Она снова увидит Порцию и услышит ее речи. И более того, думала она, складывая письмо и чек и пряча все у себя на груди, если синьора Порция может свободно раздавать такие суммы, значит, в «Бельмонте», без сомнения, можно будет получить еще больше дукатов. Эти она сможет сохранить, а из тех часть отправит своим родителям.

– Вы считаете мое положение ужасным? – спросила она молодого слугу в красной ливрее, который одобрительно оглядывал роскошные апартаменты Нериссы и саму Нериссу. – Так считает ваша госпожа, – пояснила она.

– Если жить здесь на золотых подушках ужасно, то тогда в вашей спальне, наверное, скрывается дьявол, которого я не вижу, – ответил слуга таким тоном, будто хотел получить разрешение на расследование этого дела. – Если мне будет позволено так сказать. Но моя госпожа всегда права.

– И это вас не утомляет? Ну, ее постоянная правота? – Нерисса взяла очарованного слугу за руку.

– Я… не должен был так говорить, – засмущался молодой человек.

– Не бойся, – успокоила его Нерисса. – Я дам ей хорошую порцию оливкового масла.

– Оливкового масла? Что вы под этим подразумеваете? – спросил слуга.

Она подмигнула ему.

– Здравый смысл.

Глава 20

Гондола перевезла их к судну в восточной гавани. Нерисса вдыхала морскую соль, слушала крики чаек и гомон рабочих. Она наблюдала, как черные рабы катили бочки во чрева кораблей, и только мимолетно подумала: как отнеслись бы эти люди к аргументам Порции относительно справедливости смешанного государства в Блистательной Республике Венеции.

Нерисса оставила два письма у слуги во дворце Джессике и кардиналу, который должен быть доволен, что она, в отличие от его последней любовницы (давно скрывшейся во Флоренции и теперь умершей в нищете), не утащила его серебряное блюдо. Она хотела развлечь кардинала и его друзей, заставив их поломать голову над тем, в какую же сказочную страну она бежала.

Теперь, закутавшись в теплое пальто, она стояла на палубе корабля. Слабый бриз нес шлюп на восток вдоль городской черты, мимо островов мертвых. Потом судно взяло курс на запад, и более сильный ветер натянул паруса. Судно шло вдоль побережья материка на север к Тревизо и к реке Фьюме. По расширяющейся реке они прошли мимо ферм с красными черепичными крышами и мимо бурых полей со стерней аспарагуса. Далеко впереди, как крепкие неровные зубы, белые Альпы вгрызались в холодное синее небо.

* * *

Если бы Нерисса читала легенды и романы, она могла бы подумать, что «Бельмонт» явился со страниц Вергилия, или Овидия, или Ариосто. Но она могла сравнивать это место только с описанием Рая в Библии своего прежнего хозяина. Здесь были каналы, орошавшие пышные сады; здесь были полудрагоценные камни, сверкавшие в белых стенах виллы; здесь были яркие цветы, расцветавшие в теплице даже в январский холод. Этот Эдем был фантастическим, но и реальным, потому что здесь они с Порцией прогуливались в атласе, и серебре, и парче, а музыканты играли на лютне, флейте и виоле во время ужина и после него. За обедом они с Порцией ели фазанов, ягоды, сливки и пили вино из полудюжины стран.

Дом Порции казался конечным пунктом мифических путешествий, рассказы о которых Нерисса слышала от купцов, приходивших в дома Малипьеро, от синьора Бен Гоцана и его друзей с Риальто, когда они вместе ужинали. На благо Порции трудился шелковичный червь, заматываясь в нить. Для нее инки в Южной Америке добывали золото на своих горных рудниках; женщины в Восточной Индии, не разгибая спины, собирали стручки на плантациях и превращали их в шафран; мужчины собирали апельсины в солнечной Севилье и грузили их на корабли в декабре. Завершив свой переход по морю, эти товары стекались под своды «Бельмонта».

С благоговейным страхом Нерисса наблюдала за тем, как бочки с зерном закатывают в кухни и кладовые, считала бочонки с молодым вином – плод труда крестьян, таких, как ее отец, которые растягивали руки и ранили ноги, собирая и выжимая виноград на виноградниках своего лендлорда. Она дивилась тому, как Порция безмятежно принимает как должное все эти вещи, из-за которых тысячи людей работали до смерти. Госпожа Бель Менте считала себя госпожой от природы, в отличие от Нериссы, которая на Мерчерии обычно ощущала себя именно тем, кем она и была, – куртизанкой, покупающей драгоценности на деньги любовника.

Но «Бельмонт» не Мерчерия. Здесь Нерисса чувствовала, что Порция одаривает ее всеми щедротами, именно одаривает, а не снабжает, включая те невообразимые тысячи дукатов, которые она прислала Нериссе в Венецию, чтобы, в этом Нерисса не сомневалась, ей не приходилось смиренно просить денег при необходимости. В присутствии Порции она чувствовала себя гостем и другом. И, даже предложив свою помощь в управлении огромным домашним хозяйством, она знала: дружба – вот что было ее настоящей обязанностью, ее долгом. Ей нравился этот долг, приправленный смехом. Работу по хозяйству она трудом не считала. К тому же ей пришлись по сердцу цветы из теплицы, и изысканный стол, и постоянная музыка в «Бельмонте». А кому бы все это не понравилось?

И в доме было полно мужчин.

Порция рассказала ей о посетителях и о том, что было поводом для их присутствия, – не только сама вилла и окружающие ее земли, но и то, что находилось за тополями, что нельзя было рассмотреть из больших окон, выходящих в сад: овцеводческая ферма, и виноградники, и поля зерновых и мака. Там простирались также земли, приносившие более пятидесяти тысяч дукатов в год, на которые Порция не могла претендовать, не имея еще кое-чего или кое-кого, а точнее: не позволив кому-нибудь заполучить и ее деньги. Этот кое-кто, сказала она Нериссе с плохо скрытым отвращением, должен стать ее мужем.

Так говорилось в завещании ее отца Бель Менте.

– Глупость! – сказала Нерисса, протягивая половину сосиски шелковистому спаниелю Порции. Собака схватила ее и быстро слопала.

– Согласна, – отозвалась Порция. – Пока я не выйду замуж, мне предоставляется вилла, но я ею не владею. А мне ненавистна сама мысль о муже! Но я как-нибудь получу эти деньги.

– Получите?

– Получу, – заверила ее Порция, и глаза у нее сверкнули стальным блеском. – Я найду способ.

– Способ получить деньги? Но, синьора Порция… – раздумчиво проговорила Нерисса. Они прогуливались по оранжерее возле январских роз, а снаружи шел снег. – Вы послали мне…

– Пять тысяч дукатов, да. Не из «Бельмонта». Из инвестиций, которые я сделала по доверенности на Риальто. Один английский лорд, который здесь бывает, посоветовал мне купить акции чего-то, что называется «Левантийская кампания». У этой группы лондонцев какие-то дела с турками. Я получила стократную прибыль.

– Но…

– Даже Венеция не любит торговать с протестантами, не говоря уж о мусульманах, но это на самом деле неправильно: в коммерции не должно быть границ. Я понимаю твой вопрос. Ты хочешь знать: почему, если я могу получать такую огромную прибыль на Риальто, мне нужно волноваться по поводу имения моего отца?

– Я не заходила бы так далеко, – серьезно проговорила Нерисса. – Но если уж вы занялись этим… Чем больше прибыль от этих инвестиций, тем меньше, мне кажется, необходимость…

– Выходить замуж, чтобы стать больше чем гостем в доме моего покойного отца. Да. Но этот вариант меня не устроит, Нерисса, даже стань я такой богатой, как Рейна Наси.

– Я слышала о Мидасе, а кто такая Рейна Наси?

– Одна очень мудрая еврейка.

– С рогами? – поддразнила ее Нерисса.

– Откуда мне знать! Она торговала пряностями и основала банк, и теперь у нее золота больше, чем у султана! – Глаза Порции загорелись от зависти и восхищения. – Ее арестовали, но она бежала из Венеции прежде, чем я успела с ней познакомиться, и теперь живет в Константинополе.

– Ну почему бы вам не стать такой, как она?

– Чтобы меня арестовали? – сказала, смеясь, Порция.

– Вы знаете, я не это имела в виду.

Порция резко покачала головой. Ее волосы заблестели в свете факелов и жаровен, обогревающих оранжерею.

– Я не хочу быть Рейной Наси. Я хочу быть Порцией Бель Менте. Я хочу иметь свои собственные деньги и деньги отца тоже. – Она ударила кулаком в воздух. – Я справлюсь с его головоломкой!

Завороженная, Нерисса не могла отвести взгляд от ее пылающего лица. Порция говорила о деньгах, но глаза ее пылали не от жадности и не обычной добротой. Пробыв короткое время в «Бельмонте», Нерисса уже знала о страсти Порции к решению логических проблем. Она хотела серебра и земель, но больше всего она хотела победить в игре с высокими ставками. Ее ум жаждал загадок и вызова, как мужчина жаждет поцелуя женщины. Порция готова терзать свой мозг, чтобы подчинить мир своему желанию, она находила удовольствие в борьбе. Путь к имению отца лежал через мужа, а ей была ненавистна сама мысль о нем.

– Ты думаешь, я позволю какому-нибудь мужчине управлять мной? – спросила она Нериссу, которая догадалась, что вопрос риторический. Порция не собиралась отказываться ни от «Бельмонта», ни от своего стремления управлять собственной жизнью. Она победит в этой игре с отцом, подумала Нерисса, и, когда все будет сделано, ее триумф станет полным.

Глаза Порции светились внутренней уверенностью в победе. Глядя в эти глаза, трудно было бы поверить, что она может проиграть. Так считала Нерисса, пока Порция не рассказала о втором условии в завещании своего отца.

– Как она может выиграть? – спросила Нерисса у Грациано ди Пезаро. Ее старый клиент из домов Малипьеро взглянул на мраморный пол в холле «Бельмонта».

– Как можно знать, сколько глыб мрамора требуется на комнату? – спросил Грациано. – Как же получается, что заказывают нужное количество?

Нерисса помолчала, потом ответила:

– Думаю, если плитка окажется лишней, ее снова продадут поставщику или используют еще где-нибудь в доме.

– Ах! – восхищенно хлопнул в ладоши Грациано. – Очень изобретательно. А о чем ты хотела спросить меня, моя маленькая распутная нимфа? – Он похотливо поднял бровь.

– Ничего особенного, – сказала Нерисса, с нетерпением ожидая, когда женихи уедут и они с Порцией смогут обсудить их недостатки. Она вздохнула: – Кое-что риторическое.

Она не очень обрадовалась, увидев Грациано среди венецианских кавалеров, явившихся накануне вечером на быстроходном судне, потому что его болтовню считала утомительной. Но он прилип к ней, как репей, подмигивал и подталкивал локтем, почти открыто поздравляя с тем, как ловко она добилась успеха, с тех пор как они познакомились в домах Малипьеро. Она сразу сообщила ему, что Порция хорошо знает ее историю, больше всего боясь двусмысленных жестов и выразительных взглядов в присутствии хозяйки дома.

– Она поймет, что ты имеешь в виду, и уже поняла, – сказала она Грациано. – И не думай, что «Бельмонт» – публичный дом, потому что в нем нахожусь я.

У Грациано вытянулось лицо, и Нерисса, раскаиваясь, взяла его за руку и предложила показать ему окрестности. У него было достаточно времени для прогулки. Сам он не был поклонником Порции и просто сопровождал Бассанио, который навострил уши, услышав о смерти старого гранда, отца Порции, и слухи о том, что богатство синьора достанется тому, кто завоюет его дочь. Эта новость быстро распространилась среди участников маскарада в двенадцатую ночь, и Бассанио был не единственный, кто пытался поймать свой шанс. Он считал себя очень находчивым и умным, поскольку ему удалось быстро получить заем у Шейлока Бен Гоцана с Антонио в качестве поручителя, и затем он перерыл всю Мерчерию в поисках туфель с шелковыми розочками на носах, и испанского гофрированного воротника на шею, и бархатных шапочек.

– Я – Язон, – ликующе сообщил он Грациано. – Я отправляюсь на поиски золотого руна!

– Чтобы содрать с нее золотое руно, хочешь ты сказать, – уточнил Грациано, у которого временами случались проблески остроумия.

Но когда Бассанио в своем свеженьком парадном одеянии явился в контору агента гавани, чтобы нанять лодку до «Бельмонта», усталый чиновник указал ему на список на стене и велел приписать свое имя.

– Корабль уже зафрахтован, – сказал агент. – Есть место только для одного.

Бассанио хотелось явиться к синьоре Порции в блестящем одиночестве, спуститься по трапу нанятого шлюпа (можно нанять за пятьсот дукатов из денег, полученных от синьора Бен Гоцана) в сопровождении слуги в зелено-синей ливрее. Но оказалось, такой лодки невозможно было получить – столько кавалеров желали попасть в Тревизо. Он с неохотой присоединился к толпе полных надежд венецианских аргонавтов на дырявом судне, которое вышло в реку и отправилось в западном направлении спустя несколько недель после того, как Нерисса прибыла в «Бельмонт». Он втиснул своего нового слугу на борт, хотя Гоббо пришлось спать внизу вместе с крысами. В последний момент Грациано, не желая оставаться в стороне от такого веселья, тоже прыгнул на палубу. Ее заполняла толпа в мятых бархатных камзолах, ругательства вылетали из надушенных ртов, а наманикюренные руки взволнованно поглаживали изящные бородки на свежевыбритых подбородках.

Путешествие обошлось бы дешевле, не проиграйся Бассанио в карты – игра шла под грот-мачтой.

В «Бельмонте» у женихов было много свободного времени, они играли в шары и кувыркались в снегу. Каждый надеялся, что синьора Порция выглянет в окно комнаты, где она проводила в уединении утренние часы, и заметит стройную ногу в оранжево-коричневом чулке. Нерисса знала, что Порция разговаривает в день только с одним мужчиной, а остальное время проводит за письмом и чтением. Если она вообще выглядывала из окна своей библиотеки, то только для того, чтобы отметить что-нибудь забавное, над чем они с Нериссой посмеются вечером, сидя у камина без корсетов (хотя Порции корсет вряд ли был нужен) и попивая эль и вино.

В эти дни Нерисса выполняла обязанности управляющей хозяйством: она раздала указания целой армии поваров, конюхов и лакеев приготовить еду и вычистить стойла и мчаться сломя голову к местным образованным мужчинам с записками от Порции, в которых она просила одолжить ей еще книг. Работа у Нериссы была простая. И у нее находилось время погулять в оранжерее и пофлиртовать с мужчинами, многие из которых пытались ущипнуть ее за зад, на котором еще оставались следы от падения с лестницы в доме Бен Гоцана.

– Все к лучшему, – сказала Порция в ответ на рассказ о приставаниях женихов. – Тебе нужно отделять овец от козлищ. Пусть они щиплют тебя, если им хочется, а потом отправляй таких собирать вещи.

– Это хорошо для вас, проводящей дни за чтением в мягком кресле! – заметила Нерисса. Но на самом деле она не имела ничего против обязанности, которая, естественно, пала на нее.

Так, она сочла рассуждения одного молодого человека настолько милыми, что ей не очень захотелось уступать его своей госпоже. Хотя, как выяснилось, он сам уже решил: синьора Порция, увы, не для него.

Нерисса пробыла в «Бельмонте» двенадцать недель, когда услышала, как громкий мужской голос возвестил:

– Я – Петруччо Белла Лингва!

Одетая в розовый муслин, расшитый серебром, Нерисса напевала и составляла список гостей. Сначала она проигнорировала заявление мужчины, но потом, когда он с шумом швырнул свою шляпу на стол рядом с ней, она подняла глаза. Он стоял перед ней – гигант с грудью как бочка и руками, которые, казалось, могли свалить оленя. Лицо у него было простое, но глаза приятные, широко расставленные и светящиеся умом.

– И кто же вы? – вежливо спросила Нерисса.

– Мог бы быть медведем с шотландского нагорья. Но нет! Я джентльмен из Вероны, который, наслышавшись о вашей красоте и о вашем уме…

– Не тратьте ваш собственный ум. Я не синьора Порция.

– Ах, но, возможно, я и говорю о вас! – сказал он, нисколько не расстроившись.

– Что же вы могли слышать обо мне? – спросила Нерисса, немного нервничая.

Синьор Белла Лингва опустился на одно колено и запел на падуанском диалекте песню о белизне ее кожи и золоте ее волос, только он переставил слова, восхваляя золото ее кожи и белизну ее волос.