Текст книги "Кольцо с бирюзой"

Автор книги: Грейс Тиффани

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 21 страниц)

Глава 15

Пять недель спустя раздался громкий стук в парадную дверь Шейлока Бен Гоцана. Джессика открыла ее и обнаружила на крыльце отрезанное свиное ухо.

Губы ее искривились от ужаса и отвращения, а потом она догадалась. Она закрыла дверь и прислонилась к ней, борясь со слезами. Ясно. Кто-то из знатной семьи ди Скиммиа решил: будет очень забавно пробраться в гетто и оставить ей это вульгарное послание. Брак с Лоренцо не сделает ее положение в обществе выше, чем положение этого животного из свинарника.

Она встала и открыла дверь. Вещь была нечистая и отвратительная, но она кое-как схватила ее и внесла в дом, где завернула в бумагу и выбросила далеко в переулок за кухней.

Джессика поблагодарила всех святых за то, что отца не было дома и он ничего не видел. Однако после полудня она убедила себя, что этот отвратительный дар хороший знак, доказательство того, что Лоренцо намеревается выполнить свое обещание. Очевидно, он сказал своей семье или некоторым ее членам об их с Джессикой планах.

– Не беспокойся, любимая, – успокаивал он ее на следующий день, когда они целовались в тени церкви Мадонны дель Орто. Ее отец в последнее время более внимательно следил за ней, и теперь, если, когда они с Лоренцо встречались, то здесь, поближе к воротам гетто. – Не бойся, – повторил он, гладя ее руку. – Когда над тобой совершат обряд крещения, и я надену кольцо на этот красивый пальчик, они все будут очень довольны. – Он задумчиво нахмурился. – Хотя наличных у меня мало. С кольцом нам придется подождать.

* * *

Он придет за ней во вторник Масленой недели, когда весь город погрузится в карнавальное веселье. Каналы, и реки, и гавань будут забиты лодками с музыкантами; толпы пьяных и ряженых заполнят все улицы так, что, несмотря на всю пунктуальность отца, ему понадобится больше часа, чтобы добраться к себе домой от дома Тубала. Евреи в Венеции, конечно, не праздновали христианский праздник, но у молодых христиан в масках был обычай взбираться на ворота Нового гетто и делиться своим хорошим настроением с его обитателями, швыряя бутылки с вином в людей, дергая мужчин за бороды и бросая кирпичи, завернутые в горящую бумагу, в синагогу, при этом они громко и весело распевали.

Чтобы помочь Лоренцо, Бассанио ди Пьомбо сегодня побывал на Риальто и еще раз пригласил Шейлока Бен Гоцана отужинать с ним, намереваясь задержать заимодавца допоздна или даже на всю ночь разговорами об их делах. Дома Шейлок пересказал Джессике историю о нелепом приглашении Бассанио.

– Эти глупцы думают, что мы только из прихоти не едим моллюсков и свинину! – воскликнул он, качая головой. – Как будто мы могли бы так просто это делать!

Джессика часто так и думала, но она не хотела рисковать и вызывать гнев отца, высказывая подобные мысли. Не сегодня вечером.

– Мы с Тубал-кейном будем изучать наш Закон, пока венецианцы занимаются тем, что нарушают свои законы, – сказал Шейлок. В глазах его светилась любовь к Талмуду и Торе.

– Что вы будете изучать сегодня? – неожиданно для себя спросила Джессика.

– Разное. После Талмуда мы продолжим дискуссию о наказаниях, понесенных нашими обидчиками в Египте. Обрушилось ли на них множество маленьких лягушек или только одна большая? В иудаизме много туманного.

Они улыбнулись друг другу. Джессика ощутила теплое чувство к отцу и вместе с ним – укор совести.

Отец взял ее за плечи и поправил покрывало, которым она повязала волосы.

– Что это за наряд?

– Это день переодеваний, разве нет?

– Что, будут маски? – Он нахмурился. – Да, пьяная толпа с факелами! Запри двери, Джессика. – Он ласково погрозил пальцем. – Не выглядывай в окно и не суйся на улицу, чтобы посмотреть на христианских дураков с закрытыми лицами.

Она закатила глаза.

– Ах, ты можешь обратиться к Всевышнему, чтобы он спас тебя от меня, – продолжал он. Но я хотел бы спасти тебя от них! Дочка, христианские молодые люди не хотят добра еврейским девушкам. Они…

– Племя обезьян! – закончила она вместе с ним, и, что редко бывало, они дружно рассмеялись.

Джессика смотрела в прямую спину отца, когда он спускался по лестнице, одетый в темное пальто и с тюрбаном на голове. Если бы она сейчас подумала о трудной дороге, которую прошел отец, чтобы попасть в Венецию, или вспомнила бы времена, когда вместе с ним читала из Пятикнижия и он помогал ей, водя ее пальцем по древнееврейским письменам, то ее сердце не выдержало бы. Поэтому она не стала думать об этих вещах. Вместо этого она поднялась в свою спальню и запустила руки под матрас, ища свои четки. Пальцы коснулись бусин, а потом, рядом с ними, чего-то более твердого.

Это были каминные щипцы, которые она принесла сегодня утром из кабинета отца.

Шейлок спустился на два этажа и постоял у двери, ведущей на последний лестничный пролет. Он подумал немного, и на его лице появилось выражение страдания, потом он медленно вытащил из кармана ключ и запер дверь снаружи.

– Только чтобы быть уверенным, – пробормотал он.

* * *

К четверти шестого в гетто послышались звуки бьющегося стекла и пение. Из своего высокого окна Джессика видела огненные точки на улицах внизу и горящие здания. Группа смеющихся юнцов пробежала под ее окном, таща сыплющего проклятиями юношу, красная шапочка свалилась с его волос. Она наблюдала за тем, как они дотащили его до угла, окружили и стали пинать ногами.

Джессика закрыла окно.

Она надела на себя рабочие штаны Ланселота, оставленные им в его комнате, и старую рубаху отца. Плотно обмотала волосы вокруг головы и заколола их, прикрыв испанской шапкой, которую нашла спрятанной на дне его сундука. Затем взяла каминные щипцы и свечу и пошла вниз по лестнице в его личную комнату. Сердце у нее стучало так сильно, что она чувствовала его биение. Она прошла по комнате, поставила свечу на пол и вынула из стены кусок каменной кладки, за которым скрывался тайник гениза. Порывшись немного внутри темного отверстия, Джессика обнаружила закрытую на замок шкатулку. Она была такая тяжелая, что ей пришлось с трудом подтянуть ее кверху, потом, отпустив руки, Джессика отскочила назад, и шкатулка с грохотом упала на пол. «Она что, свинцом выложена?» – подумала девушка, с силой ударяя щипцами по замку. Несколько ударов – замок открылся, и она, со свечой, опустилась на колени и заглянула внутрь.

В шкатулке лежали разные вещи. Обрывок древнего свитка на древнееврейском, украшенный геометрическими узорами и изображениями цветов и растений и покрытый то ли ржавчиной, то ли кровью. Джессика нетерпеливо отбросила его в сторону. Под ним лежали мешочки с серебром и золотом, принесенные отцом с Риальто. Их содержимое она пересыпала в большой кожаный мешок, купленный ею на Мерчерии. Три бриллианта засверкали в пламени свечи, и она тоже сунула их в мешок.

Джессика взяла столько, сколько могла унести, потом порылась в вещах отца – не припрятаны ли там какие-нибудь еще мелкие и драгоценные вещи: изумруды или рубины. Ветхая тряпка развернулась сама, когда она торопливо схватила ее, и из нее выпало кольцо.

Она поднесла его к свече. Это было кольцо с бирюзой, камень чем-то испачкан и пронизан темными прожилками. Ободок потемнел от грязи, но она разглядела – это хорошее серебро и хорошая работа.

Джессика услышала вопли с улицы и быстро сунула кольцо в карман. Потом вскочила на ноги и бросилась к окну. Это был не Лоренцо. Развлекались несколько матросов из порта: дрались, выпивали, распевали песни и громко требовали женщин. Джессика задула свечу. Она вытащила мешок с монетами из комнаты отца и поволокла его вниз по лестнице. Лежащий у нее на сердце камень был так тяжел, как мешок, и с каждой ступенькой она шла все медленнее. Ей виделись теплые карие глаза отца.

Жильцы с первого этажа были в синагоге. Она подождет Лоренцо у их квартиры, перед входной дверью.

И, может быть, она скажет Лоренцо, что не может покинуть дом таким образом.

Над первым этажом она повернула ручку двери и толкнула ее.

Дверь не открылась.

Джессика остановилась, потрясенная.

Она в заключении – и тут в сердце у нее вспыхнул гнев. Пламя возмущения, ярко пылая, взметнулось к небесам.

– Тогда я спрыгну! – громко произнесла Джессика и побежала в кабинет отца. Но конечно, окна здесь были забраны решетками. Она села на пол и расплакалась от злости, но ненадолго. Девушка вскочила и побежала по дому, обшаривая спальни, и шкафы, и корзины для белья. Она хватала любую простыню, чистую или грязную, какую ей удавалось найти.

Потом она уселась в своей комнате у вновь зажженной свечи и стала крепко связывать простыни.

В семь, в назначенный час, Лоренцо не было. В темноте Джессика склонилась над своими четками, бормоча молитвы, обращенные к Марии.

«Не дай моей злости затихнуть, Святая Мать, – умоляла она. – Не дай моей злости затихнуть!» Девушка потянула за веревку из простыней и плотнее затянула узел, которым та была привязана к основанию кровати.

Прошло пятнадцать минут, потом двадцать.

Отец говорил, что вернется к восьми.

Наконец, когда колокол на церкви Мадонны дель Орто пробил полчаса, она услышала голос Лоренцо внизу на улице и, всхлипнув, облегченно вздохнула. Затем вскочила на ноги и выглянула из окна.

– Здесь! – крикнула она вниз. – Лоренцо, я наверху!

Она увидела, как он покачнулся на булыжной мостовой, одетый в платье диких расцветок и покрытый праздничным конфетти. Рядом с ним стоял, ухмыляясь, его друг Салерио, купец. Тот человек с набережной. Тогда в гондоле Лоренцо признался, что должен ему деньги, и она мимолетно подумала, явился синьор Салерио в этой карнавальной маске ради развлечения или из-за своих денег. Впрочем, это не имело значения.

Невысокий мужчина с факелом в руке выступил из-за спины Салерио на середину улицы. На нем была маска волка, которую он сдвинул на лоб.

– Прекрасная Джессика! – сказал он, распахивая объятия.

– Бог с тобой, Грациано!

– Иди сюда, красавица! – крикнул Лоренцо, невнятно выговаривая слова. – Твой сокол ждет тебя! – Он покачнулся, но удержался на ногах и поднял бутылку, приветствуя ее. Сердце у Джессики упало, когда она увидела, насколько нетвердо. Лоренцо стоит на ногах. И мысли не могло быть о том, чтобы он взобрался по стене дома и помог ей спуститься.

– Я не могу! – громко сказала она. – Дверь закрыта.

– Тогда бросай деньги! – завопили Грациано и Салерио в один голос, заходясь от смеха.

– Мне придется сначала спустить их! – крикнула Джессика, благодаря Пресвятую Деву за то, что пение и крики, раздававшиеся во всех концах гетто, несколько заглушали ее голос. – Отойдите! – Она с трудом подняла крепко завязанный кожаный мешок на подоконник и столкнула его вниз.

Мешок с глухим стуком шлепнулся на мостовую, трое мужчин завопили и кинулись развязывать его. Никто из них не заметил, как Джессика выбросила веревку из простыней в окно и взобралась на подоконник. Она подергала верхнюю простыню, проверяя, крепко ли та привязана.

– Шестьдесят три фута прямо вниз, – прошептала она. Потом повернулась и спустила ноги в ночной воздух.

Серебристый звук рассыпавшихся монет встретил ее, когда она достигла земли.

– Я здесь! – восторженно крикнула она. – Здесь, любимый! Только теперь мужчины подняли глаза.

– Смотри! – засмеялся Грациано. – Она лазает, как обезьяна!

* * *

«Я благодарю Господа от всей души вместе со всеми честными прихожанами. – Шейлок разговаривал сам с собой, прокладывая себе путь по улице, полной битого стекла и обломков кирпича. – Велики творения Господа, изучаемые всеми, кто находит в этом удовольствие. Полно чести и величия его творение, и его справедливость длится вечно».

С первым ударом колокола на церкви Мадонны дель Орто, отбивающего восемь часов, он свернул за угол и остановился. Свисая с верхнего этажа его дома, на резком мартовском ветру развевалась белая веревка.

В часовне церкви Мадонны дель Орто гуляки захихикали, когда нанятый священник окропил водой голову Джессики. Он спросил ее что-то о Христе, томящемся на деревянном кресте над алтарем, закатив глаза к небу. Ее рука была в руке Лоренцо. Джессика произнесла слова, которые ей велел произнести священник. Но пока губы ее шевелились, глаза смотрели мимо распятия на одетую в синее Мадонну на картине, висевшей на стене, на лицо Девы Марии.

Глава 16

История разнеслась по всей Венеции, хотя началось все на Риальто, где сделки совершаются даже в первый день Великого поста. Рога у еврея выросли на дюйм, и дьявол перенес его через стену гетто, потом оставил на площади Сан-Марко, где он стоял, вопя от гнева из-за потери своего бриллианта из Франкфурта и своих дукатов, а уж потом, мимолетно, из-за потери своей дочери. Соланио делла Фатториа, близнец купца Салерио, давился от смеха, изображая жесты, которые, по его мнению, делал ограбленный еврей.

– Дочь моя! – захлебываясь, говорил он, брызгаясь вином, которое было у него во рту, на рукава слушавших его купцов. – О, мои дукаты! О, моя дочь! Бежала с христианином! Справедливость! Закон! И… и… – два камня! – Он схватился за промежность и повысил голос до фальцета, а его слушатели разразились хохотом. – Два роскошных дорогих камня украдены моей дочерью!

На самом деле произошло вот что: Шейлок перебрался через стену гетто, там, где она была ниже всего, – у Фондамента дельи Ормезини, потом нанял лодку, которая перевезла его через узкий канал, отделяющий еврейскую часть от собственно Венеции. Двадцать минут спустя он появился под балконом Бассанио, где молодой человек сидел без куртки и навеселе, распевая рондо с Соланио. С улицы Шейлок прокричал оскорбления, перемежая их испанскими проклятиями, и потребовал, чтобы ему сказали, где Лоренцо ди Скиммиа. Бассанио и Соланио приставили ладони к ушам и притворились, будто не понимают его чужеземный говор. Вне себя от гнева, Шейлок схватил камень, собираясь швырнуть его в парочку, но тут как раз кто-то пробежал слева и ударил его кулаком по голове. Шейлок упал на булыжники, в левом ухе у него звенело, он посмотрел вверх и увидел Антонио, стоявшего над ним с ухмылкой на лице. Его бледная кожа, видневшаяся из-под расстегнутой рубашки, составляла резкий контраст с розовым лицом, осыпанным пудрой.

– Раз в году ты одет по сезону, щеголь, – презрительно ухмыльнулся Шейлок, когда Антонио поднял ногу, чтобы пнуть его. Шейлок схватил его за ногу и потянул, так что Антонио с воплем рухнул на землю, а Бассанио и Соланио наверху завизжали от смеха. Шейлок замахнулся, намереваясь ударить кулаком в лицо христианина, но Антонио закрыл лицо руками, и Шейлок, не веря себе, опустил кулак.

– Трус, – презрительно прошептал он.

На его голову брызнула струя воды, и он подскочил, глядя наверх. Соланио расстегнул панталоны и мочился на улицу.

– Ты теперь крещеный, еврей! – крикнул он. – Как и твоя дочь!

Бассанио нетвердо поднялся на ноги, чувствуя неловкость из-за грубой выходки купца.

– Идите домой, синьор Шейлок! – крикнул он. – Джессика сейчас уже почти замужем за Лоренцо. Соединилась с Лоренцо так тесно, как кольцо и палец. В церкви Мадонны дель Орто…

Соланио, смеясь, закрыл Бассанио рот рукой.

– Ну что ты натворил?

Шейлок сорвал с головы тюрбан, испачканный Соланио, и швырнул его в пьяного Антонио, который тщетно пытался подняться на ноги. Затем сплюнул и побежал сквозь толпу карнавальных гуляк назад в Новое гетто. Он спотыкался и скользил на влажных, поросших мхом каменных улицах, выпрямлялся и еще быстрее мчался дальше. Но когда он добежал до северо-восточной стены церкви Мадонны дель Орто, в здании было темно.

На лужайке у церкви Шейлок выхватил факел у распевающего мужчины в маске, слишком отупевшего от пьянства, чтобы заметить это похищение. Мужчина еще стоял, удивленно уставившись на свои пустые руки, а Шейлок обогнул церковь, разыскивая незапертую дверь. В конце концов он забрался в окно. Хотя он знал, что в церкви никого нет, он искал всюду – в ризнице и за алтарем, пока, наконец, в слезах не вернулся в тихую ризницу. Потом, уже у двери, Шейлок обернулся, высоко поднял факел и погрозил им нарисованному Христу, висевшему на кресте в алтаре.

– Ты! – в гневе завопил он. – Ты – кусок дерева!

Была почти полночь, когда он добрался до восточной гавани, но здесь все еще толпились горожане в маскарадных костюмах. Шейлок проталкивался сквозь толпу босоногих женщин с разрисованными лицами, любопытствующих немецких путешественников, одетых в черное несмотря на праздник, пестро разодетых венецианских гуляк, турецких моряков и купцов в фесках и мимо одинокого лысого англичанина, сидевшего на парапете, царапающего что-то на дешевой бумаге и бормочущего себе под нос – глаза у него туманились мечтой. Из костюмированных участников праздника и иностранных гостей мало кто заметил высокого мужчину без шляпы со знаком в форме сердца на рукаве, который расспрашивал носильщиков и лодочников о своей дочери.

Наконец паромщик у западной пристани за монету дал Шейлоку ответ, которого он опасался. К мужчине обращалась пара, подходящая по описанию, которое дал Шейлок. Он показал Шейлоку маленький бриллиант, который они дали ему взамен обещания доставить записку синьору Антонио ди Ардженто, которого они, торопясь подняться на борт судна, не успели отыскать. По настоянию Шейлока паромщик дал ему бумагу, и в мерцающем свете факелов Шейлок прочитал поспешно нацарапанные слова. На ломаном итальянском Лоренцо благодарил Антонио за то, что тот одолжил им свой единственный оставшийся шлюп, на котором он со своей молодой женой сможет уплыть в Геную. В записке сообщалось также, что, как договорились, они встретились на набережной с виноторговцем и в погашение долга виноторговцу, который поставил Антонио вино для его карнавального праздника, а также в качестве бонуса за любимую обезьянку этого торговца отдали ему старинное серебряное кольцо.

На следующий день Шейлок сидел в своей комнате рядом с открытой облицованной свинцом шкатулкой, которую Джессика оставила на полу, и раскачивался взад и вперед в своем таллите. Потом разорвал свои одежды и пробормотал кадиш – молитву о мертвых. На улице евреи гетто убирали с улицы стекла, кирпичи и мусор. Раввин Мадена выкрикивал снизу его имя. Но Шейлок заткнул уши.

В этот вечер он постучал в дверь Тубал-кейна.

Друг обнял его.

– Тебя не было на Риальто, – сказал он. – Ты вернешься?

– Да. – Глаза Шейлока были затуманены.

Тубал-кейн озабоченно посмотрел на него.

– Ты знаешь, они в Генуе, – проговорил он. – Ты будешь их преследовать?

– Нет.

– Не знаю, что тебе и сказать, друг мой. Сегодня я стоял рядом, когда к Антонио подошел один из его кредиторов и пожал ему руку. Этот мужчина показал ему кольцо, которое получил от твоей дочери за обезьянку.

Шейлок посмотрел на свои длинные пальцы.

– Это мое кольцо с бирюзой, – произнес он через некоторое время. – Я получил его от Лии, когда был еще холостяком.

– Ах, – только и сказал Тубал-кейн.

Губы Шейлока задрожали от боли, а может, от презрения.

– Я не продал бы его и за стаю обезьян.

– Что я могу сделать, Шейлок?

– Помоги мне.

– Мой кошелек всегда открыт для тебя! – Тубал-кейн схватил Шейлока за руку. – Как много она…

– Не это, – возразил Шейлок. – Не деньги. Вот что. Ты слышал, что суда с пряностями синьора ди Ардженто задерживаются?

– Конечно. Но не бойся, просто на море штиль. Ветер еще подует. Один корабль напоролся на риф, его уже отремонтировали. И несколько моряков сбежали с корабля в Африке, но их заменят.

– Даже если так, – сказал Шейлок. – Даже если так. Я хочу распустить слух на Риальто.

* * *

На следующей день языки брокеров затрещали от восточной гавани до моста торговцев. Против всех ожиданий корабли Антонио ди Ардженто оказались пропавшими. Один пошел ко дну на мели Гудвина, второй, возвращаясь из Триполи, подвергся нападению пиратов. Третий, идя курсом из Мексики, просто исчез в западной Атлантике, вблизи Бермуд, как будто его проглотило море или он растворился в воздухе.

Шейлок спокойно занимался делами в своей лавочке на Риальто и слушал все догадки и предположения. Антонио не появлялся, зато приходили его кредиторы.

После работы Салерио и Соланио делла Фатториа, как собаки, шли за ним по пятам, когда он направился на север к Новому гетто.

– Еврей. – Они плюнули в него. – Еврейская собака! Не хочешь посмотреть на нас?

– Если я собака, то берегитесь моих клыков, – отрезал Шейлок, не замедляя шага. – И скажите вашему другу Антонио, что Пасха близится. Пусть он посмотрит на свой договор! – Он остановился и достал из-под плаща нож, потом вытащил из кармана ломоть кошерного сыра, купленного в гетто, отрезал кусок и бросил его парочке. – Вы ели сегодня, свиньи?

– Твоя дочка вышла замуж за христианина! – крикнул Салерио, уворачиваясь от сыра.

– Это правда, и она проклята за это, – сказал Шейлок, продолжая свой путь. – И вы тоже будете прокляты в своем христианском аду. Вы знали – никто не знал этого лучше, чем вы, – о побеге моей дочери.

– Это уж точно!

Шейлок снова остановился, и близнецы тоже остановились. Шейлок раздраженно поглядел на них:

– Может, вы прекратите преследовать меня? У вас что, один ум на двоих? Или у вас нет дома, некуда идти?

– Что ты собираешься сделать с договором Антонио, дьявол? – спросил Соланио.

Шейлок засмеялся.

– Привести в исполнение. Взять его мясо.

Мужчины испуганно посмотрели на него.

– На что оно годится? – спросил Салерио.

– На наживку для рыбы. Если не сгодится, чтобы подкормить что-нибудь еще, то оно подкормит мою месть. – Он презрительно покачал головой. – Посмотрите на себя, марионетки! Мне объяснить вам то, что понял бы и полоумный? Антонио насмехался над моими убытками, издевался над моими барышами, охлаждал моих друзей, подогревал моих врагов, а какая у него была на это причина? То, что я еврей. Да разве у еврея нет глаз? Разве у еврея нет рук, органов, членов, чувств, привязанностей, страстей? Вскормленные той же едой… – Шейлок посмотрел на остатки сыра в своей руке и с отвращением швырнул его в мужчин. Соланио попытался поймать сыр, но не смог. Немедленно появились две дворняжки и принялись драться за него у ног близнецов. – Фигурально говоря, хочу я сказать! – продолжил Шейлок. – Разве еврея ранят не тем же оружием, он болеет не теми же болезнями, не лечится теми же средствами, не греется и не мерзнет в ту же зиму и лето, что и христианин? Если нас уколоть, разве у нас не потечет кровь? Если нас пощекотать, разве мы не засмеемся? Если нас отравить, разве мы не умрем? – Мужчины уставились на него, то ли сбитые с толку, то ли ошеломленные его словами. Он заговорил медленнее: – И… если… вы… обманываете… нас, разве мы не должны мстить?

Салерио открыл было рот, чтобы ответить, но Шейлок жестом остановил его.

– Щеголи, – сказал он почти добродушно. – Вопросы были риторические.

Обнаженная Джессика раскинулась на тонких льняных простынях в гостинице в Генуе. Ее волосы, густые, темные и длинные, рассыпались по плечам. Маленькая обезьянка пристроилась на столбике кровати, и она кормила ее крошками сладостей, купленных ими на набережной.

Ее муж сидел, вытянув ноги, на покрытом ковром полу, раскладывая столбики дукатов между голых ног.

– Но это не все, – сказал он.

– Жадина! – Джессика улыбнулась обезьянке. – Если все хорошо продумать, этого достаточно для торгового предприятия, пусть и маленького сначала. Не поставки красного вина в Константинополь. – Она рассмеялась серебристым смехом. – В любом случае эти деньги позволят нам начать дело. – Лоренцо молчал, и она гадала, слушает ли он ее. Она взглянула на него и увидела, что он уставился на нее, бледный, как мертвая голова. – В чем дело? – спросила она.

– Джессика, – медленно произнес он, – этого не хватит даже для уплаты моих долгов.

Она села.

– Не хватит? Сколько же у тебя долгов?

– Достаточно, чтобы проглотить эту сумму и все еще мычать в ожидании корма.

– И ты мне ничего не сказал? – Крик Джессики заставил обезьяну затрещать. Она вскочила на ноги. Они с Лоренцо в ужасе уставились друг на друга, как Адам и Ева после того, как отведали яблоко.

– А где остальное, Джессика?

– Что ты имеешь в виду, ты… ты… лжец?

Лоренцо ударил кулаком по воздуху, будто желая отогнать ее оскорбление.

– У твоего отца больше денег, чем здесь!

На мгновение она подумала, что сейчас ударит его.

– Ты тупой дурак, неужели ты думал, что я разорю своего отца? Его деньги в банке Биржи! Если бы я знала, что нам потребуется больше, то спланировала бы все по-другому! Это… – она топнула ногой, и столбики монет на полу подпрыгнули и развалились, – только его недельный доход. Я не взяла ничего, только это и несколько драгоценностей из его генизы!

– Его – что? – поморгал Лоренцо.

– Ах, ты… ты! – Она откинулась на постель и схватилась руками за голову.

– Джессика, мы не проживем на это. Ты должна вернуться и получить его благословение!

– Я должна – что?

– Ты можешь сделать это, я убежден! Я не украл твою добродетель, как он опасался, я женился на тебе, как полагается! Я даже могу дать ему внука, который будет называться гражданином Венеции. И как христианин, как богатый христианин, этот мальчик в один прекрасный день будет заседать, как мой отец, в Совете Десяти! Подумай, как это понравится старому еврею! Имя ди Скиммиа насчитывает четыре века, он будет гордиться…

Она сидела, смотрела на Лоренцо, продолжающего говорить и восторженно жестикулировать, и чувствовала, как кровь медленно отливает от лица. У ее плеча бестия, которую она купила на кольцо своей матери, ухмылялась, подпрыгивала и трещала ей в ухо.