Текст книги "Под белым орлом"

Автор книги: Грегор Самаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 41 страниц)

Пока Серра, с величайшим удивлением и чутко насторожившись, прислушивался к этим возгласам, к нему опять вошёл Акст и сказал:

– Всё устроено, теперь я – ваш сосед. Но что это значит? Какой дикий гам поднимается снова на улице? Вы слышите? – спросил он, раскрывая больше приотворенное окно. – Прямо не верится!.. Народ ликует; кричат, что король нашёлся! Какой новый удивительный оборот! Должно быть, похитители – ужасно неловкие люди, или их противники далеко превзошли в ловкости заговорщиков, если сумели отбить у них добычу. Но, действительно, это очень важно... Нам надо узнать правду. Я спущусь на улицу, чтобы расспросить, что случилось, и скоро принесу вам известие!

– В такие минуты, как эта, – сказал Серра, быстро поднимаясь, – даже и больное тело должно повиноваться нашей воле. Я пойду с вами... Тревога ожидания повредила бы моему здоровью хуже телесного напряжения.

Оба спустились вместе на улицу с весьма различными помыслами каждый, но с единодушным желанием, чтобы доходившие до них клики народа возвещали правду, потому что обоим этим людям было нужно время для подготовки к осуществлению своих планов, которые грозило разрушить такое неожиданное событие, как похищение короля.

XXV

Тем временем Колонтай и Заиончек не оставались в бездействии; они быстро соединились с несколькими единомышленниками и, переходя от одной кучки народа к другой, с жаром и одушевлением говорили о немедленном восстании и убедительно доказывали, как легко удастся в данный момент изгнание русских из Варшавы, потому что русские во всяком случае виновны в похищении короля, если же не вырвать у них из рук плодов их преступления, то польская нация должна безвозвратно подпасть под чужеземную тиранию. Эти люди поджигали везде разбивать арсеналы для вооружения народа. Тогда было бы достаточно одного часа, чтобы отвоевать себе свободу, и вся страна должна была последовать примеру столицы.

Некоторые граждане незаметно скрывались при подобных речах, чтобы предусмотрительно уклониться от участия в таком опасном замысле; но в умах большинства подстрекательства Колонтая и его друзей находили восприимчивую почву, и всё сильнее становилось волнение между кучками народа, так как Колонтай умел искусно пользоваться именами обоих графов Потоцких, чтобы привлечь на свою сторону последователей различных партий.

Пока таким образом брожение было в полном ходу, к всеобщему удивлению, ко дворцу внезапно подошли казаки в походной форме; в то же время подъехали фуры; в них были посажены гренадеры; затем на глазах всех князь Репнин сел на лошадь и во главе почти всех русских военных сил выступил из города.

В первый момент народ был поражён этим передвижением войск, улицы опустели и каждый старался скрыться от какой-то неведомой опасности, угрожавшей населению. Но неутомимый Колонтай поспевал повсюду и кричал колеблющимся:

– Разве вы не видите? русские отступают. Поселяне предупредили нас. Они восстали, и русский военачальник спешит на помощь своим гарнизонам, а может быть, пускается в поспешное бегство, чтобы достигнуть границы, прежде чем на него обрушится приговор суда! Не допускайте такого позора столицы, чтобы она оказалась последней, сбросившей с себя чужеземное ярмо! Соединяйтесь вместе в различных кварталах города и спешите избрать себе предводителей. Каждый неси с собою оружие, кто сколько может захватить; займите дороги к арсеналу, чтобы в случае надобности мы могли прибегнуть к силе. Потом пойдёмте к дворцу, потребуем от министров вооружения народа; они не посмеют отказать нам в нашем требовании, потому что их не связывает больше страх пред силой, а если они всё-таки воспротивятся... ну, тогда они будут изменниками чести Польши, мы отрешим их от должности и выберем из среды народа новое правительство, которое должно изгладить долгий позор и возвратить отечеству свободу!

Это предложение было принято с ликованием и многие из нерешительных примкнули теперь к общему движению после ухода русских. Живо были провозглашены в отдельных группах имена вожаков, впереди которых стояли Колонтай и Заиончек.

Вскоре значительная часть народа была вооружена саблями и пистолетами, а густые толпы запрудили улицы, которые вели к арсеналу, и не успели ещё во дворце догадаться о том, что происходит в городе, как провозглашённые там и сям собравшимся народом вожаки под председательством Колонтая собрались в пригородном шинке на совет, который решил немедленно отправить во дворец депутацию, чтобы требовать от правительства немедленного созыва сейма при участии избранных народных представителей, до созыва же этого сейма правительство должно было действовать при участии вожаков народа. Если бы это требование было отвергнуто, то теперешнее правительство следовало тотчас объявить низвергнутым от имени народа, арсенал же взять приступом, чтобы организовать вооружённую силу революции. Руководители восстания не сомневались в том, что даже преданные королю гвардейцы, возмущённые его похищением, примкнут к народному движению, пылая жаждой мести.

В сопровождении нескольких других вожаков они тотчас отправились к дворцу, тогда как прочие остались на месте, чтобы организовать народ, занять пути к арсеналам и собрать многочисленные толпы у дворца, с целью тотчас двинуться на приступ, если посланные депутации не вернутся назад через час.

Провожаемый многочисленной массою народа, возбуждавшей себя к всё возраставшему одушевлению, Колонтай со своими товарищами достиг дворцового двора. Королевские уланы стояли на карауле; они спросили, что нужно пришедшим.

– Мы требуем, чтобы министры выслушали нас, – последовал ответ Колонтая, – мы хотим узнать от имени народа, что решило предпринять правительство, чтобы защитить народ от большой беды при угрожающей всем опасности.

– Значит, вы – друзья короля? – спросил тогда улан, карауливший ворота.

– Друзья короля, который избран народом и защищает право и честь народа, – ответил Колонтай.

Улан как будто удовлетворился его ответом.

– Входите, – сказал он, – если вы – друзья короля, то господа там во дворце сделают хорошо, если выслушают ваш совет и последуют ему.

Когда Колонтай, сопровождаемый кликами народа, теснившегося кругом, входил в ворота, какой-то молодой парень, судя по запачканной мукою куртке, батрак с мельницы, точно так же был пропущен во двор стражею, которая приняла его за дворцового служителя. В руках у него была сложенная бумага; робко и боязливо оглянувшись во все стороны, он подошёл к Колонтаю и сказал:

– Прошу прощения, пан, я не знаю, куда мне здесь обратиться. Не можете ли вы мне сообщить, где сыскать тут пана, чьё имя выставлено на письме? Я спрашивал на улицах, мне велели идти во дворец, но я всё-таки не знаю, как мне его найти, говорят, что он – командир гвардейцев.

Колонтай, поглощённый собственными мыслями, кинул беглый взгляд на бумагу, которую держал пред ним парень, и, пожимая плечами с видом сожаления, ответил:

– Это – генерал Коччеи. Только ты пришёл не вовремя: генералу будет не до того, чтобы читать прошение и сделать что-нибудь для просителя.

– О, милостивый пан, – возразил работник, – бедняга действительно нуждается в помощи, и если бы только тот генерал знал, как ему приходится плохо...

– Ну, – нетерпеливо перебил Колонтай, – тогда ступай в караульную, оттуда тебя проводят к генералу; но говорю тебе заранее, что сегодня ты едва ли добьёшься чего-нибудь от него.

Парень последовал полученному указанию и подошёл к дверям караульни, где снова показал солдатам свою бумагу.

Колонтай направился к внутреннему входу, чтобы велеть доложить о себе министрам, которые всё ещё находились в полном своём составе во дворце; однако внутренний караул и толпившиеся в сенях лакеи оказались менее сговорчивы, чем стража у наружных ворот: они вздумали ставить различные затруднения непрошеному посетителю. Во всём дворце господствовало страшное недоверие к каждому новому лицу. Колонтая принялись подробно расспрашивать о том, что ему надо от министров, и, чем неохотнее, чем спесивее отвечал он на эти расспросы, тем недоверчивее относились к нему. Наконец он вспылил и собирался уже отправить одного из своих провожатых назад, чтобы сообщить собравшемуся на площади народу, какой неблагосклонный приём встретили здесь его желания, что бесспорно должно было послужить знаком для атаки дворца.

Но тут весь дворцовый двор внезапно огласился громким криком радости.

Колонтай оглянулся назад; дворцовая прислуга и караульные в сенях также высыпали на крыльцо, чтобы узнать причину такого ликования, поразительного при настоящих обстоятельствах.

Виновником поднятого шума был генерал Коччеи, который только что вышел из подъезда, где солдаты подвели к нему молодого парня в куртке, выпачканной мукою. Генерал – высокий, стройный мужчина лет пятидесяти, с благородным, резко очерченным лицом – взял бумагу из рук батрака, который так усердно разыскивал его, и, познакомившись с её содержанием, издал тот громкий радостный крик, который раздался по всему дворцовому двору. Сбегавшиеся со всех сторон любопытные увидали к своему удивлению, как обыкновенно гордый и неприступный генерал обнял работника с мельницы и нежно прижал к груди, после чего сложил руки и взглянул на небо, точно хотел произнести благодарственную молитву. Но потом он широко расставил руки и воскликнул громким голосом на весь двор:

– Слава Богу!.. Король нашёлся, он жив, он спасён!

В одну минуту весь дворцовый двор наполнился людьми, даже во всех окнах показались любопытные лица. Народ валил сюда извне. Караульные не думали больше удерживать его, и, пока генерал Коччеи кинулся наверх в зал заседания министров, чтобы сообщить там полученные известия, торжествующие клики уже гремели вокруг всё громче и громче.

Колонтай оцепенел на один миг при таком известии, которое было так же неожиданно и поразительно для него и для всех прочих, как и похищение короля пред тем. Его спутники, поражённые слышанным, вопросительно смотрели на него, и он воскликнул:

– Мы должны пробраться вперёд, теперь мы тем менее не смеем отступать. Народ выступил наконец на сцену, он поднял руку, чтобы заняться устройством собственной судьбы. Он не должен допускать, чтобы его опять оттеснили назад. Вперёд, друзья мои, вперёд! Пойдёмте наверх к министрам. Народ стоит за нами. Если король действительно отыскался, то при своём возвращении он найдёт в своём правительстве народных представителей.

С этими словами зачинщик бунта выступил вперёд, чтобы подняться на лестницу, но это оказалось невозможным. Слуги, гвардейцы, придворные и государственные чиновники теснились на ступенях беспорядочной толпой и каждую минуту Колонтаю с его спутниками приходилось выносить новые объятия, выслушивать новые изъявления радости и новые вопросы.

Генерал Кончен поспешно спустился обратно вниз и приказал, чтобы эскадрон улан сел на лошадей, а также потребовал, чтобы ему подвели его собственную верховую лошадь.

Теперь не было возможности двинуться дальше. Целый людской поток катился из внутренних помещений дворца во двор, так как многие сановники также хотели разыскать своих лошадей, чтобы присоединиться к генералу.

Колонтая увлекали всё дальше; на дворцовом дворе он встретился с несколькими прочими вожаками, которые проникли сюда из своих кучек народа на площади.

– Мы не должны упускать случай, который, пожалуй, никогда больше не подвернётся, – воскликнул Колонтай. – Теперь, когда ничто в городе не может сопротивляться народу, нам нужно вытребовать новую конституцию, способную дать отечеству здоровую внутреннюю силу. Если король при своём возвращении увидит, что город и правительство в наших руках, если народ окружит его, будучи вооружён, то, конечно, ему придётся волей-неволей согласиться с тем, что он застанет здесь в виде совершившегося факта, и плоды заговора, устроенного другими, достанутся нам. Спешите, спешите, друзья мои! Велите вашим людям открыть нам вход, остальные же должны вооружиться; им следует немедленно открыть арсеналы, занять дворец и ворота, чтобы город был в нашей власти, когда вернётся король!

Вожаки, разумеется, пытались столковаться с окружавшими их толпами народа, но это было невозможно; опьянение, казалось, овладело всеми, на каждое слово следовал ответ:

– Да здравствует король! Смерть изменникам!

Народное движение во вкусе Колонтая стало невозможным; народ не понимал, с какой стати теперь, после того как король отыскался, он всё-таки должен подниматься, когда причиной его восстания было именно похищение короля.

Король Станислав Август, который долгие годы был безразличен для всех своих подданных и ненавистен патриотам всех политических партий, внезапно стал предметом поклонения, а его имя тысячекратно повторялось в ликующих кликах народа.

Эскадрон улан выстроился. Генерал Коччеи сел на лошадь и двинулся из ворот дворца.

Теснившимся к нему ближе всех он отвечал на их вопросы, где нашёлся король, только следующее:

– В Мариемоне. Через час его величество будет здесь!

После того он пустил свою лошадь крупной рысью вскоре исчез из вида в сопровождении многочисленных всадников и своего эскадрона улан.

Часть народа кинулась за ним следом, чтоб у въезда в город выстроиться возле дороги и таким образом занять самое удобное место для первого приветствия возвращавшегося короля; другие же остались стоять на дворцовом дворе, чтобы быть поближе к источнику всех новых известий об удивительных событиях, которые совершились с такой быстрой сменой.

Тем временем городские улицы стали украшаться по праздничному. Из окон вывесили ковры и флаги, цветочные гирлянды перекидывались через улицу и повсюду шла суета всеобщего народного праздника.

Колонтай вскоре отказался от последней попытки направить народ по-своему. В данный момент Варшава была более монархической, чем всякая другая столица в Европе.

Единственным движением, способным увлечь взволнованный и воодушевлённый народ, было бы восстание против русских, и, бесспорно, оно удалось бы тогда в Варшаве. Но князь Репнин удалился с большею частью русского гарнизона, немногие оставшиеся русские войска сидели взаперти, словно притаившись, и ожесточению против иноземцев не доставало видимого объекта, против которого оно могло бы направиться.

Колонтай наконец признал гибель своего плана и вместе с Заиончеком вернулся к графу Игнатию Потоцкому, чтобы известить последнего о безуспешности своих трудов.

До графа уже достигла весть о том, что король найден и он, с весёлым настроением лица выслушав сообщение Колонтая, воскликнул:

– Слава Богу, что всё так обошлось! слава Богу, что дикие революционные элементы не пробудились и не вызвали страшного пожара, которого мы никогда не потушили бы! Теперь будущее принадлежит нам, теперь вместо мятежа мы принесём своему отечеству свободу, теперь наше будущее счастье пышно расцветёт.

Колонтаю и Заиончеку непонятен был горячий порыв этого обычно спокойного человека. Они не знали, что на груди у него спрятано письмо Марии и что недавно пред тем он был готов отказаться от всего на свете и вознаградить себя за всё её любовью, и что теперь у него снова явилась надежда соединить благородный труд на пользу своему отечеству со сладким счастьем любви.

Акст и Серра также пришли на дворцовую площадь, явившись туда немного спустя после того, как генералом Коччеи через работника с мельницы Мариемона было получено известие о том, что король нашёлся. Они видели генерала, ехавшего верхом на лошади во главе гвардии, которая выступила для встречи короля, и не могли более сомневаться в том, что известие, возбудившее такое ликование в народе, было истиной. Поэтому и тот, и другой, несмотря на различные планы, лелеемые ими, были одинаково обрадованы случившимся.

– Вы были правы, многоуважаемый господин Акст, – сказал Серра, – свежий воздух и движение благотворно подействовали на меня, а свалившаяся с плеч забота, в которую повергла меня угрожавшая королевству опасность, отлично повлияла на мои силы и здоровье. Я чувствую себя значительно лучше и почти готов испытать свои силы и тотчас же отвезти господину Герне письмо графа Потоцкого, если вы, конечно, не освободите меня от этого труда и не разрешите передать письмо через вас.

– Ни в коем случае, дорогой Серра, – ответил Акст. – Граф передал письмо вам и я не имею права принять его от вас, да и не хочу брать на себя ответственность за него. Но, со своей стороны, я не вижу причины оставаться здесь и, если вы ничего не имеете против, мы можем вместе отправиться в путь.

– Я думаю, что так будет лучше всего, – сказал Серра, которому главным образом необходимо было как можно скорее удалить из Варшавы Акста и который, после такого оборота событий, не считал рискованным своё отсутствие в столице польского королевства. – Только я полагаю, – прибавил он, – что будет целесообразнее, если мы подождём фактического подтверждения поступившего известия и своими собственными глазами убедимся в том, что король Станислав Август действительно нашёлся и возвратился в свою резиденцию. У меня будет пока время закончить свой доклад графу Виельгорскому, содержание которого я могу устно сообщить вам и господину министру фон Герне, что избавит меня от труда снимать с него копию.

– Отлично, отлично! – заметил Акст. – Пока вы будете заканчивать доклад, я немного отдохну и затем мы снова выйдем вместе, чтобы взглянуть на въезд короля и убедиться, что увезённый во мраке ночи государь в самом деле при свете дня вступил в свою столицу и что поэтому нечего опасаться неожиданного переворота в Польше... Моя почтовая карета стоит наготове, и если вы хотите занять в ней место, то с наступлением ночной прохлады мы можем отправиться в Берлин.

Серра утвердительно кивнул головой и они рука об руку, как два искренних друга, возвратились в гостиницу «Белый олень». В глубине сердца Серра посылал ко всем чертям своего спутника. А то, что думал Акст относительно итальянца, едва ли кто-либо мог бы прочесть на его лице, черты которого в этот день казались значительно менее строгими, чем обыкновенно; можно было даже принять за улыбку то лёгкое подёргиванье, которое время от времени поводило его губы.

Между тем король Станислав Август безмятежно и спокойно спал на мельнице в Мариемоне, на соломенном ложе в столовой мельника. Последний вместе с женою беспокойно ожидал возвращения посланца и по временам боязливо посматривал по направлению леса, не приближаются ли к мельнице подозрительные фигуры. Он всё ещё боялся мести разбойников за то, что принял преследуемого ими; притом же он ещё не мог совершенно избавиться от подозрения, что двое людей, которым он оказал гостеприимство, пожалуй, и сами принадлежат к шайке разбойников и только для вида отослали работника в Варшаву, чтобы тем временем совершить где-либо нападение или ускользнуть от преследования.

Косинский бледный, с обнажённой саблею в руке, стоял пред дверями мельницы; он медленно двигался взад и вперёд, делая всего лишь по несколько шагов в ту и другую сторону, и, уронив голову на грудь, видимо, погрузился в глубокие размышления; время для него проходило почти так же незаметно, как и для спящего короля. По временам лишь он, как бы молясь и прося чего-то, посматривал на небо и с его губ срывался лёгкий, как дуновение ветерка, шёпот:

– Юзефа... Юзефа, да смилуется над нами Господь Бог!

Мельник встал у окна в верхнем этаже и не спускал взора с туманной дали. Немногочисленные работники, бывшие в поле, не успокоили его; в близлежащем мариемонском замке находились лишь старый кастелян и несколько слуг; они не могли оказать ему защиту в случае нападения вооружённых разбойников, со времени диссидентской войны всё ещё колесивших по стране. Поэтому страшен был его испуг, когда он заметил на опушке леса, из-за поворота дороги высоко вздымавшееся облако пыли; такое облако могло быть поднято лишь копытами коней большого отряда всадников. Облако пыли всё приближалось и приближалось. Мельник рассмотрел в нём блеск оружия. Нёсшиеся с бешеной быстротой всадники уже были недалеко от мельницы и можно было ясно видеть их мундиры; при виде их мельник испуганно воскликнул:

– Боже всемогущий, это – солдаты!.. Значит, всё же разбойники проникли к нам? Вот явились и солдаты искать их! Но вы сами должны подтвердить, – продолжал он, обращаясь к стоявшим позади него служанкам, – что эти разбойники лишь угрозами и силой заставили меня впустить их сюда!.. О, Господи, нас сочтут за их соучастников и вместе с ними бросят в тюрьму!

Мельник опустился на колена; его жена, служанки и оставшиеся на мельнице работники последовали его примеру и все, дрожа от страха, стали молиться, трепещущими руками делая крестные знамения.

Между тем отряд прискакал к мельнице. Генерал Кончен на своём взмыленном коне опередил всех остальных. Он соскочил с седла и бросился в дом мельника. Там его встретил Косинский.

– Где король? – спросил генерал.

Косинский с печальным взором опустил саблю перед Коччеи и провёл его в столовую, где спал король.

Мельник трусливо и нерешительно спустился по узкой лестнице, ведшей в нижний этаж; остановившись посреди её, он с любопытством заглянул через открытую дверь внутрь маленькой комнаты, в которой до сих пор разыгрывались лишь однообразные сцены его тихой семейной жизни и которая теперь стала ареной для столь беспокойного происшествия.

Король ещё не поднялся со своего ложа. Он пробудился от сна и испуганно вскочил при шуме неосторожно отворенной двери, словно с его пробуждением пред ним снова предстали как живые грозные картины минувшей ночи.

– Ваше величество, мой августейший повелитель! – воскликнул генерал Коччеи. – Мор ли я думать, что мне придётся найти вас при такой обстановке! Да будут прокляты изменники, замыслившие подобное злодейство против вашей священной особы!.. Слава Богу, покровительствующему вам! Вы, ваше величество, спасены; вас окружает преданная вам гвардия!

Не будучи в силах превозмочь своё волнение, генерал упал на колена и стал целовать руки короля; на его глазах показались слёзы.

Большая часть улан также соскочила с коней. Некоторые из них вошли в сени, чтобы собственными глазами убедиться в том, что король и в самом деле находится в этом невзрачном домике; другие окружили Косинского и засыпали его вопросами; но он отвечал на них мрачным молчанием.

Мельник тоже пробрался чрез ряды солдат; позабыв обо всём, он поспешил в маленькую комнату и бросился рядом с Коччеи в ноги королю; его жена, служанки и работники опустились на колена рядом с ним. Все наперерыв целовали ноги короля и полу его одежды, призывали на него благословение Божие и выражали своё счастье по поводу того, что их дому было предназначено дать приют помазаннику Божию.

Странное, почти комичное зрелище представляли эти люди, стоявшие на коленах рядом с блестящим, важным генералом пред бледным, истомлённым королём в разорванном, забрызганном грязью платье; но все присутствовавшие в этот миг ощущали только трогательную сторону этой картины, выражавшей всю радость подданных, нашедших короля, и у многих из присутствовавших глаза наполнились слезами.

– Дорогой генерал, – сказал Станислав Август, взволнованный до глубины души доказательством столь горячей приверженности к нему, что ему редко представлялось испытывать;– вот эти славные люди доставили мне приют и пищу, когда я раненый и смертельно усталый пришёл к их порогу, и они заслуживают поистине королевской награды; напомните мне о них! Король более, чем кто-либо другой, не должен позабывать оказанные ему услуги.

Генерал вскочил на ноги, опустил руку в карман и передал мельнику свой кошелёк.

Слова короля были расслышаны близстоявшими, и каждый солдат отдал мельнику всё, что у него было при себе. Вошли и офицеры и к мельнику полетели золотые монеты и набитые деньгами кошельки; хотя этот спаситель короля на самом деле лишь невольно и почти насильно оказался в своей роли, но он вдруг был вознаграждён таким богатством, какое не мог представить себе и во сне. От радости мельник даже заплакал и обнял жену. Они снова стали креститься, их губы снова молитвенно зашевелились, но на этот раз была благодарственная молитва за чудесное счастье, принесённое к их порогу бежавшим раненым королём.

Комната мало-помалу наполнялась офицерами, подобно генералу почтительно приветствовавшими короля и серьёзно выражавшими свою радость по поводу его спасения.

По просьбе Коччеи король рассказал всю историю его похищения и почти чудесного спасения.

– Следовательно, человек, которого я нашёл пред дверью дома, – государственный изменник? – воскликнул генерал. – Схватите его! – приказал он уланам.

В один миг Косинский был окружён, с него сорвали оружие и со связанными руками ввели в комнату. Станислав Август положил руку на плечо мрачно потупившегося молодого человека.

– Остановитесь, мои друзья, остановитесь! Зло не должно коснуться его... Я поручился своим королевским честным словом за его жизнь и свободу... Подумайте, что за судьба постигла бы меня, если бы Господь не просветил его ума, внушив ему познать свой злодейский замысел и раскаяться в нём.

– Слово вашего королевского величества должно быть сдержано, – сказал Коччеи, в то время как уланы окидывали враждебными взорами Косинского;– право помилования покоится в ваших королевских руках; но всё же этот преступник перед королём и пред родиной не должен избегнуть коронного суда... Мрачное злодеяние должно быть выведено на свет Божий, его цель и его зачинщики должны быть обнаружены; он должен дать показания относительно своего преступления и своих соучастников, когда будет вынесен приговор, вы, ваше величество, можете помиловать его.

– Вы слышите, – сказал король, дружески-серьёзно обращаясь к Косинскому, – генерал прав... Ваш поступок, направленный не только против моей особы, но и против общественной безопасности, подлежит суду республики. Будьте смелы и бесстрашно показывайте всю правду – клянусь Богом, что я сдержу своё слово.

Косинский, поникши головою, сказал:

– Это – воля Божья, я сделаю всё, что мне повелевает долг, чтобы искупить своё преступление... Предоставляю свою судьбу милосердию вашего величества. Вам, ваше величество, известно, – уже тише прибавил он, – что побудило меня на преступление и что может придать цену моей жизни, если милосердие вашего величества защитит меня от руки палача.

– И я прошу вас, генерал, а также и всех вас, мои друзья, не обходиться с ним сурово! – сказал король. – Забудьте о преступлении, которое он намеревался совершить, и помните лишь о том, что он спас жизнь вашему королю.

Станислав Август ещё раз коснулся рукою плеча Косинского. Затем молодого человека увели и под усиленным конвоем посадили на коня с тем, чтобы отвезти его вместе с королевским поездом в Варшаву.

Повинуясь словам короля, уланы воздерживались от всяких угроз и оскорблений и в мрачном молчании окружили государственного изменника, осмелившегося поднять руку на помазанника, но боязливо избегали прикасаться к нему.

Генерал Коччеи велел подать закрытый экипаж, взятый им с собою, и выслал вперёд гонца, приказав ему привезти одежду для короля.

Станислав Август, провожаемый благословениями мельника и сбежавшихся с полей работников, вошёл в карету и блестящий поезд двинулся в путь.

В четверти часа езды от предместья с королевским поездом встретился возвращавшийся гонец, привёзший новую одежду для короля. Станислав Август переоделся в карете и, несмотря на то, что был ещё утомлён и изнурён, сел на коня, чтобы при своём въезде в столицу явиться на свободе пред взорами народа.

Пред городскими воротами короля уже ожидали густые толпы народа; при приближении Станислава Августа к небу понеслись шумные клики ликования; чем дальше подвигался по разукрашенным цветами и флагами улицам королевский поезд, тем гуще становилась толпа, тем восторженнее раздавались её приветственные клики.

Король держал шляпу в руке и раскланивался направо и налево. Все видели его бледное лицо с кровавым шрамом на лбу, и это ещё более разгорячило восторги так легко поддающегося своим чувствам польского народа; в лице поруганного короля каждый как бы чувствовал личную обиду и оскорбление, и к громким приветственным кликам вскоре примешались угрозы и проклятия по адресу преступников.

Косинский молча ехал среди улан, оцепивших его плотным кольцом. Если бы народ увидел его, пожалуй, было бы невозможно оградить его от ярости возбуждённой толпы.

Близ самых городских ворот навстречу королевскому поезду прискакал граф Феликс Потоцкий, окружённый многочисленной свитой. Обнажив голову, он подъехал к королю и поднёс к губам руку, поданную ему Станиславом Августом. Народ встретил его восторженными криками. Во всё время пути по улицам старого города, где народ толпился гуще, чем где-либо, граф Феликс не покидал своего места возле короля, так что могло показаться, как будто он вводил спасённого короля в его столицу; восторженная радость народа обратилась также и на него и вместе с приветствиями по адресу короля часто раздавались и такого рода восклицания:

– Да здравствует граф Феликс Потоцкий, друг короля... гордость и защита отчества!

Колонтай с Заиончеком и графом Игнатием Потоцким также находились среди толпившихся зрителей.

– Ваш брат умеет выбрать себе место, – с горечью произнёс Колонтай, обращаясь к графу Игнатию. – Когда король исчез, он отсутствовал среди сановников во дворце и предоставил русскому проконсулу распоряжаться по своему усмотрению; теперь же он вступает рядом со спасённым королём в Варшаву и принимает благодарность, которую он мог бы лучше заслужить мужественным словом в минуту опасности.

Граф Игнатий поник головою. Он не ответил ни слова; он думал о том, что сказал ему Акст относительно графа Феликса. Горькое, болезненное чувство заполонило его сердце. В то же время в голове Колонтая пробегали следующие мысли:

«Если бы этот Понятовский был истинным королём, то в нём хватило бы мужества и силы уразуметь то, в чём нуждается отечество, возложившее на его голову королевскую корону, и он завершил бы то, что нам не удалось. Великие государи умели уловить момент, и этот момент принадлежит теперь Понятовскому. Если бы он теперь произнёс решительное слово, если бы он теперь, сегодня же, созвал сейм и предоставил народным представителям их законное место в государственном совете, – сегодня никто не осмелился бы возразить ему, а если бы кто-нибудь и осмелился, то был бы обращён во прах народным гневом. Сегодня в воле Понятовского стать истинным, действительным государем Божьей милостью и вероятно я сам поднёс бы ему наследственную корону, если бы он смело произнёс решительное слово, от чего зависело бы возрождение нашей родины. Но он и не помышляет об этом; он доволен уже тем, что возвращается в раззолоченную клетку своего призрачного королевского сана, чтобы милостию Екатерины влачить своё печальное существование. Но мы должны продолжать свой незаметный, неустанный труд и всеми силами стремиться к цели, которой он мог бы достичь одним мановением руки».