Текст книги "Под белым орлом"

Автор книги: Грегор Самаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 41 страниц)

Когда они проехали шагов сто, король, потерявший свои башмаки, воскликнул:

– Стойте, я дальше не могу! Если вам нужна моя жизнь, то возьмите её!

– Поверьте мне, будет лучше, если мы сейчас покончим с ним, – сказал один из всадников.

– Нет, – ответил другой, – его жизнь принадлежит не нам, и я защищаю её своею собственною. Никто не должен упрекнуть нас в трусливом убийстве.

После короткого разговора вполголоса была приведена лошадь, и короля заставили сесть на неё.

Косинский и Стравенский встали рядом с ним, Лукавский ехал впереди, остальные следовали сзади, и в таком порядке все двинулись через поле к лесу. На пути им попался широкий ров. Лошадь короля, связанная в своих движениях, сделала неверный прыжок, и Станислав Август упал головой в грязную воду. Двое всадников соскочили с своих лошадей и вытащили его. Едва живой, с окровавленным лицом, насквозь промокший в тинистой воде, король должен был опять сесть на лошадь и скакать дальше.

В это время со стороны дороги послышался стук подков.

– Вот они, – воскликнули отдельные голоса, – мы пропали.

Большое число всадников пересекало поле.

– Стой! – воскликнул Стравенский, – это – маленькие патрули, которые ночью обходят город; это – не погоня. Стойте же! Сейчас мы будем в лесу, а с ним живо расправимся, если он действительно помешает нам.

Но беглецы не слушали; ими овладел панический страх, и они понеслись через поле. С уст Стравенского сорвалось проклятие, и он крикнул:

– Держите его крепче, я же должен догнать этих безумных трусов, чтобы они не предали нас.

Лукавский и Косинский, а также трое или четверо всадников остались при короле.

– Вперёд, к лесу! – воскликнул Лукавский, – мы и так потеряли слишком много времени!

Вся маленькая группа направилась вперёд галопом, но, так как дорога была негладкая, под Лукавским упала лошадь. На один момент он был оглушён падением, когда же он поднялся, остальные всадники вместе с королём ускакали уже далеко и достигли почти опушки леса.

– Проклятие! – воскликнул Лукавский, – этому Понятовскому помогают силы ада; теперь он остался один с Косинским, которому я не доверяю. Я должен догнать их.

Он поднял лошадь, но животное стояло и дрожало; оно разбило себе колена и не в состоянии было двигаться вперёд.

Довольно близко послышалась барабанная дробь и явственно донёсся шум шагов марширующих солдат.

С проклятием Лукавский оставил свою лошадь и пошёл пешком к лесу, но темнота мешала ему распознавать дорогу; он заблудился и сильно удалился от маленькой группы людей, с которой был король.

Между тем эти всадники достигли леса, который давал им возможность скрыться от преследований, но в то же время принуждал их двигаться медленно вследствие неровности почвы и близко стоявших близко друг от друга деревьев. Пришлось сойти с лошадей и вести их за повод. Тьма была так велика, что нельзя было разглядеть свою протянутую руку.

Косинский крепко держал короля за руку, стараясь по возможности держаться южного направления и перекликаясь всё время со своими товарищами, чтобы они могли следовать за ним.

Так шли они в продолжение часа, пока, наконец, не стало рассветать. Теперь стало возможно двигаться быстрее через лес. Вскоре они вышли из леса. Косинский, оглянувшись кругом, заметил на краю дороги небольшую деревушку с церковной колокольней.

– Мне незнакома эта местность, придётся идти в деревню, чтобы узнать, где мы и как найти дорогу в Ченстохов.

– Ради Бога, – сказал король, которого Косинский продолжал держать за руку, – это невозможно, вы не сделаете этого.

– А почему нет? – с угрожающим взором спросил Косинский, – нам необходимо в Ченстохов.

После краткого раздумья король сказал:

– Я знаю эту местность, так как некогда часто охотился здесь; мы находимся в Белянском лесу, на расстоянии одной мили от Варшавы, а вот то место называется Бураковым; в нём помещается русский гарнизон. Если мы попадём туда, мы пропали, чего вы собственно и заслуживаете, но чего я всё же не могу вам желать. По примеру Христа, завещавшего нам прощать своих врагов, я тоже прощаю вас.

Косинский вопросительно и недоверчиво посмотрел на него, после чего спросил:

– Почему же вы не советуете мне направиться в то местечко? по вашим словам, там можно будет найти русских – ваших друзей?

– Русские не должны быть друзьями каждого истинного поляка, – возразил король, – и довольно грустно, что поляки бросили своего короля, вследствие чего он принуждён терпеть в своей стране чужие войска.

– Всё равно, если бы мы их встретили, – с угрозой воскликнул Косинский, – они не спасли бы вас. Я убил бы вас, прежде чем выдать им!

– Поэтому я и советую вам не идти туда, – произнёс король. – Я не боюсь смерти, – продолжал он, высоко поднимая свою окровавленную голову, – но мне страшно, что вы, такой молодой и, очевидно, обманутый, станете убийцей и должны будете вечно нести на себе божеское наказание за такое страшное преступление.

Спокойно произнесённые слова короля, казалось, произвели глубокое впечатление на Косинского; он беспокойно прислушался; тишина, царившая в лесу, нарушалась только ветром, шелестевшими листьями да чириканьем проснувшихся птиц.

– Ах, если бы Стравенский и Лукавский были здесь! – промолвил он. – Господи, и почему на мою долю должна была выпасть такая тяжёлая ответственность? Мне необходимо ехать в Ченстохов.

– Тем не менее это почти невозможно, – ответил король; – моя рана страшно болит, потеря крови окончательно обессилила меня, и я не могу ехать дальше.

– Вы должны, вы должны, – воскликнул Косинский, – даже если мне придётся нести вас на своих руках. Если бы мне только знать дорогу!

– Дорогу я охотно показал бы вам, – сказал король. – Если мы станем подвигаться по опушке, закрытые деревьями, то вскоре выйдем на большую дорогу в Краков, откуда можно, свернув в сторону, попасть в Ченстохов.

– Совершенно верно, – сказал Косинский, – дорога в Краков; нам надо было добраться до неё, прежде чем преследователи успели настичь нас; но теперь потеряно слишком много времени.

В глазах короля засветилась надежда.

– Я уже говорил вам, что смерти я не боюсь, – произнёс он, – но обязанность каждого человека беречь свою жизнь и вместе с тем охранить своего ближнего от преступления. Поэтому я хочу отдаться своей судьбе и предать себя на волю Божию. Но идти или ехать верхом дальше я не могу; разыщите где-нибудь какой-либо экипаж, и я покажу вам дорогу в Ченстохов. А там Господь сохранит меня.

– У Могельнича, по дороге в Краков, нас ожидает коляска! – воскликнул Косинский.

– Могельнич! – сказал король. – Идя этим лесом, мы доберёмся туда часа через два; попробую, хватит ли у меня настолько сил.

– Итак, вперёд! – воскликнул Косинский. – Но если мы не можем подвигаться по дороге, то нельзя брать с собой лошадей; поэтому оставим их здесь и пойдёмте пешком, – приказал он бывшим с ним всадникам.

Последние при виде деревни Бураково и при упоминании о русских стояли понурившись и тихо перешёптывались между собою. Когда же Косинский, поддерживая ослабевшего короля, зашагал по лесу, они медленно двинулись вслед за ним и оставляли всё большее расстояние между собою и своим предводителем, а затем они вдруг повернули в сторону, бросились в кусты и исчезли в лесу.

Услышав треск ломающихся сучьев, Косинский обернулся и воскликнул:

– Ах, изменники! они также бросили меня. Боже мой, какая у меня судьба! На меня возложена вся ответственность, в моих руках находится судьба отечества и судьба моей любви, – тихо прибавил он, – один же я слишком слаб, чтобы только своими руками одержать победу над несчастьем!

Когда король увидел, что он остался с Косинским один, смелая мысль, казалось, на миг блеснула в его голове. Борьба один на один могла доставить ему свободу, а личной храбрости ему было не занимать стать. Его положение было таково, что надо было попытаться пойти на всё. Но он был безоружен и истощён потерей крови, а у его противника были сабля и два пистолета сбоку; поэтому уже первая попытка к сопротивлению должна была принести ему верную смерть.

Но, несмотря на то, что он ясно сознавал это, луч надежды не потух в его глазах; он испытующе посмотрел на молодого человека с детскими чертами лица, с горестной мольбою поднявшего к небу глаза, и мягко сказал ему:

– Видите, само Небо против вашего преступного предприятия и охраняет голову своего помазанника. Оставьте своё намерение!., у вас не осталось даже помощников для него, а ответственность и наказание за него падут только на вас.

Косинский молча остановился. Его грудь высоко вздымалась, а губы тихо шептали:

– Юзефа! Ты надеешься на меня, я должен или победить, или отказаться от тебя! Смелей, смелей! Господь не может покинуть меня, всё ещё может измениться! Вперёд! – громко сказал он королю, – нам необходимо добраться до Ченстохова; если вам дорога жизнь, ведите меня туда!

Станислав Август со вздохом опустил голову и молча зашагал рядом с Косинским. Он ясно видел, что в молодом человеке происходила жестокая внутренняя борьба, и порешил предоставить его пока самому себе и, пока хватит сил, дождаться какого-либо удобного случая, так как всё равно его положение не могло ухудшиться.

Спустя немного невдалеке от леса они заметили каменное строение с куполами и башнями, окружённое могучими липами.

– Это – монастырь Беляны, – сказал король, – здесь наше спасение. Дайте мне зайти туда! я найду там помощь у монахов и получу возможность послать о себе весть в Варшаву. У вас же достанет времени бежать и скрыться от наказания за своё преступление.

Разнородные чувства волновали Косинского. Король внимательно следил за ним, между тем как он с мольбою сложил руки и, подняв взор к небу, прошептал:

– Юзефа! неужели я должен отказаться от тебя? Неужели в малодушном страхе я должен отказаться от своей добычи? навсегда покинуть тебя? Нет, нет! – громко и страстно воскликнул он. – Нет, я поклялся!.. Идёмте дальше!

Он быстро пошёл вперёд, увлекая за собой короля, следовавшего за ним неверными шагами.

Всё ещё скрытые деревьями, они прошли с полчаса; наконец в некотором отдалении показался замок Мариемон, издавна принадлежавший саксонскому дому и находившийся приблизительно в полумиле от Варшавы. Король не ошибся в своих расчётах и всё больше приближался к столице, чего совсем не замечал его спутник. Станислав Август остановился и промолвил:

– Я больше не могу идти, мои силы иссякли... Вы можете убить меня, но я не могу шага сделать дальше, если вы мне не дадите времени отдохнуть и затем попытаться продолжать путь.

Косинский взглянул в мертвенно-бледное лицо короля, прислонившегося к стволу дерева, и понял, что этот раненый и в высшей степени измученный человек действительно не мог продолжать такой утомительный путь. Он бросил угрожающий взгляд, полный упрёка, на небо и глухо произнёс:

– Тогда отдохните, но предупреждаю вас, что мы вскоре должны отправиться дальше, так как мне надобно быть в Ченстохове.

Король опустился на землю, тяжело дыша лёг на мягкий мох и закрыл глаза. Его губы дрожали, по-видимому, он потерял сознание. Косинский с состраданием взглянул на него, вытащил из-за пазухи фляжку с водкой и приложил её к губам короля.

– Выпейте, – сказал он, когда король открыл глаза, – это – единственное, что я могу предложить вам, но это освежит и подкрепит вас.

Король с дружеской улыбкой кивнул ему головой, взял фляжку и сделал из неё порядочный глоток.

– Благодарю вас, – сказал он таким искренним, сердечным тоном, протягивая Косинскому руку, что молодой человек с боязливой почтительностью прикоснулся к королевской руке.

Затем Станислав Август вынул свой носовой платок и попробовал отереть запёкшуюся кровь, покрывавшую его лицо. Не говоря ни слова, Косинский взял у него платок, сделал несколько шагов в сторону, где журчал маленький лесной ручеёк, и свежей водой обмыл лоб и щёки короля. Тот поднялся, облокотился головою о ствол бука, под которым он лежал, и сказал:

– Благодарю, ещё раз благодарю! Благодеяние, оказанное вами бедному раненому, погашает всё то зло, которое вы нанесли королю. Я прощаю вас и снова прошу вас: оставьте своё преступное намерение, так как едва ли у вас есть шансы на успех.

Казалось, что Косинский ощущал какой-то невольный страх пред благородным, бледным лицом короля, только что обмытым от крови. Он склонил голову, как будто не имея силы вынести его взгляд, и медленно промолвил:

– Я не могу, я не могу, я поклялся!

– В чём вы поклялись? – спросил его Станислав Август, приподнимаясь ещё больше. – В чём вы поклялись и кому?

– Пред распятием и пред чудотворной иконой Ченстоховской Божией Матери поклялся я, что живым или мёртвым доставлю вас в монастырь, но мои спутники бежали, предоставив мне одному выполнение страшной клятвы.

– Вы согрешили, молодой человек, – серьёзно и торжественно заговорил король, – образом нашего Божественного Спасителя, на милосердие Которого вы надеетесь, вы злоупотребили для клятвы, которая обязывает вас изменить своему королю и убить его, если не найдётся иного пути к выполнению вашего преступного предприятия.

Косинский закрыл лицо руками и глухо промолвил:

– Всё это я знал! совесть не давала мне ни минуты покоя; эта клятва ужасным пламенем жгла мою душу!

От слуха короля не укрылись эти едва слышно произнесённые слова, и он быстро заметил:

– А выполнение этой клятвы ввергнет вашу душу в геенну огненную, так как силы небесные не прощают той клятвы, где их имя призывается на преступление. Вернитесь, молодой человек, вернитесь со своей греховной стези! Поистине, я говорю это больше для вас, чем для себя; моя судьба в руке Божией, моя жизнь склоняется к своему закату, и внезапная болезнь или небесная молния точно так же могут прекратить её, как и ваше убийственное оружие. Но вы молоды, жизнь может принести вам ещё много счастья; вы благородны и добры, я читаю это в чертах вашего лица, где ещё не исчезла окончательно печать детского простодушия. Мне жаль вас, если вы утратите ваше земное счастье и вместе с ним небесное блаженство.

– Да разве я не потерял уже всего? – воскликнул с болезненным стоном Косинский. – О, если бы вы знали! – заключил он, ломая руки.

– Выслушайте меня, мой юный друг! – помолчав немного, начал король. – Чудесным образом Господь свёл нас вместе и, может быть, на вас Он хочет показать, что даже грех чрез раскаяние ведёт к блаженству. Я не помню вашего преступления и хочу дать вам возможность искупить его. Зайдёмте со мной в один из ближайших домов, откуда я дам знать в Варшаву, и я прощу вам всё то зло, которое вы хотели причинить мне, и Господь Бог простит вам вашу преступную клятву, которой вы осквернили Его святое имя.

– А если бы я поступил так, – сказал тронутый Косинский, – то ведь моим уделом были бы заточение и смерть!

– Нет, мой друг, – возразил король, – вам нечего бояться! Я забуду, что вы хотели захватить меня, что одно время даже думали умертвить меня. Я буду помнить только о том, что вы спасли меня! Вас опутали, обманули для того, чтобы нанести мне вред, моё же спасение будет всецело делом рук ваших.

Волнение Косинского росло.

– О, государь! – воскликнул он, – вы, несомненно, правы! Да, внутренний голос говорит мне, что вы правы, и всё-таки... О, Господи!.. Я не могу, вы не знаете всего: для меня нет больше ни счастья, ни надежды не земле, я должен умереть, если моё предприятие не удастся!

– Да почему же? – спросил король. – Говорите откровенно, молодой человек! По совести говоря, я чувствую к вам участие и дружбу. Быть может, на ваше счастье вы и встретились со мной. Говорите! Почему вы потеряли надежду? почему хотите вы умереть, когда Господь даёт вам удобный случай искупить ваше преступление, если вы спасёте короля, а я обещаю всё предать забвению? Говорите откровенно! представьте что я – ваш друг.

– Я готов верить, что это так, – произнёс Косинский. – Поверьте, всё моё сердце обливается кровью потому, что я хотел причинить вам зло; но от этого зависело всё моё счастье, а я так страстно люблю мою Юзефу!.. О, когда я только подумаю, что должен отказаться от неё, отдать её другому – ненавистному врагу, похитителю моей чести и моего счастья, тогда, ей Богу, я готов отдать всё блаженство загробной жизни, готов потерять веру в Бога, который допускает свалиться столько несчастья на голову бедняка, не совершившего ничего дурного.

– Так говорите же, говорите! – с нетерпением воскликнул король. – Что это за несчастье, в котором вы упрекаете Бога и которое вы думаете осилить изменой своему королю? Неужели награда за доброе дело из рук короля не выше выгоды от вашего преступления?

– О, если бы это было возможно! – воскликнул Косинский, – если бы вы могли простить меня, если бы Господь был милостив ко мне!

– Отчего же нет? Говорите только скорей, мой юный друг, говорите!.. Но скажите сначала, как вас зовут, так как для того, чтобы помочь вам, я должен знать, кто вы такой?

– И вы обещаете мне не засадить меня в тюрьму, не выдать палачам? – спросил Косинский.

– Если вы сомневаетесь в моём слове, тогда не говорите, – ответил король.

– Да нет, я не сомневаюсь, наоборот – я хочу верить. О, это – рука Господня, ведущая меня, может быть, к счастью. Так слушайте! Меня зовут Косинский.

– Косинский! – переспросил король. – Мне сдаётся, что я уже слышал где-то эту фамилию. Не говорил ли мне о каком-то Косинском староста Дубенский?

– Да, это верно! – воскликнул Косинский. – Юзефа Дубенская, дочь старосты, вот та, которую я люблю! Она любит меня взаимно, а тот Косинский, о котором вам говорил староста, и похитил моё счастье, и заставил меня пойти на преступление и на убийство. Вы должны знать всё, – горячо продолжал он, – так как только вы один можете помочь мне, если вообще ещё может быть для меня помощь на земле. Моя мать была крепостная; когда умер мой отец, этот Косинский стал оспаривать моё имя, мои права. Я был осуждён, меня приговорили стать крепостным, как и моя мать, и по её имени назвали меня Куцым. Имения моего отца были переданы тому Косинскому, а староста Лубенский выгнал меня из своего дома, чтобы мою Юзефу, за которую я охотно отдал бы все сокровища мира, отдать похитителю моего имени и моей чести.

– Это жестоко, мой юный друг, поистине очень жестоко, – промолвил король, сочувственно глядя на взволнованного Косинского.

– Видите, государь, – продолжал Косинский, – я потерял всё, что у меня было самого дорогого. Разве я не должен был ненавидеть свет, где я столько испытал? Разве я не должен был проклинать короля, под чьей державой могла быть совершена такая жестокая несправедливость? Потому-то я предложил свои услуги низвергнуть вас с престола, так как наградой за это мне была обещана моя Юзефа. И она сама побудила меня пойти на всё в борьбе за нашу любовь, так как и её счастье, надежда всей её жизни были поставлены на карту. Так посудите же сами, разве я не был бы трусом, если бы хоть на одно мгновение задумался отдать свою жизнь за честь моей родины и за мою любовь?

– Я так и знал, что вас обошли, – сказал король. – Господи, какое подлое преступление, – печально прибавил он, – дьявольской хитростью из-за ненависти или честолюбия заставить юное сердце пойти на убийство!.. Ну, мой друг, что должно было вознаградить вас за преступление и что едва ли досталось бы ещё вам, то может быть наградой за службу, которую вы сослужите своему королю. Я могу возвратить вам ваше имя; Лубенский – мой друг и, если я потребую у него в награду за своё спасение его же дочь, он не откажет мне.

– О, если бы это было возможно! – воскликнул Косинский, – это было бы слишком много счастья! Так Господь не может вознаградить преступление, которое я совершил пред вами.

Он опустился на колени и поднёс руку короля к своим устам.

– Господь вознаграждает раскаяние и искупление, – поднимаясь, произнёс Станислав Август, – и доставляет мне высшее счастье земных королей – прощать и счастливить людей. Дайте мне свою саблю!

Косинский, не сводивший взора с короля, вынул саблю из ножен и подал её рукояткой королю. Тот коснулся остриём клинка плеча коленопреклонённого и торжественно произнёс:

– Сим прикосновением меча нашей королевской рукой освобождаем мы вас от крепостного состояния вашей матери и даём вам право под сенью польского орла носить фамилию Косинского по имени вашего отца. Всё то, что здесь, в лесной чаще, мы заявляем пред лицом Всевышнего Бога, ручаемся мы нашим королевским словом подтвердить на ступенях трона и во всякое время и пред всеми будем защищать ваши права. Кроме того нашим королевским словом мы обещаем вам ходатайствовать за вас пред старостой Лубенским, нашим верным другом и слугой, чтобы он принял ваше предложение и отдал вам руку своей дочери Юзефы Лубенской в награду за ту службу, которую вы сослужили нам. Возвратить вам имения вашего отца мы не в состоянии, потому что они отошли от вас по приговору государственного суда, но по мере наших сил мы позаботимся о том, чтобы у вас, согласно вашему положению, не было недостатка в средствах. – После этого он отдал Косинскому назад саблю и прибавил: – если вы ещё сомневаетесь, что я исполню своё слово, то предоставьте мне одному добраться до Варшавы, вы же бежите и в надёжном месте ждите, пока я исполню своё обещание.

– Нет, нет, – воскликнул Косинский, – я верю вам. Чудесною стезёю Господь привёл меня к моему счастью и несправедливость, причинённую мне, обратил во благо. Благодаря вам, государь, Господь сохранил меня от преступления, которое я поклялся исполнить, осквернив Его святое Имя. А теперь, – с воодушевлением продолжал он, высоко поднимая оружие, – теперь я призываю Небо в свидетели, что вся моя жизнь должна быть посвящена на служение вам, что всеми силами, до последней капли крови буду защищать вас против всех ваших врагов. Я не хочу оставить вас одного, так как вы всё-таки можете попасть в руки заговорщиков. Не скрываясь трусливо от всех, я намереваюсь ждать исполнения вашего милостивого королевского слова. Идёмте, мой высокий повелитель, идёмте! постараемся отыскать такое место, где бы вы могли отдохнуть и послать о себе весть в Варшаву.

Он быстро поднялся с земли, почтительно предложил королю опереться на свою руку, и оба вышли из леса в открытое поле.

Недалеко от опушки стояла небольшая мельница, принадлежавшая к замку Мариемон. Король пошёл по тропинке, которая вела к мельнице. Заря между тем занималась, и вскоре солнце должно было подняться над горизонтом. На мельнице всё ещё спали. После продолжительного стука рядом с дверью открылось окно, и мельник с любопытством выглянул в него.

– Отворите! – воскликнул король, – отворите!., мы должны отдохнуть и подкрепиться у вас в доме!

Мельник, увидев пред своими дверями человека в разорванном и запачканном грязью платье, с большою раной на лбу и вооружённого спутника с ним, в испуге откинулся назад.

– Убирайтесь! – закричал он, закрывая своё окно. – Здесь вовсе не приют для людей вашего сорта, у меня не разбойничья гостиница.

Вместе с этим он стал звать к себе на помощь, и вскоре сзади него появились его полусонная жена и двое работников.

– Чёрт вас возьми! – воскликнул Косинский, – придержите свои языки! Вы не знаете, с кем вы говорите! это...

Король схватил Косинского за руку и произнёс:

– Молчите, ещё не время открывать нашу тайну! Выслушайте меня, добрый человек, – обратился он к мельнику, – мы – вовсе не разбойники, как это вам кажется. Если бы это было так, то нам нетрудно было бы взломать двери и силой ворваться к вам. Наоборот, мы сами – жертвы разбойников, напавших на нас в лесу. Мы еле-еле спаслись от них. Итак, откройте нам двери своего дома, окажите нам гостеприимство и вы щедро будете награждены за это!

Мельник недоверчиво оглядывал путников; тем не менее спокойный и благородный вид короля, по-видимому, внушил ему доверие. Предусмотрительно прикрыв окно, он несколько времени совещался с женой и с рабочими и наконец заявил путникам, что впустит их, если они предварительно отдадут оружие. По приказанию короля Косинский передал в окно свои пистолеты и саблю. Мельник взвёл курки, открыл дверь и, пока путники входили в комнату, держал оружие наготове.

Король в изнеможении опустился на деревянный стул и произнёс:

– Теперь необходимо отправить уведомление в Варшаву.

Он вынул из своего разорванного камзола записную книжку, вырвал из неё листок и, написав на нём несколько слов, передал его Косинскому.

Тот прочитал следующее:

«Я чудом спасся от рук убийцы и сейчас нахожусь в маленькой мельнице у Мариемона. Приезжайте немедленно за мной. Я ранен, но не опасно».

Эта записка была подписана только литерами «Ст. А.».

– Это поймут, – сказал король; – лучше быть осторожнее. Ну, мой друг, – обратился он к мельнику, – отправьте кого-нибудь в Варшаву, кто бы доставил эту записку генералу Коччеи, командиру пешей гвардии. Через час один из молодцов будет уже на месте, а вы тем временем дайте нам закусить, что у вас есть!

– Поесть-то я вам дам, – ответил мельник, – могу вам предложить яйца, молоко, хлеб, водку, больше у нас у самих ничего нет, а вот отослать записку невозможно. Разбойники, от которых, как вы говорите, вы спаслись, наверное бродят где-нибудь поблизости. Так с посланным-то может случиться беда.

– Тогда я пойду! – воскликнул Косинский.

– Нет, вам нельзя, – сказал король. – Подумайте, – тихо прибавил он, – как необходимо для вас оставаться при мне. – При этом он опустил руку в свой полуразорванный карман, вытащил оттуда кошелёк с золотом и сказал: – счастье, что разбойники оставили мне это. Смотрите, это будет наградой тому, кто отправится в Варшаву, и я дам вдвое больше, если он передаст письмо генералу Коччеи!

Мельник был ещё в нерешимости, но один из работников, соблазнённый богатою платой, даже никогда и не снившейся ему, объявил, что он готов отправиться в Варшаву.

После небольшого колебания мельник согласился, и посланный отправился в путь.

Вскоре мельничиха принесла варёных яиц, молока, хлеба и водки, и король весело объявил, что никогда он не приветствовал с большим удовольствием самые роскошные угощения, чем этот скромный завтрак. Тем не менее он не мог заставить Косинского сесть с собой рядом за простой деревянный стол, и только после строгого приказания короля молодой человек стоя съел яйцо и сделал небольшой глоток водки. Затем из соломы и нескольких грубых одеял приготовили постель, на которой король растянулся с наслаждением и скоро заснул сладким сном.

Косинский взял свою саблю, заставил мельника с женой выйти из комнаты, чтобы они не мешали королю спать, а сам с саблей наголо стал на часах у дверей.

Работники вышли из замка на поля и принялись за свой ежедневный труд. Мельник открыл запруду и пустил мельницу в ход. Мирно и спокойно вступил в свои права день, и в этих тихих полях никто не предполагал, что польский король, которого бедные деревенские люди привыкли видеть издали, не иначе как в сопровождении блестящей охотничьей свиты, спокойно спит, раненый, одинокий и беспомощный, под гостеприимной кровлей маленькой мельницы.