Текст книги "Под белым орлом"

Автор книги: Грегор Самаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 41 страниц)

Феликс Потоцкий, казалось, как будто и не знал ничего о том, что волновало общество; он был радостен и, как всегда, весел, шутил со всеми, был полон любезного достоинства по отношению к русским вельможам и так громко и усердно высказал Сосновскому своё соболезнование по поводу нездоровья его дочери, отсрочивавшего осуществление столь прекрасных надежд, что Сосновский со злобным, грозным взглядом и короткой, почти невежливой фразой отвернулся от него.

Графиня Елена Браницкая держалась также вполне непринуждённо. Она блистала красотою, и её взор горел ещё ярче, чем сверкающий блеск её бриллиантов; для каждого у неё находилось приветливое слово. Она тоже подошла к Сосновскому, но он сердито прошептал ей:

– Вы изменили мне, графиня. Зачем вы помешали бегству, если намеревались затем вымолить покровительство государыни для непокорной? По-видимому, вам доставляет только радость причинение зла другим.

– Это – свойство демонов! – ответила графиня с ироническим смехом. – Берегитесь, граф Сосновский, связываться с демонами; кто принимает их услуги, тот навсегда подпадает под их власть!

Взор графини упал на Игнатия Потоцкого, только что вошедшего в зал. Его лицо было бледно и серьёзно. Он также взглянул на неё. Глубокая и вместе с тем печальная задушевность лежала в его взоре, который задумчиво покоился на ней, и, почувствовав который, она вся вздрогнула.

Игнатий, казалось, намеревался подойти к ней; он уже сделал несколько шагов, но затем вдруг остановился и, словно невольно покачав головою, обратился с безразличною фразою к стоявшему близ него придворному.

Лицо графини на миг покрылось густым румянцем, горькая усмешка тронула её губы, затем она быстро перешла через зал и остановилась пред Игнатием Потоцким; она подала ему свою руку, но лишь едва коснулась при этом кончиками своих пальцев его руки. Он принуждённо ответил на её привет и робко потупил взор пред её горящим взглядом.

– Добрый вечер, граф Игнатий, – между тем дружески, но всё же жёстким, грубым тоном произнесла графиня Елена, – надеюсь, вы более не сердитесь на меня за то, что я выдала бегство вашего друга Костюшки, случайно открытое мною; я опасалась, что крошка Людовика Сосновская решилась на глупую выходку, благодаря детскому легкомыслию, и хотела оградить от позора старинное благородное имя. Я исправила свой несправедливый поступок и выпросила покровительство государыни императрицы для бедняжки Людовики; её свобода обеспечена, и мне думается, что она всё же будет счастлива.

– Я знаю это, графиня Елена, – сказал граф Игнатий, пожимая ей руку, которую она быстро отдёрнула от него.

– Вы знаете это? – спросила она.

– Государыня говорила со мною; и, клянусь Богом, я не сержусь на друга, по недоразумению ошибившегося.

– По недоразумению? – воскликнула Браницкая и пламенный румянец залил её лицо. – Да, – сказала она затем, обмахиваясь веером, – ведь я же не знала, что благородная любовь смутила сердце графини Людовики и что Костюшко достоин её любви. Всё это было лишь недоразумение – увы! – недоразумение роковое!..

Она живо и торопливо проговорила всё это. Взор Потоцкого с искренним соболезнованием покоился на её прекрасном лице. Слово, казалось, уже трепетало на его губах. Но тут раздались три удара жезла графа Строганова.

Все взоры обратились ко входу в покои императрицы.

Два пажа настежь открыли створки дверей и остались стоять по обе стороны её.

Непосредственно за тем в зал вступила Екатерина Алексеевна. На ней было чрезвычайно простое платье французского покроя; единственным украшением её головы служила византийская корона, сверкавшая драгоценными камнями. Её лицо сияло весёлым спокойствием.

Лёгким наклонением головы она приветствовала общество, словно волна колосьев глубоко склонившееся пред ней.

Но сегодня головы поднялись быстрее обыкновенного, и предметом любопытства, которого искали взоры всех, была не сама императрица.

За государыней вошла в зал княгиня Голицына, первая статс-дама по старшинству после графини Брюс, и рядом с нею увидели молодого человека высокого роста в адъютантском мундире с богатым шитьём и с золотыми аксельбантами; он с благородной осанкой, но несколько робко и принуждённо стоял на пороге. Никто не знал его, но сомнения разрешились: немилость была высказана, графиня Брюс и Римский-Корсаков были смещены и уехали, чтобы более не возвратиться.

Единодушный вздох, казалось, пробежал по блестящему собранию, все почувствовали облегчение; пред всеми был совершившийся факт, и каждый знал, как теперь держаться.

– Это – Ланской... Ланской, конногвардеец, – послышался в одной из групп тихий шёпот, и с быстротою молнии по залу пронеслось шёпотом повторяемое имя нового адъютанта, которого пред тем никто не упоминал и которое теперь повторялось всеми с таким же выражением, как будто молодой, до сих пор никем не замеченный офицер был предметом уважения и дружбы каждого из присутствовавших.

В то время как императрица всё ещё стояла вблизи дверей и обводила своим гордым взором собравшихся, отворилась вторая дверь и в зал вошёл император Иосиф в сопровождении своих адъютантов. Как и накануне вечером, на нём был простой тёмный костюм, украшенный орденом святого Андрея Первозванного и Золотого Руна. Он поспешил к императрице, с рыцарскою вежливостью поцеловал её руку и произнёс несколько любезных фраз.

Императрица громким голосом, далеко слышным при царившей глубокой тишине, сказала:

– Позвольте мне, ваше величество, представить вам моего нового адъютанта, господина Ланского, офицера моей лейб-гвардии конного полка. Римский-Корсаков сегодня уехал, чтобы подготовиться для службы в армии и загладить некоторые бестактности, которые следует простить его молодости.

Иосиф улыбнулся с выражением удовлетворения. Могло казаться, что увольнение прежнего адъютанта являлось результатом излишней самоуверенности, неприличным образом проявленной Римским-Корсаковым по отношению державного гостя своей государыни.

Император любезно поздоровался с Ланским, и последний со строгой военной выправкой стал коротко и почтительно отвечать на его вопросы.

Потёмкин почти незаметно вошёл вслед за императрицей. Иосиф тотчас же поспешил к нему, подал ему руку и, заговорив с ним, в то же время подал руку императрице, чтобы отвести её к её креслу; этим он естественным образом заставил князя идти среди общества рядом с их величествами.

Из боковой двери появился и Бобринский; он казался удручённым; отсутствие графини Людовики, видимо, огорчило его. Он хотел было подойти к Сосновскому, но тот резко отвернулся и занял место поближе к императрице, чтобы нельзя было заговорить с ним.

Поднявшееся при появлении их величеств движение разделило и графиню Браницкую с Игнатием Потоцким; графиня вскоре была подозвана государыней, и граф Игнатий остался одиноко стоять в стороне, погрузившись в свои мысли и по временам бросая печально-задумчивые взгляды на графиню, которая снова, блистая красотой и грацией и рассыпая перлы остроумия, увлекла всех за собою и некоторое время почти исключительно одна разговаривала с их императорскими величествами.

Танцы в бальном зале ещё не начинались, но музыка уже наигрывала первые звуки менуэта; в это время у наружных входных дверей парадных покоев стало заметно необычайное движение.

Лакеи разыскали графа Строганова, он вышел и вскоре вернулся, поспешно направившись к императрице; последняя, по-видимому, была приятно удивлена его докладом и, нагибаясь к императору Иосифу, сказала несколько слов своему гостю, которые он выслушал тоже с живою радостью.

Это событие снова в высшей степени возбудило любопытство всех присутствовавших; казалось, что богатый событиями день должен принести что-либо ещё более важное, и взоры всех последовали за графом Строгановым, быстро возвратившимся ко входным дверям.

Сейчас же вслед за тем граф с некоторою торжественностью ввёл молодого, стройного офицера в простом и всё же бывшем к лицу ему синем мундире прусских драгун и провёл его через ряды придворных к императрице.

Молодой прусский офицер шёл с гордой, почти дерзкой самоуверенностью рядом с обер-камергером. Он остановился против государыни, благоговейно склонился и затем, встав навытяжку, сказал по-немецки:

– Барон фон Пирш, лейтенант королевского прусского драгунского полка, имеет честь явиться пред вашим императорским величеством по повелению его величества короля.

Екатерина Алексеевна благосклонным взором окинула молодого офицера и ответила совершенно бегло по-немецки:

– Я весьма рада возможности приветствовать посланца моего августейшего друга, прусского короля, и его величество император, мой августейший гость, как я уверена, полон того же чувства, – прибавила она, обращаясь к императору Иосифу, пред которым фон Пирш тотчас же раскланялся.

– Всем известны моё благоговение и удивление пред его величеством королём Фридрихом, – сказал Иосиф, приветливо кланяясь прусскому офицеру, – и я счастлив в вашем лице видеть пред собою представителя его армии.

– Так как вы, ваше императорское величество, не соизволили, чтобы послы европейских держав сопровождали вас при этом вашем путешествии, – продолжал фон Пирш уже по-французски, – то мой всемилостивейший повелитель, желая лично приветствовать своего августейшего друга, оказал мне честь, послав меня сюда, чтобы передать вам, ваше императорское величество, это письмо. – Он вынул из кармана своего мундира письмо с большой печатью и передал его императрице. – Вместе с тем, – прибавил он затем, – я должен просить у вас, ваше императорское величество, разрешения передать это второе письмо моего всемилостивейшего повелителя господину графу фон Фалькенштейну.

Император принял письмо, с глубоким поклоном переданное ему фон Пиршем, и улыбаясь сказал императрице:

– Приходится сознаться, король Фридрих умеет облекать в любезную форму знаки своего внимания.

– Совершенно верно, – ответила императрица, – и я прошу вас, ваше величество, сейчас же прочитать письмо короля.

Император и императрица вскрыли печати своих писем и прочли их содержание.

Императрица несколько раз с улыбкой покачала головою и затем сказала:

– Так как приветствие его величества короля Фридриха касается нас обоих, то я полагаю, что столь любезные его письма также относятся к нам обоим.

Она подала письмо, которое только что читала, императору Иосифу, а последний с обязательной благодарностью взял его и, в свою очередь, передал своё письмо императрице со словами:

– Король прусский будет убеждён, что вы, ваше величество, и я не имеем друг от друга тайн.

Оба монарха, обменявшись письмами, прочли их с выражением того же удовольствия, как пред тем адресованные им лично. Потёмкин стоял возле и не мог совершенно согнать со своих губ насмешливую улыбку.

Весь двор в продолжение всей этой сцены в благоговейном молчании окружал монархов, все взоры были прикованы к выражению их лиц.

Лишь графиня Елена Браницкая едва обращала внимание на императрицу и императора; всё её внимание было привлечено происшествием, которое осталось незамеченным всеми остальными, исключительно занятыми центральным пунктом общества. Когда прусского офицера проводили к императрице, графиня заметила, что Игнатий Потоцкий, вдруг побледнев, со всеми признаками внезапного страха выступил из рядов, в которых стоял, и устремил свой взор на вошедшего, как на привидение. Когда затем офицер представился и назвал своё имя, граф Игнатий весь вздрогнул и, как бы под тяжестью удара, склонил свою голову. Он отошёл назад, словно хотел спрятаться за спины других, но не отрывал взора от свежего, смелого лица прусского офицера, которое, по-видимому, казалось ему ужаснее змееволосой головы Медузы.

Графиня Браницкая наблюдала всё это из-за своего веера, который она дрожащею рукою то раскрывала, то снова закрывала; для неё не было сомнения, что граф Игнатий Потоцкий знал этого прусского офицера, а последний очевидно находился в связи с какой-нибудь тайной его жизни, вследствие чего его присутствие здесь и внушило ужас и страх графу. Может быть, здесь ей представлялась путеводная нить к разрешению загадки, так овладевшей всем её существом, и она решила последить за офицером.

Всё ещё пряча своё лицо за веером, графиня наблюдала за каждым изменением в лице графа, за каждым его движением.

Императрица и император прочли письма и снова обменялись ими.

– Не знаешь в самом деле, чему и удивляться больше: перу ли, или мечу короля Фридриха, – сказал Иосиф.

– Разумеется, перу, – быстро ответила Екатерина Алексеевна, – пред пером монарха я могу преклоняться, пред его мечом – никогда!

Иосиф мгновенно покраснел и сжал губы, в то время как Потёмкин одобрительно кивнул императрице.

– На сегодня ваши служебные обязанности окончены, – сказала Екатерина Алексеевна, обращаясь к фон Пиршу, всё время неподвижно стоявшему навытяжку, – так как вы исполнили поручение своего августейшего повелителя. Ещё раз благодарю вас за радостную весть, доставленную мне вами. Теперь вы – только мой гость; надеюсь, что время пребывания при моём дворе не покажется вам продолжительным.

Она кивнула Пиршу головою, в знак того, что отпускает его.

Молодой офицер низко поклонился и, пятясь задом, отошёл от императрицы.

XVII

Отступив назад из блестящего круга, тесным кольцом охватывавшего высочайших особ, барон фон Пирш очутился лицом к лицу с адъютантами императора Иосифа: графом Тальффи и Эрдеди, которые приветствовали его с сердечным радушием; за ними последовали русские и польские сановники, просившие графа Бобринского представить их послу прусского короля, столь благосклонно принятому императрицей. Таким образом юноша оказался в кругу лиц, которые почти сплошь были несравненно старше его годами и рангом, но тем не менее наперерыв старались оказывать ему всевозможные любезности. Из гнетущего, подчинённого положения пажа при уединённом дворе великого монарха он внезапно попал в круговорот светской жизни и здесь, в таком необычайно блестящем обществе, сделался средоточием почтительного уважения и внимания. Хотя ему и удавалось успешно справляться со своей новой ролью, столь лестной для его юношеского самолюбия, однако сердце Пирша кипело восторгом при такой резкой и неожиданной перемене, и, в то время как он держал себя с равнодушным, спокойным достоинством дипломата, вполне сознающего своё значение, в его глазах вспыхивала порою шаловливость пажа.

В танцевальном зале заиграла музыка. Пары танцующих становились на места, чтобы начать первый менуэт, в котором участвовали также император с императрицей.

Бобринский предложил барону фон Пиршу представить его также и дамам, чтобы он мог участвовать в танцах.

Только что молодой человек собирался с жаром принять это предложение, как графиня Елена Браницкая, ни на минуту не терявшая его из вида, поспешно подошла к нему.

– Познакомьте меня с бароном, граф Бобринский, – сказала она, – моё восхищение и почтение к прусскому королю так велики, что я сочту особенной честью протанцевать первый менуэт с его послом.

Фон Пирш был почти ослеплён сиявшей блеском бриллиантов наружностью этой женщины, красота которой соединялась с очаровательной грацией. На один миг он даже утратил свою уверенность и поклонился графине с неловкостью школьника.

– Однако вам везёт счастье! – воскликнул Бобринский, – самым знатным придворным не всегда удаётся получить благосклонный взгляд графини Елены Браницкой, а тут – извольте видеть! – она сама выбирает вас своим кавалером!.. Даже для князя Потёмкина это было бы отличием, которым он стал бы гордиться.

– Посол прусского короля достоин всякого отличия, – заметила графиня, – тем более, что сам он носит на своём челе печать рыцарского духа, который служит нам порукой в том, что он сумеет вполне оценить дамскую благосклонность.

Сильно покраснев, барон фон Пирш почтительно поклонился и пробормотал несколько невнятных слов благодарности, после чего быстро повёл графиню, взявшую его под руку, в танцевальный зал, чтобы занять место среди танцующих менуэт, который, благодаря участию императрицы и её августейшего гостя, служил центром всеобщего внимания.

Игнатий Потоцкий содрогнулся от испуга, когда увидел, что графиня Елена заговорила с прусским офицером. Он последовал за этой парой и выбрал себе место у дверей танцевального зала в толпе зрителей таким образом, чтобы не терять графини из вида, потому что её разговор с приезжим, казалось, поглощал всё его внимание, причиняя ему в то же время сильную тревогу и беспокойство.

Взор графини, как будто небрежно скользивший по залу, тотчас открыл этого внимательного наблюдателя; она разговаривала со своим кавалером тоном лёгкой салонной беседы и расспрашивала его о жизни великого короля в Сансуси.

Проказливая шаловливость пажа снова пробудилась в молодом офицере в разговоре с его очаровательной дамой, и он пустился описывать комические происшествия из тихой жизни отшельнического двора, чем немало смешил графиню.

– Вам всё должно казаться здесь диким, – сказала она во время перерыва в танце, – так как здешний двор представляет совершенную противоположность тому, к чему вы привыкли в Берлине или Сансуси.

– По своей любезной доброте, графиня, вы заботитесь о том, – ответил фон Пирш, – чтобы я не чувствовал себя здесь чужим; кроме того, граф Бобринский радушно представил меня многим придворным, хотя, правда, я рискую ещё не раз попасть в замешательство, так как мне не было возможности хорошенько запомнить все фамилии, быстро следовавшие одна за другой во время представления.

– Я к вашим услугам, когда понадобится прийти на помощь вашей памяти, хотя мне, кажется, что здешнее общество не совсем чуждо вам; по крайней мере, насколько я заметила, граф Потоцкий узнал вас и, по-видимому, удивился вашему появлению здесь.

– Граф Потоцкий? – спросил фон Пирш. – Действительно, я помню, что был представлен ему, это рыцарски весёлый господин, но, насколько помнится, его имя – Станислав Феликс и я не имел чести никогда встречаться с ним раньше.

– Я говорю не о графе Станиславе Феликсе, – возразила графиня, – но о его брате Игнатии, который провёл долгое время в дальних странствованиях и конечно мог встретиться с вами при берлинском дворе, хотя я не знаю наверное, был ли он в прусской столице. Вы можете видеть графа вон там направо, у входных дверей; он как раз смотрит сюда.

Графиня произнесла эти слова, не обращая взора на Игнатия Потоцкого, который действительно смотрел через зал в её сторону и как будто следил с нетерпеливым напряжением за разговором между нею и молодым офицером.

Фон Пирш взглянул по направлению, указанному графиней Еленой, и вдруг вздрогнул, причём густая краска залила ему лицо.

– Действительно, графиня, – сказал он, – там стоит господин, которого я знаю и видел в Берлине. Но это – вовсе не граф Потоцкий; это – некий Балевский, как я слышал, агент одного торгового дома. Я, право, не понимаю, как мог он попасть сюда!

– Вы шутите! – возразила Браницкая, кидая равнодушный взгляд на группу у дверей. – Разве путешествующий представитель торговой фирмы мог бы очутиться при дворе императрицы? Тот господин у порога, в тёмном платье и ленте ордена Станислава...

– Совершенно верно, совершенно верно! – подхватил юный барон, пламенный взор которого принимал всё более и более грозное выражение.

– Это – не кто иной, как граф Игнатий Потоцкий, – договорила графиня, – брат фельдцейхмейстера, один из знатных магнатов высшего польского дворянства.

– А между тем, – возразил Пирш, – я нисколько не ошибаюсь; я видел его в Берлине, и тогда он назывался Балевским.

– Ну, возможно, – заметила графиня равнодушным тоном, но слегка дрожащими губами, – что граф принимает во время путешествий более простое имя, налагающее на него менее стеснений: во всяком случае он как будто знал вас раньше и, вероятно, будет рад увидеться с вами здесь.

– Он, конечно, мог узнать меня, как и я его, – сказал фон Пирш, – но обрадуется ли граф свиданию со мною, – прибавил молодой человек с горьким смехом, – этого я не знаю; пожалуй, у него будет так же мало поводов к этому, как и у меня самого.

– Ах, – со смехом подхватила графиня, – должно быть, вы не сделались друзьями при вашей встрече? Это удивляет меня, потому что граф – весьма любезный кавалер.

– Я имел мало случаев познакомиться с его любезностью, – ответил барон – но, как бы то ни было, он отличается большой надменностью и самонадеянностью, что мне удалось заметить, а я был в то время ещё пажом.

– Ну, я понимаю, – с улыбкой сказала графиня, – пажеские годы – это время недоверия к зрелым мужчинам; надеюсь, что, поднявшись теперь на одинаковую степень с графом, вы сумеете лучше оценить его, чем при первом знакомстве.

Тут снова наступила их очередь танцевать.

Фон Пирш стал с графиней в ряды танцоров. Она порою шептала ему грациозно-шутливые слова, но на его челе по-прежнему оставалась туча, и он посматривал мрачным взором на графа Игнатия, который, в свою очередь, не спускал взора с этой танцующей пары.

Менуэт скоро кончился. Император и императрица свободно расхаживали по залам, заговаривая то с тем, то с другим из присутствующих.

Поспешно пройдя через танцевальный зал, граф Игнатий Потоцкий приблизился к графине Елене, которая всё ещё опиралась на руку своего кавалера.

– Позвольте мне приветствовать вас, барон фон Пирш, – сказал он, кланяясь молодому офицеру. – Хотя я и не мог рассчитывать встретиться с вами здесь, но поздравляю вас с тем, что выбор короля при таком почётном поручении пал на вас.

Фон Пирш поклонился с холодной сдержанностью и ответил несколько насмешливым тоном:

– Я вижу, что моё имя сохранилось в вашей памяти, хотя в то время, когда я имел честь встречаться с вами в Берлине, оно принадлежало только пажу, которого вы, пожалуй, сочли незначительным мальчиком. Я чуть было не попал впросак, не воздав графу Игнатию Потоцкому подобающей чести и заговорив с ним просто как с господином Балевским, что было бы страшным нарушением приличий по отношению к такому важному лицу, как вы.

Граф подошёл к нему ещё ближе и, понизив голос, сказал:

– Я не могу объяснить вам, барон, те причины, которые заставили меня скрывать своё настоящее имя, но даю вам слово, что тайна, которую я должен хранить, представляет большую важность для короля вашего государства. Я радуюсь, что графиня Елена была первой, открывшей вам моё настоящее имя. Она – моя приятельница и сохранит мою тайну. Вас же я прошу никому не говорить о том, что я носил другое имя; я прошу вашего молчания и обращаюсь к вам не только как кавалер к кавалеру, но уверяю вас, что вы окажете важную услугу своему королю, если умолчите об этом.

Пирш смотрел на графа гордым, враждебно-холодным взором, высоко подняв голову.

– Не знаю, граф, дозволяет ли мой долг дать вам подобное обещание, – нерешительно возразил он.

– Всё-таки дайте его! – вмешалась графиня. – Я сама прошу вас о том, а даме вы не можете отказать в просьбе хранить молчание. Я действительно должна поддержать желание графа Игнатия ввиду того, что он питает такое доверие к моей дружбе, – прибавила молодая женщина с чуть заметным оттенком горечи и насмешки в голосе, тогда как её глаза странно засверкали.

– Благодарю вас, графиня Елена! – задушевным тоном сказал граф Игнатий. – Так, значит, я могу положиться на ваше слово? – прибавил он, протягивая Пиршу руку.

– Даю вам его, – подтвердил молодой офицер, касаясь руки графа, однако не отвечая на его пожатие, – разумеется, в предположении, что вы не способны обмануть благородное доверие.

Графиня чутко насторожилась при этих словах.

Между тем как раз в ту минуту к ней подошёл император Иосиф, и Браницкой поневоле пришлось отвернуться от разговаривавших, чтобы ответить на лестное замечание монарха.

– Господин фон Герне знает, кто я такой, – прошептал граф Игнатий Пиршу.

Тот холодно поклонился и поспешил отвернуться. К нему приблизился Бобринский.

– Пойдёмте, пойдёмте, мой друг! – сказал он, – ведь вы позволите мне называть этим именем королевского посла, которого императрица предоставила моим заботам? Хотя вы познакомились с великолепнейшей розой из цветника присутствующих здесь дам, но и остальные, несомненно, стоят вашего внимания и все будут рады познакомиться с офицером из прогремевшей по всему свету армии великого прусского короля.

Он увёл с собою Пирша и представил его поочерёдно собравшимся дамам этого блестящего круга, которым действительно было интересно посмотреть, умеет ли представитель армии великого Фридриха так же постоять за себя на салонном паркете, как на учебном плацу и на поле битвы.

Хотя молодой барон ещё недавно носил офицерский мундир, однако вполне сделал ему честь в присутствии русского и польского дворов, и пожалуй, при этом задорная бойкость пажа, всё ещё сидевшая в нём, пригодилась ему, хотя он не мог ещё совершенно стряхнуть с себя неудовольствие, вызванное встречей с графом Потоцким и воспоминанием об их первом знакомстве.

Праздник шёл своим чередом. Пирш неутомимо танцевал то с одной, то с другой из числа самых красивых и знатных дам, бывших на балу. Императрица и император также ещё не раз заговаривали с ним, отличая его особенным вниманием. С легкомыслием юноши он скоро выбросил из головы неприязненные воспоминания и весь отдался удовольствию играть столь лестную для него главную роль в этом блестящем кругу после долгого и горького гнёта своего мальчишески-подчинённого положения.

Игнатий Потоцкий подошёл к графине Браницкой после того, как император Иосиф оставил её, и, подавая ей руку, сказал:

– Благодарю вас, графиня Елена, что вы помогли мне сохранить мою тайну, которая по столь удивительному стечению обстоятельств рисковала подвергнуться роковому разоблачению.

Графиня поспешно отдёрнула свою руку и небрежно сказала:

– Я уважаю всякую тайну, я уважаю её у всякого чужого человека, а тем более у друга, на доверие которого имею право рассчитывать.

Граф Игнатий, серьёзно посмотрев на неё, ответил печальным, почти торжественным тоном:

– Конечно, вы имеете полное право на моё доверие, графиня Елена, – однако и вам, даже вам не могу я ещё сегодня открыть свою тайну, потому что, клянусь, она касается отечества и его святого дела.

– Святого дела, которому посвящено всё ваше сердце? – подхватила графиня, уставившись на графа Игнатия пристальным взглядом.

Потоцкий потупился пред её взором.

– Да, – твёрдо и спокойно сказал он потом, – всё моё сердце! Скоро настанет миг, когда я буду в состоянии открыть эту тайну также и вам; ведь вы были самой старинной моей приятельницей и – порукой чему служит мне ваше благородное сердце – останетесь ею всегда, даже если бы...

– Ни слова более о том! – поспешно перебила его Браницкая, – здесь, где нас окружают со всех сторон любопытные уши и зоркие глаза, не место говорить о тайнах.

К ним подошёл князь Потёмкин.

Граф Игнатий через несколько секунд удалился: весёлый, шутливый разговор, который завёл русский вельможа с графиней, не подходил к его настроению.

Хотя барон Пирш дал ему слово молчать, однако Потоцкого тяготила мысль, что тайна его пребывания в Берлине, от которой зависели судьба Польши и в то же время счастье его жизни, находилась теперь в руках чужого человека, почти мальчика, а тот юноша вдобавок, как инстинктивно чувствовал граф, был враждебно настроен против него. Он испытывал потребность остаться одному, чтобы обдумать своё положение, и жаждал опять и опять прочесть письмо Марии, которое носил на своём сердце, хотя знал в нём наизусть каждое слово. Таким образом молодой человек незаметно оставил праздник, чтобы удалиться к себе на квартиру и попеременно предаваться здесь то серьёзным думам, то страстным, счастливым мечтам.

Барон фон Пирш не возвращался более к разговору с графиней; правда, она бросила ему мимоходом беглую шутку, но молодой человек не находил уже случая для более продолжительной беседы, и почти казалось, что он нарочно избегал её.

Пред полуночью императрица Екатерина Алексеевна, в сопровождении императора Иосифа, удалилась в свои покои. Приёмные залы опустели вскоре после того, так как существовало строгое правило, чтобы тотчас после удаления государыни из общества во дворце водворялась глубочайшая тишина.

Носилки дам поочерёдно подвигались к крыльцу, кавалеры сопровождали их, и ещё недавно тихие улицы снова огласились весёлым говором и оживлённым смехом.

Графиня Елена подошла к Пиршу, для которого граф Строганов, по приказанию императрицы, отвёл в боковом флигеле дворца помещение, уступленное ему одним русским придворным кавалером.

– Прошу извинения, – сказала Браницкая обер-камергеру, только что поручившему одному из пажей проводить молодого офицера в его комнаты, – я должна ещё удержать барона на одну минуту и попросить у него рыцарской услуги проводить меня до дома. Ни один из здешних кавалеров не был настолько любезен, чтобы вызваться быть моим провожатым, и я должна сознаться, что мне интересно воспользоваться охраной и защитой офицера Фридриха Великого.

– Я к вашим услугам, графиня, – произнёс фон Пирш, – и в восхищении от той чести, которую вам угодно мне оказать.

Граф Строганов сказал барону, что при своём возвращении он найдёт на крыльце дежурного дворецкого, который проводит его в назначенные ему комнаты, куда уже был перенесён багаж приезжего.

Тут молодой, офицер подал графине руку и повёл Браницкую к носилкам, ожидавшим её у подъезда.

Она уселась в них. Пирш пошёл у дверцы рядом с ними, и под лёгкую, весёлую болтовню они достигли домика в саду, где жила графиня.

– Хотя я здесь и не в своём поместье, – сказала графиня Елена, когда выходила из носилок, опираясь на руку Пирша, – но всё-таки я не могу отступить от священного обычая гостеприимства, принятого в моём белостоцком замке, и не желаю отпустить своего рыцарского спутника у дверей. Теперь ещё не поздно, и с моей стороны не будет нескромностью, если я попрошу вас поболтать со мною несколько минут.

Барон Пирш вздрогнул; он, робея, как мальчик, почти испугался ночного свидания с глазу на глаз с такою дивно прекрасной и привлекательной женщиной. Он пробормотал несколько слов благодарности за её любезность, которые графиня едва ли расслышала, так как она уже оперлась на его руку, чтобы войти вместе с ним в сени и подняться по простой, но устланной дорогими коврами лестнице.

Лакеи с канделябрами шли впереди, освещая им дорогу. У входа в верхний этаж ожидали дворецкий во французском платье и камеристки графини.

– Извините меня на минутку, – сказала Браницкая, – я сейчас буду опять к вашим услугам.