Текст книги "Стрелы Времени (ЛП)"

Автор книги: Грег Иган

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 28 страниц)

Глава 33

– Однажды у нас будет целая масса синтетических веяний, которые мы сможем внедрять при помощи фотонного устройства, – предсказала Маддалена. – Будут инструменты на все случаи жизни, но самым лучшим станет средство, заставляющее человека говорить правду.

– Таким вы видите будущее, да? Именно вы это вы вынесли из всего, что с наши произошло? – Рамиро замолчал; намеренно ли подначивала его Маддалена, или нет, не имело значения – его старания все равно были впустую. – Просто подпишите бланк освобождения, и я перестану путаться у вас под ногами.

– Слушание все равно состоится, – упрямо настаивала Маддалена. – Вы знаете, что мы можем привлечь ее как причастную к саботажу.

– Как скажете.

Маддалена спрыснула руку краской и поставила подпись. Выпустив на свободу, заключенных, которые дольше прочих провели в тюрьме без суда, Совет, даже в своих предсмертных муках, продолжал бороться за все более незначительные поблажки. Ни один из жителей горы не мог с уверенностью сказать, что именно совершила или не совершила Тарквиния, но четыре череды не вызывали особого отклика в сравнении с четырьмя годами, проведенными без суда и следствия. Несмотря на то, что у Рамиро были деньги для внесения залога, ему пришлось потратить все свое время, чтобы собрать необходимые восемь дюжин подписей незаинтересованных жителей, готовых заявить под присягой, что бессрочное заключение Тарквинии оскорбляет их чувство справедливости.

Он вышел из кабинета Маддалены и направился в тюрьму.

На посту охраны ему снова пришлось иметь дело с бюрократическими проволочками. Рамиро старался сохранять спокойствие, пока все поданные им документы подвергались тщательному изучению, которое сопровождалось жалобами и обращениями к фотонным записям – служащие пристально разглядывали их и никак не могли разобраться в том, что видели.

Весь этот маразм продолжался полсклянки, после чего охранник сообщил ему: «Теперь вам нужно просто подождать. Сейчас мы ее выведем».

Когда женщина вошла в комнату, Рамиро обратил внимание на ее походку. Если до этого на ней и были кандалы, то сейчас она не подавала ни малейшего вида. Он двинулся вперед и обнял ее.

– Ты в порядке?

– Знаешь, как говорят, – ответила Тарквиния. – Нет большей чести, чем пойти по стопам Ялды, матери всех узников.

Рамиро не понял, был ли в ее словах сарказм.

– Что ты слышала насчет обрыва? – спросил он, когда они вышли в коридор и направились вперед по соседним опорным веревкам.

– Взрывы у подножия горы. Люди то выходили в космос, то возвращались обратно. Сумбурная версия, которая дошла до всех остальных уже после того, как все закончилось – не более того, безо всяких подробностей.

– Две трубы получили брешь у основания, но их вовремя запечатали, – объяснил Рамиро. – У группы Джакомо были собственные блокираторы; будь их воля, они бы всю ось располосовали.

Тарквиния слишком долго обдумывала происходящее, чтобы удивиться их предательству.

– И что же им помешало?

– Агата, – ответил Рамиро. – С парой дюжин друзей. Они вышли на поверхность у подножия горы и выбросили бомбы в космос. Физически пострадали только три светособирателя. Причиной обрыва стала вспышка от взрыва.

Тарквиния молча впитала эту мысль.

– Они спасли Бесподобную, – сказал Рамиро. Его благодарность была искренней, но он по-прежнему чувствовал, будто кривит душой.

– Кто-нибудь пострадал?

– Агата потеряла много плоти. Пару черед никто не верил, что она выживет, но сейчас она, наконец-то, пошла на поправку.

Тарквиния тихонько зарокотала.

– Мы можем ее навестить?

– Само собой.

Пока они пробирались к ближайшей лестнице, Тарквиния поведала ему о собственных злоключениях.

– Мне выделили время в обсерватории, и поначалу все казалось идеальным, пока самые назойливая любительница лезть в чужие дела среди моих коллег не решила узнать, как у меня дела в тот самый момент, когда я осматривала реактивный ранец из аварийного комплекта. Она посчитала это достаточно подозрительным, чтобы произвести гражданский арест; большая часть сотрудников сочли ее идиоткой, но один сторонник у нее все-таки нашелся. Я боялась, что вдвоем они так на меня обозлятся, что на полном серьезе попытаются привлечь внимание человека, который в силу своего положения мог бы упомянуть об этом инциденте в официальном сообщении.

– И тогда Совет знал бы об этом с самого начала. – Весь экипаж Геодезиста бы попал под пристальное наблюдение с момента возвращения корабля.

– Вот именно. – Тарквиния зажужжала. – Поэтому в итоге я позволила им задержать меня в одной из комнат обсерватории, пока эти идиоты занимались тем, что по очереди следили за мной и спорили с коллегами, которые хотели меня освободить. Только после обрыва им удалось привлечь к делу службу безопасности.

Они добрались до больничного этажа; теперь им оставалось преодолеть небольшое расстояние вверх по оси.

– Прежде, чем мы встретимся с Агатой, – сказал Рамиро, – я должен тебе кое в чем признаться. – Он рассказал ей о разоблачении своей аферы. – Не сердись на меня, – умоляюще произнес он. – Вся эта история с предками просто с ума ее сводила.

– Я не сержусь, но тебе не стоило ей этого говорить.

– Почему?

– Я не вырезала эту надпись, – заявила Тарквиния. – Я отправилась туда, чтобы попытаться, но ничего не вышло: ни один из осколков не поднялся с земли и не притянулся к стамеске. Я испробовала разные инструменты, разные движения…, но так и не смогла стереть эти символы. Если уж на то пошло, то после моего ухода они стали еще более четкими, чем когда я их только увидела – как будто после моих попыток Агате и Азелио было сложнее разобрать надпись, чем если бы я осталась в стороне. Я не была автором тех слов. Ответственность за них лежит на ком-то другом.

Рамиро не знал, говорит ли она правду или просто пытается удержаться за аферу как источник выгоды, но сейчас он не собирался подвергать сомнению ее версию произошедших событий. Если ее история выглядела именно так, то увиденное им самим ей никоим образом не противоречило.

Когда они вошли в палату, Агата заприметила Тарквинию и возбужденно прокричала: «А, ты свободна! Поздравляю! Иди сюда – у меня есть отличные новости!».

Приближаясь к ее песчаной постели, Рамиро заметил, что Агата восстановила часть плоти с момента его последнего посещения, но по-прежнему была лишена конечностей. Врачи сказали ему, что для поддержки регенерирующего пищеварительного тракта ей потребуется каждый чахлик ткани.

– Что за новости? – спросила ее Тарквиния.

– У меня только что была Лила со своей студенткой Пелагией, – ответила Агата. – Кризис инноваций миновал – окончательно и бесповоротно!

– Серьезно? – Тарквиния, скорее всего, ожидала, что внесение ясности в историю с надписью займет все доступное время, но мысли Агаты были заняты совершенно другим.

– Пелагия нашла ответ на вопрос топологии, – объявила Агата. – Космос – это четырехмерная сфера. Это не тор – он просто не может им быть!

– Это основано на твоей работе? – спросил Рамиро. – Пелагия нашла способ довести вычисления до конца?

– Не столько довести до конца, сколько заглянуть в мое собственное слепое пятно, – объяснила Агата. – Смотрите, все просто. Светород описывается волной, которая при полном повороте меняет знак. Это не влияет на вычисляемые вероятности – при условии, что один и тот же поворот применяется ко всем наблюдаемым объектам – так как вероятность определяется величиной волны в квадрате. Минус один в квадрате равняется единице, так что смена знака не имеет никакого значения. Чтобы ее выявить, нужны более сложные эксперименты, в которых одни объекты поворачиваются, а другие остаются без изменений.

– Пока что все понятно, – сказала Тарквиния.

– Идея Пелагии в том, чтобы просто заменить вращения на движение вокруг космоса. Предположим, что космос – это четырехмерный тор, и мы перемещаем вокруг него светород, двигаясь по гигантской петле. Что произойдет со знаком волны? Она останется неизменной или поменяется на противоположную?

Рамиро нахмурился.

– Я догадываюсь, что в ответ ты хочешь услышать, что волна по аналогии «изменит знак», но мне казалось, что концы петли должны идеально совпадать.

Агата прожужжала.

– Я не хотела предлагать вам ни тот, ни другой ответ. Возможно как идеальное совпадение, так и смена знака – ни один из вариантов не исключается полностью. Даже если знак меняется, обнаружить это невозможно – все наши локальные измерения на концах петли будут идеально согласованы друг с другом.

– Постой-ка, если знак меняется…, то где именно это происходит? – сказала Тарквиния. – Что это за особое место тора, где волна меняется на противоположную?

– Никакого особого места нет, – настойчиво возразила Агата. – Представь, что ты берешь полоску в форме кольца, разрезаешь ее, а потом снова соединяешь ее концы, только на этот раз с перекруткой – как только ты их склеишь, место стыка перестанет быть чем-то особенным. Перекрутка не находится ни там, ни где-либо еще. Она является свойством ленты как таковой.

Агата попыталась изобразить схематичный рисунок, но когда Рамиро увидел, что ей это дается с трудом, то воспроизвел рисунок по ее описанию у себя на груди.

– То есть ты хочешь сказать, что космос похож на что-то вроде… перекрученного тора? – спросила Тарквиния.

– Нет, не космос, – ответила Агата. – У обеих лент, и обычной, и перекрученной, одинаковые средние линии в форме окружности.

Рамиро добавил средние линии к своему рисунку.

– И именно эти окружности следует воспринимать как модель космоса. Все, что касается самих лент, – это уже дополнительная структура, которую невозможно однозначно определить, зная лишь топологию космоса – ни в том, ни в другом случае. Все дело в светородах, а не в пространстве как таковом.

– Ясно, – сказала Тарквиния. – Думаю, я поняла.

– Значит, теперь пора вспомнить, что речь идет о четырехмерном торе, – продолжила Агата. – Другими словами, образовать в пространстве петлю можно четырьмя различными способами. Такие пути вовсе не обязаны вести себя абсолютно одинаково – если бы знак светорода менялся при обходе одних петель и оставался неизменным на других, в этом бы не было никакого противоречия. Таким образом, всего у нас есть шестнадцать вариантов – для каждого из путей знак может либо поменяться, либо нет.

Рамиро понимал принцип подсчета вариантов, но никак не мог догадаться, к чему она ведет.

– Но разве различия между ними можно увидеть? Ведь вероятности от них не зависят.

– Вероятности не зависят, – согласилась Агата. – Но если бы на каждое состояние светорода приходилось в шестнадцать раз больше вариантов, их доля в энергии вакуума также бы возросла в шестнадцать раз. Если фотоны вносят в энергию вакуума положительный вклад, то светороды – отрицательный, и шестнадцатикратного перевеса будет достаточно, чтобы полная плотность энергии космоса стала отрицательной в каждой точке пространства.

Рамиро силился вспомнить, какие последствия могли иметь ее слова, но Тарквиния его опередила.

– Отрицательная плотность энергии указывает на положительную кривизну, – неуверенно произнесла она. – Но тора, который всюду имеет положительную кривизну, не существует.

Агата защебетала.

– Именно! Получается противоречие. То есть космос не может иметь форму тора. Зато в случае с 4-сферой каждый из возможных маршрутов можно постепенно ужать до крошечной окружности, а затем и до точки – превратить в путь, который никуда не ведет. Вдоль такого пути знак волны меняться не может, поэтому дополнительных мод у светородов не возникает. Энергия вакуума остается положительной, поэтому кривизна, в большей части пространства, примет отрицательное значение – но при этом обязательно будет меняться от точки к точке, так как пространство на сфере не может иметь постоянную отрицательную кривизну. А значит, будет меняться и энтропия материи, которая влияет на кривизну пространства. Вот почему космос не находится в состоянии равномерной энтропии. Вот откуда берутся градиенты. Благодаря этому мы и существуем – со своей историей, воспоминаниями и стрелой времени.

Наблюдая за тем, как она говорит, Рамиро не мог не разделить ее радость. Возможно, это открытие не несло никаких осязаемых изменений, но зато стало оправдание многих лет ее работы – и доказало, что Бесподобная вернулась на прежний курс. Новые идеи снова стали возможными. С параличом было покончено.

– И это окончательный ответ? – спросил он. – Теперь космология завершена?

– Вовсе нет! – весело ответила Агата. – Даже сейчас остаются дюжины нерешенных вопросов. Люди будут исследовать их до самого воссоединения с прародителями, и даже после него.

– У меня тоже есть новости, о которых тебе стоит узнать, – сказала Тарквиния.

Рамиро боялся, что смена темы произведет скверное впечатление, но уточненная версия событий, случившихся в последний день пребывания на Эсилио, не вызвала у Агаты не единого намека на враждебность.

Когда Тарквиния договорила, Агата беззлобно ответила: «Я рада, что ты меня все-таки не обманывала». – Она бросила взгляд на Рамиро.

– И рада, что ты тоже мне не врал, пусть даже и собирался. – Этот упрек был неизмеримо меньше того, что он ожидал услышать.

К ним подошел доктор, который порекомендовал дать Агате отдых. Агата взглянула на ссохшееся туловище, будто забыв на время разговора о своем состоянии.

– Никто не сказал мне, что я выгляжу так, будто отторгла двоих детей, – пожаловалась она. – Я уже была готова назвать их имена, но шутка не удалась.

Тарквиния с нежностью коснулась рукой ее щеки.

– Набирайся сил. Скоро мы снова увидимся.

Рамиро поужинал вместе с Тарквиний в столовой, после чего они вдвоем уединились в его квартире.

– Что тебя тревожит? – спросила Тарквиния. – Я думала, дело в надписи, но Агату эта новость не расстроила.

Рамиро не ответил. Лучше ничего не отрицать и не объяснять, и тогда она сама сделает выводы насчет причины.

– Мы выжили, – сказала она. – Возможно, мы поступили глупо, решив сотрудничать с Джакомо…, но если бы мы этого не сделали, что бы тогда стало причиной обрыва?

– То есть все, что мы сделали, произошло именно так, как и должно было? – Рамиро хотел сказать это с сарказмом, но слова прозвучали, скорее, как оправдание.

– Я бы так не сказала. Но учитывая, что каждый из нас упрямо придерживается своих личных интересов, чудо, что все закончилось без единой человеческой жертвы. Свободой мы обязаны физике – которая связывает наши поступки и намерения – но если в одном тесном уголке соберется достаточное количество людей, не желающих идти против своей природы, нетрудно представить, что сохранить непротиворечивый ход событий можно будет лишь одним способом – убить их всех.

Рамиро не мог молчать.

– Джакомо рассказал мне о своих планах, – сказал он.

– Когда? – растерянно спросила Тарквиния.

– После того, как ты исчезла. Я стал его разыскивать, чтобы выяснить, сможет ли он провести меня наружу.

– Но он не смог.

– Он сказал, что в этом нет необходимости, – ответил Рамиро. – Он сказал, что у них более, чем достаточно своих блокираторов, чтобы справиться с задачей – и что эта самая задача оказалась гораздо масштабнее нашей просьбы.

– Разве ты мог что-то с этим поделать? – Тарквинии по-прежнему хотелось подсластить его пилюлю. – Ты не виноват, что тебе не пришла в голову идея Агаты, а обращаться к Совету было слишком рискованным.

– Мне этого хотелось, – напрямую сказал Рамиро. – На какое-то время. Мне хотелось того же, что и ему.

– Почему? – спросила она.

– Потому что теперешнее положение дел вызывает во мне злость, – ответил он. – Я не боюсь, что на Бесподобной не останется мужчин – я боюсь, что отношение к нам никогда не изменится. Нас так и будут создавать как средство для решения одной-единственной задачи, где нас невозможно заменить, и любая попытка направить свою жизнь в иное русло будет восприниматься как ошибка.

Тарквиния помолчала. Рамиро ожидал, что его слова вызовут в ней ярость или внушат отвращение, но даже если это и было ее первоначальным импульсом, ответ, который она искала, по всей видимости, был иным.

– Сделай что-нибудь, – сказала она.

– Что, прости?

– Если хочешь перемен, тебе придется приложить усилия.

– Как Пио? Или Джакомо?

Тарквиния досадливо зарокотала.

– Нет. Тамара ничего не взрывала. Карло ничего не взрывал.

– Я не биолог, – сказал Рамиро. – Я не знаю, как исправить ситуацию их методами.

– Чего бы ты хотел для мужчин, которые придут после тебя?

– Я хочу, чтобы им было проще делать выбор, чем мне.

– Звучит немного туманно, – посетовала Тарквиния. – Но я уверена, мы сможем взять это за основу. Приближаются выборы, а в Совете уже слишком давно не было ни одного мужчины.

Рамиро попятился.

– Ни за что. Выбери другое наказание.

– Ты хочешь перемен, – сказала она. – Если ты не хочешь следовать примеру Джакомо, остается только идти в политику.

– Я мог бы заняться изучением биологии – не так уж я и стар.

– Не исключено. – Голос Тарквинии стал серьезным. – Если хотя бы часть мужчин на Бесподобной будет чувствовать, что у них нет иного выхода, кроме как подложить бомбу, мы никогда не сможем жить в мире. Если ты разделил их гнев, если способен его понять, найти лучшее решение – твоя обязанность.

– А женщины, которые стоят во главе, к этому непричастны? – в сердцах спросил Рамиро.

– Я этого не говорила. Мы до сих пор не уверены в себе, потому что точно знаем, в каком скверном положении бы оказались, если бы на Бесподобной воцарились старые порядки. Но ты действительно считаешь, что голоса в поддержку мужчин в Совете должны исходить только от женщин?

– Вовсе нет. Я голосовал за кандидатов-мужчин, но ни один из них не прошел в Совет.

– Просто подумай над этим, – сказала Тарквиния. – О большем я не прошу.

Они разделили постель Рамиро, но легли порознь. Рамиро наблюдал, как она спит при свете мха. Он не знал, были ли ее слова насчет эсилианской надписи правдой, но это его не заботило; он был по горло сыт попытками обойти предсказания, сулившие якобы неоспоримую достоверность будущего.

Какие бы слова ни были высечены на эсилианском камне, за шесть поколений путешественники сумели добыть все знания, необходимые для того, чтобы в целости и сохранности вернуться домой и защитить свою родную планету. Теперь самым сложным было найти способ мирно прожить еще шесть поколений и достичь цели своей миссии, не растратив впустую всего, что было достигнуто за прошедшие годы.

Глава 34

Валерия проснулась от панических криков, доносившихся с примыкавшей к зданию улицы. Она выбралась из постели и заглянула в окно. Все как один глазели на восточную часть неба.

– Это гремучая звезда? – прокричала она. Сейчас она не видела ничего необычного, но едва не упавший на землю сверхскоростной метеор мог привести людей в замешательство.

– Это Солнце, дуреха! – ответила ей какая-то женщина.

Валерия не понимала, о чем идет речь. Неужели загорелась еще одна планета – неужели Пио постигла участь Геммы? К этому моменту Пио мог уже подняться над горизонтом, но Валерия не видела никаких признаков того, что за время ее сна их мир обзавелся третьим солнцем.

– Где? – спросила она.

Женщина указала на непримечательный клочок неба. Если там и находился Пио, планета была слишком тусклой, чтобы ее можно было разглядеть, не прибегая к совместным усилиям. Валерия недоумевала: неужели толпа поддалась какой-нибудь коллективной галлюцинации? Ей и самой, в моменты усталости, доводилось видеть мнимые пожары в пустыне, но прямо сейчас ее недосып, по-видимому, наградил ее всего лишь осовелым взглядом, который никак не мог сосредоточиться на звездах, расположенных прямо перед Валерией, как будто в ее зрении возникло слепое пятно.

Вообще-то в ее поле зрения действительно появилась небольшая черная пустота, которая, однако же, осталась на старом месте, когда Валерия перевела взгляд на другую часть неба. Она вернулась в комнату и наощупь сверилась с часами у постели. Она проспала куда больше, чем думала – рассвет наступил целую склянку тому назад.

Черным диском на востоке оказалось Солнце.

– Я не понимаю, как такое могла устроить гремучая звезда, – сказал Евсебио. – С Геммой все ясно, но каким образом попадание метеора могло погасить пламя целой звезды?

Валерия сидела в углу переговорной комнаты с бумагой и краской, вслушиваясь в слова двенадцати членов Комитета пожарной безопасности Зевгмы, которые собрались в этот послеполуденный час при свете ламп. Комитет уже давно составил планы на случай любого мыслимого кризиса, но эту жуткую затянувшуюся ночь не предвидел никто.

– Достаточно сильный удар о поверхность звезды мог нарушить ход реакции, – предположил Корнелио. – Мы не располагаем данными о взаимодействии процессов горения и экстремальных сейсмических явлений, но если волна давления изменила структуру солярита – пусть даже и временно – горение вполне могло остановиться.

– На всей поверхности? – скептически возразил Евсебио. – Я готов поверить в то, что вокруг места удара гремучей звезды могла образоваться темная зона – лишенная пламени область, которая бы исчезла спустя одну-две склянки. Но никак не это.

Джорджо указал на окно.

– О результате, тем не менее, спорить не приходится. И если за этим стоит не гремучая звезда, каковы альтернативы?

Валерия воспроизвела его слова на груди и оглядела комнату, готовая втиснуть на страницу еще одно дополнение к развернувшейся дискуссии, но ответа на вопрос Джорджо не последовало, и она воспользовалась этой возможностью, чтобы посыпать грудь краской и зафиксировать предыдущие реплики на бумаге.

– По крайней мере, это может принести пользу сельскому хозяйству, – с надеждой заметил Евсебио. – Если чередование светлого и темного времени суток, наконец-то, приблизится к старому суточному циклу, непокрытые злаки должны дать более высокий урожай.

Он взглянул на Адельмо, но агроном развел руками в знак неопределенности.

– Гемме хватает яркости, чтобы загубить ночь, но она может оказаться недостаточно яркой, чтобы растения воспринимали ее как сигнал к началу дня.

В комнату вошел Сильвио, который обратился к Евсебио с приватной беседой. До Валерии донесся обрывок их разговора, когда Евсебио недоверчиво повысил голос.

– Она предупреждала их о том, что это случится?

Когда разговор был окончен, Евсебио выглядел взволнованным.

– Совещание откладывается до завтра, – сказал он. Валерия начала собирать бумаги, готовясь оставить Евсебио в тесной компании доверенных лиц для обсуждения новости, которой с ним поделился Сильвио, и была удивлена, когда он подошел прямо к ней.

– Не могла бы ты сходить со мной в здание тюрьмы? – спросил он.

– Зачем?

Выражение паники на ее лице, похоже, развеяло его беспокойство.

– Никто тебя не арестовывает, – пошутил он. – Я просто хочу, чтобы ты кое с кем поговорила.

– Вы хотите, чтобы я вела протокол? – Она неуклюже повертела в руках ящик с красками.

– Это бы не помешало, – согласился Евсебио. – Но вообще-то она хотела встретиться с тобой и назвала твое имя.

– В Зевгме такое имя ношу не я одна. – Валерия была уверена, что Евсебио не станет делать необоснованных заключений, но в то же время не хотела, чтобы за ней числилось знакомство с криминальными элементами.

– Она хотела увидеть приемную дочь Ялды, – сказал Евсебио. – А еще говорила что-то про силу Нерео, но тюремщики не сумели точно передать ее слова. Так что я более, чем уверен, что она имела в виду именно тебя.

В картине Зевгмы, освещенной одной лишь Геммой, не было ничего необычного, но у тела Валерии было собственное восприятие времени, и от этой нестыковки улицы производили впечатление какой-то галлюцинации. Следом за Евсебио она шла по темной брусчатке на встречу с выжившей из ума женщиной.

– Она назвалась Кларой, – объяснил Евсебио по пути в вестибюль. – Я знаю, что все остальное наверняка окажется чепухой. Скорее всего, охранники не запомнили половину из того, что она им наговорила, и потом просто переосмыслили ее слова в свете этой странной штуки, когда она появилась на небе.

Валерия ничего не ответила; у нее не было ни одной догадки.

Они сидели в комнате для допросов, дожидаясь, пока Клару не приведут из ее камеры. Когда охранник впустил ее внутрь, и Валерия увидела склеенные руки, обмотанные цепью, по ее коже побежали мурашки. Она никогда прежде не видела этой женщины, и все же заключенная сияла так, будто только что встретила друзей, потерянных в далеком прошлом.

Евсебио жестом показал Кларе, что ей следует присесть. Она послушалась, и охранник оставил их втроем.

– Вы понимаете мою речь? – спросила Клара. Она говорила с выраженным акцентом, но Валерии он был незнаком.

– Да, – ответил Евсебио.

– Надеюсь, я ничего не напутала в лексике или грамматике. У нас есть письменные источники, но ни одной звукозаписи.

– Звукозаписи? – Евсебио понимающе прожужжал. – Довольно изобретательная выдумка, надо признать.

– Я передала полиции координаты моей ракеты, – сказала Клара. – Если бы они послали кого-нибудь на нее взглянуть, то избавили бы всех нас от этой неловкой ситуации.

– Бесподобная вернется не раньше, чем через три года, – напрямую сказал Евсебио. – А когда это произойдет, мы наверняка заметим в небе свет ее двигателей.

Клара изумленно склонила голову набок.

– Некоторые из нас действительно утверждали, что световое шоу поможет задать нужный тон…, но лично я принадлежала к другому лагерю: мы считали, чтопогасить Солнце более, чем достаточно, чтобы доказать, кем именно мы являемся.

Валерия следила за Есебио.

– Иллюзионисты создали целое искусство, убеждая людей в своей способности предсказывать будущее. Из тюремщиков, должно быть, вышла неплохая аудитория.

– Бесподобная действительно перенеслась на три полных года в ваше будущее. – Клара изобразила на груди схематичный фрагмент предполагаемой траектории горы, но об этом и так знал любой образованный житель Зевгмы. – В момент разворота мы планировали лететь обратно по прямой, а затем тормозить в течение года. Но затем мы поняли, что можем безо всякого риска вернуться раньше срока. Поэтому мы описали большой круг, переместились на несколько лет в будущее, затем, продолжая двигаться по дуге – вернулись на несколько лет в прошлое. – Она добавила к своей диаграмме эти маловероятные детали. – Правда все это произошло еще до моего рождения. Большую часть моей жизни Бесподобная летела к родной планете, пока с вашей точки зрения гора только готовилась к отлету. Я видела старую гору в телескоп, когда мы пролетали мимо! Она все еще продолжала ускоряться, сжигая солярит! Нас увидеть было не так просто: наши двигатели устроены совершенно иначе – они не требуют затрат горючего.

– Почему вы искали именно меня? – спросила Валерия.

Клара повернулась к ней с выражением пугающей радости на лице.

– В детстве я прочитала биографию Ялды – в одной из историй она рассказывала о вас своим друзьям. Перед отъездом из Зевгмы она получила от вас в подарок диаграмму, иллюстрирующую силу Нерео для сферических оболочек.

– На той вечеринке было немало людей, – заметила Валерия, стараясь не выказывать удивления. Слова Евсебио насчет иллюзионистов пришлись весьма к месту. – Многие могли об этом знать.

Клара пыталась жестикулировать при помощи рук; она забыла, что они были склеены у нее за спиной.

– Неужели мы так и не сдвинемся с мертвой точки? Если никакие мои слова вас не убедят, то может быть, мы хотя бы съездим на место моей посадки?

Значит, сама Бесподобная до сих пор в открытом космосе, а остальные путешественники просто позволили вам в одиночку спуститься на планету?

– Эту честь я выиграла в лотерею, – ответила Клара. – В Зевгму я отправилась с пустыми руками, потому что мне это показалось правильным – никаких показных артефактов, и уж точно никакого оружия. Я думала, что проведу пару дней за горячими дебатами в местном университете, выводя из себя физиков заявлениями о светородных волнах, пока мои слова не подтвердят события астрономического масштаба.

– Арест за незаконное вторжение в ваши планы не входил.

– За свои собственные ошибки я ни на кого не держу зла, – сказала Клара. – Но справедливости ради надо сказать, что меня в каком-то смысле спустили с небес на землю. Если вы считаете, что я не достойна вашей благодарности, то уверяю вас, мои предшественники ее точно заслужили. Когда я расскажу вам их историю, вы сами поймете, как сильно им обязаны.

Евсебио задрожал. Его самообладание рухнуло прямо на глазах у Валерии.

– Простите меня, – умоляюще произнес он. – Позвольте мне избавить вас от этих цепей, а потом мы найдем вам подходящее место для отдыха. Если вы не возражаете против моего гостеприимства –

Валерия была в замешательстве.

– Почему вы ей поверили?

Клара повернулась к Валерии.

– Вы все еще хотите увидеть ракету?

– Боюсь, что да. – Эта женщина сумела уязвить совесть Евсебио, но вина, которую он испытывал из-за злоключений, выпавших на долю путешественников, ни имела ни малейшего отношения к достоверности ее истории.

– Тогда давайте прокатимся.

Сильвио отвез их троих в пустыню. Гемма уже садилась, но в небе горели четыре длинных гремучих звезды.

– С какой стати кому-то гасить Солнце? – потребовала ответа Валерия.

– Мы собираемся превратить половину его поверхности в двигатель. – Евсебио позаботился о том, чтобы Кларе освободили руки; она проиллюстрировала свои слова жестом, как бы накрывая ладонью шар. – Передвинуть Солнце – это самый безопасный способ перемещения планеты. Поскольку оно все равно будет тянуть вас за собой, некоторой сейсмической активности избежать не удастся, но если бы мы разместили двигатели прямо здесь, все было бы куда хуже.

– Тянет нас за собой?

– Слышали про гравитацию? – пошутила Клара. – Гемму мы тоже захватим, как источник света. Когда новые орбиты стабилизируются, она окажется ближе и будет справляться с этой задачей лучше, чем сейчас.

– Но куда же нам тогда деваться? – Валерия была вне себя от того, что ей приходилось самой вести допрос. Евсебио, съежившись, шел рядом с ними, не говоря ни слова – от стыда он, похоже, потерял дар речи. Ему хотелось сразу же устроить Клару в самую большую гостевую комнату в особняке своего отца, но она настояла на том, чтобы вначале съездить к месту посадки.

– Вашей планете нужно сравняться в скорости с гремучими звездами, – объяснила Клара.

– Но тогда в такие же гремучие звезды превратятся все остальные объекты, которые нас сейчас окружают! – возразила Валерия. – Вы плохо подготовились к своей афере. – Бесподобная воспользовалась коридором, свободным от космической пыли, но его размер ограничен. Если мы последует по пути горы, что мы будем делать, когда доберемся до конца?