Текст книги "Стрелы Времени (ЛП)"

Автор книги: Грег Иган

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 28 страниц)

– Ха! Хотел бы я быть настолько умным.

– Тогда кто…?

– Если система передачи на Бесподобной была пущена в ход, примерно через год после нашего отлета, – рассудил Рамиро, – то к этому моменту в распоряжении Лилы и ее студентов будет целый год, чтобы обдумать результаты, которые мы им сообщим по возвращении. Кто знает, как далеко они сумеют продвинуться с этими знаниями?

– Меня это не беспокоит, – твердо заявила Агата. – Я получила преимущество, которого нет ни у кого на Бесподобной – на каждый их год приходится три моих. Если к моему возвращению они сумеют вывести из моих результатов какие-нибудь замечательные следствия, я получу двойную выгоду – во-первых, увижу, как моя работа преобразится в трудах других людей, а во-вторых, мне не придется этого ждать, слоняясь без дела.

Идея как таковая была довольно занятной; возможно, она и правда смогла бы жить в соответствии с этим принципом. Но вне зависимости от того, оставалось ли последнее слово за ее конкурентами, Агате не терпелось вернуться к своим вычислениям – доказательство, что все ее усилия до этого момента не прошли даром, придало ей новых сил.

– Убедитесь, что все в ваших каютах надежно закреплено на своих местах, – предупредила Тарквиния. – На какое-то время мне нужно будет как следует разогнать двигатели; прежде, чем переходить на орбиту вокруг планеты, нам потребуется прилично сбросить скорость.

– Верно, – сказала Агата. – Форме космоса придется подождать; сначала нужно было разобраться с пустяковой проблемой в лице Эсилио.

Глава 21

Пока Азелио и Тарквиния спорили о преимуществах разных мест для посадки, Рамиро, ухватившись за веревку рядом с иллюминатором, разглядывал освещенную звездами планету, над которой парил корабль. Разве смог бы он понять Эсилио? Из всех наук, которые он изучал в детстве, геология была наименее развитой – и, как казалось на тот момент, имела минимальные шансы принести ему хоть какую-то пользу. И даже если ограничиться теми крупицами знаний, что осели в его голове, Рамиро все равно не знал, чему верить. Предки не имели понятия, из чего состоят минералы, в то время как их последователи, обладая гораздо более обширными познаниями, никогда не видели настоящей планеты.

– Мы должны находиться в пешей доступности от четырех или пяти разных типов почвы, а иначе какой толк от испытаний на растениях? – возбужденно заявил Азелио.

– Я это понимаю, – ответила Тарквиния. – Но если мы не сядем на ровную и устойчивую поверхность, то можем нанести непоправимый вред Геодезисту.

Из уроков Рамиро знал, что в течение эонов любая горная порода выделяла следовые количества газа, которые в случае тела с достаточно большой гравитацией накапливался, образуя атмосферу. Если это тело, помимо прочего, вращалось вокруг звезды, то ветры, вызванные суточными колебаниями температуры, разрушали твердые породы, и с появлением в воздухе пыли и песка процесс только ускорялся. Маршруты пылевых потоков ваяли целые горы и равнины, форма которых зависела в том числе и от различной прочности нижележащих пород. Но откуда взялось все это разнообразие минералов? Насколько он помнил, никто точно не знал, существовали ли они, начиная с состояния минимальной энтропии, сформировались за астрономическое время в результате медленного распада какой-либо первородной материи, или были выплавлены в ядре гигантского прамира, в котором метались и бурлили жидкие пожары, сдерживаемые до поры до времени невообразимой гравитацией, пока вся эта суперпланета, наконец, не раскололась и не разлетелась на кусочки.

Тарквиния вывела на свою консоль изображение очередного кандидата, полученное при полном солнечном освещении камерой обратного времени. Попытавшись в нем разобраться, Рамиро пришел к выводу, что сочетание почти идеальной гладкости с подозрительно тонкими хребтами указывало на рябящую от ветра пылевую равнину, в которой Геодезист при посадке мог просто утонуть и исчезнуть без следа.

– Разве мы не можем просто выбрать место, которое выглядит самым безопасным? – предложил он. – Если с почвой возникнут какие-то проблемы, мы всегда можем взлететь и приземлиться где-нибудь еще.

Азелио повернулся к нему лицом и вперился в Рамиро сердитым взглядом.

– Я не стану тратить годы на прыжки с места на место! Такого уговора не было!

– Ладно. Забудь. – Рамиро пожалел о своей легкомысленной реплике; Азелио нужно было думать о племяннице и племяннике.

Тарквиния вывела на экран следующий снимок.

– Почему у нас всего два зонда? – раздраженно сказала она. Один из зондов можно было направить на поверхность в целях разведки, а если первый вариант окажется неудачным, то воспользоваться еще и вторым, но на этом их возможности заканчивались: зонды были слишком просты, и каждый из них мог обследовать только по одному участку поверхности.

– Мы, наверное, могли бы продлить разведку на несколько дней, – предложил Рамиро. Планета вращалась под ними по мере того, как корабль перемещался между полюсами; каждый последующий виток на орбите проносил их над новым меридианом, и несмотря на все разнообразие типов местности, которые они уже успели проверить, до полного осмотра поверхности было еще очень далеко. – Где-то там должно быть идеальное место для посадки.

– Вот именно! – отозвался Азелио. Он указал на консоль. – Ни один из этих вариантов не подходит.

– Мы можем продолжить поиски, – согласилась Тарквиния. – Несколько лишних дней ничего не изменят.

Извинившись, Азелио вышел, чтобы проверить растения. Невесомость сказывалась на них не лучшим образом, но повторное развертывание капсул с тросами было неоправданно трудоемким – если, конечно, выбора места для посадки не затянется, и счет пойдет уже не на дни, а на череды.

Тарквиния переключилась на прямую трансляцию с камеры обратного времени: над красной равниной, искрещенной коричневыми трещинами, занимался рассвет.

– Только посмотрите на всю эту землю! – изумленно воскликнул Рамиро. Если бы на ней в один ряд расположились все пшеничные поля Бесподобной, то они пронеслись бы мимо путешественников за один высверк и затерялись бы в этом необъятном пейзаже. В сагах было немало историй о пеших путешествиях, которые пересекали древние империи и занимали долгие годы, но ни книги, ни собственное воображение не подготовили Рамиро к размаху мира, который прямо сейчас простирался далеко внизу. – Как же первые путешественники смогли отказаться от такой свободы?

– Думаю, этому могли поспособствовать гремучие звезды, – намекнула Тарквиния.

– Да, но лично я бы все равно не смог этого сделать. Жизнь взаперти, внутри горы, для нас неестественна; просто чудо, что мы не лишились рассудка еще несколько поколений тому назад.

– Значит, ты намерен сделать эту планету своим домом? – спросила Тарквиния. – Эсилио уже запал тебе в душу?

Рамиро мягко прожужжал.

– Дело не только в Эсилио; еще двенадцать лет в пути я могу и не пережить. – Ему бы пришлось по душе ослушаться Грету и остаться на Эсилио, позволив Геодезисту улететь без него – к тому же цель миссии все равно будет достигнута, даже если остальные члены экипажа вернутся с новостями о том, что на Эсилио уже основана колония. Но сделать это в одиночку он бы не смог.

– И не только в огромных пространствах, ведь не сможешь же ты питаться одной грязью, – заметила Тарквиния. – И пока ты еще не начал воображать цветы на своей могиле, давай сначала выясним, приживется ли здесь хоть что-нибудь.

Зонд отделился от Геодезиста и, отлетев от корабля под действием воздушной струи, запустил двигатели, приступив к снижению. Рамиро заглянул через плечо Тарквинии, чтобы посмотреть на данные, передаваемые измерительной аппаратурой. Азелио наблюдал за происходящим из-за правого плеча Тарквинии, и даже Агата, ненадолго отложив свои вычисления, ухватилась за веревку рядом с ним.

Снизив скорость и позволив притяжению планеты опустить его на поверхность, зонд вскоре скрылся за горизонтом Геодезиста, и связь с ним прервалась.

– Хочешь поспать пару-тройку курантов? – поддразнивая, спросила Агата. – Обещаю, что разбужу тебя, когда появятся результаты.

– Нет, спасибо, – ответил Рамиро. Он попросил Тарквинию воспроизвести записанные данные; он заприметил в них нечто, что вызвало его беспокойство. – Посмотрите, как сильно зонд разогрелся за мгновение до потери контакта!

– Нагрев от трения был вполне ожидаемым, разве нет? – спросил Азелио.

– Не так быстро. И не на такой высоте.

Тарквиния нахмурилась.

– Мы не испытываем какого-то необъяснимого сопротивления, так что мне непонятно, как мы могли настолько ошибиться с распределением плотности.

Рамиро не хотелось спорить насчет конкретной причины; тем не менее, факт оставался фактом – нагрев зонда оказался неожиданным.

– Если он сгорит за пределами видимости, мы никогда не узнаем, что с ним случилось – или что нужно будет изменить перед следующим запуском. Если мы ошибемся с догадкой, то можем точно так же потерять и второй зонд.

Тарквиния обдумала этот мрачный сценарий.

– Тогда нам лучше действовать быстрее, – сказала она.

Рамиро уже был пристегнут к своей кушетке, но Агате с Азелио пришлось добираться до своих мест во время маневра, когда корабль, наклонившись, стал быстро набирать высоту. Хотя иллюминатор кабины смотрел в сторону звезд, на экране навигационной консоли было видно, как удалялась от них поверхность планеты, когда Тарквиния стала расширять горизонт, чтобы зонд снова оказался в зоне прямой видимости.

Когда связь восстановилась, она отключила двигатели, позволив кораблю двигаться по восходящей дуге, используя накопленный импульс. От непривычного веса у Рамиро закружилась голова, но когда сознание прояснилось, он сосредоточился на потоке данных. Температура зонда упала, хотя он по-прежнему был довольно горячим.

– Похоже, предыдущие показания были ложными, – решил он.

Изображение с камеры начало подрагивать, как будто зонду приходилось бороться с сильным ветром. Грета снабдила экспедицию только одной камерой обратного времени, а в изображении, доступном зонду – который не мог видеть солнечный свет – что-либо разглядеть было практически невозможно. Температура стабильно понижалась. Возможно, что-то затрудняло движение охлаждающего воздуха – клапан могло заесть как раз в тот момент, когда требовалось отвести тепло от двигателя, а теперь он резко открылся, с лихвой компенсируя недостаток охлаждения.

Пока вибрирующая машина неслась к поверхности планеты, Рамиро в равной мере ощущал и страх, и бурный восторг. За всю историю Бесподобной еще никто не исполнял маневр, который можно было бы по праву назвать приземлением. Но если не уцелел даже этот крохотный и надежный разведчик, то каковы шансы самого Геодезиста?

Картинка почернела и исчезла.

– Возможно, боковая камера окажется более информативной, – сказала Тарквиния. Она передала инструкции с помощью своего корсета, и на экране появилось скошенное пространство, занятое песчаным грунтом. Плоский пейзаж нарушали лишь расположенные поодаль немногочисленные серые скалы.

– Он приземлился! Он в порядке! – исступленно защебетал Азелио, переключившись затем на данные измерительных приборов. – И температура в норме. Она уже близка к прогнозу, который Тарквиния дала для поверхности планеты.

– С точки зрения Эсилио зонд находится на этом месте уже много дней. Какая еще у него может быть температура?

Рамиро всеми силами старался смириться с этим фактом. С одной стороны, он прекрасно понимал ее логику: в соответствии со стрелой времени Эсилио зонд как раз собирался взлететь, и значит, еще не успел испытать фрикционный нагрев. И если такая точка зрения была корректной, то высокая температура, которую они наблюдали, когда зонд все еще находился высоко над атмосферой, объяснялась его нагревом во время взлета.

– Почему тогда здесь он оставался холодным? – спросил он. – До того, как мы его запустили? Или, если говорить с позиции Эсилио: что заставило его остыть после выхода из атмосферы?

– Ответ на этот вопрос будет казаться странным с обеих точек зрения, – ответила Агата. – Я считаю, что причиной этому, скорее всего, стало взаимодействие с охлаждающим воздухом – хотя в таком случае с точки зрения Эсилио этот воздух должен был налетать на зонд прямо из открытого космоса и сталкиваться с ним именно так, как это требовалось для его охлаждения, в то время как с нашей точки зрения зонд выбрасывал наружу поток охлаждающего воздуха, а сам при этом нагревался.

Рамиро обхватил голову руками.

– Но все-таки, почему?

– А какие еще есть варианты? – ответила Агата. – Удерживать все тепло, накопленное во время взлета в течение шести лет, пока зонд лежал в своем отсеке и находился в контакте с Геодезистом?

– Это было бы нелепо, – неохотно признал Рамиро. – Но нелепым выглядит и тот факт, что он в принципе мог разогреться до входа в атмосферу.

– В меньшей степени, – возразила Агата. – К тому же слово «нелепо» здесь вообще неприменимо. Если бы я дала тебе две одинаковых на вид каменных пластинки при комнатной температуре – одна из которых вчера прогревалась на огне – рассчитывал бы ты на то, что сможешь их отличить?

– Конечно нет.

– А теперь взгляни на ту же ситуации с обратной стороны. Твоя неспособность догадаться о предыдущем состоянии пластин превращается в неспособность предугадать их будущее – однако в поведении пластины, которая бы неожиданно раскалилась прежде, чем попасть в огонь, не было бы ничего абсурдного.

С этим Рамиро поспорить не мог.

– Значит, я должен быть благодарен за те редкие случаи, когда события кажутся логичными с одной из точек зрения – будь то наша или Эсилио. Но когда это не срабатывает…, что нам остается?

– С какой стати нам ожидать предсказуемого поведения от такой сложной системы, как каменная пластина, если мы даже не знаем детального движения всех составляющих ее частиц? Мы привыкли делать прогнозы, опираясь на единственное число вроде температуры или давления, но сама возможность такого предсказания целиком и полностью определяется соотношением между нами и минимумом энтропии.

– Проще говоря, там внизу мы будем беспомощны, – с мрачным видом заключил Рамиро. – Может произойти все что угодно.

– Нет! Не что угодно.

– Тогда что нам использовать в качестве ориентира? – спросил Азелио.

– События, имеющие неадекватно низкую вероятность, не должны происходить в действительности, – заявила Агата.

Азелио зажужжал.

– А что же придает событию адекватно низкую вероятность?

– Космология.

– Боюсь, что здесь мне понадобится чуть больше разъяснений.

Агата ненадолго задумалась.

– Если ты рассмотришь кубическую поступь воздуха при определенной температуре и давлении, – сказала она, – и случайным образом выберешь направление движения всех его частиц, то в подавляющем большинстве случаев энтропия такой системы будет возрастать при движении как в будущее, так и в прошлое.

Она изобразила пример.

– Но реальный воздух, с которым мы имеем дело каждый день, мог попасть в большой контейнер из меньшего, откуда сразу же следует, что такое состояние маловероятно – при движении назад во времени воздух бы самопроизвольно сжался до меньшего объема.

– Большинство кубических поступей газа – если понимать «большинство» в математическом смысле, лишенном представлений о времени – не обладают этим свойством! Но благодаря тому, что в нашем прошлом есть конфигурация с минимальной энтропией, вероятность обнаружить воздух в таком состоянии вполне адекватна. Космос не заполнен частицами, которые движутся абсолютно случайным образом, так как в противном случае никакого минимума энтропии бы просто не существовало.

– С другой стороны, минимум энтропии находится не только в нашем прошлом, но и в нашем будущем – а Эсилио соединяет нас с ним непривычным образом. Другими словами, ситуация, в которой мы сейчас оказались, допускает существование кубических поступей воздуха, которые занимают меньший объем как в прошлом, так и в будущем.

– Если сосчитать их долю среди всех возможных вариантов движения частиц, то они окажутся еще менее вероятными, чем в предыдущем случае, но эта вероятность имеет вполне адекватную величину – учитывая наше местоположение и известные факты космологии.

Рамиро был согласен с доводами Агаты, но понять, несли ли ее слова какую-либо практическую пользу, было непросто.

– Приведи нам пример явления, которое, на твой взгляд, не произойдет ни при каких обстоятельствах.

– Два тела, находящихся в тепловом контакте, не смогут поддерживать различные температуры в течение длительного периода времени, – ответила она.

– Потому что…?

– Потому что есть несравненно больше вариантов, при которых суммарная тепловая энергия делится между ними более равномерно. Если ты выберешь наугад, то тебе, скорее всего, попадется один из них. Фундаментальная физика, может быть, и требует существования минимума энтропии – но мы все равно ожидаем, что поведение космоса будет настолько случайным, насколько это возможно.

– И почему меня это не успокаивает? – ответил Рамиро.

Агата зажужжала.

– Я не говорю, что камень безо всякой причины взлетит в воздух и угодит тебе прямо в лицо. Когда отдельные частицы движутся случайным образом, предсказуемость их крупных агломератов не уменьшается, а наоборот, увеличивается. В большинстве случаев воздух останется обычным воздухом, а камни – обычным камнями, и будут вести именно так, как подсказывают наши инстинкты.

– А во всех остальных случаях?

– Нам просто нужно быть готовым к исключениям из правил, – ответила Агата.

Рамиро был на дежурстве и поэтому остался в передней каюте, продолжив наблюдать за данными от зонда, когда все остальные уже давно отошли ко сну. Робко устроившись на поверхности планеты, зонд передавал на корабль снимки окружающего ландшафта, не обнаружив ни единого признака сговора, на который могли бы пойти воздух, камни или тепло, чтобы вывести его из строя. Температура оставалась стабильной – несмотря на тепло, которые должны были выделять фотонные схемы при нормальной работе устройства – это, по всей видимости, указывало на то, что обмен тепловой энергией с окружающей средой идет по вполне привычным законам. Агата, видимо, была права как минимум насчет того, что неожиданный нагрев, с которым они столкнулись до этого, имел вполне рациональное объяснение, и теперь, когда зонд неподвижно стоял на земле, подобной ситуации можно было не опасаться.

Тарквиния перевела Геодезист на новую орбиту, настолько высокую, что движение корабля синхронизировалось с вращением Эсилио – благодаря этому зонд все время находился в зоне прямой видимости, обеспечивая непрерывную связь. Планета в иллюминаторе сжалась до таинственного серого диска, но когда Рамиро поворачивал дистанционные камеры вперед-назад, новый мир представал перед ним в том самом девственном и умиротворенном виде, на который он только мог надеяться.

– Я доволен местом посадки, – сообщил Азелио. – Зонд не может проверить каждую мелочь, но с геологией этой местности мы, похоже, не ошиблись – во всяком случае в данных, переданных зондом, никаких намеков на это я не увидел.

Тарквиния повернулась к Агате.

– Есть возражения?

– Нет, – ответила она. – Думаю, если мы будем действовать осторожно, то сможем благополучно приземлиться.

– Рамиро?

Само по себе место посадки не вызывало у него возражений, но они могли бы, по крайней мере, попытаться разрешить обескураживающую проблему, которую им уже довелось наблюдать.

– Что, если нам двигаться в атмосфере медленнее зонда? – предложил он. – Это должно свести аэродинамический нагрев к минимуму – независимо то того, считать ли такое движение посадкой или взлетом.

– Это потребует большего тепловыделения со стороны двигателей, – заметила Тарквиния.

– В течение года мы с этим прекрасно справлялись, – ответил он. – Я знаю, выброс охлаждающего воздуха в атмосферу Эсилио может иметь другие последствия, нежели охлаждение в пустоте. Но разве это не самый благоразумный выход – двигаться медленно, стараясь поддерживать постоянную температуру?

Тарквиния посмотрела на Агату.

– Думаю, инстинкты Рамиро имеют под собой основания, – ответила Агата. – Чем ближе к тепловому равновесию, тем более предсказуемым будет окружающий нас мир.

– Значит, договорились. Будем спускаться медленно.

Тарквиния повернулась к своей консоли и приступила к построению курса, который должен был доставить их на поверхность планеты.

На освещенном солнцем пейзаже, который показывала обратновременная камера, Рамиро видел разорванное кольцо холмов, расположившихся прямо под Геодезистом – их выветрившиеся вершины отбрасывали на восток длинные тени. Когда они нашли это место, Азелио был вне себя от восторга – благодаря особенностям топографии, здесь наблюдалось необычное слияние древних пылевых потоков. Рамиро не стал делать вид, будто разбирается в деталях, но было очевидно, что со временем в центральной долине образовался нанос детрита, попавшего сюда как минимум из четырех разных источников. С высоты не заметить этого разнообразия почвы было просто невозможно – огромные мазки соперничавших друг с другом оттенков накладывались друг на друга подобно мешанине красок, просыпавшихся из детского набора для рисования. Тем не менее, при всей многослойности можно было различить и отдельные цвета, что указывало на устойчивость структуры в целом. Геодезист был гораздо тяжелее зонда, но если бы эти отложения имели склонность к просадке, смешение различных слоев под действием собственного веса стало бы более заметным.

С момента входа в атмосферу планеты температура в кабине почти не изменилась. Рамиро не хотелось терять бдительность; никто и никогда бы не забыл о едва не ставшем фатальным сюрпризе, который Объект приготовил для своих первых гостей. Но если различие в стрелах Нерео служило гарантией взаимной аннигиляции, то стрелы времени отличались большей податливостью. В этом мире безжизненной пыли и ландшафта, в котором практически не существовало течения времени, сосуществование двух противоборствующих направлений казалось не таким уж безнадежным.

– Вот и зонд! – взволновано объявила Агата, указав на темное пятно эллиптической формы. Было не так-то просто отличить аппарат от его тени.

Геодезист снижался с постоянной скоростью, благодаря чему корабль в полной мере испытывал на себе гравитацию Эсилио – примерно на треть выше, чем на родной планете. Эта величина, как правило, использовалась в качестве предельной нагрузки при продолжительном ускорении, исходя из того, что физиология предков приспосабливалась к ней в течение эонов. Тем не менее, путешественники без особых проблем справились с гравитацией, заметно уступавшей той норме, в которых жили их прародители, и Рамиро не думал, что ее небольшое увеличение создаст для колонистов какие-то трудности.

– Я слышу шум ветра, – сказал Азелио.

Рамиро напряг свой тимпан. Отличить ветер от шума системы охлаждения было непросто, но сейчас порывы звучали более резко, а их набеги и затухания казались не столь предсказуемыми.

Высота, указанная на навигационной консоли, опустилась ниже одной проминки. Наблюдая, как ветер хлещет пылью по земле, он стал различать практически идеальный темный круг, окруженный широким кольцом полутени – непосредственно под камерой. Он бы поклялся, что это тень самого Геодезиста, если бы подобная мысль не была чистым абсурдом, ведь над ними не было солнца.

Под изображением появилось предупреждение – уровень ультрафиолетового излучения, рассеянного в результате отражения от земли, приближался к предельно допустимой отметке. Несмотря на то, что лучи, испускаемые двигателями Геодезиста, расходились по бокам корабля – а камера фиксировала количество испущенных, а не поглощенных фотонов – чрезмерное облучение могло вывести сенсор из строя. Тарквиния закрыла предохранительные ставни, и картинка на экране сменилась чернотой.

Альтиметр продолжал работать, оценивая время, которое требовалось медленным импульсам инфракрасного света, чтобы добраться до поверхности, отразиться от нее и, пролетев сквозь пыль, вернуться назад. Когда до земли оставалось с полдюжину поступей, Тарквиния заглушила главный двигатель и включила воздушные сопла, чтобы смягчить посадку. Не успел Рамиро осознать, что падает, как удар с силой вдавил его в кушетку. Толчок устроил ему встряску, но когда он слегка пошевелился в своих страховочных ремнях, то не ощутил ни малейшего намека на боль.

Тарквиния оглядела кабину задним взглядом.

– Все целы?

– Я в норме, – ответила Агата, вслед за которой эхом отозвались Рамиро и Азелио.

За иллюминатором было так темно, что его поверхность с тем же успехом могла быть зеркалом, в котором отражалось освещение кабины. Тарквиния переключила обратновременную камеру на боковые линзы; на экране появилась красная пыль, которая вихрем кружилась по земле, закрывая небо и заслоняя собой горизонт. Увиденное заставило Рамиро снова сосредоточить внимание на звуках, которые издавал ветер, сталкиваясь с корпусом корабля; каждый порыв ветра, который появлялся и исчезал на экране, сопровождался ощутимым изменением шума.

– Это просто… погода? – недоуменно произнес он. – Как на родной планете? – Он читал о пылевых бурях в сагах, но плохо представлял, насколько эти истории соответствовали реальному положению дел.

– Я читала мемуары, написанные Фатимой – путешественницей из первого поколения. Она упоминала, что во время одного из тестовых запусков ракеты поднявшаяся пыль заклинила всю механику на испытательном полигоне.

– Но для людей она ведь должна быть безвредной, верно? – Рамиро не имел ни малейшего понятия, при какой скорости ветра пыль начнет сдирать с человека кожу.

Тарквиния развернулась на своей кушетке.

– Думаю, что да, но наружу мы выйдем не раньше, чем через две склянки. Я хочу убедиться, что земля не слишком горячая – будет ли Эсилио считать, что мы только собираемся запустить двигатели, или нет, меня не волнует.

Рамиро с умоляющим видом повернулся к Агате, но она сказала: «Разумное решение. С точки зрения Эсилио выхлоп двигателей возник в окружающей среде и направился в наши устройства отдачи, что уже противоречит локальной стреле времени. Нам следует считать, что исход таких неравновесных ситуаций не определен, полагаясь лишь на то, что когда все уляжется, распределение температуры окажется равномерным».

После этого экипаж занялся проверкой Геодезиста на предмет повреждений, однако даже самые уязвимые места корпуса – швы между плитами, которыми была закрыта пробоина от гремучей звезды – судя по всему, пережили посадку в целости и сохранности. Когда Тарквиния исчерпала перечень деталей, требующих осмотра – если не считать демонтажа двигателей и изучения устройств отдачи под микроскопом – они принесли несколько караваев для праздничного обеда, а Азелио сделал снимки, чтобы показать их племяннице и племяннику.

Через две склянки после посадки приборы показали, что внешняя температура корпуса не отличается от температуры внутри кабины. Когда Рамиро, наконец, направился к шлюзу, возражений не последовало.

Закрыв внутреннюю дверь, он замешкался, собираясь с силами. Пользоваться насосом было необязательно – Тарквиния уже подняла давление в кабине, уравняв его с атмосферой снаружи корабля. Шлем и охладительный мешок должны были защитить его от пыли; включив встроенный в шлем когерер, он на мгновение ослепил себя, но зрение вскоре вернулось в норму, когда он отрегулировал яркость света.

Серые твердолитовые стены воздушного шлюза были покрыты красной пылью. Он не заметил ее в более тусклом свете дежурного освещения. Он провел пальцев в перчатке вдоль шва, окружавшего внешний люк, пытаясь найти брешь, но отверстие – даже если оно и было – явно не бросалось в глаза.

Теперь это едва ли имело какое-то значение; каким бы образом пыль ни проникла на корабль, сейчас он собирался впустить внутрь гораздо больше. Но как только Рамиро начал поворачивать рукоятку, его осенило: пыль не попала на корабль снаружи. Скорее всего, они везли ее с собой на всем пути от Бесподобной – она была незримо рассеяна по всему кораблю и понемногу накапливалась внутри шлюза каждый раз, когда открывалась внутренняя дверь. Или, если говорить с точки зрения Эсилио: Геодезист только что завершил свой визит, и эти остатки они вскоре должны были захватить с собой.

Он содрогнулся, на мгновение ощутив, что сбит с толку, но вне зависимости от того, соответствовало ли это объяснение действительности, с ним все равно ничего нельзя было поделать. Маленькая, упрямая часть его я так и хотела оставить дверь закрытой и… что? Никогда ее не открывать, лишь бы выяснить, сможет ли он пойти наперекор вполне ожидаемому посланию из будущего, гласившему, что на самом деле ничего подобного не произойдет? Менее заметные, но в то же время более странные вещи происходили всякий раз, когда они пользовались камерой обратного времени – вслед за тепловыми флуктуациями сенсора, общими усилиями создающих упорядоченный узор из фотонов, которые устройство должно было излучить в окружающее пространство. Каждое изображение, увиденное ими с помощью обратновременной камеры, все это время было закодировано в «не совсем случайных» колебаниях различных предметов по всему Геодезисту, которые только и ждали подходящего момента, чтобы сложиться в единую картину.

Опершись на рукоятку, он вскрыл герметичный шов люка; сквозь узкий зазор внутрь ворвался ветер. Часть пылинок влетели в шлюз, часть, наоборот, вылетели наружу, стирая все рамки между «грузом», который они привезли с собой, и прочей пылью. Он отодвинул дверь до конца, пронзив бурю лучом света от своего когерера. Посреди хаоса трепетали слои темноты, где пыль концентрировалась прямо в воздухе, мгновением позже снова разлетаясь в разные стороны. Рамиро осторожно высунул наружу голову и плечи. Он чувствовал, как теплый ветер незаметно проникает под ткань его охладительного мешка, но частички, который нес поток воздуха, судя по всему, были слишком крупными или недостаточного острыми, чтобы добраться до его кожи.

Он обвел землю лучом когерера; ветер поднимал в воздух такое количество пыли, что расположенная под ним поверхность терялась в темноте; Геодезист, однако же, не погружался в грунт, а значит, его ближайшие окрестности вряд ли таили в себе какую-то опасность. Рамиро вытащил из шлюза короткую входную лестницу; его ноги скрылись в темноте еще до того, как он ступил на землю, но опустившись еще на один-два мизера, он ощутил сопротивление твердой поверхности.

Он спустился по лестнице и встал на землю. Несмотря на охлаждающий мешок, защищавший ступни его ног, Рамиро почувствовал на своих подошвах неприятную зернистость; он сделал несколько шагов, чтобы выяснить, сможет ли он привыкнуть к текстуре грунта, но она продолжала отвлекать его внимание, поэтому он придал своей коже большую твердость и понизил ее чувствительность. Хотя поток воздуха был не настолько силен, чтобы сбить его с ног, уверенно идти вперед Рамиро мог, лишь делая остановку, чтобы скорректировать усилия, необходимые для компенсации очередного порыва ветра.